"Гамлет" - читать интересную книгу автора (Шекспир Уильям)Сцена 2[23]«Небесной, идолу души моей, ненаглядной Офелии» Это плохое выраженье, избитое выраженье: «ненаглядной» – избитое выраженье. Но слушайте дальше. Вот. О дорогая Офелия, не в ладах я со стихосложеньем. Вздыхать в рифму – не моя слабость. Но что я крепко люблю тебя, о моя хорошая, верь мне. Прощай. Твой навеки, драгоценнейшая, пока цела эта машина. Гамлет.» Хорошо, слава богу. Вы меня знаете, милорд? Отлично. Вы рыбный торговец. Нет, что вы, милорд! Тогда не мешало б вам быть таким же честным.[25] Честным, милорд? Да, сэр. Быть честным – по нашим временам значит быть единственным из десяти тысяч. Это совершенная истина, милорд. Что и говорить, если даже такое божество, как солнце, плодит червей, лаская лучами падаль Есть, милорд. Не пускайте ее на солнце.[27] Не зевайте, приятель, Ну, что вы скажете? Нет-нет, да и свернет на дочку. А вперед не узнал. Рыбный, говорит, торговец! Далеко зашел, далеко! В сущности говоря, в молодости и я ох как натерпелся от любви! Почти что в этом роде. Попробую опять. – Что читаете, милорд? Слова, слова, слова… А в чем там дело, милорд? Между кем и кем? Я хочу сказать: что написано в книге, милорд? Клевета. Каналья сатирик утверждает, что у стариков седые бороды, лица в морщинах, из глаз густо сочится смола и сливовый клей и что у них совершенно отсутствует ум и очень слабые ляжки. Всему этому, сэр, я охотно верю, но публиковать это считаю бесстыдством, ибо сами вы, милостивый государь, когда-нибудь состаритесь, как я, ежели, подобно раку, будете пятиться задом. Если это и безумие, то в своем роде последовательное. – Не уйти ли нам подальше с открытого воздуха, милорд? Куда, в могилу? В самом деле, дальше нельзя. Не мог бы вам дать ничего, сэр, с чем расстался бы охотней. Кроме моей жизни, кроме моей жизни, кроме моей жизни. Желаю здравствовать, принц. О, эти несносные старые дурни! Вам принца Гамлета? Вот он как раз. Спасибо, сэр. Почтенный принц! Ну что же, превосходно. Однако что нового? Ничего, принц, кроме того, что в мире завелась совесть. Значит, скоро конец света. Впрочем, у вас ложные сведения. Однако давайте поподробнее. Чем прогневили вы, дорогие мои, эту свою Фортуну, что она шлет вас сюда, в тюрьму? В тюрьму, принц? Да, конечно. Дания – тюрьма. Тогда весь мир – тюрьма. И притом образцовая, со множеством арестантских, темниц и подземелий, из которых Дания – наихудшее. Мы не согласны, принц. Значит, для вас она не тюрьма, ибо сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке. Для меня она тюрьма. Значит, тюрьмой делает ее ваше честолюбие. Вашим требованиям тесно в ней. О боже! Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности. Если бы только не мои дурные сны! А сны и приходят из честолюбия. Честолюбец живет несуществующим. Он питается тем, что возомнит о себе и себе припишет. Он тень своих снов, отражение своих выдумок. Сон – сам по себе только тень. В том-то и дело. Таким образом, вы видите, как невесомо и бесплотно честолюбие. Оно даже и не тень вещи, а всего лишь тень тени. Итак, нищие реальны, а монархи и раздутые герои тени нищих. Однако чем умствовать, не пойти ли лучше ко двору? Ей-богу, я едва соображаю. Мы будем неотступно следовать за вами с нашими услугами. Нет, к чему же! Мои слуги стали слишком хорошо смотреть за мной в последнее время. Но, положа руку на сердце, зачем вы в Эльсиноре? В гостях у вас, принц, больше ни за чем. При моей бедности мала и моя благодарность. Но я благодарю вас. И, однако, даже этой благодарности слишком много для вас. За вами не посылали? Это ваше собственное побуждение? Ваш приезд доброволен? А? Пожалуйста, по совести. А? А? Ну как? Что нам сказать, милорд? Ах, да что угодно, только не к делу! За вами послали. В ваших глазах есть род признанья, которое ваша сдержанность бессильна затушевать. Я знаю, добрый король и королева послали за вами. С какой целью, принц? Это уж вам лучше знать. Но только