"Очень уж краткая история человечества с древнейших времен до наших дней и даже несколько дольше" - читать интересную книгу автора (Бестужев-Лада Игорь Васильевич)
Глава 4 Античная цивилизация
Мы выделяем античную (греко-римскую) цивилизацию в отдельную главу только на том основании, что мы, европейцы, — дети именно этой цивилизации, а все предшествующие ей цивилизации — «бабушки» и «дедушки» античной. Собственно, мы, русские, — скорее ее «племянники» — по родству нашей евразийской цивилизации (через византийскую) с западной, прямой наследницей античной. Но западная цивилизация последние полторы тысячи лет (сразу после крушения античной) — лидирующая в мире. И поэтому излагать историю человечества в каком-то ином ракурсе было бы, на наш взгляд, неправильным.
Итак, чтобы взглянуть на человечество с высоты современности, надо сначала отправиться на 2500 лет назад в Средиземноморье, где начало складываться то, что мы сегодня отождествляем с обобщенным понятием «Запад», то, чьи достижения в большинстве своем не превзойдены до сих пор.
Мой восторг от прочитанной в детстве «Одиссеи» был испорчен в самом финале книги описанием казни рабынь, грешивших с женихами Пенелопы. Их-то за что?! Даже ребенком я понимал, что они — рабыни. Значит, грешили не по своей воле. Значит, казнены несправедливо.
Тут же мне вспоминалась популярная русская песня, часто исполнявшаяся за стеной подвыпившей компанией соседей: «…и за борт ее бросает в набежавшую волну!» Ее, беззащитную девушку, даже подростка, можно сказать, ребенка. И кто? Вождь крестьянского восстания, в честь кого переименована улица в Москве, ведущая к Лобному месту. Где его казнили. И где я собственноручно казнил палачей на красочной почтовой открытке, посвященной этому событию.
Но за убиенными рабынями стояло все величие «Одиссеи». А за «Одиссеей» — величие «Илиады».
А за пьяным убийцей-хулиганом — только пьяная компания, из таких же хулиганов состоявшая. Да еще зря испорченная почтовая открытка.
Возникал вопрос: можно ли уважать народ, который по сию пору с сочувствием и восторгом воспевает такую гнусность?
Лишь спустя много лет появился ответ: глагол «уважать» здесь ни при чем. Это — твой народ. Как говорится, плоть от плоти. Можно ли «уважать» или «не уважать» свою руку или ногу? Не правильнее ли постараться понять, почему люди вели себя так в то или иное время. И постараться подражать хорошему. И осуждать в душе плохое. Это и будут те самые уроки истории, ради которых ходят на уроки истории в школе.
Если попытаться изобразить графически суть любой из цивилизаций Древнего мира, то самая верная картина будет выглядеть примерно так: распростертый в пыли у ног владыки раб и владыка, надменно попирающий распростертого раба ногою. Своего рода диалог. Точнее, образ жизни.
И вот родилась цивилизация, которая в социальном плане выглядит совсем иначе. Это скорее несколько спорящих между собою людей. Пусть один надменен — другой отвечает ему насмешкой, а то и угрозой. Пусть один пытается повелевать — другой возражает, а то и обнажает в ответ оружие. Картина, конечно, получается тоже не идиллическая. Но в ней проглядывает то, чего не видно в первой: Чувство Человеческого Достоинства, отсутствующее во всех цивилизациях, кроме западной.
На протяжении второго тысячелетия до н. э. в разных местах благодатного Средиземноморья стали возникать общества, которые уже трудно было относить к варварским, но которые — просто в силу окружающей географической обстановки — еще не могли создать полноценные цивилизованные государства. Здесь не было ни Нила, ни Тигра с Евфратом, ни Инда с Гангом, ни Хуанхэ с Янцзы, ни обширных пастбищ в горных долинах. Поэтому скотоводство и земледелие могли существовать лишь в очень ограниченных масштабах, но уже достаточных для возникновения городов, окруженных стенами, дворцов, ремесел, искусства — словом, всего, чем государство отличается от первобытной общины. Хотя сильнейшие общинные взгляды сохранялись еще не одно столетие, они мало-помалу уступали место разложению общества на богатые и знатные семьи, с одной стороны, и основную массу рядовых общинников — с другой.
Первые города-государства такого типа образовались в начале второго тысячелетия до н. э. на острове Крит и в Южной Греции (Кнос, Микены и другие). Они просуществовали почти тысячелетие, прежде чем в Грецию с балканских долин спустились греческие племена — ионийцы, ахейцы, эолийцы, позже дорийцы и другие. Они завоевали весь юг Балканского полуострова.
Союз греческих племен вел войны с туземными племенами даже за пределами Пелопоннеса, в восточных районах Средиземноморья. Самая знаменитая из них — десятилетняя осада городка Троя в Малой Азии.
Специалисты высчитали точные даты осады: 1194–1184 годы до н. э.
Здесь мы встречаемся с сюрпризом № 1. Оказывается, «цари» греков и троянцев были вовсе не царями, а «басилевсами», то есть племенными вождями, и ничего государственного ни с той, ни с другой стороны еще не было. Лишь одолев соперников и расселившись на захваченных землях, греки принялись обустраивать свои государства. И тут нас ждет сюрприз № 2. У греков не было возможностей строить города-гиганты на сотни тысяч жителей (включая рабов), подобно Вавилону. Сам собой сформировался оптимальный для данных условий небольшой город (полис): несколько тысяч (максимум — несколько десятков тысяч) полноправных граждан-воинов плюс по меньшей мере еще столько же женщин плюс гораздо больше детей и рабов. Такие города-полисы оптимально сочетали преимущества общины (общее собрание граждан) и государства (управление, налоги, армия) и стали примером образования государства из общины. Исторический опыт показал, что союз нескольких таких полисов в состоянии отстоять свою независимость в борьбе с самым сильным противником.
