Путешествие третье ЧЕРЕМУХОВЫЙ РАССВЕТ

Мы едем по новой дороге.

Твердые широкие рабочие руки. Привыкшие к железу. Впитавшие его. Они на минуту расслабились. На раскрытых ладонях — бьется веточка черемухи.

Отец был коммунистом. Погиб в Великую Отечественную. Мать умерла еще до войны. Детдом — училище — рельсы.

— Ваш характер?

— Принципиальный.

— Ваш принцип?

— Работать на совесть.

— Вашу бригаду называют «бригадой качества». В этом ее особенность?

— Особенность в том, что часто приходится исправлять «чужую» работу.

— Ваши предложения?

— Строгий учет и контроль. Во всем — в большом и малом. От рабочего до министра. Во всех звеньях.

— Ваш стиль работы?

— Предельная требовательность к себе и другим.

Вдоль трассы расцвела черемуха.

Я вышел в тамбур. Наружная дверь открыта. Обожгло сырым едучим холодком. Ночной воздух источал запах черемухи. Привыкнув к темноте, я разглядел в сером полумраке пенистые очертания, волной прыгающие под насыпью.

Синева густела высоко в небе. Над линией дальних гор тянулась робкая зеленоватая проталинка. Понизу, среди полян, кустов, редколесья стелился мутноватый полусвет, в котором ничего на выделялось, кроме черемухи. Чем больше вглядывался в нее, тем сильнее белела она в серой сумети. Мягкая, матовая. Ее отводило назад, к лесной полосе и бросало к поезду, к вагону. Она заполняла дверной проем. Хотелось шагнуть к ней и, держась одной рукой за поручень, другой потянуться и поймать горсть сыпучих цветков. Черемуха напитана росой, и ладонь была бы мокрой, с налипшими белыми звездочками.

Черемуху словно сгребало в ворох, а потом, как подрубленную, бросало на землю, рассыпая по овражкам и смешивая с туманцем. Она снова вырастала, тянулась к небу, кидая гроздья по ветру. И тогда напоминала гибкую танцовщицу, которая, качнув плечом и мотнув головой, откидывала волосы — вон какая она, молодая да красивая!

Глянул вдоль вагонов. Черемуха течет плавно, расступаясь перед поездом.

Окунаюсь в белое половодье. Почему раньше, когда строили дорогу, не замечал черемухи? Запоздало думаю о том, как хорошо было бы нарвать букетик, поставить в стеклянную банку у окна внутри вагончика… Может, недосуг было строителям отвлекаться, может, впервые она распустилась на трассе так щедро? Жаль, что многие не увидят это безбрежное белоцветье. Едем по участку, который с трудом вырывали у болот и рек. Черемуха усыпает собой трассу, стелет под колеса поклоны.

Эх, Евгений Михайлович, пожал бы я вам руку и сказал:

— Для вас расцвела черемуха!

Сама природа приготовила строителям букет благодарности: спасибо за труд!

Лес по бокам сузился, почернел. Черемуха поредела. Ее поглотила синева. Дохнуло сыростью, запахом мокрого речного песка и сосновой древесины.

Поморгали тенью железные вертикалины. Прогрохотал мост. Проехали реку Инзер. Знаменитый своим упрямством мост. Долго мучались с ним, но обуздали. Загадки мостовикам подбрасывали грунты трассы. Для опор долго не могли найти твердое основание. То глина, то песок, то валуны, то скала — слоистый пирог с жидкой начинкой. Чуть сдвинь и разъедется. Мост этот помечен у меня в блокноте такой записью: «121 км. Мучают опоры. В котлован просачивается вода. Всю реку не откачаешь».

Впереди, у гор, еще такой же мост через Инзер. И за тоннелем тоже, и дальше идут они стройной вереницей.

Скоро въедем в горы. Они поднимут вокруг темноту, опустив поезд в колодец ущелья. Горы будут застилать рассвет, упрячут его надолго. Едем к рассвету, а словно в ночь.

Я закрыл дверь и зашел в вагон. В тепло и тишину просочились струйки черемухи, словно кто прошел с большим букетом, оставив за собой стойкий нежный запах.

Александров в работе легок, быстр. Силенка нагулена, голос звонкий. Ничего лишнего. Ни разговоров, ни суеты. Все предусмотрено заранее. Зря не улыбнется. Пустяк не вызовет у него улыбки, не привлечет внимания. Целиком отдает себя работе. Когда нагнется над рельсом и «стрельнет» взглядом вдоль него — ровно ли выправили? — даже очки наденет. Посмотришь, впрямь, профессор. Идет по шпалам, каждый метр оглядит, проверит.

Рельсы в струнку вытянулись, замерена высота и расстояние между рельсами: можно расслабиться чуть-чуть, перекур объявить, с людьми поговорить.

Иной во время работы может, скажем, на интервью с корреспондентом отвлечься. Александров — нет, не подойди. Как локомотив пройдет рядышком, да еще плечом заденет: не мешай, друг!

Иной может от первого шутливого слова, от улыбки чужой повеселеть. Весь нараспашку, свой человек, открытый и добрый. Александров откроется не сразу, не вдруг. Подержит еще тебя на расстоянии, словно испытает: а что ты сам-то за человек, чего стоишь-то? Взгляд сосредоточенный, умный. Все видит бригадир, все понимает. А на вид — молод. Лицо гладкое, светлое. Загар ровный, полевой. Посмотришь, идет невысокого роста парень. Коренаст, плотен. Прочно сбит. Лоб заметно выделяется, как у большеголовых мальчишек. Про таких говорят: «Ума палата». Короткая русая челочка зачесана набок, на старинный манер.

