"Милые чудовища" - читать интересную книгу автора (Линк Келли)

Колдуны из Перфила

Женщина, продававшая на рынке Перфила травяные корзиночки с пиявками и маринованную свеклу, отнеслась к тетушке Лука с сочувствием.

— Сама управляешься, моя дорогая?

Тетушка Лука кивнула. Она все еще держала в руках сережки и надеялась их кому-нибудь сбыть. Поезд на Квал уходил утром, а билеты нынче не дешевы. Ее дочь Хальса, двоюродная сестра Лука, дулась. Она хотела, чтобы сережки достались ей. Близнецы держались за руки и глазели по сторонам.

Лук думал, что свекла красивее, чем сережки его матери. Свекла была приятнее на вид, бархатистая и загадочная, будто маринованные звезды в сверкающих банках. Луку за весь день так и не случилось поесть. Его желудок был пуст, а голова полна мыслями о рыночной толпе. О Хальсе, мечтавшей о сережках; о равнодушной любезности рыночной торговки; о тревогах его тетушки, от которых любого взяла бы тоска. За другим прилавком стоял мужчина, у него болела жена. Она кашляла кровью. Мимо прошла девушка. Она думала о мужчине, ушедшем на войну. Он уже не вернется. Лук снова задумался о свекле.

— Заботишься о детях, значит? — продолжала торговка. — Настали нелегкие времена. Откуда вы с этим выводком взялись-то, а?

— Из Лэббита, а до того — из Ларча, — ответила тетушка Лука. — Мы пытаемся добраться до Квала. Там семья моего мужа. У меня на продажу вот эти сережки и подсвечники.

Женщина только головой покачала.

— Никто их не купит, — сказала она. — А если купит, то не даст хорошей цены. Рынок переполнен беженцами, все распродают остатки своего скарба.

— Так что же мне делать?! — воскликнула тетушка Лука. Она не ждала ответа, но торговка сказала:

— Сегодня на рынок опять явится человек, скупающий детей для колдунов из Перфила. Он платит неплохие деньги, и, говорят, с детьми там обращаются как следует.

Все колдуны странные, но колдуны из Перфила страннее всех. Они строят в болотах Перфила высокие башни и живут там, как отшельники, в одиноких маленьких кельях на самом верху. Они редко спускаются вниз, и никто не знает наверняка, на что годна их магия. Над болотами по ночам мотаются зыбкие огни, похожие на шары тошнотворно-зеленого пламени, охотятся неизвестно за чем. Иногда башни рушатся, и тогда над расколотыми камнями, словно призрачные белые руки, протягиваются колючие сорняки и кувшинки, а потом болотная жижа постепенно заглатывает обломки.

Всем известно, что там, под болотной грязью, таятся кости колдунов, а рыбы и птицы, живущие на болоте, — весьма причудливые создания. В них скрыта магия. Мальчишки подзуживают друг друга сходить на болота порыбачить. Иногда какому-нибудь храбрецу удается что-нибудь поймать в мутных, грязных болотных лужах, и тогда рыба обращается к нему по имени и умоляет отпустить ее. Если не дать рыбе уплыть, она, хватая ртом воздух, скажет тебе, когда и как ты умрешь. А если приготовить и съесть ее, тебе приснятся сны колдунов. А вот если рыбу отпустить, она раскроет тебе тайну.

Вот что жители города Перфил рассказывают о колдунах из Перфила.

Всем известно, что колдуны из Перфила разговаривают с демонами, не терпят солнечного света, и еще у них длинные подвижные носы, как у крыс. Они никогда не моются.

Всем известно, что колдунам из Перфила многие сотни лет. Они сидят в своих башнях, свесив из окон удочки, и с помощью магии приманивают добычу. Рыбу они едят сырой, а потом выкидывают рыбьи кости в окно, точно так же, как выкидывают содержимое ночных горшков. У колдунов из Перфила мерзкие привычки и совершенно никаких манер.

Всем известно: когда колдунам из Перфила надоедает рыба, они принимаются есть детей.

Вот что Хальса рассказала своим братьям и Луку, пока тетушка Лука торговалась на перфильском рынке с секретарем колдуна.

Секретаря колдуна звали Толсет, на поясе он носил меч. Это был чернокожий мужчина с бело-розовыми пятнами на лице и на тыльной стороне ладоней. Лук никогда прежде не видел двухцветных людей.

Толсет дал Луку и его двоюродным братьям по конфете.

— Умеет ли кто-нибудь из них петь? — спросил он у тетушки Лука.

Та ответствовала, что петь дети должны. У близнецов, Мика и Бонти, были сильные и чистые сопрано, а когда пела Хальса, все на рынке затихали и вслушивались. Голос Хальсы был как мед, и как солнечные лучи, и как сладкая вода.

Лук петь любил, правда, никто не любил его слушать. Когда настал его черед, он раскрыл рот и вдруг вспомнил о матери. К глазам подступили слезы. Песня, лившаяся из его гортани, была незнакома ему самому. Даже наречие было какое-то не такое. Хальса скосила глаза и показала ему язык. Лук все пел.

— Хватит, — оборвал мальчишку Толсет и ткнул в его сторону пальцем. — Ты, парень, квакаешь как жаба. Молчать умеешь?

— Он вообще тихий, — заверила тетушка Лука. — Его родители умерли. Ест он немного, зато достаточно сильный. Он родом из Ларча. И еще он не боится, прошу прощения, колдовского сословия. В Ларче колдунов нету, но его мать умела с легкостью находить потерянные вещи. И на коров чары накладывала, чтобы скотина всегда возвращалась домой.

— А лет ему сколько? — осведомился Толсет.

— Одиннадцать, — ответила тетушка Лука, и Толсет хмыкнул.

— Для своего возраста мал, — он окинул Лука придирчивым взглядом. Потом покосился на Хальсу: та стояла, скрестив руки на груди и скорчив недовольную гримасу. — Ну что, пойдешь со мной, парень?

Тетушка слегка подтолкнула Лука, и тот кивнул.

— Прости, что так вышло, — сказала мальчику тетушка, — но тут уж ничего не попишешь. Я обещала твоей матери, что как следует тебя пристрою. Это самое лучшее, что я могла сделать.

Лук ничего не сказал. Он знал, что тетушка продала бы секретарю волшебника и Хальсу и еще сочла бы это большой удачей для дочки. Однако тетушка все же обрадовалась, когда Толсет выбрал Лука, а не девочку. Это читалось у нее на лице.

Толсет заплатил тетушке двадцать четыре медных рыбки — чуть больше, чем ушло на похороны родителей Лука, но чуть меньше, чем отец Лука заплатил за самую лучшую из своих дойных коров два года назад. Знать цену вещам очень важно. Корова уже успела умереть, как и отец Лука.

— Веди себя хорошо, — сказала тетушка. — Вот, возьми. — Она сунула Луку сережку его матери. В форме змеи. Кончик изогнутого хвоста помещался у змеи во рту. Лук, сколько себя помнил, все гадал, не удивляется ли сама змея своей судьбе: провести целую вечность с собственной плотью во рту — это вам не шутка. А может, она не удивляется, а постоянно злится, прямо как Хальса.

Девчонка недовольно поджала губы. Обнимая Лука на прощание, она прошипела:

— Отдай ее мне, паршивец.

Хальса уже завладела деревянной лошадкой, которую вырезал отец Лука, и ножом Лука с костяной рукояткой.

Лук попытался вырваться, но она вцепилась в него намертво, будто никак не могла с ним расстаться.

— Он тебя сожрет! — пообещала она. — Колдун засунет тебя в печку и поджарит, как молочного поросеночка! Так что отдавай мне сережку. Молочным поросятам сережки без надобности!

Наконец Луку удалось вывернуться. Секретарь колдуна внимательно наблюдал за происходящим. Интересно, слышал ли он слова Хальсы. Разумеется, любой, кто хотел раздобыть ребенка на обед, выбрал бы Хальсу, а не Лука. Хальса была старше, крупнее и пухлее. С другой стороны, любой, кто пригляделся бы к Хальсе получше, предположил бы, что на вкус она прокисшая и противная. Если в Хальсе и было что-то сладкое, так это голос. Даже Лук любил слушать, как Хальса поет.

Мик и Бонти одарили Лука быстрыми робкими поцелуями в щеку. Он знал: они бы предпочли, чтобы секретарь колдуна купил Хальсу. Теперь, в отсутствие Лука, Хальса примется мучить, дразнить и задирать не кого-нибудь, а их.

Толсет вскочил на лошадь. Потом наклонился.

— Ну давай же, парень, — сказал он и протянул Луку пятнистую ладонь. Лук ухватился за нее.

Лошадь была теплой, а ее широкая спина находилась очень далеко от земли. Седла и поводьев не было, только что-то вроде плетеной упряжи и по корзине с каждого боку. Корзины набиты купленным на рынке добром. Толсет управлял лошадью, сжимая ее круп коленками, а Лук крепко держался за его пояс.

— Что за песню ты пел? — спросил Толсет. — Где ты ее выучил?

— Не знаю, — признался Лук. Оказалось, эту песню пела Толсету мать, когда тот был совсем маленьким. Лук не мог толком сказать, о чем там поется, да Толсет и сам этого не знал. Там было что-то про озеро и лодку, что-то про девочку, которая съела луну.

Рыночная площадь была запружена торговцами. Вознесшись над толпой, Лук на мгновение почувствовал себя принцем — словно бы он мог позволить себе купить все, что пожелает. Его взгляд упал на лоток, где продавали яблоки, картошку и горячие пирожки с луком-пореем. Рот наполнился слюной. С одной стороны виднелся лоток с благовониями, с другой — сидела гадалка. На вокзале выстроилась целая очередь, все хотели купить билеты до Квала. Утром отсюда отправится поезд, и тетушка Лука с Хальсой и близнецами уедет на нем. Это опасное путешествие. На перегоне отсюда до Квала расположились вражеские войска. Обернувшись к тетушке, Лук чуть было не пожалел об этом — наверняка она решит, что он станет умолять ее не отдавать его секретарю колдуна… И все же он сказал ей:

— Не надо ехать в Квал.

Хотя ему было прекрасно известно, что она все равно поедет. Никто никогда не слушался Лука.

Лошадь резко вскинула голову. Секретарь колдуна успокаивающе зашептал: «Тшшш-тшшш», — а потом откинулся назад. Казалось, он никак не мог принять какое-то важное решение. Лук еще раз обернулся и посмотрел на тетушку. За два года, прожитых с ней, он так ни разу и не видел на ее губах улыбки. Она не улыбалась и сейчас, хотя двадцать четыре медных рыбки — немалая сумма, и хотя она сдержала обещание, данное матери Лука. Мать Лука улыбалась часто, несмотря на то, что зубы у нее были неважные.

— Он тебя слопает! — крикнула Хальса Луку. — Или утопит тебя в болоте! Разрежет тебя на мелкие кусочки и насадит твои пальцы на крючок как наживку! — Она притопнула ногой.

— Хальса! — одернула ее мать.

— Я поразмыслил как следует, — сказал Толсет, — пожалуй, возьму-ка я лучше девчонку. Продадите мне ее вместо парнишки?

— Что?! — воскликнула Хальса.

