"Ужас победы" - читать интересную книгу автора (Попов Валерий)РАЙВот оно, счастье! Бескрайний серебристый простор под иллюминатором – Атлантика, говорят! Это после полуподвала-то! К счастью, место справа от меня свободно оказалось, и я, спросив разрешения у стюардессы, к окошку пересел! Бескрайняя серебристая рябь. Оторвался от Атлантики, внутрь салона повернулся. Сначала было темно, после глаза привыкли. Вон Кир – через проход улыбается – тоже счастлив. А если закинуть голову чуть назад – Соня сияет черным глазом. И Жоз! Пышные рыжие бакенбарды себе отрастил. Соня, смело разоблачив нравы привилегированного “Горного воздуха”, известной журналисткой стала. А Жоз – тот вообще прославился: когда к ним на Юг прибыл последний наш Генеральный секретарь, смелый и прогрессивный, но выжигающий виноградники с целью изгнания Зеленого Змия, Жоз сквозь толпу встречающих пробился в первый ряд – и показал Генеральному выдающийся свой “инструмент”. Жоза скрутили, ясное дело, в психушку уволокли. Но Соня и тут себя показала – всю мировую общественность подняла, и Жоза выпустили. Так что теперь он – знаменитость, едет на Конгресс! Кир ко мне пересел – так все стремительно вышло, что даже с ним и не поговорили. Кир доверительно мне сообщил, что прежняя церковь окончательно скомпрометировала себя: реформы не поддерживала и вообще сеет реакцию… Кончилось терпение! Кир легкой досадой в голосе показал, что и его личное терпение тоже кончилось – именно потому столь энергичные меры предпринимаются! А какие меры? Летим за океан, на Всемирный Конгресс Новой Церкви – правильной, прогрессивной! Хватит, не зря боролись (это Кир уже добавил лично от себя) – теперь только новое право на существование будет иметь! Уже и неторопливый Кир все объяснил, полностью перевернул, можно сказать, мое сознание: а мы еще и половины не перелетели – зеленый контур нашего самолетика на экране, а рядом – остров… Гренландия! Жоз рядом плюхнулся: крепко врезавший. – Говорят, эротизьм теперь надо развивать… – Ну ты, эротизьм! – могучая Соня над нами нависла. – Пойди погуляй – мне с человеком поговорить надо, сколько не виделись. – А я не человек, да? Соня села рядом. Это она меня тогда спасла!.. И сейчас, оказывается, тоже. – Этот и не вспомнил про тебя! – мотнула головой в сторону Кира. – Я про тебя вспомнила: что-то, значит, в тебе есть! Смотрели друг на друга. – Ну как жизнь? Ожидал от нее радостного ответа, а она говорит: – А-а, погано! Мужиков нормальных нет! – Да? А иностранцы? – А! Был тут один у меня. Красавец, миллиардер. Раскатала губки. А он, видишь ли, еще и альпинистом оказался. Пришлось и мне прикинуться. На гору пошли! И только там, в “Приюте одиннадцати”, на высоте шести тысяч метров, ввел! При минус двадцати! Кончил снегом. Потом сказал, что на меньшей высоте его женщины не возбуждают! Его проблемы! А мне, сам понимаешь, каждый раз за этим делом на такую высоту карабкаться не с руки! Вот так вот. Ну ладно, пойду приводить морду в порядок – должны же мы прилететь когда-то! И вот уже Соня душу распахнула и уже ушла, а мы все висим над океаном и вроде не двигаемся. Лишь МБЧ, который тоже летел с нами, уныния не ведал – непрерывно звал стюардессу, требовал “дринки”, хохотал. Маленький Большой Человек ушедшей эпохи – впрочем, как выяснилось, и теперешней тоже: делегацию-то нашу он возглавлял! Все, что хочешь, играет, все эпохи прожигает, как раскаленный гвоздь, и на нем ни царапины: младенческое его темечко все так же сияет! Вашингтон! Вышли – и словно в парилку попали! Испуганная пробежка до автобуса – прохладный “кондишн”, от автобуса до аэровокзала – метра три, но как по раскаленной лаве. И это – рай? Короткими перебежками добрались до отеля… Вот где рай! Среди маленьких прудиков с лотосами по островкам и мостикам нарядные люди ходят – отглаженные, сладко пахнущие… Но где ж тут Новая Церковь? Народ-то все больше пожилой… но цепкий, как сразу чувствуется! Только МБЧ, один из нас, тут не растерялся, сновал в толпе, как ерш среди плотвы, – вдруг, хохоча, стройного седого сенатора с размаху поддых бил – сенатор вымученно смеялся, потом МБЧ каких-то важных дам ниже талии щипал – те по-лошадиному строго улыбались. – Все старые бляди тута! – сообщил МБЧ. Но для нас-то они новые! Закинули вещи свои – окна из номера в зимний сад – и нетерпеливо в город рванули, хотя МБЧ, уже зверски пьяный, предупредил: – Не хрена там делать! – Как? – А так! – В столице прогрессивного человечества? – А да! Я подошел к негру-портье, долго