Первая беседа ЗНАНИЕ И ТРАНСФОРМАЦИЯ

А. Мистер Кришнамурти, меня очень впечатлило ваше недавнее заявление о том, что каждый человек является ответственным за собственную трансформацию, которая не зависит от знания и от времени. Если вы не против, то я думаю, что было бы великолепным, если бы мы вместе исследовали общую область этой трансформации, как таковой, и когда мы сделаем это, то возможно и другие близкие к этому темы начнут вставать на свои места, и мы сможем в нашей беседе установить связь между ними.

К. Не думаете ли вы, что принимая во внимание то, что происходит в мире — в Индии, в Европе и в Америке: общее вырождение в литературе, в искусстве и особенно в глубоком культурном смысле, в смысле религиозном…

А. Да

К. Существует традиционный подход, просто признание авторитета, вера, который не отвечает действительно религиозному духу. Видя все это смятение, страшную нищету, ощущение бесконечной печали, любые наблюдательные и большинство серьезных людей скажут, что общество не может быть изменено, если только индивидуум, сам человек действительно радикально не трансформирует себя, то есть не переродится фундаментально. И ответственность за это лежит на самом человеке, а не на мессе, священнике, церкви, храме, мечети или на чем-либо еще, но на самом человеке, который осознает это огромное смятение политически, религиозно, экономически, в любом направлении присутствует такая нищета, такое несчастье. И когда вы видите это, тогда очень серьезным является спросить себя, способен ли человек, такой как вы или другой, действительно глубоко подвергнуться радикальной трансформации. Когда перед человеком встает этот вопрос, и когда он видит свою ответственность в отношении целого, тогда мы возможно сможем обсудить какое отношение знание и время играют в этой трансформации человека.

А. Я вас понимаю. Мы должны заложить некое основание для того чтобы углубиться в сам вопрос.

К. Да. Потому что большинство людей совершенно не заботит мир. Большинство людей серьезно не заботят те события, тот хаос, та неразбериха, которые имеют место в мире в настоящее время. Они очень поверхностно озабочены этим. Озабочены проблемой энергии, проблемой вредных выбросов, и т. п. — этими поверхностными вещами. На самом деле они глубоко не встревожены человеческим умом, умом, который разрушает мир.

А. Да, я хорошо понимаю вас. То, что вы сказали ставит на главное место основную ответственность каждого отдельного индивидуума, человека как такового. Я хорошо вас понял.

К. Да

А. Не существует пятилетних планов, которые бы позволили бы нам выбраться из этого.

К. Понимаете, слово «индивидуум» в действительности здесь не точно, потому что индивидуум, как вы знаете, означает неразделенный, нераздельный в себе. Но человеческие существа полностью фрагментированы, поэтому они не являются индивидуумами. У них может быть банковский счет, имя, дом, но они в действительности не являются индивидуумами в смысле полного, завершенного, гармоничного целого, нефрагментированного. Это именно то, что значит быть индивидуумом.

А. То есть вы говорите, что сдвинуться или пройти, или, возможно, лучшим словом здесь, поскольку мы не говорим о времени, будет «измениться» из этого фрагментированного состояния в состояние целостности может рассматриваться как изменение на уровне бытия отдельного человека.

К. Да

А. Вы можете так сказать?

К. Да, но опять же, вы понимаете, что слово «цельный» означает не только здравомыслие, здоровье, но так же это слово означает «святой». H-o-l-y. (в английском оба эти слова произносятся одинаково). Все это включает в себя слово «цельный». А люди никогда не являются цельными. Они фрагментированы, они противоречивы, их разрывают различные желания. Итак, когда мы говорим об индивидууме, индивидуум на самом деле это человек, которые полностью и совершенно цельный, здравый, здоровый и поэтому святой. И создание такого человека — это наша ответственность с точки зрения образования, политически, религиозно, во всех направлениях. Таким образом это является ответственностью учителя, всех, не только моей, моей ответственностью. Это ваша ответственность так же как и моя, так же как и его.

А. Это ответственность каждого.

К. Именно. Потому что мы создали в мире эту ужасную неразбериху.

А. Но индивидуум — это тот, кто должен начать.

К. Человек, каждый человек, не важно кем он является — политиком или бизнесменом, или просто обычным человеком с улицы, таким как я. Нашей задачей, как людей, является осознать это огромное страдание, несчастье, смятение существующие в мире. И это наша ответственность — изменить все это, не ответственность политиков, бизнесменов или ученых. Это наша ответственность.

