"Богиня пустыни" - читать интересную книгу автора (Мейер Кай)

Глава 6

Через две недели после возвращения Сендрин и девочек в комнату во время завтрака ворвался Валериан. Его униформа была покрыта пылью, он даже не снял шляпу. — Валериан?! — Мадлен пораженно положила ложку, которой она как раз разбивала себе на завтрак яйцо. — Но что ты здесь делаешь?

— Я приехал прямо из Виндхука, — выдохнул он. — Чуть было не загнал лошадь… Повсюду большие волнения… Я…

— Йоханнес, — обратилась Мадлен к слуге, не давая Валериану вставить и слова, — принесите прибор для молодого господина, — завтрак был для нее святым делом.

Сендрин наблюдала за тем, как Валериан буквально упал на свободный стул и пытался отдышаться. Его руки дрожали, и он вздрогнул, когда рядом возникла служанка и поставила перед ним фарфоровую посуду. Постепенно напряжение спало.

— Итак, мой дорогой, — проговорила Мадлен, спокойно очищая вареное яйцо, — теперь расскажи нам по порядку, что случилось.

Невозмутимость Мадлен удивила Сендрин. У нее самой сердце колотилось как бешеное. Обе девочки выглядели испуганными, Адриан, заинтригованный ситуацией, пристально смотрел на губы своего брата, ожидая, когда тот наконец продолжит свой рассказ.

— Губернатор Лейтвейн приказал привести все гарнизоны в боевую готовность, — затараторил Валериан. — Мы узнали об этом сегодня утром сразу после побудки. От Цесфонтейна до бухты Людерица — повсюду усиливаются вооруженные бригады.

— Но что именно произошло? — спросил Адриан.

Валериан даже не услышал его, настолько он был не в себе.

— Это значит, что в Германии снаряжаются уже несколько кораблей со снабжением. Кроме того, некоторые подразделения переводят на восток, для охраны пограничных областей пустыни Калахари.

— Из-за англичан? — спросила Мадлен. — Но это же абсурдно. Чего ради им вступать в войну?

— Не из-за англичан, — возразил Валериан, отрицательно качая головой. — Речь идет о туземцах. Гереро и нама, но, возможно, и о других. Это значит, что они планируют восстание.

Адриан отмахнулся.

— Об этом говорят постоянно. В последние годы ни один из таких прогнозов не оправдался.

— Кому, как не тебе, знать это лучше других! — вскочил Валериан. — Кто ж еще рискует головой ради немецкого…

— О, я прошу тебя! — состроил Адриан гримасу. — Я и не знал, что ты имеешь за плечами военный опыт, дорогой братец! Неужели я действительно не заметил, с каким героизмом ты жертвуешь собой ради всех нас?

Валериан вскочил, но Мадлен удержала его резким движением руки.

— Присядь! И ты, Адриан, успокойся. Валериан все-таки служит в армии. Кто знает, что ему предстоит.

— Слава и честь, какие могут быть сомнения! — спокойно заметил Адриан.

Его брат-близнец, бросив на него гневный взгляд, неохотно, но все же опустился на свое место.

— Факты свидетельствуют о том, что на юге возникли беспорядки, спровоцированные нама, гереро также ведут себя в последнее время вызывающе. В форте поговаривают, будто захватили посланника от предводителя гереро к одному из вождей племени. Речь идет о планах нападения.

Сендрин с каждым произнесенным словом становилось все более не по себе. Она заметила, что Салома и Лукреция схватились за руки. Сендрин должна была успокоить девочек, но в это мгновение сама едва ли могла воспринимать сказанное с ясной головой. Восстание туземцев! Молниеносно у нее пронеслись перед глазами картины встречи Тита с мятежниками дамара, о чем рассказывал ей Адриан.

Мадлен по-прежнему оставалась невозмутимо спокойной.

— Уже были нападения? Разбойничьи набеги? Убитые с той или иной стороны есть?

Валериан покачал головой.

— Еще нет. Но гроза может разразиться со дня на день.

