"«Если», 2005 № 08" - читать интересную книгу автора («Если» Журнал, Буркин Юрий Сергеевич, Дивов...)

Олег Дивов Рыцарь и разбойник

Это даже не засада была.

Просто вышли из-за деревьев человек десять — лениво, не спеша. И встали поперек дороги. Кто опершись на рогатину, кто с дубиной на плече; а у которых были мечи, даже не взялись за рукояти.

И правда, чего суетиться. Все равно лучники, засевшие в подлеске, держат на прицеле редкую для здешней глухомани добычу — одинокого всадника. Пусть теперь она, добыча, себя объяснит. Всадник остановил коня и плавным, неопасным движением поднял руку с растопыренной пятерней. Из-под рукава показался широкий пластинчатый браслет. Те разбойники, что с мечами, увидев браслет, мигом посерьезнели. Кое-кто даже подался назад, за спины товарищей.

— Имя — Эгберт, — сказал всадник негромко, но отчетливо. — Мне нужен Диннеран.

Шайка начала переглядываться. Вперед протолкался мужчина средних лет с неуместным в лесу чисто выбритым лицом.

— И зачем вам понадобился старина Дин? — спросил он почти весело. — Совесть замучила? Решили умереть героем? Бросьте. Если жизнь надоела, так и скажите. Мы вас прикончим совершенно безболезненно, чик — и готово.

Всадник молча смотрел на бритого. Тот вдруг засмущался и отвел взгляд.

— Ладно, ладно! Давайте слезайте, поговорим. У вас, похоже, серьезное дело, а мы уважаем правила.

— Да он все равно теперь не жилец, — буркнул один из мечников. — Это же Эгберт. Тот самый. Спрашивается, зачем добру пропадать?

Всадник и на него посмотрел. Спокойно, изучающе.

— Тихо! — прикрикнул бритый. — Нашелся тоже… Философ. Эй, сударь, вы-то чего расселись? Парни, коня примите. Осторожно, не напугайте его. Скотина не деревенская, боевая, голову откусит.

— Коня не трогать, — сухо распорядился всадник, и тянущиеся к поводьям руки послушно отдернулись.

— Тоже правильно, — легко согласился бритый, глядя, как всадник спешивается. — Нам бояться совершенно нечего, вам бояться уже нечего, все довольны, жизнь прекрасна… Так, друзья мои, я попросил бы вас разойтись по местам, а мы с сударем прогуляемся и немного посекретничаем. Кому что не ясно? Я выслушал пять слов нашего э-э… гостя и принял решение сначала поговорить. Кто там рыло скособочил? Ну-ка, дай ему подзатыльника! Совсем распустились… Пойдемте, сударь.

Шайка, недовольно ворча, полезла обратно за деревья. Бритый разбойник зашагал по дороге в глубь леса. Всадник двинулся за ним, ведя коня в поводу.

— Вы ведь другой Эгберт, правда? — спросил разбойник, не оборачиваясь.

Всадник промолчал.

— Ага, — разбойник сам себе кивнул. — Значит, вы — сын. Простите, не сразу догадался. Мы тут, в лесу, видите ли, слегка одичали. Не следим за перестановками при дворе. Да и новости доходят с большим опозданием.

Всадник остановился.

Разбойник тоже встал и повернулся к всаднику лицом.

— Вы плохо выглядите, — сказал он. — Настолько плохо, что я едва не принял вас за вашего героического папашу. Который, судя по всему, избавил королевство и мир от своего геройского присутствия.

Всадник на мгновение закрыл глаза. Потом открыл.

— Понимаю, — кивнул разбойник. — Но и вы меня поймите. Окажись тут ваш отец, мне было бы трудно соблюсти «правило пяти слов». Вам повезло, что я засомневался: тот — не тот… Того Эгберта я бы, наверное, приказал убить на месте… Слушайте, а сколько вам лет?

Всадник закусил губу. Его конь тяжело переступил с ноги на ногу.

— Чего вы так на меня уставились оба? — насторожился разбойник.

— Время уходит, — процедил всадник.

— Вам не терпится увидеть Дина и сдохнуть?

— Мне надо поговорить с ним как можно скорее.

— Да что у вас стряслось?!

— Младший при смерти. Белая лихорадка.

— И… — разбойник нахмурился. — А вы-то тут при чем? Какое вам дело до сына этого чудовища, нашего драгоценного короля?

Всадник тяжело вздохнул.

— Да, король — чудовище! — гордо провозгласил разбойник. — Да, я это утверждаю. Теперь казните меня, негодяя. Вам, господину, положено. Указ такой. Ага?! Нет, это что за безобразие — вы требуете от простого грабителя соблюдения «правила пяти слов», придуманного непонятно кем в незапамятные времена! А я вот настаиваю, чтобы в отношении меня господин исполнил свеженький указ! Королем подписанный, оглашенный на всех площадях — и?…

— Ты где учился? — спросил всадник тоскливо. — Метрополия, Острова?

— У меня три университета, — гордо сказал разбойник.

— А дурак… — всадник покачал головой. — Я под «пятью словами» и обязан с тобой говорить, но мое терпение кончается. Истекает время Младшего. Хватит ерничать. Пропусти меня к Диннерану. Пока я сам не прошел к нему.

— Детишки нынче мрут от болезней, как мухи, — отчеканил разбойник. — Потому что лечить их некому. Драгоценный наш постарался. И вы явились просить за его наследника?

— Значит, так надо. Для блага королевства. Всего королевства, и твоего в том числе. Ясно? Теперь уходи. Ты мне больше не нужен. Дорога прямая, доберусь сам.

— Между прочим, как вы ее нашли? — заинтересовался разбойник. — Здесь чужие не ездят. Мы эту дорогу называем «вход для прислуги».

— Вот ты и ответил. Прислуга всегда болтлива.

— Разбере-емся… — протянул разбойник. — Получается, вы ехали так… Потом так… Потом через перевал… Свернули… Неделя пути. Знаете, Эгберт, а больной-то ваш уже того.

— Сам ты того. Я выехал третьего дня утром. Спустился по реке на плотах.

— По реке? Через пороги?! — разбойник вытаращил глаза.

— Для плотогонов это всего лишь работа. А мое золото сделало их смелее, и река потекла очень быстро.

— Но… С конем?!

— Он тоже военный, как и я. Ему не привыкать к шуму и брызгам.

— Ну и ну! Уму непостижимо. Ладно, опишите больного. Когда вы его видели?

— Ты разбираешься в целительстве?

— Что за слова! — почти вскричал разбойник. — Какие мы знаем слова! Целительство! Вы при дворе тоже кидаетесь такими словечками?! Наверное, нет. А то бы наш драгоценный вам устроил! Исцеление!

Всадник закинул поводья коню на шею и огляделся по сторонам. Дорога была узкой щелью в вековой чаще, зелень росла стеной.

— Четверо пошли за нами? — спросил всадник без выражения. — Или все-таки трое?

— Вы мне тут не угрожайте!

— Уйди, — попросил всадник неожиданно мягко. — Мальчику осталось совсем немного. Надо успеть.

Разбойник опустил глаза и ссутулился.

— Вы безумец, Эгберт, — пробормотал он. — Допустим, я вас ненавижу, но вы не обязаны расплачиваться жизнью за ошибки своего отца. А за безумства короля тем более.

— Главное, мне есть, чем платить, — сказал всадник. — Остальное не твое дело.