заклинаю вас былой дружбой, любовью, единомыслием и другими, еще более убедительными доводами: без изворотов со мной. Посылали за вами или нет? Что вы скажете? Ну вот, не в бровь, а в глаз! – Милорд, за нами посылали. Хотите, скажу вам – зачем? Таким образом, моя догадка предупредит вашу откровенность и ваша верность тайне короля и королевы не полиняет ни перышком. Недавно, не знаю почему, я потерял всю свою веселость и привычку к занятиям. Мне так не по себе, что этот цветник мирозданья, земля, кажется мне бесплодною скалою, а этот необъятный шатер воздуха с неприступно вознесшейся твердью, этот, видите ли, царственный свод, выложенный золотою искрой, на мой взгляд – просто-напросто скопление вонючих и вредных паров. Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! Поступками как близок к ангелам! Почти равен богу – разуменьем! Краса вселенной! Венец всего живущего! А что мне эта квинтэссенция[29] праха? Мужчины не занимают меня и женщины тоже, как ни оспаривают это ваши улыбки. Принц, ничего подобного не было у нас в мыслях! Что же вы усмехнулись, когда я сказал, что мужчины не занимают меня? Я подумал, какой постный прием окажете вы в таком случае актерам. Мы их обогнали по дороге. Они направляются сюда предложить вам свои услуги. Играющему королей – низкий поклон. Я буду данником его величества. Странствующий рыцарь найдет дело для своего меча и щита. Вздохи любовника не пропадут даром. Меланхолик обретет желанный покой. Над шутом будут надрывать животики все те, кто только ждет его острот, как щекотки. Пускай героиня выкладывает всю душу, не считаясь со стихосложеньем. Что это за актеры? Те самые, которые вам так нравились, – столичные трагики. Что их толкнуло в разъезды? Постоянное пристанище было выгоднее в отношении денег и славы. Я думаю, их к этому принудили последние нововведения.[30] Ценят ли их так же, как тогда, когда я был в городе? Такие же ли у них сборы? Нет, в том-то и дело, что нет. Отчего же? Разве они стали хуже? Нет, они подвизаются на своем поприще с прежним блеском. Но в городе объявился целый выводок детворы,[31] едва из гнезда, которые берут самые верхние ноты и срывают нечеловеческие аплодисменты. Сейчас они в моде и подвергают таким нападкам старые театры, что даже военные люди не решаются ходить туда из страха быть высмеянными в печати. Как, эти дети такие страшные? Кто их содержит? Как им платят? Что, это их призвание, пока у них не погрубеют голоса? А позже, когда они сами станут актерами обыкновенных театров, если у них не будет другого выбора, не пожалеют ли они, что старшие восстанавливали их против собственной будущности? Сказать правду, много было шуму с обеих сторон, и народ не считает грехом стравливать их друг с другом. Одно время за пьесу ничего не давали, если в ней не разделывались с литературным противником. Неужели? О, крови при этом испорчено немало! И мальчишки одолевают? Да, принц. И Геркулеса с его ношей.[32] Впрочем, это не удивительно. Например, сейчас дядя мой – датский король, и те самые, которые едва разговаривали с ним при жизни моего отца, дают по двадцать, сорок, пятьдесят и по сто дукатов за его мелкие изображения. Черт возьми, тут есть что-то сверхъестественное, если бы только философия могла до этого докопаться! Вот и актеры. С приездом в Эльсинор вас, господа! Ваши руки, товарищи. В понятия радушия входят такт и светские условности. Обменяемся их знаками, чтобы после моей встречи с актерами вы не подумали, что с ними я более любезен. Еще раз, с приездом! Но мой дядя-отец и тетка-матушка ошибаются. В каком отношении, милорд? Я помешан только в норд-норд-вест. При южном ветре я еще отличу сокола от цапли. Здравствуйте, господа. Слушайте, Гильденстерн, и вы тоже, Розенкранц. На каждое ухо по слушателю. Старый младенец, которого вы видите, еще не вышел из пеленок. Может быть, он попал в них вторично? Сказано ведь: старый – что малый. Предсказываю, что и он с сообщением об актерах. Вот