— Мы усилим охрану, — решила Мадлен. — Этого должно быть достаточно.

— Вас совсем не обеспокоили эти сообщения? — удивленно спросила Сендрин. Хотя она недолюбливала Валериана, но ей было немного жаль его. Все-таки он проделал верхом такой длинный путь от Виндхука сюда, чтобы предостеречь семью.

— Ах, дорогая моя, — проговорила Мадлен, — за все эти годы было столько всяческих слухов о возможных восстаниях, что и не перечесть. Кое-где дело доходило до насилия, в большинстве случаев на юге, но до сих пор нас эти неприятности не затрагивали.

— Лорд Селкирк был бы, вероятно, другого мнения, — насмешливо возразил Адриан, опередив Сендрин.

Его мать знаком приказала служанке долить ей чашку.

— Селкирк погиб несколько десятилетий тому назад. За это время были предприняты большие усилия, чтобы сделать эту страну сколько-нибудь цивилизованной. Я не утверждаю, что мы добились значительных успехов, но сомневаюсь, что вновь нашлось достаточное количество головорезов, готовых нанести нам существенный урон.

— Вероятно, — проговорил Валериан, которому не удалось скрыть своего неудовольствия. — Однако мы по-прежнему очень немного знаем о связях между отдельными племенами и народами. Что, если тайный союз существует с давних пор и они постепенно подготавливались к мятежу?

— Вам об этом рассказывают ваши офицеры?

— Я не знаю, почему ты так неразумна, мать! — вырвалось у перевозбужденного Валериана. — Если из-за этого сорвутся твои планы относительно отеля, то вряд ли имеет смысл игнорировать правду.

Ярость блеснула в глазах Мадлен, когда она подняла голову.

— Я сказала, что мы усилим охрану. Через несколько дней твой отец будет здесь, и он знает, что нужно делать.

— Отец — друг туземцев. — Валериан так произнес это слово, будто обвинял Тита в государственной измене. — Он недооценивает опасность.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Валериан. Офицеры взбудоражили вас, — это их дело. Конечно, будет правильным, если ваши патрули сделают на несколько кругов больше и вахтовые на башнях форта будут держать глаза и уши настороже, вместо того чтобы играть в карты.

Валериан хотел перебить ее, но она взмахом руки отвела все его возражения.

— Ты же знаешь, как я тобой горжусь. Тебе ведь известно об этом, правда?

— Да, мама, — тихо сказал Валериан.

— Тогда тебе ясно, как я благодарна тебе за то, что ты держишь нас в курсе самых последних событий. Тем не менее было бы ошибкой тотчас впадать в панику. Наши слуги преданы нам. — Йоханнес при этих словах покорно склонил голову в ее сторону. — И у меня нет ни малейшего сомнения в том, что мы находимся в полной безопасности. — После короткой паузы она добавила: — Как, собственно говоря, тебе удалось приехать сюда? Тебя так просто отпустили?

Валериан растерянно смотрел на свою пустую тарелку, тогда как за ним следили глаза всех присутствующих. Его веки вздрагивали, как тогда, когда он впервые стоял напротив Сендрин.

— Я один от тех, кого откомандировали в пустыню. Я следую в Калахари, уже послезавтра.

— Что ты сказал? — Голос Мадлен заглушил звон посуды: она уронила нож и вилку на тарелку.

Валериан встретил взгляд матери со смешанным чувством упрямства и гордости. Он медленно кивнул, словно бурная реакция Мадлен придала ему новые силы.

— Да, мама. Я уезжаю отсюда по меньшей мере на несколько месяцев.

— Кто принял такое решение? — воскликнула она в запальчивости.

— Губернатор лично. Моя рота переводится в форт на севере Осире.

— Но это же абсурдно! Виндхук важнее, чем какой-то богом забытый форпост в пустыне. Если действительно дело дойдет до восстания, город нуждается в каждом мужчине, которого…

— Мама, пожалуйста! — мягко прервал ее Валериан. — Это решение было принято не просто так. А в Виндхук прибудут новые подразделения, свежие силы из империи.