расспрашивал на ломаном, куда тут пойти. Тот, словно извиняясь, предложил проехать в Джорджтаун, аристократически-богемный пригород, вроде села. А так… Он задумчиво закатил свои выпуклые очи, пожал плечом. Приехали! И главное – уже как бы я получаюсь поводырь, отвечаю за то, чтобы Вашингтон нам понравился! Кир сразу же надменно устранился, я всех вывел из “кондишна” на жару. И как бы за жару уже тоже я отвечаю – все на меня злобно поглядывают. Почему я? Как говорила классная наша воспитательница Марья Сергеевна: “Нет добросовестней этого Попова!” И вот – результат! За Вашингтон теперь отвечаю! Но – странный город: все улицы похожи! Абсолютно одинаковые “сталинские” дома, колонны с каменными “гроздьями” наверху… такие у нас строили пленные немцы после войны… Но тут разрухи вроде бы не было – так в чем же дело? Им видней! А отвечать приходится мне! – И тебе нравится? – Кир презрительно говорит. Я, что ли, это построил?! – Хорошо… но душно, – деликатно сказал я. Прилипая к асфальту, обливаясь потом, шли… абсолютно одинаковые улицы… пока нашли метро – дважды к отелю вернулись! Наконец пахнуло затхлостью… Подземная дыра! – Что – еще в метро спускаться? – Кир глянул на меня. Да, виноват! Рядышком экзотический Джорджтаун не смог разместить! Вниз полезли. Тьма! Стен вообще не видать, не говоря о каких-либо художественных барельефах. Какие-то вагоны, похожие на грузовые. Сели. – Правильно едем-то? – теперь Соня разволновалась. А я что – был тут? – Правильно, правильно… – а сам прислушиваюсь. Проехали несколько таких же темных станций, вдруг слышу голос: “Некст стейшн – Фрогс пул!” – “Лягушачье болото”! Нам, значит, выходить! Поделился этой радостью, хотел даже посмешить – “Лягушачье болото”, но все сморщились брезгливо. Будто я это болото устроил! Вышли наверх. – И никакого болота нет! – Соня обиженно губы выпятила. Опять не угодил! – Ну, куда теперь? – уже устало Кир меня спрашивает. От площади с каким-то конным бронзовым генералом расходятся улицы… Куда? Отчаяние почувствовал! Наверняка куда-нибудь не туда их приведу и буду растоптан окончательно. – Сюда! – …Сюда? – Кир надменно бровь поднял. Сюда – он показал явственно своим взглядом – самый глупый ход. Но раз “этот” командует – он снимает с себя всякую ответственность… Снимай! Шли некоторое время в раскаленной жаре. – …А ты уверен? – Соня тяжело выдохнула. – Ты что – разве не понимаешь? – Кир остановился, пот вытер, рукой махнул. – Он же пишет очередной свой абсурдистский рассказ с нашим участием! – О да! Прошли еще милю. – Ну все – это уже издевательство! – Кир говорит. Уже до издевательства я дошел!.. Но должен же быть где-то Джорджтаун? Что же такое? Гляжу на них – высокую веру проповедуют, а сами даже в близкий Джорджтаун не верят!! – Уже близко! – бодро говорю. Качнулись вперед, переставляли ноги… И вдруг – повеяло! За поворотом – речка. Мост через нее. Игрушечные сказочные домики, залепленные цветами… Пруды… Прохлада! Я помню, как однажды, малышом, Я лез в заросший пруд за камышом. Тяжелый жук толчками пробегал И лапками поверхность прогибал. Я жил на берегу, я спал в копне. Рождалось что-то новое во мне. Как просто показать свои труды. Как трудно показать свои пруды. Я узнаю тебя издалека: По кашлю, по шуршанию подошв. И это началось не с пустяка: Наверно, был твой пруд на мой похож! Был вечер. Мы не встретились пока. Стояла ты. Смотрела на жука. Тяжелый жук толчками пробегал И лапками поверхность прогибал. Заседание вяло шло – старушки что-то вяло бормотали, потом главный проповедник этой Церкви, кореец Е, по-корейски на всех кричал – но переводчики не успевали, слабо знали корейский… Осталась тишина. И тут на трибуне, как чертик из табакерки, МБЧ появился – крохотная, яростно налитая, как клюквинка, головка. Но голос мощный, все заполняющий: – Россия гибнет! Коммунисты оставили после себя пустыню! Идеалов нет! Наша церковь скомпрометирована! В России – духовный сифилис! Бог может к нам прийти только с Запада! – На большую деньгу, видать, нацелился! – шепнул мне Жоз. МБЧ сбежал с трибуны под бурные овации! Для этого, видимо, и вызывали нас? И вдруг я оказался на трибуне. Что вынесло меня? Никогда бы такого о себе не подумал! Президиум недоуменно переглядывался: не предусмотрено было! – Мой уважаемый друг и любимый соотечественник, – (поклон в сторону МБЧ), – на мой взгляд, крупно ошибается! Дождался, пока на все языки перевели, включая корейский. Кореец недоуменно вытаращил свои узкие глаза. – У нас никогда