Глава 10 Чужие слуги

Конрад проснулся поздно — около полудня — и ещё некоторое время лежал, наслаждаясь покоем. В Норденфельде его давно бы уже разбудили и заставили встать на утреннюю молитву — Герхард не позволял сыновьям долго нежиться в постели. Но в Хелльштайне порядки были другие.

Ощутив голод, Конрад позвонил в колокольчик. Явились слуги и помогли ему умыться и одеться к завтраку, который подали прямо в покои.

Конрад спросил о Ферраре. Итальянец находился в своей комнате, но чем занимался, слуги сказать не могли: он работал за ширмой при зажжённых свечах (среди бела-то дня!) и никому не позволял к себе приближаться. Маленький Норденфельд насмешливо фыркнул, но про себя решил, что обязательно навестит чудаковатого гостя пана Мирослава: очевидно, Феррара снова разбирал свою коллекцию. Узнал ли он что-нибудь о Лендерте и Дингере?

После завтрака Конрад, пренебрегая правилами хорошего тона, без предупреждения спустился к венецианцу. Тот уже вышел из-за ширмы и расхаживал по комнате, заложив руки за спину. Увидев Конрада, он искренне обрадовался.

— Ваша светлость, я как раз собирался послать к вам Штефана, чтобы узнать, располагаете ли вы временем для беседы со мной. У меня прекрасная новость. Ваши слуги готовятся к приятному путешествию. Послезавтра мы едем в Прагу в гости к нашему общему другу пану Мирославу. Мне предстоит сопровождать вашу светлость в пути.

Конрад давно не испытывал такого ликования. Отдохнуть несколько дней в пражском доме пана Мирослава перед более длительным путешествием вовсе не означало нарушить волю отца.

— Сударь, для меня это и вправду замечательное известие. Если бы не разбойники, я бы, возможно, уже был в Праге и запомнил бы эту дорогу, как самое скучное время в моей жизни, но теперь у меня будет приятный спутник…

Феррара поклонился, пряча улыбку. Ох, маленький лицемер, не то ты хотел сказать, совсем не то…

Каким изощрённым лжецом ты станешь лет через десять! Кто же отточил твой змеиный язычок?

Но и сам Феррара сказал не всё, умолчав о главном. В немногочисленной свите Конрада, которую разместили в помещении для прислуги, не было человека по имени Лендерт. Феррара слишком давно и хорошо знал пана Мирослава, чтобы надеяться когда-нибудь увидеть дерзкого голландца, осмелившегося состязаться в искусстве верховой езды с владельцем Хелльштайна. Вернее всего, Лендерта держали где-то взаперти, чтобы умертвить после отъезда гостей. Благоразумный итальянец решил, что будет лучше, если об исчезновении любимого слуги Конрад узнает как можно позже и от кого-нибудь другого.

— Смею предположить, что вашей светлости никогда раньше не приходилось бывать в Праге.

— Не только в Праге. Я не бывал нигде дальше Норденфельда. Мой отец боялся, что меня похитят. Когда я учился верховой езде, меня охранял целый отряд слуг. С тех пор я не люблю верховые прогулки.

— Что же нравится вашей светлости?

Конрад на мгновение задумался, подыскивая самый нелепый ответ. Он узнал то, ради чего пришёл, и дальнейшая беседа его не интересовала.

— Мне нравится есть и спать. — Он улыбнулся, предоставляя Ферраре решать, что это — детское простодушие или откровенное издевательство, но венецианец был достаточно умён, чтобы снисходительно отнестись к первому и не обидеться на второе.

— В таком случае, быть может, ваша светлость не откажется от моего приглашения на обед. Дело в том, что именно сегодня я собирался попробовать вино собственного изготовления. Я привёз с собой несколько бутылок. Моё вино особенное, такого не делают нигде. Я настаиваю его на драгоценных камнях.

Феррара увидел, что достиг цели: мальчик заинтересовался.

— Зачем настаивать вино на драгоценных камнях? У них нет ни запаха, ни вкуса.

— Это не совсем так, ваша светлость. Камни обладают магическими свойствами, которые передают вину, превращая его в волшебный напиток исполнения желаний.

Конрад вздрогнул. Он не представлял себе, что о подобных вещах можно говорить вслух. После недавних событий в Норденфельде и встречи с Гертрудой он боялся любого упоминания о магии.

— Благодарю за приглашение, сударь, — быстро произнёс он, — я приду к обеду, — и бросился к себе в комнату.

Колдун…

Конрад схватил со стола колокольчик и затряс так, что вместо мелодичного серебряного звона раздалось хриплое звяканье. Тотчас явился Штефан, приглаживая ладонью растрепавшиеся волосы. Видимо, звонок вырвал его из дремоты. Колокольчик выскользнул из пальцев Конрада и отлетел слуге под ноги.

— Простите, ваша светлость, должно быть, я не сразу услышал, как вы звонили. — Штефан поднял колокольчик и поставил его на стол.

— Мне скучно, — капризным тоном заявил Конрад. — Я хочу осмотреть замок.

Штефан растерялся:

— В отсутствие хозяина, ваша светлость?

— Я не могу сидеть здесь взаперти, дожидаясь возвращения вашего господина! В моих покоях слишком тесно, а наверху холодно. Отведи меня в библиотеку!

— Прошу прощения, ваша светлость, но на это я должен спросить разрешение.

Конрад поморщился.

— Зачем ещё? Я гость. Ты должен делать то, что я приказываю… Нет, в библиотеке мне неинтересно. Я хочу обойти весь замок: башни, подвалы, комнаты слуг.

— Что вы, ваша светлость! — улыбнулся Штефан. — Хелльштайн очень велик. Мы не обойдём его и за целый день. В половине его комнат я никогда не бывал. Многие из них стоят пустые, и по правде сказать, ходить туда опасно.

— Опасно?! Почему это?

Штефан помедлил с ответом.

— Можно заблудиться…

— В Норденфельде я привык гулять всюду, где мне было угодно, — зло проговорил Конрад, — но мой слуга Фриц охранял меня так усердно, что мне пришлось его убить. Я перерезал ему горло. Если мне вздумается наказать тебя за непослушание так же, как Фрица, взамен я оставлю вашему господину кого-нибудь из своих людей, хотя бы Яна. Ступай к мажордому и скажи ему, что я желаю осмотреть замок.

Штефан поклонился и ушёл. Конрад растянулся на постели. Он понимал, что ему не позволят выйти из башни, но надо же было хоть чем-то занять себя до обеда… до встречи с колдуном… Конрада передёрнуло при мысли о Ферраре. Придётся попробовать его вино. Отговориться нечем…

Штефан вернулся вместе с величественным стариком — мажордомом пана Мирослава. Вежливо, но очень твёрдо мажордом отказал Конраду в его требовании, объяснив, что Хелльштайн слишком велик и на осмотр всех его помещений понадобится много часов.

