"Декабристы" - читать интересную книгу автора (Бригита Йосифова)

«Русская правда»

Почтовая контора была создана в Москве в начале XVIII века в соответствии с повелением Петра I: «Почты устроить от Петербурга до всех главных городов, где губернаторы обретаются ныне».

Эти конторы должны были возглавить знающие люди, которые смогли бы организовать почтовую службу, поставить на надежную основу все дело, зарождавшееся на пустом месте.

Немец Вольфганг Пестель прибыл из Саксонии, чтобы основать почту в Москве. От него и пошла «почтовая династия» в России этого немецкого рода. Спустя несколько десятилетий директором почты был назначен сын Вольфганга Пестеля, уже родившийся в России, — Борис Пестель. А еще через двадцать лет «всемилостивейшим указом» помощником отца в чине коллежского асессора был определен внук Вольфганга и сын Бориса — Иван Пестель. В 1776 году Борис Пестель подает в отставку, и его сын занимает место московского почт-директора.

Семья Пестелей к тому времени почти целое столетие жила в России. В возрасте 21 года Иван Пестель, чувствовавший себя уже совсем русским, возглавил самую большую почтовую контору в России — Московскую. В 22 года его удостоили ордена Владимира и звания надворного советника.

Иван Пестель — близкий друг князя Андрея Вяземского, в приятельских отношениях с поэтом Иваном Дмитриевым, дружит с историком Карамзиным.

В 1792 году Иван Пестель женился на Елизавете Ивановне — дочери известной в то время писательницы А. Крок. 24 июня 1793 года у них родился сын. Его назвали двойным именем Павел-Михаил и крестили в лютеранской церкви.

Кроме многочисленных обязанностей директора почты, Иван Пестель имел особое тайное поручение от самого императора Павла I: он… вскрывал письма, читал их, снимал копии с тех, которые представлялись ему «неблагонадежными», и пересылал в Петербург на высочайшее имя.

Ему было вменено в обязанность особенно внимательно следить за корреспонденцией только что освобожденного из ссылки поборника свободы А. Радищева — автора книги «Путешествие из Петербурга в Москву».

Павел I был весьма доволен своей московской почтой. Он повелел Ивану Пестелю переехать в Петербург и занять посты директора столичной почты и председателя Главного почтового управления. И. Пестель получил чин действительного статского советника, равный званию генерал-майора.

Одним словом, честь, богатство и слава сопутствовали царскому чиновнику Ивану Пестелю…

Однажды Иван Пестель недоглядел, что в одной иностранной газете, пропущенной через почту, опубликовано сенсационное сообщение: русский царь Павел Г отрезал уши у французской актрисы мадам Шевалье. Павел I в гневе потребовал немедленно доставить к нему провинившегося директора почты.

— Как смеете пропускать газету в Россию, в которой сообщается, что я приказал отрезать уши у мадам Шевалье!

Лицо императора покрылось пятнами от ярости.

Спокойно, аккуратно, с немецкой педантичностью Иван Пестель поклонился виновато перед властелином. Затем сказал:

— Но, Ваше Величество, я считал, что это самый лучший способ разоблачить чужестранных лжецов. Любой читатель газеты может в тот же вечер убедиться, насколько ничтожны эти писаки. Достаточно кому-нибудь из ваших подданных отправиться в театр и лицезреть мадам Шевалье и ее уши, которые, конечно же, на своем месте.

Павел I разразился хохотом. Он рассмеялся так же неожиданно, как перед тем взорвался гневом. Павел I приказал Ивану Пестелю немедленно получить из казны брильянтовые серьги для артистки и лично вручить ей в качестве подарка от императора. И она должна уже в этот вечер выйти с ними на сцену…

Но интриги петербургской жизни оказались более тонкими, чем спокойствие и рассудительность Ивана Пестеля.