Не всем, конечно, нравилась строгость бригадира. А те, кто привыкали к его высокой требовательности, становились костяком бригады. Ведь «дядя Женя» и добрым бывал. Тяжело было нерадивым. «Пришил неправильно подкладку, плохо болт затянул — заставляю немедленно переделать. Качество — всему голова», — говорил Евгений Михайлович. Да, нелегко было в бригаде «Рокоссовского» (так в шутку окрестили однажды бригаду Александрова).

Читаю письмо Евгения Михайловича, в котором он делится своими воспоминаниями.

«Начало Великой Отечественной войны застало нашу семью в Белоруссии. Отец работал в партийных органах и ушел в армию. Он погиб на Волховском фронте в декабре 1942 года. Это был добрый к нам, детям, человек. Он очень любил нас. Ведь мы, я и сестра, потеряли мать, которая умерла в 1935 году. С нами жила бабушка, ей выпала нелегкая женская доля заботы о нас. 14 августа 1941 года последняя воинская часть, отступавшая через наше село, забрала меня с сестрой. На станции Сураж Брянской области передали нас в эшелон, который направлялся в тыл. Целый месяц эшелон шел до Оренбурга. В дороге часто попадали под бомбежку…»

ДИАЛОГ О БЕЗОТКАЗНОСТИ.

— Ваш характер?

— Твердый. Принципиальный.

— Ваш принцип?

— Знать свое дело до мельчайших тонкостей.

— Ваша задача?

— Научить этому каждого человека в бригаде.

— Ваш стиль?

— Предельная требовательность.

— Стиль работы бригады?

— Работать качественно, не возвращаться назад.

— Особенности?

— Часто приходится переделывать «чужую» работу.

Такой диалог вели мы с Евгением Михайловичем перед пуском магистрали. Ехали в кабине «Аэски»— самоходного бригадного вагончика — в Карламан. Бригада работала на железнодорожном переезде в Ирныкшах. И как в насмешку — выполняла именно «чужую» работу. Одна из организаций стройки оставила недоделки. Летом-то легко можно было все сделать. А тянули-тянули и до зимы оставили. Сами спокойненько свернулись и уехали, расхлебывать это дело пришлось строительно-монтажному поезду 340. Бригаде Александрова. Но за какие грехи? За какие грехи долбили мерзлую землю под кабель? Да еще на тридцатиградусном морозе. На хватком, остром, как стальная струна, ветру. Ломами долбили и киркой, по старинке, при нашей-то технике!

— Мне говорили, что ваша бригада «безотказная».

— Безотказная…

Александров долго молчал, глядел на вечерний сумрачный снег. Потом тихо сказал:

— Безотказность бывает разная, иногда она — во вред делу, как панибратство, халатность в работе.

«Учиться в первую военную зиму не пришлось, а в 1942 году уже работал в поле. Мне не было тогда еще и 11 лет. Мы жили с сестрой в колхозе. В конце 1942 года меня определили в детский дом. Пришлось побывать в нескольких детских домах. Условия в них были разные. Приходилось из некоторых «бегать». Но снова туда попадал… Дважды устраивался на работу, прибавляя себе 3–4 года…»

МОНОЛОГ О ВОПРОСЕ ВЕКА.

Александров с дотошностью гнет свое — чтоб любую работу сделать точно и прочно. Он-то гнет, а почему другие не гнут? Или гнут, но в другую сторону? Вот вам вопросик! Вопрос, можно сказать, века! Безотказность одних часто воспитывает халатность в других. Противоречие? Диалектическое? Или разгильдяйское? Как балансирование на рельсе. Игра в прятки. Честно? Нет. Ущерб для дела? Еще какой! Нужно быть резким и бескомпромиссным? Нужно! Только вот что смущает. Как бы это поточнее… Вот ведь, работать бы да работать. А тут… надо бороться. Самому, и бригаду к этому приучать. Тратить силы, время и нервы. Бригадир-то и так не кулик в своем болоте. А когда он коммунист — тут для активности поле пошире, весь поезд в его орбите и трест с главком в придачу! Широкий замах, да? Попробуйте бороться, хватит ли силенок?

— А у вас, Евгений Михайлович, хватает?

Молчит бригадир. Может, из скромности. Что хвалить себя? Может, от дум глубоких. Более важных: сил-то хватает, но их можно с пользой направить на другое, на рельсы, на земляное полотно, на «ось».

«Летом 1947 года (мне было уже 15 лет) в Ленинграде я встретил очень хорошего человека. Это был Иван Иванович Беляев. Он и помог мне устроиться на учебу в железнодорожное училище № 1 г. Ленинграда. Трудовая книжка, с которой я и сейчас работаю, ведет мой стаж с того времени, с 1 сентября 1947 года…»

МОНОЛОГ О «ЛОВКИХ» ЛЮДЯХ.

У нас есть люди, которые могут ускользнуть от ответственности, верткие люди, и ведь тысячу причин выставят, чтобы отфутболить свою ошибку. А потом опять допускают ее и опять: мы не виноваты.

«О Карламане узнал из газет. Приехал, посмотрел — не понравилось. Деревня. Грязь по колено. Не представлял полностью, что это будет… Жил с семьей тогда в Сызрани. Жена тоже работала путейцем, дети учились. Через месяц все-таки потянуло на новую дорогу, и я опять приехал в Карламан… Подал прорабу Байгозину направление отдела кадров, где было сказано, что «Александров Е.М., монтер пути… направляется в ваше распоряжение». Тот удивился и только спросил: «Бригадиром работал?». Говорю: «Да». Он сказал: «Вон твоя бригада — принимай! Старого бригадира снимаю!» Подошел к бригаде. Сидят. Курят. Спрашиваю: «Сколько метров пути в день шьете?». Отвечают: «Двадцать пять метров». Представился. Поднял. И стали работать. Бригаду дали мне самую запущенную, отстающую. В нее направляли даже из других бригад самых недисциплинированных и нерадивых… Уже на другой день зашили 150 метров. А через месяц заняли первое место по поезду…».