Разбойник сунул руку под накидку и шумно почесался.

— Простите, — сказал он с вызовом. — Блохи!

— Надеюсь, они не попрыгали с тебя на моего коня.

— Конь станет моим еще до захода солнца.

— Хорошая новость, — всадник посмотрел на солнце, висящее над узкой щелью дороги. — Значит, я успею добраться к Диннерану.

Разбойник тоже бросил на солнце короткий взгляд.

— Никто еще ничего не решил.

— Дурак, — сказал всадник. — Смешной дурак, ты хоть понимаешь, что я мог убить всех твоих людей еще на входе в лес?

— Ну вот, начинается… — протянул разбойник недовольно.

— Дурак! — голос всадника зазвучал странно, глухо, будто сквозь толстое одеяло. Воздух над дорогой помутнел. Разбойник замотал головой. Всадник раскинул руки и слегка присел. Свободные рукава обнажили браслеты, собранные из широких пластин. На въезде в лес одного такого браслета оказалось достаточно, чтобы сильно обеспокоить мечников.

За деревьями щелкнуло, тренькнуло, и мимо всадника в обе стороны пролетело по две стрелы. Раздался шум падающих тел, кто-то выругался.

— Ах, чтоб вас! — разбойник по-прежнему мотал головой. — Эгберт, зачем?! Не надо! Эй, вы там! Всем стоять! Стоять, я кому говорю! Тихо!

Дорога снова была ярко освещена полуденным солнцем, а всадник сложил руки на груди.

— Они не стоят, — сообщил всадник. — Они лежат и боятся. Потому что умнее тебя. Хотя не кончали университетов.

— У-у… — разбойник потер глаза тыльной стороной ладони. — Признаю, у домашнего образования есть свои преимущества!

— Ирония, — всадник хмыкнул. — Ирония мне по душе. Ты ведь из мастеровых, дурак?

— Папа был сапожник… А что?

— Это хорошо, — сказал всадник, делая шаг к разбойнику и отвешивая ему оплеуху, от которой тот полетел наземь.

— Мне нельзя бить несвободного, — объяснил он разбойнику, барахтающемуся в пыльной колее. — Даже если он сбежит и побывает в трех университетах. А пощечина — за то, что ты меня разозлил.

— Ничего себе пощечина… — невнятно оценил разбойник, садясь и хватаясь за челюсть. — Слушайте, Эгберт, идите к нам в шайку. Мне здесь дежурить пару дней осталось, а потом мы с вами на большой дороге таких дел наворочаем…

— Сейчас еще получишь.

— Нет, спасибо, не хочется.

Разбойник поднялся на ноги и отряхнул накидку.

— Эй, ребята! — крикнул он в лес. — Хватит тут, идите к нашим! Балаган окончен!

В лесу не раздалось ни шороха.

— Ушли, — заявил разбойник уверенно. — Теперь можно и поговорить.

— Не ушли, — сказал всадник.

— М-да? Эй, друзья мои! Не бойтесь, наш гость меня не обидит. Он сегодня не в настроении убивать.

За зеленой стеной по-прежнему ничего не происходило.

— Он в настроении умирать… — добавил разбойник негромко, потирая челюсть.

— Теперь уходят, — сказал всадник.

— Знаете, Эгберт, говорите, что хотите, а я вас к Дину не поведу. Вы, кажется, славный малый, поэтому я против. Предупреждаю — впереди две засады.

— Такие же бездарные?

— Эгберт, сударь мой, ну что у вас за причуда? Ладно, если бы заболел ваш родной сын…

— Надоел, — сказал всадник.

Разбойник снова потер челюсть.

— Ну, вы и врезали мне! — сообщил он примирительно. — А я понять хочу. У вас своих детей мало, что вы готовы платить жизнью за чужих?

— Еще скажешь о моих детях…

— Виноват.

— Забыл, перед кем стоишь?

— Виноват, господин. Господин Эгберт, я ведь много о вас слышал. Вы, между прочим, все еще под «пятью словами». Хотя бы ради этого древнего правила объясните, зачем такому человеку жертвовать собой? И ради кого?!

— Уходят, уходят… — всадник будто принюхался. — Ушли… Да. Вот теперь, дурак ты этакий, я тебя очень тихо зарежу.

Лицо разбойника побледнело и вытянулось. Он даже челюсть отпустил.

— Граби-итель, — протянул всадник. — Разбо-ойник. Философ! Философы сейчас не нужны королевству. Нам целители нужны. И много. Хм, слышал бы меня наш драгоценный… Но он не услышит. Уже никогда.

Разбойник нервно озирался. Попытался крикнуть, но только захрипел.

— Ты говорил о правилах? И об указах? — всадник снял с пояса кинжал и шагнул к разбойнику. — Я всегда исполнял правила и требовал этого от других. Правила, дурак, они правильнее указов. Указы придумывают короли. Сегодня один указ, завтра совсем другой. А вот правила — их рождает мир. И мир на них держится. Но специально для тебя я могу исполнить указ. О смертной казни за словесное неуважение особы крови — вроде так он называется…

За спиной всадника конь лениво объедал придорожные кусты.

Разбойник стоял, почти не дыша, глядя, как приближается к шее лезвие кинжала.

— Что молчишь, философ? Горлышко перехватило? Ножки не бегут? Не удивляйся. Это, хм… Тоже из домашнего образования.

Разбойник дернулся было и чуть не упал — словно его ноги приросли к земле. Перевел круглые глаза с кинжала на всадника и медленно поднял руку с растопыренными пальцами.

— Дину… Это… Не… Понравится… — выдавил через силу разбойник.

— Надо же, в четыре слова уложился. А чем ты ценен для Диннерана? У него учеников была целая… Кафедра? Да, кафедра. И с тех пор, как мой отец спалил университет, все они шляются без дела. Бери любого, ставь на входе в лес…

— Лучший… — разбойник по-прежнему держал руку перед собой. И, выхрипев пятое слово, гордо расправил плечи. С трудом, но ему это удалось.

Всадник задумчиво щекотал кинжалом горло разбойника.

— Лучший у Диннерана? — переспросил он.

Разбойник одними глазами кивнул.

— Зачем Диннерану философ? Да еще глупый?

— Я не философ… — прошептал разбойник.

— Вот и мне показалось, — всадник убрал оружие, — что для философа ты слишком болтлив. Ладно, дурак. За мной!

— Слушаюсь… — разбойник осторожно потрогал горло.

— Значит, ты бывший целитель, — всадник подошел к коню, ласково потрепал его по холке и полез в седло. — Неделю дежуришь здесь, потом уходишь с шайкой на север, к большой дороге. Босяки твои промышляют мелкими грабежами, а ты противоуказно лечишь больных по деревням. А тут караулит другой горе-разбойник из учеников Диннерана. И так по очереди.

— Совершенно верно, — разбойник на глазах оживал.

— Отсюда рукой подать до приграничных крепостей, но их командиры делают вид, будто вашей лесной школы целителей и лечебницы не существует.

— Ну, как бы… Да.

— Не так уж плохо вы устроились для изгоев, а? Все могло обернуться гораздо хуже, верно?

Разбойник неопределенно хмыкнул.

— Все должно было обернуться гораздо хуже! — бросил всадник сверху вниз, пуская коня шагом. — Если бы указы короля исполнялись в точности. Эй, философ! Держись за стремя.