Свои претензии на власть в полисах заявили богатые и знатные семьи вождей (или бывших вождей). Они были лучше вооружены, могли подкупить сторонников, а главное, лучше организованы. Поэтому во многих полисах установилась олигархия («власть немногих», то есть тех самых богатых и знатных). Естественно, не обходилось без злоупотреблений. Но, как мы уже говорили, полис — не Вавилон. Здесь два-три десятка тысяч граждан могли собраться на площади и проголосовать, допустим, против олигархов. Обычно народ (демос) выдвигал вождя (тирана — в те времена это не обязательно был злодей-узурпатор) и устанавливал демократию («власть демоса»).
 |
В самом развитом виде демократия предусматривала регулярное народное собрание (в Афинах оно называлось экклесия), ответственное перед ним правительство (десять стратегов, отвечавших за самые разные стороны жизни государства, например один отвечал за армию, другой — за флот и так далее), наконец, несколько коллегий суда присяжных, чтобы затруднить подкуп (не сообщалось, в какую коллегию попадет твое дело). В совокупности, как увидим, такое разделение властей дало эффект, о котором можно лишь мечтать и к которому нужно бы стремиться.
Древнегреческая демократия до сих пор является недосягаемым идеалом для человечества. Конечно, ее не следует идеализировать. В ней имели место и недостатки, и злоупотребления, и неравноправие «неграждан», и рабство. На нее постоянно покушались то олигархи, то корыстные тираны. Но при всем том она показала такие чудеса, что мы вправе считать ее саму по себе сюрпризом № 3.
Три сюрприза вполне закономерно породили четвертый. Над разрозненными крошечными (по азиатским масштабам) греческими полисами нависла тень огромной персидской империи, только что подмявшей под себя весь Ближний Восток и Египет. Греческие города на побережье Малой Азии выразили покорность Персии без боя. А в самой Греции полисы заупрямились (Чувство Собственного Достоинства!). Поэтому Грецию персы решили завоевать, и мало кто сомневался в успехе такого предприятия: уж слишком неравные были силы.
В 492 году до н. э. персидский царь отправил в Грецию огромный флот из нескольких сот галер. Но сильный шторм разметал их у Афонского мыса, причем сотни галер затонули. Это было словно предзнаменование, которому в Персии не поверили.
В 490 году царь повторил поход. Он отправил в Грецию 60-тысячную армию, которая высадилась у селения Марафон менее чем в полусотне километров от Афин и которой могли противостоять только 10 тысяч афинян и тысяча их союзников из Платеи (остальные греческие полисы заняли выжидательную позицию).
Казалось, греки обречены. Но персидская армия состояла из наемников и подневольных ополченцев из покоренных племен, а греческая — из лично знавших друг друга «гетер» (товарищей), которые сражались за Родину. Греческое войско применило невиданную тогда тактику: оно построилось в шеренгу (фалангу) и, запев боевой гимн, устремилось на врага, охватывая его с двух сторон — это при шестикратном превосходстве противника! При этом греческие копьеносцы действовали не в одиночку (как персы и все тогда воины всех других армий), а слаженно: один наносил удар, пробивая щит неприятеля и делая того беззащитным либо заставляя отбить удар и тем самым «открыться», а другой разил наверняка. Несколько минут такой резни — и более полусотни тысяч персов в панике бросились спасаться на свои корабли, оставив на поле битвы 6400 трупов. Греки потеряли 192 человека.
Как мы знаем, один легендарный древнегреческий воин пробежал 42 километра 195 метров из Марафона в Афины, чтобы сообщить согражданам о победе. С 1896 года бег на эту дистанцию включен в программу Олимпийских игр.
Десять лет персы не могли прийти в себя от такого позора. Умер один их царь, на престол вступил другой. Он решил сделать третью попытку. В 480 году до н. э. армия и флот персов двинулись на Грецию в третий раз. На этот раз к Афинам присоединились Спарта и несколько других полисов. Триста спартанцев заняли оборону в узком Фермопильском ущелье. Но их обошли с тыла, и они все героически пали в бою. Значительная часть территории Греции была опустошена, но греческий флот в бою у острова Саламин наголову разгромил персидский. А в следующем году при городе Платеи произошло второе, и последнее в этой войне сражение. Персы выставили 120-тысячную армию, к которой добавили 50 тысяч греческих наемников из городов Малой Азии. На них двинулась уже не 10-тысячная, а 80-тысячная фаланга. Сорок тысяч персов бежали еще до начала сражения. Из остальных спаслись только три тысячи. Остальные были перебиты. Вскоре на море был вторично разгромлен персидский флот. И персам пришлось заключить мир, признав независимость греческих полисов на Балканах.
Неожиданную для мира того времени победу греков над персами мы вправе назвать сюрпризом № 4. Но и он оказался не последним.
Сюрприз № 5: небывалый взлет древнегреческой культуры после победы над персами — как у русских после Отечественной войны 1812 года. Недаром это время зовется «золотым веком древнегреческой культуры». И вновь подчеркнем: достижения его во многом не превзойдены до сих пор. Назовем главные из них.
Блестящим памятником античной культуры являются так называемые Семь чудес света, из которых только одно (египетские пирамиды) относится к Древнему миру. Остальные шесть — продукт античности: террасные («висячие») сады Семирамиды в Вавилоне (VII век до н. э.); храм Артемиды в Эфесе (около 550 года до н. э.); Мавзолей в Галикарнасе (середина IV века до н. э.), статуя Зевса в Олимпии (около 430 года до н. э.); Колосс Родосский (около 292–280 года до н. э.); Александрийский маяк (около 280 года до н. э.). Как известно, сохранились лишь пирамиды. Ни одна попытка в последующие века — до нашего времени включительно — создать хотя бы проект «восьмого чуда света» так и не увенчалась успехом.
