"Imperium" - читать интересную книгу автора (Александр Айзенберг)
Обезьянка нерона
 |
Человек шел, постукивая посохом… Слепой шел на трех ногах. Из выколотых глаз падали вишневые капли… по одной капали в пыль… Он слышал хохот певицы ужаса – та хохотала и радовалась – как? как? и пела ему, провожала своими песнями… Ему казалось?…
____________________
Матрона подползла к ложу Петрония и смотрела на него снизу преданными глазами. Наступила пауза… Тем не менее ему лежать было удобно… вполне удобно – почему не подождать? Наконец, она произнесла нежным чувственным голосом: – Арбитр, почему ты молчишь? Оцени меня!
Петроний расслабился. Любая неопределенность смущала, даже раздражала его. Он ценил, любил, был в восторге от состояния наслаждения или по крайней мере внутреннего и внешнего покоя, смягченных максимальными удобствами.
Матрона была хороша. Оливковая мягкая кожа без единой светлой полоски. Поразительной гармонии достигла она и те, кто массировали, умащивали ее тело: ни одной лишней жиринки не мог по справедливости найти его объективный взгляд, но она и ни в коем случае не была худой или излишне сухощавой – только плавными были изгибы – нигде не было резких переходов – никакими гимнастическими мышцами не была обременена она, но тело было упругим – Божественным равновесием обладало оно, или неимоверными были труды по достижению такого результата, – пусть! Юпитер Капитолийский свидетель – он Гай Петроний, названный Арбитром, не мог найти изъяна.
– Дорогой Гай, твое молчание… неужели оно свидетельствует о каких-то скрытых…
Петроний развернулся на ложе почти стремительно – вошел император. Как всегда, с трехдневной щетиной на круглом бородатом лице. Небольшая борода и щетина. Говорил он негромко, с приятной хрипотцой:
– Твоя строгость… – принцепс стал гладить ноги матроны… бедра… грудь была безупречной… опустил руку ей на лицо… она целовала его белые полные пальцы с рыжими волосками… – слишком велика. По-моему, она почти безукоризненна. Но я хотел с тобой поговорить, Гай. Причем, это не дела, и не сон. Нечто непонятное…
Петроний забрал серебряный бюстик, на котором ювелир выбил:
– у обладательницы столь замечательных пропорций, прервав ее страстный поцелуй сего образца верноподданнического искусства, демонстрирующий ее готовность перейти к оригиналу: «Милая, прервись на некоторое время. У цезаря есть ко мне вопросы. Если тебе нетрудно…»
Гость очнулся от своих мыслей и, наблюдая за удаляющейся спиной… ногами… и иным… матроны…, попросил:
– Но не очень далеко. Мы непременно сегодня вынесем решение. И есть все основания думать, что оно будет благосклонным.
Дверь закрылась. Петроний вздохнул:
– Ее взгляд был таким, что мне захотелось встать с ложа! Побежать за ней!! И вернуть!!!
– Да – а! Замечательная… Но сейчас не о ней…
Петроний изобразил максимальное внимание. Впрочем, он, действительно, слушал. Все опаснее было находиться рядом с приемным сыном Клавдия. Божественного Клавдия.
____________________
Ну, это еще, собственно говоря, дело его покойной мамочки – Агриппины. Но ее– то – уже он. Семейные дела… Это их дела, в конце концов… Что же он хочет?… Сколько можно чесаться?… Впрочем, что это со мной?… Трехдневная щетина жутко чешется. Он уже привык. Спокойнее…
____________________
Серебряная чаша упала на пол с мелодичным звоном. Вино разлилось. Красное вино…
– Да, Гай, так вот…
– А он тебя видит, цезарь?…
– Да… Я думаю, нет, я знаю! да. Он смотрит на меня… – принцепс задумался, вырвал волосок из носа, засмеялся и сказал: – Я понял, он подражает мне… пытается повторить, но не как в цирке, а всерьез. Правда, получается, как у обезьяны – еще смешнее, но он старается!
Петроний захохотал, при этом стараясь не испортить прическу, было смешно и страшно – что же хочет сказать всем этим рыжее чудовище – А что еще мы могли с Агриппиной родить? – сказал его родной отец Домиций Агенобарб. Петроний почувствовал холод – леденящий холод ужаса – добрый – добрый смех императора… Вино растекалось… растекалась лужа… красная лужа…
– Этот человек… Я вижу и его мысли. Он все время выпячивает подбородок, сжимая зубы. Никогда он не в состоянии сразу ответить на вопрос. Потому что в это время он думает, как он сжимает зубы, как выглядит со стороны его подбородок – достаточно ли по-римски – о, это и есть, по его мнению, римская доблесть. С этими сжатыми зубами у него абсолютно обалдевшее лицо, но те балбесы, что рядом – те сжимают зубы еще сильнее. Они прелестны, Петроний. Как они машут руками! А, это делается так: они подпрыгивают, хлопают при приземлении пятками, машут головой… ну, тем, что они называют головой… затем выкидывают вверх руку и что-то кричат. Все это желательно делать с выпяченными зубами. Челюсти дико лязгают – они считают, что так приветствуем друг друга мы. Что ты скажешь, Арбитр?…
____________________
Ноги шли – каждая сама по себе. Нога… нога… и палка. Шаг, шаг и шаг. Серая пыль, черная пыль; кроваво-черные раны на ногах, засохшие и сочащиеся – оббитый наконечник палки, равномерно и бессмысленно стучащий, как время… как время… неумолимо…
____________________
Бенито Муссолини сидел за своим большим столом – огромный стол – и не знал, что делать. Он прочел уже все газеты. Все прочел. Бездарные писаки. Куда им до него. Вот он – огромный талант. Не то, что они. Дуче сжал зубы. Посмотрел в зеркало. Да, вот так. Еще сильнее. Теперь – да. Теперь он выглядит, как римлянин. Как настоящий…
Перед зеркалом щелкнул каблуками… выбросил руку… и увидел… – да, опять увидел…
Это он. Он. Тот самый. Который распинал христиан. Вот – Он. Великий император…
____________________
От восторга у него сперло в груди. Он закашлялся, и цезарь исчез. Исчез!… А ему хотелось… Дуче закатал рукав и напряг руку.
____________________
Вот это мышцы!…
____________________
Он закатал другой рукав. Сравнил руки. Напряг их обе. Обратил внимание, что челюсть отвисла, опять сжал зубы и выпятил подбородок… О – оо! Выставил ногу вперед… Смех был противный. Даже очень.
Дуче увидел рядом – рядом! – О, совсем рядом! – невысокого роста, небритого, в пурпурной тоге – нет, этого не может быть?!… – Нерон!. Это – Нерон! Тот самый – мамма миа – Санта Мадонна – Нерон!
____________________
Я умру от счастья! Я не переживу такой радости! Это – Нерон!
____________________
Слюна потекла по подбородку на воротник мундира. Бенитто Муссолини ничего не чувствовал – он забыл про зубы и про подбородок – с отвисшей челюстью диктатор восторженно смотрел на хохочущего – настоящего – а какого же? – императора Рима.
– Ты здесь… Ты здесь!… Какое счастье!… Чудо… Чудо…
– Закрой рот – мне неприятны твои слюни. – Нерон поморщился.
– Можешь сжать, наконец, свои римские зубы.
Муссолини лязгнул челюстями, как капкан для волков.
– Прелестно, дурачок, прелестно. Так. А теперь, милый, расскажи мне, кто ты?…
– А– вва – вва… бе…
– Послушай, от тебя не требуется, чтобы ты излагал свои мысли по-гречески. Я даже не настаиваю на варварском варианте латыни, но разве ты можешь только блеять? Или это новая мода? – Цезарь запрыгал на одной ноге к дуче, сделал ему козу и, отпрыгнув, раздраженно сказал:
– Ну, тупица, ты хоть что-нибудь скажешь? – сочувственно посмотрел на счастливого мычащего хозяина огромного кабинета, похлопал его по лбу и добавил:
 |
– Тебе сложно быть даже рабом. Раб – Instrumentum vocalum -. орудие говорящее… А ты?… Ты, наверное, скот – Instrumentum mu-tum – да! орудие мычащее – бедная скотина!…
____________________
Духота расслабляла и раздражала.
