"В начале" - читать интересную книгу автора (Азимов Айзек)

Глава 3.

105. Начинается новая глава, и это понятно: легенда о сотворении закончилась, а дальше идет рассказ о первобытной истории людей.

Нет никакого указания на то, сколько времени прошло после сотворения женщины; мы не знаем, какой период отделяет начало третьей главы от конца второй – день или сто лет. Для целей данного повествования это несущественно, однако отсутствие временных ориентиров тем не менее создает неудобства – по крайней мере для людей в более поздние эпохи, когда человечество научилось придавать хронологии большое значение.

106. В повествовании появляется змей. Совершенно очевидно, что история, которую нам предстоит узнать, – это упрощенная версия той части эпоса о Гильгамеше, где говорится о том, как змей обрел бессмертие, а люди его утратили.

107. Ближе к оригиналу было бы «искуснее», «проницательнее», «мудрее». Вариант «хитрее» появился в более поздних переводах.

108. В сущности, змею трудно назвать умным животным. Змеи относятся к пресмыкающимся, а пресмыкающиеся в целом уступают млекопитающим в интеллекте. Тем не менее змеи представляются нам весьма смышлеными: они бесшумно скользят в траве или подлеске и могут нападать совершенно неожиданно; или же, если змея стремится спастись бегством, она мгновенно исчезает, используя крохотные отверстия. Если это и не интеллект, то, по крайней мере, удобный заменитель его.

Указание на интеллект змей можно найти и в Новом завете – в том месте, где Иисус наставляет апостолов: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10:16).

109. Змей обладает даром речи. Это само по себе свидетельство того, что легенда о саде Едемском, по сути, весьма примитивна. В Библии всего два места, где животные говорят – данный стих и случай с Валаамовой ослицей (Чис. 22:28—30). С другой стороны, возможно, что змей – это нечто большее, чем просто змея.

110. В сущности, женщина не знает ни о каком запрете, исходящем от бога, потому что бог высказал свое условие мужчине до того, как женщина появилась на свет. Конечно, можно возразить, что в то время она была частью тела Адама, однако этот аргумент сродни известной поговорке «Адам согрешил – и всех нас благости лишил», иными словами, грех Адама якобы распространяется на всех его нерожденных еще потомков. Ясно, что подобные аргументы ни в коей мере нельзя считать приемлемыми, и многие люди не воспринимают их вовсе.

Возможно, бог повторил свои инструкции специально для женщины, но в Библии об этом ничего не говорится. Поскольку женщина знает о запрете, вернее всего объяснить это тем, что ее просветил мужчина, а опосредованный запрет никак не может быть столь же сильным и убедительным, как непосредственный. Это можно было бы счесть смягчающим вину женщины обстоятельством, однако ни бог, ни верующие не приняли этого смягчения; напротив, в течение тысяч лет люди набожные горько упрекали женщин в том, что они – через грехопадение первой женщины – являются главным воплощением наказания господнего и виновны в потере человечеством бессмертия и невинности.

111. Как видно, женщина здесь преувеличивает и искажает инструкции бога. Бог наложил запрет только на поедание плодов и ни словом не обмолвился о прикосновении к ним.

Некоторые раввины предполагают, что именно это искажение слов божьих и было основным грехом, который дал начало всем остальным. Они рассказывают легенду, по которой змей, услышав женскую версию запрета, с силой притиснул женщину к дереву, и когда она осталась целой и невредимой, то с готовностью поверила во все, что говорил ей змей.

С другой стороны, можно выдвинуть следующий аргумент: если женщина узнала о запрете опосредованно, только со слов мужчины, то вполне допустимо, что мужчина первым исказил инструкции бога, вероятно для того, чтобы сделать их более убедительными.

112. Змей противоречит богу. В чем тут дело? Поступок представляется немотивированным, однако сам факт этого противоречия наводит на подозрение, что речь идет о хаосе. В вавилонском мифе о сотворении мира Тиамат – персонификация хаоса – явлена в виде дракона. Но ведь дракон, в сущности, это большой змей, которого иногда изображают с крыльями (они, вероятно, символизируют плавность, с которой змеи скользят по плоской поверхности) и языком пламени из пасти (символ змеиного яда).