— Могут пройти недели или месяцы, пока они прибудут.

Валериан отрицательно покачал головой, когда одна из служанок хотела налить ему чая.

— Есть опасение, что восставшие могут неожиданно получить поддержку племен пустыни. Быть может, это — крупный козырь, который припрятан у них в рукаве. Возможно, именно поэтому они ждали так долго. Мы не можем рисковать, поэтому большинство из нас отправляются на восток. Никто не знает, что происходит в Калахари. Сколько туземцев проживают там — только пара сотен или энное количество тысяч? Если нам ударят в спину, через неделю на всем Юго-Западе не останется ни одного белого.

Чернокожая служанка, которая как раз доливала чашку Сендрин, вдруг так сильно задрожала, что кофе пролился и забрызгал скатерть.

— Прошу прощения! Ох, пожалуйста, простите меня! — От волнения она начала заикаться, и на ее глазах тотчас выступили слезы.

Сендрин успокаивающе погладила руку девушки.

— Все в порядке, — проговорила она тихо. — Ничего страшного.

— Как это — ничего страшного! — сорвалась Мадлен. Было очевидно, что она нашла себе жертву, на которой могла выместить свою ярость за перевод Валериана. — Эта скатерть стоит целое состояние. Это возмутительно, из-за глупости этой недотепы она теперь абсолютно испорчена.

Девушка начала плакать.

— Мне очень жаль. Я не хотела.

Внезапно Йоханнес оказался рядом со служанкой и подтолкнул ее к двери. Его губы двигались, словно он что-то шептал, но Сендрин ничего не могла разобрать. Она заметила, что Адриан тоже наблюдает за швейцаром.

После того как девушка удалилась, Йоханнес склонился перед Мадлен.

— Пожалуйста, извините ее за этот инцидент. Такого больше не случится, поверьте мне.

Мадлен неохотно кивнула ему.

— Идите. Мы хотим остаться одни.

Йоханнес снова поклонился и дал знак второй служанке покинуть комнату для завтрака. Сендрин тоже хотела подняться, но Мадлен махнула рукой.

— Вы остаетесь! Вы — белая. Вас это касается так же, как и всех нас. Если действительно будет восстание, с Йоханнесом и девушками ничего не случится. Если им очень повезет, возможно, именно они в будущем станут хозяевами этого дома! Но вам, фрейлейн Мук, и нам предстоят жестокие испытания.

Адриан усмехнулся украдкой.

— Может, Саломе и Лукреции лучше прогуляться? — предложила Сендрин.

Мадлен внимательно посмотрела на девочек и жестко улыбнулась.

— Нет, они достаточно взрослые, чтобы знать обо всем правду, не так ли? В конце концов, не для того ли ваш отец брал вас с собой на рудники?

Близнецы испуганно закивали.

— Итак, — сказала Мадлен и посмотрела в сторону Валериана, — давайте подумаем, что мы можем сделать, чтобы они оставили тебя здесь.

Он резко тряхнул головой.

— Но я хочу туда, мама! Это мой долг.

— Долг! — насмешливо повторила она. — Долг бывает разным. Мы найдем для тебя какой-нибудь другой.

— Нет, об этом не может быть и речи! — Валериан так смело выдержал взгляд Мадлен, что она на какой-то момент почувствовала себя неуверенно. — Послезавтра я уезжаю вместе со всеми, — продолжал он. — Мы будем держать фронт в пустыне, что бы ни произошло.

Сендрин посмотрела на Адриана в твердой уверенности, что он скажет что-нибудь циничное. Но Адриан молчал. Либо ему было сложно достаточно быстро переводить взгляд с одного на другого, чтобы успевать за диалогом, либо — и это показалось ей более вероятным — он уважительно отнесся к желанию Валериана.

Мадлен боролась до последнего, но наконец проговорила:

— Как хочешь. Я надеюсь, ты знаешь обо всех возможных последствиях.

— Возможно, ты права, — согласился он. — Вероятно, все ошибаются и не будет никакого восстания. Тогда через несколько месяцев я вернусь назад и предложу губернатору назначить тебя генералом ввиду твоей дальновидности.