Ложе было мягким. Оно принимало его нежно, как женщина Клавдием – так его назвали – он не любил это имя, как не любил второго – приемного – отца с этим же именем, но уже Божественного – первого – он не помнил, но тоже не любил – и все же он ощущал себя Клавдием сейчас – каждым из имен называл себя он не случайно – он чувствовал себя именно так, сейчас он был Клавдием… Почему?… Клавдий. Я – Клавдий! Папочки, радуйтесь, оба радуйтесь! Я – Клавдий. Ха-ха!… Почему бы и нет? Немного, совсем немного – но Клавдий. В самом деле, я приветствую граждан из всех сословий – кто же я, как не Клавдий?…
Имя обязывает – жизнь по имени. Итак: жизнь по Домицию Агенобарбу… по Клавдию,… и… Мои жизни. Они все – мои. Кто-то их заберет? Их все?… Кто?… Я хочу успеть… А кто мне помешает?… Боги?… Я не знаю таких. Нет, пожалуйста. Но где они?… Боги-и! Где вы?… Ну я подожду… Подожду. Все мои жизни. Их много. Я – вечный… А еще театр.
____________________
Слепой смеялся – ему было больно, но смех рвался из груди – он не угадал – не угадал – три ноги – это не только старость – он еще не добрался до нее – О, щедрость Богов! – ха-ха-ха!., бедный сфинкс – что же это за загадка, у которой много ответов?… Все ли знает Небо?
____________________
Красную лужу вытерли. Запах въедался, бесил. Серебряную чашу убрали. Император посмотрел на Петрония: – Знаешь ли, Гай, но вонь Субуры мне как-то приятнее. Уничтожь этот запах, Гай. Ты не пожалеешь о послушании – у меня настроение расслабиться… Но пора бы – почему… А вот они! Итак, центурион – слушай, Гай – есть ли у тебя имя и адрес?
 |
– Да, цезарь. Луций Анней Сенека… Адрес…
– Чудненько. Все правильно. Сколько с тобой преторианцев?
– Десять, цезарь.
– Я думаю, хватит.
– Безусловно, цезарь.
– Да, так вот, пусть вскроет себе вены. Присмотри за старичком. Если вдруг?… Да мало ли?… Приди к нему на помощь, центурион, помоги старому человеку – у тебя ножичек с собой?… Ну, и чудненько. Потом
подробно расскажешь. Поторопись, центуриончик – у нас вино может закончиться – зачем тебе проблемы? Иди.
____________________
Собака лежала в пыли. Земля под раскаленным солнцем окаменела, рассохлась и рассыпалась в пыль… В пыль… Собака лежала неподвижно… Ее бока ритмично ходили, язык вывалился, длинный, влажный… В пыль.
____________________
Петроний выпил сам. Вина хватит. Налил императору. Тот забрызгался. Капли стекали с его пальцев, покрытых рыжими волосами.
– Гай, по-моему, я задумался и забыл открыть рот. Опять будут пятна. Впрочем, нестрашно. Но вот, запах. Он мне неприятен настолько, что я уже хотел понаблюдать за тобой. Арбитр, ты бы мужественно перерезал жилы? Ну пошутил. Запаха этого… не нужно больше, Гай.
____________________
Петроний смотрел на пьяного веселого императора и не мог понять, что тот думает, о чем? где шутит? пьяный ли он?… Пьяный ли он?…
– Цезарь, может, ты отменишь приказ?
Император, облитый вином, продолжал пить… Но он услышал.
– Гай, Гай… А почему ты просишь за него?… – Он хлебнул еще фалернского и завопил:
– А он разрешил убить мам-мочку!… Мамулю… – слезы потекли по его красному лицу; рыжие мокрые волосы слиплись…
– Он мамочку убил! Финиш ему!
Цезарь взял амфору; налил вина себе и Петронию.
– Пей, Арбитр. Да, я сам бы его… Пей. Все решено. Уже решено У него был трибун преторианской когорты Гавий Сильван. Был… Три-бунчик… Центуриончик надежнее, Петроний. Ты еще пишешь? пишешь? пиши, Гай, пиши – зачем же тебе это все, Гай? пиши, просто пиши…
Из амфоры булькнуло, и принцепс грохнул ее об пол; затопал ногами, и ритмично хлопая в ладоши стал выкрикивать:
– Аонслованесказал! Когдамамулюубивали!… Финиш! Финишему!
____________________
Белая тога с красной каймой… и еще… Много белых тог… С кровавой каймой… И все без голов. Или с одной головой. И эту голову… К-кк… И нет.
– Сенаторы!… Мне нужно сообщить вам немного, но, видимо, все же нужно. Итак, сенат народа Рима… Вы уже знаете, нас покинул Луций Анней Сенека. Учитывая его годы, малую, вследствие этого, опасность для отечества, но, тем не менее, достаточную, ему было позволено самому покинуть нас. Э-э, хотя государственная измена – это серьезно. Очень серьезно. Однако – годы – это – святое. Да. Впрочем, изменников больше, чем мы предполагали. Сегодня нас покинет сенатор Тразея Пет… Или нет… Не он. Или он. Я уточню позже. Он оскорбил… Изменил… Юпитер свидетель. Доказательств полно. Разрешено самому перерезать. Не сможет – помогут. Естественно… Ну, вот такие новости. Ничего, собственно говоря, нового.
Но, сенаторы!… Я давно хотел спросить:
– Любите ли вы театр? О-о! А знаете ли вы, что такое театр?…
– Театр – это…
Но у меня есть подозрение, что не всех из вас интересует искусство… Напрасно. По-моему, напрасно.
____________________
– Цезарь, твоя мать легко ранена. Всего лишь легко ранена… Цезарь! Агриппина спаслась! Твоя мать жива. И теперь когда на корабле, на котором она плыла, обрушилась кровля ее каюты, когда гребцы пытались, накренив корабль, затопить его – и опять не получилось; когда Ацерронию, ее приближенную, назвавшуюся в воде именем матери императора, ее именем, чтобы спастись, забивают на глазах молчавшей Агриппины баграми и веслами… Она выплыла, принцепс. Ранена в плечо, но она жива и никаких сомнений у нее не может быть.
 |
____________________
Красное вино лилось по белой скатерти стола на пол… Оно, почти все, стекло на пол, а капли по одной, все капали со стола, ударяясь, на пол…
____________________
– Охваченная жаждой мщения, вооружив ли рабов, возбудив ли воинов или воззвав к сенату и народу…
Луций Анней Сенека молчал долго. Тишина была гнетущей. Префект преторианцев Бурр молчал, молчал…
Липкий страх полз, облипая… Страх душил… Любовница Калигулы… Жена Домиция Агенобарба… Убийца Клавдия… Она придет и… Она уже идет!…
– Ее надо, надо опередить… – Сенека худой рукой схватил префекта преторианской гвардии за перевязь меча:
– Бурр, можно ли отдать приказ убить Агриппину?…
____________________
Петроний услышал, как катаясь по коврам, принцепс кричит «мамочка! мама!!! Я отомщу! Я им всем отомщу!… Мам-ма-а!…»
Прибыл, гремя оружием, центурион, посланный помочь бывшему советнику. Август уснул. Будить его побоялись. Центурион кивнул Арбитру; чиркнул ребром руки по горлу и вышел.
____________________
Громадный стол не шевелился, хотя вокруг все дрожало. Муссолини маршировал вокруг своего стола. Он маршировал уже долго – минут десять, наверное. Но ему было не жалко – он показывал, как маршируют фашисты, он показывал это римскому императору – фантастика! – на него смотрел… Нерон!…
Агенобарб скучал. Он выпил вино, которым его угостил этот балбес в штанах – варвар, непонятно почему считающий себя римлянином – как оно называется? дикое пойло – чинзано? – в лучшем случае, для пьяного кимвра… Теперь он стучит своими тяжелыми калигами по полу – что он показывает?… Строевую подготовку для новобранцев?… Дуб из германской чащи – какое тупое создание!… говорит, что вождь народа… Что за вождь! И народ, видно, не подкачал…
– Эй, ты!… как тебя… Ну, ты… Остановись. Слушай. Что ты знаешь о театре?…
– О театре. Мой император?