Когда Исаия пророчит победу бога над враждебными силами, он перечисляет различные образы, используемые для обозначения хаоса: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Ис. 27:1).

В более поздние времена, когда Иудея была провинцией государства Ахеменидов, евреи восприняли концепцию вечного конфликта между принципами добра и зла и расстались с идеей, в соответствии с которой бог якобы изначально одержал полную и окончательную победу над злом.

В древнееврейской картине мира Сатана явился на свет как вечный антибог, который постоянно стремится разрушить сотворенное и восстановить хаос; для того чтобы предотвратить это, необходима была вечная бдительность. Затем родилась мысль, что змей на самом деле был воплощением Сатаны, – эта концепция с непревзойденным мастерством была отражена Мильтоном в «Потерянном рае».

Однако в библейской истории о саде Едемском на это нет никаких указаний. Судя по всему, идея Сатаны целиком и полностью принадлежит более позднему времени.

113. Здесь опять звучит отдаленное эхо эпоса о Гильгамеше. Один из персонажей эпоса носит имя Энкиду; это дикий человек, которого Гильгамеш должен приручить. Для данной цели Гильгамеш использует блудницу; она соблазняет Энкиду своим пленительным телом и сладкими речами:

«Ты прекрасен, Энкиду; ты как бог». Блудница выполняет свою задачу, и так же преуспевает со своей миссией змей-искуситель, который обещает женщине в раю, что она будет как бог.

114. Природа плодов неясна. Традиционно на Западе считается, что это были яблоки, однако оснований для подобного заключения нет никаких. Более того, мы можем почти наверняка утверждать что это были не яблоки. В древней Палестине яблоки не принадлежали к распространенным фруктам и, может быть, вовсе не культивировались. Если мы хотим серьезно подойти к вопросу о дереве познания, то должны заключить, что это было уникальное и, возможно, божественное дерево, которое могло произрастать только в раю и нигде более и плоды которого должны были остаться вне разумения человека, исключая тот единственный плод, что был съеден в нарушение запрета.

Если же встать на прозаическую почву современной мысли, то всю историю следует рассматривать исключительно как легенду, и с этой точки зрения природа плодов совершенно неважна.

115. Потеря невинности повлекла за собой чувство стыда, и мужчина и женщина с той поры стали прикрывать половые органы набедренными повязками («опоясаниями»). Именно этому стиху мы обязаны условностью, следуя которой скульпторы стали прикрывать мужской половой орган на статуях листьями (обычно фиговыми). Греки, будучи язычниками, разумеется, этого не делали.

116. Эта часть легенды и впрямь примитивна. Бог разгуливает по раю, совершая моцион и освежаясь ветерком, как это делал бы человек. Адам и его жена прячутся, и богу приходится их звать. Бог должен вопросить, не был ли нарушен запрет, словно бы он вовсе и не всезнающий.

Конечно, поздние комментаторы нашли сотни способов, чтобы объяснить все это. Адам и его жена прячутся, потому что не знают о способностях бога. Бог задает вопрос только потому, что ему нужно добровольное признание. И так далее…

И все же в ранних мифах божества не всегда были всезнающими и даже не всегда могли похвастаться сообразительностью. Порой умный человек одерживал верх над богом. Видимо, в те времена, когда еще не было никаких комментаторов, когда эти истории были еще в новинку, слушатели преисполнялись тревогой ожидания и гадали, сумеет ли герой выкрутиться из затруднительного положения.

117. Бог даже не спрашивает у змея никаких объяснений – он приговаривает его, не выслушав. Возможно, причина здесь в том, что перед нами – версия битвы между богом и хаосом, содержащаяся в «Яхвисте».

Согласно «Жреческому кодексу», битва закончилась полной победой бога, победой мгновенной и окончательной: был сотворен свет, и тьма отступила перед божьим словом.

По «Яхвисту», бог тоже одерживает победу силой слова, точнее, силой проклятия, но не раньше того, как хаос торжествует временную победу, расстроив изначальный план безбедного существования мужчины и женщины в раю. Поздние комментаторы стремились избежать этого упоминания о частичном поражении бога, каким бы ничтожным оно ни было, и выставляли дело так, будто искушение и грехопадение с самого начала входили в божий замысел, однако нигде в Ветхом завете на это нет точных указаний.