— Ага, а чуть что не так, вы меня сапогом по морде…

— Как они быстро понимают свое место… — сказал всадник в сторону. — Не бойся, дурак, я два раза не бью.

— В метрополии говорят «второй раз бью по крышке гроба», — сообщил разбойник, заметно веселея.

— У них дерева много, хватает на гробы. И не ври, господа так не говорят, даже в метрополии. Мы не стучим по гробам. Мы в них загоняем.

— А вы простой, — разбойник перешел на доверительный и почти подобострастный тон.

— Всю жизнь с солдатами, — скупо объяснил всадник. — Вот сейчас вконец опростею — и по морде сапогом! Давай рассказывай. Теперь ты под «пятью словами».

— Я бакалавр, ученик Дина. Ездил в метрополию и на Острова знакомиться с тамошними достижениями. Говорили, только не сочтите за похвальбу, что у меня хватит способностей и прилежания стать помощником Дина. Я вернулся, чтобы закончить магистратуру, и…

— И не нашел университета на месте.

— Не нашел… — разбойник шумно вздохнул. — Ни университета, ни товарищей, да просто ни одного ученого человека. Это была моя жизнь. И ее растоптали. По безумной прихоти короля и приказу Эгберта. Ладно я, а народ-то за что пострадал? Ведь теперь, пока целителя отыщешь, уже могилу копать пора… Извините. Больно.

— Не тебе одному. Правда ли, что Диннеран изучил белую лихорадку так глубоко, как об этом болтают?

— Всесторонне, мой господин.

Всадник чуть нагнулся и посмотрел на разбойника.

— Когда ты вернулся с Островов?

— Пять лет назад.

— Сюда гляди.

Всадник сдернул с головы берет, до этого натянутый по самые уши. Обнажилась короткая военная стрижка — густые, но совершенно пегие волосы. Некрасивая, мертвенная седина.

— Я командовал на южной границе, там у нас были трудности, если ты помнишь, — сказал он, выпрямляясь и снова надевая берет. — Я тоже вернулся пять лет назад. Ты не нашел своей школы, я не нашел семьи. Ни жены, ни детей. Белая лихорадка.

— Вы… Тоже потеряли все…

— У нас с тобой немного разное всё, не находишь?

— Простите, мой господин, я не хотел! — разбойник горестно покачал головой. — Слушайте, я правда дурак. Приношу вам нижайшие…

Но что вы такое задумали? Зачем вам просить за Младшего?! Жалко, конечно, мальчика, но ведь сама жизнь наказывает короля!

— Полегче, философ!

— Молчу, — разбойник несогласно пожал плечами.

— Что ты знаешь о белой лихорадке?

— Все необходимое, мой господин. Если мне позволено будет объяснить — уже после разгона университета Дин завершил наставление по белой лихорадке. Мы распространяем его в списках, и теперь любой бакалавр…

— Ты освоил ее лечение? Сам можешь вылечить?

— Да, мой господин. Увы, я пока недостаточно опытен. Работаю только вблизи. Мне нужно видеть больного и прикасаться к нему.

— Ты о чем подумал, дрянь?! — рявкнул всадник.

— Нет! — крикнул разбойник, отпрыгивая и закрывая лицо руками. — Нет! Простите, мой господин! Но я… Я совсем запутался. Я так хотел бы помочь вам!

Всадник остановил коня. Болезненно кривя бровь, всадник разглядывал трясущегося разбойника.

— Это похвально, — сказал он наконец. — И хватит ныть. Не люблю.

— Самое мучительное для целителя… — пробормотал разбойник сквозь ладони, — когда ничем не можешь помочь.

— Для военного тоже, — бросил всадник.

— Когда опоздал к больному… Или просто еще не умеешь. Теперь представьте, каково целителю, которому запретили исполнять его долг! Каждый день, каждый час я чувствую, как гибнут люди!

— Это для всех одинаково, дурачина, — сказал всадник мягко. — Это тоже вроде правила. Оно бьет по всем. И чем лучше знаешь свое дело, тем больнее из-за потерянных возможностей. Не успел, не сумел, запретили… Думаешь, мне не запрещали исполнять то, для чего я предназначен? Много раз. А теперь поехали. И довольно тут шмыгать носом!

— Виноват, мой господин, — покорно согласился разбойник, шмыгая носом.

Некоторое время они молчали. Лес вокруг то редел, то густел, становился выше, ниже. Солнце перевалило за полдень.

— Ты меня больше не ненавидишь? — вдруг спросил всадник.

— Нет, мой господин! — выпалил разбойник.

— Это делает тебе честь, — сказал всадник и опять надолго умолк.

Дорога стала тропой. Разбойник и конь равномерно топали, всадник, казалось, задремал в седле.

Конь навострил уши и тихо фыркнул.

— Кошелек или жизнь!!! — рявкнули из чащи.

Разбойник не успел толком испугаться, а всадник уже сорвал с пояса туго набитый мешочек и метнул его сквозь зеленую стену. Раздался удар, что-то грузно упало.

— Кошелек, кошелек, — согласился всадник.

Разбойник подобрал челюсть и поспешил напустить на себя озабоченный и деловитый вид.

— Один другого тупее, — сказал всадник недовольно. — Где ты их таких находишь? Прямо жалко кошелька.

— Здесь нет засады. Это не мой человек. Приблудный какой-то.

— Тогда сходи забери деньги.

Разбойник скрылся в лесу. Повозился там. Вышел обратно на тропу, протянул всаднику мешочек.

— А-а, оставь. Раздай своим босякам, — отмахнулся всадник. — Глядишь, меньше неприятностей добрым людям причинят.

— Они добрых людей не грабят, — сообщил разбойник, пряча деньги.

— А каких?…

— Выбирают похуже. Так Дин велел.

— Я сейчас из седла выпаду от вашей мудрости, — всадник только головой покачал. — Даже не смешно. И что это было — там, в лесу?

— Охотник из ближней деревни. Он, наверное, меня не разглядел, ну, и решил попытать удачу, напугать богатенького. Извините. Тут народ шальной, одно слово — приграничье.

— Не шальной, а дурной, — бросил всадник и снова погрузился в свои мысли.

Тропа постепенно сужалась, превратившись наконец в тропинку.

— Коня себе не оставляй, — вдруг подал голос всадник.

— А? Простите?

— Коня моего продай, говорю. Найди перекупщика самого жадного и глупого, какого сможешь. И постарайся больше не попадаться ему на глаза. А то ведь он тебе отомстит.

— Не вполне понимаю, мой господин.

— Ты же сам заметил — конь боевой. Не завидую тому, кто на него позарится.

— А что случится с новым хозяином?

— В один прекрасный день ему откусят голову, — сказал всадник.

И погладил коня.

Тропинка вывела их на небольшую поляну, и тут всадник объявил привал. Разбойник снял с коня бурдюк с водой и суму, расстелил попону.

— Далеко еще? — спросил всадник.

— Мы свернем на боковую тропинку, она гораздо короче, чем главный путь. Правда, только для пешего годится, но продеремся как-нибудь. Часа за три-четыре. Ой…

— Представь себе, я умею мерить время часами.

— Виноват, мой господин.

— Успеть бы.

— В каком состоянии был Младший, когда вы уезжали?

— Я видел мальчика сразу перед отъездом. Он был в сознании. Озноб, потливость… Средняя потливость, я бы сказал. Лицо еще не совсем белое, но пятна крупные. Примерно как золотой островной чеканки.