А. Когда мы говорим «наша ответственность» и у нас теперь есть два значения слова «индивидуум». Есть общее значение означающее количественное измерение…

К. Да — количественное измерение.

А.…и имеется качественное отношение, которое нам просто нужно для того, чтобы различать качество возможности. Я опять напоминаю то ваше заявление, которое уже цитировал ранее, что это является ответственность каждого, лично каждого человека.

К. Человеческого существа. Да.

А. Верно.

К. Не важно где он находится — в Индии, Англии, в Америке или где бы он ни был.

А. То есть мы не можем ускользнуть сказав, что мы-ы создали это, поэтому мы-ы должны это изменить. Мы возвращаемся назад, то есть, если изменение вообще должно начаться, оно должно начаться с каждого.

К. Да, сэр.

А. С каждого.

К. С каждого человеческого существа. Отсюда вытекает вопрос — осознает ли человек со всей серьезностью свою ответственность не только перед собой, но и перед всем человечеством?

А. По-видимому нет, судя по тому, что происходит.

К. Конечно нет. Каждый озабочен своими мелочными мелкими эгоистическими желаниями. Итак, ответственность подразумевает огромное внимание, заботу, старание, а не небрежность, как это сейчас происходит.

А. Да, я согласен с этим. Слово «мы» которое мы используем в отношении каждого предполагает связь, отношение, которое мы можем немного обсудить. Кажется, что существует нечто неразделимое между тем, что мы называем «каждым» или «отдельным индивидуумом», в отличие от обычного использования этих слов. Кажется существует нераздельная связь между этим и тем, что мы называем «целое», которую индивидуум не ощущает.

К. Сэр, как вы знаете, я был в мире повсюду. Не был только за железным занавесом и в Китае. Я был везде. И говорил и видел тысячи и тысячи людей. Я занимался этим 50 лет и более. Люди, где бы они не жили, везде более или менее одинаковы. У них есть проблемы печали, проблемы страха, жизненные проблемы, проблемы личных отношений, проблемы выживания, перенаселенности и огромная проблема смерти — это общая проблема для всех нас. Не существует восточных или западных проблем. У запада есть своя особенная цивилизация, а у востока есть своя. И люди пойманы в эту ловушку.

А. Да, я понимаю это.

К. Они, кажется, не способны вырваться из нее. Они продолжают снова и снова, тысячелетиями.

А. Поэтому вопрос в том, как ему это сделать, как каждому, как человеку? Слово «индивидуум», как вы только что описали, как мне кажется, имеет отношения к слову «трансформировать», как к таковому, и я хотел бы спросить, согласитесь ли вы с этим. Кажется что у многих имеется представление о том, что трансформация вещи означает ее полное изменения без какой бы то ни было связи с тем, чем эта вещь является как таковая. Похоже, в этом случае не принимается во внимание, что мы говорим о форме, которая подвергается изменению, форме, которая остается прежней.

К. Да, сэр, я понимаю.

А. Иначе это изменение означало бы потерю, потерю всего.

К. Итак, на этот ли вопрос мы пытаемся ответить? Какое место имеет знание в перерождении человека, в трансформации человека, в этом фундаментальном, радикальном движении в человеке. Какое в этом место знанию и, следовательно, времени? Это ли вы спрашиваете?

А. Да, да, это. Потому что мы или принимаем, что это изменение является подлинным и означает уничтожение того, что было перед ним, или мы говорим о полной трансформации чего-то, что остается прежним.

К. Да. Давайте немного посмотрим на это слово. Революция в обычном смысле этого слова означает, не так ли, не эволюцию, постепенную эволюцию, а революцию.

А. Да, оно этого не означает. Я согласен.

К. Под революцией обычно имеется ввиду, если вы говорите с коммунистом, то он хочет свергнуть правительство, если с буржуа, то он испуган. Если с интеллектуалом, то у него есть различные критические замечания по поводу революции. Теперь, революция является либо кровавой, либо…

А. Да.

К.…либо революцией в психике.

А. Да.

К. Внешней или внутренней.

А. Внешней или внутренней.

К. Внешнее есть внутреннее. Внутреннее есть внешнее. Не существует различия между внешним и внутренним. Они полностью связаны друг с другом.

А. Теперь это возвращает нас назад к тому, о чем вы говорили ранее. Не существует разделения, хотя интеллектуально мы и проводим различие, между «я» и «мы».