Ошибки могут быть. Не все учтешь. Но ошибки должны превращаться в коллективный опыт. Опыт — передаваться по традиции. От бригады к бригаде, от СМП к СМП, от треста к тресту.

Трудности никогда не исчезнут. Их бояться не надо. Но тут есть лазейка для ловкачей и любителей пошуметь: споткнулись о первое препятствие и вот тебе — мировая проблема! Ловкачей порой не сразу и раскусишь. Маскировочные халаты у них добротные. Против ловкачей можно только опыт и знания применить. Многим пришлось на стуле поелозить от правды, высказанной Александровым. Веская она, его правда, ясная, как стеклышко, хоть и горькая подчас. И возразить нечем. Помолчишь, а в душе-то спасибо скажешь ему. Бригадир, а в деле иному инженеру нос утрет. А как же иначе, если прав Евгений Михайлович?

«На первых порах большую помощь оказал мне прораб Байгозин. Да и сейчас — тоже «С первых дней мне было оказано полное доверие. Юра молодой человек, но деловые качества его высоки. Также полное доверие я имел со стороны Л. В. Изгородина. Поэтому я быстро вошел в новый коллектив, стал в нем нужным и своим…»

Монтер пути и рабкор Алексей Степанович Зуев так сказал об Александрове Евгении Михайловиче:

— Александров путеец золотой! Если брать производство. Мастер своего дела. Рабочих не обидит. Материально не обидит. Но требует строго.

— А если брать духовную сторону?

— Тут у каждого свой недостаток есть.

— А у Александрова — какой?

— Вспыльчив!.. Я тоже почти такой же.

ДИАЛОГ О СЛАВЕ.

Спросил я Евгения Михайловича перед пуском железной Дороги:

— О чем вы думаете, когда едете по «своим» рельсам, которые уже начали служить людям?

Евгений Михайлович помедлил с ответом, потом сказал:

— О славе.

Гляжу в глаза Александрова, стараясь понять: что за этим словом скрывается. Может, дрогнет на губах улыбка. Нет, не дрогнула. И взгляд спокойный и серьезный. Уходящий в неведомые глубины, в больное для него прошлое.

Спрашиваю:

— О своей… славе?

Усмехнулся.

— Нет. Мне чужая слава покоя не дает…

— Чья, если не секрет?

— Слава… бракоделов, о которых вы писали раньше, как о… героях…

Пришла пора и мне поелозить на сидении? Спасибо за откровенность, Евгений Михайлович! Но диалог не окончен.

Александров ворохнул прошлое. Что запомнилось? Не только первые костыли и стрелки, первые метры пути. С интересом приглядывался тогда к людям. Много молодежи. Хорошие ребята и девчата. Но опыта у многих маловато. Учить бы их, натаскивать с первых дней. Среди бригадиров тоже мастеров своего дела не густо. А один сразу же гоношиться стал. Его учить нечего, он все знает, все умеет. Я же, говорит Александров, усомнился: по хватке вижу — слабак мужик. Разговорились как-то. Спрашиваю его:

— Какой у тебя разряд?

— Четвертый!

И с такой гордостью, с гонорком, ну, впрямь мастак великий! Конечно, среди новичков это звучит, четвертый-то разряд. Высокий в общем-то. Ведь у многих вторые разряды. Да и то не сразу дадут. Еще в учениках походят, мозоли понатрут как следует. Может, и меня, говорит Александров, принял за пацана. Рост небольшой. Голос звонкий. Может, удивлялся, как это такого бригадиром поставили. И сам спрашивает:

— У тебя-то какой разряд?

Говорю тихо, как бы между прочим:

— Шестой…

Ничего бригадир с четвертым разрядом не сказал. Ушел. Ситуация не из легких. Ему ее пережить надо. А может, обдумать как свою «биографию» вперед подтолкнуть.

— Вы не сработались?

— Нет, почему же. Он в гору пошел. Но и мы были не на последнем месте.

Гремел бригадир с четвертым разрядом. Бригада его гнала звенья. Гнала километры. Первое место и переходящее Красное знамя, казалось, навечно закрепились в его бригаде. Фотографы, корреспонденты. Радио. Телевидение. Все работало на ее славу.

Однажды бригаду Александрова перевели со станции Карламан на балластировку пути, на участок, где прошла знаменитая бригада. И сразу обнаружился брак предшественников. Вместо отделочной работы пришлось заниматься капитальным ремонтом: вытаскивать и снова забивать костыли, накладки переставлять, рельсы передвигать, шпалы недостающие добавлять. То есть делать не свое дело. Деньги за эту работу государство заплатило. Значит: или работай бесплатно, или залезай повторно в государственный карман. Тоже ситуация не из легких. А что делать? Залезли! Знаем, что воруем, а берем.

Итак, у той бригады «туфта» вышла, то есть пустой труд. Из-за чего? Слишком рьяно к знаменам тянулись. План хотели налегке выполнить и перевыполнить. А не слишком ли дешево знамена-то даются? Александров вывел «героев» на чистую воду, но слава той бригады была так велика, что тревожный голос Александрова потонул в ней бесследно. Слава делала свое дело. Недоброе, злое. «И печать этому помогла!» — упрекнул меня Евгений Михайлович. Казалось, никакая теперь сила не могла повернуть славу вспять. Я стал возражать: печать отражала реальное положение вещей, то есть соревнования. Цифры, проценты давали службы СМП. Итоги подводил коллектив, штаб стройки — серьезные, взрослые люди. Редакция газеты не может знать технологические тонкости и подменять ОТК. Александров сказал: должна! Печать была-де пропагандистом формального соревнования, хвалила за вал, а не за качество. Где же организаторские функции печати? Печать могла бы заглянуть в корень проблемы, пойти против общего ошибочного течения, а не поощрять его бег. Ведь сколько угодно таких примеров в истории печати, когда она разрушала рутину и инерцию. Хоть в промышленности, хоть в сельском хозяйстве. По выступлениям журналистов даже решения правительственные принимались, ибо печать — разведка нового. А тут задача была куда меньшего масштаба. Надо было прийти и сказать: товарищи дорогие, что вы делаете? А ну-ка давайте сюда знамена! И ударить как следует по организаторам такого дутого соревнования. И по бракоделам тоже. Нет, не ударили. И знамена не отобрали. Инерция сильнее оказалась.