Пожалуй, самую высокую оценку античной цивилизации дали наиболее образованные из ее ближайших потомков, которые стремились не превзойти ее достижения (это не во всем удалось даже нам), а хотя бы возродить что-то из достигнутого ренессансом античности.
Сюрприз № в: на волне экономического подъема и общего воодушевления греков после победы над персами резко возросла греческая экспансия в Средиземноморье и Причерноморье. Греки и до этого щепетильно относились к перенаселенности своих полисов и при малейших ее признаках предпочитали переселять людей в колонии — первоначально на острова Эгейского моря и западное побережье Малой Азии. Теперь они принялись заселять весь регион от восточного побережья будущей Испании, Южной Италии и Сицилии до Ливии и Египта, а также все побережье Черного и Азовского морей (более сотни крупных колоний).
Греческая фаланга к тому временам уже стяжала себе ореол непобедимости. Не отставал от нее и неизменно победоносный греческий флот. К первоначально небольшим галерам (по 25 гребцов с каждого борта) добавились морские гиганты с сотнями гребцов в несколько рядов весел. Корабли противника не выдерживали ударов греческих таранов, а оказавшихся в воде добивали лучники с палубы корабля-победителя.
Самым сильным из греческих флотов был афинский. Афины же держали союзную казну. И естественно, став хозяевами положения, диктовали политику. Словом, сделались чем-то вроде современных Соединенных Штатов с тем же мировым господством, только в масштабе Средиземноморья. Такое никогда — ни в древности, ни в наши дни — добром не кончается. И здесь нас ждет седьмой, последний, сюрприз — самый неожиданный из всех предыдущих.
К югу от Афин, на полуострове Пелопоннес, после гибели Микен возвысился город-государство Спарта с весьма своеобразными условиями, существенно отличавшими его от Афин и других греческих полисов. Спартанцы поселились на земле своих предшественников — илотов, коих они превратили в своих крепостных и у коих они забирали большую часть урожая. Илоты отчаянно сопротивлялись, и, чтобы держать их в повиновении, потребовалась особая социальная организация государства. Спартиаты сплотились в военную коммуну, члены которой проводили все время в совершенствовании своего боевого мастерства. Эта высококлассная профессиональная армия содержалась за счет илотов. Спартанцы периодически проводили карательные экспедиции (криптии) против илотов, чтобы держать тех в постоянном страхе и заодно воспитывать у подрастающего поколения беспощадность к врагу. Физически ущербных младенцев-мальчиков, которые не могли стать воинами, умерщвляли.
Спарта традиционно соперничала с Афинами во влиянии на другие греческие города. Как мы видели, она даже предпочла нейтралитет во время первого персидского похода на Греции и стала союзником Афин, лишь когда убедилась в смертельной опасности для себя. Но когда персов выдворили из Греции, старое соперничество обострилось, и дело вскоре обернулось внутренней войной. Политически линия раздела проходила по всей Греции между проафинскими демократами и проспартанскими олигархами, обладавшими всюду большим влиянием. Более сорока лет тянулись Греко-персидские войны (492–449 годы до н. э., если считать с первого, неудачного похода персов). И почти тридцать лет шла так называемая Пелопоннесская война — изнурительная война на измор между Спартой и Афинами (431–403 годы до н. э.). Спартанская армия была, безусловно, сильнее, и дело быстро дошло до осады Афин. Но афинский флот держался дольше. Спарте пришлось затратить немалые усилия, чтобы построить столь же мощный флот и победить Афины и на море.
Но практически судьбу войны решила общая нелюбовь большинства греческих полисов к гегемонии Афин — совершенно так же, как сегодня во всем мире недолюбливают США, даже их союзники.
Но самое ужасное, что Пелопоннесская война — в отличие от Греко-персидских войн — была по сути
Что такое победа одного города-полиса над другим, своим соседом? Чаще всего — это массовое убийство всех, кого нельзя продать в рабство, дымящиеся руины на месте только что процветавшего города. Реже — тысячи жителей, угнанных на продажу в рабство, изнасилованные женщины, разрушенные семьи. Эти ужасные картины очень живописно реконструирует в своем великолепном романе «Таис Афинская» И. А. Ефремов. И такое случалось множество раз на протяжении почти тридцати лет!
То, чего не смогли сделать с Грецией персы, сделали сами греки, и сделали собственными руками. На протяжении многих десятилетий IV века до н. э. (после Пелопоннесской войны) Греция выглядела, как Россия после Гражданской войны 1918–1920 годов. Хорошо еще, что у персов хватало своих проблем и им в это время было не до греков. Но и без вмешательства персов страна в таком состоянии не может существовать долго.
Такой жалкий упадок после такого блестящего подъема!
Итак, пала гегемония Афин, Спарта пришла в упадок… Но кто-то должен занять их место, поскольку свято место пусто не бывает. Неожиданностью стало то, что место это заняли «полуэллинизировавшиеся» македонские племена из наименее цивилизованной области на севере Греции. Правда, Македония во время Греко-персидских войн и Пелопоннесской войны (а ведь это в совокупности — почти столетие!) сделала немалые успехи в деле усвоения греческой культуры. Главный из них — хорошо подготовленная и усовершенствованная армия. У македонцев фаланга строилась в несколько рядов, причем задние воины клали свои длинные пятиметровые копья-хариссы на плечи передних. Получался гигантский «еж-дикобраз», насквозь пробивавший иглами боевой строй любого противника. Очень скоро это щетинистое существо с блеском продемонстрировало свои убийственные способности.