— Островной чеканки, не метрополии? — переспросил разбойник. — И что вы прописали?

— Прописал… — всадник невесело хохотнул. — М-да… Я прописал там кое-кому по морде. Сказал, чтобы давали обильное питье. Теплая подслащенная вода, на один кубок выжать один желтый плод.

— Разумно, это его поддержит. Тогда у нас полно времени, — заявил разбойник. — В худшем случае мальчик сейчас без сознания. Белая лихорадка страшно цепкая, но зато медленная дрянь.

— Это у тебя полно времени! — заметил всадник сварливо. — У Младшего его в обрез. И у меня тоже. Ночью или завтра днем наступит облегчение. Потом новый приступ — и уже как повезет. Значит, через три-четыре часа мы доползем до Диннерана… Да, мне придется очень быстро его убедить, что он тоже обязан соблюдать правила.

— Дин не уверен, — сказал разбойник тихонько.

— Его никто за язык не тянул.

— Он, наверное, был очень расстроен, — предположил разбойник, стараясь так и сяк заглянуть всаднику в глаза.

— Тогда все были расстроены, — отрезал всадник.

— Кроме нашего драгоценного короля.

— Ты!.. — всадник повысил было голос, но потом только рукой махнул.

— Виноват, мой господин, — буркнул разбойник.

— Так или иначе, а «жизнь в обмен» — одно из старейших правил мира, — сказал всадник, разделывая кинжалом ломоть мяса. — Пусть теперь Диннеран это вспомнит и выполнит его.

— Вы никогда не думали, мой господин, — острожно произнес разбойник, — что правила, как и указы, могли создавать люди? Просто древние люди, о которых все забыли? Есть же старые, но справедливые указы, которые хороши и сейчас.

— Что ты мне пытаешься сообщить, философ с небольшой дороги? — спросил всадник, жуя.

— Сам не понимаю, — признался разбойник. — Видите ли, вот эти правила… Вы не совсем верно их оцениваете. Они не столпы нашего мира. Точнее будет сказать, что правила отражают мир. Та сила, которая протекает сквозь каждую былинку, сквозь нас с вами, сквозь Дина, она вот так отразилась в человеческом разуме — правилами. Например, почему больной должен заплатить целителю? В крайнем случае хоть руку ему поцеловать…

— Некоторым дамам больше нравится раздвинуть для целителя ноги, — буркнул всадник.

Разбойник густо покраснел и смог продолжить не сразу. Всадник хитро щурился на него исподлобья. Сейчас грозный Эгберт впервые за весь день выглядел если не довольным, то хотя бы живым.

— Заплатить — это правило. Верно, мой господин? Оно не обсуждается? А ведь смысл его в том, чтобы замкнуть кольцо. Чтобы сила, направленная на исцеление, не продолжала течь сквозь целителя и больного, уходя в никуда. Силу надо запереть в них обоих. Вы мне денежку передали из рук в руки, вот кольцо и замкнулось, и сила не тратится впустую. Целитель дальше успешно лечит, больной не свалится с повторным приступом. Так?

— Философ, — сказал всадник, придвигая к себе бурдюк. — Ну?

— «Пять пальцев, пять слов» — зачем? Это не просто защита от убийства на месте. Это такое же построение кольца. Чтобы вложить в пять слов всю судьбу или всю нужду, требуется огромное напряжение. Человек прогоняет через себя целый поток силы и обрушивает на убийцу. И если тот все же совершит свой постыдный акт…

— Ой, кто бы говорил!

— Я рад, что мне удалось рассмешить вас, мой господин, — разбойник улыбнулся, глядя, как хохочет всадник, стряхивая с камзола пролитую воду. — Но позвольте, я закончу. При убийстве не меньший поток силы будет замкнут на жертву, и разрыва не произойдет. А пощадив человека, несостоявшийся убийца должен по правилу некоторое время пробыть с ним рядом, обязательно беседуя. И таким образом он понемногу возвращает тот же объем силы. Кстати, вы слыхали, как часто помогают людям, которых вот-вот собирались надеть на меч? Какие завязываются тесные дружбы?

— Знаю. Со мной такое случалось не раз, — кивнул всадник. — Правда, я всегда был с одной и той же стороны.

— Человеком с мечом?

— Фу! — всадник опять рассмеялся. — Дурак ты все-таки. Уж если кто заслужил меча от меня, он может хоть все двадцать пальцев растопырить. Я его слова, конечно, выслушаю… И убью. Хорошо, давай теперь я кое-что расскажу — и двинемся. Я был на трех войнах. Там правила выполняются тоже, специальные правила войны, но иногда все идет наперекосяк. Находятся безумные командиры или… Или безумные короли. И они ломают правила. Ты никогда не проезжал Черным Долом? Знаешь, сколько лет там трава не растет? Просто не растет отчего-то. А там случилось, наверное, самое подлое убийство в мире. Резали пленных. Несколько тысяч безоружных людей взяли — и покромсали. Там до сих пор даже ненадолго остановиться страшно. Руки трясутся и волосы дыбом. Сквозь Черный Дол сила хлещет полноводной рекой. То ли в небо из земли, то ли с неба в землю. Пустая, бессмысленная, неприкаянная сила. Сколько раз я мечтал о том, чтобы вложить ее в умелые руки!

— Так вы все знаете… — разочарованно протянул разбойник.

— Теперь, после твоего урока, знаю, — бросил всадник небрежно. — Я всегда быстро учился. А ты вот что…

— Слушаю, мой господин, — разбойник вскочил.

— Перестань меня жалеть! Дурак.

Разбойник обиженно надулся и принялся собирать остатки трапезы в суму.

— Не надо. Забери только воду. Мясо и хлеб оставь своим босякам, — распорядился всадник. — А то у них на весь лес в животах урчит.

Когда всадник и разбойник скрылись за деревьями, на поляну выскочили трое.

— Видел Эгберта? И чего он приперся? Неужто заела гада совесть?

— Может, у него заболел кто.

— Он другой Эгберт. Старый помер. А этот сам вроде больной.

— А все равно конец ему.

Трое похватали еду и снова растворились в лесу.

Разбойник дулся и глядел только под ноги, пока всадник опять не заговорил.

— Наш драгоценный устроил Черный Дол по всему королевству, — сказал всадник. — Руками моего несчастного отца. Разломал самое главное кольцо. Ты тут сидишь в лесу, дурак, и ничего не знаешь. А у нас все разваливается.

— Дин знает. Он следит. Мой господин, вы при дворе как у себя дома — скажите, многие верят, что университетские хотели короля извести?

— А какая тебе разница, верят или нет?

— Все-таки надежда. Если не верят.

— У короля раздвоение ума, — сказал всадник. — Иногда он более или менее здоров, а иногда вдруг болезненно подозрителен. Вот в такую несчастливую минуту и случилось… то, что случилось. Когда-то я радовался, что у нас сильный король. Теперь я этим крайне опечален. Потому что на его силу накладываются приступы безумия. Да, есть такие, кто не поверил в заговор ученого люда. Но они запуганы. И очень скоро поверят в обратное. Просто из страха. Человек не приспособлен бояться долго. Он либо сам обезумеет, либо примет на веру ложное или ошибочное мнение.

— Тогда на что надеяться? — спросил разбойник с тоскливым вздохом.

— На Младшего, — сказал всадник. — Это очень хороший мальчик.

