"Все. что могли" - читать интересную книгу автора (Ермаков Павел Степанович)

19

В предутренний час в осенней степи темно, хоть глаз выколи. Густая и вязкая, словно деготь, мгла сгладила неровности, оплела кустарники. Низкое небо без единой звездочки, без малейшего просвета тяжело нависло над землей, придавило. Близкая река тоже не проблескивала, вобрав в себя чернильную темноту неба.

«Ну, и ночка. Только соловью-разбойнику шастать в такую пору, да посвистывать, пугать честной народ, — напряженно думал Ильин, шагая осторожно, чтобы не оступиться. — Где он, этот честной народ?»

Все живое и живущее в степи притаилось, затихло, было столь же безмолвно, как и сама степь. Ильин угадывал лишь движение своих бойцов, шаги десятков ног, уминающих жесткий ковыль. Сквозь мягкий шелест отчетливо слышал долетавшие до слуха звуки «боя». Кто знает, может, немцы и поверят в то, что, бросив русским кость, они заставили их увязнуть там.

Полковник Стогов после услышанного доклада, не шифрованного, а иносказательного, поскольку времени в обрез, также передал Ильину, что знакомые ему сообщили, гости прогуливались в том месте, которое он и указывал. Пообещал сам с приятелями быть там, чтобы вместе попотчевать гостей утренним чаем.

Послушать их разговор со стороны — приятельская болтовня. Наивно было бы думать, что в десанте нет переводчиков, что немцы не дежурят круглые сутки у радиоприемников и не ловят наших переговоров. Из тарабарщины, которой обменялись Стогов и Ильин, они, конечно, могут понять, что речь шла о них. Но о какой части десанта, скорей, о той, с которой и до сих пор продолжается «бой». Во всяком случае, спокойствия в их души этот «туман» не внесет. Ильин еще не сообщил командиру полка о пленном советском немце. До поры умолчал.

Необычная все же история с этим немцем. Пока шли, Ильин поговорил с ним. Тот понял, что его не собираются расстреливать, как пугали перед заброской десанта. Кажется, он для чего-то нужен русским, не для потехи же его переодели. Волновался, рассказывая о себе, хотел, чтобы русский командир поверил в то, какую злую шутку сыграла с ним жизнь.

Ганс Янцен, так отрекомендовался он, забыв, что его документ в руках у русского командира, и не заметил, как назвал Ильина «геноссе капитан», повторил, что жил с родителями недалеко отсюда.

— Там, за Волгой, — махнул он рукой за реку, которая лишь угадывалась в черном провале меж берегов. — Красивое наше село, в сплошных садах, за ними пшеничные поля. Как русские говорят, хотя бы одним глазком взглянуть на них. Скучаль очень.

Янцен почти чисто говорил по-русски, сбивался, только когда торопился. Перед командиром робел, сначала тот показался ему очень суровым, таким, о которых фельдфебель их роты твердил: пощады от них не жди. Но русский капитан ни одним словом не оскорбил его, не поступил с ним так, как сами немцы обращались с пленными красноармейцами.

Учился Янцен в сельской школе, потом работал трактористом и шофером, пахал, сеял. Какая прекрасная у них родилась пшеница.

Пришел срок, его призвали в Красную Армию. На службу провожали всем селом. Два года пролетели быстро. В танковой части был механиком-водителем, песню о трех танкистах с товарищами пел. Привез домой почетную грамоту от командира полка. В родном селе его ждали не только родители, но и невеста Марта. Осенью, после уборки урожая, собирались пожениться. Но летом началась война.

Отец Ганса еще нестарый, в гражданскую войну против белых воевал. Оба они думали о том, что их возьмут в армию, отправят на фронт. Но в конце августа началось что-то невероятное, вроде страшного сна. В село приехали военные в синих фуражках и за одни сутки всех жителей-немцев вывезли неизвестно куда. На счастье или на горе, но Ганса в тот день не оказалось дома, уехал рыбачить на Волгу. Наверное, все-таки на горе, потому что потом пришлось прятаться, чтобы не забрали и его. Он ничем и ни перед кем не провинился, потому и не хотел добровольно идти под арест. Ему казалось тогда, всех немцев арестовали, потому что другие немцы напали на Россию.

Убитый горем, он уехал далеко от Волги, к родственникам на Украину. Получилось совсем плохо. Его и еще многих парней и девушек схватили немцы, осматривали и ощупывали как лошадей на рынке, загнали в товарные вагоны, увезли в Германию. Он уже говорил об этом.

— Меня отдали на ферму к старому бюргеру, — глухо ронял Янцен. — Дома я всегда с охотой шел на работу. Там этот скряга, еще солнце не встало, гнал: «Арбайт… Шнель, руссише швайн».

Ильин не удивлялся, слушая пленного. За год скитаний в немецком тылу он узнал их повадки. Но то, что республика немцев Поволжья более не существует, поразило его. За время, пока воевал здесь, под Сталинградом, он не слышал ни от кого, что республику по какой-то причине упразднили. Семью этого парня и другие немецкие семьи выслали. Значит, в чем-то они провинились?

Ладно, все это Ильин постарается выяснить. На первый случай, Янцену поверит, потому что рассказанная история была не на пользу пленному. Пока что он Ильину нужен, и, видимо, постарается сам быть полезным. Не солгал ли про этих «русских»? Не получил ли задание от своих завести их в какую-нибудь ловушку? Нет, парень не похож на хитреца, простодушен. Во всяком случае, надо за ним постоянно приглядывать.

«Нашел ли Горошкин десант?» — неотвязно сидела в голове мысль. Ильина больше, чем все рассказанное пленным, сколь необычной и трагичной ни казалась его судьба, допекали собственные заботы.

Закончил свой рассказ Янцен тем, что бюргер дознался, его работник не «руссише швайн», а немец. Решил, парень затесался к нему, скрываясь от военной службы, от фронта. Чтобы не отвечать за укрытие Янцена, потихоньку, через знакомого офицера, сдал его в часть, отправлявшуюся на фронт. В конце концов Янцен оказался в десанте, заброшенном к русским. Здесь, посчитал он, жизнь его закончилась, ибо понял, роту отдали на уничтожение в угоду какому-то коварному замыслу.

Но вот он жив и безмерно этому рад. Перед русскими ни в чем не провинился, даже не выстрелил по ним ни разу. Доказать это ему нечем. Но если геноссе командир поверит ему, никогда об этом не пожалеет. Янцен может быть полезен русским, он не забыл ничего из того, чему учил его отец, что узнал в Красной Армии.

Ильин подумал о жизни пленного немца, изломанной чьей-то злой волей, о том, что еще неизвестно, как все это обернется для Янцена. Что мог сделать для него Ильин? Ну, до окончания операции не станет докладывать о пленном полковнику Стогову.

За час до рассвета появился младший лейтенант Горошкин. Возник тихо, словно бесплотный дух.

— Приказ выполнен, немца нашли-нащупали, — докладывал он. — Мы с вами малость обмишурились, считая, что немец дрыхнет, в кулак слюни пускает. Как предполагали, в балке он сидеть не стал. Недавно здесь наш дивизион «катюш» появился, так немец, язва, наладился его накрыть, — без паузы, не подождав, как Ильин отзовется на сведения, закончил: — Командир полка вам записку прислал.

— Встретил полковника?

— Дак, на его дозор наткнулся.

Ильин накрылся плащ-накидкой, включил фонарик. Стогов писал, что прикроет левый фланг батальона, по десанту ударит одновременно по сигналу Ильина.

— Дивизион известили, что немец туда прет?

— Я послал двух разведчиков, предупредят.

До рассвета оставались считанные минуты. Казалось, стрелки на часах побежали быстрее. Ильин заторопился. Горошкина с пулеметчиками послал в обход десанта. Заставы нависали над десантом справа. Только забрезжил рассвет, Ильин увидел немцев. Разделившись на несколько групп, они словно бы плыли в колыхавшемся над землей легком тумане. Каждая из групп, как понимал Ильин, нацелилась на определенный объект в позициях дивизиона «катюш». До них оставалось не более пятисот шагов. Странным показалось, что там не ощущалось движения. Неужели в дивизионе не подозревали об опасности? Ильину стало не по себе.

Чутьем, воспитанным годами пограничной службы, отшлифованным постоянной настороженностью партизанской жизни, Ильин угадывал, что Горошкин с пулеметчиками уже занял указанный ему рубеж и отсечет десантников от дивизиона.

Немцы шли, неумолимо надвигаясь на позиции, уверенные, что без шума, все точно рассчитав, расправятся с этой небольшой по числу людей, но такой важной для русских частью.

«Сволочь, не любишь в темноте воевать, — с мстительным чувством думал Ильин, отлично понимая свое выгодное положение по отношению к десантникам. — По ночам предпочитаешь дрыхнуть. С удобствами воюешь, каналья».

Приказал командиру минометной роты:

— Крой… по всем группам разом. Зарядов не жалей.

Заухали минометы. Еще не упали, не начали рваться первые мины, слева гулко застучали станковые пулеметы.

Степь содрогнулась, болезненно охнула, заколыхалась, запестрела багровыми вспышками, захлебнулась в гари и копоти, в чаде горевшей взрывчатки.

Командир дивизиона «катюш», молодой розовощекий подполковник, со сконфуженным видом пожимал руку Стогову:

— Не знаю, как и благодарить, товарищ полковник, отвели беду.

Только сейчас, когда немецкий десант перестал существовать, Ильин осознал, что события могли повернуться иначе. Когда наблюдал за десантниками и насмешничал над ними, он ошибался, будто те не любят воевать ночью. «Эти» немцы воевали по преимуществу именно ночью, заставали противника врасплох. На их пути оказалось боевое охранение, выставленное от дивизиона. Но бойцы охранения, видимо, посчитав, что оно тыловое, об этом уже никто из них рассказать не мог, проморгали немцев и в полном составе полегли под ножами диверсантов. Из-за непредвиденной задержки десант упустил момент неожиданного ночного удара.

Немецкие диверсанты подстерегли и двух разведчиков Горошкина. В этом случае даже на свету нападение на дивизион могло быть сокрушительным, не сработай точно и быстро младший лейтенант Горошкин.

Десант уничтожен, но полной ясности не наступило. Двух «русских», о которых говорил Янцен, не оказалось ни среди убитых, ни среди пленных. Это озадачило Ильина, он доложил Стогову свои сомнения.

— Срочно разобраться. Если это не мифические, не придуманные фигуры, чтобы нас одурачить, следы их должны найтись, — Стогов сурово глядел на комбата, будто тот и был виноват в исчезновении «русских». — Прежде всего, допросить пленных.

Командир десанта, майор, и двое офицеров чинами пониже вроде не запирались. Назвали соединение, выбросившее десант. Это было правдой. Соединение, Стогов знал, нависало над городом с левого фланга немецких войск. Медленно двигая тяжелыми челюстями, майор говорил, что десант выполнил свою задачу, прошел по тылам русских, подергал им нервы. У него не получился последний рывок. Он рассчитывал захватить транспорт, выйти к линии фронта и прорваться к своим. К сожалению, на войне не всегда сопутствует удача. Что на его месте господин полковник, наверное, поступил бы так же. И он дерзко вздернул голову.

В штабной палатке стоял длинный стол с раскинутыми на нем топографическими картами. Поодаль уютно притулилась чугунная печка с раскрытой дверцей. Возле лежали заблаговременно приготовленные полешки.

«Хорошо устроился, а немцев проморгал», — неприязненно подумал Стогов о командире дивизиона, торопливо убиравшем карты.

Он оставил без внимания слова немецкого майора, жестко потребовал ответить, где та часть десанта, которой не оказалось среди них. Майор отвел взгляд, быстро, отрывисто заговорил. Переводчик едва успевал за ним. «У господина полковника неверные сведения. Десант почти поголовно погиб. Русские не пощадили, война есть война. Больше мне нечего сказать», — тонкие губы его тронула надменная усмешка. Он расстегнул маскировочный костюм, словно бы нечаянно и небрежно открыл рыцарский железный крест и неожиданно ощетинился, глаза гневно блеснули. Хрипло, будто пес на тугом ошейнике, залаял, закричал, что то, что здесь сейчас происходит, не имеет ровно никакого значения. Еще один, последний натиск, немецкие войска возьмут город и пойдут на Москву. Тогда русский полковник пожалеет…

О чем должен был пожалеть русский полковник, он выкрикнуть не успел. К нему кинулся Горошкин, наставил карабин. Никто не заметил, как перед этим младший лейтенант минут на пять выходил из палатки, привел своих разведчиков и поставил их вокруг пленных.

— Запел, соловей-пташечка, — он передернул затвор. — Сволочь! В степи застрелиться хотел. Тебе не дали это сделать, пожалели. А ты пожалел моих ребят, сука? Говори, не то в момент порешу. Шпрехай… шнель!

Немец откачнулся, глаза его округлились. Но не страх, злоба плеснулась в них. Взглядом он пронзал Горошкина. Стогов изумленно посмотрел на разведчика.

— Младший лейтенант… — протянул он руку.

Но тот с искаженным гневом лицом надвинулся на немца, и карабин грохнул. Разведчики мгновенно подхватили майора и выволокли из палатки. Горошкин наставил оружие на другого пленного.

— Ты, обер, шпрехай-отвечай, — глухо, яростно шипел он. — Так-растак, что удумали с майором, сказывай. Или капут тебе, конец, говоря понятным языком.

Обер-лейтенант попятился, забормотал:

— Яволь, их верде заген. Я скажу все. С нами были люди абвера. Они взяли двух агентов, встреченных здесь, и ушли за Волгу.

Подтвердилось худшее из того, что предполагал и во что не хотел верить Ильин. Он с неменьшим изумлением, чем командир полка, наблюдал за неожиданной выходкой Горошкина, не знал за ним подобного и потому не успел упредить его действия. У полковника пятна пошли по лицу. Непривычным металлическим голосом он сдавленно произнес:

— Младший лейтенант Горошкин, сдать оружие. Капитан Ильин, в трибунал его. В штрафную роту.

— Есть, — неуступчиво, еще не остыв от вспышки, угрюмо ответил разведчик. — Ничего, повоюем и в штрафной.

Он оставил карабин, снял поясной ремень.

Обер-лейтенант продолжал говорить: «Агенты сообщили, что за Волгой выгружаются новые части русских. Но у них неожиданно испортилась рация, подробности передать не успели. Тогда абверовцы собрали группу и переправились на ту сторону». — «Куда ушли, в какой пункт?» — «На станцию железной дороги». — «Сколько человек в группе?» — «Семь. Четыре абверовца, два агента, радист».

Немец замолчал. Горошкин выскочил из палатки и вернулся с разведчиками, которые ввели командира десанта, живого, невредимого. Брови у Стогова подскочили, он перевел вопрошающий взгляд на Ильина:

— Что это значит?

Комбата опередил Горошкин, с прежней угрюмостью бросил:

— Небольшой розыгрыш. От холостого выстрела не умирают — копыта не отбрасывают. Руки чесались в гада пулю всадить.

— Увести их, — Стогов кивнул на пленных. — Содержать раздельно.

Он сумрачно поглядел вслед Горошкину. Нет, каков младший лейтенант, любимец Ильина? Стогов оказался в затруднении, не знал, как поступить с разведчиком.

— Младшой-то, парень находчивый. Орел. Мне бы такого, — восхищенно проговорил командир дивизиона. Взглянув в глаза Стогову, угадал его сомнения. — Товарищ полковник, считаю, никаких нарушений при допросе пленных не допущено. Во всяком случае, я их не видел.

Стогов выдержал его взгляд, попросил:

— Можете связать меня с командующим армией?

— В два счета. Вчера провод протянули.

Извинившись перед командующим за обращение к нему через голову своего непосредственного начальства — время не терпит — Стогов доложил о ликвидации десанта.

— Хвалю пограничников, передайте бойцам и командирам мою благодарность за четкие действия, — ответил генерал. — С вашим начальством я вопрос улажу, одному делу служим.

Стогов попросил у него транспортный самолет для переброски оперативной группы за Волгу, пояснил, с какой целью. Командующий сказал:

— Это, брат, серьезная штука. Самолет будет. Передаю трубку моему авиатору, договоритесь о деталях. Возникнут сложности… за рекой, свяжитесь со мной. Желаю успеха.