— Я могу показать вашей светлости Охотничий зал и статую танцующей нимфы.

— Не хочу, — отрезал Конрад. В голову ему пришла новая идея. — Я передумал. Пусть мне немедленно принесут какое-нибудь животное — кошку или собачку, и чтобы это сделала девушка, которая вчера подала мне хлеб!

Штефан что-то удивлённо пробормотал, но под гневным взглядом мажордома смутился и опустил глаза.

— Устроит ли вашу светлость большой пушистый кот дымчатой масти? — спросил старик.

— Конечно! В Норденфельде у меня была собака, но она мне надоела… Как зовут эту девушку? Нет, пусть она скажет сама, а кота принесёт в корзине, иначе он может её оцарапать.

Вышколенный мажордом позволил себе улыбнуться.

— Всё будет исполнено в точности, ваша светлость.

Девушку звали Марженкой. Ей было шестнадцать лет. Среди женской прислуги она была единственной девственницей до тех пор, пока её не заприметил один из шляхтичей пана Мирослава. Глупенькая девчонка решила, что ей несказанно повезло: подумать только — благородный кавалер рассыпался перед ней в любезностях и подарил ей бирюзовое ожерелье! Могла ли она устоять перед такой галантностью?! Шляхтич был красив. Марженка таяла от любви и мечтала, чтобы он похитил её. Но мажордом разрушил эти грёзы и с разрешения владельца Хелльштайна выдал её замуж за повара. Поплакав, она успокоилась и даже ощутила благодарность к заботливому мажордому. Возлюбленный не торопился похищать её, а положение замужней женщины открыло ей новые возможности. Зато повар проклинал день своей свадьбы. Хорошенькая жёнушка сделала его всеобщим посмешищем, и он ни в ком не находил сочувствия, так как Марженка была добра, сговорчива и услужлива. Даже пан Мирослав иногда звал её в свои покои.

Она удивилась, когда ей передали просьбу Конрада: столь юных любовников у неё ещё не бывало. Но Марженку это не смутило: не было, так будет. У него такие красивые глаза! Надев бирюзовое ожерелье — подарок любвеобильного шляхтича, она тотчас отправилась к гостю. В покоях Конрада она появилась, одетая как накануне, в ярко-красную юбку и кофту с розами на рукавах. На левой руке у неё висела большая пустая корзина. Кота Марженка несла, бережно прижимая к груди и утопая пальцами в его дымчато-серой шерсти. У него была круглая, очень симпатичная мордочка и длиннющие белые усы. Он недоумённо глядел по сторонам зелёными глазами и от волнения то вынимал, то втягивал коготки.

Конрад сидел на кровати среди раскиданных подушек.

— Добрый день, ваша светлость! — звонко приветствовала его Марженка. — Вот и мы!

Она ловким движением сбросила корзину на пол и протянула мальчику испуганно растопырившего лапы кота. Увидев, с какой нежностью юный гость взял смешного зверя на руки и прижался щекой к его пушистой щеке, Марженка поняла, что позвал её вовсе не малолетний распутник, а самый обыкновенный мальчишка, которому скучно и одиноко в чужом доме. Он плохо говорил по-чешски, но всё же понять его было можно. Вскоре они уже сидели рядом, гладили кота и болтали. Марженка немного говорила по-немецки и конечно не стеснялась своих ошибок, над которыми синеглазый мальчик весело смеялся.

Конрад был счастлив. Марженка очень нравилась ему. Она кокетничала с ним, потому что не умела вести себя иначе, а он любовался ею, она казалась ему настоящей красавицей, пожалуй, даже красивее Гертруды…

Он рассказал ей о Норденфельде, Лендерте, неудачном начале своего путешествия и приключении на старом кладбище. Марженка удивлялась. Гертруду фон Адельбург она видела всего раз, но хорошо помнила. И эта красивая гордая дама — ведьма? Какой ужас!

— Должно быть, у вашей светлости сильный ангел-хранитель.

— Да, — согласился Конрад. Рассказывая о том, как спасся от разбойников, он был намного откровеннее, чем в беседе с Феррарой. Он спросил, не знает ли Марженка чего-нибудь о Лендерте и других его слугах. Почему никого из них не допускают к нему? Марженка, конечно, знала. По традиции, установившейся в Хелльштайне в давние неспокойные времена, свиту приезжающих в замок гостей размещали в специально отведённом для этого домике на заднем дворе и держали там под наблюдением стражи. Гостям прислуживали люди владельца замка. Даже дамам приходилось расставаться со своими любимыми горничными. Марженка носила пищу слугам Конрада и уже знала кое-кого из них по именам. С Яном она успела поцеловаться, шутя, по-дружески. Прочие ей не нравились — грубые мужланы, а худой ехидный старик и вовсе показался отвратительным. Неужели это и есть Лендерт? Фу-у, какой страшный!

— Конечно, я вижу слуг вашей светлости, и Лендерта тоже. Живы они и здоровы. В доме, конечно, тесновато — там же ещё и слуги господина Феррары. Спят все в общей комнате, на сене, но кормят их хорошо — наш пан и о своих людях заботится, и чужих не обижает. Если ваша светлость желает что-нибудь передать Лендерту, я непременно передам — мне скоро нести туда обед.

— Скажи, что со мной всё в порядке. Скоро мы увидимся.

Конрад успокоился и повеселел. Его страхи оказались напрасными — ни с Лендертом, ни с другими его слугами не случилось ничего плохого. Мирослав ждал своих гостей в Праге. Это означало, что в Хелльштайне их уже не будут задерживать.

Кот не помещался на коленях Конрада, лапы и хвост свешивались, как края мехового коврика.

— Он любит, когда его гладят. — Марженка провела ладонью по спинке кота, и он громко замурлыкал.

Конрад смотрел на её руку, маленькую и белую, почти как его собственная. Он впервые разговаривал с такой молоденькой женщиной, но чувствовал себя с ней очень уютно, словно знал её давным-давно. Ему хотелось поцеловать её, но он не решался: вдруг она обидится?

Она поцеловала его сама, ласково, как малыша. От неожиданности он отпрянул, изумлённо глядя на неё. Марженка испугалась:

— Ой, простите, ваша светлость, я не смогла удержаться. У вас такие нежные щёчки!