Честно говоря, Александров был прав. Но правота его стала очевидной лишь спустя несколько лет. Время было судьей. Но все же…

Все же я взял «бракоделов» под защиту. В блокноте у меня есть такая запись: «Земляные работы от Карламана до станции Архангельской фактически закончены. Но качество плохое. Не спланированы кюветы. Остается много заболоченных участков. За Архангельском перебрали 1,5 километра пути. Причина? «Утонули» рельсы. Почему? Вынуждены были для броска (для плана СМП) вести укладку по неподготовленному земляному полотну».

Значит, говорю Евгению Михайловичу, «броски» планировались и поощрялись сверху, ибо положение было безвыходное. Это, конечно, неправильно. Печать об этом как раз много писала. Что же в такой ситуации делать бедному бригадиру? Александров был непреклонен: «Совесть иметь! Партийную совесть — тем более!». Вот он, Александров, никогда, ни при каких ситуациях не шел на обманные «броски», а если они, броски, и были, то всегда с отличным результатом. С чистой совестью выходил из них.

Говорю Александрову, что я симпатизировал тогда знаменитому бригадиру и его бригаде. Там были настоящие люди, не покинувшие стройку в самые трудные дни. Да и бригадир немало сделал для стройки, был такой же беспокойный, как Александров. Помню, как он тормошил штаб стройки, руководство поезда и обкома комсомола, когда внезапно кончились рельсы, и его бригада простаивала. Не только о славе — о людях своих, о плане беспокоился. Прогульщикам спуску не давал. Смело, принципиально, как и Александров, ставил все наболевшие вопросы на профсоюзных и партийных собраниях, на которых и мне, кстати, приходилось присутствовать. Объективно — мог он вызвать симпатии? Александров молчит. Говорю, да и вообще, казалось мне, что человек он был хороший. Отзывчивый. Трудолюбивый. Что толку, говорит Александров, если хороший человек — никудышный специалист. Должно быть все взаимосвязано. В противном случае для производства важнее «хороший специалист». Нет, сказал Евгений Михайлович, человек был не на своем месте. А слава вскружила голову. Заменила знания и опыт, замазала недостатки и промахи. А он примирился. Глаза закрыл на правду. В этом его вина.

Докопались мы до истины в споре о славе или нет, но каждый остался при своем мнении. Александров никаких «поправок» не принял. Я же считал, что, хотя Александров во многом прав, но и того бригадира можно понять и в чем-то оправдать. У вопроса намного больше граней, нежели покажется со стороны.

— Чем же кончилась «холодная война»?.

— Его назначили мастером…

Я знал об этом «скачке» бригадира. Но меня интересовало другое. Я спросил:

— Тогда в чем же дело? Вы не правы, Евгений Михайлович?

— Дело в том, что он вскоре ушел со стройки… Еще до пуска.

— Но почему?

— Обиделся, что его не поняли.

В апреле 1979 года получаю письмо от Зуева. Алексей Степанович окончательно развенчал и пригвоздил к позорному столбу бригадира, назначенного мастером, унизительным для рабочего человека словцом — «летун»! Зуев был заодно с Александровым. Тоже «вспыльчив». Дальше пишет про «летуна»: «Из СМП-340 он поехал на целинные земли по оргнабору в Хайбуллинский район. Поработал там несколько месяцев, махнул куда-то в Хабаровский край. Теперь опять просится в Башкирию. Говорят, прислал письмо, просит администрацию нашего поезда принять назад…».

Значит, диалог о славе еще ждет своего продолжения.

Итак, что запишем, Евгений Михайлович, для печати? Вот свежий пример, про бракоделов. Пишем. Обнаружили с запозданием, что целый километр пути прогнали не по «оси». Теперь надо перекинуть рельсы в сторону и все заново переделать. Геодезист виноват? Мастер? Прораб? А у тебя, бригадир, на что голова? Не ты ли главный хозяин трассы? Значит, ты и потерял «ось». А у самого-то она у тебя есть?

Когда, мол, свои виноваты, то есть работники СМП, злость берет. Тут уж гнева не жалей. И вы как коммунист бросали его, этот гнев, в адрес бракоделов на партийных собраниях. Так же страстно, как забивали одним духом костыли в шпалу. Во весь голос говорили правду. А голос-то у вас закален и резок, под стать рельсовой звонкости. А вот когда «соседи» напортачат, пожаловаться и некому подчас. Оттого изболит душа. От сознания беспомощности. Вот, к примеру, видим, что вместе с хорошим грунтом экскаваторщик жидкого ила прихватил. Нет, чтобы в сторонку свалить. На самосвал грузит. А шоферу тоже все равно. Ссыпал грунт в «тело» земляного полотна. Потом катками укатают. Все шито-крыто. Говоришь, неправильно делаете, обманом занимаетесь. Не твое дело, отвечают. Не начальник. Скажешь мастеру или прорабу. Тоже отговорка — карьер не на том месте отвели, неудачный карьер. А у них, мол, тоже план… Прошел дождь. Потекла иловая грязь. Полотно осело. Путейцам — подножка. Но думать некогда. Или срывай план бригадный, или, закрыв глаза, гони дальше путеукладчик. Запишите, нечестный — погонит. У кого совесть есть — шум поднимет. Пишите, каков бригадир — такова и бригада в нравственном разрезе. Кроме мастерства, опыта, трудолюбия, надо еще посмотреть, а каков у нее запас совести? Велик или с пупырышек? Тоже и у субподрядчиков надо посмотреть. А то как бывает? Субподрядчики привыкли все валить на проектировщиков. Те тоже не глупые, валят — на смету, на заказчика, на сложную геологию, на природу-матушку, на что угодно, лишь бы выкрутиться и выйти сухими из воды. Крутится колесом круговая порука. Виновных нет. Отчего так? Нельзя ли найти виновных? Нельзя ли по-умному? Пишите, говорит Александров, что надо планировать всю работу на стройке в комплексе и требовать с каждого. Так учил Владимир Ильич Ленин: строгий учет и контроль. Во всем, в большом и малом. От рядового члена бригады до министра. Так требует партия: качественная работа во всех звеньях.