не было – и нет – ни духовного вакуума, ни духовного сифилиса! – У вас была коммунистическая идеология! – выкрик почти без акцента. – Не было у нас коммунистической идеологии! Слегка отстающий, как эхо, перевод… недоуменный ропот зала. – И не надо нам заполнять вакуум – у нас его нет! Мы отлично живем, лучше вас! Тишина… И вдруг как чертик из табакерки, но на этот раз уже в зале, МБЧ вскочил, бешено зааплодировал. Подхватили! Все по бокам меня хлопали, пока я шел к своему месту. МБЧ впился поцелуем: – Ты молоток! Правильно им врезал! Я сам так думаю! Со мной будешь работать! Да? Ночью мы шастали с ним по Вашингтону, искали центр сексуальной жизни в этом городе, но так и не нашли. Темные пустые улицы, иногда – старые бездомные негритянки, нахохлившись, на скамейках сидят, почему-то поставив ступни в картонные ящики с напиханными тряпками… Для тепла? Зато когда мы вернулись в отель, оказалось, что Соня и Жоз закрылись в номере еще до ужина и выходить не хотят, даже чтобы выпить. Вот где центр сексуальной жизни оказался – у нас! Прямо из “Шереметьева-2” бешеный МБЧ умчал меня на длинной черной машине в подмосковный монастырь, работающий теперь по международной программе и поэтому переоборудованный в кемпинг… Я понял так. МБЧ бухнулся на колени на краю обрыва, размашисто стал креститься. Вдаль уходили просторы: рощи, церкви, поля. Переламываясь и выпрямляясь вновь, летела тень облака. МБЧ вскочил, скрылся за мощной стеной, снова выбежал – уже в какой-то полурясе, темной шапочке… А мне как? Программа христиан-международников (на которую он все же вырвал в Вашингтоне деньгу) называлась с размахом – “Битва Архангела с диаволом”, и МБЧ страстно исполнял обе роли. По программе, которая мне случайно попалась в руки (губы после селедки вытирал), выходило, что монастырь этот под завязку наполнен святыми и грешниками. Но он справлялся один! Такой истовости в грехе и молитве вряд ли кто-нибудь мог достичь, кроме него! Блистательную свою карьеру в кино он начал с роли пьяницы монаха в знаменитом фильме – и в таком духе и продолжал. То и дело в монастырь приезжали съемочные группы – борьба архангела с дьяволом в одном лице еще снималась, оказывается. В нескольких сериалах одновременно! В основном мы проводили время в бане, не выходя из образа, изгоняя беса, временами принимавшего вполне конкретные соблазнительные формы! С трудом вспомнив наконец, что у меня есть семья, я добрался до телефона, набрал полузабытый номер. Тишина. – Алле, – наконец тихий сиплый голос жены. – Меня тут… похитили в рабство! – сообщил я. – …В Америке? – как-то безразлично поинтересовалась она. – Нет… тута! Молча повесила трубку. Изгнание дьявола продолжалось. К моему возвращению в парилке оказался толстый человек с нежной кожей, пошедшей розовыми пятнами, похожими на листья клена. МБЧ яростно хлестал его веником и словами: – Ну ты, сука! Подмял под себя все средства печати! А вот, – он кивнул на меня, – гений подыхает с голоду! На подыхающего с голоду я мало походил – скорей от чего-то другого… Но МБЧ продолжал страстно хлестать магната: – Вот тебе!! Толстяк наконец рухнул в предбаннике, и мы остались с глазу на глаз. – Что ты все – МБЧ, МБЧ! – Он не унимался. – Маратом меня зови! Мои родители-революционеры не знали, что их сын ренегатом будет! Зарыдал. Революционную страстность он, однако, от них унаследовал. Изгнав магната, он исхлестал себя веником до крови, потом орал на меня, я на него. Полусожрали друг друга и слегка затихли, заночевали в предбаннике. Впрочем, ночевали мы тут с той самой ночи, как появились. Полностью очистились! Ночью я проснулся от вопля. – Батьку! Слышишь ли меня? – вопил МБЧ, стоя на коленях, как Остап Бульба перед четвертованием. – …Слышу, сынку! – вдруг донеслось откуда-то. И его, значит, слышит? Я был потрясен. Утром как ни в чем не бывало приехал отвергнутый нами информационный магнат, привез выпивку, закуску, посуду. Тарелки были платиновые, рюмки золотые. Бабы, которые появились ближе к вечеру, были фарфоровые. Заснул я головой на подоконнике. Чутко проснулся. Обрыва за монастырем не было видно. Восход был – кровь с молоком. МБЧ на коленях быстро бежал за бабой с ведрами и почти догонял. – Нет, – понял я. – Так писать, чтобы так жить, я не смогу. Стал одеваться. С замиранием сердца вошел в дом. Брякает на кухне… Слава богу! Ноги мои от счастья подкосились: жена мирно пила чай – на меня, естественно, слегка дулась. – Возьми ватрушку, – указывая пальчиком, сказала она. |
|
|