118. В Библии ни разу не упоминается, что змей ходил на ногах. Вполне возможно, что проклятье означает, будто змей, который был сотворен без ног, теперь останется обезноженным навеки, и никогда ему уже не выпадет шанс заполучить их в качестве награды за хорошее поведение.

Однако читатели Библии обычно истолковывают этот стих совсем по-другому. Почти повсеместно принято, что поначалу змей ходил на ногах, и только проклятие принудило его ползать на животе.

В каком-то смысле здесь есть своя логика. С научной точки зрения совершенно очевидно, что змеи произошли от предков-рептилий, которые имели обыкновение разгуливать на четырех ногах и утратили конечности, по меньшей мере, семьдесят пять миллионов лет назад. Разумеется, никакого проклятия не было, хотя многие люди и верят в это. Длинные, тонкие тела змей, их способность прятаться в трещинах и ползать совершенно незаметно создали им репутацию самого преуспевающего отряда пресмыкающихся на Земле в современную эпоху.

Возможно, что источником для легенды о проклятии послужила все та же вавилонская концепция хаоса, воплощенного в драконе. Вавилон – в ту пору, когда часть евреев была насильственно переселена туда, – находился в расцвете своей славы и считался крупнейшим городом мира. Его стены отличались огромными размерами и невероятной толщиной, а ворота богини Иштар – главные ворота города – были изукрашены изображениями большого количества львов, быков и драконов (предназначавшихся для того, чтобы сообщить городу свою символическую силу).

Вероятно, что эти драконы (их звали «сирруш») и есть драконы хаоса. Некоторые из тех изображений и ныне можно видеть на развалинах вавилонских стен. Спина, шея и хвост «сирруша» – явно от рептилии, хотя он стоит на четырех ногах, подобно льву или быку. Закроем ноги сирруша, и то, что осталось, – вылитый змей. Таким образом, легко удостовериться, что дракон хаоса, которого проклятие лишило ног, превратился в змея.

119. Змеи конечно же не едят праха– это плотоядные существа. Приписанная им способность поедать прах – просто-напросто поспешное умозаключение, проистекающее из того, что голова змеи практически не поднимается над поверхностью земли, а в пасти постоянно мелькает язык. Не следует думать, будто змея «лижет пыль», – с помощью языка, чувствительного к колебаниям температуры, она распознает близость теплокровной добычи.

120. Судя по всему, большинство людей испытывает страх перед змеями. Я лично полагаю, что мы настолько привыкли видеть млекопитающих и птиц на деревьях, в воздухе или, по крайней мере, невысоко над землей, что обычно не исследуем собственно поверхность земли на предмет существ, превышающих по размерам обыкновенную ящерицу. И когда в поле нашего зрения попадает змея, мы видим движение там, где его вовсе не ожидаем, – отсюда реакция испуга.

Однако, когда змеи находятся в террариуме зоопарка и не в состоянии напугать нас неожиданным появлением, мы хладнокровно разглядываем их и даже дети преисполняются восхищением.

121. Будучи прочитана буквально, эта часть стиха имеет совершенно точный смысл. Человек, пытающийся убить змею, наверняка будет целить в голову. Змея, находясь на земле, укусит стоящего человека, скорее всего, в пятку. На первый взгляд кажется, что борьба неравная, потому что человек бьет в жизненно важную для змеи точку, а змея лишена такой возможности, поэтому победа человека кажется неминуемой. Однако если змея ядовитая, то бой будет не столь неравным, как кажется. Укус в пятку может быть смертельным.

Твердое обещание неминуемой победы человека над змеем порой воспринимается как мессианское предсказание. Под потомком женщины («семя ее») христиане понимают Иисуса Христа: он поразит змея (Сатану) в голову и таким образом одержит окончательную победу над хаосом. Впрочем, кажется, надо быть очень убежденным христианином, чтобы составить себе именно такую картину.

122. У женщины пока еще нет детей, и можно задуматься над вопросом: а появились бы дети, если бы мужчина и женщина остались в раю? (Если бы дети и родились, то, очевидно, роды были бы легкими и безболезненными.)