— Ты все насмехаешься, — проворчала она, смирившись.

Тут вмешался Адриан.

— Осире, — задумчиво проговорил он. — Разве это не в Омахеке?

Мадлен и дети внезапно побледнели. Одна Сендрин растерянно переводила взгляд с одного на другого. Она не имела никакого представления, о чем говорил Адриан.

— Валериан, — сказала Мадлен, и ее голос был едва ли громче шепота, — это правда?

Ее сын кивнул.

— В самом сердце Омахеке, — подтвердил он.

— Но там ничто не выживает! — выдохнула Мадлен. — Мятежники не могут находиться там без воды. Никто не сможет напасть оттуда, с тыла.

— Тем лучше, — возразил Валериан, постепенно взяв себя в руки настолько, что его веки перестали нервно вздрагивать.

— Это безумие! — Мадлен схватилась за край стола. — Омахеке — это…

— Ад, — спокойно закончил за нее Валериан. — Так, во всяком случае, считается.

Адриан перевел взгляд со своего брата на Сендрин.

— Вероятно, было бы уместно коротко объяснить фрейлейн Мук, о чем мы вообще говорим.

Сендрин неуверенно посмотрела на Мадлен и, поскольку с ее стороны не последовало никаких возражений, кивнула.

— Омахеке — это огромное поле песка, — начал рассказывать Адриан, — длиной около трехсот километров и в самых широких местах примерно такой же ширины. Там нет ничего, что давало бы тень. Только бесконечное море песка, километр за километром. Нигде в мире не бывает суше и горячее.

— Говорят, это самое плохое место на всем Юго-Западе, — добавил Валериан грубовато. — Ну и что с того? В Германии каждого, кто отправляется на Юго-Запад, считают самоубийцей. Несмотря на это, мы все здесь, и дела идут у нас совсем неплохо, верно? — Он пытался теперь говорить весело, но это не слишком ему удавалось. — Кто знает, может, Омахеке тоже готовит нам пару неожиданностей.

— Мы должны молиться, чтобы это были приятные неожиданности, — заметила Мадлен.

— Возможно, Валериан найдет бриллианты, — выдала Салома, но все, даже ее сестра, одарили ее порицающими взглядами. Девочка надула губки и умолкла.

Валериан поднялся.

— Теперь ты знаешь, мама, почему мне дали свободный день. Я здесь, чтобы попрощаться.

Мадлен сидела сгорбившись и молчала.

Сендрин и Адриан обменялись взглядами. Несколько минут Сендрин не могла вымолвить ни слова, даже тронуться с места, настолько она растерялась от той озабоченности, которая читалась в глазах Адриана. Наконец она встала и, глядя, как обе девочки прощаются с Валерианом, присела перед ним и сама, пожелав ему всех благ. Затем она взяла Салому и Лукрецию за ставшие ледяными руки и с каменным выражением лица вывела их из комнаты.

Над долиной светила луна, в лунном свете виноградные лозы были подобны кристаллам льда. Тени от акаций парили над лугом, играя у подножья жилища термитов, словно прибой черного океана. Минула полночь, и среди теней возникло какое-то иное движение. Между деревьями скользили люди — бушмены. Более десятка полуобнаженных санов пришли к термитнику.

Сендрин стояла за окнами эркера и пристально смотрела в ночь. Она могла только предполагать, что делали мужчины и женщины. Адриан объяснил ей: саны приносили жертвы термитам.

Прошло два дня с тех пор, как они попрощались с Валерианом. Он ускакал прочь, так и не повидавшись со своим отцом. Тит должен был вернуться домой только на следующий день, а может, и через несколько дней, когда рота Валериана уже преодолеет первые этапы пути в никуда. Кроме того, Сендрин сомневалась, что Валериан так уж хотел этой встречи. Тит попытался бы отговорить его от принятого решения и, скорее всего, использовал бы все свои связи, чтобы избавить его от ужасов Омахеке.