– Да, о театре, тупица?…
____________________
Ночь окутывала, обнимала, развратная южная лиловая ночь стонала, кричала – лилово-кофейная ночь.
____________________
Принцепс погладил патрицианку, недавно приехавшую в Рим из деревни, по груди и спросил Петрония:
– Так ты говоришь, она, подрагивая задом, левой рукой должна?… Ты уверен, Гай?
– Цезарь, я думаю, что так гораздо пикантнее, а если при этом она еще будет петь что-нибудь буколическое…
– Гай, а почему ты не спрашиваешь меня о Сенеке?…
Цезарь хотел выпить; передумал… посмотрел на Петрония и стал поливать вином вином гостью… медленно и обстоятельно. Когда кувшин опустел, он сказал тихо: – Ты можешь спросить, Арбитр. Так что ты хочешь спросить?
– Почему ты отдал приказ?
– Антоний Натал признался, что он участвовал в заговоре! Он тоже, Гай… У тебя еще есть вино? Где оно? Пусть нальют!
____________________
Город остался там. Его давно не было видно. Но ничего не было видно – он и дорога, дорога… Мертвые львиные лапы певицы… выпущенные бессильно когти…
____________________
Зеленый песок арены отливал изумрудным цветом. Это было вульгарно, но император болел за зеленых, и песок покрасили в нужный цвет. Петроний зевнул. Он не любил бега. В принципе, ему нравились бои профессионалов: он ценил красивое фехтование. Впрочем, нравы падали – принцепс ничего не сказал об умении гладиаторов владеть оружием, но гордо заметил, что великий Юлий выставил бойцов в серебряных доспехах, а вот у него они будут в янтарных. Да-а… Доспехи из янтаря. Конечно, эффектное зрелище: зеленый песок… оранжевый янтарь… красная кровь… Бр – р! Вкус дикаря. А-а, вот и львы. Прелестно. Бестиарии…
____________________
Зеленый песок сверкал. Он беспокоил львицу. Она ударила лапой по нему. Все сегодня раздражало ее. Солнце. Песок. Песок? Песок желтый… белый. А это… Что это зеленое? Она не знала. Сзади ее что-то кольнуло… Она уже привыкла… Так и есть: эти люди прыгают… тычут в нее острым… если бы не эти решетки… Но было мерзко – зарычав от боли, злости, обиды – она встала и бросилась туда… на зеленое… Там стоял! Стоял человек! Один. Один!… И ничего острого у него, ничего!!!
Львица смотрела на него зелеными глазами. Она ждала, ждала этого… Боги! О, как долго ждала она этого!… Свирепая Сохмет, именем твоим!!!…
____________________
Бестиарии поправил плащ. Солнце слепило. Зеленый песок… зеленые глаза львицы… Сейчас она прыгнет… нет… еще нет… вскочила. Хвост задрожал… прижала уши!… Ну!
____________________
С коротким рыком львица бросилась вперед… она наткнулась на плащ…
____________________
Он пропустил ее… набросил на морду плащ…
____________________
Не видно ничего… И дышать нечем… И…
____________________
Он развернулся и обрушил ребро ладони сабельным ударом на шею львицы – хруст был тихим… у нее подогнулись лапы… и она осела…
____________________
И… И… И…
____________________
Желтую львицу волокли по зеленому песку… бессмысленно колотился ее хвост, и смотрели в небо пустые глаза…
____________________
Зрелище прервалось.
– Прелестно он взмахнул плащом. Просто чудно.
____________________
О, Гай!… Я забыл. Помнишь, я тебе рассказывал о… об обезьянке?…
____________________
Ну!…
____________________
– А?… Ага. Да-да, я понял, цезарь.
– Да… Так о чем я?…
– Обезьянка…
– Обезьянка… Он прыгает вокруг меня, как обычно, а я смотрю: какой-то он желтый… даже зеленый…
____________________
Громадный стол недвижимо стоял, тупо глядя вперед. Дуче объяснял гостю новую процедуру приема посетителей: чтобы не терять времени… драгоценного времени… они от дверей до стола будут бежать.
– Бежать?
– Да! Бежать! Мчаться!…
– Интересно. Я хотел бы посмотреть… Вызови кого-нибудь… Слушай, а чего ты такой зелененький?
– Я?…
– Ты-ты. Зелененький. Болеешь, видно, бедный. Так что с тобой? Живот болит?
Муссолини не покраснел – просто не мог, видимо, по состоянию здоровья – но как бы пожелтел:
– Желудок… Да. Проблемы. И еще проблемы. Но что мы об этом?…
– А о чем же?… Дорогой, это – серьезно. Попробуй римскую диету. Значит, виноград. Много винограда – понял? да? А потом запиваешь молоком.
– Кипяченым или сырым?
– Я думаю, все равно. Тебе будет все равно. А ты можешь уже попробовать.
В дверь постучали. Принцепс отступил за портьеру. Дуче властным голосом разрешил войти – какой-то лысый угодливо вполз в кабинет и вприпрыжку помчался к столу с криком
– Слава Италии! Слава дуче!…
– Обезьянка, это гениально!…
Владыка Рима, оторопев, наблюдал его финиш у стола… потом, все так же приволакивая левую ногу, пятясь задом, тот помчался к двери, на ходу уточняя:
– Значит, мы увеличиваем врагам Италии дозу касторки? Муссолини величественно кивнул.
____________________
– Гай!… Как он после винограда с молоком позеленел!… Биде больше, чем песок арены. Настоящий зеленый!… Как он бежал!!! Быстрее, чем в Большом цирке. Ну, а запах!… Какой запах – Юпитер, по-моему, он все же не успел!…
Петроний слушал, смеялся, а сам думал о том, сколько еще ему удастся продержаться?… Месяц? Год?… Интересно даже, успею ли я: закончить свой роман. Он получается, этот роман. Да. Но могу не успеть. Ха-ха, совершенно не обязательно во всем винить императора.]ylory же я объесться персиками?… Нет, вряд ли. Я – вряд ли. H – ну… Споткнуться и упасть. Да. Споткнуться и… Главное, выбрать подходящий камень. И все же… какой там камень!… Но пока еще поживем.
____________________
Рыжая рука дернула Петрония за плечо.
– Гай, я вчера читал Софокла. Еще раз!… Я вижу себя: я – царь Фив… Вот… Нет-нет, Клавдий – мой неродной отец, но Эдип так боялся убить своего отчима, что убил отца. Лаий – это Клавдий наоборот. Вот эта дорога… вдоль нее растут грибы… убегающие жалкие слуги!… Почему слуги всегда убегают, Гай?…
Мне не смогут найти Иокасту… Агриппины больше нет. Нет ее. И я не найду Иокасту. А какое у нее было тело, Гай. Я знаю. Я знаю пожалуй столько же, сколько и Эдип…
Гай… Я – Эдип… А это – мои Фивы. Как ты думаешь, что решили Мойры?… Неужели я – Эдип?…
Без перехода цезарь, глядя на арену, заорал диким голосом: – Бей! Бей!!! -, потом опять повернулся к Петронию и спросил:
– Сыграл бы я Эдипа?… Гай, получился бы у меня фиванский царь?…
____________________
Трехногий человек споткнулся и упал… В пыль, в серую пыль – палка откатилась – он искал ее на четвереньках, нащупывая руками… Он опять был на четырех ногах…
____________________
Стол стоял намертво. Невзирая ни на что. Они сидели вдвоем за огромным столом дуче и пили. Они выпили уже много. Император выпил больше, но пьян был меньше. Возможно, потому что он был моложе… Забавно, но моложе… Держался он все же лучше. Пытался Держаться за стол… Соскочив правым локтем, он ударился подбородком о твердый край и прикусил язык… Было больно… Дуче встрепенулся, услышав пронзительный крик: «Уи-ю-ю-юй!…»
– Что такоэ?… Кк-к. – поинтересовался он.