Конрад рассмеялся, обнял её и зажмурился от удовольствия: как хорошо! Его кормилица — единственная женщина, от которой он мог бы получить какое-то представление о материнской ласке и заботе, была грубовата и не слишком умна. Он не любил её. Жаль, что Марженка не жила в Норденфельде…

Они поиграли с котом, рассмотрели все безделушки в комнате, потом поднялись на башню. Марженка тихонько запела и закружилась. Конрад не сводил с неё глаз. Ей было и забавно и лестно.

Она протянула ему руку.

— Потанцуйте со мной, ваша светлость!

Он улыбнулся и сел на скамью.

— Нет, не хочу. Лучше ты потанцуй и спой что-нибудь ещё.

Марженка спела весёлую крестьянскую песенку о любви. Мальчик внимательно слушал. Понимал ли он то, о чём она пела по-чешски?

Вскоре за Марженкой пришёл мажордом: надо было нести обед слугам.

— Она вернётся к вам, ваша светлость, как только справится со своими обязанностями, — пообещал он. — А вас ждёт господин Феррара.

Ювелир сидел за накрытым столом спиной к лестнице и читал странную, по виду очень старинную книгу. Подходя к столу, Конрад мельком глянул через плечо итальянца и увидел ровные, написанные крупным почерком строки. Рукопись? Феррара закрыл её и положил рядом с собой. Чёрный переплёт был пуст — ни надписи, ни виньетки, ни рисунка. Наверное, так выглядели волшебные книги ведьм, о которых Конрад слышал от Лендерта — любителя рассказывать всякие страшные истории. Но неужели можно вот так открыто, на виду у всех читать колдовскую книгу?!

Феррара блеснул ослепительной улыбкой.

— Какое счастье, что вы, ваша светлость, приняли моё приглашение! Я только что перебирал свои дорожные вещи и нашёл интересные записи, сделанные мной два года назад в Амстердаме. Я приобрёл тогда на аукционе несколько особенных изделий. Одно из них — вот это.

Он снял с пальца и протянул Конраду кольцо из белого металла, больше похожего на сталь, чем на серебро. В тяжёлую оправу был вставлен чёрный кристалл в форме призмы. Камень, будто созданный из тьмы, лёг в ладонь Конрада, и мир изменился, отразив, как зеркало, незаметные прежде тени.

— Морион, — сказал Феррара. — Видите, ваша светлость, кристалл едва обработан, а значит, сохранил все свои свойства.

— И какие это свойства? — Конрад рассматривал кольцо, страстно желая, но стесняясь примерить его. Оно было слишком велико.

— Морион — камень счастья, — не задумываясь ответил Феррара. — Он связывает любящие сердца, разлучённые смертью. Его носят в память об умершем.

"Значит, и я могу его носить", — подумал Конрад. Эта фраза едва не сорвалась у него с языка, но он сдержался, не произнёс её вслух. Ему вдруг захотелось украсть кольцо. Желание обладать чёрным камнем было настолько сильным, что у Конрада мелькнула мысль об убийстве. Послезавтра в дороге… Слуг у итальянца, видимо, немного. Перебить их не составит труда. Но согласятся ли на это Лендерт и Дингер?

Взглянув на Феррару, Конрад устыдился своих мыслей. Чудаковатый ювелир не заслуживал такой неблагодарности.

Конрад вернул кольцо и без аппетита принялся за еду. Он ещё не успел проголодаться после завтрака. А "чудаковатый ювелир" взял стоявшую в центре стола бутыль, откупорил её и наполнил два кубка густым красным вином.

— Выполняю своё обещание, ваша светлость.

Конрада охватило любопытство. Он попытался рассмотреть лежащий на дне бутыли камень.

— Как интересно! Значит, это не шутка?

Итальянец притворно обиделся.

— Что вы, ваша светлость! Я и не думал шутить! Здесь самый настоящий агат, и он будет вашим, когда бутыль опустеет.

Как и предполагал Феррара, мальчик обрадовался, не заподозрив подвоха. Доверчивые создания — дети. Обманывать их грех. Феррара и не обманывал. Перед обедом он выбрал в своей коллекции необработанных камней красивый коричневый с белыми прожилками агат и бросил его в прекрасное виноградное вино трёхлетней выдержки. Камень он и вправду собирался подарить Конраду, надеясь, что на сей раз маленький лжец будет откровеннее. Хорошее вино располагает к доверительной беседе, а узнать Ферраре хотелось многое. Его живо интересовала странная дружба между владельцем Хелльштайна и наследником Норденфельда, о которой, судя по всему, отец Конрада не подозревал.

Феррара был намного богаче, чем думали те, кто знал его близко. Своё немалое состояние он нажил не только на драгоценных камнях, но и на чужих тайнах, любая из которых могла стоить ему жизни. Он любил риск и не боялся смерти, но сейчас она стояла рядом с ним. Красивый мальчик смотрел на него ясными глазами и фантазировал о том, как убьёт и ограбит его, а затем вернётся домой и привезёт своему отцу невиданные сокровища. Быть может, тогда Герхард смягчится…

Духи-защитники дремали. Раздумья и сомнения Конрада не воспринимались их примитивным сознанием. Лишь мысленный приказ, отданный твёрдо, без малейших колебаний, мог послужить для них сигналом к нападению. Но Феррара уже ощутил их присутствие: сначала как беспокойство, необъяснимую тревогу, затем как угрозу. Источником её было что-то, чего он не мог уловить, хотя чувствовал, что это связано с мальчиком.

Феррара подавил досаду. Он ошибся, думая, что сумел расположить к себе Конрада. Было слишком самонадеянно рассчитывать только на свою щедрость, красноречие и обаяние там, где требовалось что-то ещё… Но что? Узнать об этом будет время в пути.

Феррара поднял кубок.

— За удачное путешествие!

— За удачное путешествие, — рассеянно повторил Конрад. Мысленно он был уже в дороге. Ему не терпелось поскорее оказаться за пределами Хелльштайна. Он поднёс к губам кубок и сделал пару глотков. Вино было сладким, удивительно душистым. Он отпил ещё немного. По телу растёкся приятный жар.

— Есть один маленький секрет, — сказал Феррара. — Заметили ли вы, ваша светлость, что моё вино пахнет цветами? Совершая ритуал виноделия, я думаю о цветущих альпийских лугах с их дивными ароматами, ибо это священнодействие в честь древнего бога Диониса.

Конраду и впрямь почудилось благоухание летних цветов. Он не знал, что такое внушение, и вряд ли поверил бы, если бы ему сказали, что один человек может заставить другого ощутить то, чего нет в действительности, не прибегая к помощи демонов. Всё, что говорил и делал Феррара, было необычно, временами забавно, но не имело ничего общего с представлениями Конрада о колдовстве.