Бьется под окнами вагона молодая ядреная черемуха. От белого похмелья кружится голова. Пассажиры спят в легком колыбельном сне. Плывут в рассвет, не видя его.

«Читать люблю. Читаю много. Люблю историческую литературу и поэзию Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Есенина. Многих советских поэтов. Свободного времени почти нет. Встаем рано, в 6.00, возвращаемся домой в 19–20.00. А сейчас учусь в 11 классе вечерней школы — совсем нет времени. Весной сдам экзамен, будет полегче… Легких дней у нас на трассе было мало. Нужно сказать, что строительство железных дорог — это тяжелый труд. Немногие остаются верны этой профессии…»

Идет как-то по конторе встревоженный. В чем дело? Оказывается, его вопрос на месткоме будут заслушивать. Его и бригады. Бригада в беде.

И вот заседание. Председательствующий кратко изложил суть дела. В передовой бригаде Александрова совершены два прогула. Сам бригадир настоял на экстренном обсуждении прогульщиц, хотя много еще неясного.

Александров. Для меня все ясно.

Две девушки были направлены в командировку в другой город, на путевые работы. Срок кончился, а они не вернулись. Явились намного позже. Прогул без уважительной причины. Александров настаивал на увольнении. Девушки оправдывались. Они не виноваты. Обстоятельства заставили. Спросили — какие? Молчали. Друг на дружку поглядывали. Начнут говорить, замолчат. Потом сказали, что неудобно об этом говорить.

Александров. Все знают, чем в командировках занимаются такие, как вы.

Первая девушка. Нам мастер разрешил остаться еще на три дня.

Член месткома. Для какой цели?

Вторая девушка. Мы там… замуж выходили.

Раздался смех. Смех этот окончательно вывел Александрова из себя.

Александров. Мне стыдно за них, за свою бригаду, честь которой опозорили. Держим первое место по поезду. Флаг в честь бригады только что поднят. Для них все это — «туфта». Как так можно прогулять! Я за все почти тридцать лет работы ни разу не опоздал. Раньше бригада разношерстная была, сколько повозились с пьяницами и прогульщиками, в люди, можно сказать, вышли, ребята стараются, все стараются, а эти… извините…

Он осекся, сел, весь красный от вспышки возмущения и гнева.

Председатель. Значит, выходили замуж?

Девушки (в один голос). Да!

Председатель. Ну, и… вышли?

Опять смешок. Девушки опустили головы.

Член месткома. Вышли замуж или нет?

Первая девушка. Нет… пока…

Вторая девушка (заплакав). Отложили…

Председатель. Москва слезам не верит. Допустим, вы хотели выйти замуж. А какие-нибудь справки у вас есть? Заявления из ЗАГСа.

Первая девушка. Нет.

Александров. Дети. За дураков нас считают.

Мастера, который якобы разрешил им остаться на три дняне нашли. Он был в отъезде. Решили отложить заседание. Александров запротестовал.

Александров. Почему вы не прислали телеграмму, что задерживаетесь?

Вторая девушка. Думали, что поверят.

Александров. Хватит крутить, лучше сознайтесь, что прогуляли и все.

Девушки замолчали. Оправдания их показались неубедительными. Может, потому, что вначале заседания они придумывали разные причины, что-то недоговаривали, противореча друг дружке.

Александрову сказали, если уволить девушек, то ему же хуже. Не видать теперь первого места. Он ответил, что сейчас хуже, потом будет лучше. А если они, на самом деле не виноваты?

Александров. Я им не верю. Работать не хотят. И не будут. Бригада их все равно не примет. Прогулянные дни и «командировочные» надо вычесть у них из зарплаты и уволить по статье с записью в трудовой книжке.

Александров боролся за чистоту бригады. Но разве это исключает веру в человека, сострадание? Он был резок, груб и все время говорил на повышенных тонах. Я не узнавал его.

Девушек уволили. Правда, не по той статье, что предлагал Александров, а по собственному желанию. Они сами просили об этом. Просили, чуть ли не плача, говоря, что это очень важно.

Месяца через два встречаю Александрова в Уфе. И первым делом интересуюсь: ну как, те девушки вышли замуж?

— Вышли.

— Серьезно?

— Да.

— А как мастер, разрешил им продлить командировку?

— Разрешил.

— Значит…

— Мы ошиблись.

Значит, и местком, и он — тоже? Да, и он тоже.

Во время этого разговора Александров был мягок, спокоен, и это означало, что он как бы понимает свою прошлую несправедливость, но все же остается самим собой: за бригаду готов на все. Бригада должна быть чистой.

— А флаг?

— Снова висит.

Говорит, что флаг, конечно, не знамя, но дорого стоит для бригады. Знамя дают в соревновании среди комсомольско-молодежных бригад стройки. Флаг же поднимают в честь победителей среди всех бригад поезда. А это тоже неплохо.