Саны собрались вокруг термитника. Ветви, которые торчали из него, дрожали и метались на вечном ветру саванны, словно от жадности не могли дождаться, когда смогут заполучить дары санов. Дрожащие тени акаций создавали видимость движения поверхности холма, казались глазами и глотками, делали термитник живым.

Сендрин била дрожь при виде этого. Она спрашивала себя, не это ли странное воздействие, которое оказывало сооружение на нее, заманивало сюда и санов? Было ли оно тем, что заставляло их приносить ему жертву? И не будет ли однажды ночью и Сендрин стоять на коленях у его подножья и выкладывать перед ним свои дары, как священник перед изображением древнего языческого идола?

Большинство бушменов принесли с собой мешки и поставили их на землю. Медленно, с почти детской тщательностью они отвернули края мешков, демонстрируя в лунном свете множество различных предметов.

Чем дольше смотрела Сендрин, тем больше подробностей она узнавала. В бледном свете луны она заметила, что лица санов необычно блестели, как будто бы они были чем-то намазаны. Их тела также были разрисованы ломкими тонкими линиями, которые напоминали лапки насекомых. У некоторых на голове были уборы, сделанные из ветвей, словно они хотели выразить сочувствие термитам.

Жертвенные дары теперь тоже были отчетливо видны. Несколько санов выложили перед сооружением ветви, другие — остатки древесины, кто-то высыпал даже кучу опилок. Принесли также фрукты, листья и овощи. Саны подходили один за другим и складывали свои дары возле термитника. Затем они снова возвращались на свое место, опускались на колени и склонялись к земле, пока их лица не касались травы.

Сендрин приоткрыла одно из окон, чтобы услышать, поют или разговаривают снаружи. Однако ветер, который с каждым новым днем африканской зимы задувал вокруг дома все сильнее, заглушал все звуки своим воем, так что скоро ей пришлось закрыть окно. Она, как и Адриан, полагалась только на свое зрение. Ей внезапно захотелось, чтобы он был здесь. Он наверняка смог бы объяснить ей, что происходит там, снаружи.

Был ли термитник для санов своего рода богом? Кому они поклонялись — насекомым или их сооружению? Они видели в этом какой-то символ? Если да, то какой?

Ей стало холодно в тонкой ночной сорочке, и она на минутку отошла от окна, чтобы поискать свой халат. Когда она вернулась к окну, саны исчезли. Пораженная, она еще раз открыла окно и выглянула наружу. Никакого следа малорослых мужчин и женщин! Только их пожертвования все еще лежали в узком кругу вокруг термитника.

Комната Сендрин находилась на втором этаже, иначе она, вероятно, вылезла бы через окно и осмотрела бы все предметы у подножья дворца насекомых. Она чувствовала, как что-то звало ее приблизиться, безмолвно призывало подойти, опуститься на колени, как это делали саны, и поклониться термитнику. Она должна была собрать в кулак всю свою волю, чтобы снова закрыть окно и отступить на шаг.

Но ее сопротивления хватило ненадолго. Она не могла оторвать взгляд от термитника. Его форма, похоже, опять измелилась. Поверхность сооружения пришла в движение, ветер завывал все сильнее и сильнее, выводя подобие бурной мелодии, которая убаюкала Сендрин и открыла ее душу для таких вещей, которым она не поддалась бы при обычных обстоятельствах.

Она должна быть там, на улице, должна увидеть, что происходит с холмом!

Но остатки разума подсказывали ей, что она любой ценой должна остаться в доме, что бы ни происходило снаружи.

В то время как она еще боролась с собой, случилось нечто поразительное. Она внезапно увидела термитник, удаленный от нее на расстояние метров в пятьдесят, непосредственно перед собой, как будто она стояла прямо перед ним. Она могла видеть пожертвования туземцев так близко, что, казалось, ей достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться их. Теперь она могла подробно рассмотреть поверхность холма, который был в два раза выше ее самой. И она поняла, что двигалось не само сооружение.