Мне могут возразить, что, если бы плод с дерева познания не был съеден, мужчина и женщина продолжали бы жить в раю в вечном блаженстве. Однако плод все-таки был съеден, в мир вошла смерть как неизбежный исход жизни, и только теперь встал вопрос о произведении на свет потомства.

Этот вопрос поднимается только в «Яхвисте». В легенде о сотворении, изложенной в «Жреческом кодексе», функция произведения потомства существует с самого начала: всем животным – а людям в особенности – предписано плодиться и размножаться. Учитывая это обстоятельство, следует предположить, что смерть с самого начала была включена в схему жизни, ибо неограниченное производство все новых и новых бессмертных существ быстро переполнило бы мир и сделало бы жизнь на планете невыносимой.

Те одноклеточные организмы, которые размножаются простым делением, можно считать бессмертными – по крайней мере, потенциально. Вирус может производить себе подобных практически бесконечно. Бактерия, водоросль, простейшее – эти организмы могут делиться беспрестанно, и каждая клетка, появившаяся на свет в результате деления, столь же «молода», как и клетка-родительница.

Ясное дело, одноклеточные организмы не переполнят Землю – будь они по-настоящему бессмертны, они сделали бы это незамедлительно, – потому что в огромных количествах гибнут от нехватки питания, обезвоживания, химического загрязнения окружающей среды, наконец (это главная причина), их поедают более крупные организмы.

С другой стороны, многоклеточные организмы состоят из групп специализированных клеток – их может насчитываться от десятков до десятков триллионов, – среди которых имеются половые клетки (яйца и спермии) – именно они отвечают за функцию размножения.

Раз половые клетки обещают воспроизводство особи, то все остальные части организма начинают мало-помалу снашиваться, даже если условия окружающей среды предельно благоприятны для жизнедеятельности. Можно сказать, что половая функция организма и его естественная смерть связаны друг с другом неразрывно.

Все это странным образом соединяется с некоторыми аллегорическими интерпретациями легенды о змее и искушении. Те, кто видят в змее символ мужского полового органа, считают, что под «запретным плодом» следует разуметь совокупление. В этом случае бог лишь подчеркивал неизбежный итог, утверждая, что половые отношения означают смерть.

Что касается рождения детей «в болезни», то и здесь есть физиологическая подоплека: женщины испытывают при родах сильные муки, причем в гораздо большей степени, чем самки животных. Это прямо связано с быстрой эволюцией человеческого мозга: за последние полмиллиона лет его объем утроился. Увеличение таза женщины не поспевало за этим ростом, поэтому голова новорожденного (это самая большая часть плода, и она появляется первой) с трудом протискивается сквозь тазовое отверстие. Это тяжкое испытание.

Мы можем предложить еще одно весьма интересное толкование данного стиха. Если принять, что «запретный плод» – это знание, и если учесть, что именно растущий мозг человека служил вместилищем знаний, то можно вывести и такое заключение: родовые муки – это прямое следствие вкушения плода с «дерева познания».

123. Несмотря на родовые муки, половое влечение всегда будет принуждать женщин искать близости с мужчинами.

Господство мужчин над женщинами – это историческая реальность для многих культур; здесь сыграло свою роль и то, что мужчины в среднем крупнее и сильнее женщин, и то, что женщины периодически оказываются в стесненном положении по причине менструаций, беременности, лактации, накладывает свои ограничения и забота о потомстве. В данном стихе господство мужчин расценивается как вполне оправданное: это наказание, которое женщина несет за то, что первой поддалась искушению.

Тот факт, что Библия явно узаконивает мужской шовинизм и явно осуждает женщину за ее особую и великую вину, был источником многих бед и несчастий для женщин в тех обществах, где Библия воспринималась как вдохновенное слово божье.

124. Это звучит очень похоже на скорбный вздох земледельца. В течение тысячелетий человечество жило собирательством и охотой. Пропитание давалось немалым трудом, ибо поиск съестного – дело непростое, а во времена засухи или убийственных морозов отыскание пищи, достаточной для прокорма всех ртов, становилось попросту невозможным.

Когда развилось земледелие, умелое возделывание почвы обеспечивало гораздо больший запас пищи – таким образом, на каждой единице площади могло прокормиться большее количество людей. Однако пахота, прополка, рыхление почвы мотыгой, жатва, охрана урожая от хищников – все это требовало непомерного труда. Изнуренным земледельцам и впрямь могло казаться, что земля «проклята за них»: к примеру, чтобы получить урожай желанного зерна, требовалось тщательно ухаживать за посевами, и в то же время земля с готовностью производила на свет никому не нужные, несъедобные растения.