Вино казалось лёгким, но, допив кубок, мальчик заметил, что блики света, играющие на краях золотых и серебряных блюд, потускнели и расплылись радужными кольцами. Он взял вилку, но она выскользнула и звякнула о тарелку. Феррара налил ему ещё вина и предложил выпить за здоровье хозяина замка. Конрад охотно согласился: Мирослав заслуживал добрых пожеланий.

Феррара наблюдал, как постепенно мальчик пьянеет. Вино действовало медленно, поэтому можно было надеяться, что Конрад успеет рассказать достаточно, прежде чем его сморит сон.

— Ваша светлость, если я правильно понял вчера, вы держите путь в Баварию, в родовой замок, где вас ждёт отец?

Конрад недовольно тряхнул головой.

— Мой отец остался в Норденфельде, а меня отправил в Баварию, чтобы я не портил ему настроение. До совершеннолетия я буду жить один. Отец вряд ли навестит меня. Я ему нужен только потому, что у него больше нет детей. Если бы мой брат не умер, я бы сейчас ехал в монастырь.

— Полагаю, ваша светлость, что решение барона Норденфельда было продиктовано необходимостью, — Феррара старался быть очень осторожным, ибо разговор заинтересовал его с первых же слов.

Конрад рассмеялся. Его глаза тускло блестели.

— Большой необходимостью! Я убил его любимого слугу, который шпионил за мной и докладывал барону о каждом моём шаге.

Ферраре удалось ничем не выдать своего удивления. Он не знал, стоит ли верить словам захмелевшего мальчишки.

— О да, я понимаю, доносчик может вывести из себя… Должно быть, этот слуга очень рассердил вашу светлость. Некоторым слугам опасно доверять, ибо они способны ради собственной выгоды или по злобе клеветать на своих господ, забывая о каре, постигшей Иуду.

Феррара умолк. Он увидел, как внезапно Конрад отрезвел. Что-то случилось. Что — Феррара не понял. Было ясно одно: его слова взволновали мальчика.

— Я ненавижу своих слуг, — злобно проговорил Конрад. — Если бы я мог обходиться без них, то ни одного не подпустил бы к себе. Меня предали все, даже Лендерт, хотя он и думает, что верно служит моему отцу, а значит, и мне. Мой отец и я — не одно и то же.

— Разумеется, ваша светлость, но так уж поставил Бог, что родители главенствуют над нами и решают нашу судьбу. Нам надлежит слушаться и почитать их, ибо их воля — это Божья воля.

Презрительное выражение на лице Конрада сообщило итальянцу о том, что наследнику Норденфельда сыновняя почтительность так же мало знакома, как и страх Божий. Очевидно, у мальчика были веские причины испытывать неприязнь к отцу. Они-то и интересовали Феррару.

— Слуги всего лишь исполняют приказы своего господина, — сказал он. — Не стоит считать их предателями и негодяями. Когда вы унаследуете имение, они будут так же подчиняться вам, как сейчас — барону Норденфельду.

— Это будет нескоро.

— Кто знает, ваша светлость. — Феррара видел, что едва ли сумеет узнать от Конрада больше, чем тот уже рассказал, но впереди их ожидал достаточно долгий путь, а итальянец по опыту знал, что дорожные беседы иногда бывают интереснее застольных.

Весь следующий день Феррара посвятил приготовлениям к отъезду. Его багаж едва умещался в двух больших, окованных железом сундуках. Вёз он с собой обширный гардероб, дорогое оружие, ювелирные инструменты, вино, друзы самоцветов, целебные снадобья, книги и рукописи. Шкатулку с драгоценностями он держал отдельно от прочих вещей. Кроме форейтора и двух доверенных слуг, его сопровождало пятеро наёмников — немцев и итальянцев, которые плохо понимали друг друга, ещё хуже — местных жителей, зато превосходно дрались на шпагах и кинжалах. Теперь к его кортежу должна была присоединиться свита Норденфельда, и это слегка беспокоило Феррару, ибо чужие слуги так же опасны, как чужие псы.

Конрад почти не думал о предстоящем путешествии. Он понятия не имел, где находятся его дорожные вещи. Всё, что при нём было, это молитвенник, в который за три дня, проведённые в Хелльштайне, он ни разу не заглянул, медальон матери, золотая цепь — подарок Мирослава и более скромные подарки Феррары: браслет и самоцветный камень — награда за откровенный разговор. Награда не совсем заслуженная, так как мальчик рассказал значительно меньше, чем желал узнать Феррара.

Даже очень независимый и самостоятельный ребёнок нуждается в обществе взрослого человека, а Конрад привык к тому, что его всегда окружало множество взрослых людей, которые опекали его. Разлучённый с Лендертом и Дингером, он ощущал себя покинутым, никому не нужным, и был доволен, что нашёлся человек, который взял на себя заботу о нём и его багаже.

Конрад не догадывался о том, насколько заинтересовал ювелира. Феррара чувствовал деньги, но, боясь потерять доверие мальчика, больше не докучал ему назойливыми расспросами.

Последний день в Хелльштайне прошёл для Конрада незаметно. Марженка не приходила. Вероятно, она была занята. Конрад не стал настаивать на том, чтобы её допустили к нему. Он надеялся увидеться с ней перед отъездом. Феррара тоже не появлялся. Он был поглощён приготовлениями к путешествию. Штефан сказал, что из Праги возвратился паж пана Мирослава Светелко, чтобы сопровождать гостей к своему господину.

Завтракал и обедал Конрад в одиночестве. Один поднимался на башню, где никогда не стихал ветер. Было пасмурно. Над шпилями замка стелились низкие дождевые облака. Конрад грустно бродил по влажным плитам смотровой площадки. Скамейка была покрыта мельчайшими капельками воды. Деревца в кадках трепетали в ожидании непогоды.

Буря разразилась к вечеру. Ветер усилился и тоскливо завыл. Хлынул дождь. Сидя в своей комнате, Конрад с замирающим сердцем прислушивался к плачу ветра в каминной трубе. Огоньки свечей в канделябре горели тускло, тревожно подрагивали, исходя черноватым дымком. Конраду чудилось, что в комнате кто-то есть. Перед его глазами маячило лицо Фрица. Борясь со страхом, маленький убийца пытался внушить себе, что на свете нет такого призрака, который мог бы причинить ему зло. Духи-защитники охраняли своего повелителя. Ужина он не дождался: уснул под шум дождя и гул ветра.

Ближе к полуночи в комнату поднялся Феррара. Конрад спал одетый, на не разобранной постели. Свечи в канделябре оплыли, только одна ещё догорала. Её фитиль наклонился, и воск капал на круглую подставку канделябра, сделанную в виде серебряного цветка, на лепестке которого застыла с раскрытыми крылышками позолоченная стрекоза. Феррара поправил фитиль, провёл указательным пальцем по тонкому телу стрекозы. Она смотрела на ювелира тёмно-бурыми агатовыми глазами.