увидите. – Совершенная правда, сэр. В понедельник утром, как вы сказали. Милорд, у меня есть новости для вас. Милорд, у меня есть новости для вас. Когда Росций[33] был в Риме актером… Актеры приехали, милорд. Неужто! Ax-ax-ax! Ей-богу, милорд! Прикатили на ослах… Лучшие в мире актеры на любой вкус, как-то: для трагедий, комедий, хроник, пасторалей, вещей пасторально-комических, историко-пасторальных, трагико-исторических, трагикомико- и историко-пасторальных и для сцен в промежуточном и непредвиденном роде. Важность Сенеки, легкость Плавта[34] для них не диво. В чтении наизусть и экспромтом это люди единственные. О Евфай, судья Израиля, какое у тебя было сокровище![35] Какое же это сокровище было у него, милорд? А как же: Все норовит о дочке! А? Не так, что ли, старый Евфай? Если Евфай – это я, то совершенно верно: у меня есть дочь, в которой я души не чаю. Нет, ничуть это не верно. Что же верно тогда, милорд? А вот что: И затем вы знаете: Продолжение, виноват, – в первой строфе духовного стиха, потому что, как видите, мы будем сейчас развлекаться. Здравствуйте, господа! Милости просим. Рад вам всем. Здравствуйте, мои хорошие. – Ба, старый друг! Скажите, какой бородой завесился, с тех пор как мы не видались! Приехал, прикрывшись ею, подсмеиваться надо мною в Дании? – Вас ли я вижу, барышня моя?[36] Царица небесная, вы на целый венецианский каблук залетели в небо с нашей последней встречи! Будем надеяться, что голос ваш не фальшивит, как золото, изъятое из обращения. – Милости просим, господа! Давайте, как французские сокольничьи, набросимся на первое, что нам попадется. Пожалуйста, какой-нибудь монолог. Дайте нам образчик вашего искусства. Ну! Какой-нибудь страстный монолог. Какой монолог, добрейший принц? Помнится, раз ты читал мне один отрывок; вещь никогда не ставили или не больше разу – пьеса не понравилась. Для большой публики это было, что называется, не в коня корм. Однако, как воспринял я и другие, еще лучшие судьи, это была великолепная пьеса,[37] хорошо разбитая на сцены и написанная с простотой и умением. Помнится, возражали, что стихам недостает пряности, а язык не обнаруживает в авторе приподнятости, но находили работу добросовестной, с чертами здоровья и основательности, приятными без прикрас. Один монолог я в ней особенно любил: это где Эней рассказывает о себе Дидоне,[38] и в особенности то место, где он говорит об убийстве Приама.[39] Если он еще у вас в памяти, начните вот с какой строчки. Погодите, погодите: «Свирепый Пирр,[40] тот, что, как зверь Гирканский…».[41] Нет, не так. Но начинается с Пирра: Продолжайте сами. Ей-богу, хорошо, милорд! С хорошей дикцией и чувством меры. Слишком длинно. Это пошлют в цирюльню вместе с вашей бородой. – Продолжай, прошу тебя. Для него существуют только балеты и сальные анекдоты, а от прочего он засыпает. Продолжай. Перейди к Гекубе.[45] Поруганной царицы? Хорошо! «Поруганной царицы» – хорошо! Смотрите, он изменился в лице и весь в слезах! Пожалуйста, довольно. Хорошо. Остальное доскажешь после. Почтеннейший, посмотрите, чтоб об актерах хорошо позаботились. Вы слышите, пообходительнее с ними, потому что они краткий обзор нашего времени. Лучше иметь скверную надпись на гробнице, нежели дурной их отзыв при жизни. Принц, я обойдусь с ними по заслугам. Нет – лучше, чтоб вас черт побрал, любезнейший! Если обходиться с каждым по заслугам, кто уйдет от порки? Обойдитесь с ними в меру вашего великодушия. Чем меньше у них заслуг, тем больше будет их у вашей доброты. Проводите их. Пойдемте, господа. Идите за ним, друзья. Завтра у нас представленье. Скажи, старый друг, можете вы сыграть «Убийство Гонзаго»?[46] Да, милорд. Поставь это завтра вечером. Скажи, можно ли, в случае надобности, заучить кусок строк в двенадцать-шестнадцать, который бы я написал, – можно? Да, милорд. Превосходно! Ступай за тем господином, да смотри не передразнивай его. Простимся до вечера, друзья мои. Еще раз: вы – желанные гости в Эльсиноре. |
||
|