Поскольку в сознании земледельцев оставались смутные воспоминания о временах собирательства, когда никаких особых трудов не требовалось, то это играло дополнительную роль в формировании легенды об изобильном рае, где единственное, что человек должен был делать, – это подбирать плоды и отправлять их в рот. Людям вообще свойственно вспоминать прошлое с ностальгией и тоской и сравнивать с настоящим не в пользу последнего: они просто-напросто забывают все неудобства прежнего бытия и вспоминают только преимущества (подернутые золотой дымкой последующих усовершенствований жизни).

125. Несмотря на изменившиеся условия жизни, люди по-прежнему придерживались вегетарианской диеты. Очевидно, это тоже было частью наказания: хотя возделывание земли – довольно трудоемкий способ извлечения пищи, люди должны были довольствоваться именно таким способом пропитания.

Верно и то, что как только люди стали земледельцами, зерно превратилось в основной предмет питания, и вегетарианские компоненты пищи составили куда большую часть общей диеты, чем в период, предшествовавший освоению земледелия.

126. Перед нами концепция круговорота веществ в природе. Мы едим растения и животных и превращаем их ткани в наши собственные. Затем мы умираем и разлагаемся, и теперь уже наши ткани превращаются в ткани иных животных, которые могут пожрать наши тела, или в ткани червей, личинок, плесенных грибков, которые будут процветать на мертвой органике. Все эти различные формы жизни в свой черед тоже подвергнутся разложению или будут съедены, и атомы и молекулы когда-то жившего человека в конечном итоге могут попасть в ткани другого человека и еще раз стать частью живого организма.

Библейские авторы ничего не знали о микроскопических живых существах, но, при отсутствии должного знания, слово «прах» – не худший способ описания этого микрокосма. В конце концов, микроорганизмы столь же малы, как и частицы праха.

127. Совершенно понятно, что теперь, когда люди стали смертны и за каждой особью встает практически бесконечная череда потомков, слов «мужчина» и «женщина» явно недостаточно для отождествления личности. Каждому человеку необходимо надлежащее имя.

И вот Адам дает имя собственной жене. Поступая так, он еще более усиливает свою власть над ней – власть, которую ему даровало слово божье четыре стиха назад.

128. Ева – это европейский вариант еврейского имени Хава. Точное значение слова неизвестно (по одной из версий, оно означает «змей»!), возможно, оно вовсе и не еврейского происхождения.

Однако для древних евреев имена обязательно должны были быть наделены смыслом, и, когда они наталкивались на имя, которое им ничего не говорило и которому тем не менее придавалось важное значение, евреи прибегали к народной этимологии и подбирали смысл по созвучию.

Так, слово «хава» звучит похоже на «хайя», что по-еврейски означает «жизнь», и библейские авторы остановились на имени Ева, потому что женщине, действительно, выпала роль быть прародительницей всех последующих поколений.

129. Еще одна примитивная деталь этой истории: воображение рисует бога, который сшивает шкуры животных, становясь, таким образом, – плюс к горшечнику – еще и портным. Хуже того: получается, что бог должен был убивать и свежевать животных.

Легче предположить, что бог сотворил одежду из шкур тем же способом, каким он сотворил Адама, и для этой цели ему не пришлось убивать животных, однако стих не проясняет этот вопрос.

Резонно допустить, что одежда из шкур сменила наряды из листьев. Куда труднее поймать и освежевать животное, чем собрать необходимое количество листьев. С другой стороны, работа стоила того, потому что шкуры лучше защищают чувствительные части тела и лучше предохраняют от холода, – последнее было особенно важно и даже необходимо, коль скоро люди продвигались из тропиков в более прохладные области.

130. Еще одно свидетельство примитивного политеизма, который нет-нет да и прорывается у библейских авторов.

131. Змей сообщил Еве, что, если она отведает плодов с дерева познания, она станет как бог, и здесь бог, как мы видим, подтверждает это.