Полис за полисом обращался в руины или сдавался на милость македонцев, и вскоре вся Греция оказалась в руках македонского царя. Прошло совсем немного времени, и великолепная военная машина македонцев нашла новое применение! Греческие колонии на западном берегу Малой Азии продолжали платить дань персидскому царю. Стало быть, — поход на Персию!
И не беда, что персидская армия вчетверо превосходила македонскую численностью. Не беда, что персидская армия по меньшей мере на четверть состояла из греческих наемников, использовавших в сражении вроде бы ту же самую греческую фалангу. Грек, сражающийся за деньги, и грек, сражающийся за «Великую Грецию», — это два разных грека. А все, кто не-греки, — это просто племенные ополчения, рассыпающиеся в прах перед регулярной армией. А македонская регулярная армия была самой организованной армией своего времени. Требовался только талантливый полководец, чтобы использовать все преимущества македонской фаланги. И такой полководец — юный сын македонского царя — нашелся.
Весной 334 года до н. э. тридцать тысяч македонских пехотинцев и пять тысяч всадников переправились через Геллеспонт и вторглись в Малую Азию. Им противостояло примерно столько же персов плюс две тысячи греческих наемников. Греческая конница опрокинула персидскую, фаланга разгромила наемников (их уделом стало рабство в Греции), и персы панически бежали. На следующий год произошло сражение с главными силами персидского царя. Снова фаланга разгромила наемников, а конница прорвалась к ставке царя. Царь бежал, за ним все войско (вчетверо превосходившее македонцев по численности). Затем македонцы штурмом взяли несколько городов Финикии и Палестины, а египетский сатрап персидского царя сдался без боя.
В 331 году до н. э. наступление македонцев продолжилось. Форсированы Тигр и Евфрат. Персидский царь попытался решить судьбу войны еще в одном генеральном сражении. Соотношение сил — примерно то же (четырехкратное в пользу персов). И судьба сражения — та же (в пользу македонцев). Македонцы ударным «кулаком» пробили брешь в боевом порядке противника, и персидский царь снова бежал, за ним все войска. Персидские сатрапы убили своего царя, ставшего «лишним» в начавшейся агонии. Затем македонцы завоевали Среднюю Азию, и на месте Персидской державы появилась Греко-македонская империя, которая простиралась от Египта до Индии. Была сделана попытка захватить и Индию. Но армия застряла в индийских джунглях под градом стрел невидимых лучников. Солдаты устали и не видели перспективы (что там, за Индией? Бог весть…).
И армию, так блестяще начавшую и завершившую свой поход, постигли ужасные бедствия — словно в наказание за бездумную авантюру. Ибо великий полководец оказался никудышным государственным деятелем. Сначала обескровленная сражениями армия без воды и пищи с величайшим трудом прошла через пустыню от Инда к Евфрату и Тигру. Затем несколько лет она бессмысленно бездействовала в Месопотамии, в центре новообразованной империи. В 323 году до н. э. последовала внезапная смерть полководца, на личности которого, собственно, и держалось все предприятие. Началась яростная борьба за власть среди его приближенных, в ходе которой погибли любимые жена и сын полководца. И затем — почти две сотни лет прозябания разорванной на куски греко-македонской державы. В ожидании своего завоевателя.
Конечно, по сравнению с только что закончившейся героической эпохой состояние Греции было жалким, но оно было никак не хуже ее бедственного положения в ходе Пелопоннесской войны. Но при этом никуда не делась греческая культура. Были построены великолепные города, дворцы, библиотеки. Первый звездный атлас неба чего стоит! Напомним, что именно в эти два столетия были построены два последних из Семи чудес света. И что эти два столетия вошли в историю мировой культуры под гордым названием «эллинизм». В признание заслуг греков, а не кого-нибудь еще, за это развитие именно их культурных достижений.
А теперь переходим ко второй части античной цивилизации — кстати, сыгравшей в культуре России вряд ли намного меньшую роль, чем Греция. Во всяком случае порой складывается впечатление, что многие цензурные слова у нас (включая само слово «цензура») — если не из Греции, то именно оттуда.
Абсолютная истина в последней инстанции: Ирония Истории сильнее, чем Наука Истории и Философия Истории вместе взятые. Иногда даже кажется, что История состоит из одной Иронии, то есть насмешки над человечеством.
Если бы сегодня какой-нибудь оголтелый фантазер принес в редакцию рукопись, где описывалось бы, как работу отстающего студента представили на соискание премии в Нобелевский комитет или как хилый замухрышка, которого шпыняли все кому не лень, вдруг стал чемпионом мира по боксу, его выставили бы за дверь без объяснений. В лучшем случае объяснили бы, что такой вздор не укладывается даже в рамки фантастики.
Между тем нечто подобное произошло две с лишним тысячи лет назад, во второй половине первого тысячелетия до н. э., в самой сердцевине Средиземноморья. В то время как на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке разыгрывались гремевшие на весь цивилизованный мир (кроме разве что Китая) героические и трагические события, описанные выше, — Апеннины, равно как и Иберия (нынешняя Испания), являли собой жалкое захолустье, в котором не происходило ничего заслуживающего внимания историка.
Так, на территории современной Италии увязли в непрерывных войнах за земли, рудники и рабов три разбойника.
Первый разбойник — греческие колонии, раскинувшиеся по берегам Южной Италии и Восточной Иберии. В Южной Италии и Восточной Сицилии их было настолько много, что эта область, в отличие от метрополии, именовалась Великой Грецией. В силу разрозненности эти колонии, как и метрополия, были слабы, и у них со временем появились два соперника, постоянно досаждавшие им.
Главный соперник (и это второй разбойник) — город-государство Карфаген (в переводе на русский — Новгород), основанный в 825 году до н. э. выходцами из финикийского города-государства Тира. Постепенно карфагеняне завоевали все северное побережье Африки почти до самого у Египта, а также южное побережье Иберии, Западную Сицилию, Сардинию, Корсику, Балеарские и прилегающие к ним острова. Их экспансия набирала силу от века к веку, и противостоять ей было практически некому.
Третьим разбойником были племена Средней и Северной Италии: япиги, оски, латины, этруски, лигуры, умбры, сабеллы, венеты, кельты и другие. Заметим, что латины относились к числу наименее значительных и не шли ни в какое сравнение, скажем, с этрусками или кельтами. Все эти племена находились на разных стадиях разложения первобытной общины. У них выделилась племенная аристократия, появились вожди, носившие гордое имя «правитель» (у латинов, например, «рекс», а его супруга — «регина»). Их по традиции часто именуют «царями» — как мы делали это выше по отношению к персидским и иным монархам, — но цари (Цезарь, Кесарь, Кайзер) появились чуть ли не тысячелетием позже и отличались от «рекса» тем, что царь правил государством, тогда как за «рексом» мог стоять всего лишь совет старейшин племени.
Но в качестве грабителей-разбойников перечисленные племена ничуть не уступали цивилизованным грекам и карфагенянам.
Наиболее сильным объединением племен на Апеннинах были невесть откуда взявшиеся этруски (возможно, они стали результатом смешения нескольких племен).
Они овладели большой областью Тоскана к северу от Рима и подчинили себе племена от Рима до Неаполя, а также в бассейне реки По, за что историки стали образно именовать их «федерацией». Эта «федерация» в крошечном городке под названием Рим установила правящую династию одного из подчиненных племен — латинов.
Как господствующие иноземцы, этруски, видимо, долго (больше столетия!) держали латинов, что называется, «в черном теле». И те наконец восстали. Поводом к восстанию, согласно исторической легенде, послужило насилие сына «рекса» над одной из знатных женщин, которая покончила с собой, воззвав к мщению.
Этруски, которые были уже «умирающим» народом, столкнулись — в лице латинов — с народом «рождающимся». И пали жертвой своего «старения».
Иноземное иго было свергнуто, и в 509 году до н. э. город Рим стал республикой. Но так как любая республика «без царя в голове» — нежизнеспособна, римляне создали свое собственное государственное устройство, заимствованное впоследствии многими государствами мира.
Высшей государственной инстанцией стал совет старейшин (сенат), количество членов которого постепенно увеличилось с 300 до 900. Правительство возглавляли два консула, которые избирались ежегодно и правили поочередно (чтобы не допустить возврата тирании). Консулы назначали чиновников по разным секторам управления государством и были полностью подотчетны сенату, который одновременно являлся и высшей судебной инстанцией. Эта система оказалась, как увидим, очень эффективной при сложившихся обстоятельствах. И сделалась беспомощной (через несколько столетий), когда обстоятельства изменились.
Уже давно миновало героическое прошлое Греции. Уже раскололась великая греко-македонская держава. А римляне все еще пребывали в ничтожестве несильного, попираемого соседями племени где-то на задворках Апеннин.
Преимущества нового государственного строя сказались не сразу. Латинам пришлось выдержать длительную борьбу с этрусками, отразить несколько нападений соседей, причем в одном случае они спаслись чудом: нападавшие всполошили гусей, и те своим гоготанием подняли на ноги уснувшую стражу. Латинам также пришлось пережить несколько тяжких поражений, откупаться от торжествующих победителей, выдержать унизительную процедуру прохода, согнувшись, под копьями противника. Забегая вперед, отметим, что римская армия дважды была почти целиком уничтожена в сражениях. Но встали новые бойцы, которые сумели победить первоклассных профессионалов. Потому что сражались за родной город, потому что — как и у греков — главным всегда было Чувство Человеческого Достоинства, исчезавшее у высокого профессионала, если он был всего лишь наемником или рабом своего господина.
Сохранилась легенда о подвиге захваченного в плен римлянина. Его уже собрались подвергнуть пыткам, чтобы склонить к предательству. Но он добровольно положил руку в костер и выдержал неимоверную боль, чтобы показать верность Родине. Думается, в этой легенде — ключ к тайне будущих побед Рима.
Стоит добавить, что попутно римляне сделали один важный шаг вперед в военном и военно-морском искусстве.
Они отказались от греческой фаланги, как от слишком громоздкой и неповоротливой. Свою армию римляне разделили на легионы (полки) численностью от 4,2 до 6 тысяч воинов каждый. Легион представлял отдельную войсковую часть и мог вести боевые действия самостоятельно. Где бы он ни останавливался — хоть на одну ночь, он обустраивал укрепленный лагерь и застигнуть его врасплох было практически невозможно. Первоначально легионов было всего четыре, и этого оказалось вполне достаточно для масштабов Апеннинского полуострова. Позднее количество их перевалило за тридцать, — и с такой армией Рим стал господином мира.
Легион делился на манипулы (батальоны) по две центурии (сотни) в каждой. Перебрасывая подвижные манипулы на главное направление удара, римляне легко достигали численного перевеса, необходимого для прорыва, и добивались победы.
Изменилось и вооружение. Щит стал огромным и надежно защищал от стрел. А копье (пилум) стало коротким и тяжелым. Его бросали в противника за три-четыре метра до него. Попадал пилум в незащищенное место — противник выбывал из строя, попадал в щит — щит опускался к земле, и противник становился незащищенным. Оставалось добить его коротким мечом — фехтовальная подготовка у легионера отличная. А справа и слева — надежные товарищи, готовые помочь, ежели что. И со временем римская армия стала непобедимой.
Один легион был способен обратить в бегство многократно превосходившие его по численности отряды варваров. Чувство Человеческого Достоинства не позволяло бежать с поля боя при самом невыгодном соотношении сил. Легионеры боялись позора сильнее, чем децимации — казни после боя каждого десятого из той центурии, которая бежала под напором врага.
В отличие от греков, римляне изначально были сухопутным народом, и им было неуютно в морском бою. Но и тут нашелся выход. Были изобретены так называемые вороны — абордажные мостики с острым крюком. Увернувшись от таранного удара, римская галера становилась борт о борт с противником, на палубу вражеского корабля перекидывался мостик, и легионеры устремлялись по нему в атаку. А дальше все шло, как на «твердой» земле.
А дальше Рим стал напоминать Московскую Русь времен Ивана Калиты. Где силой, где хитростью, где подлостью римляне подчинили себе один за другим все этрусские города, а за ними последовали города и других племен. Где не получалось подчинение — предлагался выгодный «союз» (оборачивавшийся наделе тем же подчинением). Римлянам повезло: греческие города на востоке Сицилии и в Южной Италии ввязались в длительную войну с Карфагеном. И это время было использовано Римом на все сто процентов.
Но всякому везению приходит конец. Греческие города в Южной Италии решили наконец обратиться против гораздо более грозного для них врага, чем Карфаген. Они призвали на помощь выдающегося греческого полководца — царя Эпира — небольшого царства на северо-западе Греции. В 280 году до н. э. он высадился в Италии и в первом же сражении разбил римлян. Но, как мы уже знаем, римлян можно было разбить и раз, и два, но ни разу — победить. Второе сражение в 279 году тоже закончилось победой царя Эпира. Той самой, после которой он произнес свои знаменитые слова: «Еще одна такая победа, и я останусь без войска» (военное искусство римлян росло, а потери их врага — не восполнялись). На несколько лет царь Эпира отвлекся войной с карфагенянами в Сицилии. А когда в 275 году вернулся в Италию и дал римлянам третье сражение — был разбит и вскоре погиб.
 |
Теперь вся Италия до реки Рубикон, за которой простирались земли галлов, была под Римом.
Настала очередь Карфагена.
Римляне потратили на уничтожение Карфагена более столетия (если точнее — 118 лет, с перерывами). Они провели с этой целью три так называемые Пунические войны — римляне называли карфагенян пунами — в 264–241, 218–201 и 149–146 годах до н. э.
Первая война началась из-за того, кому владеть Сицилией. С помощью греческих инструкторов римляне создали огромный флот (120 галер!) и, успешно используя «ворон», одержали ряд побед. Воодушевленные этими успехами, римляне высадились в Африке и двинулись на Карфаген. Однако карфагеняне привлекли греческих наемников и их руками разгромили римлян. К тому же сильный шторм разметал римский флот. Казалось, все кончено. Но не с теми связались! Римляне построили новый флот, и все началось сначала. Более двадцати лет шла война «на измор». Наконец, в 241 году под Карфагеном вспыхнуло крупное восстание рабов (о нем можно прочесть в лирическом романе Г. Флобера «Саламбо»), и пуны запросили мира. Карфаген потерял Сицилию. А римляне под шумок прихватили еще и Сардинию с Корсикой. Взамен они дали согласие на захват карфагенянами Иберии. Но захватчики надолго застряли в этом диком тогда краю.
В этот момент для карфагенян начался период длительного везения. У них появился полководец, не уступавший талантом македонскому. Он предложил поразить врага (римлян) в его собственной берлоге (Риме). В 218 году до н. э. огромная карфагенская армия (80 тысяч пехотинцев, 12 тысяч всадников, 37 боевых слонов, игравших роль тогдашних танков) прошла восточным берегом будущей Испании и южным берегом Франции, переправилась в Италию через снежные кручи Альп. Потери карфагенян были огромны: до Италии добрались всего двадцать тысяч пехотинцев и шесть тысяч конников, почти все боевые слоны погибли. Казалось, авантюрная затея провалилась (она и закончилась провалом — только через много лет). Но на сцену вновь дважды выступила Ирония Истории, и Рим дважды оказался на краю гибели, прежде чем авантюра пришла к закономерному гибельному концу.
Сначала карфагеняне дважды разбили римлян, а затем, обойдя с тыла их лагерь у Тразименского озера, уничтожили римскую армию почти целиком. Рим собрал новую армию: восемьдесят тысяч пехотинцев и шесть тысяч всадников. Карфагеняне тоже получили подкрепление, но оставались вдвое слабее противника: сорок тысяч пехотинцев и четырнадцать тысяч всадников. Этот недостаток был с лихвой возмещен военным талантом их полководца. Под городком Канны карфагеняне поставили в центр своего боевого порядка союзников — иберов и галлов. Римляне начали теснить их, углубились в боевые порядки врага и… оказались в ловушке: на них со всех сторон обрушились карфагенские воины. Это была не битва, а бойня: в считанные минуты толпу деморализованных римлян перерезали, как баранов. Битва при Каннах вошла в военную историю как образец военного искусства.
После этого карфагеняне вроде бы сделались хозяевами всей Италии и даже подступили к стенам Рима. Но они воевали далеко от своих баз, а римляне — у себя дома. Почти пятнадцать лет продолжались безнадежные для карфагенян военные действия. В 202 году их предали союзники, они потерпели поражение и вынуждены были заключить мир, по которому Карфаген терял все свои заморские колонии, выплачивал огромную контрибуцию, передавал Риму своих боевых слонов и военный флот и вообще становился зависимым от него.
Теперь Карфаген был обречен, и его уничтожение становилось только вопросом времени. Один из римских сенаторов вошел в историю тем, что каждое свое выступление в сенате (о чем бы он ни говорил) заканчивал фразой: «А Карфаген должен быть разрушен».
Повод для третьей войны нашелся лишь через полстолетия. На сей раз у карфагенян не было никаких шансов на победу, и они выразили готовность сдаться на милость победителя. Римляне потребовали сдать оружие. Карфагеняне выполнили требование. Тогда римляне потребовали, чтобы карфагеняне оставили город, который будет разрушен. Это означало рабство. И тогда пуны совершили акт отчаяния. В срочном порядке они выковали новое оружие, и началась более чем двухлетняя героическая оборона Карфагена. Город пришлось брать квартал за кварталом, дом за домом. Наконец его разрушили весь, сожгли и плугом провели борозды в знак того, что это место предано проклятию. В таком виде оно и дожило до наших дней и служит объектом посещения для туристов, приезжающих в Тунис.
Задолго до того, как пал Карфаген, было покончено с Грецией. Собственно, самих греков и не требовалось покорять. Они уже были покорены македонцами и по части социальной апатии (политического безразличия) вполне могли бы соперничать с россиянами начала XXI века. Требовалось сменить македонскую гегемонию римской — только и всего. Что и было сделано тремя походами в Македонию (205, 197, 168 годы до н. э.).
Кстати, во время одного из этих походов пострадало современное человечество. Чтобы возглавить армию, требовался подходящий консул. Консулов, как уже говорилось, переизбирали ежегодно, с Нового года. Новый год начинался у римлян, как и у многих нормальных людей того времени, с марта, что было связано с весенним солнцестоянием. Но на дворе стоял январь, отсрочка до марта грозила осложнениями, и римский сенат, ничтоже сумняшеся, волевым порядком перенес Новый год с марта на январь. К солнечному календарю это не имеет никакого отношения. Типичное политическое жульничество. Но консулы были избраны, поход состоялся, а мы сегодня вынуждены встречать Новый год в ничем не примечательный день среди зимы.
Таким образом, за какую-то сотню с небольшим лет (если начинать с подчинения Риму всей Италии) в Средиземноморье вместо заурядного полиса, каких в Италии были десятки, появилась держава, простиравшаяся от Иберии до Малой Азии и претендовавшая на мировое (в тогдашних масштабах) господство.
Правда, римляне не подозревали, что у них, как у сегодняшних русских, остался еще один враг — увы, непобедимый. Он их и погубил.
Это были сами римляне.
Когда Рим еще не был республикой, а представлял — как и все его соседи — союз племен, находившихся в последней стадии разложения первобытной общины, он, по преданию, состоял из трехсот родов. Каждые десять родов объединялись в курию, каждые десять курий — в трибу. Это позволяло избежать вырождения племени — невеста и жених не могли принадлежать одному роду. Но этим же определялось и политическое устройство союза. Старейшины родов объединялись в сенат — совет старейшин. И на этом основании (как и у многих других народов Средиземноморья) триста представленных ими родов считались основополагающими, патрицианскими. Однако за несколько первых веков существования Рима там набралось еще множество родов из разряда «пришлых», «мы-сами-не-здешних». В отличие от патрициев, они назывались плебеями (плебсом) и поначалу не имели никаких политических прав, а в экономической жизни вынуждены были полагаться на милость патрициев.
Поэтому ранняя история Рима — это история борьбы плебеев против патрициев за свои права. Надо сказать, плебеи избрали довольно эффективный способ борьбы: чуть что — они дружно покидали Рим и располагались лагерем поблизости. Если вспомнить, что Риму постоянно приходилось воевать с соседями, можно представить себе ощущения брошенных патрициев. Затевались переговоры. Достигался компромисс. В чем в чем, а в этом римляне были большие мастера. И если в области культуры, при всех достижениях, им было далеко до греков, то в области права они были и остаются несомненными лидерами. Недаром же Запад считается наследником не какого-нибудь, а именно римского права.
Так шаг за шагом плебеи почти сравнялись с патрициями в области прав и сформировали единый «римский народ». Разница осталась лишь в степени чванливости новых и потомственных дворян — как у «действительных» и «недействительных» членов российских академий наук. Появились даже специальные должности — народные трибуны (представители триб), которые имели право голоса в сенате и отстаивали интересы плебса.
Следом за плебеями на правовой лестнице стояли «союзники», обладавшие неодинаковыми привилегиями (по принципу: разделяй и властвуй). Затем следовали «чужестранцы» — большей частью торговые партнеры. И наконец, рабы, которых считали не людьми, а разновидностью животных («говорящие орудия»).
Споры шли в основном о земле (кому, сколько выделять) и о налогах. Накал страстей возрастал от столетия к столетию. Кульминация наступила к концу II века до н. э., когда в Риме создались условия, разительно отличавшиеся от минувших времен.
Успешные войны привели к притоку рабов и дани (особенно важную роль играло зерно). Сосредоточение масс рабов в наиболее богатых семьях привело к появлению латифундий — огромных имений, где производилась сельскохозяйственная продукция. А в гавани Рима и Брундизия входили галера за галерой с даровым, награбленным в колониях зерном, которое раздавалось гражданам по ценам ниже рыночных.
Между тем основу легионов Рима составляли граждане-воины, которые после шестнадцати лет службы становились владельцами небольших участков земли. Урожая с этих участков хватало и для прокорма семьи, и для продажи. Но латифундии и раздача зерна по символическим ценам разоряли мелких землевладельцев, которые переходили в ряды безработных паразитов-пролетариев, оставивших свой след в истории — знаменитый лозунг «Хлеба и зрелищ!» Молодежь из таких семей уже не стремилась в легионы. Легионерами становились «мы-сами-не-здешние», что резко снижало боеспособность армии. Правда, происходило все это медленно, почти незаметно. Но в конечном счете кончилось катастрофой.