К. Именно так.

А. Да, конечно.

К. Итак, когда мы говорим об изменении, мы имеем в виду не просто кровавую революцию, физическую революцию, но скорее революцию в складе ума.

А. Каждого

К. Человеческих существ.

А. Верно.

К. В том, как он думает, как он себя ведет, как он действует, функционирует, во всем этом в целом. Теперь, психологическая революция, не эволюция в смысле постепенности..

А. Нет.

К. Какое в ней место знанию?

А. Какое место имеет знание в чем-либо?

К. В перерождении человека, которое есть внутренняя революция и которое окажет влияние на внешнее.

А. Да, которое не является постепенным прогрессом.

К. Постепенный процесс бесконечен.

А. Именно. Итак, мы говорим о немедленном качественном изменении.

К. Опять, когда вы используете слово «немедленный», кажется как будто это должно произойти внезапно. Поэтому я скорее неохотно использую слово «немедленный». Мы скоро придем к этому. Во-первых, давайте проясним, о чем мы с вами говорим, если можно. Мы объективно видим эту ужасающую неразбериху в мире. Верно?

А. Да.

К. Нищету, смятение, глубокую человеческую печаль.

А. О, да.

К. Я не могу передать вам, что чувствую, когда путешествую по миру. Мелочность, поверхностность, пустоту всего этого, этой так называемой западной цивилизации, если мне можно так выразиться, в которую была затянута восточная цивилизация. А мы лишь царапаем по поверхности. Все время. И полагаем, что простое изменение на поверхности, изменение структуры сделает что-то огромное с людьми. Однако наоборот, это не привело ни к чему. Это немного полирует здесь и там, но глубоко, фундаментально это не изменяет человека. Итак, когда мы обсуждаем изменение, нам должно быть совершенно ясно, я полагаю, что мы имеем в виду изменение в психике, в самом существе людей. То есть, в самой структуре и природе мысли.

А. Изменение в корне.

К. В корне, да.

А. В корне, как таковом.

К. В корне. И поэтому, когда это изменение произойдет, оно естественно вызовет изменение в обществе. Не сначала общество или сначала индивидуум, это человеческое изменение которое трансформирует общество. Это не две отдельных вещи.

А. Сейчас я должен быть очень осторожен с тем, понял ли я вас правильно. Я думаю, что смог различить почему в том заявлении вы сказали: «которое не зависит от знания или времени». Потому что, когда меняется человек, меняется каждое человеческое существо, то то изменение, которое начинается в обществе, находится во вневременной связи с изменением в каждом человеческом существе.

К. В конце концов, именно люди создали это общество. Своей жадностью, своим гневом, своим насилием, своей жестокостью, своей мелочностью они создали это общество.

А. Именно.

К. И они полагают, что путем изменения структуры, вы измените людей. В этом состояла проблема коммунистов, это была вечная проблема: то есть если вы измените окружающую среду, вы измените человека. Они пробовали сделать это десятью различным способами, но они этого не сделали, не добились успеха в изменении человека. Наоборот — человек покоряет окружающую среду, структуру.

Итак, если нам ясно, что внешнее — это внутреннее, а внутреннее — внешнее, тогда не существует разделения между обществом и индивидуумом, коллективом и отдельным человеческим существом, но человек является целым, он является обществом, он — это отдельный человеческий индивид, он является тем фактором, который создает этот хаос.

А. Да, я слежу за вами очень внимательно.

К. Поэтому он — это мир, а мир — это он.

А. Да. Поэтому если он изменится, то изменится все. Если он не измениться, то ничего не изменится.

К. Я думаю, что это очень важно, так как мы не сознаем, я полагаю, этот главный фактор — что мы — это мир, а мир — это мы. Что мир — это не что-то отдельное от меня, а я не отделен от мира. Вы рождены в некой культуре: христианской, индуистской или в любой другой. Вы являетесь результатом этой культуры. И эта культура создала этот мир. Этот материалистический мир запада, если его можно так назвать, который распространяется на весь мир, разрушая их собственные культуры, их традиции, все отметается при пробуждении западной культуры, и эта культура создала этого человека, и этот человек создал эту культуру.

А. Точно.

К. Я имею в виду, что он создал эти картины, эти великолепные соборы, великолепные технологические вещи, полет на луну и т. д. и т. п. Люди создали это. Именно люди создали это прогнившее общество, в котором мы живем. То общество, в котором мы живем, является аморальным, и его создали люди.

