"Память о будущем" - читать интересную книгу автора (Локамп Пауль)

VIII.

Я положил рюкзак в угол и, присев на кровать, осмотрелся. Небольшая комнатушка, выделенная мне хозяином, на пять звезд никак не тянула. Лежанка, небольшой сундук, рядом с дверью в стенку вбиты три деревянных колышка – вот и вся обстановка. Вместо лампы – тусклое от грязи окошко, выходящее на сторону площади. Скромный гостиничный интерьер будущего. Хотя какие здесь гостиницы? Постоялый двор для бродящих по этому миру охотников и трапперов. Многие из них всю свою жизнь проводят в дороге. Ни дома, ни семьи. Сезон здесь, сезон там – ничего в этом удивительного нет. Всегда существовал определённый процент мужчин, которым дома, в тепле, не сиделось. Даже в самые мирные и цивилизованные времена.

Как я понял, лавки и постоялые дворы не случайно разместились рядом с городской управой. Охрана рядом. В случае набегов отбиться легче. То, что иногда здесь постреливают, я заметил. В заборе, рядом с воротами, было несколько характерных дырок. Помня рассказы Сергея, что стрельба в фактории запрещена, можно предположить, что здесь не всегда тихо.

Постоялый двор – это целое хозяйство, огороженное забором. Ограждение не только от людей, но и от зверей. Иногда, особенно в холодные зимы, волчьи стаи забираются в такие посёлки. Месяца не проходит, чтобы кого-нибудь не задрали. Во внутреннем дворе – две избы. Одна из них, продолговатая двухэтажная коробка, похожая на коровник – сама гостиница, с шестью каморками-номерами на втором этаже. Соседняя – двухэтажная харчевня, она же рюмочная и небольшая лавка «для проезжающих». Без названия и без вывески. Во дворе есть баня, маленький сарай для хозяйственных нужд и загоны для собак. Надо заметить, всё построено добротно – видно, бизнес у хозяина процветает. Когда мы загнали собак в отведённый для них вольер, Сергей ушёл в управу, узнать насчёт работы, а я направился в харчевню – жрать хотелось немилосердно.

За стойкой скучал лысый красномордый толстяк лет пятидесяти. Одет просто – жилет из медвежьей шкуры, вязаный свитер и суконные брюки, заправленные в сапоги. Пожилая женщина, в сером от грязи переднике, подметала комнату, поднимая при этом тучу пыли. Впрочем, это её не волновало – да и хозяина, судя по всему, тоже.

– Здравствуйте, – я облокотился на стойку, – мне бы перекусить с дороги и помыться.

– Перекусить можно, – кивнул хозяин, – погоди немного. Сейчас вот баба освободится и что-нибудь приготовит.

– А как насчёт бани?

– Баня будет вечером. Выпьешь?

– Нет, не хочу.

– Раньше тебя в наших краях не видел. Ты что, с Сергеем охотишься?

– Я сам по себе, – ответил я и осмотрелся.

Низкий закопчённый потолок, большой камин в углу, шесть деревянных столов с лавками и стойка бара – вот и всё убранство этого «ресторана» будущего. Хотя нет, не всё. На стене висело несколько пар рогов и кабанья шкура. Судя по той скорости, с которой женщина убиралась, еду я увижу не раньше, чем через час. Ненавязчивый здесь сервис.

– Пойду город гляну, пока приготовит, – сказал я.

Хозяин молча кивнул и опять уставился в пустоту. Неторопливо они здесь живут. Я вышел на площадь и осмотрелся. В моём представлении городок должен быть поживее. Пока добирались, моё воображение нарисовало нечто среднее между посёлками Дикого Запада и факториями из рассказов Джека Лондона. Ничего подобного! Людей на улицах почти не видно, лишь у одной лавки копошилось несколько человек, разгружая нарты.

Навстречу мне шёл Сергей.

– Ну что, обосновался?

– Да, – кивнул я, – устроился.