– М-лчи, ск-тина, – злобно сказал пострадавший, потирая подбородок.
– П-чч-чему? – удивился хозяин стола. Гость задумался…
– П-чему «с-к-тина» или п-чму «М-лчи»
– П-т-му… – непонятно уперся хозяин.
– Щас п– морде д-д-дам… – император подошел к дуче и действительно ударил его по лицу. Тот заплакал. Тогда гость радостно ударил еще раз. Уже левой. Но не попал. Видимо обидевшись из-за этого, с криком:
– С-сыш-шшь, ты, уголл -ная м-р-да – попытался укусить за ухо – ухо было большим и, не помещаясь, вываливалось из зубов. Подумав, император, ударил опять правой и на этот раз попал по искомой морде. Дуче заплакал громче. Гость радостно засмеялся:
– Слл-шай меня, обезьяна!… Сл-лшай… Меня любят… л-бят! Рымл-л-не… П-нял?…
– А м-меня?
– Тебя?… И теббя макака…
А пп-тм… Ппотом… п-нял? они тебя убьют, ммартышка. А-а… и мменя… Да. Д-да… Но любятт…
____________________
Игры продолжались. Император смотрел своими близорукими глазами на арену и почти ничего не видел. Он щурился, но вдобавок ко всему солнце било в глаза – видно было плохо.
Петроний почувствовал его взгляд, обернулся…
Император, играясь изумрудом, сказал: – Помнишь пожар?… Великий пожар, когда Рим горел шесть дней и семь ночей… Когда горели дома древних полководцев, еще украшенные вражеской добычей… Храмы Богов горели – их возвели и освятили еще в годы царей…
Петроний напомнил:
– Цезарь, то, о чем ты говоришь, произошло во время повторного пожара. Он был меньше, но именно в это время были уничтожены храм Луне, посвященный еще Сервием Тулием, построенный Ромулом храм Юпитера, царский дворец Нумы и святилище Весты с Пенатами – он начался, этот пожар, в четырнадцатый день до секстильских календ – день, в который когда-то сеноны подожгли захваченный ими Рим. Во время же первого пожара все началось на Палатине и Целии. Горели жилые кварталы.
– Как хорошо ты все помнишь, Гай, – цезарь улыбнулся, по-волчьи приподняв верхнюю губу. – Но дело не в том что горело и когда. Опять по Риму ходят слухи, что в то время, когда свирепствовал огонь, я смотрел на это с Меценатовой башни, некоторые говорят, что поднялся на дворцовую сцену, и в театральном одеянии пел «Крушение Трои». Забавно.
Петроний засмеялся:
– Великий император, я поверил бы больше, если б узнал, что ты читал собственные стихи. Хотя, такой риск! Пожар – это пожар. Вот, когда умру, пускай земля огнем горит…
– Нет, Гай, пока живу!
____________________
Петроний, весело улыбаясь, изящным движением осушил кубок с фалернским, успев при этом заметить завистливый… ему, вероятно, показалось… чему завидовать?… взгляд цезаря… возможно, не завистливый, но не благожелательный…
____________________
Ничего хорошего… Ничего хорошего… это точно
____________________
Петроний вдруг неожиданно для себя почувствовал, как по ложбинке позвоночника бежит ручеек холодного пота… непроизвольно… ему вдруг стало страшно – он понял, что ему страшно… руки дрожали… мелко дрожали и стали мокрыми…
____________________
Неужели мне так хочется жить?… Да-а. Совершенно безумно хочется жить!… Я хочу дышать воздухом, вот этим спертым, вонючим, да каким угодно! лишь бы это был воздухх!…
____________________
Он действительно стал задыхаться… Император смотрел на него с интересом – перед этим он с таким же живым интересом смотрел на судороги фракийца. Тому распороли живот, кровь стекала по ногам на песок арены… Он закачался – и зрители ждали, что же будет: вывалятся ли кишки, и он будет их подбирать и пробовать заталкивать обратно, а может, он успеет ударить мечом своего победителя; или сделает несколько шагов и закричит, возможно, упадет без движения или…
Петроний вытолкнул тяжелый язык и сказал:
– Х-э… Хэ-э… К-к… Как жарко… жарко… цезарь…
____________________
Солнце сверкало, как невиданная раскаленная монета. Бестиарий размахивал руками, пытаясь объяснить…
____________________
Бессмысленно… бессмысленно… что же тут сделаешь…
____________________
Стражники пропустили его к пленным… Дети… женщины… старики… мужчин не было… Это было уже решено. Их всех уничтожат. Такое решение. Так у них получилось.
____________________
Он нашел среди них этого старика. Он не главный… Среди них нет главных… Они не главные… Но их слушают, этих раввинов.
____________________
Спит… этот ребенок уснул. Дорогое дитя… Спи, солнышко… Чтобы сон твой был сладким…
____________________
Ну слушай же!… Слушай!…
____________________
– Смерть ждет нас, говоришь ты… Да, для смерти держат нас. Мы знаем… Бог Наш, Бог Наш – мы здесь, и мы готовы к Воле Твоей… Бог Наш…
____________________
Сколько еще… еще… Этот человек, от которого пахнет кровью, что он хочет от меня?… Я уже не прошу жизни, как могу я просить об этом? когда уже я столько прожил и когда уже все решено, как я могу просить?!… Сколько еще… еще… но… но… что он хочет?!., я – старый человек, зачем мне его слова?… Но… но… а вдруг?…
____________________
– И вот, говоришь ты, нас отведут на арену, где будут львы, которым мы предназначены. Что же, львы… Мы в пасти льва… Печально, как я понимаю. Да, я понимаю, что ничего хорошего от львов не будет… Я должен радоваться, что это львы?…
– Ну, да! Львы убивают быстро. Медведи или дикие собаки делают это медленнее и мучительнее. Но львам нужно помочь.
– Человек, может, я плохо слышу?., плохо понимаю?., нужно помочь львам, чтобы они быстро съели нас?…
– Все правильно! Именно это!
____________________
Хорошее дело!… Помочь львам поесть, чтоб они сдохли, чтоб они подавились!… Бог отцов моих!… Воистину, мы в пасти льва…
____________________
– Так ты говоришь… Быстро… А так… медленно… С хорошим предложением ты пришел… в удачную минуту… Ты всем такое счастье несешь, чело… Как тебя? ты сказал?…
– Венатор. Охотник.
– Да-да. Охотник…
– Нет. Нет. Только вам.
Ни христианам, ни варварам – мне бы в голову не пришло им это сказать.
– Почему охотник?… Почему?… Ты молчишь.
____________________
Вот был день… И еще есть день…
____________________
Боже Боже Боже
____________________
Почему мне?… Что же сделал я?… Почему…
____________________
– Объясни, венатор, скажи свои мысли, скажи, может быть, Бог даст нам силы помочь львам в их непростом и, видимо, неприятном деле.
– Слушай внимательно.
Львы не нападут на вас сами. Это – необученные, не людоеды. Но если они не нападут, будет так, как я уже сказал.
– Я хочу понять, охотник. Я хочу понять львов, раз они здесь обитают.
– Считается, что голодный зверь – злобный. Я видел таких на арене. Они ложились у ног обреченных им и сдыхали от голода. Голодная кошка – просто более слабая. Заставить ее есть, если она отказывается, тяжело. Даже это. Но вот, представь, открытую арену, рев зрителей – пойми, как это невероятно сложно, напасть… пойми! на неведомую еду.
– Я попробую понять, чтобы наши враги были такими понятливыми. Говори, охотник. Я вижу, ты любишь свое дело. Это – непростая работа.