«Секретов у нас никаких нет. Люди мне верят. Наверно, потому, что дело свое знаю».

«Бригадир, я считаю, должен досконально знать свое дело, и если он допустит брак и бригада заметит это, он много потеряет… Бригаду, как обычно, ставят на самые напряженные и ответственные участки, и не было случая, чтобы она не справилась со своим заданием».

Едем по знаменитому перегону, усыпанному черемухой. Здесь работала бригада Александрова. Необычный перегон. Необычная работа.

— Так что же случилось, Евгений Михайлович?

— План горел. Земляное полотно «текло». Рельсы «плыли». Понятно?

Вызвали Александрова к главному инженеру. Выручай! На перегоне Азово-Архангельское есть один участочек… Километров двенадцать… Замучил… Решили довести его сразу до проектной отметки, чтобы больше не возвращаться. В качестве эксперимента, если хотите. По методу Николая Злобина. От начала и до конца. Сказал главный инженер: «Готовь бригаду!»

— Она ко всему готова, но…

— На «но» нет времени, Евгений Михайлович.

— Но нельзя же так сразу.

— Я сам понимаю — нельзя. Ну хорошо, подумай, вечером зайди.

Александров знал этот участок. Земляное полотно с заиленными «подушками», грунтовые воды, разный уровень верхнего строения, бугорки да ямки. И еще неизвестно что — в будущем…

Там, правда, работали разные бригады на выправке, подъемке, балластировке. Но никто дело до конца не доводил. Поработают — снимут, перебросят на другие «горящие» участки. Потом снова сюда. И земполотно с рельсами мучили и себя, а путь все кривой был. Проедут несколько раз «Агашки» да «Аэски» — и пошла карусель. А нужно было тепловоз пускать с вагонами, «вертушки» с гравием и щебенкой. Открыть устойчивое рабочее движение до тоннеля.

Тут-то и вспомнили о бригаде безотказных. Тог бы бригадир сказал: «Раз надо — выручим!» Бригадир Александров сказал: «Подумаем…». Срок-то, срок уж больно урезанный. Нереальный срок-то. Не любил Александров бодряческого энтузиазма: «Раз надо — сделаем во что бы то ни стало!» Во что бы то ни стало — легко брак укроет, который, может, и всплывет-то не сразу, а беды наделает. В штурмовщине, в работе «на ура!» бракоделу раздолье, как рыбе в воде.

«Работать по бригадному подряду сначала не соглашались. Да и было отчего. У нас, строителей, то того нет, то этого, то механизмы простаивают, то «соседи» мешают работать. Бригадный подряд — это четкое распределение механизмов, правильная расстановка людей, доведение до сознания каждого рабочего важности того, что качество работы должно быть только ОТЛИЧНЫМ! Что каждый должен трудиться так, чтобы не оставалось недоделок. Должна быть четкая взаимозаменяемость. Хорошее снабжение материалами и грамотный технический, инженерный расчет всех операций… К сожалению, на транспортном строительстве, в силу ряда причин, метод бригадного подряда вводится туго. Но потом мы согласились…».

Александров взял в руки карандаш. Все подсчитать надо, учесть. Ошибка к обману приведет. Зашел в плановый отдел. Затем в производственно-технический. В бухгалтерию. Не пропустить ни одной мелочи. Сплошная математика. Да, сначала математика, потом уж энтузиазм. Резервы потребуются, найдет в самой бригаде. Это уже его забота. А вот инструмент, материалы, транспорт — все должно быть четко, по-писаному. Обещали. Только после этого Александров сказал: «Сдадим участок в срок!»

И пошла работа. На престиж. Не сдержи слово — позор. Смеяться будут: хваленые-то жидки в поясе оказались. Тогда-то и припомнят ему, Александрову, его шестой разряд. И многое другое припомнят…

По методу Н. Злобина Александров никогда еще не работал. Сотни глаз следят. Да и для треста важно: получится или нет? Ведь когда-то надо внедрять полезное дело. Александрову и самому любопытно, что за штука, этот бригадный подряд, так ли уж страшен?

«Жили мы в деревне Гайфуллино, в 8 километрах от станции Приуралье (Архангельская), 10 дней работали, на 4 дня ездили домой. Участок нам дали 11,6 километра со всей отделкой и сдачей во временную эксплуатацию…»

Собрал бригаду. Договорились: не терять ни минуты времени. Но и вперед зря не забегать. Подготовить весь инструмент, чтобы потом не бегать по складам и мастерским. Закрепили его за каждым: ты отвечаешь за домкраты, ты — за ломы и лопаты. А тебе с «жэской» заниматься. «Жэска» — переносная электростанция, работающая на бензине. Значит, следи, чтоб горючее всегда было в канистре. Движок должен работать как часы. От него ток поступает к распределителю, а затем по гибким проводам к шпалоподбойкам. Монтер пути держит шпалоподбойку за рукояти, словно за ручки пулемета, а нижний конец, «нож», вибрирует, вгоняя речной гравий — галечник — или щебенку под шпалы, чтобы «тело» полотна утрамбовалось, стало прочным, срослось со шпалами. Работенка тяжелая, точность любит. Силу физическую. Шпалоподбойка что гиря пудовая. Потаскай-ка от шпалы к шпале.