— Но сколько лет пройдет…

— Десять-пятнадцать. Срок немалый. А все равно вам больше надеяться не на что.

— Нам… — зачем-то произнес разбойник.

— Вам, — эхом откликнулся всадник.

Еще чуть позже он сказал:

— Университет-то сожгли, конечно. И побили вашего брата основательно, где ловили, там и били. Но ведь били — не резали.

— Повезло, — отозвался разбойник безучастно.

— Ха! Дурак. Отец мой приказал. Король едва не сместил его, когда узнал об этом.

Разбойник, который теперь шел по тропе впереди коня, отодвигая низкие ветви, оглянулся на всадника в полном изумлении.

— А ненавидят — Эгберта, — криво ухмыльнулся всадник.

— Не может быть!

— Эй! — крикнул всадник.

Разбойник пригнуться не успел, получил веткой по голове и, ругаясь, схватился за ушибленное темя.

— Кольца больше не замыкаются, даже когда пожимаются руки, — сказал всадник. — Сила течет в пустоту. Я заметил — если сегодня человеку предложить на выбор два объяснения одного события, первое обыденное, а второе гнусное, чтобы ложь, предательство, алчность… Человек склонится ко второму. Мы пока держимся правил. И правила кое-как держат нас. Только вот беда — правила все еще отражают мир, но это мир вчера. А назавтра разница между миром и его отражением в правилах может показаться людям слишком большой. Люди почувствуют в правилах ложь. И взбунтуются против них. И тогда сама ложь станет правилом.

— И что будет? — спросил разбойник с неподдельным ужасом.

— И начне-ет-ся… — пропел всадник, прикрывая глаза. — А ты, дурак, в лесу сидишь, босотой помыкаешь.

— Да я не могу! Да мне надо… — принялся оправдываться разбойник.

— Знаю! — отрезал всадник. — Работа такая, да?

— Да! — сообщил разбойник с вызовом. Подумал и добавил: — Да, мой господин.

— Угу, так мне больше нравится, — кивнул всадник. — Привык, знаешь ли.

Тропа совсем заузилась, под пешехода, здесь на коне испокон веку не ездили. Разбойник достал из-под накидки меч и временами сносил им ветви. Всадник смотрел, как тот рубит, и брезгливо морщился.

— Дин не слышал про приказ вашего отца, — сказал разбойник, утирая пот.

— Он не хотел слышать, — отмахнулся всадник. — Ему так было удобнее. Диннеран не мог уйти в леса, не сказав на прощанье громкого слова. Он тоже должен был, обязан… создать полукольцо силы. Но обрати он его на короля, это не имело бы смысла. Наш безумный король никогда не предложит никому жизнь в обмен. Скорее, заберет тысячу чужих жизней. И тогда зачем налагать на короля правило? Нет, я Диннерана понимаю. Ты не забывай, босяк с железякой, я ведь стратег. Твой учитель не зря выбрал Эгберта. Честный вояка Эгберт мог ответить по правилам за ущерб, нанесенный королевству. Вот только больше нет того Эгберта.

— Ну, значит, и правило можно забыть!

— А чем замкнуть кольцо?! Допустим, правила, как и указы, выдумали люди. Что, потоки силы из-за этого перестали существовать? Представь, вот прямо сейчас вернутся на прежнее место целители и астрологи, лозоходцы и алхимики. Многое получится у них? Нет. Потому что страх и недоверие, посеянные в душах, никуда не денутся. Пока в кольцо не вложить жизнь человека, и заметь, подходящего человека, ничего у нас не исправится.

Разбойник засопел и со злости одним махом перерубил толстенный сук.

— Жаль, я устал и не могу идти пешком так далеко, — сказал всадник. — Ты уж потрудись, любезный.

— Конечно, мой господин.

Всадник нагнулся, пропуская над головой ветку.

— Между прочим, — спросил он, — ты про заговор писарей еще не слышал?

— Только этого не хватало… — простонал разбойник.

— Обидно, но в столице он действительно был. Начали шпионить. Писари! Люди, накрепко связанные долгом! Люди, которым поверяли тайны, призывали в свидетели… Теперь, когда о заговоре объявят, и писарям никакой веры не будет. А кому тогда верить? Я говорю — все разваливается.

Всадник подумал и добавил:

— Следующим наверняка будет заговор в армии. Я рад, что мне не придется его расследовать. Вдруг и он окажется настоящим? Нет, Диннеран обязан спасти Младшего. При живом наследнике вояки поостерегутся. Будут терпеть и ждать. Лишь бы король не придумал этот заговор. Прямо сейчас. Скажет, Младшего заразили намеренно…

— Дин не допустит! — выдохнул разбойник, отмахиваясь от ветвей.

— Уверен? Он тоже не так прост, твой ненаглядный Дин. Знаешь, почему он отказался покинуть королевство? Думаешь, из одного чувства долга? Да он просто не смел перейти границу! Соседи поймали бы его, посадили в клетку и вернули королю. Он никому не нужен, понимаешь?! Даже метрополия, с ее-то властью и мощью, не хочет видеть у себя Диннерана. Он чересчур знаменит и поэтому обнаглел. Может ляпнуть такое, что придется его казнить. Разве не он наложил на Эгберта «жизнь в обмен»? Не побоялся. Ну, и пускай сидит в лесу! Тут он не мешает. Король все надеется достать его, но королю врут, будто никак не выходит. Научились врать. Даже войска посылают, но в какой-то другой лес. Почему бы нет, если у нас каждый второй полководец Диннераном заштопанный. Да я сам. И отец мой покойный. Так вот и получился неуловимый Диннеран!

Всадник припал к бурдюку, отпил воды.

— Дин не такой… — сказал разбойник очень тихо, почти шепотом.

— Одно в голове не укладывается, — всадник достал платок и вытер губы. — Как отцу с рук сошло, что Диннерана не зарубил. Сразу, без разговоров, до объявления «жизни в обмен». Отец королю доложил, будто целитель его зачаровал. Ты себе это можешь представить? Да старый Эгберт такой морок на поле боя наводил! Он мог в одиночку распугать сотню, я видел.

— А если он и короля… Напугал? — предположил разбойник.

— Ты совсем дурак? — изумился всадник. — Это же король.

— Ну, если Эгберт представил на мгновение, что перед ним не король, а просто безумец. Он ведь и есть безумец.

— Как это — «просто»? Он наш король, дурачина! Ты и правда совсем одичал тут, в лесу. Выпороть бы тебя, да времени нет.

— Мы успеваем, мой господин, — заверил разбойник и быстро добавил: — Но на порку время тратить нельзя.

— А хорошо бы! — заявил всадник. — Всю вашу братию перепороть! Только поздно. Раньше надо было. Ходили бы вы поротые, смирные, бессловесные — король бы в вашу сторону и не посмотрел. Других врагов нашел бы. А теперь по всему королевству недород, болезни, клятвопреступления и разбой. Из-за того, что вас не пороли толком никогда!

Всадник помолчал и вдруг сказал:

— Забудь.

— Что, мой господин?

— Про отца. Я все наврал. Решил обелить память старого Эгберта, раз уж представился случай. А ты забудь. Не отдавал отец приказа жалеть целителей. Делал, как король велел. Просто ваши, не будь дураки, разбежались с такой прытью, что почти никто и не погиб. А Диннеран защитил себя правилом.

