4. АНГЛО-АМЕРИКАНО-СОВЕТСКИЕ СОГЛАШЕНИЯ В ЯЛТЕ

6 марта 1931 года Уинстон Черчилль, один из немногих тогда политических деятелей, возвысивших голос против большевистской диктатуры, выступил в лондонском зале "Альберт-Холл" на представительном митинге, созванном с целью "выразить протест против жестокостей в советских лагерях и потребовать запрета на ввоз в Англию изделий из СССР, изготовленных заключенными". Его речь была опубликована на следующий день в "Тайме". Рассказав об ужасах лесоповала в советских лагерях, он добавил:

С тех пор прошло четырнадцать лет. За эти годы в результате сталинских чисток и экономических авантюр число заключенных в исправительно-трудовых лагерях возросло до 15-20 миллионов *149. (Когда Черчилль выступал в "Альберт-Холле", эта цифра не превышала двух миллионов.) Условия содержания в лагерях ухудшились, и огромный контингент рабской силы, управляемый властями ГУЛага, стал одним из главных – а может, и главнейшим – фактором советской экономики.

История иногда не прочь подшутить: Черчиллю едва не пришлось отбыть на конференцию в Крым на одном судне с будущими рабами. 1 января 1945 года генерал Гастингс Исмей писал премьер-министру:

Однако это предложение не было принято, и для перевозки русских военнопленных пришлось искать другие средства. Да и катастрофа Второй мировой войны, разумеется, поставила Черчилля в совсем иные условия по сравнению с обстоятельствами 1931 года.

На конференции "Толстой" в Москве остались нерешенными многие вопросы: содержание русских военнопленных, поддержание дисциплины в их рядах, их правовой статус в Англии, не говоря о практической проблеме возвращения тысяч пленных, уже собранных воедино в лагерях Западной Европы и Северной Африки. Что же касается англо-американских военнопленных, находившихся в Восточной Европе, то Англия и США намеревались добиться возможности послать офицеров связи за линию фронта Красной армии, чтобы они установили контакт со своими растерянными и полуголодными соотечественниками, выпущенными из лагерей. Необходимо было также выяснить, как скоро можно осуществить обмен пленными по суше после встречи русских и американских армий в центре Германии. Все эти вопросы стояли на повестке дня, и Большая тройка в Ялте попыталась наметить пути их решения.

Отношение американцев к проблеме репатриации несколько отличалось от позиции англичан. Первое время после высадки американцы вообще не подозревали о всех этих сложностях. И вовсе не потому, что у них оказалось меньше русских пленных, чем у англичан: после первой горстки, взятой в плен в день начала операции "Оверлорд", они попадали к американцам тысячами. Это, как обычно, послужило поводом для яростных атак советской стороны.

Через месяц после высадки государственному секретарю Корделлу Хэллу была вручена жалоба на то, что один из офицеров штаба Эйзенхауэра распространил в Лондоне заявление, чрезвычайно оскорбительное для русских пленных. После тщательного расследования выяснилось, что такого заявления просто не существует, хотя американские военные корреспонденты действительно отправляли на родину сообщения, сходные по содержанию с тем, которое цитировал советский представитель. Однако по приводимым цитатам трудно было понять, что именно так оскорбило советских чиновников. Речь шла о чудовищных лишениях и жестокостях, которые заставили многих русских записаться против воли в немецкую армию. Говорилось, что многие из них при первой возможности дезертировали (иногда убивая при этом немецких командиров) и уходили к местным партизанам, воевавшим против нацистов. В сообщении прямым текстом было сказано, что попытка нацистов завоевать сердца и умы завербованных в восточные легионы почти полностью провалилась: "Большинство этих солдат сохранило свои моральные принципы и политические убеждения. Они считают себя гражданами СССР".

Что же тут вызвало возражения советских властей? Ответ можно отыскать в заключенной в скобки фразе о том,, что примерно десять процентов русских, находившихся на службе у немцев, "можно считать пронемецки настроенными", а среди бывших офицеров Красной армии "этот процент несколько выше" *151. Советский Союз отказывался публично признать, что кто-либо из его граждан может стать в оппозицию к своему большевистскому правительству. Еще меньше готов он был признать, что русские в этом деле вышли на первое место среди народов, воевавших против нацизма.

Однако поначалу американцы не видели никаких сложностей, связанных с русскими пленными. Большинство их носило немецкую форму, воевало в немецкой армии – поэтому американцы решили обходиться с ними так же, как с прочими немецкими пленными. На практике это означало, что русские оказались разбросаны по самым различным местам, в зависимости от того, к какой из армий, воевавших во Франции, они попали. На севере вела боевые действия 21-я группа армий под командованием Монтгомери; и до сентября 1944 года все русские пленные, захваченные на этом театре, направлялись в лагеря на территории Англии. В центре действовала 12-я группа армий под командованием Омара Брэдли: захваченные ею русские содержались в лагерях для военнопленных под американской администрацией в освобожденной части Франции. Наконец, 6-я группа американских армий генерала Деверса в южной Франции отправляла пленных в северную Африку, в лагеря под английской администрацией *152. Таким образом, американцам пришлось иметь дело непосредственно только с пленными, захваченными войсками Брэдли, и они никак не выделяли русских среди немецких пленных.

Англичане к тому времени уже обсуждали вопрос о репатриации с советским правительством. Но, одновременно с запросом Молотову о его намерениях в отношении пленных, Иден поручил лорду Галифаксу, английскому послу в Вашингтоне, доложить правительству США о ситуации: англичане хотели, чтобы политика союзных правительств в отношении русских военнопленных была единой. Разумеется, все решения относительно окончательной судьбы пленных следовало отложить до получения ответа от Молотова. В черновике телеграммы МИДа лорду Галифаксу сообщалось о намерении в качестве условия потребовать от Советского Союза не отдавать военнопленных под суд сразу по их возвращении – во избежание контракций со стороны немцев. Но из самой телеграммы это условие выпало – словно в предвидении скорой капитуляции по этому вопросу *153.

Примерно в это же время пришел запрос из штаб-квартиры ВКЭСС о возможности использовать взятых в плен русских из трудовых батальонов Тодта на строительстве военных объектов союзников за линией фронта *154. Американское правительство ответило быстро и весьма решительно. На всех пленных, захваченных в немецкой форме, говорилось в ответе, распространяется Женевская конвенция 1929 года, подписанная Великобританией, США и Германией. В соответствии со статьей 31 Конвенции, их нельзя использовать на работах для укрепления военной мощи союзников, возвратить же в СССР следует только тех пленных, которые наверняка снова окажутся в Красной армии. Любое другое решение может быть чревато опасностью немецких репрессий по отношению к военнопленным союзных армий *155.

В то же время правительство США не хуже английского понимало, что любое решение, касающееся русских военнопленных, должно быть в какой-то мере связано с положением американских пленных, которых, по всей вероятности, освободит Красная армия. Статус американских и советских военнопленных был различен, поскольку американцы являлись просто освобожденными военнопленными, тогда как русские были взяты в плен в немецкой форме. К тому же среди русских было много гражданских лиц, и тут возникали сложности иного рода. Но проблемы содержания и возвращения подданных каждой страны были сходны, и эти вопросы неизбежно рассматривались на международных переговорах во взаимосвязи.

Уже 11 июня 1944 года главы английской и американской военных миссий в Москве обратились к советскому генеральному штабу с запросом о том, какие меры будут приняты по отношению к пленным союзных стран, которые будут освобождены в ходе надвигающегося наступления Красной армии. Позже, 30 августа, посол США Гарриман предложил Молотову меры по сотрудничеству в этом вопросе, который все больше занимал союзников *156. Молотов удосужился ответить только три месяца спустя, и львиная доля его письма состояла из необоснованных упреков.

Тем временем советский посол в США Андрей Громыко обратился к Госдепартаменту с требованием немедленно отослать в СССР – на американских судах – всех русских, взятых в плен американскими войсками. Особенно заботили его русские, которые вместе с немецкими пленными были переправлены через океан и находились сейчас на американской земле. По его требованию, советский представитель получил разрешение навестить семнадцать таких пленных в лагере "Патрик Генри" в Виргинии. Первый секретарь посольства Базыкин вернулся из лагеря с рассказами о том, что с пленными плохо обращаются и пичкают их антисоветской пропагандой. Громыко, не откладывая дела в долгий ящик, тут же – 12 сентября – написал жалобу заместителю госсекретаря Стеттиниусу *157. Вслед за этим нашелся новый повод для жалобы: США, дескать, завербовали нескольких русских пленных в свою армию. Американцы с нескрываемым сарказмом отвергли это обвинение, равно как и предположение, что среди пленных ведется антисоветская пропаганда *158.

В дальнейших переговорах с Соединенными Штатами советские представители ни разу не ссылались ни на одно из этих обвинений. Однако требование о немедленном возвращении всех русских пленных нельзя было оставить без ответа. 15 сентября государственный секретарь Корделл Хэлл отправил послу в Москве Авереллу Гарриману телеграмму с полным изложением позиции США в этом вопросе, одновременно предлагая ему выяснить советские пожелания относительно русских военнопленных.

Хэлл начал с констатации факта: "Пока они находятся под опекой американцев, они пользуются статусом немецких военнопленных и обращение с ними отвечает условиям Женевской конвенции о военнопленных". Он добавил, что те, кто считает себя советским гражданином, могут по их требованию быть возвращены в СССР. Но никого не следует отправлять назад силой "во избежание ответных мер против американских граждан, находящихся в руках у немцев". Об этой позиции американцев советским властям стало известно 13 декабря 1944 года.

В результате визитов со стороны советских представителей многие пленные действительно потребовали возвращения на родину, и их желание было выполнено. Теперь требовалось официальное обращение к советскому правительству "с целью убедиться, каковы пожелания правительства в отношении лиц, могущих признать себя советскими гражданами". Хэлл предложил Гарриману скоординировать усилия в этом деле с английским послом сэром Арчибальдом Кларком Керром, поскольку английский МИД недавно отправил аналогичный запрос в советское посольство в Лондоне *159.

Следует, однако, отметить, что между английской и американской позициями имелась существенная разница. Хэлл хотел урегулировать вопрос о репатриации только тех русских, которые считали себя советскими гражданами и хотели вернуться на родину. Англичане же, напротив, просили посла Гусева известить их о советских пожеланиях относительно всех пленных, имеющих или имевших прежде советское гражданство. А кабинет на заседании 4 сентября заранее решил согласиться на репатриацию всех русских пленных, если того потребует советское правительство. Впрочем, это решение было секретным, и Госдепартамент США пока что о нем не знал.

Совершенно ясно, что Госдепартамент отказался от строгого соблюдения принципов Женевской конвенции с большой неохотой и под мощным политическим нажимом. Английский МИД вел себя совсем иначе. Его позиция сводилась в основном к усилиям пойти навстречу советским пожеланиям еще до того, как они высказывались; так что Соединенным Штатам предстояло впервые столкнуться с точкой зрения своего союзника, отличной от их собственной. Первые сообщения об этом поступили от политического советника США в Италии Александра К. Кирка. Кирк был поверенным в делах в американском посольстве в Москве в самый разгар сталинского террора, а потому мог представить себе трагические последствия, которые повлечет за собой отказ Англии от принципов, бывших дотоле неотъемлемой частью её национального достояния *160. Кирк телеграфировал Хэллу из штаб-квартиры союзных сил в Казерте:

На следующий день Кирк послал еще одну телеграмму:

Последний намек относился к русским, сдавшимся 6-ой группе армий США в южной Франции и из соображений удобства отвезенным в лагеря в Египте, то есть переданным из-под американского под английский контроль. Их число превышало 4 тысячи. Последние изменения в английской политике могли привести к возвращению захваченных американцами русских в СССР, и в этом невольно оказались бы повинны американцы, позволившие себе нарушить Женевскую конвенцию; это, в свою очередь, было бы чревато опасностью немецких репрессий по отношению к американским военнослужащим в немецком плену.

Макмиллан известил МИД о позиции Кирка и опасениях американцев, но британские официальные лица не придали этому значения. Патрик Дин возразил, что репатриация русских вовсе не означает нарушения Конвенции, а полковник Филлимор из военного министерства заявил следующее: "Если власти США не согласны, пусть забирают своих пленных назад" *161.

Во всяком случае, щепетильность американцев не оказала никакого влияния на действия англичан. Репатриации пленных в СССР пока что мешала нехватка транспортных средств, но на Ближний Восток уже пришли инструкции с требованием вернуть находившихся там пленных, "независимо от того, хотят ли они возвращаться в Россию или нет". Командующий английскими войсками в Иране и Ираке запросил, как следует обращаться с репатриируемыми русскими – "как с друзьями-союзниками, находящимися в пути, или как с военнопленными, на которых распространяются соответствующие ограничения". То ли генерал Э.С. Гепп, заведующий отделом военнопленных, проявил чувство юмора, то ли так получилось само собой, но его ответ гласил: "Мы не возражаем против того, чтобы с русскими обращались как с друзьями-союзниками (что бы под этим ни разумелось), лишь бы они не сбежали по дороге". Это парадоксальное заявление представляется идеальным примером английского компромисса. Не менее остроумным способом справились англичане и с нежеланием командующего на Ближнем Востоке отдать приказ английским солдатам стрелять в убегающих пленных: на сей предмет были приглашены советские охранники, не обремененные подобными предрассудками *162.

Американские чиновники, до которых начал доходить смысл происходящего, были явно озадачены новой политикой англичан. В ответе на телеграмму Корделла Хэлла от 15 сентября посол США в СССР Гарриман констатировал, что английское посольство пока не может предоставить точной информации относительно этой политики. Кларку Керру удалось увидеть только копию телеграммы должностным лицам на Ближнем Востоке, которую уже прокомментировал Кирк из штаб-квартиры в Казерте. Из этой телеграммы следовало, что англичане рассматривают возможность насильственной репатриации. Гарриман заключил, что Соединенным Штатам тоже придется решать вопрос о применении силы. При этом следовало серьезно подумать об опасности репрессий по отношению к американским военнослужащим, находящимся в немецком плену.

Англичане еще не сообщили Соединенным Штатам о решении кабинета от 4 сентября. 26 сентября сотрудник посольства Англии в Вашингтоне Пол Горбут, позднее постоянный заместитель секретаря МИДа, информировал американских коллег, что его правительство еще не приняло окончательного решения о применении силы к русским военнопленным. Разумеется, это ни в коей мере не соответствовало истине, но нам до сих пор неизвестно, почему МИД вводил американцев в заблуждение *163. Посол Англии в Вашингтоне лорд Галифакс писал в МИД, что американцам не терпится получить полную информацию относительно намерений англичан. Сообщая о протестах Громыко, которые отвергли Хэлл и Стеттиниус, он замечает:

Далее лорд Галифакс писал:

Можно с большой долей уверенности предположить, что именно эти ничего хорошего не сулившие "локальные конфликты" и вызывали гнев советских представителей. Ведь англичане еще не заявили о своем полном согласии с советскими требованиями, а американцы начинали выказывать признаки нежелания сотрудничать именно в этом главном для советских интересов вопросе – возвращении всех без исключения беглецов. Советская тактика в таких случаях неизменно сводилась к потоку категоричных обвинений, где на долю реальных фактов выпадала самая ничтожная роль. Эти обвинения, вручаемые одновременно соответствующим инстанциям в Лондоне и Вашингтоне, будоражили МИД и ставили в тупик Госдепартамент.

Кирк передал из Италии записку МИДа Макмиллану, в которой Патрик Дин высказывал мнение, что поскольку Конвенция не распространяется на русских пленных, применение силы к ним представляется вполне законным. Однако в пространном официальном английском меморандуме от 11 октября, где перечислялись детали предлагаемого "Закона о союзных вооруженных силах" (который, по расчетам англичан, должен был отвечать советским пожеланиям), этот важнейший вопрос о применении силы вообще не затрагивался *165. Меморандум был вручен советским властям в тот самый день, когда охваченный эйфорией Иден на обеде в английском посольстве в Москве уступил Сталину по всем пунктам.

Американские власти, смущенные явными противоречиями и непоследовательностью английской политики и возмущенные обвинениями и давлением с советской стороны, по-прежнему считали, что все пленные, захваченные в немецкой форме и объявившие себя немецкими гражданами, должны считаться таковыми. Об этом они сообщили 19 октября сотруднику советского посольства в Вашингтоне Александру Капустину *166. Следовательно, всякий русский, не желавший возвращаться в СССР и понимавший свои права в соответствии с международным законодательством, мог рассчитывать на то, что американские власти будут рассматривать его как немецкого военнопленного. За этот шанс спасти свою жизнь ухватились немногие – в конечном счете несколько десятков из тысяч советских пленных. Большинство их было запугано и совершенно дезориентировано, они привыкли к побоям, жестокому обращению, непонятным приказам. В массе своей это были люди малообразованные, встречались и вовсе неграмотные. Даже офицеры, скорее всего, не понимали прав, предоставляемых им Женевской конвенцией. Да и как могло быть иначе: ведь они выросли в стране, которая отказалась не только от Женевской конвенции, но и от законности вообще.

Большая часть русских, находившихся в американских лагерях, была подготовлена к возвращению в СССР. Лагеря посетил советский военный атташе полковник Сараев. Как и в Англии, здесь были весьма успешно пущены в ход посулы, ложь и угрозы. Правда, в лагере в Индиатаун Гэп, штат Пенсильвания, имел место неприятный инцидент: один из пленных приветствовал Сараева нацистским салютом *167. Большинство, впрочем, считало, что в конце концов их все равно заставят вернуться на родину, а коли так – то разумнее с самого начала выказать добрую волю. Некоторые, догадываясь, что ожидает их по возвращении, заявили о своем отказе возвращаться в СССР, но поскольку они уже назвались советскими гражданами, американские власти не могли понять, как быть с этой промежуточной категорией пленных. Их нельзя было рассматривать как немецких военнопленных, поэтому от репатриации их могли спасти лишь два фактора. Во-первых, Госдепартамент мог предоставить им, в соответствии с американской традицией, убежище как политическим беженцам. Во-вторых, США все еще опасались германских репрессий в отношении американских военнопленных, находящихся в плену у немцев. С другой стороны, трудно было отвергнуть советские претензии на людей, которые сами заявили о своем советском гражданстве.

Американские власти долго не могли придти к окончательному решению. 17 октября Бернард Гафлер, сотрудник Госдепартамента, занимавшийся проблемами военнопленных, запросил, действительно ли США рассматривают возможность введения "новой политики", в результате чего "советским властям будут переданы люди, которых до сих пор отказывались вернуть, поскольку они не желали возвращаться в СССР" *168. Гафлеру явно не нравилась эта перспектива, и он был против такой политики, но давление на американские власти возрастало с каждым днем.

Через несколько дней Эйзенхауэр из штаб-квартиры ВКЭСС отправил письмо Объединенному комитету начальников штабов. Он писал о ненормальном положении русских военнопленных, взятых в плен 12-й группой армий под командованием Брэдли, находившихся под опекой США и, следовательно, подлежащих скорее американской, чем английской юрисдикции. Эйзенхауэр настаивал, чтобы Соединенные Штаты вели политику, которая отвечает пожеланиям только что прибывшей в ВКЭСС советской миссии *169. Это требование поддержал английский МИД, опасавшийся, что в случае отказа на него "обрушится новый шквал протестов, ответить на которые будет очень трудно" *170. Объединенный комитет начальников штабов подготовил проект ответа, одобряющий требования Эйзенхауэра *171, но Госдепартамент не спешил соглашаться на проведение в жизнь этого решения.

Нетерпение Эйзенхауэра можно понять: ему трудно было объяснить советской комиссии, почему среди русских, взятых в плен американцами, одних репатриируют без всяких проволочек, а других месяцами держат в лагере. Наконец решение было принято – но с двусмысленной оговоркой относительно "заявления о гражданстве", которая при желании давала американцам возможность уклониться от выполнения взятых на себя обязательств. 23 сентября советский посол Громыко в письме государственному секретарю Хэллу потребовал скорейшего возвращения всех советских граждан, находившихся под американской опекой *172. Объединенный комитет ознакомился с письмом, и 2 ноября адмирал У. Лихи, начальник штаба президента Рузвельта, передал государственному секретарю проект ответа, пояснив в сопроводительной записке, что поскольку англичанами в отношении военнопленных уже проводится определенная политика, с военной точки зрения было бы нежелательно договариваться с правительством СССР об особом американском подходе к этому вопросу. Проект был принят и более или менее дословно повторен в письме, врученном шесть дней спустя исполняющим обязанности государственного секретаря Стеттиниусом советскому послу Громыко. В письме говорилось:

Итак, через два месяца после того, как Англия определила свою политику в отношении русских военнопленных, Соединенные Штаты тоже выразили намерение репатриировать – если понадобится, то и насильно – русских пленных, находившихся под их опекой. Официально объявил о решении Госдепартамент, но приняли его первоначально военные власти, руководствуясь теми же соображениями, которые побудили английское правительство и Госдепартамент с этим решением согласиться. Джордж Кеннан, работавший в ту пору в американском посольстве в Москве, объяснял недавно автору этой книги:

Суждение профессора Кеннана представляется верным. Военные власти, естественно, хотели как можно скорее заполучить американских пленных, освобожденных Красной армией, и старались исключить при этом любые накладки, способные помешать сотрудничеству с советским генеральным штабом. Кроме того, 6-я американская армия находилась теперь под командованием ВКЭСС, а это означало, что взятых ею русских пленных больше нельзя отправлять в СССР через Ближний Восток под эгидой английских военных властей. До тех пор американцам удавалось решать эту проблему, попросту игнорируя ее; теперь это стало невозможно *175.

Не исключено, что письмо Стеттиниуса от 8 ноября, информирующее Громыко о готовности США применить силу при репатриации советских граждан, послужило стимулом для возобновления кампании в советской прессе по скорейшему возвращению сынов отчизны, исстрадавшихся в разлуке с родиной *176.

Примерно тогда же Сталин решил, что США уже достаточно уступили СССР и приспела пора ответить на письмо посла Гарримана трехмесячной давности, в котором впервые выдвигалось предложение о сотрудничестве в деле взаимной репатриации освобожденных военнопленных. 25 ноября посол наконец получил ответ, подписанный Молотовым. Отдав дань непременным протестам, нарком соглашался, что такое сотрудничество необходимо и приемлемо для советского правительства. Далее Молотов подчеркивал, что речь идет о репатриации всех без исключения советских граждан, независимо от их пожеланий или обстоятельств, в которых они находятся. Он также требовал, чтобы советские граждане рассматривались не как военнопленные, а как "свободные граждане союзной державы". Это требование, вероятно, было вызвано сообщением советского посольства в Вашингтоне о том, что некоторые русские с успехом используют в своих интересах права немецких военнопленных *177. Признать это открыто было невозможно, и советские власти решили возмутиться тем, что русские находились в одном лагере с немцами, "нашими общими врагами"! *178.

Хотя Госдепартамент принял рекомендацию Объединенного комитета начальников штабов, он отнюдь не выказывал энтузиазма английского МИДа в проведении политики насильственной репатриации. 10 декабря, через месяц после того, как Громыко было отправлено письмо с этим решением, Стеттиниус получил запрос из Италии от Александра Кирка, который интересовался, действительно ли американцы согласились на применение силы при репатриации. Ответ из Вашингтона пришел через 10 дней.

Таким образом, насильственной репатриации подлежали лишь те, кто "заявил о своем советском гражданстве"; их судьба была решена. Но те, у кого хватило сообразительности назваться немецкими военнопленными, подпадающими под Женевскую конвенцию, не подлежали выдаче в СССР.

К этому времени американские военные власти перевезли советских граждан из лагерей, где те содержались, в Кемп Руперт, штат Айдахо *180. 28 и 29 декабря 1100 русских вывезли из Руперта в порт на западном побережье США. В официальных американских документах об этой группе пленных было сказано следующее:

Несмотря на явные колебания Госдепартамента, выразившиеся в задержке рейса, русские пленные в тот же день отплыли во Владивосток. К 1 февраля, по сообщению военных властей США, "примерно 2600 человек из тех, кто заявил о своем советском гражданстве, были отправлены на советских судах в сибирские порты" *182. О том, что случилось с ними после прибытия на родину, мы знаем из рассказа заключенного, встречавшегося с бывшими военнопленными в лагерях на Воркуте.

Наступила зима, а суда с русскими пленными по-прежнему бороздили океаны. 29 декабря первое такое судно вышло в Тихий океан. За два месяца до того первые группы из Англии были отправлены в Мурманск; а по Средиземному морю и пустыням Ирака и Персии уже целый год двигались конвои, переправлявшие русских на родину. Всех их ждала одинаковая участь, но пока что лучше всего жилось тем, кто оказался на Ближнем Востоке. Английские военные власти прилагали массу усилий для развлечения своих подопечных, и те из них, кто выжил после допросов и суда и оказался в Магадане или на Воркуте, наверное, не раз вспоминали прохладительные напитки у бассейна в Багдаде и английский оркестр, игравший под пальмами перед ужином. Среди репатриируемых было много крымских татар и других мусульман, "которые молились во всех мечетях. Они особенно ценили возможность вновь почувствовать себя мусульманами: по их рассказам, мечети у них на родине были разрушены" *184.

Воспоминания об этой экзотической интерлюдии между заключением в немецком лагере и рабством в советском живо запечатлелись и в памяти тех, кто охранял русских военнопленных. В начале декабря 1944 года офицер Королевских инженерных войск Дж.Г. Франкау плыл из Таранто в Хайфу на старом военном судне "Франкония" (через два месяца Черчилль с английской делегацией отправится на нем на Ялтинскую конференцию). На борту находился "новозеландский батальон, состоявший целиком – от командира до рядовых – из маори, и несколько сотен освобожденных русских военнопленных". Здесь же оказался и польский офицер, который, разговорившись с русскими, сказал Франкау:

Франкау продолжает:

Но вернемся к дискуссиям в Лондоне, Вашингтоне и Москве. Красная армия вошла в Польшу и на Балканы, и США все больше волновал тот самый вопрос, который оказал столь серьезное воздействие на решения Идена. Начиная с июня, генерал Дж. Дин из военной миссии США в Москве постоянно обращался к советскому правительству с просьбой о заключении соглашений относительно освобожденных американских военнопленных и организации их возвращения на родину. Несмотря на неоднократные попытки обращения к Молотову, ответ последовал только в конце ноября, и в нем выражалось лишь общее согласие с принципом сотрудничества и ничего не говорилось о практических мерах, предложенных Дж. Дином и послом Гарриманом.

Между тем в США уже были доставлены на американских самолетах первые американские пленные из Восточной Европы – около тысячи человек. Их отправили в начале сентября из Румынии благодаря помощи румынского правительства, которое еще не подпало полностью под советский контроль. Король Михай лично санкционировал это мероприятие, в котором, правда, на местах приняло участие советское военное командование. И государственный секретарь Хэлл тактично поблагодарил советское правительство за помощь *186. Но это был исключительный случай, и беспокойство представителей США, ведущих переговоры, возрастало по мере приближения войск Г.К. Жукова к первому лагерю, где, как было известно, содержались американцы. 5 декабря посольство США в Москве вновь подняло этот вопрос – и снова безуспешно. Прождав больше трех недель, Гарриман написал очередное послание, и на этот раз, ко всеобщему удивлению, ответ пришел в тот же день. В письме Вышинского сообщалось, что для переговоров с Дж. Дином о взаимной репатриации граждан их стран назначены два советских генерала.

Впервые Дж. Дин встретился со своими советскими коллегами через месяц, или, как он уточняет, "более чем через шесть месяцев после моего первого обращения по этому вопросу в Ставку верховного командования" *187. На этой встрече, состоявшейся 19 января 1945 года, Дж. Дину был представлен проект советского соглашения; на следующий день такой же проект получило английское посольство. В нем говорилось, что освобожденных "граждан" необходимо собирать вместе в определенных местах, обеспечивать их содержание и немедленно извещать правительства заинтересованных стран относительно освобождения и местопребывания их подданных. Предусматривались также допуск представителей по репатриации "в концентрационные лагеря и другие пункты содержания этих пленных" и "по возможности скорейшая репатриация этих лиц".

На первый взгляд, текст проекта казался представителям обоих западных союзников вполне разумным, требовалось лишь несколько незначительных поправок. По словам Дина, "это было хорошее соглашение, но оказалось, что для Советов это всего лишь листок бумаги". Это, впрочем, выяснилось лишь позже, а пока союзники сочли возможным принять соглашение в целом. Имелось лишь одно серьезное возражение, о котором Дж. Дин телеграфировал в штаб-квартиру ВКЭСС. Речь шла о главном вопросе – кого следует считать советским гражданином. Дж. Дин указывал на возможность репрессий со стороны врага, если мы позволим советским властям объявить немецких военнопленных советскими гражданами и будем способствовать их скорейшему возвращению в СССР, где их, возможно, ожидает наказание.

По мнению Дж. Дина, самое разумное – предоставить советским властям самим разбираться, кто является советским гражданином. Дж. Дин предложил, чтобы.

Англичан во всем этом заботило лишь одно: как можно скорее добиться соглашения, чтобы иметь возможность установить правила по охране и возвращению на родину военнопленных из Англии и стран Британского Содружества. Переговоры, очевидно, зашли в тупик, поскольку не был достаточно четко определен статус 12 тысяч русских военнопленных, которые все еще находились в Англии. По мнению английских властей, советские представители ясно дали понять, что они рассматривают все это дело как представляющее взаимный интерес и не намерены двигаться дальше, пока не будет удовлетворительно решен вопрос о статусе их граждан в Великобритании.

Соответственно, МИД надеялся заключить двустороннее соглашение, чтобы найти удовлетворительное решение вопроса. Союзники полагали, что случай обсудить и решить эту сложную проблему представится на будущей встрече руководителей союзных держав в Ялте, известной под кодовым наименованием "Аргонавт" *189. Ведь на встрече будут присутствовать Черчилль, Рузвельт и Сталин, а в делегацию можно включить военных и дипломатов, специалистов по проблеме военнопленных, которые обсудят этот вопрос с американской и советской стороной.

Англичан очень беспокоил пункт, на котором очень настаивали советские власти: "...такое соглашение должно распространяться на советских граждан и британских подданных, интернированных и насильно депортированных немцами". По словам представителя английского посольства в Москве, при том, что число насильственно депортированных советских граждан, в отличие от военнопленных, составляет много тысяч, английских подданных в этой категории всего несколько или нет вовсе.

В Англии это недоразумение удивило многих, однако "МИД посчитал, что это условие следует принять для обеспечения соглашения о военнопленных" *190.

29 января Иден представил Кабинету военного времени доклад по этому вопросу. Он настаивал на принятии советских условий и на скорейшем заключении соглашения, "самое лучшее, на предстоящей конференции". Через два дня Кабинет военного времени собрался на очередное совещание, чтобы рассмотреть и принять эту рекомендацию. Ни Иден, ни Черчилль на этом заседании не присутствовали: они уже прибыли на Мальту, которая была первым этапом на пути в Ялту *191.

Позиция англичан окончательно прояснилась. Хотя советские власти предпочитали сепаратные переговоры, "в связи с интегральным характером англо-американских войск в Западной и Южной Европе" Англия хотела предварительно достичь соглашения с Соединенными Штатами и проводить совместную линию. Не менее важно было, чтобы "Объединенный комитет начальников штабов согласился считать это соглашение действующим" *192.

Трудность состояла в том, что американцам проблема не казалась столь однозначной. Помимо всего прочего, несколько крупных чиновников Госдепартамента были очень недовольны, что им приходится одобрять участие своей страны в деле, которое выглядело бесчестным и бесчеловечным. Такое же положение сложилось в свое время и в английском кабинете, но возражения лорда Селборна и сэра Джеймса Григга были отброшены, и премьер-министра больше не терзали муки совести. Кабинет дал руководящие указания, и МИДу оставалось только провести их в жизнь. Ни одного голоса протеста не раздалось в министерстве, и, насколько нам известно, никто из сотрудников МИДа не выразил никаких сожалений или неодобрения по поводу решения кабинета – ни тогда, ни годы спустя.

В Госдепартаменте дело обстояло иначе. Эдуард Р. Стеттиниус, 21 ноября 1944 года сменивший Корделла Хэлла на посту государственного секретаря, разбирался в природе советского коммунизма не лучше своего президента, но, в отличие от Рузвельта, был "скромным и простодушным человеком, обладавшим точным нравственным чутьем. Он не был ни интриганом, ни политиком, ни борцом" *193. В телеграмме послу Гарриману от 3 января Стеттиниус подчеркивал, что репатриацию освобожденных американских пленных не следует связывать с возвращением на родину советских граждан, находящихся среди немецких военнопленных. Он объяснял, что "возникли трудности с теми, кто заявил о советском гражданстве и кого правительство намерено передать советским властям", и отмечал, что имеется "незначительное число лиц со славянскими фамилиями, которые заявляют, что они не советские граждане" *194.

Такую позицию занимал Стеттиниус в начале января 1945 года. 25 января он выехал на Ялтинскую конференцию. Прибыв на следующий день в Марокко, он провел там трое суток за обсуждением вопросов, которые предстояло решать на конференции. По рассказу самого Стеттиниуса, "из Вашингтона, от заместителя государственного секретаря Джозефа К. Грю, прибыло множество телеграмм"; среди них наверняка была копия телеграммы, которую Грю отправил 27 января представителю ВКЭСС в Лондоне Мёрфи. Грю выражал озабоченность тем, что представленный англичанами проект соглашения, копия которого к тому времени уже имелась в Госдепартаменте, "существенно расходится" с предложениями американских экспертов, и просил Мёрфи проследить за тем, чтобы американские эксперты при ВКЭСС ждали дальнейших инструкций в связи с этими предложениями *195.

Тем временем англичане на Мальте узнали, что советская сторона пошлет на Ялтинскую конференцию специалиста для обсуждения проблемы репатриации. Поэтому американцам и англичанам следовало прежде всего скоординировать свои позиции, во многом различные *196. Англичане уже давно во всем уступили советским властям и готовы были выполнить все их пожелания; американцы же, очевидно, намеревались руководствоваться Женевской конвенцией и своими собственными представлениями о правосудии и человечности.

Грю передал американской делегации контрпредложения Соединенных Штатов. В них имелись значительные отклонения от проекта англо-советского соглашения, принятого Кабинетом военного времени 31 января. В пространной преамбуле определялись понятия "освобожденный пленный или гражданин, подлежащий репатриации":

В параграфе 8 говорилось:

В этих словах заключалась гарантия того, что Женевская конвенция распространяется на всех пленных, заявивших о том, что они находятся под её защитой.

С точки зрения заместителя государственного секретаря это была единственная линия поведения, отвечающая обязательствам Америки в области международного права. Более того, любая другая интерпретация могла бы привести к серьезным осложнениям для американских пленных. Во-первых, немцы могли отомстить американцам, которые находятся у них в плену, за дурное обращение с "немецкими" пленными, захваченными американскими войсками. Во-вторых, если военная форма не является главным определяющим признаком гражданства, то отсюда следует, что военная форма не может защитить и американских военнослужащих немецкого, итальянского или японского происхождения.

1 февраля Грю перечислил эти соображения в ноте советскому поверенному в делах Николаю Новикову. Новиков требовал вернуть советским властям тех русских в лагере Руперт, которые заявили о том, что они немецкие граждане, и благодаря этому избежали репатриации. Грю ответил решительным отказом *198.

Перед тем, как вылететь в Крым, английская и американская стороны провели совещание на Мальте (кодовое наименование – "Крикет"), чтобы выяснить, насколько они могут сблизить свои позиции по вопросам, которые скорее всего будут обсуждаться на конференции. 1 февраля Иден и Стеттиниус встретились на борту военного корабля "Сириус". Они беседовали о самых разных делах, в том числе и о соглашении относительно военнопленных. Стеттиниус позднее назвал беседу "краткой и малорезультативной", но за ней последовали обсуждения между английскими и американскими экспертами. Как раз в этот момент подоспело известие об освобождении первой группы американских военнослужащих в Польше *199, и точка зрения англичан, судя по всему, стала оказывать все большее влияние на чиновников США. Наконец, Иден сообщил в МИД:

Полковник Филлимор сообщил в военное министерство, что Чарлз Болен полностью согласен с английским проектом и не слишком прислушивается к возражениям Вашингтона... Я думаю, Болен убежден, что, если мы хотим быстро достичь соглашения, нам следует настаивать на главных пунктах... и мы так и сделаем *201.

Большой тройке предстояло обсуждать более важные проблемы, чем соглашение о военнопленных, но уже 4 и 5 февраля Иден просил Черчилля лично поднять этот вопрос в разговоре со Сталиным *202. Тем временем Стеттиниус и его советники поспешили принять точку зрения Идена. В донесениях Эйзенхауэра подчеркивалась необходимость достигнуть решения относительно 21 тысячи русских, находившихся под опекой США:

Иден в письме Стеттиниусу подчеркивал этот факт, торопя американцев принять английский проект. В тот же день адмирал американского флота Лэнд заверил государственного секретаря в возможности найти корабли для этой цели *204. Иден также написал Молотову и выразил принципиальное согласие с советским проектом и пожелание, чтобы соглашение было ратифицировано до начала конференции *205.

Теперь Стеттиниус и его советники целиком и полностью приняли точку зрения английского МИДа. От Грю пришла взволнованная телеграмма – "лебединая песнь" тех, кто надеялся, что американцы все же окажутся упорнее. Узнав, что английский текст соглашения вот-вот будет принят, Грю просил Стеттиниуса позаботиться о нескольких крайне важных пунктах:

Но Стеттиниус не счел нужным включать эти пункты в окончательный текст соглашения. 9 февраля он писал:

Объединенный комитет начальников штабов одобрил текст проекта, в котором ничего не говорилось о Женевской конвенции. Одновременно было приказано обеспечить транспортные средства, затребованные Эйзенхауэром *207.

Итак, документ был готов для подписания – и мог быть подписан, если в последнюю минуту не возникнет какой-нибудь непредвиденной помехи. Для английского варианта соглашения требовалась подпись Черчилля. Иден, со своей стороны, вновь попросил его лично обсудить этот вопрос со Сталиным. Он приготовил для премьер-министра краткое резюме пунктов, подлежащих обсуждению, подчеркнул настоятельную необходимость заключить соглашение "до открытия конференции" и снабдил его списком семи немецких лагерей, освобожденных Красной армией, в которых, по оценке англичан, содержалось около 50 тысяч военнопленных – подданных британской короны *208. Возможность поговорить на эту тему представилась 10 февраля, когда Сталин и Молотов принимали Черчилля и Идена в бывшем дворце князя Юсупова. Обсудив судьбу Польши, Черчилль заговорил о проблемах, связанных с тем, что большое число русских военнопленных оказалось на Западе. Некоторые, сказал он, уже возвращены на родину, другие пока в дороге. Но как, по мнению маршала, быть с остальными?

Маршал Сталин выразил надежду, что военнопленных вернут в СССР в кратчайшие сроки. Он спросил, хорошо ли с ними обращаются и отделены ли они от немцев. Он сказал, что советское правительство считает всех их советскими гражданами. Он поинтересовался также, не было ли попыток повлиять на них, чтобы заставить отказаться от репатриации. Только после их возвращения в СССР можно будет решить, что делать с теми, кто согласился воевать на немецкой стороне. Премьер-министр объяснил, что англичане очень хотят, чтобы эти военнопленные были как можно скорее репатриированы, и единственная трудность во всем эхом – отсутствие транспорта... *209 ".

Ни Черчилль, ни Сталин не коснулись вопроса о насильственной репатриации русских, противящихся возвращению в СССР, однако позиции сторон недвусмысленно "прочитываются" между скупых строк этого диалога. Затем, не вдаваясь в обсуждение причин, оба руководителя сошлись на том, что следует опубликовать лишь сообщение о соглашении, но не сам текст. (И в самом деле, вдруг кому-нибудь захотелось бы заняться тщательным анализом этого текста.) *210.

Теперь оставалось только подписать соглашение. Английский дипломат Пирсон Диксон оставил нам описание этой сцены.

Было решено, что соглашение о военнопленных будет оглашено отдельно *211; как только встреча началась, я пошел в "солнечную комнату" [в штаб-квартире американской делегации в Ливадийском дворце] и написал проект оповещения, а также письмо Молотову, обговорив в нем все важные пункты. Затем я поднялся наверх и перекусил с американцами в общей столовой... После ленча меня вызвали в столовую президента. Президент и сопровождавшие его лица как раз уезжали, а вскоре отбыл и Сталин, протянув мне на прощание руку, с широкой улыбкой произнеся по-французски "au revoir". Затем премьер-министр отбыл в Воронцовский дворец, а министры иностранных дел вернулись на последнее заседание. В комнате царила дружеская, неформальная атмосфера. В середине заседания Антони Иден и Молотов сделали перерыв, чтобы подписать соглашение о военнопленных *212.

На следующий день Кабинет военного времени в Лондоне получил переданное телеграфом из Крыма соглашение и одобрил его *213. Поскольку Черчилль и Иден уехали на Ялтинскую конференцию, главными фигурами на заседании кабинета были Эттли и Бевин *214. (Пройдет пять месяцев – и на них целиком падет ответственность за выполнение только что заключенного соглашения).

Вряд ли Черчилль, любивший опираться на прецеденты из прошлого, размышляя о настоящем, догадывался о том, что в Крыму, где собрались руководители союзных стран и где они подписали соглашение о военнопленных, недавно была проведена операция, очень похожая на ту, которую сейчас организовывал Черчилль. Всего за восемь месяцев до Ялтинской конференции НКВД, после серии массовых убийств, депортировал из Крыма всех крымских татар *215. Транспортные средства для операции были выделены английскими и американскими войсками в Иране, и, по мнению советских официальных лиц, союзникам было известно назначение грузовиков *216. Впрочем, замысел Сталина вовсе не отличался оригинальностью – Гитлер тоже намеревался вывезти из Крыма все население и заселить полуостров тирольскими немцами, но против этого плана выступил Гиммлер *217.

Массовое выселение крымских татар не просто предшествовало соглашению, которое предлагали сейчас Сталину Иден и Черчилль; само соглашение как бы завершало операцию по их выселению. Дело в том, что несколько тысяч татар ушли на Запад еще до занятия Крыма Красной армией в мае 1944 года. Почти все они погибли от рук нацистов, принимавших их за евреев (мусульманский обычай, как и иудейский, предусматривал обряд обрезания) *218. Но около 250 человек выжили и попали в Германии в руки английской армии. Они просили разрешения эмигрировать в Турцию, но 21 июня 1945 года 21-я группа армий получила от Патрика Дина из МИДа твердые инструкции о том, что, в соответствии с Ялтинским соглашением, крымские татары должны быть возвращены Сталину *219. Этот народ долгие десятилетия был лишен права вернуться в родные места.

В Ялтинских соглашениях о военнопленных не было никаких оговорок относительно репатриации в СССР тех, кто не желал возвращаться. Хотя помощник государственного секретаря Грю предлагал ввести параграфы, защищающие права таких лиц, Стеттиниус и его советники целиком и полностью встали на точку зрения англичан. Англичане же считали чрезвычайно важным достичь соглашения во время совещания Большой тройки в Крыму, а всякие разночтения обсуждать потом *220. Чарлз Болен был среди тех, кто, вопреки мнению Грю, считал, что в интересах скорейшего заключения соглашения никаких оговорок и условий в тот момент ставить было не надо. И он же впоследствии писал: "В соглашении отсутствовали пункты, предусматривавшие насильственную репатриацию советских граждан, не желающих возвращаться в СССР" *221.

После Ялтинского соглашения у США еще имелась возможность избрать любую линию поведения. Англичан, как они считали, связывало обещание, данное Иденом на конференции "Толстой" в Москве, но у американцев таких обязательств не было. Рузвельт лично "не видел документа", подписанного в Ялте, за текст отвечали в основном генерал Дин и военные, а их заботило только одно – обеспечить безопасное возвращение на родину американских военнопленных *222. Советские представители не поднимали вопроса о применении силы, а у Дж. Дина не было никаких оснований брать инициативу в свои руки. Участие Госдепартамента в этом деле было в значительной мере сведено до минимума благодаря исповедуемой Рузвельтом концепции "личной дипломатии", и те, кто руководил политикой Госдепартамента, были крайне удивлены, столкнувшись после смерти президента с проблемой насильственной репатриации *223.

1 февраля 1945 года Грю сообщил советскому поверенному в делах, что США намерены по-прежнему придерживаться своих обязательств, вытекающих из Женевской конвенции, – и какое-то время действительно придерживались *224. Когда 23 марта посол Громыко высказал свои возражения против аргументов Грю о применении Женевской конвенции, Грю в своем ответе вновь подтвердил позицию Госдепартамента. Изложив все то, что уже говорилось раньше, он в заключение кратко подытожил намерения американских властей в отношении военнопленных:

Заключительная фраза, однако, звучит весьма зловеще:

В письме от 3 мая, когда это сопротивление практически прекратилось, Грю идет еще дальше:

8 мая Германия капитулировала, и всякая угроза немецких репрессий в отношении американских военнопленных отпала. Несколько дней спустя сотрудник английского МИДа Джон Голсуорси писал:

Американские войска, не имевшие понятия о том, что происходило в правительственных кругах, продолжали поступать в соответствии с политикой Соединенных Штатов, как они её себе представляли. Вот что писал Джордж Оруэлл:

Но после встречи русских и американских войск на Эльбе 25 апреля 1945 года массовый обмен пленными, освобожденными союзными армиями, стал предметом безотлагательного обсуждения *229. Окончательное решение вопроса о применении силы оттягивать было больше нельзя *230.