"Двойная игра" - читать интересную книгу автора (Карау Гюнтер)8Папка с делом была тонюсенькая и, казалось, многого дать не могла. Но я почему-то предчувствовал, что встреча с молодым человеком по фамилии Неблинг, добровольно заявившим на пограничной станции Трептовер Парк о своем желании сделать признание, не закончится привычным, шаблонным допросом. Я почувствовал шанс, не догадываясь пока что о возможностях его реализации. Я просмотрел материалы анализа современной обстановки. В них содержались верные признаки того, что противник ищет новые направления для своих атак. Если так можно выразиться, от стрельбы наугад по неразведанной местности он переходил к массированным огневым ударам по местам вероятного прорыва. Прежде всего об этом говорили более утонченные и избирательные методы вербовки. До сих пор его агенты хватали все, что попадало в их широко растопыренные пальцы. Целый легион наводчиков, зазывал и ловцов без разбору набрасывались на так называемых граждан Восточной Германии, из числа тех, которые никак не могли найти точку опоры в стремительном потоке событий пятидесятых годов и во время своих рейдов в Западный Берлин цеплялись за любую соломинку. С этими людьми, каждый третий из которых был либо алкоголик, растерявший во время войны все свои корни и превратившийся в перекати-поле, либо опустившийся тунеядец, либо уголовный элемент и уже по этой причине находился у нас под надзором, нам, контрразведчикам, было не так уж трудно справиться. Наш тщеславный противник раскинул широкую сеть, но она трещала и рвалась то тут, то там. Его агенты проваливались один за другим сразу же, как только им удавалось более или менее устроиться у нас. С определенного момента у противника стало иссякать пополнение. Мы начали замечать, что он уже не стремится к количеству, а самым решительным образом — к качеству. Если до сих пор противник производил массовый отлов всякой мелочи, подонков в надежде, что среди этой мелюзги окажется и рыбка покрупнее, то теперь он, несомненно, переходил к целенаправленной охоте за крупной рыбкой. Нужно было быть начеку. Стало очевидно, что и мы в своей работе, если подтвердятся результаты первых анализов, должны будем перенастроиться на качественно новые условия. Изменение стратегии противника объяснялось сменой руководства берлинской резидентуры ЦРУ. О новом руководителе мы вначале мало что знали. Его личность была нами еще не установлена. В скупых информациях, поступавших к нам, он именовался шефом. Шеф долгое время подвизался в Индокитае, облегчая французам возвращение на родину и одновременно захватывая позиции для американцев. К разработке и обеспечению кровавого путча в Гватемале, осуществленного «Юнайтед фрут компани», также приложил свои не совсем чистые руки некий шеф. Был ли этот видавший виды тигр из джунглей и нынешний западноберлинский резидент одним и тем же лицом? Не находились ли сегодняшние интеллектуальные и дифференцированные методы противника в противоречии с образом мышления специалиста по так называемым «тайным акциям», где успех обеспечивался только с помощью открытого насилия? Но, как бы там ни было, мы должны были перестроиться и противопоставить им продуманные, всесторонне взвешенные альтернативы. В те времена в Западном Берлине насчитывалось около сотни логовищ шпионажа и диверсий, направленных против ГДР. Сюда относились и так называемые восточные бюро действовавших в Западном Берлине западногерманских политических партий, и землячества силезских и померанских немцев, и землячество Бранденбурга. Сюда относились и такие одиозные организации, как Группа борьбы за права человека и Объединение свободных юристов. Подручные секретных служб сидели в редакциях газет и на радиостанциях, они крутились среди спекулянтов и контрабандистов, они обосновались в Доме германского Востока и Доме радиостанции РИАС, в парламентах, существовавших на деньги налогоплательщиков, и в советах уполномоченных по управлению экспроприированными предприятиями, финансировавшимися крупными концернами. Это дополнялось бесчисленными встречами в пограничных пивных и кафе, в кинотеатрах и игорных залах, в пунктах по обмену валюты, на базарах и в борделях. Это была почти необозримая, причудливо переплетающаяся сеть. Однако даже самые тонюсенькие ее ниточки сходились в конце концов в одном месте — в резидентуре Центрального разведывательного управления США. Точно так же, как в родном Вашингтоне, ЦРУ и в Западном Берлине загнало в угол всех своих конкурентов. Развитие иерархической структуры крупнейшей империалистической державы мира дошло до той критической стадии, когда секретная служба перестала служить политической власти и сама начала управлять политикой. Все последующие события подтвердили этот вывод. Мы приготовились к борьбе с могущественным противником, финансовые источники которого были неисчерпаемы и который использовал теперь более тонкий инструментарий, стремясь за наш счет расширить для себя оперативный простор. Именно в этом плане следовало рассматривать лежавшее передо мной на столе дело с надписью: «Неблинг Йохен». Все обстоятельства дела указывали на то, что в данном случае речь шла о . целенаправленной вербовке. В автобиографии паренька не было ни пятнышка: пролетарское происхождение, прочное социальное положение, участие в общественной жизни, успешная учеба в вузе. Одним словом, подрастал и набирался сил специалист, имевший ценность не только для рабоче-крестьянской власти. Конечно, он пока еще не был крупной рыбкой, но при хорошей подкормке вполне мог ею стать. Знали ли они, что предприятие, которое послало его на учебу в институт после окончания производственного обучения на электрика и на которое он возвратился для прохождения производственной практики, теперь участвует в техническом оснащении Национальной народной армии? Из скупых протокольных записей пограничников можно было вычитать, что первый осторожный контакт в пивном баре его тетки не был случайным, а осуществлялся по тщательно разработанному сценарию. Было потрачено немало времени, чтобы перехватить его и втянуть в разговор там, где он появлялся пусть не часто, но все же регулярно. О самом парне в протоколе говорилось немногое. По всей видимости, в ту ночь он находился под сильным воздействием алкоголя. Однако ответы его отличались логичностью, ясностью и прямотой и, можно сказать, носили следы поспешности, как будто он хотел сбросить с себя некий груз. Я приготовился к встрече с молодым человеком честолюбивым, импульсивным, способным на импровизацию, который знал, чего он хочет и с кем он. А фамилия! Неужто его отец… Я посмотрел на часы — пора! — и попросил пригласить его в комнату. Выглядел он как-то неприметно, да и возраст его казался неопределенным. Ему можно было дать и двадцать, и тридцать. — Добрый день, — произнес он с вежливой сдержанностью. Его голос был обычной громкости и обычного тембра. Это очень подходило к его среднему росту и русым волосам. Он выглядел серьезным, но казалось, готов был улыбнуться в любую минуту. В самый подходящий момент, чтобы не показаться ни фамильярным, ни заискивающим, он сел на стул, поставленный для него перед моим столом. При этом он еще раз обернулся и убедился, что дверь закрыта и за его спиной никого нет. Меня он оглядел быстро и незаметно. При взгляде на коллекцию трубок на моем столе вокруг его рта появилась едва уловимая ироническая усмешка, но глаза остались холодными. Когда я спросил, не будет ли он возражать, если нашу беседу запишут на магнитофон, он кивнул так, будто хотел сказать, что, во-первых, не питает иллюзий в отношении того, что его ждет, а во-вторых, не хочет давать повода, чтобы я строил иллюзии в отношении того, чего следует ждать от него. Наш разговор можно достаточно точно воспроизвести с помощью доступных мне архивных документов. Я не был уверен в том, насколько уместно отклоняться от нашей темы. Здесь я, скорее, больше следовал движению собственной души, нежели использовал точно рассчитанный психологический прием. Мое участие ни в коей мере не было наигранным, и он, должно быть, заметил это. Сейчас, читая протокол, я вспоминаю, что в этом месте я не смог сдержать улыбку, но так и не понял, заметил он это или нет. Это была критическая минута нашей беседы. До этого момента все предположения, из которых я исходил, подтверждались. Мальчишка твердо сидел в седле. Он оказался именно таким, каким я его представлял. Он еще не понял, куда я клоню, но сразу заметил, что разговор изменил направление. В этот момент он впервые улыбнулся. Это была провоцирующая улыбка. Он не ответил. Глаза его сверкали. Я выключил магнитофон. Последней была записана моя реплика: «То, что вы считали допросом, закопчено». Я был доволен, как может быть доволен человек, проделавший тяжелую работу. Каким-то образом мы настроились на одинаковую волну. У меня было ощущение, что я его давно знаю. Он также преодолел свою первоначальную раздраженность и скованность. Сейчас он разговаривал со мной с непринужденной почтительностью, что в равной степени устраивало и его, и меня. Нам обоим было ясно, что мы можем поладить. Когда я сказал, что ему, наверное, все кажется необычным и даже несколько странным, что мне на его месте все виделось бы точно таким же, он ответил, что в данном случае мы стоим на разных точках зрения. Я заварил чай по старинному грузинскому рецепту. Он сделал вид, что тоже в этом разбирается. Было заметно, что он почувствовал некоторое облегчение. Та напряженность, которую он испытывал, постепенно исчезала, но бдительности он не терял. Он все понимал с полуслова. В какой-то момент вне всякой связи с нашей темой он заговорил о правде, о том, что она значит для него. Я заметил, что правда не одна, что правды бывают разные. — Нет, — возразил он, — я имею в виду правду о себе самом, а уж в данном случае она одна-единственная. При этом он посмотрел на меня с вызовом, и я тотчас понял, что в этом пункте он не пойдет на компромиссы. Я заявил, что он счастливчик, что хотя он сидит в дерьме, но дерьмо это можно превратить в золото, если знаешь, как взяться за дело. Он рассмеялся в ответ и сказал, что ему это могло бы пригодиться. Мы говорили и говорили, все больше подогревая друг в друге активность. Нажать на тормоза должен был я. И я заметил, что никто не требует, чтобы он без раздумий поддался на уговоры, тем более никто не собирается его принуждать. Я предостерег его, упомянув о непредвиденных опасностях, которые его ожидают. Я не скрыл, что ему потребуются крепкие нервы и мужество, но одновременно заверил, что буду делать все, чтобы поддержать и укрепить его дух. Услышав от меня, что там, на той стороне, ему придется часто быть одному и что даже здесь, у нас, он нередко будет чувствовать себя одиноким, он тут же настроился соответствующим образом — неподражаемым жестом поднял воротник своей спортивной куртки, как будто ему предстояло идти в непогоду против ветра. |
||
|