Разбойник остановился, повернулся, но увидел только лошадиную морду, торчащую из ветвей. А когда попытался обойти ее сбоку, морда показала зубы — действительно, голову скусить в самый раз.

— Ты вообще не верь мне, — раздалось сверху. — Я пять лет просыпаюсь с одной мыслью — о смерти. Как узнал, что белая лихорадка унесла моих любимых, вот и… Только одна мысль. Другой нет. Это, конечно, не раздвоение ума, но тоже болезнь. Нельзя такому человеку верить, уж ты-то, целитель-философ, должен это знать.

Разбойник оторопело кивнул.

— Я всем постоянно вру. Себе вру, что надо жить. Драгоценному вру, что я его верный слуга. Младшему врал, будто в королевстве порядок — ну, это простительно, он маленький еще… Тебя уже обоврал всего. Пошли, чего встал!

Разбойник послушно двинулся вперед.

— Помнишь, как я браслетами угрожал твоим воякам ничтожным? Думаешь, у меня браслеты заряжены? Ха! Ни одного дротика. Браслеты надо раз в день перезаряжать, чтобы пружины не залипли. И яд на дротиках подновлять. Надоедает страшно, а оруженосцу доверить нельзя. Поэтому давным-давно пусты мои браслеты.

— Ну, вы нас и так… Одним боевым искусством крепко прижали.

— Прижал, а не тронул. Не хочу никого за собой в могилу тащить. Впрочем, — добавил всадник, — ты и сейчас мне не верь. Передумаю и задавлю тебя. Просто так. Из любви к боевому искусству. А может, а может… А может, чтобы кто-то лег в могилу сегодня вместо меня. Потому что я туда не собираюсь, знаешь ли!

Конь жарко дышал разбойнику в затылок.

Разбойник чуть не выронил меч.

— Я хочу перехитрить Диннерана, — заговорщическим шепотом сообщил всадник. — Обманывать соперника меня учили с детства. Это важная часть боевого искусства. И теперь, вконец изовравшись, я изменю себе, если не попробую выкрутиться.

— Может, это и к лучшему, — сказал разбойник, не зная, что еще можно сказать, когда у тебя за спиной опасный безумец на опасном коне.

— Надеюсь, Диннеран сумеет обойтись без моей жизни. Он старый, зато опытный, — всадник, казалось, размышлял вслух. — Ему понадобится огромная сила, чтобы исцелить Младшего. Представь, какое расстояние. Это тебе не руки на больного наложить. Ты сам небось сто раз накладывал.

— Больше, гораздо больше.

— Тогда ты должен понимать…

— Я уверен, что Дин сможет это сделать, не забрав вашу жизнь в обмен, — соврал разбойник. — Младший выздоровеет, и Дин не пострадает. Полежит денек-другой, отдышится. Он крепкий. А как вы думаете перехитрить его?

— Так же, как тебя. Заболтаю, — небрежно бросил всадник. — Ты что, не соображаешь, я пять лет живой мертвец. Держался только из-за Младшего. А король запретил мне с ним видеться. Я в последний раз к больному мальчику через окно заходил. Мне больше нечего терять. Я теперь полностью конченый человек, свободный от обязательств даже перед собой. Ни стыда, ни совести. Могу притвориться каким угодно. Могу сыграть такую сцену, что расплачутся все придворные шуты.

— Желаю удачи, — холодно сказал разбойник.

— Жаль, что придется убить тебя, — всадник раздраженно цыкнул зубом. — Ты славный парень. Но слишком много слышал.

У разбойника на затылке встали дыбом волосы. Он почувствовал угрожающее движение сзади и нырнул в чащу. Длинный меч всадника срубил ветку там, где только что была голова разбойника.

Разбойник бежал очень быстро, не разбирая пути, и чуть не заблудился. И когда снова выбрался на тропу, исцарапанный и в разорванной накидке, это оказалось далеко позади того места, где они расстались с всадником.

— Чтоб ты сдох! — сказал разбойник с чувством. — Но чтоб ты сдох с пользой! Замкни собой кольцо! Спаси королевство!

И устало побрел к выходу из леса.

— Скотина придворная! Не-на-ви-жу! — шипел разбойник себе под нос. — А коня твоего мы зажарим и съедим!

Эта мысль разбойнику понравилась, и он слегка повеселел.

А всадник сквозь редеющий лес выехал к широкой вырубке, посреди которой стоял большой дом в окружении хозяйственных построек. Сюда вели с разных сторон многие тропы. Опальный целитель не скучал здесь.

Всадник спешился, обнял коня за шею, огладил, поцеловал на прощанье и медленно поднялся на крыльцо. Скрылся за дверью.

Конь тихо заржал ему вслед.

Диннеран был старше Эгберта и так же сед. Высокий, сильный, с прямой спиной, он больше походил на военачальника, чем его изможденный гость.

— Уходи, — сказал Диннеран. — Ты мне не нужен. Ты не тот Эгберт.

— Какая разница? — устало спросил всадник и без приглашения уселся в любимое кресло целителя.

— Это мое место! — вспылил Диннеран.

— Какая разница? — повторил всадник. — Не волнуйся. Тебе сейчас нельзя волноваться. Ты должен быть сосредоточен, и тебе понадобится много силы. И нужна вторая половина кольца, чтобы все получилось. Я привез эту недостающую половину.

— Ты не тот Эгберт, — повторил Диннеран.

— Послушай, — сказал всадник. — Я тебе напомню. Меня не было, но мне передали. И я заучил наизусть. Стоя на развалинах университета, с петлей на шее, ты сказал отцу: «Эгберт, ты не просто сжег мою жизнь. Ты надломил судьбу нашей родины. За родину я не смею требовать с тебя ответа по правилам. Ибо ты не ведаешь, что творишь, и поступаешь по приказу безумца. Но передо мной ты ответишь. Настанет день, когда жизнь самого дорогого тебе человека будет зависеть от меня, целителя Диннерана. И ты придешь за спасением. И я не смогу отказать, если ты отдашь жизнь в обмен. Но лучше не приходи — слишком будет велик соблазн нарушить правило и послать тебя в задницу». А отец сказал: «Я, наверное, очень добрый. Потому что ты, обнаглевший выскочка, пойдешь не в могилу, а всего лишь в задницу. Зато сразу!». После чего приказал солдатам вытащить тебя за городские ворота и дать хорошего пинка. Так было?

— Слово в слово, — процедил Диннеран.

— Отец не спас моих детей, — вяло произнес всадник. Он выглядел смертельно уставшим и, казалось, засыпал. — И король сына не спасет. Наверное, это судьба. Та судьба нашей родины, о которой ты говорил на развалинах. Потому что пять лет я каждый свой день отдавал Младшему. Я его растил, а не король. Младший больше мой сын, чем его. На днях король понял это. Отстранил меня от командования стражей и запретил видеться с Младшим. В последний раз я посетил дворец тайно. И сразу отправился к тебе. Младший очень хороший мальчик, Диннеран. Он будет хорошим королем. Спаси его. Я догадываюсь, насколько это трудно даже для такого умелого целителя. Поэтому я здесь. Если ты не примешь мою жизнь как обмен по правилу… Тогда прими ее просто в помощь. Все равно она на исходе — ты-то должен это видеть. Так пусть она замкнет кольцо.