132. Это, очевидно, самая примитивная часть всей легенды о саде Едемском. Очевидно, до того, как Адам и Ева вкусили плодов с дерева познания, они были бессмертны, но не представляли угрозы для бога, потому что не обладали мудростью. Даже после того, как они обрели мудрость и стали «как один из нас», угроза не стала сильнее, потому что теперь Адам и Ева были смертными.

Вместе с тем если бы, обретя мудрость, они отведали еще плодов с дерева жизни, то бессмертие снова вернулось бы к ним, и здесь уже таилась бы серьезная угроза. Мудрость вкупе с бессмертием – это, видимо, чересчур; а в итоге перед нами возникает занятный образ пугливого бога.

Мне могут возразить, что бог вовсе не боялся мудрых и бессмертных людей, он просто не хотел, чтобы Адам стал бессмертным и тем самым преступил через божий запрет. В таком случае у нас получается не менее занятная картинка: бог накладывает запрет, который может быть нарушен.

Как бы ни интерпретировать эту часть легенды, создание ее относится к тем далеким временам, когда боги больше походили на людей и обладали чисто человеческими недостатками (вспомним богов в гомеровском эпосе), а жрецы вавилонской эпохи еще не успели создать тексты, рисующие образ трансцендентного и всемогущего бога.

133. Существа, охранявшие вход в рай, именовались «херувами» («керубами»). «Херув» – это форма единственного числа. В еврейском языке множественное число образуется добавлением суффикса «им», таким образом, слово «херувим» (несмотря на то что в русском переводе дело выглядит так, будто рай охраняет одно-единственное существо) обозначает некоторое количество стражников.

Библейские авторы никак не определили херувимов, ни разу не дали их описания. Эти существа упоминаются и в других местах Библии, и мы можем сказать о них с определенностью только одно: херувимы – это крылатые и, вероятно, очень страшные создания.

Возможно, херувимы символизируют стихии, и тогда их следует рассматривать как демонов бури. Первобытный человек трепетал перед бурей (впрочем, мы и сейчас боимся грозы) и склонен был рассматривать штормы как прямую деятельность свирепого и разъяренного божества. Ветер невидим и обладает сверхчеловеческой силой, а ведь и то и другое качество – это атрибуты бога.

«Дух божий», о котором говорится во втором стихе первой главы книги Бытие, – это тот же бог, который в образе ветра носится над водами хаоса. Если бог рассержен, то ветер, воплощающий его, превращается в яростную бурю.

Во Второй книге Царств (22:8– 16) гнев бога изображен в виде разгула стихий: землетрясения, извержения вулканов, ураганы. Одиннадцатый стих гласит: «И воссел на Херувимов, и полетел, и понесся на крыльях ветра».

134. Если херувимы – это демоны бури, тогда «пламенный меч обращающийся», скорее всего, молния.

135. Здесь подразумевается, что сад Едемский, или, как его иначе называют, «рай земной», существует и поныне, только он сокрыт от глаз и прячется за сплошной стеной грозовых облаков: любой, кто приблизится к раю, будет немедленно испепелен молнией.

Это свойственно многим древним мифологиям – изображать некую страну или остров, лежащие очень далеко, в совершенно неизвестном месте где все беды уже позади и где царит всеобщее блаженство. Таковы Елисейские поля у древних греков. Таков остров Авалон в цикле легенд о короле Артуре и рыцарях «Круглого стола».

В средние века роль подобного места взял на себя рай земной – очень легко было вообразить, что он по-прежнему существует в какой-нибудь дальней точке земного шара, о котором средневековые европейцы знали еще очень мало. Данте в своей «Божественной комедии» расположил рай на вершине горы Чистилища, а эту гору он поместил в точке на глобусе, диаметрально противоположной Иерусалиму. (На самом деле точка, диаметрально противоположная Иерусалиму, лежит в южной части Тихого океана, примерно в 800 милях к северо-востоку от северной оконечности Новой Зеландии.)

Теперь, когда Земля тщательно исследована, совершенно ясно, что никакого рая земного на ней нет. И все же те люди, кто никак не хочет расстаться с этой концепцией, вполне могут вообразить, что он тайно перенесен на другую планету, или на небеса, или даже, что он все-таки существует на Земле, но, благодаря стражникам-херувимам, невидим для человеческого глаза.