А. О да, в этом нет сомнений.

К. Поэтому мир — это вы, и вы — это мир, не существует другого. Если мы принимаем это, если мы видим это не интеллектуально, но чувствуем это в своем сердце, в своем уме, в своей крови, что мы являемся этим, тогда вопрос состоит в том, возможно ли для человеческого существа трансформировать себя внутренне и таким образом внешне?

А. Меня очень заботит то, чтобы увидеть это настолько ясно, насколько я могу, с точки зрения двух текстов, которые пришли мне на ум, которые, можно сказать, имеют внутренний смысл, и по причине этого внутреннего и внешнего вопроса, о котором мы говорили, в том раздельном подходе, который применяется к этому писанию. В этом есть огромная ирония. Я думаю об этом, и для меня есть великолепный текст в евангелии от Иоанна, в третьей главе, где говорится, и я попытаюсь перевести так, как это на греческом, — «делающий истину приходит к свету». Это не значит, что сначала он делает истину, а потом позже приходит к свету. И это не значит, что мы можем сказать проповедуя: «я скажу вам, что есть истина, если вы будете делать это, тогда вы увидите свет». Потому что мы возвращаемся назад, к тому, о чем упоминали ранее, к вневременной связи между действием, которое само по себе является трансформацией.

К. Именно.

А. В этом великолепная перспектива понимания, означающая не «если», а затем вещь, а их действительно совместное действие. И другой отрывок, о котором я подумал и надеюсь, что вы согласитесь, что это о том же, что я правильно понял это с точки зрения сказанного вами. Я опять попытаюсь перевести это настолько буквально, насколько смогу: «бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в боге, и бог пребывает в нем».

К. Именно, именно.

А. Я поместил «ing» во все эти слова вследствие характера языка как такового. Скорее всего это не захотели бы так переводить для проповеди, но в этом истинный смысл этих слов. И это постоянное «ing» приносит чувство продолжающейся активности не связанной временными рамками.

К. Это не статическое состояние. Это не что-то такое, что вы принимаете интеллектуально, и оставляете в таком виде. Тогда это смерть, тогда в этом ничего нет.

А. Да.

К. Поэтому сэр, понимаете, мы разделили физический мир на восток и на запад. Мы разделили религии, христианскую религию и индуизм, ислам, буддизм. Мы также разделили мир на национальности, на капиталистов и социалистов, на коммунистов и других людей и т. д. Мы разделили мир и разделили самих себя на христиан и не христиан, мы разделили себя на фрагменты противопоставленные друг другу. Поэтому там, где существует разделение, существует конфликт.

А. Точно

К. Я думаю, что это основной закон.

А. Где есть разделение, там есть и конфликт. Но с точки зрения слова «знание», похоже, люди верят, что нужно начать с того, что это разделение действительно есть, и они действуют исходя из этой радикальной веры.

К. Поэтому я говорю, что с самого начала нашего разговора, нашего диалога так важно понять, что мир не отличен от меня, а я — это мир. Это может прозвучать, пожалуй, упрощенно, но в этом есть очень глубокий фундаментальный смысл, если вы осознаете, что это означает, не интеллектуально, но внутренне, поняв это. То, что нет разделения. В тот момент, когда я говорю это себе, я сознаю, что я — это мир, а мир — это я, тогда я не христианин, не индуист или буддист, ничего. Я — человек.

А. Когда вы говорили, я думал о том, как можно подойти к этому с помощью различных типов философского анализа, и с точки зрения духа, сказанного вами, это почти вселенская шутка, потому что с одной стороны вы сказали, что это может прозвучать упрощенно. Кто-то сказал бы, что это так, и поэтому не стоит уделять этому внимания. Другие сказали бы что в этом недостает ясности и хотя это и глубоко, в этом есть какая-то мистика. И мы опять ходим туда-сюда, опять с разделением, как только, так сразу.

К. Я знаю, я знаю.

А. Итак, я слежу за вами.

К. Итак, если нам ясно, что человеческий ум разделил мир для того, чтобы найти свою собственную безопасность, что приносит отсутствие собственной безопасности, когда человек осознает это, тогда человек должен внутренне, так же как и внешне отрицать это разделение, такое как «вы» и «они», «я» и «вы», индиец и европеец, и коммунист. Вы отрезали сам корень этого разделения. Таким образом из этого вытекает вопрос, может ли этот человеческий ум, который был настолько обусловлен на протяжении тысячелетий, может ли этот человеческий ум, который обрел так много знания в стольких направлениях, может ли этот человеческий ум измениться, вызвать перерождение в самом себе и быть свободным реинкарнировать сейчас.