— Слушай, Эгберт…

— Умоляю, не упирайся слишком долго, — сказал всадник, закрывая глаза. — Я страшно устал. Я был бы рад поупражняться в философской болтовне с таким прославленным книгочеем, но этот твой дурацкий подмастерье меня окончательно вымотал. Еле-еле от него избавился. Нашел ты привратника, знаешь ли!

— Уходи, Эгберт. Пусть твоя жизнь надоела тебе, но мне она ни к чему.

Всадник медленно поднял руку и показал Диннерану браслет.

— Заряжено, — сказал всадник. — Будешь ломаться, прострелю себе шею, даже яда не понадобится. А жизнь-то нужна в обмен не до и не после того, как ты прикоснешься к мальчику. Слишком трудная задача. Жизнь нужна во время. Ты будешь тянуться к Младшему, я буду умирать… И все получится.

Диннеран уселся напротив всадника и посмотрел на него, как взрослый на капризного ребенка.

— Я что, должен тебя умолять? — спросил всадник.

— Ты мне ничего не должен.

— Ох… — всадник закрыл лицо руками. — Второй раз с самого рождения чувствую себя таким беспомощным. Нет, третий. Я мог предотвратить резню на Черном Доле. Я был поблизости со своим отрядом. Но я не знал!

Диннеран несколько раз моргнул, будто ему что-то попало в глаз.

— Эгберт, ты не представляешь, — сказал он, — как мне жаль, что я не вылечил твоих близких. Я тоже… Прятался совсем недалеко от вашего замка. Как раз закончил писать наставление по белой лихорадке.

И просто не знал, что случилось. А я сумел бы. Тогда уже сумел бы. Но твой отец в те дни объявил на меня настоящую охоту, и я боялся высунуться. Думал, король его заставил. Позже я догадался, зачем искали Диннерана. Много позже. Очень жаль.

Всадник медленно выглянул из-за сложенных ладоней и уставился на Диннерана.

— Так бывает, — сказал Диннеран. — Люди могут помочь, но они просто не знают.

— Погоди, — всадник резко тряхнул головой. — Моя семья… А правило?

— При чем тут правило? Ты. Не тот. Эгберт, — выговорил Диннеран раздельно и с нажимом. — Да и отец твой, говоря по чести, тоже был не тот. Но кого еще в королевстве я мог призвать к ответу? Кто бы в трудную минуту замкнул кольцо силы, готовый пожертвовать собой ради общей судьбы?

— Хорошо, оставим это. Философия, философия… Я хочу помочь.

— Ты поможешь, если немедленно уедешь отсюда. Мне надо готовиться. Заметил — в доме никого нет? И поблизости. Я всех разогнал. Скажу прямо, меня ждет самое трудное исцеление с того дня, как я начал этим заниматься.

— Так я мог бы…

— Я не возьму твою жизнь в обмен, Эгберт. Действительно, есть такой способ, его применяли еще мои учителя. Но… Уходи. Ты мне ничего не должен. И это мое последнее слово.

Всадник изучающе глядел на целителя.

— Не врешь, — сказал он наконец. — Веришь.

— И ты верь, — посоветовал Диннеран.

— А я?! — спросил всадник обескураженно.

— А ты садись на своего головогрыза и уезжай. И живи. Если совсем невмоготу — прикажи себе жить. Ты воин, у тебя получится.

Всадник изумленно всплеснул руками.

— Бессмыслица какая-то, — заявил он. — А кольцо силы?

— Да ты уже замкнул кольцо силы! — рявкнул целитель, вскакивая. — Тем, что приехал ко мне! Ехал на верную гибель! Разве это сложно понять?! Ты ведь так хорошо все рассказывал моему парню! Я слушал и думал — надо же, какой умница Эгберт!

— Ну, знаешь… А я догадался, что ты слушаешь через парня. Ты ведь пару раз обращался ко мне его устами. Извини, что я под конец насыпал такую гору вранья. Хотел тебя разозлить.

— Не смог. Я чувствую, когда врут.

— Я тоже, — заметил всадник.

— Прошу, — быстро сказал Диннеран. — Теперь ты не ломайся. Просто уезжай, мой господин.

— Мне никак нельзя остаться? — спросил всадник озабоченно.

— Я сообщу, что получилось. Ты услышишь мой голос.

— Но тебя потом, наверное, с ложечки надо будет кормить…

— Уверяю, здесь прорва желающих. Преимущественно молоденькие вдовушки. Коих стараниями драгоценного нашего короля развелось больше, чем допустимо в приличном обществе. Я как только закончу работу, всех созову, и ничего страшного со мной не будет.

— Ну… — всадник ссутулился и вздохнул. — Тогда прощай.

— Благодарю тебя, мой господин, — Диннеран согнулся перед всадником в поклоне.

— Пошел в задницу! — фыркнул всадник, хлопнул целителя по плечу и вышел за дверь.

Конь встретил его, будто после долгой разлуки, и никак не мог успокоиться, все пытался заглянуть себе через плечо, чтобы удостовериться — хозяин тут.

Всадник ехал через лес очень медленно, бросив поводья, то качая головой, то хватаясь за нее. Потом он заплакал.

Уже в сумерках, выехав на поляну, где делал привал на пути к целителю, всадник остановил коня. Кое-как сполз с него и повалился на траву. И тут услышал — будто молоточки застучали в висках, и далекий голос позвал: «Эгберт, где ты?».

— Я с тобой, — сказал он.

— По-моему, — донеслось до него, — все будет хорошо. Я сумел это. Я смог. И ты приехал вовремя, Эгберт. Мальчик был без сознания, но теперь он просто спит. И когда проснется, быстро пойдет на поправку. Извини, мы все еще очень тесно связаны, поэтому я засыпаю вместе с ним…

— Кажется, я тоже, — прошептал всадник, закрывая глаза. — Надеюсь, ты успел позвать своих вдовушек?

— Да. Только, боюсь… — Диннеран зевнул, — они напугаются. Думаю, я сейчас выгляжу ничуть не лучше тебя. Я когда отдохну, займусь тобой. Ты выжег себя за эти пять лет, Эгберт. Не думай больше никогда о смерти. Думай только о жизни. А пока — спокойной ночи, мой господин.

— Уже ночь… — прошептал всадник. — Я и не заметил. Спокойной ночи, Диннеран.

И самым краешком разума скорее почувствовал, чем услышал мысль целителя: кажется, мы замкнули это кольцо, теперь все переменится.

И уснул.

Тело Эгберта остыло, когда рано утром на поляну высыпали разбойники. Конь встретил их угрожающим храпом. Понадобились согласованные усилия всей шайки, чтобы поймать и утихомирить брыкающегося зверя. Некоторых конь основательно покусал. К счастью, он был слишком растерян, чтобы убивать.

— Отведите коня к Дину, — распорядился бритый вожак. — Дин решит, что с ним делать, когда проснется. Если проснется… И принесите лопаты. Господина Эгберта похороним вон под тем деревом. Ты! Пошел от тела! Увижу, пропало что-нибудь — голову откушу!

Когда шайка убралась, скорее таща на себе, чем ведя в поводу коня, бритый подошел к мертвому Эгберту и присел рядом.