Феррара прошёлся по комнате. Каминную полку украшали фарфоровые статуэтки: пастушок в моравском костюме и три миленькие пастушки. Феррара улыбнулся: пастушок удивительно напоминал Конрада.

Ветер со злостью швырнул в окно целую пригоршню дождевой воды. Если такая погода будет утром, с отъездом придётся повременить…

Часам к двум ночи дождь прекратился. Буря утихла.

Было ещё темно, когда Штефан разбудил Конрада.

— Вставайте, ваша светлость. Пора в путь.

Вернер и Хайне принесли таз, полотенце и кувшин с тёплой водой. Конрад умылся. Настроение у него было прескверное. Он ненавидел, когда его будили, тем более, до наступления утра. Ему никуда не хотелось ехать. Он с отвращением думал о многочасовой тряске в карете. Слуги расчесали и завили ему волосы щипцами. Он вытерпел эту скучную процедуру молча, дивясь её нелепости: несколько часов — и от локонов не останется следа.

Завтрак ему не подали. Оказалось, что Феррара и Светелко спешили выехать до рассвета. Конрад чертыхнулся: красоте причёски он предпочёл бы сытый желудок, но вскоре забыл о голоде, увидев подарок, присланный ему из Праги паном Мирославом, — тёмно-серый дорожный костюм, расшитый золотой нитью, и белую рубашку из тонкого полотна. К ним прилагались белые шёлковые чулки и чёрные туфли с атласными лентами.

— Здесь есть ещё шляпа, — сказал Штефан, заглянув в большую круглую коробку.

Серую фетровую шляпу украшала восхитительная бриллиантовая брошь, которой был закреплён плюмаж из страусовых перьев. Взглянув на себя в зеркало в новом наряде, Конрад заметил, что выглядит взрослее. Сильно приталенный камзол сидел на нём безупречно. Туфли тоже пришлись впору. Завитые волосы аккуратными локонами спускались на плечи, делая лицо удлинённым, аристократически тонким.

"Пан Мирослав и вправду считает, что я его сын, — думал Конрад, спускаясь со слугами по винтовой лестнице. В руке он держал фарфоровую пастушку, которую прихватил с собой. Она была в красной юбке, точь-в-точь как Марженка. — Господи, помоги, я не хочу ехать к нему, не хочу!"

Во двор он вышел хмурый и злой. Стиснув зубы, исподлобья оглядел своих попутчиков. В сырой и зябкой предрассветной тьме дымились факелы. Отряд был велик: человек тридцать верховых, вооружённых, словно в бой. Посреди двора чернели две дорожные кареты и повозка. Вокруг них толпилась челядь владельца Хелльштайна.

Проходя вслед за Штефаном к своей карете, Конрад пристально всматривался в незнакомые лица. Среди слуг Мирослава и Феррары его люди буквально растворились — он не видел никого. Наконец в противоположном углу двора он заметил внушительную фигуру Яна, сидящего в седле. Крупный, статный Султан всхрапывал и переступал с ноги на ногу, нетерпеливо встряхивая гривой.

Возле кареты ждал Дингер. Старый солдат осклабился и с поклоном открыл дверцу:

— Добро пожаловать, ваша светлость. Вас сегодня просто не узнать.

Конрад забрался в карету, как в тёмную пещеру. Опущенные занавески не пропускали внутрь ни свет факелов, ни тоскливый холодок раннего утра. Развалившись на упругих подушках, Конрад внезапно почувствовал, что рядом кто-то есть, и в испуге вскочил. В темноте тихонько рассмеялась Марженка.

— Это я, ваша светлость! — Её рука нашла руку Конрада. Марженка притянула его к себе и обняла. — Пришла попрощаться. Я знаю, что вы хотели видеть меня вчера, но не смогла прийти — меня не отпустили.

Конрад поцеловал её. Если бы в карете было светло, он ни за что не решился бы на это. И Марженка вела себя смелее. Она гладила его волосы, плечи, спину.

— Я бы хотел остаться, — тихо выговорил он, блаженствуя от её ласки. — Жаль, что ты не можешь ехать со мной.

— А я бы поехала с вами, ваша светлость. Мне хочется увидеть Прагу, я ведь никогда там не бывала и, наверное, никогда не буду.

— Эй, — сказал Дингер, заглянув в карету, — выходи, красавица, иначе действительно уедешь с нами. Мы трогаемся.

— Сиди, — шепнул Конрад, обнимая Марженку. — Никто не заметит, что ты здесь. Поедешь со мной.

— Что вы, ваша светлость! Да если пан Светелко увидит меня, то зарубит прямо на дороге!

— Не посмеет. Я заступлюсь за тебя.

Марженка рассмеялась и выскользнула из кареты так проворно, что он не успел её удержать.

— Прощайте, ваша светлость! Доброго пути!

Дингер влез на сидение и закрыл дверцу. Сразу же тронулись. Конрад отодвинул занавеску, но уже не увидел Марженку. В колеблющемся свете факелов двигались бесформенные, меняющие очертания тени. Грохот кортежа мрачным эхом отдавался в многовековых стенах Хелльштайна, вздымаясь ввысь, к беззвёздному небу. И Конрад с тоской ощутил себя частью этой неудержимой тёмной лавины. Маленькой частицей, неспособной сопротивляться равнодушной силе, влекущей её, как волна песчинку. Приблизилась, надвинулась арка ворот с острыми зубцами поднятой решётки. Карета выехала на мост, изогнувшийся над чёрным провалом. В темноте не было видно ни краёв пропасти, ни деревьев внизу, на её дне. Конраду стало страшно. Он лёг на сидение, обеими руками прижимая к груди фарфоровую пастушку.

Почему Лендерт не сел в карету? Может быть, он решил ехать в повозке? Странная прихоть. Конрад прикрыл глаза, чтобы не видеть качающихся занавесок и мелькающего за ними отблеска факелов. Как тяжело! Отдающийся в голове стук копыт и колёс, запах лошадиного и людского пота, тряска и тошнотворная скука, которую ничем не рассеешь…

Вскоре он задремал, думая о Марженке и сокровищах Феррары. Ему грезились фантастические глыбы самоцветов на берегу большого озера и девушка, танцующая на серебристом песке. Скалы из самоцветных камней уходили подножиями в непрозрачную воду. Тусклая голубовато-пепельная дымка закрывала противоположный берег озера. Вода была неподвижной, мертвенной, но в скалах стоял неумолчный гул, будто в них бушевал ветер.

Проснулся Конрад оттого, что Дингер взял у него статуэтку, которая едва не упала на пол.

— Красивая игрушка, но хрупкая. Ронять её не стоит. С позволения вашей светлости я положу её к себе в карман. Там ей будет безопаснее.

Конрад сел и с недовольным видом отнял пастушку.

— Не беспокойся, я её не разобью.

Дингер усмехнулся:

— Как знать, ваша светлость. В дороге чего не приключится.

Рассвело. За чуть отодвинутой занавеской тянулись поля и холмы. Вдали виднелось какое-то селение: дворы, аккуратные домики, мельница, старинный костел с острыми готическими шпилями. Небо было тёмным, предгрозовым. Конрад вздрогнул: ветвистая молния полыхнула над ближайшим холмом, вонзившись в его мохнатую вершину, а миг спустя равнину затопил тяжёлый раскат грома. Лошади заволновались, заржали. Карету сильно качнуло. Было слышно, как тревожно переговариваются наёмники и слуги. Светелко, ехавший во главе отряда, крикнул, чтобы они поспешили — до хутора было недалеко.

Кортеж перешёл с лёгкой рыси на галоп. Затрясло так, что трудно было дышать. Дингер пересел к Конраду и обнял его.

— Не смотрите в окно, ваша светлость, укачает.

Гроза шла наперерез отряду. Молнии сверкали всё чаще, гром гремел почти не утихая. Сорвался дождь. Крупные капли забарабанили по крыше кареты. Но вдоль дороги уже тянулись окраинные дворы хутора.

Кортеж остановился у корчмы. Дождь шёл плотной стеной. Дингер открыл дверцу и крикнул форейтору, чтобы тот подъехал ближе к дому.

— Не получится, — с досадой ответил форейтор. — Эти чёртовы итальяшки перегородили дорогу своими лошадьми. Я между ними не протиснусь.

— Скажи ему, чтобы бежал в дом, — попросил Конрад, — а мы с тобой переждём здесь. Я не хочу выходить под дождь. Как ты думаешь, в карете нас не убьёт молнией?

— Вряд ли, ваша светлость. Разве только Господу Богу вздумается покарать нас за грехи. Но об этом, полагаю, не стоит тревожиться: среди наших спутников у Всевышнего большой выбор. Взглянуть только на слуг господина Феррары. Черти в преисподней выглядят краше!

Форейтор спрыгнул с седла и заглянул в карету.

— Ступай под навес, Ханзель, — посмеиваясь, сказал Дингер. — Его светлость беспокоится, чтобы тебя не поразило громом небесным за твою страсть к выпивке, а мы переждём тут — дождь скоро пройдёт.

Ханзель, рыжий плечистый детина лет под тридцать, ухмыльнулся, легко отодвинул с дороги плюгавого иностранца-наёмника из сопровождения Феррары, взял переднюю пару лошадей под уздцы и начал осторожно подводить упряжку к крыльцу. Наёмник обернулся с перекошенным от ярости лицом. Смуглый, коренастый, с жёсткими курчавыми иссиня-чёрными волосами он выглядел настоящим разбойником. Конрад замер от ужаса — таких уродов ему не доводилось видеть! Ханзель был выше на целую голову и раза в полтора шире в плечах, но иностранец выхватил кинжал и бросился на него. Дингер проворно и бесшумно выпрыгнул из кареты, сбил наёмника с ног, каблуком сапога наступил ему на руку. Хрустнули кости. Иностранец взвыл и разжал пальцы. Дингер пнул его в лицо, неторопливо, словно дразня, наклонился и поднял кинжал.

— Хорошая штучка! Пригодится.

Наёмник изогнулся, воя от боли. Из носа у него текла кровь. Дождь смывал её на землю. Конраду стало дурно. Он спустился на подножку кареты, не замечая дождя, и молча наблюдал за происходящим. К дерущимся устремились слуги пана Мирослава. Из кареты, остановившейся за экипажем Норденфельда, вышел Феррара в чёрном плаще и шляпе с белой атласной лентой, быстрым шагом направился к извивающемуся в грязи наёмнику, что-то громко и властно говоря ему на неприятном гортанном языке. Не обращая внимания на эту гневную речь, наёмник здоровой рукой потянулся к голенищу сапога, за которым, видимо, прятал нож.

— Дингер! — крикнул Конрад, но Ханзель успел дать наёмнику пинка в затылок и принялся бить его ногами.

Как ни странно, люди Феррары не кинулись на защиту своего товарища, а собрались вокруг, похохатывая и отпуская грубые шутки.

Светелко и Ян подъехали, растолкав конями толпу зрителей. Ян с руганью отпихнул Ханзеля.

— Отдай нож! — приказал Светелко наёмнику.

Тот нехотя подчинился, с волчьей злобой поглядывая на саблю в руке пажа пана Мирослава.

Феррара подошёл к Конраду, накинул ему на плечи край своего плаща и увёл в дом.

— Простите, ваша светлость. Если бы я предполагал, что один из моих псов взбесится, то принял бы меры. Я накажу его.

В корчме было тепло и душно, пахло жареным мясом и пивом. Пожилой хозяин вышел из-за стойки и поклонился бледному мальчику в роскошном костюме, с тяжёлой золотой цепью на груди. Феррару, одетого просто, он, по всей вероятности, принял за учителя либо бедного родственника, сопровождающего в пути отпрыска знатного рода, поэтому приветствовал его не так почтительно.

— Нам нужны две комнаты, — сказал ювелир. — Туда вы подадите завтрак на три персоны. С нами около тридцати человек. Есть они будут здесь, за общим столом.

— Господа желают остаться до утра или только переждать дождь? — Корчмарь говорил по-немецки не лучше своего итальянского гостя.

— Грозовой дождь не бывает затяжным, — сказал Ферраре вошедший вслед за Конрадом Дингер. — Я бы не стал терять время. С такими спутниками, как наши, лучше ехать быстрее. В дороге они не опасны, а здесь перепьются и неизвестно, что натворят. Перекусить, конечно, надо, да и лошадям нужна передышка, но оставаться здесь до утра — безумие.

— Решать, когда мы выедем, будет господин Светелко, — возразил Феррара. — Он знает дорогу, я нет. Возможно, если мы поторопимся, то уже сегодня к вечеру будем в Праге.

— Нет, ваша милость, — вмешался корчмарь, — до Праги отсюда далеко, а дождь большая помеха в пути.

Феррара не ответил, услышав, как Конрад тихо сказал Дингеру:

— Что-то я так и не увидел Лендерта. Куда он подевался?

— Лендерт?! — удивился Дингер. — Разве вашей светлости неизвестно, что его давно уже нет с нами? С того самого дня, как мы прибыли в Хелльштайн, никто из наших его не видел.