– О-о, ты понимаешь! Мало таких, как ты!… Но тут ничего не сделаешь. Слушай же. Нельзя замирать без движения. Эти львы – неопытные, они не заметят вас, потому что охотятся по запаху на зебр… антилоп… У человека другой запах, поэтому вы для них не добыча. Они сейчас даже не знают, что вас можно съесть. Мы поможем. Накроем вас шкурами зебр и антилоп. Но слушай. Нельзя стоять неподвижно, но, если вы будете кричать и бегать, вы испугаете львов – они очень нервные, да.
– Не стоять, не кричать, не бегать – не дышать, потому что львы нервные. Я понял, Я понял. Всю жизнь можно учиться. До самой смерти.
– Не перебивай. Времени мало.
– Как ты прав, охотник. Но говори, ибо короток век человеческий.
– Они охотятся в безлунные ночи. Причем убивает всегда львица. В общем, они могут испугаться вас, вместо того чтобы съесть, из-за любой мелочи. Значит, стойте спокойно. Пусть кто-то отойдет в сторону. Начнет слегка двигать руками, и немного раскачиваться. Но не сильно, чтобы не напугать. Не толпитесь. Когда они поймут, что вы живые и не опасны, они нападут.
– Львица… Почему львица?… Женщина. Пусть женщина…
____________________
У него налитые кровью глаза, он страшен, но, видимо, что-то есть хорошее и в охотниках, и во львах и львицах… Нет, в тех… в тех – нет.
____________________
– Да, я не знаю, охотник, что тебе сказать. Я не знаю, насколько хорошо я понял, как сумею объяснить, поймут ли меня. Не знаю, что у нас получится. Кто мог думать, что львам так трудно угодить. Мы будем стараться. Ты же, будь здоров. Как мог, ты пробовал помочь. У тебя большое сердце: ведь ты любишь и людей, и животных.
____________________
Боже Боже Боже
____________________
Львы были в крови… Они убили всех… Убили быстро…
Безумный, дикий рев толпы… Львам было страшно. Они метались по арене, метались…
Женщины на трибунах вонзали себе в лица ногти, хохотали в истерике… Кто-то бил кулаками по мрамору сидений, разбивая их в кровь… Император подал сигнал.
Эфиопские лучники под удары барабанов выдвинулись на балконы. Сверкали черные тела, умащенные оливковым маслом. Развевались белые страусовые перья на их головах. Глухо гудели барабаны. Они подняли луки одновременно. Зазвенели тетивы. Свист стрел пробил вой толпы. Львов перебили быстро. Быстро.
Худшие из черни прорвались на арену… Они пили кровь из луж на песке… Лакали ее и на лицах их было наслаждение.
____________________
Петроний устал бояться. Это прошло так же, как и пришло. Он забыл о своем испуге – омерзительное зрелище вышибло все. Он презрительно скривился и сказал принцепсу. – Эти сборщики лохмотьев наслаждаются своим кровавым карнавалом.
– Тебе не нравится, Гай?… Подожди, еще не все, подожди, Арбитр, мы постараемся и тебе угодить…
____________________
Арену готовили к следующему зрелищу. Император улыбался: – Ты будешь удивлен, Арбитр, я думаю, что это зрелище будет забавным и развлечет тебя.
Петроний улыбнулся тоже. Жизнь уходила. Тут ничего нельзя было сделать. Он успокоился. Было много счастья. Счастья?… Много приятного было… И все… Что бы ни было. Он пропустил вопрос.
– Сколько мне лет?… Цезарь, я – старый. Да… Вероятно, старый…
Он увидел еще одну улыбку властелина мира – легкую… снисходительную…
– Ты не старый, Гай. Ты давно живешь. Долго.
____________________
На арене установили деревянную корову. Появилась женщина. Она была обнажена. Служители копьями загнали ее вовнутрь хитроумного сооружения… привязали ремнями… Из мнимой коровы виден был только зад привязанной.
– Ты помнишь историю Пасифаи, Арбитр?…
– Жена царя Крита великого Миноса, возжелавшая быка, велела изготовить пустотелую деревянную корову, вошла в нее… И бык, обманувшись, овладел царицей. Пасифая родила Минотавра – чудовище с телом человека и головой быка.
– Именно, Гай. Мы не знаем, родит ли эта матрона нового маленького минотаврика, но посмотрим, как это будет делать с ней бык. Великий миф – это будет поучительно.
– Цезарь, а кто она – эта новоявленная критянка?
– Что-то, вероятно, жуткое. Она приговорена к смерти. Но так гораздо театральнее.
Появился бык. Его подманивали к цели. Запах… запах притягивал его. Там был и какой-то другой… Что-то было еще… Шум отвлекал… Но запах… Глаза быка налились кровью. Ему помогли служители…
Принцепс заинтересованно комментировал инсценировку мифа.
– Великий царь был мудр. Но это ему не помогло. При чем тут мудрость. Тут надо… А вот бык. Бык – молодец. Да, мудрость… Арбитр, в чем может помочь мудрость?… Миносу она явно не помогла. Хм-м… Помнишь Сенеку?… О, какой мудрец!… Был. Я припоминаю Речи сосланного на Балеарские острова Публия Суиллия. Как это остроумно звучало: «Благодаря какой мудрости, каким наставлениям философов Сенека за какие-нибудь четыре года близости к цезарю нажил триста миллионов сестерциев?» Бесполезная вещь, оказывается. Возможно, мораль?… А, Гай?
– Что же есть мораль? И где она? Император велик – и, наверное, это – и мораль, и мудрость Рима.
– Ты льстишь мне?
– Вовсе нет. Это – правда.
– Хе-хе… Да, волей нашей семьи стоик Сенека, прелюбодей, осужденный за любовную связь с дочерью Германика Юлией Ливил-лой, был признан образцом морали. А почему бы и нет?
– Видишь, Цезарь, я говорю правду, но запах ее сродни запаху деревянной коровы.
– Всего лишь, Гай?
– Что я могу, принцепс?
– Судя по всему, бык уже кончает, Арбитр.
– С Пасифаей?
– И с ней тоже, ибо короток век человеческий.
____________________
Ибо… Ибо… Мой роман в отличие от быка, я, вероятно, не… О чем я?… Какой роман?… И жаль, но… Красный – царский – цвет. Это безвкусно. Я бы сказал – неизящно. Красиво… Когда красиво… А когда?…
____________________
– Послушай. Петроний, у меня возникла мысль… Рим… Звучит как-то так… А если, например… Нерополь! А?
– По-гречески, цезарь, по-гречески…
– Арбитр, месяц нероний в Нерополе?…
– Чудно, государь, и все пусть будет пурпурно-красного цвета.
– Х-ха… Я думаю, что ни один из моих предшественников не знал, какая власть может быть в руках принцепса. Какая сегодня в моих руках. Да, Гай?…
– Мне рассказали, цезарь, что Дат, актер из ателланы, поет песню, в которой есть слова: «Будь здоров, отец, будь здорова, мать». При этом он сделал вид, что ест, а потом плывет. В конце же, показывая рукой на сенат, пропел: «К смерти путь ваш лежит.»
– Тебе понравились слова? Или исполнение?… Скучно тебя слушать, Арбитр, ты скучен.
____________________
Икар летел на огромных крыльях. Он летел!… Маленький человечек был испуган – его сумасшедший крик-кри-ик! – не сумел смутить цирк, не смог поразить цирк, не заглушил цирк…
– Всех обманули… Всех, но не Рим. Вот он – Икар. Ну, и что?… Ему дали возможность летать, а он вопит в великом Риме на весь мир. Посмотри, Арбитр, вот лучи солнца Рима – посмотри же, Гай – и где крылья Икара?…
На опилках лежало то, что вопило, летало… Еще недавно проносилось на могучих крыльях… Раздавленная изуродованная масса… Сухие красно-черные опилки.
____________________
– Миф красив, Цезарь.
– А это?
– Здесь мало изящного.
– Забавно ты говоришь, сенатор. Вот что. В заговоре Сцевина многое еще неоткрыто, но твои рабы… Твои рабы, арестованные… Знаешь ли, что они говорят?… Народ меня любит – о эта любовь римского плебса – как меня любят! – но кто любит тебя?… Ты можешь подумать о любви до завтрашнего утра. Если нужно будет, тебе окажут помощь. Центурион!
