"Двойная игра" - читать интересную книгу автора (Карау Гюнтер)

15

В одной из оснащенных телефоном боковых комнат каталожного зала государственной библиотеки дежурит Холле. Гостья должна пожаловать в одиннадцать. Но уже в девять маленький «рено» пересекает мост Зандкрутбрюкке — там, где старый канал образует границу между портами Гумбольдхафен и Нордхафен. На контрольно-пропускном пункте, что на Инвалиденштрассе, владелица «рено» предъявляет удостоверение на имя Виолы Неблинг, проживающей в Марбурге-на-Лане, и разрешение на въезд и пребывание в ГДР в течение дня.

Холле, к которому поступает данная информация, испытывает и облегчение и беспокойство одновременно. Вернер прав: птичка прилетела тем же путем. Но что она собирается делать в течение двух часов, оставшихся до посещения библиотеки? Вести за ней наблюдение вроде бы не составляет труда. Но пока не выявлено ничего подозрительного. «Рено» мотается по центру от одного книжного магазина к другому, от одной антикварной лавки к другой. Владелица автомашины, существо, похожее на гнома, так высоко взбившая свои жесткие кудряшки, что ее голова напоминает подстриженное буковое дерево, привлекает к себе внимание. Расплачиваясь везде западной валютой, она покупает вазу в стиле бидермейер и очень дорогую папку с набором гравюр работы какого-то английского художника. Все это копии с японских оригиналов, выполненных тушью. Подобное, как уже известно Холле, более чем детально изучившему дело «Мертвый глаз», играло определенную роль в отношениях между Неблингом и доктором Баумом. Что это — намек? Но на что?

Нежданно-негаданно около 10.30 звонит сам Йохен Неблинг. Оказывается, кузина разыскала его по телефону на заводе и договорилась пообедать с ним в ресторане. Холле ругается про себя: хороши наблюдатели, если не заметили, как Виола звонила по телефону. Но откуда ей известно, где работает кузен? Совершенно очевидно, что У нее имеются связи не только с библиотечными архивами. И Вернер, которому Холле докладывает по телефону, высказывает озабоченность по этому же поводу. Он не исключает, что кое-кто пытается, правда, с опозданием, отомстить Йохену Неблингу, и настаивает на усилении мер безопасности.

Посещение Виолой библиотеки не дает ничего нового. Как и было написано в ее письме, она желает посмотреть несколько очень цепных, недавно обнаруженных японских рукописей, которые в конце прошлого века были привезены в Европу каким-то авантюристом, морским офицером. Ей разрешают ознакомиться с рукописями в присутствии сотрудника библиотеки. Она заказывает несколько фотокопий, которые намеревается забрать вечером. Ее дальнейшие намерения или какие-либо контакты остаются невыясненными.

Досадная оплошность происходит на улице. Покинув государственную библиотеку, Виола направляется к своей машине, которую она, обманув бдительное око полицейских, поставила за каштановой рощицей, в небольшом переулочке, поскольку улица Унтер-ден-Линден временно закрыта для движения. В этот момент к зданию Старой Караульни, построенному архитектором Шинкелем, приближается президент одной из африканских стран, находящийся с официальным визитом в Берлине и пожелавший официально же возложить венок к Вечному огню. По Унтер-ден-Линден к месту возложения венка с флажками и пестрыми платками устремляются темнокожие молодые люди — соотечественники президента, в большинстве своем студенты, обучающиеся в ГДР, чтобы поприветствовать главу своего государства. Вид у Виолы настолько экзотичен, что они принимают ее за соотечественницу и тащат ее, изумленную и сопротивляющуюся, за собой. Возникает толчея, и нельзя понять, случайная ли это встреча или искусно срежиссированный спектакль.

Виола Неблинг безнадежно зажата в толпе. Наблюдатели, высланные Холле, и люди, охраняющие президента, устраивают неразбериху. Когда по завершении церемонии президент обращается к своим землякам с дружеским приветствием и, продвигаясь вдоль оцепления, пожимает протянутые к нему руки, он, естественно, пожимает руку и Виоле.

Холле узнает обо всем этом по радио уже по пути на место и успевает предотвратить самую большую неприятность. Когда Виола Неблинг, наконец-то выбравшись из толпы, направляется к своему все еще находящемуся в кругу оцепления автомобилю, ее там поджидают два молодых человека. В последний момент им подают сигнал потихоньку удалиться.

В то время как Йохен Неблинг приближается к ресторанному столику, за которым сидит его кузина, та еще не пришла в себя от неожиданного приключения. Похожая на черного гнома, энергично жестикулируя, она громко рассказывает о том, как попала в руки целой своры восторженных мавров. Она до сих пор не понимает, что же, собственно, произошло. Ничего не может понять из ее путаного рассказа и Йохен Неблинг. Лишь после того как он заказывает ей двойную порцию коньяка, она немного успокаивается. Они пьют за свидание и тут же поправляют себя: «За знакомство!» По лихой манере опрокидывать рюмку с коньяком Йохен узнает в кузине дочь тети Каролины. Она же испускает глубокий вздох и смотрит на него широко раскрытыми глазами:

— Вот, значит, как выглядит Каролинин любимчик! А знаешь, я ведь всегда ревновала ее к тебе. Только я представляла тебя почему-то более молодым, а ты похож скорее на моего дядю.

— Очень любезно с твоей стороны.

— Пойми меня правильно — на дядю, с которым не стыдно появиться где угодно. Ну а теперь скажи: чем ты собираешься меня потчевать?

Он заказывает судака с картофелем в укропном соусе. Ее аппетит не уступает ее словоохотливости. Они еще не успевают съесть суп, а ему уже становятся известны все драматические повороты ее судьбы: Каролина… ее пивная… пансионат… побеги… любовь… путешествия… автомобильные катастрофы… учеба в университете… И неизменный интерес к японским поэтам, японским соблазнам… И Йохен мысленно спрашивает себя, каким образом этот непоседливый дух попал на трону науки и что из этого получится…

О недавно обнаруженных рукописях она говорит, закатывая от восторга глаза. Они станут основным материалом для переработанной докторской диссертации[25]. Нужно только проверить, что собой представляет этот богато иллюстрированный текст: неизвестную ранее прозаическую версию некоторых драм середины эпохи Хэйан[26] или своеобразные указания для режиссера? Но в любом случае они в совершенно новом свете покажут Японию тех времен, когда она еще не испытывала на себе влияния европейской культуры. При дальнейшем аналитическом исследовании может выясниться, что основные положения дальневосточных философских школ, нашедшие выражение в древнеяпонской поэзии, имеют гораздо больше, чем это предполагалось до сих пор, параллелей с мифологией стран Запада. Бои драконов с ветрами, подобно древнегреческим легендам о битвах титанов и древнегерманским сказаниям о гибели богов, разукрашенные описаниями преображений и жестокостей, должны получить совершенно новую интерпретацию. Собственно говоря, речь идет о трех драконах: красном, зеленом и белом, то есть о загадке человеческого существования, столь же загадочно выразившейся в понятии триединства, которое нашло свое идеалистическое воплощение во всех великих религиях, основывающихся на легенде о воскрешении, в то время как четыре ветра: северный, восточный, южный и западный — напротив, символизируют нерушимую гармонию универсума. И это вполне диалектическое противоборство между человеческим разумом и силами природы вплоть до нашего времени находит подтверждение в многочисленных символах и свидетельствах, прежде всего в стремлении признающих детерминизм высокоразвитых азиатских народов бросать вызов судьбе и случаю. Например, в китайской игре маджонг три дракона играют ключевую роль, а в японской игре го борьба в четырех углах доски символизирует противоборство таинственных сил, правящих миром.

Йохен Неблинг принуждает себя внимательно слушать, хотя никак не может уследить за сумасшедшими гипотезами кузины. он пытается уловить нюансы или какой-то тайный смысл в ее словах, что было связано с содержанием полученного им письма. Однажды он даже перебивает кузину: принимается рассказывать ей о дебютной фазе го, в ходе которой, задолго до того, как начинается собственно борьба, возникают, казалось бы, безобидные контакты и происходят соприкосновения черных и белых фишек — своеобразная встреча без столкновения, а под конец спрашивает, не считает ли она, что в этом и заключается смысл существования человечества, которое стремится к сотрудничеству. Выразиться яснее он не хочет и не может.

Кузина энергично отмахивается: сама она в го не играет и считает это пустой тратой времени. Го лично для нее — все равно что опошление мысли, неумение оторваться от конкретики, к тому же эта игра непонятна до конца даже знатокам. Ну а сама Виола, будучи профаном, вообще ничего не понимает в ней. Но тут она вдруг вскидывает веер ресниц и, одарив его лучезарной улыбкой, восклицает:

— Постой-ка, кузен! Что я слышу: ты играешь в го? Замечательно!

Во всех этих речах трудно обнаружить скрытый смысл. Ни от одного из ее слов тайной не пахнет, и постепенно Йохену становится ясно, что молодая женщина, сидящая рядом с ним, лакомящаяся судаком и пльзенским пивом и занимающаяся умственными выкрутасами, никакая не связная. Она проговаривает фразу за фразой, будто нанизывает звенья цепи, и сама увлекается все больше и больше. Типичная соискательница ученой степени, стремящаяся выжать все из себя и из своей темы. Иных намерений у нее наверняка нет.

Непривычно обильная пища действует на Йохена Неблинга усыпляюще. Им овладевает этакая ленивая расслабленность. Когда подают счет, он уже убежден, что потратил казенные деньги на банальную родственную встречу, хотя родственница оказалась особой весьма занятной. И к расслабленности примешивается разочарование. Значит, все, что он подозревал, лишь плод его воображения?

Они выходят на улицу. Морозный воздух бодрит. От их дыхания вверх поднимаются облачка пара. Миновав мост через Шпрее, они останавливаются и, прислонившись к парапету, наблюдают за рыболовами, которых не смущает ни холодная погода, ни расположенные за их спинами классически строгие ряды недавно отремонтированных бюргерских домов. Они прогуливаются по набережной вдоль медленно текущей реки. Башенки большой церкви отражаются в воде, по которой плывут льдины. Кровлю церкви уже покрыли новыми медными пластинами. Над ней плавно двинется стрела подъемного крана, и вдруг, будто откликаясь на зов предводителя небесного воинства, вверх величественно взмывает ангел, которому приделали поврежденные во время бомбежки крылья. Когда он зависает на нескольких тросах, кажется, что он благословляет обитателей бренной земли, остающихся там, внизу.

— Он летит, он летит! — ликует кузина. — Наконец-то я увидела летящего ангела! — И она прыгает от радости.

Затем они неторопливо бредут куда глаза глядят. Виола молчит. Будучи человеком, привыкшим постоянно встречать что-то новое, она с заинтересованным вниманием слушает рассказ Йохена, когда тот берет на себя функции гида и ведет ее к зданию Государственного совета и Государственной оперы, выстроенной Кнобельсдорфом. Во внутреннем дворе музея истории она не без волнения рассматривает старинные маски умирающих воинов. Она хватает Йохена за лацкан пальто и шепчет:

— Как это современно, как это современно — постоянно страдать и мучиться!

Заметно темнеет. Виола вспоминает, что ей нужно забрать из библиотеки фотокопии. По дороге туда она вдруг восклицает:

— Ах, что будет, когда их увидит Дэвид! У него руки затрясутся от радости. — Сделав пару шагов, она вспоминает: — Между прочим, я должна передать тебе привет от профессора Дэвида Штамма… — а еще через пару шагов добавляет: — Если вообще можно передать привет от одного незнакомого человека другому.

Йохена Неблинга словно током ударяет. Он с трудом сохраняет хладнокровие и как можно небрежнее спрашивает:

— Профессор Штамм? Вот уже действительно не имел чести…

— Это мой партнер по путешествию, — радостно сообщает Виола. — Удивительнейший человек, немного старше тебя. Американец, но как говорит по-немецки! Одним словом, такой замечательный человек, что можно влюбиться! Если бы я как синолог и японовед добилась таких же… тогда бы докторский диплом Гарвардского университета был мне обеспечен уже сегодня.

— Профессор Штамм твой научный руководитель?

— Нет, что ты! Он всего-навсего любитель. Но наши интересы настолько совпадают, что кажется, будто мы созданы друг для друга. Вот ты человек с опытом, скажи: ты веришь, что такое бывает? Я познакомилась с ним в новом винном погребке Каролины на острове Тенерифе. Знаешь, когда немецкие туристы толпами потянулись за моря, она не смогла усидеть в Шёнеберге. К нашему удивлению, она сумела сколотить состояние и теперь живет себе забот не знает. Верхнюю террасу она оставила для себя: пока внизу гости несут для нее золотые яйца, она сидит наверху и через верхушки пальм смотрит на голубое море, вспоминая о старых временах. Только избранные имеют право подниматься к ней. И представь себе, что там, наверху, в лучах восходящего солнца мне попадается этот парень. Просто фантастика! Мы моментально нашли общий язык. Тот, кто сумеет понять японских самураев, поймет людей. Ты веришь в существование аристократов духа? Когда он предложил мне вместе с ним поехать на зимние каникулы в Берлин, я ничуть не удивилась. Во Франкфурте я села в его автомобиль, а сейчас в шикарнейшем отеле в Западном Берлине мы живем через стенку. Прошу понять меня правильно: через стенку, а не в одном номере. Я полагаю, что давить на него не стоит. В его сдержанности есть нечто сверхчеловеческое. Какой джентльмен — потрясающе! Ты думаешь, он поехал бы со мной сюда? Он сказал: «Поезжай одна, это твое личное дело. Передавай привет своему кузену». Вообще-то он о тебе многое знает: ему рассказывала Каролина. Ее мучает ностальгия, и по тебе она очень тоскует. Так что, передать ему привет от тебя?

— Разумеется, — отвечает Йохен. — Этого требует долг вежливости.

— Только долг вежливости? Ты что-то имеешь против него? Говорят, двоюродные братья в своем эгоизме еще похлеще родных и требуют целомудрия от женщин своего клана. Никак, ты ревнуешь? Потрясающе! У меня появился ревнивый двоюродный братец! Как жаль, что вы не можете познакомиться!

— Это от меня не зависит.

— Тебе нельзя на Запад?

— Это не так просто.

— Значит, ты приглашаешь его к себе?

— Во всяком случае, буду рад его видеть.

— Можно ему это передать?

— Я прошу тебя об этом.

— Потрясающе! Я его уговорю. Между прочим, он бесподобно играет в го. Что ты на это скажешь, а? Знаешь, на Берлин мы оставили много времени. Он сейчас занят очень серьезной работой. Иногда по целым дням сидит над своими книгами и отрывается от них лишь для того, чтобы поиграть в го. Но я вытащу этого затворника. Сказано — сделано. Не веришь, что мне это удастся? На го он просто помешан. Это единственное, что мне в нем не нравится. Я никогда не выучусь этой игре. Но тайны рождаются только тогда, когда чего-то не понимаешь. Посмотри-ка, что он дал мне с собой в качестве талисмана. — Она открывает сумочку, начинает рыться в ней и наконец, радостно сияя, протягивает ему на ладони две фишки для го: белую и черную. — Не правда ли, просто удивительно, как он обо мне заботится? «Возьми их в качестве талисмана, — сказал он мне. — Черная фишка — это ты, мой черный бриллиант, а белая — твой кузен. Возьми их на счастье — для того, чтобы вы хорошо понимали друг друга».

Как зачарованный, Йохен Неблинг берет фишки. «Теперь или никогда!» — мысленно восклицает он и клацает одной фишкой о другую.

Виола таращит на него глаза:

— Неужели у всех игроков в го эта дурацкая привычка? Неужели нельзя обойтись без этих идиотских штучек? Прошу тебя, кузен, не делать этого. С меня достаточно, что я постоянно слышу, как нервно клацает фишками Дэвид. Кстати, у него это получается лучше, чем у тебя.

Йохен возвращает ей черную фишку. Белую он оставляет у себя, пропускает ее между пальцев и опускает в карман пальто.

— Знаешь что, кузина? Скажи своему профессору, что талисман всегда может пригодиться. Пусть фишка останется у меня: я сохраню ее как залог до встречи с ним. А сыграть партию я всегда готов.

— Ах, братишка, ты просто прелесть!

Они подходят к огромному порталу государственной библиотеки. Виола притягивает Йохена к себе и покрывает горячими поцелуями его замерзший нос. Из двора библиотеки она еще раз машет ему рукой:

— Пока! До скорого!

Кто она — продувная бестия или по-детски наивный человек?

Йохен Неблинг бредет к вокзалу. Фишка го, зажатая в его руке, становится теплой.