— Как же так? — Конрад растерянно оглянулся на Феррару. — Мне говорили, что Лендерт живёт в доме для слуг. Марженка видела его там!

Дингер сделал вид, что не замечает укоризненного взгляда итальянца.

— Не знаю, ваша светлость. Возможно, хорошенькой девушке он и показывался, но на мою старую физиономию смотреть не желал. Хотелось бы мне сказать вам что-нибудь утешительное, да совесть не позволяет лгать, уж простите.

— Быть может, человек, о котором ваша светлость изволит беспокоиться, немного опередил нас в пути? — осторожно предположил Феррара. — Наш друг пан Мирослав мог взять его с собой в Прагу.

— Моего слугу?!

— Почему бы и нет? Зная, как Лендерт предан вашей светлости, пан Мирослав, очевидно, хотел, чтобы он помог приготовить и обставить для вас покои, ведь кому как не любимому слуге знать вкусы своего господина?

Феррара чувствовал, что не убедил мальчика, но в этот момент в корчму вошли Светелко и Ян, а с ними несколько слуг, среди которых был избитый наёмник. Конрад отступил к стене, с тревогой следя за ним. Правая рука наёмника была перевязана грязной окровавленной тряпкой. Он сел за стол, тяжело опёрся на него локтем и вперил мрачный взгляд в стоящих у стойки людей. Феррара что-то произнёс довольно жёстким тоном. Наёмник нехотя встал и вышел.

— Чёртовы нехристи! — пробормотал Дингер, с презрением глядя ему в спину.

— Нехристи? — удивлённо переспросил Конрад.

— Конечно! Болтают по-турецки.

— Откуда ты знаешь, что именно по-турецки?

— Как откуда, ваша светлость? Уж турок-то я на своём веку повидал немало, и повоевать с ними довелось.

Конрад несмело тронул Дингера за руку.

— Не уходи от меня, я за тебя боюсь…

— За меня, ваша светлость? С чего бы это?

— Он убьёт тебя.

— Как бы не так! — Дингер потрепал своего маленького господина по голове. Конрад молча стерпел эту фамильярность. Старый солдат был теперь единственным близким ему человеком.

— Покажи мне кинжал — тот, который ты у него отнял.

Дингер вынул из зажима на поясе свой трофей.

— Дай мне! — Конрад отобрал у австрийца кинжал с причудливым узором на рукояти.

— Зачем он вам, ваша светлость?

— Какая тебе разница? Будет моим.

Кроме Феррары и его спутников, в корчме были и другие постояльцы, поэтому господам пришлось удовольствоваться одной свободной комнатой, где им накрыли завтрак. К удивлению Феррары и Светелко, Конрад потребовал, чтобы Дингер сел за стол вместе с ним, а значит и с ними тоже, поскольку отделиться от своевольного мальчишки у них не было возможности. Светелко попытался воспротивиться этому безобразию, но Феррара, который успел достаточно близко познакомиться с маленьким Норденфельдом, шепнул пажу Мирослава:

— Сударь, если вам дорог душевный покой, ни в коем случае не вмешивайтесь.

Наглый Дингер не испытывал ни малейшей неловкости в обществе благородных господ. Он с большим аппетитом отведал всего, что стояло на столе, и отпустил несколько ехидных замечаний по поводу местной кухни, которые не рассмешили никого, кроме Конрада.

Оплачивать пирушку пришлось Ферраре и Светелко, так как их младшему спутнику платить было нечем. Где его деньги, Дингер не знал, а наследнику барона Норденфельда заботиться о подобных вещах не приходило в голову.

Но главный сюрприз ожидал ювелира и пажа впереди.

Во время завтрака Конрад как бы невзначай спросил об избитом наёмнике: правда ли, что этот человек — иноверец.

— Нет, ваша светлость, — сказал Феррара. — Родился он где-то на Босфоре, но давно уже принял христианство и жил в Голландии до тех пор, пока не нанялся ко мне. Теперь ему приходится много путешествовать.

— Меня удивило, что ваши люди не захотели помочь этому бедняге, когда Дингер и Ханзель напали на него. Избиение чужого слуги оскорбительно для его господина. Я прошу у вас прощения, сударь.

Феррара улыбнулся.

— Благодарю, ваша светлость, но не стоит беспокоиться о таких мелочах. Мои люди — всего лишь наёмники, которым я плачу за то, чтобы они охраняли меня в дороге. Я им не хозяин, и их жизни мне не принадлежат. К тому же мне показалось, что это Хасан напал на вашего форейтора и получил по заслугам.

— Его имя Хасан?

— Да, ваша светлость, так его звали до крещения. Он и сейчас предпочитает своё прежнее имя новому, христианскому.

— Он совсем не понимает по-немецки?

— Прекрасно понимает, — усмехнулся Светелко. — Особенно при виде оружия.

— Хасан не знает ни одного языка, за исключением своего родного, на котором, к счастью, я говорю свободно, — пояснил Феррара. — В Голландии он кое-как научился объясняться с людьми низкого происхождения, но, разумеется, его речь и манеры не для дворцов.

Интерес Конрада к наёмнику иссяк, по крайней мере, так решили Феррара и Светелко. Дингер, правда, заподозрил неладное и насторожился: такое назойливое любопытство было несвойственно младшему сыну барона Герхарда.

Вниманием Конрада вскоре завладело другое существо: большая серая кошка. Просунув толстую лапу в щель приоткрытой двери, она расширила узкий вход, бесшумно проскользнула в комнату и нырнула под стол. В этой корчме она жила со дня своего рождения, повидала много разных посетителей и научилась безошибочно различать три вида людей: тех, кто пинает, тех, кто не замечает и тех, кто кормит. Кормили, чаще всего, женщины и дети, хотя последние, кроме того, ещё и донимали глупыми злыми проделками. Чутьё подсказывало ей, что из четырёх пар ног, о которые она с мурлыканьем начала тереться, одна принадлежит хотя и совсем юному, но доброму человеку, относящемуся к третьему виду. Обладатель самых маленьких ног вёл себя как взрослый, и опасаться его не было причин. Кошка привстала на задние лапы и положила передние ему на колени. Он почесал её за ухом, а потом наклонился и подхватил её под брюхо. Кошка удивлённо мяукнула, но мальчик ласково обнял её и погладил по спинке.

Феррара неодобрительно покачал головой.

— Ваша светлость, кошка линяет. Посмотрите, у вас весь рукав в шерсти.

Конрад беспечно улыбнулся, наслаждаясь сознанием своей безнаказанности. Ювелир брезгует животными? Ничего, потерпит! Терпят же другие его отвратительных слуг!

Конрад нехотя отпустил кошку, бросил ей кусок мяса со своей тарелки и нарочито небрежно отряхнул с рукавов две-три шерстинки. Его так и подмывало сказать какую-нибудь грубость, например: "Ваш парик линяет сильнее", но парика на ювелире не было.

Феррара с сожалением наблюдал, как кошка, хищно урча, поглощает оплаченную им жареную свинину. Он чувствовал, что мальчик уязвлён замечанием и может в ответ сказать или сделать что-либо оскорбительное, поэтому трогать его не стоит. Воспитание детей — едва ли не самое тяжкое бремя, возложенное Господом на человека. Для барона Норденфельда оно, видимо, оказалось непосильным…

После обеда Светелко пошёл взглянуть, как разместились слуги и наёмники. Гроза прошла, но дождь не утихал. Конрад играл с кошкой, уча её ходить на задних лапах. Бедная животина покорно сносила это издевательство.

Дингер достал из кармана трубку и закурил. Поглядывая на него, Феррара старался угадать, отчего в своей свите, где были вполне достойные люди, например, Ян, Конрад любил и ценил единственного человека, который не заслуживал доверия. Не секрет, что детей привлекает зло. Много ли времени пройдёт, прежде чем Конрад разочаруется в своём любимце? Этот Дингер, судя по всему, никогда не слыхивал о порядочности и верности. Было бы интересно при случае побеседовать с ним о его господах…

Часа через два дождь прекратился.

— Радуга, — сказал Дингер.

Конрад бросился к окну. Между вершинами холмов выгнулась прозрачная цветная арка. Тёмно-синяя, с сизым отливом туча уходила, оставляя в светлеющем небе след из лёгких, как дымные кольца, облаков.

— Не пора ли ехать, ваша милость? — обратился Дингер к Ферраре. — Лошади передохнули. Мы тоже.

Ювелир ответил с любезностью, которой удостаивал лишь самых приятных ему людей:

— Если дорога впереди достаточно хорошая и можно надеяться, что её не размыло дождём, то господин Светелко, наверное, уже распорядился закладывать экипажи.

— Пойду взгляну, что он там делает. — Дингер вышел.

Конрад выскочил следом. В общей комнате служанки убирали со стола. Свита Норденфельда, люди Феррары и Светелко готовились к отъезду. Со двора доносились голоса, скрип сёдел. Всхрапывали и недовольно ржали лошади.

— И куда так спешат? — сказал корчмарь пожилой женщине, протиравшей стойку. — Что за радость месить грязь на размытой дороге?

Женщина молча пожала плечами.

Конрад вышел на крыльцо и беспокойно оглядел двор. Дингера нигде не было видно. На ступеньках сидели двое наёмников Феррары. Один из них — высокий, рыжебородый — окинул Конрада бесцеремонным взглядом и хихикнул:

— Прыгай сюда, зайчик!

Не зная, как ответить на грубость тупого простолюдина, Конрад сделал вид, что не услышал его слов.

— Не трогай крошку, — сказал второй наёмник. — Это важная персона. У него карета в золоте и имя длиннее, чем он сам от макушки до пяток.

Чтобы спуститься во двор, надо было заставить болтунов посторониться. Конрад не стал рисковать. Если бы они попытались столкнуть его со ступеней или выкинули бы что-нибудь ещё, он не имел бы права оставить оскорбление без ответа, но что он мог сделать против двоих мужчин? Сдержав гнев, он вернулся в общую комнату и дождался Феррару.

— Я провожу вас к карете, ваша светлость, — сказал ювелир. — И впредь вам лучше не ходить одному среди этих людей. Будьте осторожны.

Они шли, словно через лес, между вооружёнными наёмниками, провонявшими потом, табаком и пивом, между беспокойными лошадьми, ожидающими своих хозяев, и всадниками, уже готовыми в путь. Кареты стояли за воротами одна за другой: средних размеров, тёмная с полустёртой позолотой на виньетках — Норденфельда и большая, добротная, украшенная резьбой и фигурками языческих богов — Феррары.

Дингер сидел в карете. Увидев Конрада, он открыл дверцу, протянул ему руку:

— Прошу, ваша светлость.

Невоспитанность слуги, оставившего своего маленького хозяина одного в корчме, а теперь поленившегося выйти из кареты, чтобы помочь ему подняться на высокую подножку, возмутила Феррару. Забыв о своём интересе к Дингеру, он уже собирался отругать его, но тут сам Конрад выкинул такое, что даже Дингер изумился.

Неподалёку от них конюх, работающий при корчме, седлал гнедую лошадь Хасана. Её хозяин стоял рядом, поддерживая повреждённую руку, и зло поглядывал на форейтора Норденфельда. Ханзель тихонько насвистывал деревенскую песенку о любви, не обращая внимания на своего недавнего противника.

К ужасу Феррары Конрад, уже собиравшийся сесть в карету, вырвал руку из руки Дингера и решительно направился к Хасану.

— Ваша светлость! — ювелир поспешил за мальчишкой. Даже в присутствии своего хозяина наёмники были немногим безобиднее диких зверей.

Конрад не остановился и не ответил. Приблизившись к насторожённо следящему за ним Хасану, он протянул ему кинжал и, глядя прямо в глаза опешившему наёмнику, ровным и твёрдым голосом произнёс:

— Возьми своё оружие и впредь не обнажай его против моих людей. Они служат мне, и я, их господин, прошу твоего прощения за обиду, которую они тебе нанесли.

— О, мой Бог! — только и сумел вымолвить Феррара. Конрад обернулся к нему:

— Переведите мои слова, сударь! Он меня не понимает.

— Вашу светлость трудно не понять.

— Переведите!

Феррара перевёл, слыша себя будто со стороны. В горле у него пересохло так, словно он несколько часов мчался верхом по пустыне. Хасан взял кинжал и поклонился Конраду.

— Пойдёмте, ваша светлость. — Феррара хотел взять своего младшего спутника за плечо, но почему-то не решился.

О чудо: Дингер ждал, стоя у открытой дверцы кареты, как и положено воспитанному слуге. Но когда Конрад остался с ним наедине в тесном пространстве пыльного экипажа, старый головорез забыл о хороших манерах.

— Напрасно вы отдали кинжал. Победители не возвращают трофеи побеждённым.

Конрад хмуро взглянул на слугу.

— Молчи! Я знаю, что делаю. Мне не нужны ссоры между вами и слугами Феррары. Его разбойники перебьют вас. Лендерта уже убили. Я не хочу потерять ещё и тебя.

— Вы, ваша светлость, иногда бываете чертовски легкомысленны, а иногда слишком осторожны. С чего вы

взяли, что Лендерт убит? Может быть, он давно ждёт нас в Праге.

Конрад отвернулся к окну, не желая продолжать этот разговор.