Некоторые народные трибуны пытались приостановить этот процесс, предлагали законы о раздаче земли легионерам, об ограничении латифундий, об уравнении в правах всех жителей государства (кроме, конечно, рабов). Но алчность у «человека разумного» всегда одолевала голос разума. Трибунов убивали, нарыв разрастался, и в начале I века до н. э. дело дошло до гражданской войны и крупного восстания рабов. Многим выход виделся в личной диктатуре, в «твердой руке». Но среди сенаторов существовала и группировка сохранения прежних республиканских порядков. Мощный конфликт различных интересов и составил суть истории Рима середины I века до н. э.
Требовался достаточно авторитетный и энергичный диктатор, который подчинил бы своей личной власти сенат и все республиканские учреждения Рима, то есть сделал бы республику монархией (империей).
Такой диктатор нашелся в лице талантливого полководца, который только что завоевал Галлию и обрел большую популярность в стране. Он не сразу стал диктатором. Сначала заключил союз с двумя популярными лидерами. Получился триумвират в руках которого постепенно сосредоточилась власть. Затем один из триумвиров умер, а со вторым завоеватель Галлии начал еще одну гражданскую войну. Он победно закончил ее в 44 году до н. э. и стал уже единоличным диктатором, от которого зависели все государственные чиновники. Формально диктатор носил множество высших республиканских званий (консул, префект, цензор и другие), но фактически предпочел неформальный титул «император» (повелитель) — таким возгласом римские легионеры приветствовали своего командующего после одержанной победы.
В том же году в сенате состоялся заговор против диктатора, его убили. Естественно, началась междоусобица. Сложился еще один триумвират, разразилась еще одна гражданская война, длившаяся целых двенадцать лет (43–31 годы до н. э.). Победителем в войне вышел усыновленный убитым диктатором внучатый племянник, холуи которого оставили нам в наследство два переименованных в честь дяди и племянника летних месяца. Он и стал первым в длинной — на целые пять веков — череде римских императоров. Среди них были весьма талантливые государственные деятели (их оказалось немного), и изверги рода человеческого (таковых — несколько), и простые марионетки в руках своей личной охраны (преторианцев).
Три события отметили это полутысячелетие.
Прискорбно-позорны оба разгрома Рима, который с 300 года уже не был столицей империи, перенесенной в Константинополь, и стал провинциальным городом. В 410 году раб по тайному ходу (безо всякого «троянского коня»!) ночью провел банду разбойников в бывшую столицу. Гарнизон, численно превосходивший бандитов, но состоявший, как и вся римская армия к тому времени, из «пришлых», в панике разбежался. Мужчин, не пожелавших стать воинами, резали, как баранов, их жен и дочерей насиловали, дома грабили, крушили и сжигали. Вандалам в 455 году уже мало что осталось пограбить, они просто разрушили все, что под руку попало, и стали в истории именем нарицательным.
А император с двором чуть не столетие трусливо прятался в своей вилле далеко к северу от Рима среди непроходимых болот Равенны. Но в конце концов нашли его и там.
Какое героическое начало и какой позорный конец!
Внешне главной причиной падения Римской империи представляется полная небоеспособность римской армии. Ее тактика осталась прежней, а состав изменился. Вместо римской молодежи, спаянной чувством товарищества и надеждой на получение хорошего участка земли, способного обеспечить благосостояние семьи, в легионы хлынули выходцы из различных племен. Фактически это были уже наемники, которые не выдерживали натиска пассионарных племен, сплоченных единым порывом общины (пусть и находившейся на разных стадиях разложения). Однажды, на Каталаунском поле, такую орду удалось рассеять. На десятках таких полей по Рейну и Дунаю — нет.
Но какова судьба римского народа, где он оказался? Там же, где и нынешние западные народы, — в умирающем, заживо разлагающемся обществе.
…Массаж в знаменитых римских банях. Включая эротический, с разного рода извращениями. Бесконечные пиры, самые изысканные блюда и… страусиное перо, чтобы пощекотать горло, искусственно облегчить желудок и принять новую дозу вкусовых ощущений. Возможно более частая смена секс-партнера (любого пола) — и никаких детей, осложняющих жизнь. Распад семьи и вырождение рода. Еда и питье из
Положит ли такой человек руку в огонь, чтобы показать свое моральное превосходство над врагом? Встанет ли он в строй, чтобы встретить врага в ореоле его непобедимости? Сможет ли он противостоять противнику, который только что полностью уничтожил две армии, гордость и славу отечества? Нет, нет и еще раз нет.
Мы все чаще злоупотребляем словосочетанием «Третий Рим», не давая себе труда задуматься о его содержании. Разве оно относится только к Москве, не ко всему Западу? Разве оно говорит только о маленьком городе, ставшем великой империей и давшем миру еще одну мировую религию?
Не говорит ли оно также о последних днях Первого Рима, когда толпа вандалов безнаказанно громила изнеженных, извращенных, изживших себя и уставших от своей жизни предшественников такого же Третьего Рима?
Мы, европейцы, заявили себя наследниками античной цивилизации. Но не рабовладения же, не галер и не однополой любви, не «рексов» и не императоров.
Мы заявили себя наследниками античной Культуры: философской, научной, художественной, моральной, правовой, политической, религиозной.
О правовой и тесно связанной с ней морально-политической культуре мы уже говорили. О лидерстве римлян в этой области — тоже.
Говорили и о религии.
Но и о других областях есть что сказать.
Очень жаль, что Рим дважды разгромлен варварами. То, что осталось от Первого Рима, свидетельствует, что архитектура его вообще, скульптура и настенная роспись в частности оригинальны и так же бесценны, как и греческие.
В философии римляне развили идеи лучших греческих мыслителей. Прочитайте поэму «О природе вещей». Ничего подобного давно уже не пишут.
Римские поэзия, проза, драматургия — тоже немало внесли в сокровищницу мировой культуры.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |