"Как футбол объясняет мир: Невероятная теория глобализации" - читать интересную книгу автора (Фоер Франклин)

Глава 6 Как футбол объясняет чернокожих украинцев

Эдвард Анямкиег сошел по трапу самолета в Львовском международном аэропорту Украины спустя ровно десять лет после развала СССР. Небольшое здание аэропорта носило на себе отпечаток старого режима. Его потускневший фриз отдавал дань героическим рабочим, несущим орудия труда, словно мечи. Милиционеры в коричневых фуражках с высокими тульями, как когда-то на парадах на Красной площади в Москве, с важным видом рассматривали прибывших пассажиров. Эдвард, выделявшийся среди публики, сразу же вызвал у них подозрения. С какой целью вы прибыли на Украину?

В 2001 году внешний вид Эдварда Анямкиега, наверное, шокировал львовскую милицию. Но в дни, ознаменовавшие конец эры быстрой глобализации, их удивление, пожалуй, тоже стоило отнести за счет пережитков ушедших времен. В ту эпоху выходцы из Восточной Европы собирали урожай в оливковых рощах Тосканы, бенгальцы отвечали по телефону на вопросы клиентов компании кредитных карт в Делавэре и, как в случае с Эдвардом Анямкиегом, нигерийцы играли в футбол на Украине.

К моменту приезда Эдварда нигерийские футболисты уже успели войти в моду на Украине. В течение нескольких месяцев девять нигерийцев подписали контракты с клубами чемпионата Украины. Они воспринимались как самое престижное приобретение, какое только могли себе позволить украинские клубы. Команду без нигерийцев никто не принимал всерьез. Про владельца клуба, не приобретавшего нигерийцев, говорили, что у него нет амбиций.

У столь экстравагантного увлечения была своя логика. В эпоху социализма украинские футбольные клубы существовали под эгидой государства. Когда эта эпоха завершилась, никто не позаботился приватизировать их. Во многих случаях никто даже не оплачивал их расходы. В результате зашла речь о том, сумеет ли выжить украинский футбол. Но в конце концов он нашел спасителей в лице богатейших граждан страны, олигархов. Украинские олигархи — это люди, плавно перешедшие в капитализм из тех ниш, которые они занимали в иерархической структуре коммунистической партии, превратив свои связи в богатство. Оплатив расходы клубов, олигархи стали их владельцами де-факто.

Они обнаружили большие амбиции и заявляли болельщикам, что желают видеть свои команды сражающимися на равных с величайшими клубами Италии, Испании и Англии. Чтобы выполнить эту грандиозную задачу, нужно было взять на вооружение подходы западноевропейских клубов. Первое, что бросалось в глаза, — множество чернокожих игроков в их составах. Это объяснялось очень просто: африканцы превосходили европейцев в скорости, а зачастую и в технике. Они вполне могли способствовать подъему футбола бывшей республики СССР.

Во Львове имеется собственный олигарх, Петро Дыминский. При советской власти он управлял угольными шахтами региона, а после ее падения сколотил огромное состояние в несколько сотен миллионов долларов за счет торговли природными ресурсами Западной Украины — газом, нефтью и углем. Весной 2001 года он приобрел львовский футбольный клуб «Карпаты». Дыминский надеялся создать успешную команду при малых затратах. Впоследствии он рассчитывал на волне этого успеха начать политическую карьеру, следуя примеру Сильвио Берлускони.

Дыминский не имел никакого отношения к профессиональному футболу, но он сумел понять мотивы владельцев других украинских клубов, приобретавших нигерийцев. Когда агент из бывшей советской республики Молдова предложил Дыминскому купить Эдварда Анямкиега за 500 000 долларов, тот недолго думая согласился. Это приобретение представлялось впечатляющим. Где бы ни играл Эдвард, выступавший в свое время за молодежную сборную своей страны, он всюду забивал голы. Ему было всего двадцать три года, и по своим физическим данным он вполне подходил для украинского футбола. Представляя Эдварда львовской публике, Дыминский заявил, что с его помощью клуб «Карпаты» обязательно добьется успеха.

Тогда ничто не свидетельствовало о том, что Дыминский считает свою сделку рискованной, и Эдвард надел бело-зеленую футболку с надписью на кириллице — символ Львова и украинского национализма. Его приезд был не просто заключением контракта, не просто проверкой мастерства игрока и способности владельца создать сильную команду. Это был эксперимент по взаимодействию культур. Теоретически, приобретение Эдварда идеально соответствовало концепции глобализации. Украинцы пришли на международный рынок труда и заключили там сделку. Им пришлось пригласить нового тренера, говорящего по-английски, дабы иметь возможность общаться с новым игроком. Подобно многим компаниям из бедных стран Восточной Европы, они — приверженцы модели «одного мира», которая принесла успех тысячам американских и европейских фирм. В самом деле, западная стратегия глобализации распространилась по всему миру. Но подходит ли она для суровых условий жизни и сложной ситуации в футболе на Западной Украине?