А. Сейчас.

К. Сейчас.

А. Да.

К. В этом вопрос.

А. В этом вопрос, именно, реинкарнировать сейчас. Из сказанного вами представляется, что можно сказать, что очень много из представленного знания, накопленного веками, является дискуссией, которую мы вели сами с собой, не важно о какой культуре мы говорим, в качестве комментариев об этом разделении.

К. Именно так.

А. В действительности не ухватывая самого разделения. И, конечно, поскольку разделение бесконечно делимо…

К. Конечно.

А. И затем у нас получаются тома за томами, тома за томами, библиотеки за библиотеками, бесконечные мавзолеи книг, потому что мы постоянно продолжаем делить это разделение. Я понимаю вас.

К. И вы видите, поэтому культура отлична от цивилизации. Культура предполагает рост.

А. О, да. О, да.

К. Теперь, рост в цветении добродетели.[1]

А. Прекрасная фраза, прекрасная фраза.

К. Это — культура, настоящая культура, цветение в добродетели, вы понимаете сэр? Но этого нет. У нас имеется цивилизация, вы можете путешествовать из Индии в Америку за несколько часов, у нас появились лучшие ванны, лучшее это и лучшее то, и т. п. со всеми вытекающими отсюда сложностями. Такова западная цивилизация, которая сейчас поглощает восток. Итак, добродетель — это сама сущность культуры. Религия — это трансформация человека. Не все эти верования, церкви и поклонение христианское или индуистское. Это не религия.

Итак, мы вернулись к той точке, что, если человек видит все это в этом мире, наблюдает это, не проклинает или оправдывает, просто наблюдает это, тогда, исходя из этого, он задает вопрос: «человек накопил настолько огромную информацию, знание, но изменило, сделало ли его это знание добрым, добродетельным?» Вы следите за мной? Создало ли это знание культуру, которая бы заставляла его цвести в этой красоте добродетели? Оно не сделало этого.

А. Нет.

К. Поэтому в этом нет смысла.

А. Экскурсии в определение добродетели нам не помогут.

К. Вы можете давать объяснения, определения, но определения не имеют реальности.

А. Конечно, нет.

К. Слово — не вещь. Описание не есть описываемое.

А. Точно.

К. Итак, мы вернулись назад.

А. Да, давайте.

К. Так как я лично исключительно заинтересован вопросом, как изменить человека. Так как я езжу в Индию каждый год на три месяца или на пять месяцев, и я вижу, что там происходит, и я вижу, что происходит в Европе, и вижу, что происходит в этой стране, в Америке, и я не могу вам передать, какой шок я испытываю каждый раз посещая эти страны — вырождение, поверхностность, изобилие интеллектуальных концепций без какого либо основания, без какой-либо базы или почвы, на которой красота доброты (добродетели) реальности может расти. Итак, говоря все это, какое место имеет знание в перерождении человека? Это основной вопрос.

А. Это наша отправная точка.

К. Отправная.

А. Хорошо. И то знание, на которое мы указали, как выяснилось в наше беседе, является знанием, которое само по себе не имеет силы вызвать эту трансформацию.

К. Нет, сэр. Но у знания имеется свое место.

А. Да, я не имел этого в виду. Я имею в виду, что то, что ожидается от того знания, на которое мы указали, которое накоплено в библиотеках, что это ожидание само по себе не может исполниться.

К. Нет, нет. Я должен опять вернуться к этом слову, к слову «знание», что это значит «знать»?

А. Ну, в прямом смысле я понимаю это слово так: знание это представление о том, что есть, но то, что выдается за знание может этим и не быть.

К. Обычно под знанием принято считать опыт.

А. Обычно принято.

К. Мы начнем с этого, так как это общепринято — опыт, который приносит или оставляет след, являющийся знанием. Это накопленное знание, будь оно в научном мире или в биологическом мире, или в мире бизнеса, или в мире ума, бытия, является известным. Известное — это прошлое, поэтому знание — это прошлое. Знание не может быть в настоящем. Я могу использовать знание в настоящем.

А. Но оно основано в прошлом.

К. Да. Но его корень в прошлом. Что означает — это очень интересно — это знание, которое мы обрели обо всем…

А. Да.

К. Я лично не читал никакие из этих книг, ни Гиту, ни Бхагавад-гиту, ни Упанишады, никакие книги по психологии. Я не читатель. Я с огромной силой наблюдал всю свою жизнь. Теперь, у знания есть свое место.

А. О да, да.

К. Давайте проясним это. С точки зрения практики, технологически я должен знать, куда я иду, физически и т. д. и т. п. Теперь, какое место имеет оно, которое есть человеческий опыт, так же как и научное знание, какое оно имеет место в изменении качества ума, который стал жестоким, склонным к насилию, мелочным, эгоистическим, жадным, амбициозным и все остальное? Какое место в этом занимает знание?

А. Мы вернулись назад к тому утверждению, с которого начали, то есть к тому, что эта трансформация не зависит от знания, поэтому ответ должен быть, что ему в этом нет места.

К. Поэтому давайте выясним пределы знания.

А. Да, да, конечно.

К. Где эта граница, свобода от известного, где эта свобода начинается?

А. Хорошо. Да, теперь я точно знаю ту точку, от которой мы должны двигаться. Где начинается эта свобода, которая не зависит от этого основанного в прошлом накопления.

К. Это верно. Итак, человеческий ум сконструирован на знании. Он тысячелетиями эволюционировал на этом накоплении, на традиции, на знании.

А. Да.

К. Оно там. И все наши действия основаны на этом знании.

А. Которое по определению должно быть повторяющимся.

К. Очевидно, и оно повторяющееся. Итак, что есть начало свободы в отношении знания? Можно я скажу так, чтобы более ясно выразиться?

А. Да, да.

К. Я что-то испытал вчера, это оставило след. Это — знание, и с этим знанием я встречаю следующий опыт. То есть, следующий опыт переводится в термины старого и таким образом опыт никогда не является новым.

А. То есть, если я понял вас правильно, вы говорите, что тот опыт, который был у меня вчера, который я вспоминаю…

К. Вспоминание.

А. Вспоминание… при моей встрече с чем-то новым, таким, что кажется имеющим какое-то отношение к нему, я встречаю на основании удерживания моего прошлого знания как зеркала, в котором я определяю природу этой новой вещи, с которой я сталкиваюсь.

К. Точно, точно.

А. И это, пожалуй, сумасшедшее зеркало.

К. Обычно оно таковым и является. Понимаете, это я и имею в виду. Где начало или где свобода в отношении знания? Или свобода это что-то отличное от продолжения знания?

А. Должна быть чем-то другим.

К. Что означает, если погрузиться в это очень, очень глубоко, это означает окончание знания.

А. Да.

К. И что это означает? Что это означает — окончить знание? Несмотря на то что я живу, что я должен жить, полностью опираясь на знание.

А. Это означает что немедленно.

К. О, подождите. Посмотрите, что это означает, сэр. Я встретился с вами вчера и в моем уме остался ваш образ и этот образ встречает вас на следующий день.

А. Да.

К. Этот образ встречает вас.

А. Этот образ встречает меня.

К. И у меня есть десятки образов или сотни образов. Итак, образ — это знание. Образ — это традиция. Образ — это пошлое. Теперь, может ли быть свобода от этого?

А. Если та трансформация, о которой вы говорите произойдет, если она пройдет, то должна быть.

К. Конечно. Мы можем констатировать это, но как ум, который берется, действует, функционирует на основании образа, знания, известного, как он может закончить это? Рассмотрите этот очень простой факт: вы оскорбили меня или похвалили меня, это остается знанием, и с этим образом, с этим знанием я встречаю вас. Я никогда не встречаю вас. Образ встречает вас.

А. Точно.

К. Поэтому между вами и мной нет отношений.

А. Да, потому что это стоит между нами.

К. Конечно, очевидно. Поэтому, как этому образу закончится, никогда не регистрировать, вы следите, сэр?

А. Я не могу зависеть от кого-то, кто закончит это за меня.

К. Поэтому, что мне делать? Как я, как этот ум, который регистрирует и записывает все время — функция мозга в том, чтобы записывать, все время — как ему быть свободным от знания? Когда вы причинили какой-то вред мне лично, коллективно или как угодно, оскорбили меня, польстили мне, как мозгу не регистрировать это? Если он регистрирует, это уже образ, это память, и тогда прошлое встречает настоящее, и поэтому нет никакого решения.

А. Точно.

К. Посмотрите на это слово. Я недавно посмотрел в очень хорошем словаре слово «традиция». Оно означает, конечно, и обычное слово tradere — давать, передавать. У него есть так же другое особенное значение, нет, не особенное, от того же слова — предавать.

А. О да, traduce.

К. Traduce. Это всплыло в одной из дискуссий в Индии — предательство настоящего. Если я живу в традиции, я предаю настоящее.

А. Да, я вижу это.

К. Что значит знание предает настоящие.

А. Что фактически является предательством самого себя.

К. Да, это верно.

А. Да, я вижу это.

К. Итак, как уму, который функционирует в знании, как мозгу, который все время записывает…

А. Да.

К. Остановиться, видеть важность записывания и не позволять себе двигаться в каком-либо другом направлении? То есть, сэр, позвольте мне выразить это таким образом, очень просто: вы оскорбили меня, вы обидели меня словом, жестом, действием, и это оставляет след в мозге, который есть память.

А. Да.

К. Эта память является знанием. Это знание будет вмешиваться в мою встречу с вами в следующий раз. Очевидно. Теперь, как мозгу, так же как и уму записывать, но не позволять вмешиваться в настоящее?

А. Человек должен, мне кажется, постараться отрицать.

К. Нет, нет. Посмотрите, что это значит, но как мне отрицать это? Как мозгу, чья функция в том, чтобы записывать, как компьютер записывает…

А. Я не имел ввиду, что он отрицает записываемое. Но свои ассоциации, перевод записывания в эмоциональный комплекс.

К. Как это сделать, именно в этом суть, как завершить этот эмоциональный ответ, когда я встречусь с вами в следующий раз, с вами — тем, кто обидел меня? В этом проблема.

А. Это то место, где мы с практической точки зрения в отношении себя должны начать.

К. Да.

А. Точно. В этом есть тот аспект, который очень сильно интересует меня с точки зрения связи между теоретическим и практическим.

К. Сэр, для меня теория не имеет реальности. Теории не имеют никого значения для того человека, который действительно (на самом деле) живет.

А. Можно я скажу, что имею ввиду под теорией. Я не думаю, что имею в виду то же, что вы думаете я имею в виду. Я имею в виду теорию в смысле греческого слова theorea — зрелище, что-то, что находиться там, и что я вижу. И это слово поэтому очень тесно связано с тем, о чем мы говорили с точки зрения знания. И в то же самое время, в этом случае, если мы видим что-то, это что-то регистрируется в нас, в уме с точки зрения похожести этого, в противном случае мы должны попробовать (сделать, начать) это, для того, что бы получить это, что на материальном плане уничтожило бы нас. Мне кажется, если я правильно вас понял, то существует глубокое заблуждение в человеческом отношении к этой необходимости для конкретного существа и в том, что он делает из нее. И пока он делает из этого неправильную вещь, он в отчаянном положении и может продолжать лишь повторяясь, и в этом повторении умножая отчаяние. Правильно ли я увидел здесь различие?

К. Понимаете, религия основана на традиции. Религия — это широкая пропаганда, в том виде, в котором она есть сейчас. В Индии, здесь, где угодно, пропаганда теорий, верований, поклонения, служения, в сущности основанная на принятии теории.

А. Да.

К. В сущности основанная на идее.

А. На заявлении, постулате.

К. На идеях, выраженных мыслью.

А. Верно.

К. И очевидно, что это не религия. То есть, религия в том виде, в котором она существует сейчас, — это само отрицание истины.

А. Да. Я уверен, что понимаю вас.

К. И если такой человек как я или… пытается найти, открыть, что есть истина, он должен отрицать всю структуру религии, как таковую, которая есть поклонение, пропаганда, страх, разделение — вы христианин, я индуист, всю эту бессмыслицу, и быть светом для самого себя. Не в пустом смысле этого слова. Светом, потому что мир во тьме, и человек должен изменить себя, должен быть светом самому себе. И светом, зажженным не кем-то еще.

А. То есть, существует точка, в которой он должен перестать повторяться. Это правильно? В некотором смысле мы можем использовать здесь аналогию с хирургией: нечто, что продолжалось, должно быть отрезано.

К. Да.

А. И отрезать нужно радикально, а не просто ходить вокруг, да около.

К. У нас больше нет времени ходить вокруг да около — дом в огне. По крайне мере у меня есть это огромное чувство — вещи пришли в такое состояние, что мы должны сделать что-то, каждое человеческое существо. Не в смысле лучших условий проживания, лучшей безопасности, большего этого или того, но переродиться в своей основе.

А. Но если человек верит, что отрезая себя от этого накопления, он убивает себя, тогда он должен бороться с этим представлением.

К. Конечно. Поэтому он должен понимать то, что создал его ум, поэтому он должен понимать самого себя.

А. Итак, он начинает, наблюдая себя.

К. Себя, который и есть мир.

А. Да. Не учить пять языков, чтобы иметь возможность…

К. Посещая школы, где вы учитесь восприимчивости и всему этому мусору.

А. Ваша точка зрения, как мне кажется, так же была у великого датского мыслителя Киркегарда(Kirkegaard), который прожил очень тяжелую жизнь в своем обществе, потому что он просил их принять то, что вы говорите. Он говорил: «Смотрите, если я пойду в семинарию и буду пытаться понять, что такое христианство, изучая его самостоятельно, то все, чем я буду заниматься — это усваивать что-то там. Но как я узнаю, что полностью усвоил его. Я никогда не дойду до этой точки, поэтому я должен вечно усваивать его и никогда не сделаю ничего в нем, как в таковом, как в предмете». Человек должен взять на себя риск действия, не просто говоря об этом, действия по сути, а не просто думая о том, что думал кто-то другой, но в действительности воплощая смысл через самонаблюдение в связи с этим. И это всегда казалось мне очень глубоким откровением. Но ирония здесь в том, что в академии у нас есть огромное множество учебных дисциплин, в которых студенты должны выучить датский, для того чтобы понять Киркегарда, и то, чем они в конечном счете занимаются — если я правильно понял дух того, что прочитал, — это просто увековечивают ту самую вещь, которую он говорил отрезать. У меня есть это очень сильное чувство, что в академии, членом которой, как вы знаете, я являюсь, произошло бы очень глубокое изменение, если бы учитель не только уловил то, что вы сказали, но и рискнул бы действовать в соответствии с этим. Поскольку, если в соответствии с этим нет действия, то мы возвращаемся назад туда, где мы были. Мы поиграли с идеей собственной храбрости, но затем, до того, как начнем действовать, мы должны подумать о том, что это означает, и затем мы не действуем.

К. Именно.

А. Мы думаем и не делаем.

К. Поэтому, сэр, слово не вещь. Описание — это не описываемое. И если вас не заботит описание, а заботит лишь сама вещь, «то, что есть», тогда мы должны делать что-то. Когда вы сталкиваетесь с тем, что есть, вы действуете, но когда вас заботят теории и размышления, и верования, вы никогда не действуете.

А. То есть, нельзя сказать, что нет никакой надежды на трансформацию, если я правильно вас понял. Для меня, если я думаю об этом, это звучит просто великолепно — я есть мир, а мир — это я, но пока я продолжаю думать, что описание является описываемым, нет никакой надежды. То есть мы говорим здесь о болезни, и мы говорим о чем-то, что было выражено как заболевание, и если я приму то, что было выражено как заболевание, в качестве самого заболевания, тогда я думаю, что описание является описываемым…

К. Конечно.

А.…и я никогда не выбираюсь.

К. Сэр, это похоже на человека, который голоден, любое количество описания подходящей пищи никогда не насытит его. Он голоден, он хочет еды. То есть, все это подразумевает несколько вещей. Первое, может ли существовать свобода от знания, и знание оставаться на своем месте? Может ли существовать свобода от традиции в виде знания….

А. От традиции в виде знания, да.

К. Может ли быть свобода от этого разделяющего взгляда — «я» и «вы», «мы» и «они», христианин, от этого разделяющего отношения или деятельности в жизни? Именно к этим проблемам мы должны…

А. То есть к этому мы должны найти подход, продвигаясь в наших диалогах.

К. Итак, первое, может ли ум быть свободным от известного, и не на словах, а в действительности?

А. На самом деле. Да.

К. Я могу размышлять о свободе тела и об всем таком, но видеть необходимость, важность того, что должна быть свобода от известного, иначе жизнь становиться повторяющейся, постоянным царапаньем поверхности. В ней нет смысла.

А. Конечно. В нашей следующей беседе, я надеюсь, мы сможем начать, оттуда, где остановились.