Это были термиты — тысячи и сотни тысяч, их становилось все больше. Они просачивались через крохотные отверстия холма, как вода из сжатой губки. Они потоком текли по склону холма, друг через друга и друг под другом, киша и шурша, — море хитиновых панцирей, копошащихся ножек, щупалец и глазок насекомых. Они устраивались на ветвях, как на смотровых вышках, покрывали каждый сантиметр коры, взбирались даже на острые вершины шипов. Глинистая поверхность холма очень скоро скрылась под этим извержением насекомых, но из отверстий по-прежнему устремлялись все новые термиты. Слой за слоем они передвигались по холму, поблескивая в лунном свете.

Сендрин могла лишь стоять и смотреть. Потоки термитов образовывали таинственные узоры, письмена из расплывчатых, вновь создаваемых знаков. Были ли это символы и иероглифы, похожие на древние росписи пещер санов, которые Сендрин видела в книгах? Хотели ли они ей что-то сообщить?

Чем дольше она смотрела на это, тем отчетливее стали вырисовываться знаки, образуемые процессией термитов. Там были круги и спирали, взгляд скользил вдоль них в чудесную глубину, уплывая все дальше, прочь от действительности. Скоро узоры окружили ее со всех сторон, океан орнаментов поглотил ее, увлекая все глубже и глубже в пропасть.

А затем узоры побледнели, стало темно. Ей не нужно было ждать, пока привыкнут глаза; она и так знала, где находится. Она снова была внутри жилища термитов, в одном из бесчисленных туннелей, и снова вдали раздавались щелканье и стук шагов, трения рогов о рога, шелест и скрежет многочисленных ног и тел.

Как и в первый раз, Сендрин развернулась и бросилась бежать, в этот раз не вверх, а вниз по слегка покатой штольне. Пол был влажным и скользким, снова и снова она должна была удерживать равновесие. Шаги позади нее становились все громче и громче, она слышала невообразимый визг, который, казалось, раздавался со всех сторон одновременно, не только сзади.

Опасность позади нее представлялась ей в виде штормовых облаков в небе над Виндхуком. Сендрин в панике продолжала мчаться дальше, скользила, почти падая, снова выпрямлялась. Не было никаких поворотов или перекрестков, только черный сырой туннель, из которого навстречу ей несся ледяной поток.

Вдруг в стене она увидела дверь, высокую узкую дубовую дверь с инкрустацией и изогнутой щеколдой из латуни.

Ее не мучил вопрос, откуда взялась дверь в жилище термитов. Она быстро нажала на щеколду, в страхе ожидая, что проход заперт. Но, к ее безграничной радости, дверь распахнулась наружу. Сендрин скользнула в нее, резко опустив за собой щеколду.

Она снова была в доме Каскаденов. Прислонившись спиной к стене и пытаясь совладать со своим учащенным дыханием, она постепенно узнавала коридор, узорчатый ковер, обшитые деревом панели и древние рельефы, вделанные в некоторых местах в стены. В коридоре было тепло, пахло затхлостью, половой ваксой и пылью. Где-то там, в задней части дома, за одним из поворотов, находилась ее комната. Ей удалось еще раз выбраться из термитника и спастись от того, что за ней охотилось.

Она обратила внимание на то, что лампы на стенах не горели, хотя она уже несколько недель назад дала указание зажигать их каждый вечер. В остальном все выглядело ухоженным и чистым. За окнами царила темная, хоть глаз выколи, ночь и бушевал ураган, заглушая даже звук ее собственного дыхания. Обессилевшая, она пошла по коридору в свою комнату. Еще десять шагов отделяли ее от двери. Все, чего она хотела, — упасть на кровать и уснуть. Никаких размышлений. Никаких вопросов. Только покой.

Позади нее скрипнула дверь. Ветер завыл, словно побитая собака, но через несколько мгновений его жалобная песнь замерла.

Сендрин услышала шелест. Услышала звуки резкого трения, выматывающие душу.

Что бы ни преследовало ее в сооружении термитов, оно следовало за нею! Из ее сна — непосредственно в реальность. Оно все еще было здесь, у нее за спиной!