— Что?! — повторила за ней тетушка Лука.

— Нет! — запротестовал Лук, но Толсет уже достал кошелек. Должно быть, Хальса стоила дороже, чем щуплый мальчишка с плохим голосом. А тетушка Лука отчаянно нуждалась в деньгах. Так что Хальса очутилась на лошади позади Толсета, а Луку оставалось только смотреть, как его вредная двоюродная сестра и прислужник колдуна растворяются вдали.

И тут в голове у Лука прозвучал голос.

— Не переживай, парень. Всё будет хорошо, всё сложится, как надо. — Голос был как у Толсета, немного веселый, немного грустный.

О колдунах из Перфила ходят разные байки. Например, о том, как один из них влюбился в церковный колокол. Сначала он пытался расплатиться за него золотом, но когда церковь отказалась от денег, он украл колокол при помощи магии. На обратном пути через болота колдун с колоколом в руках летел слишком низко, и дьявол, протянув лапу, ухватил его за пятку. Колдун выронил колокол, и тот погрузился в болото, сгинул навсегда. Голос у колокола из-за грязи и мха совсем пропал, однако колдун не прекращал поисков и звал его по имени. Колокол не откликался, колдун исхудал и умер от горя. Рыбаки говорят, мертвый колдун по-прежнему летает над болотами и призывает свой утерянный колокол.

Всем известно, что колдуны упрямы, и каждого из них ждет печальный конец. Ни один колдун не принес никому пользы, а если кто и пытался, то сделал только хуже. Ни один колдун еще не остановил ни одной войны и не починил ни одного забора. Вот и пусть сидят в своих болотах подальше от греха и от обычных людей — крестьян, и солдат, и торговцев, и королей.

— Ну что ж, — промолвила тетушка Лука. Толсет и Хальса скрылись из поля зрения, и тетушка как-то разом угасла. — Пойдем.

Они поплелись обратно через весь рынок. Тетушка купила детям по лепешке из сладкого риса. Лук съел свою порцию и сам того не заметил: с тех пор, как слуга колдуна увез вместо него Хальсу, Лук словно раздвоился. Один Лук остался здесь, на рынке, а другой ехал прочь вместе с Толсетом и Хальсой. Он стоял и одновременно удалялся, и от этого у обоих Луков страшно кружилась голова. Рыночный Лук с полным риса ртом запнулся, и тетушка подхватила его под локоть.

— Мы детей не едим, — говорил Толсет, — у нас в болотах полно рыбы и птицы.

— Да знаю я, — отозвалась Хальса. Судя по голосу, она злилась. — И еще колдуны живут в домах с кучей лестниц. В башнях. Потому что они мнят себя намного лучше всех остальных. Возвышаются над всем миром.

— А откуда ты знаешь про колдунов из Перфила? — спросил Толсет.

— От рыночной торговки, — объяснила Хальса, — и еще от разных других на рынке. Некоторые боятся колдунов, а другие в них не верят. Думают, это все детские сказочки, вроде слухов о том, что на болотах полно беглых рабов и дезертиров. Никто не знает, почему эти колдуны явились к нам и понастроили башен в болотах Перфила, где земля мягкая, как сыр, и где никто их не найдет. А кстати, почему колдуны живут на болотах?

— Потому что болота полны магии, — сказал Толсет.

— А тогда зачем они строят такие высокие башни? — спросила Хальса.

— Потому что колдуны любопытны, — объяснил Толсет. — Им нравится, когда можно видеть как можно дальше. Им нравится быть как можно ближе к звездам. И еще им не нравится, когда им мешают люди, задающие много вопросов.

— Зачем колдуны покупают детей? — спросила Хальса.

— Чтобы те бегали вверх-вниз по лестницам, — сказал Толсет, — носили им воду для мытья, доставляли сообщения, подавали им завтраки, обеды, полдники и ужины. Колдуны вечно голодны.

— Вот и я тоже, — сказала Хальса.

— Держи. — Толсет протянул Хальсе яблоко. — Ты видишь, что творится у людей в головах. Видишь то, что должно случиться.

— Да, — сказала Хальса. — Иногда. — Яблоко было морщинистое, но сладкое.

— У твоего двоюродного брата тоже есть дар, — сказал Толсет.

— У Лука? — презрительно переспросила Хальса. Лук понял, что Хальса никогда не считала это за дар. Неудивительно, что она сама предпочитала его скрывать.

— А можешь разглядеть, что происходит у меня в голове прямо сейчас? — спросил Толсет.

Хальса посмотрела на него. И Лук тоже посмотрел. Там, в голове у Толсета, не было ни любопытства, ни страха. Ничего не было. Не было там и Толсета, слуги колдуна. Лишь соленая вода и парящие над ней одинокие белые птицы.

«Это прекрасно», — вымолвил Лук.

— Что? — переспросила его тетушка, на рынке. — Лук, присядь-ка, дитя мое.

— Да, многие бы с этим согласились, — сказал Толсет, отвечая Луку. Хальса не сказала ничего, только нахмурилась.

Толсет и Хальса проехали через город, потом выбрались за ворота и очутились на дороге, которая вела назад, к Лэббиту, и дальше, на восток. По этой дороге ночью и днем двигались беженцы. В основном, женщины и дети, и все они были напуганы. Ходили слухи, что следом за ними идут войска. Поговаривали, что король в припадке безумия убил своего младшего сына. Лук видел шахматную партию: встревоженный мальчик с узким лицом и желтыми волосами, примерно его, Лука, ровесник, сделал ход черной королевой, а потом фигуры рассыпались по каменному полу. Там была женщина, она что-то говорила. Мальчик наклонился, чтобы собрать раскатившиеся фигуры. Король смеялся. У него в руке был меч, он опустил оружие, на клинке была кровь. Лук никогда раньше не видел короля, зато видел много вооруженных мужчин. Много мужчин с мечами, обагренными кровью.

Толсет и Хальса свернули с дороги и поехали вдоль широкой реки, которая больше походила не на сплошной поток, а на череду широких, мелких прудов. На противоположном берегу реки виднелись раскисшие от грязи тропки, терявшиеся в густых зарослях ягодного кустарника. Казалось, за ними кто-то наблюдает. Не покидало ощущение, будто рядом незримо присутствует кто-то живой, хитрый и любопытный, наполовину спящий, наполовину выжидающий; что-то тайное, невидимое гудело, словно сам воздух был напоен магией.

— Ягодки! Спелые и сладкие! — снова и снова выпевала девушка-торговка на рынке. Луку хотелось, чтобы она замолчала. Его тетушка купила хлеба, соли и твердого сыра, а потом сунула все это в руки Луку.

— Сперва будет не по себе, — говорил Толсет. — Болота Перфила настолько переполнены магией, что высасывают все остальные виды волшебства. Колдовать в болотах Перфила могут одни только колдуны из Перфила. А еще там полно насекомых.

— Я не желаю связываться ни с каким колдовством, — чопорно заявила Хальса.

И опять Лук попытался заглянуть в мысли Толсета, но опять увидел только болота. Белые цветы с мясистыми восковыми лепестками и плакучие деревья, свесившие свои длинные коричневые пальцы в воду, будто в надежде поймать рыбешку.

Толсет рассмеялся.

— Я чувствую, как ты смотришь, — сказал он. — Не смотри слишком долго, а то свалишься и утонешь.

— Никуда я не смотрю! — возразила Хальса. Но на самом-то деле она смотрела. Лук чувствовал, что она смотрит, точно так же он чувствовал, когда она поворачивала ключ в замке.

У болот был соленый, густой запах, как у миски бульона. Лошадь Толсета брела иноходью, ее копыта увязали в грязи. У них за спиной вода тут же заполняла углубления. Жирные, лоснящиеся мухи, трепеща крыльями, облепляли тростник, а в озерце прозрачной воды Лук разглядел змею, свернувшуюся зеленой лентой среди водорослей, мягких, как облако волос.

— Подожди меня тут и присмотри за Миком и Бонти, — сказала тетушка. — Я схожу на вокзал. Лук, да что это с тобой? Все в порядке?

Лук с мечтательным видом кивнул.

Толсет и Хальса все углублялись в болота, оставляя позади удобную дорогу, перфильский рынок и Лука. Это было совсем не то же самое, что путь до Перфила — в спешке, посуху, в пыли и пешком. Едва только Луку или кому-то из близнецов доводилось споткнуться или отстать, как Хальса устремлялась к ним, будто подгоняющая овец пастушья собака, и принималась их щипать и раздавать подзатыльники. Трудно было себе представить, чтобы злобная, жадная и вечно недовольная Хальса обладала способностью читать мысли других людей, однако она всегда каким-то образом прознавала, если Мик или Бонти находили что-то съедобное; отыскивала сухой кусок земли для сна и чувствовала, когда приближаются солдаты и пора юркнуть с дороги в кусты.

Хальса думала о матери и братьях. Думала о том, какое лицо было у отца, когда солдаты пристрелили его за амбаром; о сережках в виде змей; о том, что поезд на Квал подорвут диверсанты. Она должна была оказаться в этом поезде и знала это. Она злилась на Толсета за то, что увез ее неизвестно куда, и на Лука — из-за того, что Толсет передумал насчет него.

Каждую минуту, ожидая возвращения тетушки, Лук видел заостренные крыши волшебных башен, подпирающих небо и словно бы ожидающих его. Он видел их прямо перед собой, сразу за рынком, а потом они вдруг уменьшались, и Лук уменьшался вместе с ними и обнаруживал, что снова очутился рядом с Толсетом и Хальсой. Их путь лежал вдоль канала с тихой, густой, как деготь, водой, заворачивал в гущу кустов, чьи ветки гнулись под тяжестью ярко-желтых ягод, а затем выворачивал обратно.

Тропа пересекалась с другими тропами, поуже и поизвилистей, почти заросшими и выглядящими весьма таинственно. Наконец они миновали рощицу душисто пахнущих деревьев и оказались на спрятанном от посторонних взоров зеленом лугу, который на вид был ненамного больше, чем рынок в Перфиле. Вблизи башни выглядели не такими уж великолепными. Они обветшали, поросли лишайником и, судя по виду, могли рухнуть в любой момент. Башни стояли гак близко друг к другу, что между ними можно было натянуть бельевую веревку (если, конечно, колдуны вообще снисходили до такой вещи, как стирка). Обитатели башен предпринимали кое-какие усилия по их укреплению: некоторые сооружения были снабжены длинными, причудливо изгибающимися опорами из наваленных камней. Лук разглядел двенадцать башен, похожих на жилые, все остальные представляли собой развалины или и вовсе каменные груды, из которых успели выгрести все, что могло послужить в качестве стройматериалов.

К лугу сходилось еще несколько путей: старые грунтовые дороги и каналы, утопавшие в сплетениях ветвей, которые нависали так низко, что лодка не прошла бы, не зацепившись. Даже пловцу пришлось бы пригибать голову. На полуобвалившихся стенах старых башен сидели дети и глазели на подъезжающих Толсета и Хальсу. Поодаль горел костер, и худой человек помешивал что-то в котле. Две женщины сматывали клубок грубой бечевки. Они были одеты, как Толсет. «Тоже слуги», — подумали Хальса и Лук. Очевидно, колдуны очень ленивы.

— Слезай, — скомандовал Толсет, и Хальса с радостью соскользнула с конской спины. Потом Толсет и сам спешился, снял с лошади упряжь, и кобыла вдруг превратилась в полуголую смуглую девочку лет четырнадцати. Она разогнула спину и вытерла грязные руки об трусы. Казалось, собственная нагота совершенно ее не смущает. Хальса уставилась на нее, разинув рот.

Девочка нахмурилась.

— Хорошо себя веди, — сказала она, — а то превратят во что-нибудь еще похлеще.

— Кто? — спросила Хальса.

— Колдуны из Перфила, — ответила девочка и рассмеялась. Смех напоминал лошадиное ржание. Остальные дети тоже захихикали.

— О-о-о, Эсса катала на себе Толсета!

— Эсса, ты привезла мне подарочек?

— Как лошадь она симпатичнее, чем как девчонка.

— Да заткнитесь вы! — рассердилась Эсса. Она подняла камушек и метнула его. Хальса восхитилась скупостью ее движений и меткостью броска.

— Ой! — вскрикнула мишень, потирая ухо. — Больно же, Эсса!

— Спасибо, Эсса, — сказал Толсет. Она сделала поразительно грациозный книксен, особенно учитывая, что еще минуту назад у нее было четыре ноги и никакой талии. Рядом на камне лежали сложенные рубашка и облегающие штаны. Эсса оделась. — Это Хальса, — сообщил Толсет детям, мужчине и женщинам. — Я купил ее на рынке.

Воцарилась тишина. Хальса густо покраснела. В кои-то веки она не нашла слов, чтобы ответить. Она поглядела на землю, потом вверх, на башни; и Лук тоже поглядел — надеялся разглядеть колдуна. Окна башен были пусты, но он ощущал присутствие колдунов, чувствовал, что они наблюдают. Болотистая земля под ногами была пропитана магией, а башни испускали магию, как печка испускает потоки тепла. Даже к детям и слугам колдунов из Перфила пристало немного магии, словно их в ней замариновали.

— Пойдем раздобудем какой-нибудь еды, — сказал Толсет, и Хальса поплелась за ним Их ждали лепешка, лук и рыба. Хальса выпила воды, имевшей слабый, чуть металлический привкус магии. Лук ощутил тот же привкус у себя во рту.

— Лук, — раздался чей-то голос, — Мик, Бонти. — Лук поднял взгляд. Он снова очутился на рынке, а рядом стояла тетушка. — Тут неподалеку церковь, где нам разрешено переночевать. Поезд отправляется завтра рано поутру.

Когда Хальса поела, Толсет повел ее в одну из башен, где под лестницей имелась маленькая каморка. А там — подстилка из соломы и траченное молью одеяло. Солнце было еще высоко. Лук, тетушка и двоюродные брат с сестрой пошли в церковь. Там, во дворе, беженцы могли свернуться калачиком и несколько часов поспать. Хальса лежала без сна, думая о колдуне, чье жилище находилось у нее над головой. Башня была настолько пронизана магией, что девочка едва могла дышать. Она представляла себе, как колдун крадется вниз по лестнице, ведущей в ее каморку, и, хотя подстилка была мягкой, Хальса нарочно щипала себя за руки, чтобы не заснуть. А вот Лук заснул тут же, словно опоенный зельем. Ему снились колдуны, летающие над болотом, как одинокие белые птицы.

Утром явился Толсет и растолкал Хальсу.

— Сходи за водой для колдуна, — велел он. В руках у него было пустое ведро.

Хальса с удовольствием заявила бы: «Сам сходи!» — но она была неглупая девочка. Отныне она рабыня. У нее в голове снова возник Лук, советуя быть осторожнее.

— Уйди ты! — сказала Хальса. Потом осознала, что произнесла эти слова вслух, и вздрогнула. Но Толсет только рассмеялся.

Хальса протерла глаза, взяла ведро и пошла за ним. Воздух снаружи был полон кусачей мошкары, слишком мелкой, чтобы ее разглядеть. Кажется, им понравилось, какова Хальса на вкус. Лука это позабавило, хотя девочка не могла понять — почему.

Другие дети стояли вокруг жаровни и ели кашу.

— Ты голодна? — спросил Толсет. Хальса кивнула. — Тогда принеси воды, а потом поищи себе чего-нибудь пожевать. Не слишком благоразумно заставлять колдуна ждать.

Он повел ее по хорошо утоптанной тропинке, быстро спустившейся к маленькому пруду, а потом исчез.

— Вода тут сладкая, — сказал он напоследок. — Наполни ведро и отнеси его на самый верх башни. У меня срочное поручение. Вернусь засветло. Ничего не бойся, Хальса.

— Я и не боюсь, — сказала Хальса, опустилась на корточки и наполнила ведро. Она уже дошла почти до самой башни, как вдруг обнаружила, что ведро наполовину опустело. В деревянном днище была щель. Остальные дети глазели на нее, и она гордо выпрямила спину. «Ага, значит, это испытание», — мысленно сказала она Луку.

«Попроси у них новое ведро, без дырки», — ответил тот.

«Не нужна мне ничья помощь», — отрезала Хальса. Она пошла назад и зачерпнула пригоршню глинистой грязи там, где тропинка выходила к пруду. Она втрамбовала грязь в днище ведра и сверху прижала куском мха. На этот раз вода не вытекла.

У башни, где жил колдун Хальсы, было три окна, обрамленных красной плиткой, а на каменном выступе расположилось гнездо какой-то птицы. Крыша была круглая, красная и по форме напоминала головной убор епископа. Лестницы внутри были узкие, а ступеньки вытертые, гладкие и скользкие, как воск. Чем выше она поднималась, тем тяжелее становилась ноша. Наконец девочка поставила ведро на ступеньку и сама присела рядышком. «Четыреста двадцать две ступеньки», — сказал Лук. Хальса насчитала пятьсот девяносто восемь. Изнутри ступенек оказалось куда больше, чем могло показаться, если смотреть на башню снаружи.

— Колдунские штучки, — с отвращением промолвила Хальса, как будто ничего иного и не ждала. — Нет чтобы сделать наоборот — поменьше ступенек! Куда им столько?

Когда она встала и подхватила ведро, у того сломалась ручка. Вода заструилась вниз по ступенькам, Хальса со всей силы размахнулась и запустила ведром вслед. А потом стала спускаться, чтобы починить ведро и принести еще воды. Негоже заставлять колдунов ждать.

Лестница в башне колдуна вела к дверце. Хальса поставила ведро и постучалась. Никто не ответил, и она постучалась снова. Подергала за ручку — дверь была заперта. Здесь, наверху, магией пахло так сильно, что у Хальсы слезились глаза. Она попыталась заглянуть сквозь дверь. Вот что она увидела: комната, окно, кровать, зеркало и стол. В зеркале виднелось какое-то мелькание, свет и вода. На постели, свернувшись калачиком, спала ясноглазая лиса. Сквозь раскрытое, без ставен, окно влетела белая птица, потом еще одна и еще. Они полетали по комнате, а потом все начали усаживаться на стол. Одна подлетела к двери, за которой стояла и подсматривала Хальса. Девочка отпрянула. Дверь сотрясалась под ударами клюва.

Хальса развернулась и ринулась вниз по лестнице, оставив ведро, бросив Лука. На пути вниз ступенек оказалось еще больше. А каши в котле, лежавшем возле костра, уже не осталось.

Кто-то похлопал Хальсу по плечу, и та от неожиданности подскочила.

— На, держи, — сказала Эсса, протягивая ей кусок хлеба.

— Спасибо, — сказала Хальса. Хлеб был черствый, жесткий. Но ей казалось, что это самое восхитительное блюдо, которое ей доводилось пробовать.

— Значит, тебя продала собственная мать, — произнесла Эсса.

Хальса с трудом сглотнула. Странное ощущение: ей не удавалось заглянуть в мысли Эссы, но это почему-то успокаивало. Как будто Эсса могла быть кем угодно. Как будто сама Хальса могла стать кем пожелает.

— Ну и что, — отмахнулась она. — А тебя кто продал?

— Никто, — сказала Эсса. — Я сбежала из дома. Не хотела быть шлюхой при солдатах, как мои сестры.

— Разве колдуны лучше солдат? — спросила Хальса.

Эсса одарила ее странным взглядом.

— А ты сама-то как думаешь? Уже встречала своего колдуна?

— Конечно. Он старый и уродливый, — ответила Хальса. — Мне не понравилось, как он на меня пялился.

Эсса зажала рот ладонью, словно старалась не расхохотаться.

— Ну и ну! — воскликнула она.

— Что мне делать? — спросила Хальса. — Я никогда раньше не была в услужении у колдуна.

— А разве твой колдун тебе не сказал? — удивилась Эсса. — Что он велел тебе сделать?

Хальса шумно и с раздражением выдохнула.

— Я спросила, что ему нужно, но он ничего не сказал. По-моему, он глуховат.

Эсса залилась долгим и громким смехом. Ржет точь-в-точь как лошадь, подумала Хальса.

— Признайся уж честно, — сказала Эсса, — ты не разговаривала с колдуном.

— И что с того? — возразила Хальса. — Я постучалась, но никто не ответил. Значит, дело ясное — он глухой.

— Конечно, — подхватил какой-то мальчишка.

— Или, может, он слишком застенчивый, — сказал другой мальчик. У него были зеленые глаза, как у Бонти и Мика. — Или спал. Колдуны не дураки покемарить.

Все снова захохотали.

— Прекратите надо мной потешаться! — потребовала Хальса и постаралась придать себе грозный и боевитый вид. Лук и ее братья на месте этих детей струхнули бы. — Скажите, каковы мои обязанности? Что должен делать слуга волшебника?

Кто-то сказал:

— Относить наверх разные вещи. Еду. Дрова. Кофий, когда Толсет привезет его с рынка. Колдуны без ума от необычных штук. Всяких старых диковинок. Поэтому ты должна ходить на болота и искать всякую всячину.

— Что именно? — уточнила Хальса.

— Стеклянные бутылки, — сказала Эсса, — окаменелости. Странные вещи, отличающиеся от обычных. Или просто всякие штуки вроде растений, камней или зверюшек, которые покажутся тебе подходящими. Понимаешь, о чем я?

— Нет, — сказала Хальса, но она понимала. Некоторые вещи пропитывались волшебством больше, чем остальные. Однажды ее отец нашел в поле наконечник от стрелы. Он отложил находку в сторонку, чтобы при случае отнести школьному учителю, но Хальса в ту же ночь потихоньку, пока все спали, завернула наконечник в тряпицу, отнесла обратно в поле и закопала. А всех собак за это повесили на Бонти. Порой Хальса гадала: может быть, этот наконечник был заколдован, приносил несчастья, и именно поэтому солдаты убили отца? Но нельзя же считать один-единственный наконечник причиной целой войны.

— Ну, ладно, — сказал мальчишка. — Если ты слишком тупая, чтобы распознать волшебство, когда на него наткнешься, тогда иди и лови рыбу. Ты хоть рыбачить-то умеешь?

Хальса взяла удочку.

— Иди вон той тропинкой, — указала Эсса. — Самой грязной. И никуда не сворачивай. Там, на запруде, клюет лучше всего.

Когда Хальса оглянулась на башни колдунов, ей показалось, что в одном из верхних окошек виднеется физиономия Лука, и тот глядит на нее с высоты. Ерунда какая! Это была всего лишь птица.

Поезд был настолько переполнен, что некоторые пассажиры, отчаявшись пробраться внутрь, уселись на крыши вагонов. Находчивые торговцы продавали им зонтики от солнца. Тетушка Лука отыскала два сиденья, и они с Луком расположились там, держа на коленях по близнецу. Напротив них сидели две богачки. На достаток указывали их туфли из зеленой кожи. Они прижимали к своим по-кроличьи шмыгающим носикам тонкие розовые платочки, похожие на расшитые лепестки роз. Бонти глядел на них из-под густых ресниц. Он ужасно любил кокетничать с дамами.

Луку никогда прежде не доводилось ездить на поезде. До него доносился волшебный угольный запах из кочегарки. Пассажиры топтались в проходах, пили и смеялись, как будто на ярмарке. Мужчины и женщины теснились возле окон, высовывали наружу головы. Кричали что-то провожающим. Одна женщина склонилась над сиденьем, и тут кто-то, проходивший сзади, толкнул ее, и она упала прямо на Лука и Мика.

— Прошу прощения, сладкие мои, — сказала она и лучезарно улыбнулась. Ее зубы были усеяны драгоценными камнями. На ней было как минимум четыре шелковых платья, одно поверх другого. Мужчина по другую сторону прохода громко, с бульканьем кашлял. На горле у него красовалась повязка, вся в красных пятнах. Вопили младенцы.

— Я слыхал, они доберутся до Перфила дня через три, а то и раньше, — сказал мужчина в соседнем ряду.

— Люди короля не станут грабить Перфил, — произнес его попутчик. — Они идут его защищать.

— Король спятил, — возразил первый мужчина. — Бог внушил ему, что повсюду одни враги. Он не платит своей армии вот уже два года. А когда они бунтуют, он призывает новых солдат и отправляет их разбираться со старыми. Так что для нас безопаснее убраться подальше.

— Уфф! — выдохнула пассажирка где-то за спиной у Лука. — Хорошо хоть, мы уехали. Ну разве не здорово? Какой приятный отъезд!

Лук попытался сосредоточиться на болотах Перфила и на колдунах, но вместо того вдруг обнаружил Хальсу здесь, в поезде.

«Ты должен рассказать им», — потребовала она.

«О чем рассказать? — спросил Лук, хотя и так знал ответ. Когда поезд доползет до гор, случится взрыв. В вагоны ринутся солдаты. Ни один пассажир не доедет до Квала. — Мне никто не поверит».

«Все равно ты должен рассказать», — настаивала Хальса.

У Лука затекли ноги. Он слегка передвинул сидящего на них Мика.

«А тебе-то какое дело? — поинтересовался он. — Ты же всех ненавидишь».

«Вовсе нет!» — воскликнула Хальса. Но Лук был прав. Она ненавидела собственную мать. Та смотрела, как умирает ее муж, и ничего не предприняла. Хальса тогда кричала, а мать со всего размаху залепила ей пощечину. Она ненавидела близнецов, потому что они были другими и видели мир совсем в других красках, чем она. Потому что они были маленькие, быстро уставали, и заботиться о них было сущей морокой. Она ненавидела и Лука, потому что он-то как раз был на нее похож. Потому что он не боялся ее и потому, что в тот самый день, когда он стал жить с ними, она поняла, что однажды повторит его судьбу, останется совсем одна и без семьи. Магия приносит несчастья, такие люди, как Лук и Хальса, приносят несчастья. Единственным человеком, который вообще удосуживался поглядеть на Хальсу, замечал ее, была мать Лука. Мать Лука была милая и добрая, и еще она знала, что умирает. «Позаботьтесь о моем сыне», — попросила она родителей Хальсы, но сама в это время смотрела на девочку. Нет уж, пусть Лук сам о себе заботится. Хальса его заставит.

«Скажи им, — не отставала Хальса. Клюнувшая рыба дергала леску, но девочка не обращала на нее внимания. — Скажи им, скажи им, скажи им». Они с Луком одновременно были и на болотах, и в поезде. Все пахло углем, солью и белком. Лук старательно игнорировал ее, как она игнорировала рыбу. Он сидел и бултыхал ногой в воде, хотя на самом деле его там не было.

Хальса выловила пять рыбин. Она почистила их, завернула в листья и отнесла к огню. Еще она принесла позеленевший медный ключик, который тоже попался ей на крючок.

— Я вот что нашла, — сказала она Толсету.

— Ага, — ответил он. — Можно взглянуть? — У Толсета на ладони ключик выглядел еще меньше и невзрачнее.

— Бурд, — позвал Толсет, — где та шкатулка, которую ты нашел и которую мы так и не смогли отпереть?

Зеленоглазый мальчишка вскочил и исчез в одной из башен. А через несколько минут вернулся и протянул Толсету металлический ларчик размером не больше, чем банка соленых огурцов. Ключ подошел. Толсет открыл замок. Это показалось Хальсе несправедливым, уж если кто и должен был отпереть шкатулку, так это она.

— Кукла, — разочарованно вымолвила Хальса. Однако это была странная кукла, вырезанная из маслянистого на вид черного дерева. А когда Толсет перевернул ее, оказалось, что у нее нет спины, только два лица, поэтому она всегда смотрела сразу и вперед, и назад.

— Что скажешь, Бурд? — поинтересовался Толсет.

Мальчишка пожал плечами.

— Это не мое.

— Значит, твое, — сказал Толсет Хальсе. — Отнеси это в башню и отдай своему колдуну. А еще не забудь наполнить ведро свежей водой и принести что-нибудь к ужину. Кстати, а об обеде ты позаботилась?

— Нет, — ответила Хальса. Она и сама сегодня так и не пообедала. Воспользовавшись кое-какой зеленью, которую дал ей Толсет, она приготовила всю пойманную рыбу и съела две штуки. Еще три рыбины с остатками овощей она понесла на вершину башни. Ей пришлось дважды делать передышку — так много лестничных пролетов оказалось в башне на этот раз. Дверь была по-прежнему закрыта, а на верхней ступеньке стояло пустое ведро. Может быть, вся вода просто потихоньку вытекла, подумала Хальса. Однако, оставив рыбу у дверей, она все же пошла, набрала еще воды и потащила ее по лестнице.

— Я принесла вам ужин, — сказала Хальса, отдышавшись. — И еще кое-что. Кое-что найденное на болоте. Толсет сказал, я должна отдать это вам.

Тишина.

Разговаривая с дверью колдуна, она чувствовала себя глупо.

— Это кукла, — продолжала она. — Возможно, волшебная кукла.

Снова тишина. И даже Лука не было. Она не заметила, как он исчез. Она вспомнила про поезд.

— Если я отдам вам куклу, — сказала она, — вы сделаете для меня одну вещь? Вы же колдун, значит, можете сделать что угодно, так ведь? Вы поможете пассажирам поезда? Они едут в Квал. Если вы не вмешаетесь, случится беда. Вы знаете про солдат? Можете их остановить?

Хальса ждала долго, но волшебник за дверью так ничего и не сказал. Она положила было куклу на ступеньки, а потом подняла и засунула в карман. Ее душила ярость.

— По-моему, вы трус, — заявила она. — Вот почему вы прячетесь тут, на верхотуре, да? Я могла бы оказаться на том поезде, и знаю, что с ним случится. На том поезде Лук. Вы могли бы предотвратить несчастье, но не хотите. Что ж, если вы не помешаете солдатам, я не отдам вам куклу.

Она плюнула в ведро с водой и тут же пожалела о содеянном.

— Вы спасаете поезд, — сказала она, — а я отдаю вам куклу. Честное слово. Я вам и всякие другие вещи буду приносить. И простите, что плюнула в воду. Сейчас схожу и наберу новую.

Она взяла ведро и пошла вниз. Ноги у нее болели, на них виднелись следы укусов мелких кровососущих тварей.

— Грязь, — изрекла Эсса. Она стояла на лужайке и курила трубку. — Мухи свирепствуют только по утрам и в сумерки. Но если намажешь лицо и руки грязью, они тебя не тронут.

— Она воняет, — возразила Хальса.

— Ты тоже, — сказала Эсса. Она разломила свою глиняную трубку надвое, чем очень удивила Хальсу, и побрела туда, где остальные дети играли в сложную на вид игру с палочками и кубиком. Под цветущим по ночам деревом, в потрепанном дубовом кресле, которое выглядело так, будто его извергла из себя трясина, сидел Толсет. Он тоже курил трубку, а ее глиняный мундштук был даже длиннее, чем у трубки Эссы. Смехотворно длинный.

— Ну что, отдала игрушку? — спросил он.

— О да, — ответила Хальса.

— И что же сказала колдунья?

— Ну-у, — начала Хальса, — не могу точно сказать. Она молодая и довольно симпатичная. Но ужасно заикается. Я едва ее понимаю. Кажется, она говорила что-то про луну, хотела, чтобы я отрезала для нее кусочек луны. И испекла с ним пирог.

— Колдуны страсть как любят пироги, — сказал Толсет.

— Еще бы, — сказала Хальса. — А я страсть как люблю собственную задницу, она мне еще дорога.

— Ты бы за своим ртом получше следила, — вставил Бурд, мальчишка с зелеными глазами. Он стоял на голове — Хальсе было невдомек, чего это он. Его ноги вяло болтались в воздухе, словно флажки-семафоры. — Или колдуны заставят тебя пожалеть о сказанном.

— Уже жалею, — фыркнула Хальса. Но больше ничего не сказала. Она отнесла ведро с водой к запертой двери. Потом сбежала вниз по лестнице к своей каморке и на этот раз немедля рухнула спать. Ей приснилось, будто к ней подошла лиса и разглядывает ее. Зверек ткнулся мордой ей в лицо. Потом взбежал по лестнице и съел три оставленных ею рыбины. «А вот об этом ты еще пожалеешь, — подумала Хальса. — Колдуны превратят тебя в одноногую ворону». Потом она гналась за лисой по проходу поезда, идущего в Квал, где в неудобных позах, подогнув под себя ноги и, как мертвецы, свесив руки, спали ее мать, братья и Лук. Вонь от угля и магии сделалась даже сильнее, чем утром. Поезду приходилось тяжко трудиться. Он тащился, пыхтя, как лиса, преследуемая сворой собак. Но ему ни за что не доползти по лестнице до вершины башни колдуна из Перфила. А если и доползет, колдуна там все равно не окажется, только луна, встающая над горами, круглая и жирная, как окорок.

Колдуны из Перфила, как правило, не пишут стихов. Насколько известно, они не женятся, не обрабатывают поля и не сильны в куртуазных речах. Говорят, колдуны из Перфила ценят хорошую шутку, но шутить с колдуном — дело опасное. Что если шутка покажется колдуну несмешной? Колдуны коварны, алчны, рассеянны, помешаны на звездах и жуках, скаредны, ветрены, невидимы, деспотичны, не заслуживают доверия, скрытны, не в меру любопытны, назойливы, живучи, опасны, бесполезны и слишком много о себе воображают. Короли сходят с ума, кругом разруха, дети голодают, или болеют, или умирают на острие копья — а колдунам из Перфила на все это плевать. Колдуны из Перфила не участвуют в войнах.

Это почти как камушек в ботинке. Хальса постоянно была поблизости, зудела: «Скажи им. Скажи им. Скажи им». Поезд ехал уже целый день и ночь. Хальса оставалась на болотах, все дальше и дальше от него. Почему бы ей не оставить его в покое? Мик и Бонти совершенно очаровали двух богачек, сидевших напротив. Не было больше никаких брезгливых гримас и носовых платков, только улыбки и подачки еды и любви, любви, всеобщей любви. Поезд катился по выжженным полям и городам, которые предала мечу не то одна армия, не то другая. Поезд и его пассажиры нагоняли беженцев, идущих пешком или едущих в повозках, набитых добром: матрасами, шкафами (один раз попалось даже пианино), печками и котелками, маслобойками, и свиньями, и сердитыми гусями. Иногда поезд останавливался, из него выходили какие-то люди, осматривали и при необходимости чинили пути. На станциях они не останавливались, хотя там ждали люди, некоторые из них кричали и бежали за поездом. Никто из пассажиров не сошел. Когда добрались до гор, людей снаружи стало меньше. Зато там был снег. Один раз Лук видел волка.

— Когда мы с сестрой окажемся в Квале, — обратилась одна из богачек, та, что постарше, к тетушке Лука, — придется заново набирать прислугу. Нам понадобится кто-то, чтобы присматривать за домом. Вам ведь нужна работа? — У нее на коленях сидел полусонный Бонти.

— Да, мадам, — ответила тетушка Лука.

— Ладно, посмотрим, — сказала женщина. Она уже почти успела полюбить Бонти. У Лука до сих пор толком не было возможности разобраться, о чем же думают богатеи. И теперь он с некоторым разочарованием осознал: примерно о том же, что и все. Единственная разница заключалась в том, что эта богатая дама, как и секретарь колдуна, кажется, думала, что все происходящее закончится хорошо. Деньги — они, видимо, как удача. Или волшебство. Заставляют думать, что все сложится как нельзя лучше, вот только оно не сложится. Если бы поезду с пассажирами не было суждено погибнуть, тетушка Лука смогла бы, пожалуй, выгодно продать еще одного своего ребенка.

«Почему бы тебе не сказать им? — снова заговорила Хальса. — Скоро станет слишком поздно».

«Сама им скажи», — подумал Лук в ответ. Когда рядом околачивается невидимая Хальса и постоянно твердит о том, что он и так знает, это еще хуже, чем если бы она явилась сюда во плоти. А Хальса во плоти тем временем была в безопасности, спала на подстилке в башне под лестницей. Вместо нее там должен был спать Лук. Лук готов был поспорить: колдуны небось уже пожалели, что Толсет купил такую никчемную девчонку, как Хальса.

Хальса проскользнула мимо Лука, положила на плечи своей матери невидимые ладони и заглянула ей в лицо. Мать не подняла на нее взгляда. «Вы должны, сойти с поезда, — потребовала Хальса. Она вопила: — СЛЕЗАЙТЕ С ПОЕЗДА!»

Однако это было все равно, что беседовать с дверью наверху башни. У Хальсы в кармане что-то лежало, оно так сильно впивалось ей в живот, что аж больно делалось. Хальса была не в поезде, она спала на какой-то штуковине с маленьким острым личиком.

— Ой, да хватит орать! Убирайся! Как я, по-твоему, могу остановить поезд? — сказал Лук.

— Лук? — окликнула его тетушка. Мальчик осознал, что говорил вслух. Хальса была довольна.

— Должно приключиться что-то плохое, — сказал Лук, сдаваясь. — Нам надо остановить поезд и сойти. — Обе богачки уставились на него, как на умалишенного. Тетушка Лука похлопала его по плечу.

— Лук, — сказала она, — ты уснул. Тебе приснился кошмар.

— Но… — запротестовал было Лук.

— Давай-ка лучше, — начала тетушка, поглядывая на попутчиков, — возьми Мика и прогуляйся. Стряхни с себя дурной сон.

Луку пришлось признать поражение. Богачки подумывали, а не благоразумнее ли поискать домработницу уже на месте, в Квале. Хальса стояла в проходе между сиденьями, сложив руки на груди и притопывая ногой.

«Так, ясно, — проговорила она. — С ними говорить без толку. Они просто решат, что ты свихнулся. Лучше пойди поговори с проводником».

— Простите, — сказал Лук тетушке. — Мне и вправду приснился кошмар. Пойду пройдусь. — Он взял Мика за руку.

Они пошли вдоль прохода, перешагивая через спящих, через дураков и любителей затеять свару, через картежников. Хальса все время держалась впереди.

«Поторапливайся, торопись, торопись. Мы почти на месте. Ты слишком поздно подорвался. И этот бестолковый волшебник, зря я потратила на него время, зря просила о помощи. Могла бы догадаться, что и на тебя рассчитывать не приходится. От тебя так же мало пользы, как и от них всех. От глупых, ни на что не годных колдунов из Перфила».

Лук чувствовал, что там, где-то перед поездом, спрятаны запасы пороха, небольшие тючки, втиснутые между шпал. Это напоминало камушек в ботинке. Он не боялся, только был слегка раздражен: на Хальсу, на пассажиров поезда, которые знали слишком мало, чтобы испугаться, на колдунов и на богачек, которые полагали, что запросто могут купить ребенка. А еще он злился. Злился на своих родителей — за то, что они умерли, что оставили его в этой западне. Злился на короля — за то, что тот сошел с ума; на солдат — за то, что те не остались дома со своими семьями, а отправились колоть, стрелять и взрывать семьи других людей.

Они находились в голове поезда. Хальса вела Лука прямо в кабину, где двое мужчин бросали огромные лопаты угля в красно-черную ревущую топку. Они были грязны как черти. Их руки бугрились мускулами, а глаза покраснели и воспалились. Один обернулся и увидел Лука.

— Эй! — воскликнул он. — А что он тут делает? Эй, паренек, ты что тут делаешь?

— Вы должны остановить поезд, — сказал Лук. — Иначе случится беда. Я видел солдат. Они собираются взорвать состав.

— Солдат? Там, позади? Давно?

— Они не позади, а впереди, — сказал Лук. — Нужно остановиться прямо сейчас.

Мик задрал голову и удивленно посмотрел на него.

— Он вправду видел солдат? — переспросил другой кочегар.

— Не-а, — ответил первый. Лук заметил, что тот не знает: то ли злиться, то ли смеяться. — Чертов мальчишка все выдумал. Притворяется ясновидящим. Эй, а может, он колдун из Перфила? Вот нам повезло-то, у нас в поезде колдун!

— Никакой я не колдун, — парировал Лук. Хальса одобрительно фыркнула. — Но кое-что я знаю. Если вы не остановите поезд, все погибнут.

Оба кочегара вытаращились на него. Потом первый сердито буркнул:

— А ну, ты, выматывайся отсюда. И не смей говорить с пассажирами ни о чем таком, иначе мы тебя в котел бросим!

— Ладно, — сказал Лук. — Пошли, Мик.

«Погоди! — встряла Хальса. — Что ты делаешь? Ты должен заставить их понять! Или ты сдохнуть хочешь? Думаешь, отбросив копыта, ты что-то мне этим докажешь?»

Лук посадил Мика себе на плечи.

«Прости, — сказал он Хальсе. — Сдохнуть я не хочу. Но ты ведь видишь то же, что и я. Видишь, что должно произойти. Может, ты должна просто отойти в сторонку? Проснуться. Ловить рыбу. Носить воду для колдунов из Перфила».

Боль в области живота стала явственнее, как будто кто-то тыкал в Хальсу чем-то острым. Опустив руку, она нащупала деревянную куклу.

«Что это?» — спросил Лук.

«Ничего особенного, — сказала Хальса. — Я нашла эту штуку на болоте. Сказала, что отдам ее колдуну, но я не отдам! Вот, держи!»

Она бросила куклу Луку. Деревянная фигурка прошла насквозь. Это было неприятное ощущение, хотя на самом деле никакой фигурки в поезде не было.

«Хальса», — промолвил он и опустил Мика на пол.

«Держи ее! — потребовала девочка. — Возьми! Сейчас же!»

Поезд грохотал. Лук знал, где они находятся; он узнал место по освещению. Для пассажиров приготовлена шутка, и через минуту кое-кто посмеется. Через минуту станет намного светлее. Он выставил руку, чтобы остановить предмет, которым Хальса тыкала в него, и вдруг что-то ударилось в его ладонь. Его пальцы скользнули по пальцам Хальсы.

Это была деревянная кукла с острым маленьким носиком. И на затылке у нее тоже был нос.

«Ох, да возьми же!» — просила Хальса. От нее через куклу в Лука перетекло нечто… Лук отшатнулся и упал на даму, державшую на коленях клетку с птицей.

— Пошел отсюда! — вскрикнула женщина.

Это было болезненно. Та штука, которая изливалась из Хальсы, была похожа на жизнь, как будто кукла вытягивала из нее жизненную силу, как тяжелую, намокшую черную шерстяную нить. Луку тоже стало больно. Черная субстанция все лилась и лилась через куклу в него до тех пор, пока в Луке не осталось места для самого себя, не осталось места, чтобы дышать, или думать, или смотреть. Черная штука подступила к горлу, давила изнутри на глаза.

— Хальса! — взмолился он. — Отпусти!

Женщина с птичьей клеткой заявила:

— Я тебе не Хальса!

— Что случилось? Что случилось? — волновался Мик.

Освещение изменилось. «Лук», — произнесла Хальса и выпустила куклу из рук. Мальчик споткнулся и отступил назад. Рельсы под поездом пели «тара-та, тара-та, та-рата-та». У Лука в носу стоял запах болотной воды, и угля, и металла, и волшебства.

— Нет, — сказал Лук, швырнул куклу женщине с клеткой и толкнул Мика так, что тот упал на пол. — Нет! — повторил Лук громче. Пассажиры глядели на него во все глаза. Дама, которая только что смеялась, умолкла. Лук накрыл Мика собственным телом. Свет делался все ярче и одновременно чернее.

— Лук! — крикнула Хальса. Но она больше не видела его. Она проснулась в своей клетушке под лестницей. Кукла исчезла.

Хальса видела мужчин, возвращающихся с войны домой. Некоторые их них ослепли. Некоторые потеряли кисть или всю руку. Она видела одного человека, целиком замотанного в длинные полоски ткани, дочь возила его в тележке, таща ее за веревку. У него не было ни ног, ни рук. Когда люди пялились на него, он их проклинал. Знала она и еще одного мужчину, тот держал арену для петушиных боев в Ларче. Он вернулся с войны и заплатил плотнику, чтобы тот выстругал ему ногу из сосны. Сначала он держался на деревянной ноге нетвердо, все пытался снова обрести равновесие. Забавно было наблюдать, как он гоняется за своими петухами, это все равно как смотреть на заводную игрушку. Но к тому времени, когда армия прошла через Ларч во второй раз, он уже мог бегать быстрее многих.

Ей казалось, будто половина ее существа погибла на том поезде в горах. В ушах звенело. Ноги подкашивались. Словно бы от нее отрезали кусок, словно бы она ослепла. Та ее часть, которая кое-что знала, кое-что видела, — она исчезла. Весь день девочка бродила в тусклом, заглушающем звуки тумане.

Она отнесла в башню воду и намазала руки и ноги грязью. Она наловила рыбы, потому что Лук говорил, что она должна рыбачить. Поздно вечером она оглянулась и увидела Толсета. Тот сидел неподалеку от нее у запруды.

— Не стоило вам меня покупать, — сказала она. — Купили бы Лука. Он хотел поехать с вами. А у меня дурной нрав, я недобрая и думаю о колдунах из Перфила плохое.

— Так о ком ты низкого мнения: о себе или о колдунах? — уточнил Толсет.

— Как вы можете прислуживать им? — спросила Хальса. — Как вы можете служить людям, которые прячутся в башнях и не делают ничего для тех, кто нуждается в помощи? Что хорошего в магии, если она никому не на пользу?

— Времена нынче опасные, — сказал Толсет. — И для колдунов, и для детей.

— Опасные времена! Тяжелые времена! Дурные времена! — повторила Хальса в запале. — Да все было плохо с того самого дня, как я родилась! Зачем мне что-то видеть и знать, если я не могу предотвратить беду? Когда же наступят лучшие времена?

— А что ты видишь сейчас? — спросил Толсет. Он взял Хальсу за подбородок и стал наклонять ее голову так и эдак, словно она была стеклянным шаром для гаданий. Потом положил руку ей на макушку и погладил по волосам, словно она была его собственной дочерью. Хальса прикрыла глаза. Она вдруг почувствовала себя ужасно несчастной.

— Ничего я не вижу, — сказала она. — Как будто кто-то накинул на меня шерстяное одеяло, поколотил и бросил в темноте. Так себя чувствуют те, кто ничего не видит? Это дело рук колдунов из Перфила?

— Тебе стало лучше или хуже? — спросил Толсет.

— Хуже, — ответила Хальса. — Нет, лучше. Я не знаю. Что мне делать? Кем я теперь буду?

— Ты служанка колдунов из Перфила, — сказал Толсет. — Потерпи. Все еще может обернуться к лучшему.

Хальса ничего не сказала. Да и что тут скажешь?

Она взбиралась и спускалась по башенным лестницам, таскала воду, поджаренный на огне хлеб, сыр и те вещицы, которые находила на болотах. Дверь наверху башни ни разу не открывалась. Девочка ничего не видела сквозь нее. Никто с ней не разговаривал, хотя иногда она сидела там подолгу, задерживая дыхание, чтобы колдун подумал, будто она ушла. Но волшебника так легко не одурачишь. Толсет тоже иногда поднимался наверх, и, возможно, колдун его принимал. Наверняка Хальса не знала.

Эсса, Бурд и остальные дети были к ней добры, как будто знали, что дух ее сломлен. Она отдавала себе отчет, что, поменяйся они местами, она не была бы к ним так добра. Но, может, они тоже об этом знали. Две женщины и костлявый мужчина держались особняком. Она даже не знала их имен. Они удалялись по поручениям, потом возвращались и исчезали в башнях.

Однажды, когда Хальса возвращалась с запруды с ведром рыбы, на дороге ей встретился дракон. Не слишком большой, размером с мастиффа. Он буравил ее злыми глазами-бусинами. Пройти мимо она не могла. Он бы ее сожрал, это уж как пить дать. А может, это и к лучшему… Она поставила ведро на тропу и стала ждать, когда ее съедят. Но тут откуда ни возьмись возникла Эсса с палкой. Она ударила дракона по голове — раз, другой, третий, — а потом еще наподдала ногой для ускорения.

— Пошел прочь! — скомандовала она. И дракон удалился, одарив Хальсу напоследок укоризненным взглядом. Эсса подхватила ведро с рыбой. — С ними надо потверже, — сказала она. — Иначе они проникнут к тебе в голову и заставят чувствовать, будто ты заслуживаешь съедения. Они слишком ленивы, чтобы есть кого-то, кто оказывает сопротивление.

Хальса стряхнула с себя остатки сожаления, что ее так и не съели. Это как очнуться ото сна, прекрасного, возвышающего, грустного и насквозь лживого.

— Спасибо, — сказала она Эссе. Колени ее дрожали.

— Те, что побольше, сторонятся низин, — поведала Эсса. — А маленьких любопытство тянет к колдунам. И под любопытством я имею в виду в основном голод. Драконы едят то, что вызывает у них любопытство. Пойдем искупаемся.

Иногда Эсса или еще кто рассказывали Хальсе истории про колдунов из Перфила. Большинство историй были глупыми или совсем уж полнейшим вздором. Дети говорили с почти снисходительной интонацией, как будто их хозяева казались им скорее забавными, чем внушающими страх. Попадались среди прочих и печальные истории о колдунах былых времен, которые сражались в великих битвах или отправлялись в долгие путешествия. Колдунах, погибших в результате предательства или угодивших в тюрьму из-за тех, кого они считали друзьями.

Толсет вырезал для нее гребень. Она нашла лягушек, чьи спины были помечены странными математическими формулами, посадила их в ведро и отнесла в башню. Она поймала крота с глазами величиной с булавочную головку и носом, похожим на мясистую розовую ладонь. Она нашла рукоять меча, монету с дырочкой, драконий панцирь, сброшенный выросшим обладателем, — размером с барсука и почти ничего не весящий, но при этом прочный. Когда она счистила грязь, панцирь тускло засверкал, как бронзовый подсвечник. Она относила все это в башню. Она не знала, имели ли эти вещи хоть какую-то ценность. Но тем не менее, находя их, всякий раз испытывала тайное, скрытое от посторонних глаз удовольствие.

Крот сполз вниз по лестнице обратно — шустрый, подвижный и стремящийся к свободе. Когда она вернулась с ужином для колдуна, лягушки все так же сидели в ведре, выквакивая свои мрачные тирады. Остальные находки исчезли за дверью.

То, что Толсет называл даром Хальсы, постепенно возвращалось к ней. Но было и еще кое-что. Оно иногда сидело рядом с ней, пока она рыбачила или возилась со старой плетеной лодкой, которую ей помогал чинить Толсет. Ей казалось, будто она знает, кто или что это. Это была та часть Лука, которую он научился отделять от себя. Это то, что осталось от него: нечто, похожее на тень, прозрачное и тихое. Оно не разговаривало с ней. Только смотрело. По ночам оно стояло возле ее подстилки и наблюдало, как она спит. Девочка радовалась, что оно рядом. От этого постоянного преследования ей почему-то делалось спокойнее.

Она помогла Толсету починить кусок башни, где осыпался раствор и камни расшатались. Она научилась делать из камыша и коры бумагу. Как выяснилось, волшебникам требуется уйма бумаги. Толсет начал обучать ее чтению.

Однажды днем, вернувшись с рыбалки, Хальса обнаружила, что вся прислуга колдунов выстроилась в круг. Посреди круга, недвижный, как камень, сидел зайчонок. Призрак Лука вместе с другими детьми присел на корточки. Хальса тоже стояла и смотрела. Между зайчонком и слугами колдунов из Перфила туда и обратно переливалась какая-то масса. То же самое происходило и между Хальсой и Луком, когда она отдала ему двуликую куклу. Бока зайчонка вздымались и опадали. Глаза у него были остекленевшие, темные и мудрые. Шерстка топорщилась от обилия магии.

— Кто это? — поинтересовалась Хальса у Бурда. — Колдун из Перфила?

— Кто?! — переспросил Бурд, не отрывая взгляда от зайчишки. — Нет, не колдун. Это заяц. Всего лишь заяц. Прибежал с болот.

— Но… я чувствую… — возразила Хальса. — Я почти могу расслышать, как он разговаривает.

Бурд странно покосился на нее. И Эсса тоже посмотрела.

— Говорить умеет всё на свете, — произнес мальчик медленно, словно обращался к несмышленому малышу. — Слушай, Хальса.

Во взглядах Бурда и Эссы было что-то такое… своеобразное приглашение. Они как будто предлагали ей заглянуть им в головы, чтобы узнать, о чем они думают. Все остальные тоже глядели. Глядели уже не на зайца, а на Хальсу. Та отступила на шаг назад.

— Я не могу, — сказала она. — Я ничего не слышу.

Она пошла за водой. А когда вернулась из башни, ни Бурда, ни Эссы, ни остальных детей поблизости не было. Между башнями, перескакивая друг через друга и схватываясь в воздухе, шныряли зайчата. Лук сидел в кресле Толсета, смотрел и беззвучно смеялся. Похоже, она не слышала его смеха с того самого дня, когда умерла его мать. Было очень чудно сознавать, что мертвый мальчик может так радоваться.

На следующий день Хальса нашла в зарослях шиповника раненого лисенка. Пытаясь его вытащить, она вся исцарапалась об колючки, к тому же зверек умудрился ее цапнуть. На брюхе у него была рана, в которой виднелся блестящий серый клубок кишок. Девочка оторвала кусок от рубашки и завернула в него лисенка, а потом положила в карман. Всю дорогу до башни колдуна и вверх по лестнице она проделала бегом. Она не считала ступенек, не останавливалась передохнуть. Лук следовал за ней, быстрый, как тень.

Оказавшись на верхней площадке, она с силой застучалась в дверь. Никто не ответил.

— Колдун! — позвала она.

Никто не ответил.

— Пожалуйста, помогите мне! — попросила Хальса. Она вытащила лисенка из кармана и уселась на ступеньки, держа его, спеленатого, на коленях. Он не пытался укусить ее. Все его силы уходили на умирание. Лук присел рядом. Погладил лисенку горлышко.

— Пожалуйста! — молила Хальса. — Пожалуйста, не дайте ему умереть. Сделайте что-нибудь, пожалуйста!

Она чувствовала, что колдун из Перфила стоит прямо за дверью. Он поднял руку, как будто — наконец-то! — дверь вот-вот должна была отвориться. Она знала, что колдун любит лис и всякую болотную живность. Но он так ничего и не сказал. Колдун не любил Хальсу. Дверь не открылась.

— Помогите мне, — еще раз попросила Хальса. Она снова ощутила это ужасное черное тянущееся нечто, как на поезде с Луком. Как будто колдун дергал ее за плечо, тряс ее в холодном, черном гневе. Как это кто-то, настолько ничтожный, как Хальса, посмел просить колдуна о помощи?! Лук тоже тряс ее. Там, где ее касалась рука Лука, Хальса ощущала проходящий сквозь нее и наружу поток непонятной субстанции. Она чувствовала лисенка, чувствовала то место, где его живот был вспорот. Чувствовала, как его сердце прокачивает кровь, чувствовала его панический страх и его жизнь, вытекавшую из раны наружу. Вверх и вниз по лестнице лились потоки волшебства. Колдун из Перфила натягивал его, как нить черной смолянистой шерсти, а потом снова выпускал. Магия текла сквозь Хальсу, Лука и лисенка, пока Хальсе вдруг не показалось, что она вот-вот умрет.

— Пожалуйста, — вымолвила она, и теперь это означало «хватит». Колдовство прикончит ее. А в следующее мгновение все опустело. Магия прошла насквозь, и в девочке больше ничего не осталось: ни магии, ни ее самой. Ее кости превратились в желе. Лисенок начал вырываться, цапать ее когтями. Когда она развернула его, он вцепился зубами ей в запястье, а потом рванул вниз по лестнице, будто всего минуту назад не лежал при смерти.

Хальса поднялась на ноги. Лук куда-то делся, но она по-прежнему ощущала присутствие волшебника, стоявшего по ту сторону двери.

— Спасибо, — сказала она и вслед за лисенком сошла вниз по ступеням.

Проснувшись на следующее утро, она обнаружила Лука лежащим на подстилке рядом с ней. Теперь он казался как-то ближе. Как будто умер не до конца. Хальса почувствовала: если она попытается с ним заговорить, он ответит. Однако девочка боялась того, что он мог сказать.

Эсса тоже увидела Лука.

— У тебя тень, — сказала она.

— Его зовут Лук, — пояснила Хальса.

— Помоги-ка мне, — сказала Эсса. Кто-то срезал кучу длинных побегов бамбука, а Эсса вкапывала их в землю, укрепляя в вертикальном положении с помощью смеси камней и грязи. Бурд и другие дети переплетали бамбук камышинами, сооружая стены.

— Что это вы делаете? — спросила Хальса.

— Сюда движется армия, — ответил Бурд. — Хотят сжечь город Перфил дотла. Толсет поехал туда, чтобы предупредить жителей.

— И что теперь будет? — не унималась Хальса. — Колдуны защитят город?

Эсса положила бамбуковую палку сверху на два вертикальных шеста и сказала:

— Люди могут укрыться на болотах, если захотят. Найти здесь убежище. Солдаты сюда не пойдут. Они боятся колдунов.

— Боятся колдунов?! — воскликнула Хальса. — Но почему? Колдуны все трусы и дураки. Почему бы им не спасти Перфил?

— Иди и спроси у них сама, — посоветовала Эсса. — Если духу хватит.

— Хальса, — окликнул девочку Лук. Она отвела глаза от спокойного лица Эссы. На миг ей показалось, будто она видит двух Луков. Один был прозрачным призраком с поезда и стоял так близко, что рукой подать. А другой стоял у костра. Он был грязный, костлявый и настоящий. Лук-тень угас и пропал.

— Лук? — позвала Хальса.

— Я пришел с гор, — сказал мальчик. — Дней пять шел вроде бы. Сам не знал, куда иду, но все время видел тебя. Здесь. Я шел и шел, и ты была со мной, а я с тобой.

— Где Мик и Бонти? — спросила Хальса. — Где мама?

— С нами на поезде ехали две дамы. Они богатые. Они обещали позаботиться о Мике и Бонти. И они позаботятся, я знаю. Они направлялись в Квал. Когда ты передала мне куклу, Хальса, ты спасла поезд. Мы видели взрыв, но проехали его насквозь. Рельсы были разворочены, повсюду клубы черного дыма, огонь, но состав остался невредим. Мы все спаслись.

— Где мама? — повторила Хальса. Но уже знала ответ. Лук молчал. Поезд остановился возле небольшой речушки, чтоб набрать воды. Там была засада. Солдаты. Там была бутылка, из которой вытекала вода. Ее уронила мать Хальсы. И там была стрела, торчащая у женщины из спины.

— Прости, Хальса, — промолвил Лук. — От меня все шарахались. Из-за чудесного спасения поезда. Из-за того, что я знал о взрыве заранее. И из-за того, что о засаде я не знал, и погибли люди. Поэтому я сошел с поезда.

— Вот, держи, — сказал Бурд и протянул Луку миску каши. — Нет, ешь медленно, не торопись. Тут еще много.

— А где колдуны из Перфила? — спросил Лук, набив кашей полный рот.

Хальса рассмеялась. Она смеялась, пока не заболели бока, пока Лук не уставился на нее в недоумении и пока Эсса не подошла и не встряхнула ее за плечи.

— Нет времени, — сказала Эсса. — Возьми мальчишку под крыло, найди, где ему прилечь. Он же шатается от усталости.

— Пошли, — скомандовала Хальса Луку. — Можешь спать на моей подстилке. Или, если хочешь, можешь подняться наверх, постучаться в дверь и спросить у колдуна из Перфила, нельзя ли тебе спать в его постели.

Она показала Луку комнатушку под лестницей, и мальчик тут же улегся на матрасик.

— Эй, ты весь грязный, — сказала Хальса. — Простыни испачкаешь.

— Извини, — сказал Лук.

— Ничего страшного, — отмахнулась Хальса. — Мы их потом выстираем. У нас полно воды. Ты наелся? Хочешь еще чего-нибудь?

— Я кое-что тебе принес, — сказал Лук. Он протянул ладонь, на ней лежали сережки его матери.

— Нет, — сказала Хальса.

Хальса ненавидела себя. Она яростно расчесывала руку — не так, как если бы ее укусил комар, а как будто пыталась содрать с себя кожу. До Лука дошла одна вещь, которую он не замечал раньше, кое-что удивительное и жуткое: Хальса была к себе ничуть не добрее, чем к остальным. Ничего странного, что тогда, в городе, она так хотела заполучить сережки. Она как змея: если будет совсем не во что вцепиться, она вцепится в собственный хвост. До чего же она сейчас жалела, что не была с матерью помягче…

— Возьми их, — сказал Лук. — Твоя мама была добра ко мне, Хальса. Поэтому я хочу отдать их тебе. Моя мама тоже хотела бы, чтобы они достались тебе.

— Ну ладно, — буркнула Хальса. Ей хотелось разреветься, но вместо этого она продолжала чесаться. Рука побелела и покрылась красными царапинами. Девочка взяла серьги и положила в карман. — А теперь спи.

— Я пришел сюда, потому что здесь ты, — сказал Лук. — Хотел рассказать тебе, как все было. Что мне теперь делать?

— Спать, — ответила Хальса.

— Ты расскажешь о моем приходе колдунам? И о том, как мы спасли поезд? — спросил Лук и зевнул так широко, что Хальсе показалось, будто его голова вот-вот развалится надвое. — Можно мне тоже стать слугой колдунов из Перфила?

— Посмотрим, — ответила Хальса. — Тебе надо отдохнуть. А я поднимусь по лестнице и скажу им, что ты пришел.

— Странно, — сказал Лук. — Я чувствую их присутствие, они со всех сторон. Я рад, что ты здесь. Теперь я в безопасности.

Хальса присела на подстилку. Она не знала, что делать. Лук ненадолго притих, а потом окликнул ее.

— Хальса…

— Что?

— Я не могу уснуть, — извиняющимся тоном объяснил он.

— Ш-ш-ш, — прошептала Хальса. Она погладила его по грязным волосам. Спела песню, которую часто пел ее отец. Держала Лука за руку, пока его дыхание не сделалось ровным и не стало понятно, что он спит. Потом она действительно поднялась по лестнице, чтобы рассказать колдуну про Лука.

— Я вас не понимаю, — сказала она запертой двери. — Почему вы прячетесь от всего мира? Вам не надоело скрываться?

Волшебник ничего не ответил.

— Лук, и тот храбрее вас, — говорила девочка двери. — И Эсса храбрее. И моя мать была… — Она сглотнула подступивший к горлу комок и продолжила: — Она была храбрее вас. Прекратите делать вид, будто меня здесь нет. Какой с вас прок, когда вы заперлись в своей башне? И со мной не разговариваете, и жителям Перфила помочь не хотите. Лук очень разочаруется, когда поймет, что все, на что вы способны — это киснуть в своей комнате и ждать, пока кто-нибудь не принесет завтрак. Если вам так нравится ждать, то и ждите сколько влезет. Я больше не стану носить вам еду, воду и болотные находки. Если чего-нибудь захотите, можете сами себе наколдовать. Или сходить и взять. Или превратить меня в жабу.

Она подождала: а не превратят ли ее и впрямь в жабу.

— Ладно, — наконец фыркнула Хальса. — Тогда до свидания. — И она зашагала вниз.

Колдуны из Перфила ленивы и никчемны. Они терпеть не могут подниматься по лестницам и не слышат, что вы им говорите. Они не отвечают на вопросы, потому что уши их полны жуков и воска, а лица их морщинисты и страхолюдны. Глубоко в морщинах на лице колдунов из Перфила обитают болотные феи, феи разъезжают по каньонам морщин на взнузданных блохах, которые жиреют, питаясь волшебной кровью колдунов. Колдуны из Перфила всю ночь расчесывают блошиные укусы, а днем спят. Да я бы лучше посудомойкой нанялась, чем стала бы служанкой невидимых, трясущихся, полуслепых, искусанных блохами, замшелых, с липкими пальцами, самодовольных болотных колдунов из Перфила.

Хальса заглянула к Луку — проверить, не проснулся ли. Потом пошла искать Эссу.

— Можешь проколоть мне уши? — попросила она.

Эсса пожала плечами.

— Будет больно, — предупредила она.

— Ну и хорошо, — ответила Хальса. Эсса нагрела воды и опустила в нее иглу. А потом пронзила ею Хальсины мочки. Получилось больно, и Хальса этому даже радовалась. Она надела сережки матери Лука, а потом помогла Эссе и остальным копать ямы под туалеты для беженцев из Перфила.

Толсет явился перед самым закатом. А с ним полдюжины женщин с ребятишками.

— А где остальные? — спросила Эсса.

— Одни мне не поверили, — сказал Толсет. — Не доверяют они прислуге колдунов. Другие хотят остаться и оборонять город. Третьи припустили пешком в Квал, вдоль по рельсам.

— Где сейчас войска? — осведомился Бурд.

— Близко, — ответила Хальса. Толсет кивнул.

Городские женщины принесли с собой еду и постельные принадлежности. Они были встревожены и подавлены, и трудно сказать, что пугало их больше: приближение армии или колдуны из Перфила. Женщины не отрывали взгляда от земли. Не смотрели вверх, на башни. А если ловили своих отпрысков на том, что те глазеют на башни, вполголоса делали им внушение.

— Не дурите, — сердито сказала Хальса женщине, сынишка которой выкопал ямку возле разрушенной башни. Мать в наказание встряхнула его с такой силой, что малыш разревелся и никак не мог успокоиться. И о чем она только думала? Что колдуны едят непослушных детей, копающих ямки, на ужин? — Колдуны ленивы, необщительны и безобидны. Они заняты своими делами и никому не мешают.

Женщина не ответила, только вытаращилась на Хальсу, и девочка поняла, что та боится ее ничуть не меньше, чем колдунов. Хальса пришла в изумление. Неужели она вызывает в людях такой ужас? Мик, Бонти и Лук всегда ее побаивались, но у них была на то веская причина. К тому же, она изменилась. Теперь она была мягкой и нежной, как масло.

Толсет, возившийся с ужином, фыркнул, словно бы ему удалось прочесть ее мысли. Женщина подхватила ребенка под мышки и поспешила прочь, как будто Хальса могла вот-вот снова раскрыть рот и проглотить их обоих.

— Хальса, погляди, — раздался голос проснувшегося Лука. Мальчик был так грязен, что его можно было учуять с двух метров. Его одежки придется сжечь. Хальсу внезапно захлестнула волна радости: оттого, что Лук отыскал ее, что он здесь и что он жив. Он только что вылез из постели, которая, пока он спал, успела испачкаться и провонять, и теперь тыкал пальцем на восток, в направлении Перфила. Над болотами висело красное зарево, словно солнце не опускалось к земле, а наоборот, всходило. Все притихли и смотрели на восток; можно подумать, они могли отсюда разглядеть, что происходит в городе. Ветер принес со стороны болота запах гари и запустения.

— В Перфил пришла война, — сказала женщина.

— Что это за армия? — спросила другая женщина, как будто первой был известен ответ.

— Да какая разница? — сказала первая женщина. — Все они одинаковы. Мой старшенький удрал из дома, чтобы вступить в королевскую армию, а младший присоединился к войскам генерала Бальдера. Они предали огню немало городов, убивали чужих сыновей и, может статься, однажды убьют друг друга, так и не подумав обо мне. Разве для людей, чей город разоряет солдатня, важно, что это за армия? Важно ли корове знать, чья рука ее забила?

— Они пойдут за нами, — промолвил кто-то полным безысходности голосом. — Они найдут нас здесь и перебьют всех до единого!

— Не будет этого, — сказал Толсет. Громко сказал. Его голос звучал спокойно и убедительно. — Они не станут вас преследовать и не найдут вас здесь. Крепитесь, хотя бы ради своих детей. Все будет хорошо.

— Да ну! — вполголоса пробормотала Хальса. Уперев руки в бока, она смерила башни колдунов из Перфила презрительным взглядом. Но колдуны из Перфила, как всегда, пальцем о палец не ударили. Они не поразили ее молнией за дерзость. Они не подошли к окнам и не пронзили взглядом болота, чтобы посмотреть на город Перфил и на то, как он горит, пока они просто стоят и пялятся. Может, они уже спали в своих уютных постельках, видя во сне грядущие завтрак, обед и ужин. Она помогла Бурду, Эссе и остальным организовать спальные места для беженцев. А Лук тем временем нарвал дикого лука для похлебки. «Надо бы ему помыться, да поскорее», — подумала Хальса. Он явно нуждался в ком-нибудь вроде Хальсы, ком-то, кто будет направлять его, говорить ему, что делать.

Никто из слуг колдунов не спал. Слишком много работы. Нужно было достроить туалеты. Один малыш забрел в болота, и его требовалось разыскать, прежде чем он утонет или повстречается с драконом. Еще одна маленькая девчушка упала в колодец — пришлось ее вылавливать.

Не успело взойти солнце, как из Перфила стали прибывать другие беженцы. Они приходили в лагерь группками по двое-трое, пока в низине не собралась примерно сотня горожан. Некоторые из новоприбывших были ранены, или обгорели, или находились в состоянии глубокого потрясения. Заботу о них взяли на себя Эсса и Толсет. Их стараниями вскоре были приготовлены компрессы, нарезанная на полоски одежда — для перевязок, горячее питье, пахнущее горечью и лекарствами, а совсем не магией. Люди сновали туда-сюда, пытаясь узнать хоть что-нибудь об оставшихся в городе родственниках и друзьях. Детишки, которые к этому времени успели заснуть, проснулись и начали плакать.

— Они нанизали мэра и его жену на меч, — рассказывал какой-то мужчина.

— Теперь они двинутся в столицу, на короля, — вставила старуха. — Но наша армия их остановит.

— Это и была наша армия — я видел среди них помощника мясника и среднего сына Филпота. Они говорили, что мы торгуем с врагами государства. И что их послал король. Чтобы преподать нам урок. Они сожгли церковь у базара дотла и повесили пастора на колокольне.

На земле лежала девочка примерно того же возраста, что и Мик с Бонти. Лицо ее посерело. Толсет легонько дотронулся до ее живота, и она испустила тонкий пронзительный крик. «Люди так кричать не могут», — подумал Лук. Болота были полны магических звуков, поэтому расслышать мысли девочки не удавалось. И Лук был этому даже рад.

— Что с ней случилось? — спросил Толсет у мужчины, который принес девочку в лагерь.

— Она упала, — ответил мужчина. — И ее затоптали.

Лук смотрел на девочку и дышал медленно и размеренно, будто мог как-то помочь ей этим, подышать за нее. Хальса покосилась на Лука, а потом сказала;

— Ну, хватит. Пошли.

Оставив Толсета и девочку позади, они стали проталкиваться сквозь толпу беженцев.

— Куда мы идем? — поинтересовался Лук.

— К колдунам, заставим их спуститься, — заявила Хальса. — Меня тошнит, я устала делать за них всю работу. Готовить и носить им еду. Пойду и вышибу эту дурацкую дверь. Стащу их вниз по этой дурацкой лестнице. Заставлю их помочь той девчонке.

На этот раз их ждало еще больше ступенек, чем обычно. Ну, конечно, проклятые колдуны из Перфила знали, что она задумала. Это был их излюбленный колдовской трюк: заставить ее карабкаться, карабкаться и еще раз карабкаться вверх. Они наверняка дождутся, пока она с Луком поднимется на вершину башни, а потом превратят их в ящериц. Что ж, может, это не так уж и плохо — стать маленькой ядовитой ящеркой. Хальса бы тогда смогла проползти под дверью и укусить одного из этих чертовых колдунов. Она поднималась все выше и выше, то бежала, то спотыкалась, под конец ей начало казаться, что они с Луком взбираются прямо в небо. Девочка все еще бежала, когда лестница неожиданно оборвалась. Хальса врезалась в дверь с такой силой, что перед глазами замелькали звездочки.

— Хальса? — окликнул ее Лук. Он склонился над ней и заглянул ей в лицо с такой тревогой, что девочка едва сдержала смех.

— Я в порядке, — сказала она. — Это просто колдуны так шутят. — Она замолотила в дверь кулаками, потом для пущего эффекта наподдала ногой. — Открывайте!

— Что ты делаешь? — удивился Лук.

— Как всегда, без толку, — промолвила Хальса. — Надо было взять топор.

— Дай-ка, я попробую, — предложил Лук.

Хальса пожала плечами. «До чего глупый мальчишка», — думала она, и Лук прекрасно ее слышал.

— Делай что хочешь, — сказала она вслух.

Лук приложил ладонь к двери и слегка надавил. Дверь распахнулась. Мальчик поглядел на Хальсу и вздрогнул.

— Извини, — сказал он.

Хальса вошла внутрь.

Там, в комнате, был письменный стол, и одна-единственная свеча, и она горела. Там была аккуратно застеленная кровать и настенное зеркало над столом. И никаких следов колдуна из Перфила. Под кроватью его тоже не оказалось — Хальса на всякий случай проверила.

Она подошла к незанавешенному окну и выглянула наружу. Внизу расстилался луг, и наскоро сооруженный лагерь, и болото. Протоки сияли, как нити серебра. Восходящее солнце двигалось тем же путем, что и всегда. Было так странно смотреть на окна других башен отсюда, сверху. И все эти окна были пусты. Над болотом парили белые птицы. Хальса гадала, уж не колдуны ли это; как жаль, что под рукой у нее не было лука и стрел.

— А где колдун? — спросил Лук. Он потыкал пальцем кровать — может, колдун превратил себя в кровать. Или в стол. Что если колдун притворяется столом?

— Нет здесь никаких колдунов, — сказала Хальса.

— Но я их чувствую! — Лук потянул носом воздух, потом принюхался тщательнее. Он почти ощущал его, запах колдуна из Перфила, как будто тот превратился в туман или пар, которые можно было в себя вдохнуть. Лук яростно чихнул.

Кто-то поднимался по лестнице. Они с Хальсой подождали: а вдруг это колдун из Перфила? Но это был всего лишь Толсет. Он выглядел усталым и сердитым, как будто только что вынужден был преодолеть много-много ступенек.

— Где все колдуны из Перфила? — спросила Хальса.

Толсет поднял палец и сказал:

— Минутку, дайте отдышаться.

Хальса нетерпеливо притопывала. Лук сел на кровать. И мысленно извинился — на случай, если это заколдованный волшебник. А может, колдун — это свеча? Ему стало интересно, что будет, если задуть колдуна? Хальса так разозлилась, что Лук побаивался за нее: а ну как взорвется?

Толсет опустился на кровать рядом с Луком.

— Давным-давно, — начал он, — к колдунам из Перфила приехал отец нынешнего короля. Его часто посещали одни и те же сны про собственного сына, тогда еще младенца. Эти сны его пугали. Колдуны сказали ему, что боится он не напрасно. Его сын сойдет с ума. Придут война, голод и снова война, и виной тому будет его сын. Старый король пришел в бешенство. Он приказал своим людям сбросить колдунов из Перфила с их башен. Приказ был исполнен.

— Постойте, — сказал Лук. — Погодите. И что же сталось с колдунами? Они превратились в белых птиц и улетели?

— Нет, — сказал Толсет. — Люди короля перерезали им глотки и скинули с башен. Я в тот момент был в отлучке. Когда вернулся, башни были разграблены, а колдуны мертвы.

— Нет! — воскликнула Хальса. — Зачем вы врете? Я знаю, что колдуны здесь. Только они почему-то прячутся. Они трусы.

— И я тоже их чувствую, — поддержал ее Лук.

— Подойдите и посмотрите, — сказал Толсет. И направился к окну. Когда дети выглянули вниз, то увидели Эссу и остальных слуг колдунов из Перфила, снующих между беженцами. Увидели двух старых женщин, которые никогда не разговаривали, — те рылись в тюках с одеждой и одеялами. Худой мужчина привязывал чью-то корову. Бурд держал открытой дверцу в самодельный загон, а другие дети тем временем пытались загнать туда кур. Одна из тех девочек, что помладше, Перла, пела колыбельную какому-то малышу. Ее голос, хриплый и одновременно мягкий, поднимался прямо к окну башни, у которого, глядя вниз, стояли Хальса, Лук и Толсет. Они все знали эту песню. В ней пелось, что все будет хорошо.

— Так это Эсса — колдунья из Перфила? — спросила Хальса. Эсса с лопатой в руках задрала голову вверх, будто услышала ее слова. Она улыбнулась и пожала плечами, как бы говоря: «Может, да, а может, и нет, но разве это не славная шутка? Ты ведь небось и не догадывалась?»

Толсет развернул Хальсу и Лука так, что дети оказались напротив висевшего на стене зеркала. Он на минуту задержал свои мощные, пятнистые руки на их плечах, словно вселяя в ребят храбрость. А потом указал на зеркало, на отраженных Хальсу и Лука, изумленно пялившихся на самих себя. Толсет вдруг расхохотался. Несмотря на обстоятельства, он хохотал от души, так, что на глазах выступили слезы. Потом фыркнул. Комната колдуна была полна магии, и болота тоже, и Толсет, и зеркало, в котором отражались дети и Толсет, и дети тоже были полны магии.

Толсет снова ткнул пальцем в зеркало, и его отражение указало точнехонько на Хальсу и Лука.

— Вот они, перед вами! — сказал Толсет. — Ха! Узнаете их? Вот они, колдуны из Перфила!