— Прости, что я тебя не понял до конца, — произнес разбойник тихонько. — А ты оказался удивительным человеком. И если бы ты мог услышать, я рассказал бы тебе… Мой учитель Диннеран очень плох. И все равно он счастлив, что не взял твою жизнь. Ты не виноват, дело в расстоянии и огромном потоке силы, которым Дину пришлось управлять. Дин просто надорвался. Вы с ним вдвоем доказали, что правило «жизнь в обмен» можно обойти. Но об этом никто не узнает. Потому что, когда болен твой мир, его не исцелить, если не предложить взамен свою жизнь. И само это предложение закольцовывает потоки силы. И тогда все получается как надо, и мир рано или поздно выздоровеет. Ты подарил нам надежду, мой господин.

Разбойник протянул к мертвому всаднику руку с растопыренной пятерней.

— Я не разбойник. Я целитель.

Достал из-под накидки кошелек Эгберта, взвесил его в ладони и, чуть помедлив, прицепил к поясу мертвеца.

— Теперь все по правилам, — сказал разбойник. — А босяки мои себе еще награбят.

Улегся и задремал. Его всегда клонило в сон, если спал учитель.

Это очень мешало, когда приходилось разбойничать ночью.

В тот же самый час, далеко отсюда, за неделю пути, король вызвал начальника стражи.

— Найдите Эгберта, — сказал король.

Начальник стражи потупился.

— Ну, в чем дело? — недовольно спросил король.

— Кажется, он мертв, мой господин.

— Тебе кажется, или?…

— Это почувствовали многие из военных. Эгберта больше нет.

— Я так и думал, — сказал король. — Я так и думал! Озаботься немедленно созвать военный совет. Диннеран заплатит за убийство. Пора наконец покончить с ним и его шайкой.

— Иногда, — буркнул начальник стражи, — люди просто умирают.

— Что-что? — переспросил король елейным тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

— Эгберт ушел глубокой ночью, во сне. Ушел сам по себе, как уходят старики. Вы же знаете, мой господин, он устал жить.

Король встал с трона и медленно двинулся к начальнику стражи.

Начальник стражи посмотрел королю в глаза.

Воздух в приемной будто сгустился, отяжелел, по стенам пробежали неясные тени. Замерли с пустыми глазами секретари и пажи. Остановился король… И все кончилось.

— Послушай… — сказал король. — Зачем я звал тебя? Ах, да. Когда закончатся праздники в честь чудесного избавления Младшего от лихорадки, найди Эгберта. Он хорошо показал себя на южной границе, пусть снова отправляется туда командующим.

— Эгберт умер, мой господин.

— М-да? Ну, я так и думал, что он долго не протянет. Бедняга Эгберт. А ты подумай, кого послать на юг.

Выйдя за дверь, начальник стражи врезал кулаком по стене. Надеясь, что боль поможет запомнить: никогда больше, никогда больше. С королями так не поступают. Даже если они безумны. Вообще так не поступают с людьми. Только с врагами. Это правило.

Он смотрел на меня, как враг, оправдывался начальник стражи. Шел на меня, как враг. Он поступает, как враг себе и королевству. Что бы сделал Эгберт на моем месте? Ничего. Королевские указы Эгберт исполнял по своему разумению. Зачастую только делал вид, что исполняет их. Но он был просто не способен нарушить правила и напрямую подавить волю короля боевым искусством. А вот отец его — мог! И это всё объясняет. Ведь мы устояли благодаря тому, что первые безумные указы были пересмотрены и смягчены. Значит, старик окорачивал короля, мешая учинить полное зверство, которое взбунтовало бы народ и стало поводом для вторжения «дружественных войск» соседей. А потом Эгберт-сын приучил всех к мысли, что король живет, как хочет, а королевство — по правилам.

А теперь я сам нарушил правила. Это оказалось так просто! Король никогда не был силен в боевом искусстве. Управлять им очень легко. Хватит у меня воли удержаться, если найдутся еще причины? Боюсь, нет. Ведь это ради блага королевства! И что будет? А что станет со мной? Недаром говорят: на правилах держится мир. Мир, он может и отомстить.

На подоконнике сидел пожилой шут. Потирая ноющий кулак, начальник стражи подошел к нему.

— Король боялся старого Эгберта?

Шут огляделся. Покосился на кулак.

— Сначала нет, — сказал шут тихонько. — Он его любил. А когда открыли заговор в университете и старику приказано было разобраться, у них после случилась беседа один на один. И король забоялся. И дальше — больше. Потому старика и сместили, а не по возрасту. Король от него уже прятался.

— А сына его?…

— Нет-нет. Они просто Младшего не поделили. Совершенно не боялся. Никогда.

Шут пожевал губами, вспоминая, и добавил:

— А от старика Эгберта под конец разбегались все. Я тоже бегал. Он изменился очень. Такой стал… Вроде и не злой, а жуткий. Сам идет по дворцу, а на его пути залы пустеют, и только двери хлопают.

— Что и требовалось доказать… — кивнул начальник стражи.

Он спустился в канцелярию и подозвал секретаря.

— Пиши бумагу. Черновик указа. Именем короля. Послать меня командующим на южную границу. Исполнить по окончании праздников.

— А основание? — удивился секретарь.

— Я уважаю правила, — процедил сквозь зубы начальник стражи.

— Так и писать?!

Король стоял у постели сына, глядел на спящего мальчика и думал, что начальник стражи оказался неприятно похож на старика Эгберта. Жаль, но придется от него избавиться.

В своем лесном доме укутанный теплым одеялом Диннеран, дрожа от озноба, глядел в потолок и старался не думать о смерти. Никогда раньше целитель не чувствовал себя таким брошенным и ненужным. Даже когда его выгнали из столицы, он на что-то надеялся, глядел в будущее. А теперь будущее наступило. Надо было просто жить дальше, и ждать, и терпеть. Это казалось непосильной задачей. Главное, бессмысленной.

Понурый боевой конь мутными глазами смотрел в пустоту. Он позволил себя почистить и загнать в стойло, ему задали корма, но к еде и питью конь не притронулся. Без хозяина он тихо сходил с ума. И подумывал кого-нибудь убить. Какого-нибудь плохого человека. Плохих много, вдруг кто подвернется.

На залитой солнцем поляне разбойники копали могилу для Эгберта. Они бы с удовольствием обобрали тело до нитки, но это оказался не тот Эгберт, а разбойники сейчас были вроде как на службе и гордо именовали себя «охраной». Вот закончат важные дела — и набедокурят вволю. Конечно, в тех пределах, которые дозволены правилами.

Бритый вожак, почесывая редкую щетину на подбородке, сторожил тело и думал, что он еще молод, дождется времен, когда все наладится. Настоящий университет тут будет не сразу, но можно за границей окончить магистратуру и вернуться домой. Он чувствовал, как вдалеке страдает Диннеран, и жалел учителя, выдумавшего себе горе из ничего. Эгберт тоже все безумно усложнял. Это его и сгубило — а какой был замечательный человек.

Разбойник прикинул в уме предстоящий выход из леса и решил, что на этот раз все сделает очень быстро. Пробежится по деревням, потолкует с нужными людьми, посмотрит своих больных и скорее поведет шайку на промысел.

Он был одно название что разбойник, на самом деле связной и доверенный человек Диннерана. Шайка его слушалась, но, в первую голову, охраняла и берегла. Он никого в жизни не убил и не хотел этого. Только грабить случалось, без азарта и удовольствия, так, на хлеб.

Но теперь разбойник представлял, с каким диким наслаждением выскочит из кустов и огреет по хребту дубиной первую попавшуюся добычу из богатеньких. Со словами «Это тебе за Эгберта!».

И тогда, может быть, на душе станет полегче.