С криком она помчалась к двери своей комнаты. Нажала на щеколду, буквально ввалилась в помещение и захлопнула за собой дверь. Застыла. Прислушалась.

Буря снова взяла власть в свои руки. Тем не менее она не могла заглушить звуков трения, даже дверь не могла спасти ее от них. В любом другом случае от такого всепроникающего шума кожа Сендрин покрылась бы мурашками, но сейчас ее охватил безумный ужас.

В полумраке комнаты она нащупала ключ. Слава богу, он торчал в замке! Дрожащими пальцами она дважды повернула его. Затем она спиной вперед попятилась от двери, медленными шагами, выжидая.

Она дошла примерно до середины комнаты, когда наступила на что-то, лежащее позади нее на полу. Она испуганно обернулась.

Это было нечто с рогами. Игрушка. Овечка или козлик, обтянутый белой шерстью. Кто-то побывал здесь и оставил его.

Краем глаза Сендрин заметила темное пятно там, где не должно быть никого и ничего. На кровати кто-то лежал. Ребенок с длинными распущенными волосами. Девочка. Она спала.

В первый момент она подумала, что это Салома или Лукреция. Но, сделав шаг, она увидела, что волосы девочки были черными.

Что-то загрохотало в дверь комнаты.

Не владея собой, она подскочила к двери и навалилась на нее, пока до нее не дошло, что она только что заперла ее.

Снова раздался треск. Дверь задрожала, как под натиском тарана, и посредине нее появилась трещина. Звуки трения прекратились.

Сендрин подбежала к кровати и схватила спящую девочку за плечи. Она была примерно такого же возраста, как и близнецы, может, на пару лет младше. Красивая, как картинка. В ее ушах были золотые сердечки.

Затем снова раздался треск и грохот, дверь комнаты повисла на одном шарнире. Поток холода устремился из коридора в комнату.

Девочка продолжала спать, вопреки шуму, вопреки ревущему за окнами урагану. Сендрин позвала ее, тряхнула, она хотела схватить ее и отнести в безопасный угол — как вдруг та открыла глаза.

Девочка смотрела, но не видела Сендрин. Она смотрела сквозь нее.

— Кимберли!

Резкий голос раздался за спиной Сендрин! А затем опять возникли звуки трения.

Она хотела поднять девочку и прижать к себе, она действительно хотела этого, но что-то удерживало ее. Она уронила малышку назад, на подушки, словно в один момент утратила все свои силы.

Она медленно повернулась.

На фоне света, лившегося из окон коридора, стоял человек, огромный и сильный. Сендрин не видела его лица, только черный силуэт. Посередине темного контура что-то сверкало и блестело. Затем снова раздались страшные звуки трения, теперь, однозначно, стали о сталь. Два ножа мясника, при трении издававшие визг.

Сендрин посмотрела на неподвижную девочку, лежащую на кровати, посмотрела в окно. Увидела, что там, за окнами, погибает мир. Перед окнами стеной вырастал вихрь. В нем вращались вырванные с корнем деревья, кусты, тучи песка.

Вихрь.

Мужчина с ножами.

Девочка в кровати.

— Кимберли, — проговорил мужчина еще раз, на этот раз мягче. Но он продолжал точить лезвия ножей, снова и снова.

Сендрин знала это имя. Кто-то упоминал его, наверное, Адриан.

Кимберли Селкирк, младшая дочь лорда Селкирка. Его любимый ребенок.

Мужчина подошел к Сендрин, но он не обращал на нее никакого внимания. Как оглушенная, она отступила в сторону, прочь от него, прочь от кровати, в которой она, спустя десятилетия, должна была лежать, спать, ни о чем не подозревая, не имея представления о том, что здесь однажды произошло.

Каждый из ножей был таким же длинным, как кисти рук Сендрин. Их блеск не мог скрыть того, что к нему прилипло что-то красное, влажное.

Мужчина достиг кровати и положил ножи по обе стороны девочки на одеяло. Он с большой заботой разгладил одеяло, словно это имело важное значение, как будто в этом был скрытый смысл, известный ему одному.