Эдвард пригласил меня к себе домой. Живет он в районе, застроенном типовыми панельными домами советской эпохи. Мы встретились возле закусочной «Макдоналдс». Он привел с собой жену и двухлетнюю дочь. «Вы женаты? Обнимите и поцелуйте от нас вашу супругу», — с искренней теплотой говорит его жена Бресин. Дочь Эдварда — в джинсовой куртке и с туго заплетенными косичками — прижимается к его ноге.

Они прожили во Львове около двух лет. Здесь родилась их дочь. «Видите, все местные жители меня знают и любят. У нас нет никаких проблем». Эдвард говорит быстро и певуче. Рассказывая о любви к нему украинцев, он смотрит в землю, не в силах скрыть довольной улыбки. Пока мы шли к его дому, он показывал мне местные достопримечательности. «Здесь я играю с детьми в мяч… Это банк. Видите: банк», — расшифровывает он кириллическую надпись. По его признанию, это одно из немногих освоенных им украинских слов.

Коммунисты строили далеко не на вечные времена, а у их преемников не находилось средств или желания, чтобы заниматься реконструкцией. И на проезжей части, и на тротуарах груды плитки чередовались с выбоинами. Блеклые стены домов с разбитыми стеклами были покрыты сажей. С ветвей деревьев, словно елочные украшения, свисали рубашки, носки и нижнее белье.

Незатейливая по своему убранству, но очень чистая квартира Анямкиегов составляла разительный контраст темному грязному подъезду. На стене гостиной висит одинокая крошечная картинка маслом, изображающая цветок. За рамку вставлено несколько фотографий Эдварда на поле. В углу комнаты на полу лежит широкий матрас с аккуратной стопкой постельного белья сверху — брачное ложе Эдварда и Бресин. Они любят засыпать под телевизор. «Садитесь», — Эдвард указал мне на кресло. Сам он уселся на его подлокотник и потянулся за пультом. «У нас спутниковая антенна», — он включил канал, по которому показывали клипы исполнителей афроамериканского рэпа.

Эдвард снял черную бейсболку, поставил локоть на колено и подпер щеку рукой.

«Так как нигерийца занесло на Украину?»

Потерев ладонью лицо, он начал рассказ о своем путешествии по миру глобального футбола.

Многие поколения рода Анямкиегов занимались сельским хозяйством неподалеку от провинциального центра Гбоко, вблизи восточной границы Нигерии с Камеруном. Отец Эдварда преуспел в своем деле. В соседней деревне он владел рощами манго и гуавы и развозил плоды по тем районам Нигерии, где земля была не столь плодородна, как в окрестностях Гбоко. Однажды он возвращался домой со своих угодий, и его автомобильчик не смог разъехаться на узкой дороге с грузовиком. Эдварду было семь лет, когда он лишился отца.

Лет десять-двадцать назад Эдвард наверняка пошел бы по стопам своих предков и занялся выращиванием фруктов. Но теперь у него имелись и другие варианты. Агенты прочесывали места вроде Гбоко в поисках парней, которых можно было бы продать в европейские футбольные клубы. Для юных африканцев это была блестящая возможность заработать немыслимые деньги. Они мечтали о том, чтобы играть в футбол в Европе. И эти мечты нередко сбывались. Так, лондонский клуб «Куинз Парк Рэйнджерс» купил старшего брата Эдварда, одного из семерых детей в семье. Со дня гибели отца Эдвард постоянно говорил своим друзьям, что тоже станет европейской звездой.

Время показало, что это были не пустые обещания. К пятнадцати годам он уже обладал хорошо развитой мускулатурой. Когда лучший из местных профессиональных клубов заключил с ним контракт, газеты предсказывали, что он станет одним из величайших футболистов среди выходцев из Гбоко. Слухи о талантах Эдварда, обгонявшего старших игроков и выигрывавшего силовое единоборство у младших, дошли до тренеров национальной сборной. Они включили его в состав молодежной сборной, отправившейся на чемпионат мира в Эквадор.

В Нигерии, в отличие от большинства других стран, молодежной сборной придается огромное значение. Национальное телевидение транслирует матчи с ее участием. Спортивные обозреватели пристально следят за ее достижениями. После того как команда Эдварда проиграла сборной Ганы в финале чемпионата Африки, спортивные чиновники заставили главного тренера отчислить половину состава. Но самое большое внимание молодежной сборной уделяют, что вполне естественно, агенты. Особенно заманчивым Эдварду показалось предложение агента из Кот-д'Ивуара по имени Ахмед. Больше всего ему понравилось то, что Ахмед уже договорился о нем с французским клубом «Бордо».

Незадолго до чемпионата мира Эдвард оказался на юге Франции, в самом чудесном месте, какое он только мог себе вообразить. Уровень здешнего футбола произвел на него сильное впечатление. За две недели проб он забил три гола, выступая в дублирующем составе. Но однажды вечером агент Эдварда сказал ему, что они на следующий день покидают Францию — намного раньше, чем планировалось. «Почему? Почему мы уезжаем?» — спросил Эдвард. «Потому что нужно подготовить кое-какие документы в Африке», — ответил агент. Удовлетворившись этим ответом, Эдвард вернулся в Гбоко. Ахмед сказал ему, что приедет за ним через неделю и они вместе отправятся во Францию. Он так больше и не появился. Позже Эдвард узнал подробности этого подлого обмана. «Бордо» заплатил агенту 5000 долларов, чтобы он передал их Эдварду за пробу. Когда руководство клуба узнало, что Ахмед потратил эти деньги на то, чтобы привезти во Францию других африканских игроков для пробы у конкурентов «Бордо», оно расторгло контракт. Возмущению Эдварда не было предела.

Хотя молодежная сборная Нигерии считалась фаворитом чемпионата мира, она уступила в четвертьфинале явным аутсайдерам из Омана. Эдварда чрезвычайно огорчил этот проигрыш. Его также удручало то, что многие его товарищи по команде заключили контракты с европейскими клубами. Это мешало ему концентрироваться на игре и поддерживать форму. Играя за свой клуб в Гбоко, он порвал бедерные мышцы обеих ног. Руководители клуба опасались, что из-за своего психологического состояния Эдвард не будет выполнять предписания врачей и в результате все надежды на восстановление рухнут. Они поместили его в больницу, где он провел восемь месяцев, предоставленный самому себе.

Его возвращение было триумфальным. Выпущенный на замену в ответственном матче — накануне игр за престижный Кубок вызова Нигерии, при ничейном счете и после укола болеутоляющего средства, — он забил решающий гол. На следующий день он проехал по Гбоко на заднем сиденье открытого автомобиля под восторженные приветствия земляков. Спустя несколько месяцев сбылась его европейская мечта. Правда, новый клуб был далеко не столь престижным, как «Бордо». Возможно, это был даже не самый престижный клуб в бывшей советской республике Молдова. Но, по крайней мере, «Шериф» из города Тирасполь был европейским клубом.

Молдова, как и многие другие страны, переживала увлечение нигерийцами. В «Шерифе» Эдвард играл вместе с двумя своими соотечественниками. Его дела шли прекрасно. За сезон он забил 11 голов и однажды удостоился почетного звания игрока месяца. Молдаване уговаривали Эдварда натурализоваться и выступать за их сборную. Но по мере того как срок его восемнадцатимесячного контракта подходил к концу, к нему начали проявлять интерес другие клубы. Из Объединенных Арабских Эмиратов ему поступило предложение, от которого он не смог отказаться. Втайне от молдаван он посетил Аравийский полуостров и принял решение перебраться сюда по истечении контракта.

Однако у руководителей «Шерифа» были на его счет совсем иные планы. Они хотели продать контракт Эдварда до истечения срока другому клубу и тем самым тоже извлечь выгоду из его успеха. Узнав о его поездке в Объединенные Арабские Эмираты, они пришли к его жене и отобрали у нее паспорт. Эдвард не знал, как позвонить в нигерийское посольство, да и не был уверен в том, что оно вообще существует в Молдове. В конце концов он сказал руководителям клуба, что согласится с любым их решением. Те решили продать его клубу «Карпаты» из Львова.

Кумиром львовских болельщиков является двадцативосьмилетний стоматолог по имени Юрий. Помимо сверления коренных зубов и удаления камня он еще выполняет функции капитана «Карпат». В Советском Союзе спорт был исключительно любительским, и футболисты начали получать нормальную зарплату за игру только с приходом капитализма. Сегодня Юрий зарабатывает достаточно для того, чтобы отказаться от врачебной практики. Но как только он закончит спортивную карьеру, то вновь откроет клинику во Львове, предварительно восстановив подзабытые навыки.

Мы встретились с Юрием в «Венском кафетерии» на проспекте Свободы. Я сразу понял, что он из местных: во Львове все мужчины голубоглазые, и все они носят барсетки. Львовяне гордятся своим умением вести обстоятельные беседы: еще бы, ведь в их городе целых тринадцать университетов и несколько тысяч обладателей ученых степеней. Каждое свое заявление или утверждение Юрий предваряет фразой: «Я могу судить лишь по своему опыту, но…»

Жители Львова любят Юрия не только за его таланты, но и за то, что он один из них. Он вырос в этом городе, ходил на каждую домашнюю игру «Карпат» и в детстве мечтал только о том, чтобы играть за любимую команду. А еще они любят его за то, что благодаря ему они выглядят в глазах других именно так, как хотели бы: умными, симпатичными, скромными, трудолюбивыми. Когда Юрий играет плохо, он признает это, не пытаясь оправдаться. То, как он выкладывается на поле, свидетельствует о его неиссякаемой любви к команде.

Юрий был капитаном в самый сложный период истории клуба. Уже после приезда Эдварда руководство «Карпат» заключило контракт с Самсоном Годуином, восемнадцатилетним нигерийским полузащитником атакующего плана с косичками-дрэдами. Поскольку украинский тренер не знал английского и не мог общаться с нигерийцами, был приглашен новый тренер — серб, который в течение десяти лет играл в английском клубе «Саутгемптон». Серб привел с собой четверых игроков из республик бывшей Югославии. Неожиданно Юрий оказался во главе разноязыкой команды.

Так в «Карпатах» произошли большие перемены. Даже в советскую эпоху этот клуб славился местным патриотизмом. В то время как большинство украинских клубов привлекали игроков из России и других союзных республик, в состав «Карпат» входили почти исключительно жители Львова и его окрестностей. Матчи клуба отражали скрытую политическую подоплеку: львовяне сражались с Россией, навязавшей им коммунизм. Разумеется, подобный политический символизм был делом небезопасным. Государство все держало под контролем. Бывший президент клуба признался, что снабжал КГБ билетами на матчи, чтобы агенты могли отслеживать политические настроения болельщиков. Тем не менее люди ощущали тесную связь между клубом и национальными чаяниями. Когда в 1969 году «Карпаты» выиграл Кубок СССР, его болельщики пели украинские песни на московском стадионе. Львовяне, смотревшие финальную игру дома по телевидению, плакали при звуках родной речи в столице своих поработителей.

За чашкой чая Юрий разъяснил мне эту ситуацию: — «Карпаты» никогда не обладал политическим влиянием; у него не будет больше денег, чем у клубов Киева или Донецка (промышленная столица Восточной Украины). Но дух клуба компенсирует эти недостатки. Самые славные моменты в истории «Карпат» приходятся на то время, когда в команде играли местные игроки и она была единой.

С приходом иностранцев от этого единства не осталось и следа. Команда разделилась на группы по национальному признаку. В столовой они обедали каждая за своим столом. В автобусе они тоже сидели отдельно друг от друга и даже на тренировках держались порознь. Ситуацию усложнял языковой барьер. (Украинцам было гораздо легче общаться с югославами благодаря общеславянским корням, нежели с нигерийцами.) Были и другие, менее уважительные причины. Эдвард стал самым дорогим приобретением в истории клуба и, как представлялось его товарищам по команде, зарабатывал гораздо больше их.

Юрия больше других заботила проблема нигерийцев. Многие украинские члены команды жаловались на отсутствие у тех рвения. И капитан соглашался с такой оценкой. Он видел, что нигерийцы не особенно напрягаются на поле. Футболка «Карпат» ничего не значила для них. Эдвард и Самсон не скрывали, что считают Украину всего лишь пересадочной станцией на пути в клубы Западной Европы. Юрий видел, что их высокомерие и безразличие вносят раскол в ряды игроков.

После одной из тренировок Юрий отвел Эдварда и Самсона в сторону и сказал, что им следует проявлять больше старания и лучше взаимодействовать с остальными. «Их очень задели мои слова, — рассказывал он мне. — Они пошли к Дыминскому (президенту клуба) и заявили, будто другие игроки не отдают им пасы. Президент вызвал меня к себе. Он был в ярости. "Почему вы не отдаете пасы нигерийцам?" Я сказал ему: "Неужели вы думаете, что я не делаю все возможное, чтобы команда играла как можно лучше? Я живу ради нее"».

На следующий день после интервью с Юрием я присутствовал на тренировке «Карпат». Она проходила в сельской местности. На краю поля стоял ржавый железнодорожный вагон, служивший раздевалкой, хотя большинство игроков предпочитали переодеваться на публике. Владелец клуба Петро Дыминский сидел под навесом перед вагоном. Несмотря на то что стоял жаркий весенний день, он был в черном костюме. На протяжении всей тренировки Дыминский хранил зловещее молчание. Игроки выполняли привычные упражнения — гоняли мяч, разбившись на небольшие группки, отрабатывали передачи, били по воротам. Все эти упражнения Эдвард и Самсон делали вместе. Ни один из других игроков не горел желанием добровольно присоединиться к ним. Партнерами нигерийцев пришлось стать тренерам, во главе с сербом. Под палящим майским солнцем пот ручьями лил с этих грузных пожилых спортсменов.

На углу улицы, неподалеку от моего отеля, я пытался беседовать с двумя спортивными обозревателями. Один по образованию был физиком-ядерщиком. Оба плохо говорили по-английски и в ожидании переводчика пытались заполнить неловкую паузу немногими известными им фразами. Тут как нельзя кстати подкатил Эдвард в старом, потрепанном такси с треснувшим лобовым стеклом. Водитель притормозил возле нас, и Эдвард высунул руку в окно. Я пожал ее, и журналисты тоже кивнули ему в знак приветствия. Не успела машина скрыться за углом, как один из них произнес с ухмылкой по-английски: «Обезьяна». «Бананы», — в унисон отозвался второй.

Трудно судить, можно ли это негодование расценивать как расизм. Совершенно очевидно, что многие украинские игроки разделяют их чувства. Они часто заявляют чиновникам клуба, что «не желают играть с обезьянами». Сербский тренер сказал мне: «Меня удивило, что некоторые молодые ребята в команде не любят черных парней. В Европе такое не принято, это свойственно примитивным людям. Чувствуется, насколько они (украинцы) были изолированы от цивилизованного мира».

Однако эта ненависть говорит не об их изоляции, скорее, наоборот. Европейские футбольные болельщики точно так же выражают свою ненависть к чернокожим. Англичане и итальянцы — хотя они постепенно перевоспитываются — выработали привычку подражать обезьяньим крикам, когда чернокожие игроки касаются мяча. Поляки бросают на поле бананы. Такое единодушие возникло отнюдь не благодаря телевидению, которое редко показывает неприглядные моменты поведения болельщиков. Публично обсуждать подобные оскорбления также не принято. Это стало европейской народной традицией, которая передается со стадиона на стадион, от болельщика болельщику, от отца сыну.

Если исходить из истории Львова, местный расизм представляется вполне логичной альтернативой плюрализма. Когда-то этот город был подлинным очагом космополитизма. Здесь можно было встретить примеры самого удивительного смешения культур. В эпоху австро-венгерского владычества, до Первой мировой войны, в городе процветали оперные театры и кафе, вроде того, где мы с Юрием пили чай. Здесь все было пронизано духом Центральной Европы с ее тягой к вычурной пышности. Смешение национальностей — поляков, евреев, немцев, русских, украинцев — привело к смешению стилей. Львовский плавильный котел породил философские школы, знаменитые университеты, известных поэтов и интеллектуалов мирового значения, таких как экономист Людвиг ван Мизес и философ Мартин Бубер.

Поскольку Львов был основан как украинская крепость, многие украинцы удивлялись, почему их народ так мало преуспел в эпоху расцвета города. Их начало возмущать присутствие иноземцев. Во время Второй мировой войны они воспользовались случаем, чтобы навести порядок. Многие местные украинцы помогали нацистам истреблять евреев, которые в ту пору составляли около 30 % городского населения. После окончания войны они, в соответствии с санкцией Сталина, помогали коммунистам депортировать поляков — в общей сложности половину жителей города. Когда во Львове не осталось ни евреев ни поляков, украинцы покинули окрестные деревни и заняли освободившиеся дома.

Обосновавшись во Львове, украинцы, чтобы компенсировать многолетний комплекс неполноценности, разработали теорию собственного превосходства. Они обратили взор на восток, на другие крупные украинские города — Киев, Одессу, Донецк — и увидели, что украинцы смешались там с русскими. Без всякого сопротивления жители Восточной Украины сменили родной язык на русский и восприняли советскую систему. Их соотечественники из западной части страны втайне от коммунистов называли восточных украинцев предателями национальной культуры.

Однако в атмосфере национализма нет места настоящему расизму. Если не принимать в расчет отдельные вспышки ненависти, ситуация во Львове не столь удручающа, как на Западе. Когда Эдвард выходит на поле или касается мяча, никто не издает обезьяньи звуки. Даже львовские футболисты не проявляют такого расизма, как их коллеги в Англии и Италии. В раздевалке «Карпат» не было ни одного открытого столкновения на расовой почве.

Различие заключается в следующем: во Львове на 830 000 жителей приходится всего 50 африканцев. За исключением Эдварда и Самсона, большинство из них учились в университетах города. Здесь просто отсутствуют условия для возникновения каких-либо межрасовых трений, потому что нет ни маргинальных групп типа Британской национальной партии, ни политиков вроде французского националиста Жана-Мари Ле Пена. Чувства украинцев слишком просты, чтобы они могли исповедовать какой-нибудь «изм». Эти чувства сродни обычной ксенофобии, нелюбви ко всему чужому и незнакомому — так восьмилетний мальчик отказывается пробовать еду в эфиопском ресторане.

Чтобы убедиться в этом, стоит лишь немного понаблюдать за жизнью Эдварда во Львове. Когда мы с ним сидели в закусочной «Макдоналдс», я обратил внимание на маленькую светловолосую девочку с желтым утенком на красной майке, уставившуюся на Эдварда с отвисшей челюстью. Когда она показала на него пальцем своему брату, тот пришел в такое же шоковое состояние. Они прикрыли руками рты, едва сдерживая смех. Их мать в смущении пыталась урезонить их, но и сама исподволь бросала на Эдварда любопытные взгляды. Когда я сказал ему об этом, он заметил, что они, очевидно, видели чернокожих только по телевизору. «Никаких проблем».

Существует еще одна — политическая — причина враждебного отношения к нигерийцам в «Карпатах». После распада Советского Союза украинцы с энтузиазмом принялись восстанавливать национальную культуру. Их усилия в первую очередь были направлены на возрождение языка и церкви. Вокруг сохранившихся во Львове евреев и русских, не говоривших по-украински, была создана зона отчуждения и нетерпимости. Осуществлялась массовая реконструкция церквей. Музей атеизма вновь стал собором. На вершинах холмов, на площадях — всюду начали появляться кресты. С размахом отмечались ранее запрещенные религиозные праздники.

Когда Эдвард приехал во Львов, Украина переживала не лучшие времена. По прошествии десяти лет после падения коммунизма чувство радости по поводу обретенной свободы заметно притупилось. Процесс национального и культурного возрождения давал сбои. Многие украинцы все еще воспринимали свою страну в качестве колонии России. Те, кто говорил об альтернативном пути развития, могли предложить лишь патронаж Европейского союза и Соединенных Штатов.

Футбол тоже пребывал в состоянии депрессии. Украинцы считали, что когда-то они были великой футбольной нацией. Теперь, чтобы вернуть былое величие, им приходилось импортировать нигерийцев. Это было не только унизительно, но и крайне недальновидно. Если олигархи хотели, чтобы Украина вновь стала великой футбольной державой, почему они не вложили деньги, потраченные на Эдварда, в развитие национального футбола? Юрий, капитан «Карпат», сказал мне: «За сумму, в которую обошелся Эдвард, мы могли бы подготовить десять украинских игроков».

Эдвард не любит признавать, что у него есть враги или проблемы. В целом он приветливый и добродушный парень. Во время тренировки только он развлекал местных ребят, собравшихся поглазеть на своих кумиров. Он выбрал одного из них в партнеры для упражнения по пасовке мяча головой. Закончив, Эдвард подошел к своему маленькому помощнику и потрепал его по голове. Однако он следит за тем, чтобы не сказать ничего такого, что помешало бы осуществиться его мечте играть в Западной Европе. Впервые я заметил это у него в гостях. Он показал мне снимки, сделанные во время февральской тренировки. Я спросил, тяжело ли играть украинской зимой. «Никаких проблем. Ничего особенного», — ответил Эдвард.

С учетом того, что мне было известно о зиме у подножия Карпатских гор, в искренность его слов верилось с трудом. Морозы стоят настолько суровые, что в середине сезона устраивается примерно четырехмесячный перерыв. После последнего зимнего перерыва солдаты украинской армии семь дней очищали поле стадиона от слоя льда толщиной пятнадцать сантиметров. Возобновление сезона в начале марта далеко не всегда совпадает с весенней оттепелью. Прошлой зимой команда играла матч при температуре -30 °C, и это не считается значительным отклонением от нормы.

На фотографиях Эдварда футболисты тренируются на заснеженном поле. Боковые линии отмечены песком. Даже привыкшие к суровому климату украинцы одеты в вязаные шапки, теплые брюки и куртки с капюшонами. Многие нигерийцы на Украине жалуются на то, что не могут полноценно играть в такие морозы. Они говорят, что от холода не чувствуют ног, тогда как их стиль требует ювелирной точности обработки мяча. Украинские спортивные обозреватели отмечали, что нигерийцы стараются забить все свои голы ранней осенью и поздней весной. Эдвард на фотографии явно поеживается от холода, и становится понятно, что украинская зима и для него представляет большую проблему.

Возможно, самый большой шок у нигерийцев вызывает именно климат. Но и помимо этого трудностей хватает. Культура украинского футбола мало соответствует стилю игры, к которому привыкли нигерийцы. Украинцы используют подход, за которым стоит их известный тренер Валерий Лобановский, водопроводчик по профессии. Применяя логику научного марксизма к футболу, он полагал, что искусством этой игры можно овладеть путем выявления ее математических закономерностей. Он создал систему цифровых величин для обозначения каждого «действия» на поле. Под его руководством группа «ученых» подсчитывала очки для пасов, блокировок и ударов, определяя «успешные действия» и «неудачные действия». Полученные ими данные обрабатывались компьютером, который выдавал оценку интенсивности, активности, частоты ошибок и эффективности игрока.

На протяжении нескольких десятилетий с небольшими перерывами Лобановский тренировал киевский клуб «Динамо», а затем возглавил национальную сборную Украины. Его система стала евангелием для нескольких поколений тренеров и игроков. Даже после его смерти национальная федерация продолжала посылать «ученых» на каждый матч сборной. Система Лобановского сформировала очень специфический стиль игры — атлетический и неистовый. Украинцы играли агрессивнее в защите, нежели в нападении, поскольку так было проще набрать очки. В определенном смысле эта система была отражением советского режима: здесь также подавлялась индивидуальная инициатива. Подсчет очков Лобановского не позволяет оценить творческий потенциал или смелость. Вертикальный пас получает столько же очков, сколько и горизонтальный; изящный финт вообще ничего не значит.

Ситуацию усугубляет то, что украинцы буквально обожествляют тренера. Он что-то вроде секретаря коммунистической партии. Он — авторитарный руководитель, который следит за тем, чтобы на поле соблюдались жесткие стратегические построения. Украинские футболисты, как правило, играют с оглядкой на своего тренера. Их заботит одно: доволен ли он ими. Человеческим отношениям нет места в этом мире.

Украинский футбол — полная противоположность нигерийскому. Нигерийцы видят в игре в первую очередь искусство, а не науку. Подобно бразильцам, они играют умно, недисциплинированно и элегантно. Украинцы с маниакальным упорством бросаются на мяч независимо от его местоположения на поле. Нигерийцы приучены беречь силы и пытаются завладеть мячом лишь в том случае, если это может принести результат. Кроме того, у них совершенно иной подход к атаке. Украинцы любят забивать голы, используя ошибки в обороне противника и передавая мяч длинными пасами. Они очень часто применяют заранее разработанные схемы, в соответствии с которыми игроки перемещаются определенным образом и разыгрывают комбинации сложные, как у Винчи Ломбарди. В отличие от них нигерийцы ведут наступление неспешно, полагаясь на индивидуальное мастерство и короткие пасы.

Этим и объясняются недовольство игрой Эдварда в «Карпатах», а также неспособность других играющих на Украине африканцев раскрыть свой подлинный потенциал. За два года Эдвард забил всего несколько голов. Несмотря на все его природные дарования, на украинском футбольном поле он смотрится неестественно. Соперники налетают на него в момент удара по мячу, чего с ним раньше никогда не случалось. Тренеры и товарищи по команде требуют, чтобы он играл от обороны. Поскольку его прежде не учили искусству блокировки, он неправильно рассчитывает время и постоянно совершает нелепые ошибки.

Я пришел на матч «Карпат», который им нужно было обязательно выиграть. До конца сезона оставалось два месяца, а клуб находился внизу турнирной таблицы, и ему грозил вылет из высшей лиги. В этот решающий момент тренер вывел Эдварда из начального состава — впервые за все время его пребывания в «Карпатах». Менее чем за пять минут до окончания второго тайма он был выпущен на замену. Эдвард энергично бегал взад и вперед по правому флангу, но лишь однажды мяч коснулся его ноги.

После матча мы встретились у раздевалки. Игроки были довольны исходом игры — победой со счетом 1:0 — или, по крайней мере, испытывали облегчение.

— Поздравляю, — сказал я Эдварду.

— Меня-то с чем? Я играл пять минут и ничего не сделал.

Тревога, прозвучавшая в этих словах, казалось, совершенно не вязалась с характером Эдварда, насколько я успел узнать его. Раньше, даже когда в его тоне слышалась озабоченность, слова всегда выражали уверенность. Он говорил мне, что по истечении срока контракта с «Карпатами» собирается играть в каком-нибудь западноевропейском клубе. «После этого мне хотелось бы поехать в Испанию». Но теперь он осознал, что его карьера на Украине может в скором времени завершиться.

Переодевшиеся футболисты «Карпат» выходили из раздевалки, сопровождаемые толпой ликующих болельщиков, и садились в автобус, который должен был отвезти их в центр Львова. Эдвард остался. Чиновник из Украинской федерации выбрал его для проведения теста на допинг, а тренеры хотели еще и узнать его вес. Они считали, что лишние килограммы мешают ему быстро бегать.

— Я не понимаю, почему тренер и генеральный директор решили взвесить именно меня и больше никого, — сказал мне Эдвард. — Они говорят, я слишком много вешу. Но когда я приехал сюда, то весил 77 килограммов, а сейчас — 71. Не знаю, что они от меня хотят?

Служитель стадиона прервал монолог Эдварда. Он собирался закрывать помещения и показал жестом, чтобы Эдвард замолчал, собрал свои вещи и отправился восвояси.

«Видите ли, я гражданин мира», — заявил в разговоре со мной главный тренер «Карпат» серб Иван Голак. Его почти безупречное произношение, в котором лишь с трудом можно уловить южнославянский акцент, подтверждало это заявление. Его основное место жительства — Вена. Зимой он перебирается во французский городок, расположенный неподалеку от границы с Испанией, где гуляет вместе с женой по живописным горным тропинкам. Однако будучи гражданином мира, в душе он все-таки остается англичанином.

Англомания Голака началась в годы его юности и в какой-то момент превратилась в навязчивую идею. Еще до того как в коммунистическом Белграде узнали о хиппи, он уже принадлежал к этому движению. Голак носил волосы до плеч, и его фанатичное увлечение английской рок-музыкой выходило за пределы любви к «The Rolling Stones», «The Kinks» и «The Who». В 1960-е годы «свингующий Лондон» стал аванпостом футбола — английская команда выиграла Кубок мира. Англичане играли с таким энтузиазмом и блеском, что у Голака возникло страстное желание присоединиться к ним. «Я мечтал играть только в Англии». Его мечта сбылась, и в течение десяти лет он играл за клуб «Саутгемптон» и жил, словно сельский сквайр, среди зеленых полей южной Англии.

Как и Эдварда, футбольная судьба помотала его по свету. Когда ему представилась возможность поехать во Львов, у него как раз закончился контракт с исландским клубом через залив от Рейкьявика. «Один друг рассказал мне об украинской команде с амбициозным владельцем. Меня это очень заинтересовало». На тот момент, когда мы с ним заказывали мороженое в Львовском «Венском кафетерии», он проработал в «Карпатах» четыре месяца. Поначалу дела шли не очень гладко. Его английское понимание футбола никак не вязалось с привычками воспитанников Лобановского. Чиновники клуба с изумлением наблюдали за тем, как он призывает игроков принимать тактические решения на лету. А игроки плохо понимали, чего хочет от них тренер. «Для меня это был шок. Им не позволяли самостоятельно думать». Нужно было решать и нигерийскую проблему. Эксперимент с «плавильным котлом» в команде не принес ожидаемых результатов.

Во время нашей первой встречи Голак сказал, что ему посчастливилось не жить в Сербии в эпоху Балканских войн. Распад многонациональной Югославии вызывал у него боль и возмущение. Осуждая украинский национализм, он вспомнил о том разговоре. «Я знаю, что такое национализм, и удивлен, насколько он силен здесь».

«Они хорошие ребята, — перевел он разговор на Эдварда и Самсона. — Африканским игрокам трудно адаптироваться к таким условиям, особенно если приходится тренироваться при температуре -25 °C. Это нелегко даже для нас, европейцев. Я представляю, каково им приходится. Они испытывают настоящую депрессию. С ними нужно обращаться очень бережно».

Слушая его, я подумал, какой он, должно быть, великолепный психолог. На тренировке Голак не слишком церемонился с игроками и не очень-то считался с их самолюбием. Я попросил его объяснить, в чем заключается бережный подход.

«Я сказал им: "Ребята, у вас есть способности. Наверняка есть и амбиции. Если вы не будете стараться, не будете соблюдать дисциплину, не будете достаточно амбициозны, я отправлю вас обратно в Африку"».

Во время этой беседы мне вспомнились события предыдущей недели. После серии обидных поражений тренер решил обратиться за помощью к Богу. Команда посетила церковь рядом с тренировочным комплексом «Карпат», в пятнадцати минутах езды от центра Львова.

Западные украинцы в большинстве своем принадлежат к Греко-католической церкви. В архитектуре и интерьере маленькой деревенской церкви явственно прослеживались характерные черты и традиции русского православия. Внутри на позолоченном алтаре, состоящем из трех частей, висели иконы, написанные в средневековом стиле.

По дороге автобус клуба обогнал семью, ехавшую на запряженной лошадьми повозке. На приусадебных участках стоявших вдоль шоссе домов женщины копали грядки. Когда автобус подъехал к церкви, там еще шла служба, и нужно было ждать ее окончания. Эдвард и Самсон, как всегда, держались вместе. В своих тренировочных костюмах и кроссовках они не были похожи на людей, собирающихся приобщиться к священному таинству.

Тренеры стояли отдельной группой. Помощник главного тренера, внушительного вида мужчина, развлекал остальных. «Эдвард всегда крестится», — сказал он и, склонив голову, с комическим усердием осенил себя крестным знамением. Тренеры рассмеялись: «Хорошо бы наши ребята почаще делали то же самое». Вновь раздался смех.

После нескольких минут тягостного ожидания исполнительный директор клуба сделал знак, что можно заходить. Украинцы безостановочно торопливо крестились. При входе в церковь они приложились к распятию, висевшему на стене. Литургия, которую служил длиннобородый священник в белом облачении, подходила к концу.

Два игрока «Карпат» из бывшей Югославии, исповедовавшие ислам, остались в задней части церкви. Они внимательно следили за разворачивавшимся на их глазах действом и, не зная, куда девать руки, то совали их в карманы, то прятали за спину. Украинцы, как и греко-католическая церковь, поддерживали братьев-славян сербов в их борьбе с боснийскими мусульманами. Когда священник начал окроплять игроков «Карпат» святой водой, боснийцы резко отступили в сторону.

Затем, не сказав ни слова, священник скрылся за алтарем и продолжил службу. Футболисты один за другим проходили в переднюю часть церкви, совершая положенные обряды. Подражая украинцам, Эдвард перекрестился, опустился на колени, поцеловал икону Иисуса в плащанице, вытер тряпочкой следы своих губ и поднялся на ноги.

Вслед за товарищами он подошел к позолоченному алтарю, опустился перед иконами на колени, перекрестился, сложил ладони, закрыл глаза и принялся читать молитву.