"Королева войны" - читать интересную книгу автора (Крес Феликс В.)

8

Т. Л. Ваделар, первый наместник трибунала в Акалии, мало что знал о происходящем в гарнизоне. Можно сказать, к счастью — ибо, если бы он мог познакомиться с неприятным характером подсотницы гвардейцев, опасения и дурные предчувствия лишили бы его сна. Еще до того, как он увидел Агатру, он кое-что о ней знал, но полученное им донесение касалось в основном ее послужного списка, во всем же остальном оно было исключительно немногословным. По широко распространенному мнению, урядники трибунала знали все обо всех; Ваделар прекрасно понимал, что подобный миф весьма полезен — тем не менее это был именно миф. В личности задиристой лучницы его интересовало многое, за исключением как раз ее военной службы. Он узнал, что она была образцовым солдатом, а потом очень хорошим офицером. Вот уж действительно новость, стоило ли писать… Ведь для особых миссий, как правило, выбирают плохих солдат и никуда не годных офицеров.

Все это Ваделара изрядно раздражало, так как он ждал того же самого человека, которого ожидала Агатра. Однако его ожидание было несколько иным; наместник знал не только, кто должен прибыть, но и с какой целью. Агатре же была известна лишь личность этого человека.

Ибо не все донесения и письма, которые получал первый наместник судьи, были лишены какого-либо содержания… У него были друзья, много друзей. К счастью — ибо ему дали попробовать на вкус то, чем недавно кормили коменданта акалийского гарнизона. Похоже, ему не доверяли. Императрица в специальном письме ни словом не упомянула о причинах, по которым громбелардский мудрец-посланник должен был присоединиться к отряду Агатры.

Но писала ему не только императрица…

Так начиналось письмо, которое вручил ему посыльный по особым поручениям.

Она называла его «уважаемым товарищем»… Он знал, кем она была когда-то, и ей незачем было это скрывать, так что она могла позволить себе поиздеваться. В свое время она командовала всеми шпионами и разведчиками легендарного уже при жизни Басергора-Крагдоба, самого знаменитого в истории Громбеларда властелина гор и горных разбойников. Потом, когда Вторая провинция начала рассыпаться в прах, она стала доверенным лицом Верены, единственной дочери императора и жены громбелардского князя-представителя; Верена занимала тогда пост первой наместницы судьи в Громбе. Однако полтора года назад она заняла в Громбеларде княжеский трон и не отпустила от себя свою фаворитку, сделав ее наместницей судьи в Громбе, а потом в Лонде, новой столице Громбеларда. Именно эта должность освободилась после Ваделара. Предыдущий наместник, прежде чем перебраться в Акалию, чего он усиленно добивался много лет, должен был передать все дела своей преемнице, что продолжалось два месяца, поскольку в разрушенной провинции трибунал занимался попросту всем, будучи последним реально действующим органом власти. Так он познакомился с некрасивой Армой, обладательницей солнечно-желтых волос, и искренне ее полюбил, более того, их даже… какое-то время связывало нечто более серьезное. Как ни удивительно, они расстались друзьями. Краткий миг влюбленности вместо того, чтобы разрушить, лишь обогатил это необычное знакомство имперского урядника и бывшей разбойницы — последнего гвардейца знаменитого короля гор.

Держа в руке развернутое письмо и читая слова наместницы в третий или четвертый раз, Ваделар снова кивнул в знак согласия. Немало лет просидев в Громбеларде, он многое видел и слышал, хотя Лонд и не был «настоящим» громбелардским городом — большой порт на краю света мало имел общего с орлиными гнездами в Тяжелых горах. Но о мудрецах-посланниках говорили и в Лонде.

Дальше шло еще немного сплетен, пожелания и в конце:

Ваделар отложил письмо и потер веки.

Верно говорила Акея — он не подходит для своей должности. Воспитанный в строгости, он научился уважать традиции. Отец не мог представить себе, чтобы кто-то, носящий инициалы предков их рода, мог не служить своему краю. Дорог было две — военная или… И Ваделар, не желая становиться воином, вынужден был выбрать жизнь урядника трибунала. Однако для этого он не годился. Он вообще ни на что не годился.

— И это правда, — пробормотал он себе под нос.

Когда-то он мечтал, что станет ученым, познает все тайны алгебры и геометрии, лабиринты высшей математики, а потом будет преподавать в одном из имперских учебных заведений, может быть, даже в столичной Большой академии… Мечты… Он никогда не осмелился рассказать о них отцу, для которого существовала лишь одна наука — история. Но исключительно история армектанской славы, армектанских войн и завоеваний.

А теперь… Теперь права оказалась Акея. Заботясь о будущем своего сына, он должен упорно карабкаться по карьерной лестнице, не слишком много думать, пылать усердием… Тем временем он делал все, лишь бы только остаться наместником судьи в Акалии. Жена не знала, насколько он этого добивался, и добивался ли вообще… Она была в отчаянии. Период «громбелардской ссылки» она пережила, рассчитывая, что рано или поздно они снова переберутся в Армект, где пост наместника в любом округе значил вдесятеро больше. Вместо этого они попали в Акалию — город-государство, город-провинцию… Отсюда уже некуда было бежать. У единственного на Тройном пограничье высокопоставленного урядника трибунала не было ни друзей, ни противников, ни конкурентов; он не мог найти покровителей, не мог отличиться, его округ не мог блистать на фоне других округов провинции. Других округов просто не было. Из акалийского трибунала можно было уйти только в отставку. Можно было подать соответствующее прошение. И потому Ваделар, не в силах уже мечтать о высшей математике, мечтал об Акалии. А когда добился своего — на радостях напился. От радости и немного от страха, ибо был уверен, что если правда когда-нибудь всплывет, жена тотчас же призовет свидетелей и вручит ему письмо о разводе.

Но жизнь жестоко над ним поиздевалась. Один из самых богатых и самых спокойных округов Вечной империи перестал быть таковым. Спокойствию пришел конец, когда случилась громбелардская катастрофа. А теперь еще эта Буковая пуща… Настоящая авантюра, в которой принимали участие шпионы, легионеры коменданта Терезы и сама комендант Тереза, знаменитые командиры личных отрядов Сей Айе, ее высочество княгиня-невольница, гвардейцы под началом фаворитки императрицы и, наконец, мудрец-посланник. Ну и наместник Ваделар.

Посланник приехал два дня спустя.

Прочитав письмо от громбелардской подруги, Ваделар ожидал увидеть старика с гротескно перекошенным лицом, немного ворчливого (непонятно почему). Желая выразить уважение к гостю, он направился к двери, и… перед ним предстал пятидесятипятилетний крепкий мужчина среднего роста, довольно жилистого телосложения. Перекошенный рот, которому Готах якобы был обязан своим прозвищем, вызывал не столько сочувствие, сколько легкое раздражение, ибо напоминал никогда не сходящую с губ издевательскую улыбку. Этого человека должны были скорее звать Язвительным, чем Дурным или Безумным.

Нанося кому-либо визит, считалось хорошим тоном ждать слов хозяина, который имел в своем доме право говорить или молчать. С другой стороны, со стороны хозяина принято было не спешить, чтобы гость успел продемонстрировать знание хороших манер. Однако Ваделар едва не расхохотался, вежливо и молча стоя перед человеком с издевательски перекошенной физиономией.

— Приветствую тебя, господин, — наконец сказал он. — Я очень рад. Ты даже не догадываешься насколько.

— Очень-очень, — сказал Готах. — Также приветствую тебя, ваше высокоблагородие. Ты мне рад в лучшем случае лично, наместник судьи трибунала, ибо каждый хочет познакомиться с посланником, а некоторые — больше всех прочих. Но как имперский урядник, ты предпочел бы увидеть пожар в собственном доме, чем мое прекрасное лицо.

Непосредственность гостя расположила к нему хозяина.

— Нет, в самом деле, — довольно проговорил он. — Прости меня, ваше благородие, но я не ожидал увидеть кого-то такого.

— Ваше высокоблагородие, ты еще не знаешь, какой я. Где тут можно встать?

— Сесть, а не встать! — возразил Ваделар, беря гостя за локоть и показывая на кресла в глубине зала. — Прости, мудрец Шерни, но…

— И все-таки — встать, — прервал его посланник. — Я целый день проторчал в седле, и у меня страшно болит… все.

— Тогда встанем у окна, — улыбнулся наместник. — Увидишь, ваше благородие, самый странный город Шерера.

Они подошли к окну.

— Я действительно плохо знаю Акалию. Я был здесь, но давно, очень давно. Уже когда я сюда ехал, я заметил, столь многое изменилось… Ваше высокоблагородие, — Готах, вежливо выглянув в окно, сменил тему, — прежде всего спрошу, позволишь ли ты мне переночевать в твоем доме?

— Конечно. Неужели ты собирался спать на постоялом дворе, господин?

— Действительно, постоялые дворы мне уже надоели. Но время наместника трибунала не всегда принадлежит ему. Я могу переночевать в гарнизоне. Если не сегодня, то завтра мне все равно придется к ним заглянуть. У меня рекомендательное письмо для командира солдат, с которыми я должен ехать дальше.

— Комендант гарнизона… наверняка весьма гостеприимна, но казармы — это только казармы. Можешь располагать моим домом и временем, господин.

— Премного благодарен.

Искоса посмотрев на урядника, посланник заметил, что тот переминается с ноги на ногу. Этот человек не привык разговаривать стоя.

— Присядем, господин, — сказал он. — Мои кости уже немного отдохнули, зато твои сейчас устанут.

Они уселись за стол. Ваделар позвал слуг, и, удостоверившись, что гость не голоден и не имеет никаких особых пожеланий, велел принести фрукты и вино.

— Ужин нам подадут позже. Не скрою, ваше благородие, — начал он, — что твое присутствие здесь и вообще твоя таинственная миссия возбуждают мое любопытство. Однако я не намерен выпытывать у тебя никаких секретов и тайн.

Посланник пожал плечами.

— Скажу коротко, как умею: так вот, в Книге всего… думаю, господин, ты слышал об этом труде… обнаружилось некое любопытное упоминание. Старый друг, который был когда-то посланником, как и я, а теперь… очень необычный человек, искал своего сына и нашел его в Дартане, в Роллайне. Там повсюду шли разговоры о коварной невольнице, которая стала княгиней. Мой друг связал эту историю с другой, героем которой был сам, и обнаружил в Книге всего относящееся к этим событиям пророчество. Прости, господин, мою краткость, но это рассказ на два дня, я же предпочту побыстрее перейти к сути… Одним словом, он сообщил мне о своем открытии. Зная ее высочество княгиню — представительницу императора в Лонде, я послал письмо, в котором спрашивал, не произошли ли в Дартане какие-то события, могущие иметь отношение к обнаруженному пророчеству (ведь мой друг слышал лишь сплетни, трибунал не делился с ним своими сведениями). Мое письмо попало к самой ее императорскому высочеству в Кирлане. Оказалось, что в Буковой пуще (с которой, судя по всему, могут быть некие хлопоты) действительно появилась женщина, точное описание которой я привел. В Роллайне, где теперь каждый хочет стать наследником князя Сей Айе, трудно услышать что-либо похожее на правду. Но сведения, полученные от самой императрицы, все же заслуживают доверия. Я говорю не слишком быстро, ваше высокоблагородие?

— Нет, — ответил Ваделар. — Та женщина, которую в точности описывает пророчество, это… княгиня Эзена? Армектанская невольница, поднявшаяся до…

— Похоже на то. Пророчества, которые можно услышать на любой ярмарке, — это лишь способ выудить пару медяков у наивных. Они могут означать все или ничего. Но в Книге всего нет подобной чуши. Пророчества всего звучат дословно, ваше высокоблагородие. Если написано: «невольница родом из племени завоевателей мира станет властительницей великой пущи», трудно это понимать двояко. Сколько невольниц владеет ныне пущами?

— Но каким образом, — удивленно спросил Ваделар, — подобные пророчества веками остаются незамеченными?

— Это трудно объяснить в двух словах. Само определение «пророчество» не самое тут подходящее, я сам старогромбелардское слово «нохее» скорее передал бы как «комментарий». Книги всего писались на старогромбелардском. Этот мертвый язык — самый богатый после армектанского язык Шерера, но только в речи, не на письме. Древний народ шергардов использовал письмо для того, чтобы зафиксировать наиболее важные сведения, и ни для чего больше. Каждое слово, соответствующим образом произнесенное, с тем или иным ударением, может иметь одно из многих значений, так же как в сегодняшнем громбелардском, но в старогромбелардской письменности ударения вообще не предусмотрены. Предполагается, что написанное слово всегда имеет основное значение.

— Тогда тем более…

— Не «тем более», а «тем не менее». Тем не менее, господин, иногда в мире происходят события, под которые можно подогнать текст, расширяя основное значение старогромбелардских слов. Пророчества не видны, ибо, произвольным образом переводя какой-нибудь фрагмент книги, можно играть в бесчисленные каламбуры, и из этого ничего не будет следовать. Все это может оказаться пророчествами, только, ваше высокоблагородие, к чему, собственно, их отнести? Но к счастью, бывает и наоборот, ибо когда что-то действительно происходит, можно найти тому объяснение. Событие делает явным пророчество, а не наоборот. Ты понимаешь меня, ваше высокоблагородие?

— Не до конца.

— Глупый осел.

Ваделар изумился. Однако посланник показал на дверь.

— Ты отнес мои слова на свой счет, господин, и вполне справедливо, ибо как ты мог понять меня иначе? Но если бы сейчас в эту дверь ввели ревущего осла? Ты сразу же понял бы, что я не тебя имел в виду, и самое большее спросил бы: «Откуда ты знал?» Примерно так же проявляются Пророчества всего.

— Теперь понял, — весело сказал Ваделар. — Твое умение объяснять, ваше благородие, достойно восхищения.

Они помолчали.

— Значит, Пророчества всего иногда могут относиться к событиям малозначительным?

— И да и нет. Что ты считаешь малозначительным событием, господин? Пророчества всегда связаны с Шернью, так что для исследователя Полос они могут иметь очень большое значение. Но чаще всего, однако, только для исследователя Полос. Никто никогда не нашел пророчества, гласящего, скажем, о падении империи, убийстве правителя или прочих не столь важных событиях.

— Не столь важных?

— Не имеющих значения для Полос Шерни. Книга всего — не историческая хроника, но запись общих законов, правящих Шернью и ее миром. События, с которыми связаны пророчества, всегда могут дать немного новых знаний о сущности Полос и Пятен Шерни. Однако в глазах мира это всего лишь мелочь. Я весьма подробно объяснял это в письме ее высочеству княгине Верене, поскольку когда-то она имела дело с одним пророчеством, и я боялся ее напугать. Вскоре оказалось, что я поступил правильно, так как мое письмо дошло даже до ее императорского высочества, и если бы не все объяснения, которые в нем содержались, она могла бы подумать невесть что. К счастью, меня поняли верно. Хотя я и без того вызвал замешательство куда большее, чем требовалось.

Ваделар несколько раз кивнул, чувствуя себя придавленным грузом сведений, касавшихся того, о чем он не имел понятия. Каждый знал о Шерни. Каждый слышал о мудрецах-посланниках. Но каждый слышал и о трибунале, и об урядниках трибунала… Первый попавшийся человек, которому в короткой беседе изложили бы все хитросплетения имперской политики, наверняка чувствовал бы себя так же.

— О чем в точности говорит это пророчество? — спросил он. — Не знаю, ваше благородие, могу ли я задавать такие вопросы?..

— А почему бы и нет? В точности, ваше высокоблагородие, оно ни о чем не говорит, по крайней мере с твоей точки зрения. О чем-то, что называется Трещиной Шерни. Хотя таковой она не является, поскольку Шернь не твердая и не мягкая и треснуть не может, ваше высокоблагородие. Иногда Шернь вторгается в глубь мира, и тогда какая-то вещь или существо становятся отражением маленькой части Полосы. Когда-то подобных вторжений было очень много, и возникли Гееркото, Ледоо и Дор-Орего, сегодня называемые все вместе Брошенными Предметами. Время от времени возникает новый Предмет, а иногда — существо с чертами Предмета… только не столь долговечное.

— И это все? А на что способно такое существо? На то же, что и Брошенный Предмет?

— Обычно на меньшее, поскольку, хотя сам Предмет ни на что не способен, ваше высокоблагородие, но через его посредство можно призвать часть силы какой-то из Полос Шерни. В случае существ дело обстоит хуже. Еще недавно в Громбеларде жила женщина, которая с помощью Шерни получила глаза другого человека. Тот, кто ее встречал, мог призвать на помощь разве что ее хорошее настроение…

— Охотница, — сказал Ваделар. — Каждый, кто бывал в Громбеларде, слышал об этой женщине. Ваше благородие… может ли в Буковой пуще появиться кто-то подобный ей? Ведь это грозит…

Готах тяжело вздохнул.

— Трещина Шерни, с помощью которой Охотница вернула себе зрение, не представляет никакой ценности для исследователя Полос, поскольку была невольно вызвана человеком, принятым Шернью. Ваше высокоблагородие, знаешь, что труднее всего объяснить тому, кто не общается постоянно с Шернью? Труднее всего объяснить, что это безнадежно неразумная и неживая сила, действующая точно с таким же расчетом, как и огонь, только сложнее устроенная. Огню для жизни требуется воздух, Шерни требуется клочок земли, только и всего. Над огнем появляется дым; под Полосами появляется разум. Нет дыма без огня, и нет разума без таких сил, как Шернь. Но именно мы, ты и я, господин, все разумные существа, являемся живым и мыслящим отражением Полос Шерни. Охотница была человеком весьма необычным потому, что сделала необычной собственную жизнь, ваше высокоблагородие, она не стала такой благодаря Полосам. Чудесные исцеления, о которых тебе наверняка приходилось слышать, — как раз пример естественных Трещин Шерни. Как искры, вылетающие из костра. Сколько из тех исцеленных были подобны Охотнице? Сколько искр вызывает пожар?

Ваделар обдумывал только что услышанное.

— Но об исцеленных не говорят пророчества, — заметил он.

— Наверняка говорят, ваше высокоблагородие! Только кто и каким образом их обнаружит? Глупый осел, большая дыня — вот тебе, ваше высокоблагородие, два примера ясновидения, поскольку наверняка где-то есть глупый осел и большая дыня тоже. Благодаря необычному стечению обстоятельств удается обнаружить пророчество, которое, как я уже сказал, является скорее комментарием. Если этот комментарий касается невольницы, которая стала властительницей пущи, то кто-то может его обнаружить. Но если он касается крестьянина, к которому вчера и правда вернулась способность ходить, но это всего лишь обычный пастух, который только что пообедал? Я должен искать похожие истории, а потом мчаться к известному всем месту, где сидит этот только что пообедавший пастух?

— В пущу отправляется отряд гвардейцев, — сказал Ваделар. — Какова в том твоя роль, ваше благородие? Или это тайна?

— Никакой роли. Мне просто… интересно, что там, ваше высокоблагородие. В Буковой пуще, в Сей Айе. Мне, как слепой курице зерно, попалось известие об этом пастухе, который только что пообедал, а поскольку я знаю, где его искать, я иду с ним поговорить. Если бы ты, господин, был садовником, ты не пошел бы туда, где расцвела роза размером с мельничный жернов?

Слова его прозвучали совершенно искренне.

— Мне интересно, — повторил посланник. — Ее императорское высочество попросила меня отправиться в пущу, если время и силы мне позволят. Она подтвердила истинность некоторых фрагментов пророчества и согласилась с моими словами о том, что Шернь никогда не влияет на судьбу мира, ибо для этого она сотворила разум. Тем не менее ее высочество, обладая немалым чувством юмора, шутила в письме, что все-таки как раз, похоже, повлияла… Возможно, господин, это и покажется тебе забавным, но именно из-за сидящего перед тобой урода, вернее, из-за его письма, в пущу направляется отряд войска… Я понял, что Кирлан не придавал этим событиям чрезмерного значения, и лишь мой вопрос о достоверности пророчества… — Готах развел руками. — Так что, как видишь, я невольно вызвал большее замешательство, чем требовалось. Но — я, не Шернь.

— И ее императорское высочество?..

— Ее императорское высочество спросила, не буду ли я столь любезен объяснить ей, что на самом деле происходит в пуще, когда сам об этом узнаю. Касается ли Трещина Шерни самой княгини Сей Айе или кого-то из ее окружения, поскольку как раз этого пророчество не объясняет. Возможно, к сожалению, мне мало что удастся узнать, поскольку самой необычной личностью в пуще был, пожалуй, покойный князь, и Трещина Шерни могла иметь непосредственное отношение к нему. Такова просьба ее императорского высочества. Поскольку я не вижу никаких причин, по которым мне не следовало бы говорить о Шерни… я согласился. Тем более что мне самому интересно, и я так или иначе туда бы поехал.

— Ее императорское высочество… не запретила тебе разговаривать на эту тему со мной, господин?

— Запретила? Нет, скорее даже напротив.

— Напротив? То есть — что-то тебе приказала?

Посланник откинулся на спинку кресла и наклонил голову.

— Меня предупредили лишь, что ты приедешь, — пояснил Ваделар. — И ни слова о причинах.

— Это уже меня не касается, наместник. Говоря между нами — императрица, пожалуй, слишком умна для того, чтобы что-то мне приказывать или что-то запрещать. Питая немалое уважение к Армекту, я не насмехаюсь над его властителями или урядниками, существование же самой Вечной империи считаю… само собой разумеющимся. Но такому, как я, трудно что-то приказать из Кирлана. Я стал посланником Шерни и не в полной мере принадлежу Шереру. Я завис где-то посередине. Вот так.

— Однако, ваше благородие, ты исполнил приказ… просьбу императрицы прибыть сюда, в этот дом. И ехать дальше в сопровождении солдат.

— Просьбу, да. Ее высочество попросила, чтобы я по пути навестил наместника судьи в Акалии и сказал ему пару слов о том, что, по моему мнению, происходит в Добром Знаке. Потому я и говорил, что она мне этого не запрещала, даже напротив. Кроме того, она любезно предложила мне общество армектанских гвардейцев. Я не стал отказываться. В обществе солдат, как мне кажется, будет и безопаснее, и веселее.

— Не знаю, будет ли тебе веселее, ваше благородие.

— А почему?

— Ну, потому…

Ваделар, несмотря на предупреждения Армы, в порыве искренней симпатии к ученому, которого видел в первый раз, рассказал ему обо всем, что сам знал о скандале в пуще. Не стал он скрывать и своих опасений в отношении Агатры.

Возможно, он не годился для того поста, который занимал. А может, мудрец Шерни просто заслуживал уважения и искренности урядника?