Сендрин споткнулась, идя обратно в эркер, за ней разворачивалась дьявольская панорама вихря; дом оказался в его центре, — так ребенок держит лягушку в стеклянной банке. Она онемела от страха, почти потеряла сознание от ужаса. Сендрин хотела вмешаться, но не могла. Могла только смотреть. Оглушенная, охваченная паникой. Только присутствовать. Беспомощно наблюдать.

Мужчина погладил рукой волосы беззащитной девочки. Сендрин впервые увидела его лицо. Пожилой мужчина с обвисшими толстыми щеками. Седые волосы растрепались и космами падали ему на лоб. Через все лицо протянулся темно-красный след с каплями крови.

Сендрин узнала его по одной из картин в галерее. Это был лорд Селкирк.

— Кимберли, — прошептал он еще раз, бесконечно нежно. Только это имя. Снова и снова он произносил имя своей дочери: — Кимберли. Кимберли. Кимберли.

Малышка смотрела на него своими темными глазами, оцепеневшая от страха, но, возможно, она испытывала к нему доверие.

Он поднял ее, прижал к себе, покружился с нею на месте. Сендрин видела лицо девочки над его плечом, ее глаза все еще были широко распахнуты. Она поняла, что малышка была в шоке. Кимберли, должно быть, видела, что совершил ее отец. Она знала, чья кровь у него на лице. Но ей ничего не оставалось, как спрятаться в своей комнате. Охватившая ее паника переросла в равнодушие. Покорность судьбе. Последний шаг, последняя возможность.

Лорд Селкирк осыпал лицо девочки поцелуями, вымазав кровью ее щеки, ее губы, ее веки.

Затем отец нежно положил девочку на кровать, взял ножи и искромсал ее тело по живому.

Когда Сендрин проснулась, она лежала на полу эркера и была в комнате совершенно одна. Кровь Кимберли была смыта очень давно, а с нею и почти все воспоминания о преступлении Селкирка.

Она оцепенело поднялась. При этом ее взгляд упал в окно.

Черное знамя дыма поднималось высоко в небо. Там, снаружи, бушевал огонь. Искры кружились, как насекомые, вихрем летали над лугом, опускались на акации и гасли.

Термитник полыхал ярким пламенем.

Где-то в другом месте. В сердце пустыни всех пустынь.

Мужчина шагает по рыхлому песку. Его шаги широки и энергичны. У него есть цель. Его шаги образуют волны на склонах дюн. Песок скользит вниз по склону, но мужчина не боится сорваться. Он знает пустыню на протяжении тысячелетий.

На мужчине белая одежда. Она развевается на горячем ветру, который будоражит пустыню. Его голова закутана белой тканью, между полосами которой видны одни глаза. Он защищается от пустыни, потому что она его уже проучила. При этом он давно уже не нуждается в защите. Только не он. Он не знает ни боли, ни страданий. Не боится ни жара солнца, ни жажды. Не боится смерти, по крайней мере собственной.

Перед ним, на краю мира, такое светлое небо, что режет глаза. Но позади него, там, откуда он идет, царят хаос и смерть. Там клубится горизонт и земля кричит от боли, когда мир, охваченный бурей всех бурь, рассыпается на осколки.

Воронка бушующего песка танцует вдали, так высоко, что достает до небес. Она танцует так далеко, что верблюду понадобились бы долгие дни, чтобы добраться туда. Но буря намного быстрее. За одно дыхание она начинает неистовствовать там, где пожелает. Опустошает пустыню и остатки мира, оставляя за собой след такой ширины, что даже звезды могут увидеть его, вздумай они посмотреть вниз.

Мужчина идет впереди бури и невидимыми цепями тянет ее за собой, как укротитель тащит львов.

Но действительно ли мужчина управляет бурей, или буря охотится за мужчиной? И на самом ли деле они связаны друг с другом?

Пустыня кричит от ярости и унижения, и пыль дождем падает с неба.

Здесь даже слезы из песка.