Домкраты тоже не перышки. Ими рельсы поднимают вместе со шпалами. Иногда до тридцати-сорока сантиметров. Чтобы высота по всей длине на одном уровне была, ни ниже, ни выше. Вот тут в ход лопаты идут. Сыпь в «пустоту» гравий или щебенку, заполняй ими промежутки между шпалами. А потом снова за подбойки берись. Сделали, дальше пошли, на другой осевший или взгорбленный участочек пути. И «жэску» за собой перетаскивают или перевозят на тележке по рельсам. Словно буренку дойную держат на привязи. Так метр за метром, всем хозяйством, всей ратью и двигаются вперед. Чуть недоглядишь, каждая мелочь может в проблему вырасти. Заглохла, скажем, «жэска», вся работа встала. Бери ломики и загоняй ими балласт под шпалы. На километре сколько шпал-то? И каждую надо и вдоль, и поперек обработать. Или домкраты отказали. Пусть не все, а часть. Ремонтируй на ходу, теряй драгоценное время. Или «вертушки» с балластом запоздали. Стой, жди. Или кто-то отстал. Это значит сбит общий темп, расстроен ритм движения и всей работы. Как в оркестре, тут все по нотам, все по секундам, каждый со своей «скрипкой», «трубой» или «барабаном». Сфальшивил кто-то, ерунда получается, а не работа. Делай новый настрой.

Александров расставил людей так, что рядом с более опытными оказались новички или кто послабее. Уравновесил возможности и энергию. Договорились, что перекур не через полтора-два часа, а после выполнения главной задачи на каком-то отрезке пути. Чтобы не прерываться в момент высшего подъема и вдохновения.

И вот пошли метр за метром, дружно налегли. Александров и сам начинал постепенно разгораться, хотя внешне — полное деловое спокойствие и хладнокровие. Только команды, резкие, громкие: «На пять шпал вперед!», «Поднять!», «Опустить!», «Хорошо!» В работе все постороннее слетело с души.

Отделка до проектной отметки. Сколько перегонишь шпал, передвинешь рельсов, ставя их на «ось»! Ответственность предельная. Напряжение тоже. Нажимай дружней на ломы, таскай бегом домкраты, не давай вхолостую «дрожать» шпалоподбойкам. Костыли поглубже загони, противоугоны на нижних закрайках рельсов на место сдвинь. Тут уж не сачканешь, не спрячешься за чужой спиной. Бригадир сам, когда надо, бежит на помощь. Домкрат подхватит и перетащит вперед, ломиком поможет рельсу сдвинуть, за лопату возьмется и начнет кидать балласт. Все двигается, скрипит, грохочет. Азарт. Пот блестит на лицах. Упоение. Дело-то пошло, братцы, да еще как!

Бригадира слушаются. Сказал — сделали. Рукой повел — поняли, взялись дружно. Все быстро, четко. Иной раз не успел и подумать, как мысль подхватили на лету и в дело пустили. Стараются на него походить. Жить его мыслями. К работе не только с «жаром» относиться, но и с умом. Именно ум, сноровка, расторопность больше всего ценятся в бригаде.

Александров «стреляет» взглядом вдоль одного рельса, вдоль другого. Допуски на миллиметры. Хорошо, нормально, отлично. Дальше пошли. Александров ставит между рельсами «рейку». Уровень с плавающим «глазком». «Глазок» должен точно встать по линии. Отклонился, значит, поднимай или опускай рельсу.

…Был я в бригаде у Евгения Михайловича в разное время: и весной, и зимой, и летом. Удивлялся сперва: как можно привыкнуть к такой работе. Летом — ладно. А зимой — в стужу, метель. Весной — в слякоть. Да еще вечно в разъездах, далеко от дома, от семьи, от детей. Понял: транспортные строители — народ особый. Как ни механизируй труд, а все равно без лопаты и ломика не обойдешься. Работа тонкая, точная, ювелирная. А сам-то труд монтера пути — тяжел. Неприветен. Хорошо глядеть на готовые, укатанные рельсы, когда по ним бегут поезда. А рождается путь тяжело, порой мучительно… Но привыкли строители к «железкам», привязались накрепко, порой даже и не поймешь, что за сила притянула их к рельсам да шпалам.

Бригада Александрова оставляла после себя ровный путь. И все шло хорошо. Энтузиазм на расчете, на опыте, на знаниях — великая штука. Как второе дыхание.

Но тут случилось то, чего даже такой предусмотрительный Алесандров не мог ожидать. С каждым рельсом нянчились, с каждой шпалой. А теперь — назад возвращайся! Проверяй все заново.

Оказалось, на одном из участков (опять!) в звеньях шпал не хватает. «Пропущены» на звеносборке. А что впереди? Впереди еще хуже. Не все костыли прибиты. Расстояние между шпалами, как в танце: шаг назад, шаг вперед… Встали. Работать нельзя! Вези из Карламана шпалы, беги за костылями к вагончикам. Перебирай заново все звено. Забивай по новой костыли. Делай работу за тех, кто уже ее сделал, получил зарплату и премии, призовые места и знамена! И здесь подкараулил Александрова тотг четвертый разряд! И гонор. И зависть. И упоение от славы… Того бригадира-соперника… рукоделие. Вскипел от гнева Александров. И расчеты его, и энтузиазм бригады — все под откос! Что делать? Вернуться в контору, потребовать комиссию, чтобы пересмотрели расчеты, дали дополнительный срок… Иначе позор на всю Европу. А потом приказ: за срыв плана, за несвоевременный ввод важнейшего участка… Всем достанется!

Терзался бригадир недолго. Надо искать выход. А он в одном. В людях. В работе. Второе дыхание нашли, а теперь требовалось — третье…

Этот знаменитый перегон! Усыпанный черемухой. Чистая скатерть на праздничном столе.

Поставить бы памятник строителям дороги. Групповой портрет бригады. Чтобы все видели этих людей. Испытывали чувство благодарности к героям. А детям говорили: вот сейчас подъедем к тем, кто строил магистраль, вот они! Вот они великие труженики бригады Евгения Михайловича Александрова!

Что, разве не заслужили строители такого памятника? Почему бы в проект дороги не заложить его заранее и деньги выделить, не поскупившись? Может, в недалеком будущем авторы новых проектов поймут, что сводить любую магистраль только к рельсам нельзя, бедно, невыгодно… Но где вы, будущие проектировщики? Отзовитесь!

«В бригаде 26 человек. Участок мы должны были сделать с 1 апреля до 14 августа. А мы его сдали 16 июня».

Плановики, экономисты считали и пересчитывали. К качеству особая придирка. Комиссия как никогда строга. Наконец, сказали: «Хорошая и отличная работа!». Сказать, что вся работа «отличная» постеснялись. Такого в природе еще не бывало, то есть в строительном деле. Это на грани, пожалуй, фантастики. Срок сократили чуть ли не на два месяца, экономию дали по разным хорошим статьям. Тоже дело редкое. Итак, эксперимент удался. Александров — молодец!

На тоннель пошли рабочие составы с грузом.

Разговор наш с Александровым продолжается. Перед пуском дороги бригада работала за тоннелем, в Зуяково. У тоннеля работала. На станции Карламан. Одних стрелок, например, на станции врезано около шестидесяти. А сколько путей отбалластировали и сдали по проекту. Раздалась вширь старая станция. Александров и «серебряный» костыль забивал в Ассах, на месте стыковки Карламанского и Белорецкого участков. Не каждому такое счастье выпадет в жизни. И уж забивал их Евгений Михайлович от всей души, от имени всей своей бригады. С блеском, мастерством! Среди гущи народа, под звуки оркестра. Я едва успевал щелкать фотоаппаратом — дорог был каждый миг: для души, для истории…

А в дни пуска магистрали, когда она сдавалась в постоянную эксплуатацию, на митинге в Карламане от имени всех строителей Евгений Михайлович Александров вручил огромный символический ключ лучшему машинисту Башкирского отделения Куйбышевской железной дороги Герою Социалистического Труда Рашиту Нигматулловичу Манурову.

Спросил я как-то у Александрова, раскрыв блокнот:

— Успех бригады от людей зависит, кто у вас лучший из лучших?

Молчал бригадир. Потом усмехнулся.

— Записывайте.

— Записал. Оказалось — вся бригада.

— А лучших, что — нет?

— Нет…

А сам смеется, довольный. Но это правда, говорит: нет таких в его бригаде — «лучших из лучших»! Все лучшие!

— Но есть же ветераны, есть молодые.

— Есть. Но для меня они все равны.

Ко всем бригадир относится одинаково. Считает: выделять одних, даже с учетом опыта, заслуг, значит — ущемлять других. Такова педагогика бригадира. Рабочая педагогика. Мера уважения к человеку — по труду. Вернее, по тому, как человек относится к труду, к своим прямым обязанностям. Если бригада дружная, то и мера эта общая, братская. Вот так и работаем.

Об Аскаре Закировиче Рахматуллине Александров рассказал много заветного. С первых дней на стройке. Исключительного трудолюбия человек. Живет в поселке Прибельском. От Карламана около двадцати километров. Летом на мотоцикле с утра пораньше прискачет. Зимой, если повезет, на маршрутных автобусах, а больше — на попутках. А то и пешком не побрезгует. В бураны да заносы, попробуйте. И ни разу не опоздал. Вот какой человек. Есть чему поучиться у него — опыт хоть ковшом черпай, бери пример положительный.

Если Рахматуллин не опоздал ни разу на работу, то другим, наверно, и вовсе грешно волыниться. Встал утречком, пробежал по поселку и к машине, которая ждет тебя возле конторы. Или на насыпь поднялся — там «Аэска» уже скучает по тебе.

И Александр Иванович Бебякин мастер своего дела. Приказывать не надо. Сам инициативу проявляет. И Василий Кулаков незаменимый человек. Командует «жэской». Парень заботливый. Знает: допусти он промашку, вся бригада встанет. Вместо электрических шпалоподбоек придется вручную ломами работать.

Сания Мухамедгалиевна Ямансарова вместе с Александровым «серебряный» костыль забивала в Ассах. Лучшим из лучших выпала такая честь.

Венера Насырова, Александр Путьмаков, Насиха Шарифул-лина, Владимир Корбут, Миннула Тагиров, Роберт Мустаев, Ахтамьян Валеев, Ильдус Баймурзин, Сагитьян Садыков…

О «великих тружениках» и «безотказных» Евгений Михайлович говорил вначале скупо, боясь перехвалить. Забудешь о ком — тоже неладно: обидеть можно. Потому придерживается принципа: не выделять. Но изменил ему в тот раз. Разошелся. В каждом человеке положительное отметил. Может, и хорошо, что изменил своему правилу? Люди не железки, доброе слово любят, хоть и переняли многое от железа.

В год пуска железной дороги одиннадцать раз поднимался флаг победителя социалистического соревнования в честь бригады Александрова. Возле конторы СМП-340 в Карламане. И табличка не снималась, где была написана фамилия бригадира. Бригада была признана лучшей в тресте «Уфимтрансстрой». Была победительницей и по министерству транспортного строительства СССР. Значит — лучшей в стране…

Евгений Михайлович награжден орденом Октябрьской Революции. Несколько лет назад, здесь же, на стройке Белорецк — Карламан, был награжден орденом «Знак Почета».

«Сейчас работаем на перегоне Юматово — Алкино, Дема — Юматово, заканчиваем третий путь Дема — Чишмы. Эта зима была очень тяжелая. Нам тоже досталось на орехи от нее. Но можете нас поздравить — 28 февраля 1979 года бригада выполнила план строительно-монтажных работ десятой пятилетки за 3 года и 2 месяца. Работаем с большим старанием». Поздравляю вас, Евгений Михайлович, и вашу бригаду с большим успехом!

Грубые, твердые рабочие руки. Привыкшие к железу. Впитавшие его. Они на минуту расслабились. На раскрытых ладонях бьются веточки черемухи.

Услышать шелест лепестков в грохоте колес и рельсов…