ПРИЛОЖЕНИЕ

Китобойный промысел зародился в стародавние времена. Для людей в деревянных лодчонках, вооруженных только примитивными гарпунами, кит, конечно же, был грозным врагом. Но если вспомнить, как в палеолите человек выходил на мамонта с кремневым оружием, то нет ничего удивительного в том, что его потомки отважились схватиться с крупными китообразными. И еще можно напомнить: как бы способы промысла со временем ни менялись и ни совершенствовались (об этом – дальше), главное оружие, с которым человек выходил на кита, из века в век по сути оставалось неизменным – ручной гарпун или копье.

Первые достоверные сведения о способах и размахе китобойного промысла относятся к средним векам. Впрочем, если верить написанной в V веке «Истории» Оросиуса, где, в частности, приводятся сведения об арктических плаваниях норманнского вождя Оттара, норвежцы били китов еще во времена Римской империи.

Во всяком случае, известно, что баски вели китобойный промысел ранее XII века, по некоторым данным – уже в девятом. Чтобы пустить в ход копья и гарпуны, им, как и всяким китобоям, надо было возможно ближе подходить к добыче. Правда, у них было одно преимущество: каждый год мимо их берегов проходили мигрирующие южные киты Eubalaena glacialis (баски называли их Sardako Balaena), а этот вид представлял собой идеальную добычу. Гладкие киты считаются более робкими, слабыми, медлительными, чем другие семейства, на них было относительно безопасно охотиться с примитивным оружием той поры и на легких суденышках. И еще одна особенность – убитый гладкий кит не тонет. Это позволяло баскам буксировать добычу на мелководье, а то и к самому берегу.

Гладкий кит принес баскам богатство. Мясо шло в пищу, жир переплавляли и сбывали в странах Европы как основное горючее для светильников.

Отвага баскских китобоев была так велика, и охотились они так искусно, что вскоре в Бискайском заливе почти совсем перевелись киты. (В наши дни их там вовсе не осталось.) Тогда стали строить суда побольше и выходить за добычей в Атлантику. Китобои забирались все дальше на север, сквозь штормы и мимо грозных айсбергов пробивались в чужие страны – Исландию и Гренландию. Они доходили даже до нынешнего Ньюфаундленда, открыв берега Северной Америки раньше Колумба. (На Ньюфаундленде найден могильный камень с баскской надписью, датируемой концом XIV века.)

В XVI веке в гренладских водах промысел велся так рьяно, что через 100 лет и там не осталось гладких китов.

Китовый жир побуждал басков идти на утлых судах навстречу неведомым опасностям Северной Атлантики, и они же разработали технику разделки туш и выварки жира на борту. Большая заслуга тут, очевидно, принадлежит моряку Сопите из Сен-Жан-де-Люса: он сконструировал необходимую для этого процесса печь. До тех пор переработка добычи происходила на берегу, а голландцы продолжали до конца XVII века доставлять в порт непереработанный жир в бочках.

О других народах, которые наряду с басками могут считаться зачинателями китобойного промысла, нам мало известно. Во всяком случае, баски были не одни: в Скандинавии пользовались табуретками из китовых позвонков, а в Гренландии недавно обнаружены древние эскимосские поселения с жилищами из костей кита. Конечно, кости могли принадлежать китам, которые погибли, застряв на мели. И все же нет сомнения, что древние эскимосы занимались охотой на кита. Подходя к животному вплотную на каяках из шкур, они поражали его копьями, причем метили в легкие. А чтобы раненый зверь не нырнул и не утонул, они привязывали к копьям поплавки – бурдюки из тюленьей кожи.

В начале XVIII века англичане, голландцы, датчане с участием басков снаряжали китобойные суда, которые вели обширный промысел у Шпицбергена. Об ограниченности природных ресурсов у них было столь же мало понятия, как у первобытного человека. Или как у китобоев XIX и XX веков. Они охотились со знанием дела, охотились беспощадно, помышляя лишь об одном: забить возможно больше китов, чтобы поскорее нажиться. Их ничуть не волновало, что это неизбежно отразится на приросте стада, а то и вовсе его остановит, что через несколько лет богатые угодья у Шпицбергена могут опустеть. В итоге история повторилась: киты и здесь исчезли.

Французы, а еще больше норвежцы тоже занимались в это время китобойным промыслом, но не так усердно. В конце столетия, при Луи XVI, у Франции было всего 40 китобойных судов.

У японцев было то же преимущество, что и у басков, — мигрирующие киты проходили у берегов Японии. К концу XVII века японцы разработали новый способ охоты, они ловили китов сетью – огромной сетью с поплавками из пустых бочек.

Для этого требовалось одновременно три десятка лодок: одни окружали животное, другие заводили сеть. Пойманного кита добивали копьями и гарпунами, пока не представлялась возможность без опасности для жизни забраться на голову жертвы и прикрепить конец для буксировки.

Не менее кипучую деятельность развили голландцы. В XVIII веке на промысел ходило 400 голландских судов, 20 тысяч моряков. Они работали преимущественно в проливе Девиса между Гренландией и Баффиновой Землей. Их примеру последовали англичане: в 1750 году в этом районе промышляло 20 английских судов, в 1788 году – 252. И снова та же история: киты перевелись.

В это время мореплаватели Новой Англии обнаружили, что у восточных берегов Северной Америки видимо-невидимо китов. После гражданской войны Соединенные Штаты обзавелись китобойными судами, и этот флот развил промысел кашалотов, который вписал в историю американской экономики главу легендарную, главу яркую, но и скорбную.

Стадо гладких китов в американских водах быстро поредело, тогда американцы стали бороздить моря, охотясь за кашалотами. Огромный, сильный кашалот был куда более грозным противником; о его дьявольской свирепости и сообразительности, о незадачливых китобоях, ставших его жертвами, рассказывали страшные истории.

Гарпун, копье, секач и другое снаряжение

До XVIII века китобои не решались помериться силами с этим грозным чудовищем. Но Америке требовалось все больше китового жира; возросший спрос если не оправдывал, то во всяком случае поощрял риск. Содержащийся в огромной голове кашалота спермацет ценился высоко, а каждый кит давал до тонны этого товара, который лег в основу не одного из великих состояний Америки.

Китобои выходили из Нантакета, из Нью-Бедфорда, из Мистика. Промысел велся круглый год, не щадили ни взрослых, ни молодых китов. Это было подлинное избиение, правда не без драматических эпизодов. В 1778 году Томас Джефферсон писал французскому послу: «Открытый жителями Нантакета кашалот – агрессивный и свирепый зверь, так что от охотников требуется и сметка и отвага». Кашалота стали называть «бойцом».

Котлы для варки китового жира. Из книги Дю Реста

В далекой Антарктике китобои обнаружили еще одну жертву – южного кита Balaena australis. С 1804 по 1817 год было убито 190 тысяч представителей этого вида; южный кит начал становиться редкостью.

Поневоле пришлось китобоям опять заняться грозным кашалотом. Китобойный флот Нантакета неуклонно рос с 20-х годов прошлого столетия. Все меньше становилось небольших парусников с одной-двумя лодками (гарпунерами часто были индейцы), которым было под силу доставить в порт каких-нибудь 5–6 китов. На смену приходили трехмачтовые суда в 500 тонн, с пятью, шестью, семью лодками и командой в 40 человек. Пожалуй, в истории парусного флота не было судов прочнее, чем эти «южане», как их называли.

В золотой век парусного китобойного промысла только долгие экспедиции оправдывали себя, только они позволяли найти и убить достаточно китов, чтобы оправдались расходы на корабль. И «южане» часто уходили в дальнее плавание на три-четыре года, чтобы уж возвратиться с полным грузом китового жира.

Строители промысловых судов меньше всего думали об удобствах и санитарии. Команды, как правило, составлялись не из профессиональных моряков. Профессор Поль Будкер рассказывает: «В 1860 году рядовому матросу на американском китобойце платили 20 центов в день, тогда как неквалифицированный рабочий на берегу получал 90 центов. Другими словами, в Соединенных Штатах самая низкая категория работающих на суше получала в два-три раза больше, чем матрос на китобойце».

Особое положение занимали гарпунеры. Они спали не на юте, с простыми матросами, а вместе с офицерами.

Запас воды и провианта всегда был скудным. Перед выходом из порта капитан забирал провианта столько, сколько вмещали трюмы, и старался потом не заходить в другие порты, иначе он рисковал остаться без людей: члены команды бежали при первом удобном случае.

Говорят, нынешние кашалоты меньше тогдашних. Теперь они достигают в длину не больше 20 метров, а в прошлом веке, во времена Моби Дика, будто бы нередко встречались экземпляры в 30 метров. И правда, в Нью-Бедфордском музее в штате Массачусетс хранится семиметровая челюсть кашалота. Есть сведения, что в 1841 году Оуэн Тилтон из Бедфорда убил самца длиной более 28 метров.

Как бы то ни было, рядом с судами той поры кашалот, конечно же, выглядел исполином. Тем более, для впередсмотрящего, который дежурил в бочке высоко на мачте, пристально обозревая морские дали. Вот обнаружил искомое, и звучит знаменитая формула: «Вижу фонтан!» И по сей день эти слова оповещают капитана китобойца о том, что замечен кит.

Как только прозвучал сигнал, спускают на воду лодки. Они совсем легкие, длина не больше 10 метров. Корабль несет их на шлюпбалках, чтобы быстро спустить даже в плохую погоду. Обычно команду лодки составляют офицер, старшина и пять матросов. У левого борта – два гребца с пятиметровыми веслами, у правого – еще два гребца и гарпунер, у них весла покороче. Задача состоит в том, чтобы подойти к киту возможно ближе. А это далеко не просто, если учесть волнение и малое количество весел.

Когда лодка сближается с добычей, по сигналу старшины гарпунер отпускает весло и хватает свое оружие. Затем поворачивается, становится коленями на планшир и бросает гарпун, метя в голову, около глаз.

Гарпун соединен с линем, который уложен кольцами в корзине. Если цель поражена, зверь обычно уходит с такой скоростью, что разматывающийся линь надо смачивать водой, чтобы не загорелся.

Начинается долгий и подчас драматический поединок. Кит ныряет, но ведь ему приходится буксировать лодку, и он не может уйти глубоко. К тому же он вынужден всплывать за воздухом.

Нетрудно представить себе, какой опасности подвергались люди в лодке, буксируемой со скоростью 12–15 узлов. Впрочем, главная опасность впереди, самое трудное еще предстоит… Старшина и гарпунер меняются местами, для этого им приходится пробираться вдоль качающейся лодки навстречу друг другу. Наконец старшина на носу, гарпунер – на корме. (Традиция требовала, чтобы добивал кита кто-нибудь из начальства – в этом случае старшина.) Как только кит снова показывается на поверхности, лодка подходит вплотную, старшина берет широкое полутораметровое копье и старается вонзить его в голову кита, опять же поближе к глазу. Если ему это удается, он поворачивает копье в ране.

Что последует затем, наперед угадать нельзя. Кит может одним ударом могучего хвоста сокрушить лодку. Если это кашалот, он способен раздавить ее челюстями.

Однако чаще всего рана оказывалась смертельной. Огромную тушу надо было оттащить к кораблю, а он к этому времени мог уже оказаться за горизонтом. (Часто для охоты за стадом спускали на воду сразу несколько лодок, и даже без добычи не всегда было легко добираться обратно до корабля.)

Кита привязывали хвостом вперед к правому борту судна, и начиналась разделка. Стоя прямо на туше, которую качало и бросало на волнах, люди отсекали кривыми ножами огромные пласты жира и передавали их на судно.

В хорошую погоду разделка длилась 4-5 часов. На выварку жира уходило гораздо больше времени. В огромных котлах на палубе жир варился подчас целые сутки. Судно окутывал едкий дым, царил отвратительный смрад. Никто не ложился спать, пока не был завершен этот процесс.

Иногда китобоев ожидала редкостная находка: во внутренностях кита лежал быстро твердеющий на воздухе ком особого вещества – драгоценной амбры. Первоначально амбру применяли в медицине, теперь используют для дорогих духов. Предполагают, что амбра образуется из переваренных кашалотом кальмаров.

Нью-Бедфорд в штате Массачусетс стал общепризнанной столицей мирового китобойного промысла. Однако значение этой отрасли уже падало. Китов били так нещадно, что становилось все труднее находить их. Да и спрос на продукты промысла шел на убыль. Керосин и электричество вытесняли китовый жир как источник света.

Вышло так, что в то самое время, когда китовый жир начал терять свое значение, появилось новое страшное оружие против китов – гарпунная пушка. Теперь под угрозой оказались не только гладкие киты, горбачи и кашалоты, но и голубые киты и финвалы, которых до сих пор спасала их величина.

Гравюры из книги Олауса Магнуса, 1555 год

Менее крупных и сравнительно медлительных китов было легче убить, но где их искать? А поединок с быстрыми гигантами был чреват растущим риском и далеко не всегда сулил удачу. Перед лицом этой дилеммы норвежец Свенд Фойн в 1868 году создал гарпун, который выстреливался из пушки и был снабжен взрывающейся головкой. После взрыва раскрывались лапы, не дающие гарпуну выскочить. К тому же можно было зацепить кита вторым тросом, чтобы не затонул, и быстро подтянуть к судну. Позднее придумали еще способ накачивать тушу для плавучести сжатым воздухом.

Новое оружие позволяло бить даже самых крупных китов. А развитие паровой машины позволило судам подходить к жертве на 30–40 метров – идеальная дистанция для гарпунной пушки. (Взрослый кит развивает скорость до 14 узлов, тогда как скорость китобойцев долго не превышала 10–12 узлов.)

Пушка Свенда Фойна быстро стала незаменимой, ведь киты, которых можно было добыть без нее, почти совсем исчезли из океана. Теперь китобоям в полярных водах встречались преимущественно финвалы. В конце XIX века даже самые ретивые охотники на кашалотов прекратили промысел. Но в 1904 году прошел слух, что в Антарктике обнаружены многочисленные китовые стада, и они возобновили охоту – с гарпунной пушкой, с более мощными и быстроходными судами.

В начале XX века стали находить новые применения китовому жиру, и он сразу подскочил в цене. Китобойный промысел, оснащенный новейшей техникой, опять стал рентабельным. Снаряжались новые суда, выросли фабрики на Фолклендских островах, на Ньюфаундленде и в других местах. Китобои принялись усердно истреблять стада финвадов в Антарктике. В защищенных бухтах ставили на якорь старые грузовые пароходы и доставляли туда китовые туши для переработки.

Однако вспышка длилась недолго. Американские китобои постепенно вышли из игры, фабрики Новой Англии одна за другой закрывались. В 1921 году состоялась последняя экспедиция американского китобойца «Чарлз Морган».

Рональд Кларк относит конец промысла на парусных судах к 1925 году, когда в Нью-Бедфорде были выведены из эксплуатации шхуны «Джон Манта» и «Маргарет».

Однако китов не оставили в покое. В середине 20-х годов норвежцы начали строить плавучие фабрики – суда, которые принимали на борт и полностью перерабатывали туши, доставленные легкими китобойцами. Уже в сезон 1925/26 года плавучая база «Лэнсинг» втаскивала по огромной рампе на борт крупных китов, дальше происходила разделка туш и выварка жира. В 1927/28 году было убито 13775 китов, в 1930/31 году – 40201 кит.

Начиная с 1931/32 года китобои, озабоченные резким уменьшением численности китообразных, договорились сократить число ежегодно снаряжаемых экспедиций. За этим последовало соглашение компаний ограничить продолжительность сезона, а также количество добываемых китов и производимого китового жира.

В 1937 году девять стран подписали первое международное соглашение о китобойном промысле – так называемую Лондонскую конвенцию, которая действовала вплоть до второй мировой войны. В военные годы промысел прекратился, и численность видов понемногу возрастала. Китобойные суда были частью потоплены, частью переоборудованы в танкеры.

Гладкий кит и кашалот. Из книги Дю Реста

7 февраля 1944 года положения конвенции 1937 года были подтверждены. Одновременно ввели стандартную единицу измерения – УГК (условный голубой кит), исчисленную на основе количества жира, получаемого от одного голубого кита. Тогда же придумали шкалу, которая произвольно приравнивала одного голубого кита к двум финвалам, к двум с половиной горбачам, к шести сейвалам.

8 декабре 1946 года представители девятнадцати стран встретились в Вашингтоне, учредили Международную китобойную комиссию и обнародовали новое соглашение, предусматривающее даты начала и конца промыслового сезона, запрещающее охоту на самок с детенышами, определяющее минимальные размеры разрешенного к бою кита (по каждому виду) и устанавливающее ежегодную квоту выбоя в УГК.

По этому соглашению некоторые виды вовсе не разрешается убивать. Речь идет о гладких китах, сером ките и горбаче.

Кроме того, был определен район, где запрещается бой всяких китов38. Это самый крупный в мире заказник, он включает сектор Арктики между 70-м и 160-м градусами западной долготы.

Вопрос об охране видов решается Международной китобойной комиссией. За исполнением ее директив следят присутствующие на всех плавучих и наземных базах контролеры.

По приблизительным подсчетам, численность крупных китообразных, которые прежде подвергались особенно сильному истреблению, ныне составляет около 220 тысяч. Из этого числа 75 процентов – финвалы, 15 – голубые киты, 10 процентов – горбачи. В последнюю четверть столетия Международная китобойная комиссия работает эффективно39. Очень важной была ее двадцать третья сессия, проходившая в Вашингтоне летом 1971 года. Было решено отказаться от системы единиц УГК, пагубно отражавшейся на некоторых видах. Отныне квоты устанавливаются по каждому виду отдельно – на таком порядке не один год настаивал научный комитет.