Прославившийся министр иностранных дел и любимец Павла I, хитрый и остроумный князь Ростопчин отправил по почте письмо. В нем говорилось ни больше ни меньше как о… заговоре против Павла I.

Иван Пестель читал письмо не просто с радостью — с ликованием. Ведь это же прекраснейший случай отличиться перед царем.

Но вдруг директор почты побледнел, словно полотно. В письме было написано следующее: «Не удивляйтесь, что пишу вам по почте. Наш директор почты тоже с нами!»

Иван Пестель понял, что погублен. Невозможно показать это письмо императору. Его подозрительность граничит с безумием. Без колебаний он отправит своего директора почт в Петропавловскую крепость.

И он уничтожил письмо.

А Ростопчин только этого и ждал. Павел I все узнал, и блестящая карьера закончилась плачевно. Директора уволили со всех должностей, и он вернулся на жительство в Москву.

Однако падение его было временным. Через четыре года граф Пален возглавил заговор, в результате которого был убит император Павел I.

На престол взошел Александр I. Он обещал править «по законам и сердцу бабки нашей Екатерины Великой». Новый император вызвал Ивана Пестеля в Петербург и назначил на большой и ответственный пост — генерал-губернатора Сибири.

Павел Пестель, как уже говорилось, родился в июне 1793 года. Это был год самого большого испытания для Французской революции. Диктатура якобинцев достигла своего апогея.

До 11 лет Павел Пестель воспитывался в родном доме, при неустанных заботах матери, одной из передовых женщин своего времени. Затем его отправили в Дрезден, где он прошел полный гимназический курс. После возвращения из Германии Павел Пестель поступил в аристократический Пажеский корпус.

Молодой Пестель выделяется умом, талантами, музыкальностью. Он изучает военное дело, математику, политическую экономию. Штудирует многие книги, изучает Монтескье, Руссо, читает английских философов Локка, Смита и Бентама, с увлечением вникает в «Политику» Юста, «Политические учреждения» Липфельда, «Курс по политике» Фосса…

Однокашники относятся к нему с восхищением. Он не только серьезен — проницателен. Даже во взгляде его спокойных глаз они встречают расположение и дружеское участие. Пестель проявляет неслыханную смелость — протестует открыто перед всеми против несправедливого наказания, наложенного начальством на одного из пажей. Такой поступок был равносилен бунту. Над юношей сгущались грозные тучи, но в конце концов дело решили замять.

«Любит влиять на своих товарищей. Самостоятелен. Замкнут», — записано в графе «Поведение» его характеристики.

Единственным соперником по Пажескому корпусу был у Пестеля его однокашник Адлерберг. Но он был протеже самой императрицы Марии Федоровны, матери Александра I. Несмотря на столь высокое покровительство Адлербергу, имя Павла Пестеля как первого ученика при окончании им Пажеского корпуса заносится золотыми буквами на мраморную доску. Почетная доска с его именем украшает белый Актовый зал училища.

Пройдут годы, и Павел Пестель снова встретится с Адлербергом… в Петропавловской крепости. Павел Пестель — узник, на допросе, а Адлерберг — за столом Следственной комиссии в качестве личного доверенного представителя императора, его глаза и уши. Теперь Адлерберг наконец чувствовал себя «победителем».

Бородинская битва стала первым испытанием для молодого Пестеля. В ней он геройски сражался и был тяжело ранен. С раздробленной костью левой ноги 19-летнего героя вынесли с поля сражения его солдаты.

В госпитале Павел получил письмо от своего отца. «Я был тронут до слез, — писал он сыну, — когда граф Аракчеев мне рассказал, что главнокомандующий князь Кутузов наградил тебя золотой шпагой за храбрость. Этой награды ты удостоен за свои заслуги, а не по чьей-то милости или протекции. Именно так, друг мой, вся наша фамилия, все мы служим России, нашему Отечеству. Ты только лишь начал самостоятельную жизнь, а уже имел счастье пролить кровь в защиту своей родины».

А второе боевое крещение Пестель получил в августе 1816 года, когда его принимали в члены Тайного общества. Он горел нетерпением поделиться с друзьями своими мыслями о судьбах России. Он искал самых знающих и умных оппонентов. В столкновениях разных взглядов и мнений, в горячих спорах он проверял и самого себя. Пестель всех горячо убеждал, что нельзя начинать революции, если еще не готова конституция, то есть отсутствует высший закон, который является смыслом и целью борьбы.

Михаил Лунин, как всегда, спокоен и ироничен. С его лица не сходит выражение холодной отчужденности. Но друзья хорошо знают его гордую, страстную и горячую натуру. Лунин спрашивает Пестеля:

— Вы нам предлагаете сначала написать какой-то энциклопедический свод, а уже потом подниматься на революцию?

Но и Пестеля трудно так просто обезоружить, даже прибегая к иронии. Он может убедить и скептиков, даже людей, не верующих в проповедуемые им идеи. Пестель с невозмутимым спокойствием разъясняет смысл своей «Русской правды». Он говорит с несокрушимой логикой, опираясь на свою огромную эрудицию, глубокие познания в политических и экономических науках.

Лунин слушает. В его глазах горит огонь воодушевления. Он снова прерывает Пестеля. Но на этот раз его вопрос адресован и Никите Муравьеву:

— Вы рассказываете о конституции, о законах. Я не имею возражений, придет время, и мы их обсудим. Но вы говорите, что время проведения революции где-то в далеком будущем. А этот день мы сами ускорим. Император может погибнуть намного раньше. Ведь совсем нетрудно встретить его на Царскосельской дороге отряду решительных мужей с черными масками на лицах…

Пестель внимательно и долго смотрит на Лунина. Но кавалергардский ротмистр совершенно спокоен. Его лицо, как обычно, приветливо и несколько бледно.

Пестель развертывает огромную организационную работу. Это, можно сказать, «черная работа» революционера. Он не только создает свой колоссальный труд — «Русскую правду». Пестель непосредственно руководит двумя пламенными революционерами Южного общества. Это его первые сподвижники — Сергей Муравьев-Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин. Он пишет для них директивы, программу переговоров с Тайным обществом поляков, затем работает над резюме «Русской правды» для Рюмина к предстоявшим ему переговорам с организацией «Соединенные славяне». Пестель разрабатывает план революционного похода на Москву и Петербург. Он ищет возможность привлечь к Тайному обществу высших командиров и с их помощью повести за собой целый корпус Южной армии.

Как-то Александр Поджио написал о Пестеле сильные и незабываемые слова. Он так описывал свою первую встречу с ним:

«Уши мои оглушила его слава; я так много знал, так много слышал о нем, что он уже не мог меня удивить ни своим умом, ни рассуждениями, ни чем другим».

Поджио вспоминал далее, что Пестель начал разговор с ним с «азбуки» политики, введя затем его в свою республику… Наконец приступил к заговору и свершению невероятного покушения.

«Давайте же сосчитаем жертвы! — и стиснул свою руку, чтобы произвести ужасный подсчет на пальцах.

Я начал называть их по именам, а он считал их. Когда дошли до женщин, он меня прервал и сказал:

— Знаете ли, это все-таки ужасное дело.

— Не менее вас понимаю это.

Сразу же его рука оказалась передо мной. И ужасное число достигло тринадцати.

Наконец, когда я остановился в замешательстве, он сказал:

— Но это еще не все. Ведь следует устранить и тех членов фамилии, которые находятся за границей.

— Да, — сказал я, — тогда поистине нет конца этому ужасу, так как великие княгини имеют детей».

Спустя какое-то время Пестель будет категорически отрицать показания Поджио перед Следственной комиссией. Он признает, что действительно замышлял цареубийство, но заявит, что такие драматические и ужасные перечисления на пальцах не имели места. Он останется спокойным и твердым.

В 1824 году проводились интенсивные совещания между руководителями Северного и Южного обществ. Встречи происходили в Петербурге. Пестель настаивал на слиянии обоих обществ. Он вел об этом переговоры с князем Сергеем Трубецким. Долгими часами разговаривал с поэтом Кондратием Рылеевым. Предлагал им места в Директории Южного общества, говорил, что у них общая цель и, таким образом, следует идти единым путем.

Члены Северного общества отнеслись сдержанно к предложениям Пестеля. Вызывали беспокойство его сильная воля, железный характер. В его лице видели своего рода русского Наполеона. Даже Александр Поджио, когда однажды выслушал пламенную речь Пестеля, сказал ему, что, по всей видимости, его изберут диктатором будущего Временного правительства. Пестель тут же возразил, что носит нерусскую фамилию и весьма неудобно ему иметь неограниченную власть над русским народом.

Но даже эти слова не успокоили членов Северного общества. Рылеев прямо ему сказал, что видит в нем подражателя Наполеону, «похитителя свободы», завоеванной в ходе Великой французской революции.

Об этой настороженности к Пестелю писал в своих воспоминаниях князь Сергей Волконский, когда он был уже в преклонном возрасте — за его плечами было 30-летнее заточение и изгнание в Сибирь.

«Полагаю обязанностью, — писал Сергей Волконский, — оспаривать убеждение, тогда уже вкравшееся между членами общества и как-то доныне существующее, что Павел Иванович Пестель действовал из видов тщеславия и искал при удаче захватить власть, а не имел целью чистые общие выгоды, — мнение, обидное памяти того, кто принес свою жизнь в жертву общему делу. Я помню, что в 1824 г., говоря о делах общества в интимной беседе со мной, он мне сказал: „Продолжают видеть во мне, даже в самом обществе, честолюбца, который намерен в мутной воде половить рыбу; мне тогда только удастся разрушить это предубеждение, когда я перестану быть председателем Южной думы и даже удалюсь из России за границу. Это уже решено, и я надеюсь, что вы, по вашей дружбе ко мне, не будете против…“

На это решение я высказал Пестелю, что удаление его от звания главы Южной думы нанесет удар ее успешным действиям, что он один может управлять и ходом дел, и личностями, что с отъездом его прервется нить общих действий, что ему, спокойному совестью, нечего принимать к сердцу пустомелье некоторых лиц, которые пустили в ход такие неосновательные выводы не из чистой преданности к делу, а под влиянием тех, которые выбыли из членов общества и желают оправдать свое отступничество. Теплые мои увещания, голос истинного убеждения моего заставили Пестеля отказаться от своего намерения: но как суждено было нашему обществу потерпеть неудачу, то теперь я и не рад, что отклонил его от поездки в чужие края. Он был бы жив и был бы в глазах Европы иным историком нашему делу…»

Имя Павла Пестеля известно всему обществу. В 27 лет он полковник, командир Вятского полка 2-й Южной армии в Киевской губернии. Его начальник, командующий армией граф П. X. Витгенштейн, говорил о нем: «Его хватает на все. Дай ему командовать армией или назначь его министром — везде будет на своем месте». Начальник штаба 2-й армии генерал П. Д. Киселев также искал общества своего подчиненного, часами просиживал в скромной квартире Пестеля. Он был поражен его огромными знаниями, его умом, умением по-новому смотреть на многие явления и факты, глубокими и верными суждениями. В одном из писем генерал Киселев писал своему приятелю в Генеральном штабе генералу А. А. Закревскому: «Из всего здешнего синклита он единственный, и только он, может быть полезным, ибо умен, обладает большими знаниями и всегда отлично держится. Пестель такой закваски, что может занимать любое место с пользой для дела. Жаль что чин его не позволяет, но если окажется дежурным генералом, начальником штаба корпуса — везде принесет пользу, так как имеет отличную голову и много усердия».

Пестель познакомился с Александром Пушкиным. Оба сразу же убедились, что о многом близком могут говорить между собой. Уже при первой встрече они обсуждали множество разнообразных тем. Говорили о политике, философии, литературе. Интересные, содержательные разговоры и беседы с Пушкиным воодушевляли Пестеля, он не мог скрывать своего удовольствия и восторга от них, как и восхищения великим поэтом.

Пушкин настолько взволнован встречей, что в дневнике за 9 апреля 1821 года записал: «Утро провел с Пестелем, умный человек во всем смысле этого слова. „Сердцем я материалист, — говорил он, — но мой разум этому противится“. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…»

Пушкин часто думал о Пестеле. Даже тогда, когда писал стихи. Об этих его мыслях остались свидетельства на полях рукописей… Пушкин рисовал силуэты Пестеля. Гусиное перо поэта очерчивало его тонкий, красивый профиль, волевой подбородок, высокий лоб.

30 сентября 1823 года император прибыл в Тульчин, чтобы произвести лично смотр 2-й армии. На следующий день начались двухдневные маневры.

В честь царя был устроен настоящий военный спектакль. 65 тысяч солдат и офицеров — пехотинцев, кавалеристов и артиллеристов — продефилировали перед самодержцем. Эта огромная масса войск протянулась на пять верст. Александр I придирчиво следил за их прохождением. Одним из первых перед ним промаршировал Вятский полк во главе с полковником Павлом Пестелем.

Царь прищурил глаза. Он изумлен безукоризненной четкостью и стройностью солдатских рядов. Конечно же, за отличной выучкой, за железным ритмом военного строя видны были плоды усилий полкового командира.

— Превосходно! Это как будто моя гвардия, — проговорил император, обратившись к стоявшему поблизости генералу Дибичу.

Перед Александром I так же четко прошли подтянутые солдаты бригады генерал-майора Сергея Волконского.

На лице императора видна усталость. Он подозревал, что Пестель и Волконский — члены тайной политической организации…

И Александр I решает позвать к себе Волконского и поговорить с ним.

Вот как описывает эту встречу и тот разговор в своих воспоминаниях сам Волконский:

«В октябре 1823 г. государь сделал смотр второй армии, и я, быв бригадным командиром в этой армии, был на этом смотру действующим лицом. Когда моя бригада прошла мимо царя, я, при начале ее шествия и в продолжение оного, по порядку службы должен был приостановиться неподалеку от государя, и когда последний взвод мой миновал, я уже поворачивал снова лошадь, как вдруг услышал призыв государя подъехать поближе к нему. Исполнив это, я услыхал следующие слова, им ко мне адресованные: „Я очень доволен вашей бригадой.. видны… следы ваших трудов. И, по-моему, гораздо для вас выгоднее будет продолжать оные, а не заниматься управлением моей империи, в чем вы, извините меня, и толку не имеете“.

Этот разговор или, лучше сказать, выходка ко мне ясно доказывает, что царю уже тогда многое было известно о тайном обществе. Как никто не внял тому, что мне было сказано, — этого я не понимаю; ко мне посыпались поздравления по случаю беседы со мною царя, даже Киселев, когда после смотра я пришел к нему, мне сказал: «Ну, брат Сергей, твои дела, кажется, хороши! Государь долго с тобой говорил». А когда я ему сказал: «Но что говорил!» — и передал ему государевы слова, то Киселев меня спросил, что я намерен делать. «Подать в отставку!» — сказал я. «Нет, друг, напиши письмо государю, полное доверия к нему; он примет твое оправдание и, выслушав тебя, убедится, что ты оклеветан; отдай мне это письмо, я при докладе вручу его государю».

Я так и сделал, и, когда Киселев ему его вручил, государь, прочитав оное два раза, сказал: «Monsieur Serge меня не понял; я ему выразил, что пора ему остепениться, сойти с дурного пути, им прежде принятого, и что я вижу, что он это сделал. Мне кажется, что я проеду через его бригадную квартиру, пусть он там будет с почетным караулом, я там успокою его и исправлю то ошибочное впечатление, которое произвели на него мои слова…»

Вот истинный рассказ о том эпизоде моей жизни, о котором я так подробно распространился более для того, чтобы высказать, что многое о тайном обществе было известно государю и что сказанное им мне было предостерегательным намеком и мне, и моим сообщникам по тайному обществу».

Намек этот показывал, что Александр I следил за декабристами. В конце 1825 года царю посыпались доносы на Тайное общество. По этим доносам 13 декабря 1825 года был взят под арест Пестель…

Десять лет работал Павел Пестель над «Русской правдой». Это колоссальный памятник политической мысли, духовный синтез идеологии декабристов. «Русская правда» стала политической платформой Южного общества. Долго разыскивали ее царские жандармы. В ходе допросов выяснилось место, где она была скрыта. Ее разыскали на юге России. Дни и ночи скакали фельдъегери, чтобы доставить рукопись в Зимний дворец. Император бегло прочитал несколько страниц и махнул рукой. Рукопись почтительно забрали с его стола. И отправили на вечные времена в тайники государственных архивов.

Целых восемьдесят лет «Русская правда» была за семью печатями. Даже слова «Русская правда» никем и нигде не произносились, для многих они были как анафема.

Но известно, сколь относительно понятие «вечные времена». Повеяли новые ветры. В 1905 году грянула революция, а год спустя известный русский историк революционного движения в России П. Е. Щеголев сумел опубликовать «Русскую правду».

Перед взорами новых поколений предстал революционный проект переустройства крепостной России. Из глубин минувшего века зазвучал голос Павла Пестеля. Он говорит своим русским соплеменникам о необходимости свержения самодержавия, всей старой политической надстройки, введения демократических свобод. Он называет самодержавие «разъяренным зловластием». Он ратует за решительное уничтожение крепостничества («рабства крестьян»). Он пишет своим наклонным, красивым, со многими завитками и старинными атрибутами почерком:

«Русские были доныне несчастными жертвами зловластия предыдущих правительств и безжалостной, безрассудной, бессовестной корысти дворянского сословия!»

В своем труде Пестель рассуждал о настоящем деле как о прошлом. Он перешагнул свое время и шагал плечом к плечу со своими потомками.

«Русская правда» — это самый всеобъемлющий, самый радикальный проект дворян-революционеров.

Будущую конституцию России Пестель назвал «Русская правда» в честь древнего русского законодательного памятника Ярослава Мудрого. Таким образом Пестель стремился почтить память великой Древней Руси, возвеличить преемственность русской национальной традиции.

Ныне «Русская правда» хранится в Центральном государственном архиве Октябрьской революции в деле под № 10 фонда декабристов.

Это довольно объемистая папка, содержащая 314 листов. В ней устав «Союза благоденствия» — «Зеленая книга», о которой мы уже рассказывали, — конституция Никиты Муравьева; но основное содержание этой папки — рукописи Павла Пестеля, различные редакции «Русской правды», проекты, политические заметки, рефераты, которые хронологически предшествуют основному конституционному проекту. Они имеют самую непосредственную, генетическую связь с «Русской правдой», могут нам объяснить многие идеи и рассуждения Пестеля, их зарождение и первопричины.

На первый взгляд это пестрое, невероятно разнообразное собрание. Но это все об одном и том же — будущем России. Здесь «Записка о Государственном правлении», «Государственный приказ Правосудия», наконец, сама «Русская правда».

Почерк Пестеля нельзя спутать ни с каким другим. Последние, окончательные варианты написаны каллиграфически, он даже рисовал в них начальные буквы, украшал страницы прямыми линиями, подчеркивал… Очень быстро читатель убеждается, что Пестель писал таким изысканным почерком только тогда, когда считал, что данная глава или раздел документа окончательно сформулированы. Остальные рукописи пестрят зачеркиваниями, поправками, вновь написанными абзацами. Там целые «этажи» дополнительных текстов.

Незадолго до восстания Пестель решает, что «Русская правда» должна быть спрятана в надежном месте. Он опасается, что в любой момент, вследствие предательства или по другой причине, его могут арестовать и произвести обыск в квартире.

Своим ближайшим помощникам и товарищам Пестель говорил:

— Если погибнет «Русская правда», погибнет и сама возможность революционных действий и установление нашей прочной власти. На другой день после победы мы должны будем подготовить и опубликовать манифест.

Ее решают спрятать в доме больного майора Мартынова в селе Немирово, в 30 верстах от города Тульчина.

Декабрист Николай Крюков взял «Русскую правду» и отправился в Немирово. Он попросил своего больного друга сохранить «собственные» его бумаги и книги.

Ноябрь месяц. Когда Крюков отправился в путь, он буквально разминулся по дороге с поручиком Николаем Заикиным, который спешил к Пестелю с большой новостью: Александр I на смертном одре. Князь Барятинский написал ему письмо во всех подробностях.

Пестель у себя дома вместе с декабристом Лорером. В дверь сильно постучали. Пестель опасается ареста. Но он спокойно открывает и, увидев Заикина, облегченно вздыхает и говорит Лореру:

— Нет! Это наш. А я каждую минуту жду, что меня схватят. — И после этого добавляет: — Пусть хватают. Теперь уже поздно!

Лорер тоже понимает, что, даже если арестуют Пестеля, ход событий уже не будет остановлен… Уже поздно!

Одна-единственная мысль тревожила Пестеля: «Русская правда» должна быть сохранена. Прежде чем отправить рукопись в Немирово, его верный денщик Савенко зашил ее в плотное крестьянское полотно. Пестель сделал надпись — «Логарифмы». Но Пестель все же беспокоился. Он опять послал Заикина к больному майору Мартынову забрать рукописи, чтобы передать их в Тульчин, в руки Барятинскому.

И целая группа декабристов начала активно действовать. Рукопись перестала быть просто увесистым пакетом, опасным «зарядом». Этот пакет — будущее их страны, он должен быть во что бы то ни стало сохранен, любой ценой! Ведь все они могут погибнуть, могут сложить головы в борьбе с самодержавием. Но законы будущего должны быть сохранены.

После арестов на десятках и сотнях страниц декабристы рассказывали, почему они так старались скрыть «Русскую правду». Они боролись за сохранение своей веры, единственной реальности заветного будущего.

Пестель чувствовал опасность, но никак не думал, что она исходит из его же полка. Капитан Майборода, который прокутил казенные полковые деньги, решил спастись… ценой предательства Тайного общества. Разумеется, ему простят финансовые махинации, если он откроет царю, какие заговорщики действуют в его армии!

Когда Пестель отправлял свои рукописи в Тульчин, Майборода писал свой донос царю.

Донос отправлен на высочайшее имя. Сложен и долог его путь из кабинета генерала Л. О. Рота, командира 3-го корпуса, в котором служил Пестель, до императорской резиденции в Таганроге…

12 декабря декабрист Барятинский направляет из Тульчина тайное письмо для Пестеля, в котором сообщает: «Прибыл генерал Чернышев с какой-то подозрительной и секретной миссией; генералы Витгенштейн и Киселев уединились для конфиденциального совещания».

Пестель, прочитав это известие, вместе с Н. И. Лорером начинают жечь все компрометирующие бумаги. Тщательно проверяют все ящики столов и шкафов, уничтожают все, что может бросить тень и на других.

Пестель получает официальный приказ явиться в Тульчин. Предстоящий его арест тщательно маскируется. Такие указания даны генералу Кладищеву и полковнику Аврамову.

Пестель направляется в Тульчин, но перед самым городом его встречает конный взвод…

Его арестовывают, и он передает шпагу дежурному генералу Байкову.

Начинается тщательнейший обыск на квартире Пестеля. Присутствуют генералы Чернышев и Киселев. Майборода уверенной походкой сопровождает их по комнатам.

Он указывает жестом на какой-то шкаф с книгами и заявляет:

— Вот здесь хранится конституция!

Обшаривается каждый ящик, каждая полка. Пролистывают каждую книгу… Простукивают днища столов, разбирают кресла.

Нет ничего.

Майборода замечает презрительные взгляды генералов. Он уже побледнел от ужаса. Важнейшей улики, опаснейшего документа, за который ему простили бы все, нигде не обнаружено. Арестовывают преданнейшего человека Пестелю, его денщика Савенко.

С ним нечего церемониться. Его жестоко избивают — господа хотят знать, куда спрятал полковник Пестель целую кипу бумаг. Куда?

Савенко качает головой. Ничего не знает. Полковник часто сжигал в камине письма, бумаги. Иногда и он помогал ему в этом. Бросал в огонь тугие пачки бумаг. Что там было — не знает.

И где же в самом деле эта «Русская правда»?

Поручик Заикин передал по приказу Пестеля тугой пакет, зашитый в белое полотно и с надписью «Логарифмы», декабристу Барятинскому. Последний решает, что этот пакет он может лучше всего спрятать в селе Кирнасовка, в доме поручиков-декабристов братьев Бобрищевых-Пушкиных.

Николай Заикин отправляется в село. 5 декабря он передает пакет братьям. Отыскали клеенку, обернули в нее еще раз содержимое и зарыли в подвале дома. Барятинский сказал Савенко:

— Передай полковнику Пестелю, что все бумаги спрятаны.

Савенко знал все: кто организовал и устроил тайник, где искать бумаги. Но никого и ничего не выдал.

Но арест Пестеля все меняет. Руководитель Тайного общества генерал Юшневский, как первый помощник Пестеля, решает: «Русская правда» должна быть уничтожена! Она не должна попасть в руки врага. Она может стоить головы Пестелю.

В село Кирнасовка прискакал задыхающийся поручик Аврамов. Он ворвался в дом братьев Бобрищевых-Пушкиных и заявил:

— Я от Юшневского: немедленно сожгите бумаги Пестеля!

Братья ахнули:

— Господи! Как можно сжечь такие бумаги! Уговори их, что не следует сжигать.

Доктор Вольф мечется по всему Тульчину. Он также в крайней тревоге. И быстро доводит до товарищей приказ генерала Юшневского: «Уничтожить „Русскую правду“!»

А в это время происходят массовые аресты. Показания арестованных декабристов выявляют все новые и новые имена.

Оставшиеся на воле решают не уничтожить, а спрятать «Русскую правду» в более надежное место. Таково решение Заикина, братьев Бобрищевых-Пушкиных и поручика Аврамова. Уже арестован Барятинский. Уже арестовали и Крюкова. Скоро дойдет очередь и до них.

Извлекают пакет из подвала дома. Ночью отправляются в поле и отыскивают подходящее место, где его можно укрыть. Такое место находят и запоминают — глубокий ров, деревья. Разбрасывают снег и разрывают замерзший грунт.

От снежной белизны ночь светла. Они действуют энергично, с заметной тревогой и волнением.

Копают. Земля словно гранит. Николай Бобрищев-Пушкин совсем задыхается, но споро орудует лопатой. «Русскую правду» надо спасти.

Он говорит брату:

— Только бы никто не видел, что мы здесь делаем ночью. Ведь могут заподозрить, что прячем деньги или золото. Потом придут и все выроют. А найдя лишь бумаги, в остервенении уничтожат и сожгут их.

Копают…