– Мне хватит ночи, император.
____________________
Громадный стол сверкал, блестел.
– Дуче! Клара Петаччи.
Муссолини кивнул. Она вошла. Дверь закрылась. Стук ее туфель. Легкая походка. Запах волос.
– Ты опять плохо себя чувствуешь? Ты зеленый. Что говорят врачи?…
____________________
Какая разница, что кто говорит?… Плохо… Все плохо…
____________________
– Рим будет великим городом.
Ты видишь, я откровенен. Я уничтожу старые постройки, я построю новый вечный город!
Он жестикулировал в своем сером мундире, махал руками… кричал… Он завораживал – она молчала и слушала… эта речь… впивающиеся в нее, раздевавшие, глаза… эти великие слова… Родина… Рим… Италия… Она возбуждалась все больше и больше – глаза еe засверкали… дыхание стало частым…
____________________
– Живи опасно! – он встал.
– Римляне, как и все итальянцы, развращены – но победа придет! Действие, убийство обеспечат ее!
Он кричал – о, это был восторг! – он кричал о свободе, о победе… он приближался к этой женщине, не отрывавшей от него влажных глаз…
Дуче сжал зубы, выпятил подбородок. «Она безумно меня любит – меня все любят… Рим у моих ног… да, я вершу судьбы!»…
____________________
– Важнее всего дать народу веру – пусть верят – потом это может стать реальностью!
Петаччи соскользнула со стула, подползла к нему…
____________________
Телефон звонил долго. Он, не выдержав, снял трубку, прикрывая ее, сказал вниз: – Тихо – тихо… – затем, не вслушиваясь и не понимая, что ему говорят, прокричал: – Природные, языковые и расовые границы Италии – это не понять германцам!…
Он дернул ее за волосы, закрыл глаза и с трудом выговорил: – Свобода воли – вот что нас отличает… Но дисциплина, повиновение – важнее всего.
____________________
Они оба молчали. Клара смотрела на Бенито с обожанием. «Как это здорово, – думала она, – это преступление – не быть сильным – это – фантастика!»…
Дуче, опустив голову, уперся застывшим взглядом в пол; замер на какое-то время и вдруг тихо оказал:
– Меня убьют. Я бросил вызов миру, и это оказалось мне не по силам. Я презирал других людей, и теперь они платят мне тем же… Меня убьют… Рим похоронит нас, как и императоров… Меня, мой дух не понимают и не поймут. Это – смерть…
____________________
Огромное черное небо со сверкающими звездами было над четырехногим. Он знал, что небо такое. Оно было таким и осталось. Или и оно?… И над ним?… Неужели и ему нужен отец?…
Какие-то медицинские инструменты звякали за спиной; центурион тупо глазел на Петрония, не отрываясь ни на мгновение и ничего не понимая; какие-то женщины рыдали – смерть вошла в дом и ждала.
____________________
Смерть-смерть-смерть. Все-е. Все. Я много раз смотрел на обреченных в цирке. – Почему они не сопротивляются? – думал я. Вот как думал я. Если бы на их месте… Оказывается, это… Иначе… Не так. Вот меч на стене. Всего один безмозглый центурион. И сомнительные слова, обрекающие меня… Может, он пошутил, не так выразился – я не понял его!… Я!… Я не обречен. Действительно. Ты уже мертв. Вот секрет арены. Ты мертв. И роман не окончен. Какой роман?! О чем я?… Лучше, лучше… Пожалуй… Сме-е-ерть… Бедный козленок – я блею, как он, с тем же успехом. Сме-е-ерть. Жизнь – это наслаждение. Да? А смерть?… А если тоже?… Тоже насладиться. Насладиться всем, чем можно? В последний ра – ааз. В последний раз… Сме-е-ерть… Какой дивный вкус у смерти – совершенно неповторимый – спасибо, императору за заботу – какая прелесть – это насилие – слава диктатуре! Слава…
____________________
Он смаковал эти фразы. Эти последние фразы, которые он напишет. Это было чудесно! – Как это звучит, милая?…
– Сейчас… Вот: «…Притворившись, будто ей необходимо сходить в храм для того, чтобы принести Богам обеты, она ушла, а прелестнейшую дочку…»
– Да. Итак… наверное… «оставила в опочивальне…» Нет, дочки мало. Я еще подумаю… Послушай, пока я думаю, брось это, иди ко мне, присядь на мою безусловную добродетель, а потом мы допишем… И цекубского налей – благодать женщины с вином и литературы – я уйду, не почувствовав!… Давай! Давай, милая!…
____________________
Центурион уселся поудобнее, выпил еще вина, покачал головой, словно с сожалением; выпил еще… Ночь продолжалась – вены приговоренный вскрыл еще вечером, но никуда не торопился – спустя некоторое время приказал перевязать их; что-то записывал; потом его страстно, в последний раз, ласкали примирившиеся перед его добровольным уходом, по приказу цезаря, разные женщины; делали это нежно и радостно; что-то он говорил – но ничего важного и сурового; смеялся над собой и императором…
Странный человек!… Но вино хорошее, терпкое. Сказали, чтобы к утру – время еще есть. Ладно…
Петроний отдыхал после Силии. Передохнув, снял повязки. Кровь опять потекла из вен: темно-вишневая – стало холодно. По его жесту ему опять перевязали вены. Силия целовала ему пальцы. Это всегда вызывало у него желание. Он коснулся ее шеи – она вздрогнула… Это было чудесно…
____________________
– Запиши в завещании, которое потом пусть прочтет император, что его латынь вульгарна… Я не мстителен, но так говорят кухарки. Актер он никакой. Правду сказать, бездарен, хотя и старается. С дикцией много проблем… Что еще?… Холодно… Силия, мне холодно… Силия, я больше не успел, послушай…
«… и зло, которое нависло над городом, после этого должно было, согласно поверию массилийцев, целиком пасть на голову этого человека.
В заключение – его сбрасывали с высокой скалы…»
Что ты ждешь?… Конец… Эй, никакого бессмертия души, что за глупость – эта философия – она безнадежна… Есть не хочется, что за беда – я съем; пока не едят меня… Си-лия… И ты… И…
____________________
Ему опять по его знаку сняли повязки. Кровь текла лениво, не спеша… Но продолжала течь… Он уснул… спал, улыбаясь… а кровь текла… текла…
Изумруд запачкался – плохо было видно – близорукость мешала – несильно, но мешала… Было скучно. Император не умывался – ночь плавно перешла в утро – что-то он сделал не так… Что-то он вчера увлекся чем-то… кем-то… Плохое настроение. Плохое. Что-то он…
____________________
– Гай, а ты скучный. Наверное, сегодня… Да. Перережь себе вены.
____________________
Ну, мне скучно. Я не аморален. Нет, мне скучно. А они?… Христиане?… В любом случае их нужно проучить. Скучно… В одной из моих жизней.
____________________
Вошел центурион. Стал рассказывать о смерти Гая Петрония Арбитра. Выполнено. Покойник был странным человеком.
____________________
Петроний мертв?… По моему приказу. Хм-м… Я, видно, сильно напился… Зря я столько выпил. Вот теперь мне скучно.
____________________
Стол был в пятнах, грязный, но несокрушимый. Они пили – светло-коричневую вонючую жидкость… Потом пили прозрачную вонючую жидкость… Император икнул и спросил хозяина, показывая на коричневато-желтоватое питье: – Что мы пили, мартышка?… Что это за гадость?… – Тот глотнул еще на пробу…
– Почему гадость?… Почему?… Да?. Это – виски. Из Шотландии.
– Это где?
– Великобритания.
– Британия… Варвары… Только варвары такое могут пить. Мерзость. А это, прозрачное?…
– Русская водка.
– А это кто?…
– Вообще, все жуткое там, вообще, цезарь…
– Да… Плохо… Так плохо… Плохо мне, обезьянка… Ты знаешь, я не люблю христиан. Не люблю. Зловредное суеверие.
