"Двойная игра" - читать интересную книгу автора (Карау Гюнтер)

7

Вернер немного погрузнел, а его седые волосы пожелтели, как будто он опять собирался стать блондином. Но его аппетит свидетельствует о том, что он полностью сохранил здоровье и силу. Он выскребает с тарелки последние кусочки салата с селедкой, все до последней крошки, ест вдумчиво, не торопясь, ни на что не отвлекаясь и не замечая, что хозяева с улыбкой наблюдают за ним.

— Почему бы тебе не приходить к нам почаще пожрать на даровщинку? — спрашивает Йохен Неблинг. — Как пенсионер ты вполне мог бы себе это позволить.

— Как ты можешь, Йохен! — восклицает его жена.

Вернер не спеша вытаскивает и раскладывает свои курительные принадлежности, выбирает трубку побольше и начинает обстоятельно прочищать ее.

— Все еще изображаешь из себя комиссара Мегрэ? — продолжает задирать его Йохен. — Ну что же, тот тоже успел за это время стать пенсионером.

— А ты сам? Ты еще не дедушка? — смеется Вернер, и смех его напоминает кашель разъяренного медведя гризли.

— Конечно же дедушка — его наверняка успели осчастливить, — смеется Рената вместе со всеми. — Только он никак не хочет признать этого.

Вернер набивает трубку. Причем у хозяев складывается впечатление, что на это у него уходит четверть фунта табаку. А табачок у него все тот же — «Виргиния» с добавкой мяты. Чтобы поддерживать его свежим, Вернер кладет в табак размоченную черносливину.

— Рената, — говорит Йохен, — сними занавески, чтобы не прокоптились.

— Запомни, новоиспеченный старикашка, — произносит Вернер, — только тот, кто не думает о своем возрасте, остается молодым.

— Прекратите же, наконец! Как двое маленьких детей! — перебивает их Рената, убирая со стола посуду.

Вернер откидывается на спинку кресла и окутывает себя дымом:

— Что значит «пенсионер» применительно ко мне? В архиве знаешь как приходится вертеться? О-го-го!

— Предания старины, — вновь язвит Йохен. — Зачем их ворошить? Может, только затем, чтобы тебе было чем заняться?

Вернер выпускает кольца дыма к лучам света, падающим от торшера:

— На этих преданиях учатся молодые чекисты, мой милый. В том числе и на твоей истории. — В его низком голосе вдруг звучат резкие нотки — с их помощью он всегда давал понять, что все имеет границы.

— Будь по-твоему, — соглашается Йохен. — Раз уж они выпали на нашу долю, эти предания старины…

Рената молча кладет на стол доску для игры в го и коробочку из-под сигар, в которой лежат фишки, и собирается уйти.

— Минутку! — задерживает ее Вернер. — Йохен, покажи-ка это одиозное письмо!

Йохен достает письмо. Вернер спрашивает, обращаясь не к нему, а к Ренате:

— Итак, что ты думаешь обо всем этом?

Та в нерешительности смотрит на мужа:

— Да я его, собственно, и не читала.

Она садится, медленно разворачивает письмо, поднося его к торшеру. Вернер обнаруживает, что в ее светлых волосах все еще нет ни одной белой нити. И читает она без очков. Ее лицо, всегда такое оживленное, сейчас неподвижно.

— Действительно, все кажется вполне безобидным, — говорит она. — Может, Йохен и прав.

Вернер качает головой:

— Он не считает его таким уж безобидным. Зачем бы иначе он позвал меня?

— А может, это было средство заманить тебя, чтобы поиграть с тобой в го, — говорит Йохен Неблинг. — Прочти-ка сначала сам.

Вернер читает письмо. На лице его при этом ничего не отражается. Он явно не торопится, а Йохен не выдерживает:

— Довольно странно, не правда ли? Что бы это все могло означать?

Вернер ухмыляется:

— Для начала нужно бы почитать о том, как красный дракон борется с ветром.

Рената задумывается:

— Может, навести справки в государственной библиотеке — выяснить, действительно ли эта Виола обращалась туда или это только выдумки?

— Конечно же нет, девочка моя! Подождем немного. — Вернер пододвигает к себе доску для игры в го. Кажется, письмо его больше не интересует. Он снимает крышку с коробки, берет пару фишек и в радостном предвкушении игры со стуком перебрасывает их из ладони в ладонь: — Итак, малыш, загадаем: черные или белые?

— Ты должен был сказать: «широ или киро»! — смеется Йохен. — Уже все позабыл? Тогда тебе долго придется ждать «шо-дан». Сколько «коми» мне дать тебе? Но от моего «хазами» тебе все равно не уйти.

— О-ох, — стонет Вернер. — Прекрати, ради бога. Я никогда не мог запомнить этих терминов. Давай играть в го, но только не по-японски.

— В конце концов, я выучил все это по твоему приказу, — развлекаясь, продолжал Йохен. — «Шо-дан» — значит «первый класс мастерства», «коми» — фишки, даваемые в фору, а «хазами» — мой знаменитый захват в клещи. Что бы ты хотел еще узнать?

— Бери же наконец свои фишки! — Вернер чувствует, что его окончательно доконали. — У тебя память как у древнего японского божка. Помнишь все, что я когда-то тебе вдалбливал. Я же забыл все начисто.

— Я ведь тогда тренировался. Янки был просто помешан на этой игре. — Йохен ставит на доску первую фишку. — Хотел бы я знать, что с ним стало.

Вернер механически зажигает потухшую трубку:

— Доктор… доктор Дэвид Баум… Этого мы, пожалуй, никогда не узнаем. События шестьдесят первого[16] были для них подобны взрыву. И все они сразу словно растворились, в том числе и доктор Баум.

— Не забывай, что как раз с ним мы еще некоторое время поддерживали контакт.

— Через старого Вацека… Да, припоминаю: букинистический магазин Вацека, эстакада городской железной дороги у площади Савиньи. Был ли Баум просто одним из покупателей или же он был членом обменного читательского фонда, организованного Вацеком? Черт побери, как давно все это было! Стоит ли копаться в старых документах?

— Баум был членом этого фонда и платил взносы. Фонд имел статус самодеятельной организации.

— Да, мы тогда застигли их врасплох. Что оставалось им делать после краха, который они потерпели 13 августа, как только произвести генеральную уборку на корабле. Вашингтон потребовал решительных действий. И тогда они провели в резидентуре чистку: повыгоняли всех — от начальника до уборщицы. Устроили этакое проветривание по линии кадров. Подвергли экзекуции виновных. Возможно, мы возлагали на Баума слишком большие надежды, а может, ему в последний момент не хватило мужества.

— Ты ведь не знал его.

— Лично нет, это верно. Но объективное представление о нем я составил — по твоим докладам!

Рената оставляет их одних. На столе лежит странное письмо, из-за которого они и встретились. Йохен протягивает его Вернеру:

— На, возьми.

— Зачем?

— Вернер, не обманывай ни меня, ни себя! Ты ведь и сам надеешься, что за этим письмом скрывается нечто большее, чем сентиментальное желание встретиться с родственником. Это твое дело — подумать и решить, что делать дальше. Сидеть просто так, сложа руки, невыносимо. Существуют старые мосты, и иногда не грех попробовать, можно ли еще по ним ходить.

— Знаешь, старика Вацека уже нет в живых. А мы смогли лишь послать букет цветов на его могилу.

Йохен задумчиво смотрит на игральную доску и пересыпает фишки из одной ладони в другую. Наконец и Вернер ставит первую фишку. Постепенно, потихоньку старинная игра захватывает их. Маленькие, напоминающие по форме чечевицу фишки выстраиваются на доске в цепочки, образуют, подчиняясь законам борьбы, своеобразные геометрически упорядоченные орнаменты. Вернер хоть и забыл японские термины, но искусно разыгрывает дебют и, как в былые времена, энергично ведет борьбу во всех четырех углах доски. Йохен пытается провести «озару тоби» (большой обезьяний прыжок), но Вернеру, который хоть и не знает, как называется этот маневр, удается «такефу» (бамбуковое сплетение, предоставляющее «свободы» и территорию).

В разгар ожесточенной борьбы Йохен говорит, не отрывая взгляда от доски:

— Разумеется, я попытался раздобыть книгу о борьбе дракона.

Вернер не отвечает. Он пробует осуществить «ухикоми» — пожертвовав двумя фишками, вторгнуться на территорию противника. Однако «иосе» (конец игры) не выявляет явного преимущества ни одной из сторон.

— Йи го? — спрашивает Йохен. — Мне лень считать.

Вернер пародийно низко кланяется:

— Согласен на ничью.

В задумчивой сосредоточенности убирают они фишки с доски.

— Ну и что тебе удалось раскопать об этом Тайхане?— спрашивает Вернер.

— Ничего! Но государственную библиотеку я пока что оставил в покое. Не хотел вспугнуть дичь.

— Мы потихонечку расспросим. Хотя я продолжаю сомневаться, есть ли во всем этом смысл.

Йохен разливает по рюмкам коньяк. Свою рюмку он выпивает одним глотком.

— Однако подумай! Баум был страстным игроком в го, можно сказать, маньяком. Вспомни книгу, которую он мне дал для кодирования.

Вернер ворчит:

— Помню, очень хорошо помню. Довольно-таки свинская книжонка.

— Рассказ о нравах эпохи династии Мин. Кодовое слово находилось в главе, где рассказывалось, как мудрый бонза сидит в ванной со своими наложницами и между делом играет в го с педерастом генералом. И вот к нам приходит письмо, в котором речь идет о настольных играх Восточной Азии. Письмо из Западной Германии. Отправитель — дочь тети Каролины, той самой Кэролайн, через которую Баум вышел на меня. Извини, но столько дурацких случайностей за раз не бывает.

Вернер улыбается:

— Случайности всегда бывают дурацкие. И только если они повторяются часто, то дают эффект.

— Согласен, но, даже играя в спортлото, ты рискуешь ставкой. Как обстояло дело с нашим последним сигналом Бауму? Вспомни-ка, через обменный фонд Вацека мы подкинули ему сборник гравюр на тему о благотворном влиянии игры го на мир в доме. Мы рассчитывали на случайность. Кто-то теперь в свою очередь рассчитывает на нее.

В возбуждении Йохен тянет к себе рюмку Вернера, который смотрит на него с удивлением.

— Однако это еще не причина злоупотреблять алкоголем, — говорит он, отбирая рюмку у Йохена и выпивая ее одним махом.

Оба хохочут. Неторопливо и обстоятельно Вернер собирает со стола свои курительные принадлежности и рассовывает их по оттопыренным карманам пиджака:

— Что нам остается кроме того, как выжидать? Серьезно, Йохен. И никаких импульсивных, необдуманных действий. Твоя Рената — женщина мыслящая и рассуждает верно: необходимо выждать и посмотреть, что произойдет в государственной библиотеке.

Некоторое время они сидят не издавая ни звука, словно играют в молчанку. Это у них всегда хорошо получалось, и оба они находили это великолепным. У мужчин, которые понимают друг друга, истинное искусство вести беседу иногда состоит в том, чтобы посидеть молча, сосредоточившись на янтарной окраске коньяка, поблескивающего перед тобой в рюмке, и больше ни на чем.