– Чем думаешь заняться? – поинтересовался он.

– Не знаю ещё, – пожал плечами я. – Если честно, то думал, что здесь оживлённее.

– Так здесь и есть оживлённее. Чем тебе плохо? – искренне удивился он. – Народу полно. Вечером, когда в рюмочной соберутся мужики, будет тебе и веселье, и всё, чего душа пожелает. Главное – успевай уворачиваться. А насчёт работы я тебе немного помогу. В управе сейчас разговор слышал, что скоро хабаряне в город пойдут.

– Кто пойдёт?

Как объяснил Сергей, рядом, километрах в десяти, находился заброшенный город. Там добывали металл, собирали разные полезные вещи и инструменты. Конечно, через сорок два года всё это было в ужасном состоянии, но иногда поисковикам, которых здесь называли «хабаряне», везло. Город, точнее – подземная его часть, был обитаем. В канализационных коллекторах жило больше пятидесяти человек. Не представляю, как они выжили в таких условиях! Как бы там ни было, но они жили, обменивая вещи на продукты. Хабаряне были и среди жителей фактории, но у городских было больше опыта в розыске полезных вещей, поэтому местные предпочитали с ними торговать. Изредка бывали небольшие стычки, но ничего серьёзного. Дальше элементарного мордобоя не доходило.

– Так вот, – продолжил Сергей, – хабаряне пойдут в город за товаром. Мне Борисыч говорил, что ты из головастиков, значит, в древней технике понятие имеешь. Вот им такой и нужен, чтобы уж совсем ненужное дерьмо не таскали. Уразумел?

– Уразумел…

– Прекрасно, – обрадовался он. – Сегодня отдыхаем, а потом с комендантом поговоришь. Я бы и сам пошёл, но для меня специальный заказ есть. Идём, собак покормим, они после дороги уже охолонули. Потом можем в лавку заглянуть, посмотрим, что у них из товаров осталось. Вовремя мы сюда успели, – пояснил Сергей, – скоро обоз придёт. Меха заберут, мясо.

В лавку я пошёл с удовольствием. Интересно было бросить взгляд на местные товары. Обычный полутёмный сарай, разделённый прилавком на две части. Хозяин обрадовался Сергею, и они, забыв про меня, начали обсуждать цены. Я с интересом осматривал лавку и товары, сложенные на полках. Выбор был невелик. Одежда, оружие и продукты. Верхняя одежда, по большей части – из шкур. Продукты – крупы, соль, мука и сахар. По крайней мере, это я опознал. Полки опустевшие – видно, за зиму все товары выгребли. Из оружия – несколько древних двустволок, три Мосинских карабина, четыре СКС и Калашников. На одной полке лежали деревянные коробки с патронами и около десятка ножей. Да уж, выбор, конечно, скудный. Не супермаркет…

– Алексей, – окликнул меня Сергей, – разговор есть.

– Слушаю, – я повернулся к мужикам.

– Ты свою винтовку продать не хочешь? Я Даниле упомянул, что у тебя винтарь есть, он, видишь, интересуется.

– А я с чем останусь?

– Так может, тебе карабин посмотреть? Он всё же полегче будет.

– Я подумаю…

– Думай быстрее, – усмехнулся хозяин лавки. – Скоро обоз с юга придёт, за мехами. Значит, и товары мне привезут. А когда привезут, мне твоя винтовка уже неинтересна будет. Это сегодня на неё купец есть.

– Я подумаю, – ещё раз повторил я и отвернулся.

Трёху продавать не хотелось. Конечно, это не автомат Калашникова, но ружьё серьёзное. Плохо, что с ценами до конца не разобрался. Эх, чувствую, будут меня здесь торговцы раздевать, как последнего лоха…

Как и говорил Сергей, вечером в рюмочной народу собралось много. Это охотники, которые пришли торговать, и местные, которым этот полутёмный зал заменял и клуб, и телевизор, и газеты. Уже через полчаса я вспомнил слова Борисыча, сказанные на прощание. Его фраза «радуйся, что есть с кем поговорить», оказалась пророческой. Я только сейчас, пусть и не в полной мере, начал понимать, в какой мир попал. Господи, где врождённая смекалка русского человека? Где его живой и наблюдательный ум? Нет его… Исчез. Вместе с миром, вместе с цивилизацией. Помните старую байку о бомжах, обсуждающих Шиллера? Ситуация с точностью повторилась, только наоборот. У меня даже ком в горле встал. Захотелось встать и поклониться этим людям в пояс. Извиниться за то, что мы, их предки, довели мир до такого скотского состояния. Так ведь они даже не поймут, о чём я буду говорить. Будут тыкать в меня пальцем, гогоча и радуясь, что чужак, на потеху компании, напился и теперь чудит, бормоча о каких-то странных вещах.

Я подошёл к бару. Хозяин вопросительно дёрнул бровью.

– Налить?

– Налей. И поесть что-нибудь дай.

– С хлебом?

– Да.

Он плеснул в железную кружку дрянного самогона, принёс из кухни тарелку с жареной олениной и, помусолив обломок карандаша, вывел какую-то закорючку на бумажке. Смотри ты мне, у меня в этом мире уже финансовые обязательства появились! Я вернулся за стол и обнаружил неподалёку нового клиента. Худенький мужичок в изорванной одежде. Судя по всему, он пришёл просто послушать людей, чтобы забыть о ежедневных бедах. Голодный блеск в глазах. Глаза, твою мать! Как у дворняжки, которая заглядывает людям в глаза – с призрачной надеждой, что её покормят, а не пнут по рёбрам сапогом.

– Есть хочешь? – спросил я.

– Я? – переспросил он с непонятной тревогой. – Нет, просто посидеть пришёл.

– Садись рядом, – я глотнул из кружки и поморщился. Дрянной самогон обжёг горло. – Кушать, спрашиваю, хочешь?

Он виновато улыбнулся. Бог мой, куда я попал! Подвинул ему свою тарелку.

– Ешь…

– Нет, не надо. Нечем платить, – сказал мужичок и покосился на тарелку.

– Кому говорят, ешь! Всё равно уже не хочу…

Пока он с жадностью ел, я рассматривал его худое лицо. А ведь мужичку не больше двадцати пяти лет. Это длинные волосы и жидкая бородёнка вместе с нездоровой худобой превратили его в старика. Старик, рождённый в 2025 или 2027 году. Я подождал, пока он поест.

– Спасибо, – тихо сказал он и старательно вытер тарелку кусочком хлеба. Съел он ровно половину. Вторую, бросив осторожный взгляд, спрятал за пазуху.

– Читать умеешь? – спросил я.

– Нет.

– Женат?

– Да, – он закивал, – детей двое.

– Я слышал, у вас тут школа есть. В школу ходят?

– Зачем? – удивился он. – Пусть лучше работают.

– Скажи, – я посмотрел на него, – а чего ты от жизни хочешь? Пожелания какие-нибудь есть?

– Чего?

– Чего ты вообще хочешь?

– Чтобы не голодать.

– Часто голодаешь?

– Еды всегда мало, – спокойно ответил он, – особенно зимой. В детстве, помню, совсем плохо было. Есть было нечего, мамка с папкой на хозяина работали. Потом меня и старшего брата продали.

– Как это – продали? – не понял я.

– Голодные годы были. Вот нас и продали хозяину. У него хорошо жилось. Кормил меня. Работать заставлял, а бил редко. Хорошо жил, потому что в тепле. Потом пришли люди с запада, и хозяина убили. Хутор его сожгли, а меня выбросили. Лето было, сюда дошёл, теперь здесь живу.

– А жена откуда?

– Жену её родители из дома выгнали. Детей у них много было. Мальчики нужнее. Вот её и выбросили. А я подобрал. Тогда только дом построил, тепло жил.

– Дом?

– Землянку выкопал, у реки. Здесь недалеко.

– А здесь тебе хорошо жить?

– Да, – кивнул он, – часто работа есть. Когда работа есть, всегда хорошо.

– А почему на охоту не ходишь?

– Летом рыбу ловлю, ягоды собираю. На охоту не могу ходить. Ружья нет. Иначе нельзя, волки съедят.

– А что ещё про детство помнишь?

– Кушать хотелось.

– А сейчас хлеба хватает?

– Хлеба? Нет, хлеб почти не вижу. Он дорого.

– Дети у тебя какого возраста?

– Чего?

– Лет детям сколько?

– Не знаю. Дочка родилась в то лето, когда священник умер. А сын позже.

– Знаешь, какой сейчас месяц?

– Лето…

Узнал я и про соседние поселения. Точнее, это рассказывал один из охотников, сидящий за соседним столом. Верховье – так называлось городище. От фактории до него около четырёхсот километров. По словам охотника, там люди живут богаче, чем здесь. Потому что рабов много. Да, чему вы так удивились? Что существует рабовладельчество? Нечему здесь удивляться. Сразу после катастрофы нашлась кучка нелюдей, которые установили такие порядки в своей округе. И народ подчинился. Доходило до того, что люди сами просились в рабство. Чтобы с голоду не подохнуть. Целыми семьями сдавались. И никогда не убегали от своих хозяев. Нет, были такие случаи, но редко. Потому что по их следу пускали других рабов, чьим ремеслом было добывать новых и ловить убежавших. Рабы надзирали над рабами. Куда здесь убежишь, в этом новом мире? Мир. Цивилизация. Культура. Чего стоят все эти слова, когда в середине двадцать первого века одни невольники охотятся на других? Знаете, что самое страшное в этих рассказах? Как слушатели на них реагировали. Со спокойным интересом, не более. То есть само существование рабов никого не удивило. Есть невольники – и ладно, что теперь сделаешь. Приняли, как занятный рассказ, и всё. Мы в наше время так про поездки в Турцию рассказывали. Мол, да, съездил. Турция как Турция…

Стариков здесь мало. Есть, конечно, но их буквально единицы. Один из них, по словам Сергея, работал в управе. Да, тот самый, к которому у меня есть письмо от Борисыча. Вот завтра пойду насчёт работы, авось и встречу.

Утром, позавтракав, я отправился в городскую управу. Неподалёку от входа стояли несколько столбов с перекладинами. Виселицы. Я их вчера и не заметил, под впечатлением от городка. Слава Богу, пустые стоят…

Коменданта на месте не нашлось. Убыл на рассвете по делам. Как оказалось, ушёл с двумя десятками дежурных охотников обоз встречать. Каждую весну приходит. Ну что же, придётся подождать. А вот нужный мне старик нашёлся. Митричем зовут. Старый уже, лет под восемьдесят. Работал в управе архивариусом и счетоводом. Письмо от Борисыча принял с радостью, двумя руками. Даже слезу пустил от радости, что его дружок ещё живой. Прочитав, поставил чайник, чтобы меня чаем напоить. Расспрашивал про Борисыча. В общем, разговорились со стариком. Ему поговорить не с кем, вот он слушателю и обрадовался. У меня после вчерашних впечатлений даже и вопросов почти не было. Такое чувство, что оглушили.

– Ну что тебе про факторию рассказать, – пожал плечами архивариус, – тихий городок. С соседями живём мирно. Чтобы там грабить или рабов хватать, это у нас не принято. Больше охотой и торговлей промышляем. Рыбу люди ловят. Налоги небольшие, вот сюда народ и тянется.

– Небольшие – это сколько?

– Десять процентов от прибытка.

– Терпимо, – согласился я. – А как сама фактория организовалась?

– Давно это было. Всех подробностей, извини, и не вспомню. Сразу после катастрофы добралась сюда одна рота. Военные. С детьми приехали, с бабами. Потом гражданские начали прибывать. Выживать пытались. Порядок был. Чтобы там людоедство какое или ещё что-нибудь – этого строго не дозволялось.

– Людоедство?

– Ну да, – удивился он, – после катастрофы это частый случай был. И когда люди из городов бежали, очень часто других ели. Холодно, голодно. Вот и убивали, чтобы выжить. А у вас на югах что, такого не было?

– Не помню я, – покачал головой я, – говорю, что головой ударился.

– Потом, по соседству, ещё городище организовалось. Там было похуже. Народ озверел совсем от голода. Стычки с нашими начались, особенно зимой. Где-то лет двадцать назад, в начале тридцатых, сильный бой был. Несколько дней воевали. Военные уже в возрасте были, но победу над соседями одержали. Большинство их тогда и погибло. Оставшиеся умирали от ран или от старости. Тех стариков, кто начало фактории помнит, считай, и нет совсем.

– Слушай, Митрич, вот ты архивом занимаешься. Ум у тебя трезвый, цепкий. Скажи, как же так произошло, что мир вдруг с ума сошёл?

– Да, – усмехнулся он, – Борисыч мне в письме написал, что ты головастик, историей увлекаешься. Это хорошо, а то я умру – и вообще про прошлый мир забудут. Уже сейчас иногда сказки про него рассказывают. Ладно, отвлёкся я. Слышал про такую страну, как Америка?

– Да, конечно.

– Хорошо, что слышал. Легче рассказывать будет. Так вот в Америке был такой город – Новый Орлеан. Там во время одного наводнения много людишек погибло. И ничего сделать не смогли, не оценили, – он поднял указательный палец, – масштабы катастрофы.

– И что?

– Сам подумай. Это происходило в одном городе. Вокруг него целая мирная страна, а люди гибли. Беспорядки начались, грабежи, убийства. Люди быстро звереют. А теперь представь, что такое происходит по всей стране? Нет в мире спокойных мест. Кто в силах это остановить?

– Никто, – глухо ответил я.

– Вот, видишь, сам на свой вопрос и ответил. Поэтому и случилось так. Ладно, хватит с тобой лясы точить, мне работать надо. Хотя, знаешь, интересно мне с тобой разговаривать. Умный ты. Читать умеешь, историю знаешь. Будто не от мира сего…

– Не от мира сего, говоришь… Может, и так. Комендант надолго ушёл?

– Нет, послезавтра обратно вернётся. Поговоришь насчёт работы. Куда тут торопиться? У нас время неторопливое…

Ночью не спалось. Лежал на кушетке, думал. Всё-таки мир апокалипсиса представлялся немного иначе. Даже учитывая суровый российский климат и реалии прошлого. Нет, я не рисовал себе будущее в стиле голливудских режиссёров, но такого исхода и предположить не мог. Ну хорошо, понимаю морозы и связанные с этим беды. Но люди? Что произошло с людьми, которые послушно идут в рабство? Что произошло с другими людьми, которые спокойно реагируют на существование рабов? Хотя, если подумать, разве в моё время мы не были рабами государства? Ведь нами управляла кучка тварей в разных воплощениях. Каждый чиновник считал себя Богом. И мы молчали. Одни твари сменялись другими. И мы молчали. Люди были вечными должниками банков – и терпели. Сами же вешали ярмо себе на шею, подписывая кабальные договора. И мы молчали. Рабы… Такие же рабы. Только игрушки были поярче. Здесь всё проще. Есть сила – убей своего обидчика. Нет силы – покорись или умри.

Неожиданно неподалёку раздался выстрел. Будто доской по доске хлопнули. Я, не вставая, прислушался. Ещё выстрел. Что там происходит? Волки напали? Уже хотел подняться и посмотреть в окошко, но оно вдруг разлетелось вдребезги, осыпав меня мелкими осколками. Твою мать! Я соскользнул на пол и замер. Выстрелы звучали всё чаще. Стреляли беспорядочно, не целясь. Здесь так не стреляют. Одиночные вдруг перемешались с короткими сериями. Делайте, что хотите, но звук Калашникова ни с чем не спутаешь, наслушался в армии. Обозники отстреливаются? Но они должны придти послезавтра! Охрана? Но от кого?

Я ужом развернулся в узкой комнатушке и подполз к двери, где на колышке висела моя винтовка. Носить по фактории её нельзя, поэтому она спокойно висела у меня в комнате. Твою мать! Да что же это такое? Где-то совсем рядом раздались невнятные крики, грохнул выстрел, послышался чей-то сдавленный хрип и ещё одна очередь. Длинная – на половину магазина.

Схватил ранец, лежащий в углу и набросил на плечи. Нельзя мне его терять – это всё, что у меня есть. В этой суматохе исчезнет – и не замечу. Выстрелы гремели со всех сторон, я слышал, как пули с противным тупым звуком впиваются в бревенчатые стены. Нападение? Но кто?

– Надо выбираться на воздух, – мелькнула в голове мысль.

О том, что меня в этой ночной неразберихе могут попросту пристрелить, я в тот момент даже не подумал. Опыта нет, за исключением двух лет в армии.

– А, дьявол! – за окном что-то вспыхнуло, осветив улицу. Я подполз в окну и осторожно выглянул наружу. Полыхала городская управа. Не знаю, что в неё бросили, но загорелась она быстро. Из окон первого этажа вырвалось пламя, и на площади стали видны фигурки людей. Несколько из них лежали неподвижно, другие перебегали от одного укрытия до другого. Блин, война какая-то!

Распахнул дверь и осторожно выглянул в коридор. Судя по выкрикам, люди были во дворе. Кто-то, в промежутках между выстрелами, крыл матом. Раздался стон. Ещё выстрел, ещё! Уже совсем близко, будто здесь, за дверью, кто-то тяжело дышит. Хрип. Что-то тяжёлое падает на пол. Ещё несколько выстрелов, и рядом гулко прозвучала очередь.

Я передёрнул затвор трёхи и замер, прижимаясь к одной из стен. Что делать? Бежать вниз? Умру, не успев выдохнуть. Оставаться здесь? Придут и убьют. Словно уничтожая мои последние сомнения, внизу раздался звук бьющегося стекла, и через несколько секунд я почувствовал запах гари. Вот и дождался, теперь у меня один выход – выйти отсюда, чтобы не сгореть заживо. Пригнувшись, прошёл до конца коридора и осторожно выбрался на лестницу. В отблесках пожара было видно, что внизу лежал незнакомый мне человек. Вокруг головы расплывалась небольшая лужа. У окна скорчился ещё один. Потянуло дымом, и на улице опять раздались выстрелы. Отступать было некуда, и я решился. Бросился вниз по лестнице, поскользнулся в чужой крови и, прихрамывая, подбежал к дверям. На улице продолжали стрелять, визжали и лаяли собаки, забытые хозяевами в вольерах.

– Сергей! Надо найти Сергея! – пронеслась глупая мысль. – Стоп! Зачем мне Сергей? И зачем ему нужен я? Надо выбираться отсюда и прятаться, пока не поздно.

Аккуратно, словно боясь, что эта проклятая дверь скрипнет, выбрался на улицу и, не обращая внимания на ушибленную ногу, побежал в глубину двора. Добежал до бани и укрылся за ней, в узкой щели между стенами сараев. Забился как можно глубже и застыл. Господи, как же я боялся! Даже когда стреляли рядом за забором, боялся повернуть голову, чтобы осмотреться. До боли сжимая в руках бесполезную винтовку, как заворожённый удавом кролик, смотрел на ворота, на пылающую избу гостиницы, и даже молиться не получалось…