Он засмеялся. Перестал смеяться.
– Подожгли город. Да, дело не в этом – они же ненавидят людей. Просто ненавидят. Ну, вот… Их зашили в шкуры диких зверей и напустили диких собак. Потом… На крестах распинали. Это – ерунда. В городе темно. Их поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Вот было весело! Смешно! Я предоставил для этого свои сады. Нет, я их не люблю. А ты?
– Я тоже. А евреев?
– Вопросы, макака, задаю я. Я – император. Ты понял?
– Да-
– Ну, выпьем еще. Выпьем… Тебя убьют, мартышка-аа… Жалко тебя – я плачу… А вот меня…
– Пей, Нерончик, пей. Я тебе налью, но ты случайно не еврей?…
– Меня любят римляне и тебя, макака. Выпьем!
– Я ненавижу римского папу!
– А кто это?… Но это неважно, мы его бросим крро-к-кодиламм… А к-кто эти р-руские, да? Русские?… К-как они это п-пьют?… Я-а их не п-нимаю…юу…
____________________
Слепой шел, стуча палкой. За ним бежала собака и облизывала его следы. Собака почему-то знала, что человек не видит, и не боялась. Но он что-то чувствовал. Да, но ее это не пугало. Крови, правда, было уже немного, однако он все равно ранил ноги, снова и снова, капли, нет, не капли, а темно-красно-серые катышки были вкусные, очень вкусные… собака бежала неслышно и ритмично; под стук палки.
____________________
Завещание Петрония возмутило императора до глубины души. Он стал красным, он вопил как на рынке:
– Моя латынь вульгарна?! – а этот… «Сатирикон» на какой написан?… С этой… эфесской матроной!… Сам он кухарка!… Актер?… Вспомнил о театре – элегантный труп! Тоже мне – писатель… от этого самого слова…
Аристократ сдохший – дикция?!… Как это он выговаривал?!. Ага! «Цезарь, вот на блюде пирофки с вифнями. Офень вкуфные.
– С чем?…
– С вифнями, император»
– Сенна-тор шепелявый! С якобы греческим прононсом. Зубы, наверное, кто-то выбил и язык короткий. У меня коринфский выговор, а не «вифни»! – там другие звуки, а я могу и как он мог! Я назло ему Эдипа сыграю. Я… Я – царь Фив. Я – ца-арь!…
Вот они – Фивы. Что это для меня? Цель, тайная цель – место жизни – город – мать. Мой вечный материнский город.
А! Я – герой. Я спасаю себя, я спасаю всех, я спасаю мать…
Спаситель – царь – убийца… Все, все законы – шутка.
Белые одежды женщин, яркое солнце, ослепительные мраморные колонны – шутка…
Кричите… Кричите же!…
Я хочу вечно жить. Нет, постоянно веселиться. Да? Я убью тех, кто думает засмеяться надо мной!
Я – не ребенок – я – царь! Я – ца – арь!…
Все боятся героя – кто не подчинится царю?… И мать, и отец, и жена – вся семья – кто герой? Я – царь…
Маленькие обезьянки в клетках. Их кормят по моему слову, и они забавляют меня. Я разрушил семью. Цирк может ее заменить. Пусть все заменит зрелище.
Что там, кто это? – не пугайте меня – принесите свет, много света, где мой меч? боюсь – свет – свет – све – е – ее – т!!! Меня выгонят из Фив?… Мать оставила меня…
Кто это – судьба?
Я – Эдип? Нет, я – не Эдип – это – сказка, но я войду в нее, я узнаю, что же это?…
Пусть я узнаю, никто мне не ответит – я сыграю – притворюсь… и пойму?…
____________________
Глупости, глупости,
– Я пойму?…
____________________
Я уничтожил семью. Всю семью. Я уничтожу, если успею, государство – я уничтожаю себя?… Я выше Эдипа?… Холмик – Фивы; несчастный слепой – кто они передо мной? – а я убил учителя, я убил старших – какие Боги выжили при мне? Мои, те роли были сыграны – зачем мне уже ненужные… Я сыграл ученика, сына… Очень быстро. Та роль кончилась – и моя, и их. У меня другая роль! Я так хочу погасить огонь!…
Но нет – я сжигаю все?… Я?… Ну, да – пожар!…
Был пожар. И погас огонь. Чего я больше хотел?…
Люблю ли я кого-нибудь?… Забавный вопрос для меня. Говорят, что нужно. Я плохо вижу.
Можно ли попробовать исправить?… Одной жизни мало. Много жизней! Тогда… Много жизней, как у актера! Возрождаться и снова. И снова!… Мать рождает один раз – родит ли она еще? Я сам себя возрождаю!… Роль! Роль! Роль! Сто Эдипов – тысяча царей – Я!!!
Это лучшая из ролей – император!
Цезарь – солнце Рима – и все это – я. И я все осуществил – все сны. Все?… Роли ждут меня. Их много.
Овация… Триумф…
Я осуществил, а это признание увидевших такое зрелище – я его
заслужил.
Тайна. Тайна…
Я сорвал все покровы – смотрите! Все смотрите и аплодируйте! Рабы, боящиеся вины! Вы смотрите! Эдип жалок. Наказанный Эдип, Рок дотянулся до него, как в цирке лапы львицы с длинными когтями… Но не до моей ложи. Это высоко. Это преимущество, недоступное простому народу. И не всем царям. Но главное – возродиться. Театр, в отличие от цирка, это может дать. А какое забвение: эта роль исчерпана, все! конец! тени ушли! их и не было, и им не дано возродиться.
Тайна. Тайна…
____________________
Громадный стол вытерли. Он опять был чистым, не заплеванным.
Золотое перо американской ручки «Паркер» писало легко и приятно. Ручка было тяжелой. Что он писал?., какую-то бессмыслицу. Дуче посмотрел в зеркало. Желтое… нет, зеленое лицо… Ему было плохо…, Плохо… Плохо!… Кто ему поможет?… Люди… Люди?… Его передернуло: по коже пошли мурашки – он представил рукопожатие – дуче стал трястись в ознобе – он же сам запретил рукопожатия и заменил его на более гигиеничное приветствие римлян! – живот крутило, он болел… Прошло… Это не смешно! Великий человек велик во всем – во всех своих ролях – нет, я не актер – я и есть мои роли – спортсмен, музыкант, журналист, полководец, отец народа, любовник – -я – это они. Я и белый, и черный – я вечный! Я!!!
Он успокоился стал думать о том, что он пишет – битва… борьба… битва…
битва за мир… битва за хлеб… против воробьев… мышей… комнатных мух…
Что за чушь?… Никакая это не чушь – Муссолини всегда прав. Я – непогрешим. Когда я выступаю с речью, весь мир замирает от страха и восхищения… от страха и восхищения… Смерть мухам!., комнатным!
Время уходит… уползает… Я – величайшая личность в Европе. Нет, я скромен, застенчив. Кто? Я?…
Время… время… Бегом, все бегом – пусть все бегут – от дверей к моему столу – каждую секунду – бой за каждую секунду!
Ой-йй… как болит живот!… Прошло…
Наро-од… Стадо! Глупое, грязное стадо! Они должны верить! и подчиняться! Надо только не забыть дать им хлеба и зрелищ. Поразить их воображение – вот то, то самое! Я люблю театр. Да! Великий человек, которого предали друзья: Наполеон, Цезарь, Кавур-Тсс-сс… О Нероне ни слова.
– Тсс-сс… Тайна… Тайна…
Рим Муссолини – Новый Рим – я величайший зодчий Рима – я – его разрушитель – я превзойду Нерона! Тайна… Тайна… Ой-й… Я побежал…
Пыль… Земля иссыхает в пыль. Тлен.
Сапог легионера зацепил жука…
Гигантская смерть удалилась. Я остался один… одиннн…
Жук – то, что от него осталось – забился, забился!…
Он замер.
Я одиннн… одиннн…
Он забился. И замер. Муравей вернулся. Их было много. Ма-енькие черненькие многоточия живо кружились и бежали; возвра-ались; уходили; множество черных точек, мелькающих, уносящих частичку – каждый. Маленькие черные собаки.
Черная скорлупа – внушительная и пустая – там больше ничего не было.
Солнце садилось. Красное. Сухая земля была пуста. Трещины, наполненные пустотой. Никого.
____________________
Как стол, мой стол, в кабинете!
____________________
Муссолини погладил огромную ступню своей будущей статуи. Ступня была больше его в несколько раз.
Это – я!… Это – тоже я…
Он заплакал, чтобы никто-никто, никто не видел. Недаром ему говорили, что он похож на Лойолу. Великий иезуит. Ну! Что он написал? «Бога нет!» Я написал это? Какая разница! Фашизм – вне условностей. Кто смеется? Кто? А! Смех от дьявола, и истинно верующие не станут улыбаться, разве что с горьким сарказмом.
Ступня холодила. Дуче поежился.
– Счастливая мать, – он опять с трепетом прикоснулся к ступне самого себя, то есть своей статуи, но это его ступня – без сомнения! – величие, истинное величие.
Он топнул. Взвилась и осела пыль.
– Все – пыль передо мной…
Он произнес это про себя, с горечью. Что там Данте! Ха-ха… Никаких улыбок! С выпяченной челюстью, топоча по пыли, дуче удалился.
____________________
Обезьяны сидели в клетках. Некоторые бессмысленно метались за тяжелыми решетками. Визжащий крик резал уши. Человеческие глаза, опороченные мехом? В клетку! Обезьяны. Прыгать! Визжать!
Воля судеб… Что это?… Все остальные там – мечутся. И лишь избранные…
____________________
Что-то стучало: тик-так, тик-так… Серый дождь; туман; грязь… Все рушилось. Огромный стол сошел с места… Сошел… Лаковая поверхность поцарапана. Изо рта хозяина стекла полоска слюны – руки дрожали – он не заметил императора – ему было все равно – ему было плохо – капли пота падали на стол – запах был неприятный, гнилой – кто-то умирал…
Император молчал, хотя ему хотелось сказать: – Ты что? обезьяна? Ты уже даже не зеленый, а темно-серый. Как покойник. И воняешь. Ты что, сдыхаешь?…
В потной тишине серый голос дуче бессильно прошептал: – Онии… не любят… даже… ненавидят меня… И я их тоже.
____________________
Зеркало было новым. Зеркало не лгало. Он выздоровел. Дуче не был зеленым, желтым или серым – но все равно было плохо… так плохо!… – Я выздоровел. Я. Выздоровел. Я? Да-да! Я! Я! Я…
____________________
Врач диктатора проглотил успокоительное, но легче ему не стало. Белый халат пах крахмалом и вонью дуче, но как сказать, как? как сказать об абсолютной потере им сил и способности соображать? Муссолини – идиот? У него болезнь. Он болен. У него идиотия. Стало быть, он – идиот.
Халат скрипел, белоснежно сверкая; это было торжественно и официально, но все портили пятна подмышками и запахи: трусливый пот врача и кислая гниль пациента. В остальном, все было стерильно.
____________________
Огромные белые ступени уходили в небо. Что там ждет? Белое и синее, сине-белое. Что если поставить зеркала? много зеркал… Актер на сцене – зрители там и… А в зеркалах: зрители – это артисты? Нет, артисты станут зрителями – для чего зеркала? Прозрачные, чистые, отражающие.
Зачем нужна власть?… Какой интересный вопрос! Эй, вы все!!! Полюбите меня – я так хочу понравиться!…
Легионы убедят всех. Эти все. Они…
Но… Меня любят. Меня любят просто так. Я… Да, вот та странная зеленая обезьянка с выпяченной челюстью. Как там?… О-оо… Тебя повесили вверх ногами, мартышка… Сколько мух! Эта битва проиграна.
А я тебе говори-ил!… Теперь я один-ннн. Н-нн. Ны-нн… Цезарь в своем величии – один. Н-нн. Не… ро-о…Ха – я их всех обману – я сыграю лучшую роль… А вот какую?… Когда начнут… я вспомню… я вспомню свои слова.
____________________
Раненые лежали под открытым небом. Ярко-синее небо и сверкающее солнце; безжалостные в своем совершенстве, ослепительно холодные и равнодушные, царили, над стонами. Кровь текла из ран… Ее пытались остановить повязками.
Мухи кружили стаями – их привлекал этот запах, сладкий и приторный. Они летали, летали, летали…
Кровь сочилась сквозь повязки. Изумительная красная кровь.
Черные, рыжие, пегие собаки кругами ходили около раненых. Ноздри их раздувались, уши стояли торчком – запах! божественный запах!
Вот рыжий пес с острой мордой, похожий на лисицу… шакала!., подполз и влажным красно-черным языком стал облизывать рану…
Рыжая шерсть… белые острые зубы… запекшаяся кровь… язык! язык, лижущий язык!… глаза, отороченные мехом… красно-черный язык!!!…
Император закричал! его раны лизали собаки!!!., его ра!., никого не было… не было! не было… хх… хх-х… х…
Он дышал тяжело… весь был мокрый – собаки… собаки…
Тишина заполнила дворец. Тишина залила все до крыши. Звук замер. Мокрый, он лежал, и сердце билось, как сумасшедшее – он видел свою рану и влажный красно-черный язык, и белую пузырящуюся слюну, капающую… капающую…
____________________
Меч был широкий, острый, крепкий. Римский меч. Лезвие было заточено. Император… нет, уже не император… Nero…
Он положил меч на землю… Пыль… пыль… Ну, и что? Он сыграл! В театре он сыграл и… Будет потом еще роль. А пока…
Какая память! Я! Какой я актер – вот я – прорицатель! А?! Еще. Еще.
Которого?… Я помню смерть… плохие артисты и их не пригласили
сыграть еще. Ну, в самом деле…
Ком подпирал к горлу – он заплакал: – Мамочка, мама!…
– Как это благо мне было в тягость.
Он смеялся; всхлипывая, вытер нос: – Ройте мне могилу… да снимите мерку… ах, какой великий артист погибает… сожгите меня… умоляю, голова, моя голова, пусть никому не достанется, да, снимите же мерку!… какой артист… великий!… погибнет!!! Тело во что бы то ни стало сожгите целиком, умоляю! Кричите же, плачьте – ха-ха-ха! как смешно…
– Я пить хочу! И есть! И пить… какой погибает артист – несчастьем мое рожденье было – я не Эдип, я…
– Я не могу есть. Нет. Пи-иить!… Я хочу еще сыграать… еще… Кто смеется?! Кони мчатся… Кони… не пускайте ко мне собак, когда… умоляю, не пускайте собак – где меч? меч, меч, где он?!… Аа… вот, вот… «Меч! Дайте меч мне!» а! каково! какой артист? а?… «Я погибелью над землей навис…» Нет, что это я? слишком, слишком – мерзкий Софокл – я дразню сам себя, как обезьяны друг друга – цезарь – не обезьянка, нет. Слушайте, слушайте…
«И я всего, всего себя лишил!» Я знаю: мое имя Нерон.
Кони мчатся… вот меч… это за мной. В горло… в горло… не в живот… кишки… нет… сюда вот… сюда… еще чуть чуть…
«Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает». В горло… Быстро… Эккк… А-ааа!… ккк… П-пыль… Пыль… Темно-серая кровь… темно-серая пыль с кровью… больно… режет… уберите… меч… больно… Я вспомнил! «Темно-бурой влаги…» Нет… хх-ха… х-хха…
«Ккак… длань моя…
моей же… крови влагой…
влагой…
Твои песккки… сухие…
напоила!!!?…»
Я… Я сыграаал…
Ккто х-ххочет помоччь?… Ппоздно… вот… вот она, ввверность… ппузырьки… ппузы… мамоччка…
ХА-ХА-ХА!
Х-ХХ-ХА
Пыль… Пыль… Пыль… Сухая темно-серая пыль… Пыыыль…
Тени…
Тлен…
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |