"Свора - Зов крови" - читать интересную книгу автора (Колесникова Юлия)

Глава 9. Предчувствие

Бывает такое, что стоишь перед дорогой, по которой несутся машины с бешеной скоростью, и смотришь на них с отчаянием, потому что тебе срочно нужно перейти на другую сторону, а пешеходного перехода нет. И ты стоишь, а время идет, но страх не разрешает сделать шаг.

И всю ночь меня мучил сон о такой дороге, но оказалось, что с этой стороны стою одна я, а все остальные там, и Калеб тоже среди них. Он не смотрит на меня, и даже поворачивается, когда я зову его. И вот тогда отчаяние становится сильнее страха, и тут я делаю шаг. Но ничего не происходит, потому что я просыпаюсь, и все встает на свои места, потому что я снова я, нет никакой дороги, и Калеб точно всегда будет со мной.

Будет со мной всегда. Какие странные слова. Я пока что и не говорила с ним, о том, когда же хочу стать такой же как и он. А что если Калеб начнет реагировать как Самюель? Раньше у нас не было подобных трений относительно близости, а теперь он упорствовал, и если он вдруг начнет упорствовать из-за этого? Хотя какие у него могут быть причины? Ведь когда я стану вампиром, он будет меньше беспокоиться о моей сохранности.

Я валялась в постели и думала о нас с Калебом, вместо того, чтобы срываться и ехать к Еве, а ведь ночью я как раз думала о таком начале дня. Но теперь мне снова представилась возможность, хоть сколько-то времени уделить нашим с ним отношениям. Все как-то изменилось, мы начали часто ссориться, и инициатором была я, значит ли это что что-то идет не так? Раз я спорю и становлюсь раздражительной, значит, меня что-то не устраивает? Или его? Калеб старше, и разумнее, а я еще ребенок, как он часто говорит, и эта пропасть между нами остается, пока время для меня имеет тенденцию скоротечности. Я изменяюсь. Калеб прав, каждый день несет для меня изменения, но неужели они влияют на то, что я чувствую к нему? Нет, не может такого быть. Так как сильнее, чем сейчас, любить уже нельзя. Стоит просто вспомнить его лицо, и серые глаза и меня тут же обволакивает холод, и сердце бьется быстрее. Так в чем же дело? Что я делаю не так?

Может мне не стоит быть такой уж напористой, или наоборот стоит? В прошлом году все было для нас иначе: Калебу пришлось расстаться с одиночеством, и он очень легко сделал это ради меня, попрощался со своим честолюбием, а я избавилась от многих комплексов относительно себя. Но оставался еще один комплекс — самый главный, — я была слишком простой и серой по сравнению с ним. А в колледже было так много красивых девушек, зрелых, без глупых поступков, которых не нужно учить, как это быть взрослым. С любой такой Калебу должно быть легче, чем со мной.

Я перевернулась на живот и застонала в подушку. Ну что за мысли с утра? Это просто преступление так терроризировать свой разум. И стоит напомнить себе, что это Прат сеет такую неуверенность во мне. Он и его безответственные поступки портят не только мою жизнь, но и мои отношения с Калебом. И как бы ограничить это его дурное влияние на меня и Еву?

Время для рассуждений закончилось. Нужно было одеваться и ехать к подруге, а то чего доброго до нее сегодня доберутся или Прат или Грем. А я хотела бы поговорить с ней до того, как кто-то из них повлияет на нее морально.

Быстро умывшись, я вернулась в комнату и выглянула в окно. Похолодало значительно, но все еще можно было одеть юбку, да только колготы выбирать приходилось потеплее, так же как и свитер. Найдя серый свитер с замочком спереди, я надела голубую рубашку под него, и темно-синие колготы. Все это хорошо смотрелось с ботинками и кофейной курткой — подарком Самюель к приезду из Чикаго. Осмотрев шкаф, я поняла, что пора складывать вещи после беременности, и снова обновлять гардероб, хотя думаю, что после последнего раза, когда я брала с собой Бет и Еву, они уже не согласятся — я тогда хорошенько потрепала им нервы и дала нагрузку на ноги. И все же, кто еще поедет со мной за одеждой? На Самюель рассчитывать не стоило, она практически не выходила из дома, боясь, что Прат что-то натворит, пока ее не будет. Возможно, захочет Калеб, и я голосовала за этот вариант, но насколько я знала, он готовился к очередной выставке, и отрывался лишь на колледж и время, которое проведет со мной. Хотя стоило попробовать, потому что Калеб радовался иногда очень странным вещам, простым и обыденным для людей, и каким-то удивительно интересным для вампиров.

Я обрадовалась, когда поняла что одна дома. Записка на холодильнике гласила что: «Мы все уехали в Лутон (даже Прат!), вернемся к вечеру, не разбейте с Калебом еще одну машину. Любим тебя: мама, папа, Прат, Грем, Соня и Рики».

Так, так, так. Вот это уже интересно. С чего это вдруг они собрались в Лутон? И зачем вообще тащить с собой Прата и Грема, всем и так понятно, что у них сейчас территориальные распри! Тяжелое это дело делить живого человека. Но возможно я слишком подозрительна к родителям, и они просто хотят отдохнуть? Звучит правдоподобно, но почему, же мне не вериться?

Все это как-то дурно пахнет. Хотя так происходит всегда, когда приезжает Прат. Как говорил Ричард, он несет за собой трупный запах. И почему я уже так не волнуюсь когда думаю об этом. Кажется, я позволила всему идти своим чередом, и поняла, что не имею ни каких возможностей контролировать события.

Хотелось позвонить Калебу и выяснить ситуацию, но потом я отказалась от этой мысли. Да какие у меня собственно доводы, чтобы им не доверять? Мне не хотелось, чтобы Калеб думал обо мне плохо. Я хотела его сейчас просто увидеть. Почувствовать холод его тела, ощутить губы и гладкую кожу на своем лице. Вроде бы не так уж и много. Вчера мы странно расстались. Калеб поставил меня на ноги, и, чмокнув в нос, умчался прочь, и мне это напомнило события прошлой осени. Такое уже происходило тогда. Но в то время мы не были вместе, и поцелуев тоже не было, а просто глухое расставание около дома, или враждебные разговоры и взгляды. Впрочем, было весело. И ему и мне, и в то же время это было ужасно больно. Мне не хватает иногда наших ожесточенных разговоров, но ту боль я больше не готова почувствовать вновь. Когда я думала, что не нужна Калебу, жизнь шла странным чередованием, и убеждением себя думать о жизни и понимать что я продолжаю жить, даже не смотря на то, что мы не можем быть вместе.

Я вышла на улицу. Какая это благодать осень! Нет ничего прекрасней осени, особенно когда она, такая как сегодня: светит солнце, но не настолько сильно, чтобы моя семья где-то там, в Лутоне, отшатывалась от людей как от чумы. Листья шепчутся себе не деревьях, и некоторые из них опадают от резких порывов. И почему только говорят, что осенью все умирает, по моему нечто в воздухе говорит о жизни, о самом ее расцвете. Слышно как по улице разносятся разговоры, значит, сестры Стоутон выбрались на улицу и пошли проведать соседей, ну что ж, все-таки суббота, погода позволяет, да и что старушенциям сидеть дома, особенно если нет применения биноклю — мои-то все уехали! Впрочем, они не были так уж плохи, эти Адель и Генриетта, и малышей моих любили просто до умопомрачения. Я всегда мечтала о нормальных дедушках и бабушках, может они в некоторой степени восполнят для Сони и Рики эту роль. Трудно представить в роли дедушки и бабушки Самюель и Терцо при их-то внешности. Да и меня-то мамой не назовешь. Я действительно хорошо исполняла для них роль сестры, но любила намного больше, чем сестра, и Соня и Рики это чувствовали, не знаю только, замечала ли это Самюель. И все же я не мать. Мне трудно было взглянуть на это со всей серьезностью, так как самой мне было лишь 16 лет, но может со временем, что-либо измениться, только к тому времени и сами Рики и Соня, могут стать взрослыми.

Я не смела теперь сожалеть, что сделано, то сделано, и они официально являются детьми Самюель и Терцо, и оформить эти бумаги просила их именно я. Это была маленькая часть той благодарности, что я испытывала к свои родителям, и если бы не они, то Сони и Рики могло бы и не быть. Они по праву являются их родителями. А мне хватало того, что я часто провожу с ними время, и Калеб тоже их любит.

В гараже стояло две машины — моя и корвет Прата, значит, они уехали на машинах отца и Грема. И тут в моей голове родился очень плохой, но такой желанный поступок. Я прошла вдоль двухместного корвета Шевроле, ярко-синего, почти ультрамаринового цвета, и убедилась в том, что ключи оставлены в замке зажигания, дверца со стороны водителя открыта. А потом обернулась на свою машину, не менее изящную, но порядком поднадоевшую мне. А почему бы собственно не прокатится к Еве в такой машине?

Я юркнула в салон, и обрадовалась тому, что Прат не стал убирать крышу, так как я не знала бы как это сделать, а на улице не смотря на хорошую погоду, все же стояла осень. Завелась она сразу же и урчание мотора показалось мне похожим на котенка. По дороге к дому Евы, я заскочила в магазин, чтобы купить что-то съестное к чаю, или к завтраку, как уже решит Ева.

Но подъезжая к ее дому, я не остановилась, а поехала дальше — дом немного дальше Евиного привлекал меня куда сильнее. Я знала, что Калеб должен быть сейчас там, наверняка рисовать, и готовиться к своей выставке. Я не любила приходить к нему в такое время, потому что тогда я для него отступала на второй план, и в комнате существовал лишь мольберт с холстом и сам Калеб. Его отстраненность пугала меня, задевала, и причиняла некоторую боль, которую я могла сравнить только с прошлым годом, когда думала, что ничего для него не значу.

Во дворе Калеба царила тишина, именно такая как в маленьких провинциальных городишках, когда люди тихонько копошатся на своих огородиках, моют машину, или что хуже подглядывают за другими. Я постаралась, как можно громче хлопнуть дверцей машины, чтобы возвестить о своем приезде, но это не произвело должного впечатления на меня, хотя Калеб должен был услышать. Открыв своим ключом дверь, я прошла в прихожую. На тумбочке для ключей стояли свежие цветы, и я поежилась от их гипернатурального запаха и вида — мертвые цветы которые пока еще сохраняли свой живой вид.

В доме не было тихо, как я думала, наоборот звучала музыка, но на ее фоне четко выделялся голос Калеба — грубый, усталый, и что главное злой. Не спеша я продвигалась на его голос, не зная даже, что предполагаю увидеть. Раньше мне редко доводилось слышать такой тон в разговоре Калеба, и это немало меня удивило и обеспокоило. Я шла как можно тише, но тут Калеб замолк и тихо еще что-то сказав, поставил трубку.

Только я приблизилась к дверям гостиной, как он вырос в дверном проеме, загораживая мне вход.

— Так, так, а кто это у нас так тихо пришел? На тебя совсем не похоже, — Калеб сложил руки на груди, и весь его вид говорил вовсе не о злости, а о радости. Но почему-то он не сделал шаг, чтобы сократить между нами расстояние.

Смотря на его опьяняющее лицо, я медленно опустила на пол сумку, но она так и не успела коснуться земли — Калеб перехватил ее быстрее, чем луч света мог упасть на трепещущий листок. Так же быстро я была избавлена от куртки, и вот желанные руки обхватили меня сзади, и я прижалась к нему. Я боялась и жаждала всех тех чувств, что вызывал во мне Калеб — колени всегда подгибались, стоило мне оказаться возле него. А вот Калеб оставался спокойным, лишенным каких либо эмоций и вот это раздражало, больше чем Прат, и его шуточки.

— Не ожидал тебя так рано в гости, — прошептал мне он и сердце тошнотворно громко застучало. Я постаралась вздохнуть глубже, чтобы успокоиться, но мне это не удалось, так как дыхание мое не могло выровняться, пока губы Калеба скользили вниз по шее.

Так и начинались наши встречи — с того что я привыкала к нему, его обаянию, и подготавливала свое сердце к отчаянной попытке справиться со своими чувствами. Калеб действовал как ураган на все мои органы чувств — обоняние, слух, зрение, ощущения и даже вкус — его кожа имела восхитительный оттенок леса.

Я обернулась, и его руки позволили мне это сделать.

— Очень хотелось тебя увидеть. Но я тоже не ожидала столь теплого приема — думала, ты рисуешь.

Лицо Калеб сделалось виноватым, он знал, каким бывает, когда рисует, и ему не нравилось, как спокойно я к этому отношусь, ведь стоило мне потребовать, и он бы все оставил чтобы побыть рядом, а я наоборот давала волю его творчеству в ущерб своих ощущений. Он легонько провел пальцем по моей скуле, и мне показалось, это место на лице несколько одеревенело, словно он заставил кровь на некоторое мгновение обходить эту часть. И так его прикосновение дольше оставалось на моей коже.

— Почему не позвонила, я бы приехал. Твоих сегодня нет, могли бы пойти погулять?

— Вообще-то я ехала к Еве, и решила заехать и к тебе, меня беспокоит все то, что происходит, а ты не так уж много со мной об этом говоришь. — Я знала, что последние слова звучат как обвинение, но после того как Калеб согласился на близость со мной, я стала намного увереннее в себе, и могла позволить оттянуть этот момент, или начать разговор о том, что меня интересует не смотря на то, что Калеб наверняка увернется от него. Хотя он так со мной почти не поступал, я уже начала путать Калеба и Прата.

Калеб смотрел на меня, не скрывая лукавого и заинтересованного взгляда.

— Я все ждал, когда ты решишь поговорить о Еве, Прате и Греме, ты продержалась даже дольше, чем я предполагал.

— Значит, ты намерено молчал? — я тут же возмутилась. Можно подумать он не знает, как меня беспокоит сложившаяся ситуация. И особенно меня интересовало, все что связано с Патрицией, этот вопрос я пока что обходила стороной, зная, что, не смотря на слова Калеба будто бы ему все равно — это было не так. Мне хотелось дать ему время обдумать все, что он узнал от Прата, и уже тогда задавать вопросы.

Калеб, молча, повел меня на кухню — они с Гремом задались целью немного меня откормить, смеясь, что так я не смогу привлечь ни одного нормально вампира, предполагалось что Калеб очевидно не нормальный. Он тут же занялся чаем и бутербродами, и я поняла, как голодна. Он, не спеша, намазывал на хлеб сырную пасту, потом аккуратно уложил сверху резаные огурчики и ветчину. Наблюдая за ним, я силилась отгадать для чего все это. Либо он собирался с мыслями, что ни к чему хорошему не приведет, так как Калеб очень любил решать за меня, либо… я даже не могла придумать еще какой-нибудь причины, по которой Калеб молчит, и занимается одними бутербродами, вовсе не смотря на меня.

— Почему все так? — неожиданно даже для себя выдала я, но слов было не остановить, так же как и реакции Калеба на них.

Он медленно обернулся в мою сторону, прекрасно осознавая, что это не простые философствования, и даже если бы я попыталась его в этом разуверить, мне бы уже не удалось, как и спрятать с лица все то, что я хотела узнать. Глаза и подрагивающая улыбка все равно меня выдаст — мне ли не знать.

— Ты это о чем?

И тут меня прорвало. Не то чтобы я была не довольна нашими с ним отношениями, но постоянные умалчивания, решения вопросов без меня или за меня, и то, что иногда он вел себя со мной как с ребенком, наконец, сложились в один обильный поток.

— Обо всем! Почему ты мне ничего не рассказал о Патриции? А сейчас ты ведь стоишь и что-то для себя уже решаешь, и думаешь, как бы меня от этого оградить?! Мы совсем не говорили о ситуации с Евой, Пратом и Гремом! Но почему? Я теперь уже даже не могу уснуть спокойно, думаю, что же происходит. Что чувствует Грем? Что натворит Прат? А главное Ева — она молчит, ни о чем не рассказывает! И ты тоже!

Выдав эту фразу на одном дыхании, я замолчала, чтобы перевести дух. И тут же испугалась. Калеб стоял возле стола, руки опущены вдоль тела, на меня не смотрит, и видно как его мысли сменяют выражения лица. Я знала, к чему это ведет. Если Калеб сердит — то я услышу целую лекцию о том, что надо не забывать, что я еще не достаточно взрослая, чтобы разбираться во взрослых проблемах. А если нет…если нет, то я боялась узнать что скрывается за этим выражением лица — потому что в один миг оно стало глухое и потерянное, словно я ударила его. Что же я натворила?

— Ты считаешь, что я отношусь к тебе как ребенку?

Эти слова несколько позволили мне расслабиться. Калеб задвигался, поставив передо мной кружку с чаем и тарелку заполненную бутербродами, и я машинально начала есть. А что мне еще оставалось делать?

— Считаю. Это же очевидно. — я старалась сохранять видимое спокойствие. Хотя все в моей душе кричало о том, что я растеряна. — Ты всегда защищаешь меня от всего — нет места для ошибок или глупостей — ты просто ограничиваешь меня в этом. Не то чтобы это было плохо…и все же…

Калеб улыбнулся, печально и несколько обижено, и в тоже время я видела, что на него нисходит понимание.

— Знаешь, а ты ведь никогда не думала, что мне приходиться во многом тебя ограничивать не по собственной воле? Мне трудно, ведь твои родители просят оберегать тебя. Да я и сам не хочу, чтобы ты во многое впутывалась. Ну, зачем тебе лезть в отношения Евы с Гремом и Пратом? И в то же время я тебя понимаю — они, по крайней мере, двое, тоже мне близки. Если ты так хочешь — давай поговорим.

Я подмяла под себя ноги, удобнее устраиваясь в кресле, словно в гнезде. Так было с Калебом постоянно, стоило мне немного надавить, и он сдавался, причем без всяких ожесточенных битв, на которые я постоянно рассчитывала. Может я до сих пор не знала Калеба настолько хорошо, как бы хотелось? И вина ли в этом самого Калеба? Меня можно было обвинить в том, что я постоянно приписывала ему ужасные вещи, которые сама же и придумывала. Например, во многом ли меня ограничивал Калеб, или это я сама себя ограничивала? Вопрос как говорится на миллион.

— Давай, — тут же ухватилась я за представленную возможность. Сначала я хотела, чтобы мы пошли в его комнату, но в таком случае, я буду слишком близко к нему и вряд ли выложу то, что хочу сказать. Что и говорить — его глаза по-прежнему были тем мощным средством, которое заставляло меня забыть о существовании воздуха, и что мне время от времени все же стоит дышать. — Расскажи о Патриции.

Это была уже просьба, совершенно не похожая по тону на предыдущие мои слова.

Калеб отошел к окну, и свет бил теперь ему в спину, отчего я не могла видеть какие эмоции сейчас у него на лице. Калеб всегда умело скрывал от меня все что хотел, а я никогда не могла соврать ему или что-то скрыть. Так получалось совершенно невольно — его глаза были лучшим детектором правды и эмоций, которые действовали на меня безотказно. Хорошо только, что этого не знал сам Калеб.

Он уперся ладонями в подоконник и повернул лицо так, словно бы хотел из-за плеча увидеть двор, и так мне удалось выхватить несколько ожесточенную улыбку. В неизменных джинсах и темно-синей футболке, это был тот Калеб, с которым я познакомилась год назад. Красивый, мрачно-притягательный, против магнетизма, которого у меня не было оружия.

— Патриция почти ничего не написала о том, что с ней случилось в прошедшие годы. Написала где я могу ее найти, если захочу, так же о своей новой семье — всего лишь пару слов, но как я понял она достаточно обширная — семь человек, поверь это много. Думаю, у нее были какие-то проблемы, если она обзавелась таким выводком, иначе для чего создавать так много особей? Просила удержать Грема от последующих поисков ее. Хотя если бы она знала, как Грем принял эти известия, не просила бы. — лицо Калеба омрачила жестокая ухмылка, редко такую можно было увидеть на его лице. Это заставило задуматься над тем, а так ли Калеб всегда спокоен и уравновешен? Я просто редко видела Калеба жестоким и это меня удивило.

— И как он принял?

— Радостно, словно с него сняли отягощающее обязательство. Может я был не прав, и он давно ее не любил, и искал в силу привычки. А тут была Ева, и возможно она ему довольно давно нравиться… По крайней мере, теперь я готов в это поверить.

— А что на это сказал сам Грем? Что он говорил о Еве?

— Что ему очень не нравится, как Прат кружит вокруг нее. Но насколько я понял, Грем решил держать расстояние — ему кажется это не правильно давить на Еву, к тому же он не знает нравиться ли ей сам.

— Но ведь нравиться! Ты не мог ему этого сказать?!

— И выдать друга? Как то это не красиво, тебе не кажется? — Калеб рассмеялся моей горячности, и у меня тут же отлегло от сердца — Калеб снова мне улыбался. — Я пытался ему внушить, что стоит проявлять инициативу, но за 50 лет он полностью утратил способности к ухаживанию.

— Так давай я с ним поговорю? Ты его сын, а меня он не воспринимает в серьез!

— Да кто может не воспринимать тебя в серьез? Ты самая умная 16 летняя девушка, которую я когда-либо знал! И к тому же моя!

Он медленно пошел в обход стола, и честно говоря, его движения показались мне хищными, но глаза Калеба говорили об игривости. Я сорвалась с ног и побежала в направление его комнаты, но Калеб был быстрее и проворнее меня, и хотя честно пытался дать мне фору, слишком уж быстро догнал возле дверей в комнату. Что делать — таковы были его инстинкты!

Он подхватил меня на руки, точнее говоря, перехватил, и я даже не успела заметить, как вдруг оказалась на его руках. Мы кубарем ворвались в комнату-мастерскую, и от смеха я даже не могла разобрать, что он говорит.

Мы валялись на полу несколько минут, и я все еще приходила в себя от детской гонки устроенной Калебом. Быть ребенком в понимании Калеба, это оказывается не так плохо. Сердце понемногу вошло в нормальный ритм, и отдышка почти прошла, а Калеб лежал, вовсе не двигаясь, словно неживой, хотя о нем правильней сказать немертвый. Я бесцельно водила рукой вдоль его плеча.

— Я говорила, что люблю тебя?

— Сегодня еще нет, — мягко ответил Калеб. Когда мы говорили о наших чувствах, его лицо всегда смягчалось.

— Тогда я люблю тебя. — я улыбнулась в ответ, в его глазах зажглись знакомые мерцающие искры. — Ты еще помнишь о своих словах о Единении?

— Как я могу забыть, тогда мы поссорились, — Калеб огорчился, но всего на мгновение, и, придвинувшись ко мне, уткнулся лицом между моим плечом и подбородком. — Я и дальше думаю о том, что между нами не просто любовь.

— Я знаю…точнее говоря, я понимаю это теперь намного лучше, чем раньше, чем в прошлом году.

— Я хотел бы в это верить, просто пока что ты такая маленькая…наивная, слово любовь тебе ближе.

— Ты хочешь сказать пока я еще человек?

Эти слова заставили Калеба посмотреть мне в глаза.

— Да, пока ты еще человек, тобой все воспринимается по-другому, и я никак не могу понять, почему ты выбрала меня.

Ну, зато я могла понять, как и множество других девушек.

— Об этом мы тоже никогда толком не говорили.

— О чем? О том, почему ты выбрала меня?

Я осуждающе посмотрела на Калеба.

— Нет, о том, когда я перестану быть человеком.

— Я ждал, когда ты сама захочешь поговорить. Мне все кажется, что это именно я толкаю тебя на этот шаг.

Вот так всегда. Калеб вечно видит только какую-то свою вину.

— Нет, не ты всему виной, и сам прекрасно знаешь, это желание довольно таки старое. Просто разве тебе не интересно, что я думаю на этот счет?

Калеб наклонился над моим лицом и принялся рассматривать так, будто бы видит впервые. Я смутилась под таким взглядом. Мне все казалось, что он когда-нибудь разглядит всю мою неприглядность и серость.

— Меня интересует все, что касается тебя. И особенно этот вопрос меня интересует больше остального, пока что.

— И тогда какие твои варианты?

— Не думаю, что хочу гадать по этому поводу.

— Хорошо. Я думаю, к годам девятнадцати я буду достаточно взрослой, чтобы принимать такие решения.

— Три года быстро пролетят, — это все что сказал мне Калеб. И я так и не поняла, что он имел ввиду.

— Думаю нужно наведаться к Еве, — спустя довольно много времени сказала я. Калеб не отвечая, поднял меня на ноги и поправил одежду и волосы, словно мы лежали не на чистом полу, а на сухой траве.

— Пойти с тобой?

Он держал меня за плечи, и смотрел мне в глаза, можно подумать я бы отказалась от его компании, если бы мне не нужно было поговорить с Евой наедине.

— Нет. Но скажи мне еще раз, Грем хоть что-то говорил о Еве?

Калеб вздохнул, от чего мое сердце затрепетало быстро-быстро, его глаза налились странной тяжестью и темнотой, он не очень хотел говорить о Греме и Еве, возможно сейчас Калеб хотел бы просто побыть со мной — но меня было уже не остановить, и он это знал. Я решилась ввязаться в этот треугольник, и хоть что-то изменить — Калеб решил не мешать.

— Со мной нет — она ведь мой друг, а он мой отец, который еще недавно искал Патрицию, как помешанный, ему неловко — и я сомневаюсь, что он и сам готов признать то, что Ева ему нужна. Рейн пойми, с Гремом в некоторой степени, труднее даже чем с Пратом — он замкнутый, не смотря на его веселость и добрый нрав.

— Да уж, я заметила. Странно, что они с Евой вообще друг другу понравились.

Я стояла будто на распутье — с одной стороны, я чувствовала, что не имею права диктовать что-то Грему, или распытывать его о Еве, а с другой стороны, понимала, что его бездеятельность толкает Еву в объятья Прата — и это будет просто ужасно. Мне ни в коем случае нельзя сидеть, сложа руки. Как же они меня все достали! Калеб мне сочувствовал, но не собирался подаваться моим провокациям — и решил предоставить им троим решать самим, зато Калеб не мешал мне лезть в это дело. В очередной раз, посмотрев в серебристо-серые глаза, я хотела было плюнуть на всех и остаться сегодня с ним. А вот совесть не позволяла мне этого сделать — я в некотором смысле была ответственна за Прата.

— Я вернусь вечером, — обратилась к нему я, а Калеб просто кивнул. Он не собирался меня останавливать, и все же ему было неприятно, что я сейчас ухожу. Да уж — мы могли провести целый день вдвоем, а я меняю это на разборки между членами своей семьи и друзьями.

Поцеловал он меня почти холодно, совсем как добрый знакомый, и я ушла из его дома с чувством неудовлетворенности, словно меня лишили чего-то драгоценного. Так что теперь Ева просто обязана отвечать на мои вопросы кристально чисто!

Я завалилась в дом Евы без стука, почему-то для меня это стало нормой. А может я так поступала, потому что так же делала Бет. В доме пахло свежей выпечкой… и просто уютом. Повсюду царил порядок, и тот английский дух, который можно было увидеть в старых английских фильмах. Все это дерево, украшающее панели, а не защищающее стены, отполированное временем и теплом от камина в зимние вечера. На стенах поверх панелей висели фарфоровые тарелочки, но без кошек, а с видами городов, кружевные салфетки на подголовниках, и старинное серебро на столике, говорящее намного больше о своих хозяевах, чем они могли бы подумать. Дом Евы представлял собой уют и традиции старого семейства, но вовсе не чопорного. Несколько книг в потрепанной оправе оставленные бабушкой Евы, лежали там уже довольно давно. Гостиная пустовала, но с кухни доносились звуки работы, сопровождающиеся пыхтениями и тихими разговорами Евы, очевидно с самой же собой, так как на улице нигде не было видно велосипеда бабушки Евы. Тихая монотонная музыка, доносящаяся со старого радиоприемника, с неизменимым звуком сочилась и дополняла общую обстановку — вот за что я любила дом Евы — там никогда ничего не менялось. Все оставалось как всегда. Мне этого сейчас очень не хватало, после того как много всего произошло в моей жизни.

— Я принесла печенье. — мои негромкие слова заставили Еву подскочить на месте и она чудом не уронила противень с кексами на пол.

— Да что это такое с вами — подкрадываетесь все как призраки! — в сердцах вскрикнула Ева, и тут же сунула в рот палец — видимо обожглась, когда я неожиданно нагрянула.

— Ты о чем? То как я хлопнула дверью, могло бы и мертвого разбудить.

Ева досадливо скривилась. Она изменилась за последнее время, и это были единственные изменения, которые мне нравились. Ева значительно похудела — не знаю было ли это вызвано их треугольником с моим дядей и Гремом, или просто Ева решила поменять имидж. Но ей очень шло — лицо стало тоньше, и на нем почти как на картинке сверкали зеленые глаза, обрамленные темной бахромой ресниц. Кожа светилась, словно никогда не знала прикосновения солнечных лучей, а волосы — волосы как всегда безупречной густой волной спускались почти до самой талии — мед и полированное дерево, все это сплеталось в ее волосах. Разве стоило удивляться, что даже Прат оценил ее внешность, она была безупречна. Не удивительно, почему Бет так ревновала в последнее время меня к Еве — Ева стала красивее ее, за нее боролись мужчины, и я к тому же много времени в разговорах с Бет уделяла Еве. Не могла же я так просто объяснить Бет, почему волнуюсь за Еву, и меня это тревожило.

— Да уж, прости. Наверное, я слишком увлеклась этими кексами.

Я села за старый дубовый стол, поверхность которого была сильно исперещена глубокими бороздами, и все же оставалась чистой, неизменно чистой, но давно уже не гладкой, как в начале своего существования. По нему разводами была рассыпана мука, и лежало несколько скорлупок от яиц — Ева готовила, и об этом на кухне говорило многое. Например, и сама Ева, чей передник весь усеяли комки теста и повидла. Картинка уюта и покоя. Картинка-мечта. И о ней сейчас мечтали двое. И именно потому я тут.

— Так как на счет печенья и чая? Мне нужно с тобой поговорить.

Ева ответила мне печальным взглядом. Разговоры это было не то, что она сейчас хотела, но мое лицо говорило об упрямом желании именно поговорить.

— Я догадывалась, что скоро начнутся разговоры. Прат меня предупредил.

Со свистом втянув в себя воздух, я еле удержалась, чтобы не сказать что-нибудь эдакого про Прата. Вот гад, все-таки придумал, как бы меня устранить, видимо наплел ей с три короба, что я захочу их разлучить или еще что-либо такое животрепещущее. Мне вовсе не понравилась та роль, что мне отвел во всей этой истории Прат — и нужно будет с ним еще поквитаться.

— Как интересно! Сначала чай — а потом разговор.

Но так не получилось — Ева сама начала рассказывать первая, видимо ей действительно нужно было с кем-то поделиться тем, что происходит, но до сих пор она и сама об этом не догадывалась.

— Ты знаешь, Прат ведь мне сначала вовсе не понравился — такой заносчивый, лебезит с Сеттервин, косо смотрит на Калеба,…а потом я случайно встретила его в Лутоне.

Я не удержалась и хмыкнула. Ева покраснела под моим взглядом. Неужели она такая глупая, что поверила будто бы случайно?

— Ну, хорошо, я тут же поняла что не случайно, но он был мил, сводил меня в местное кафе. Даже не помню, когда в последний раз чувствовала себя так хорошо в компании мужчины!

— В ту неделю, когда нас не было с Калебом, — напомнила я ей.

Ева в этот раз стала просто пунцовой и на ее лице я увидела следы подавляемого горя. Я почувствовала себя виноватой. Да кто я такая чтобы лезть ей в душу? Я ужаснулась самой же себе.

— Прости, это конечно не мое дело, просто ты не знаешь Прата…он хищник…его интересует процесс охоты, игра, и главное — соперник! Что же ты делаешь, ты же любишь Грема!

Она покраснела, смутилась и торопливо продолжила:

— Да, я люблю Грема, но мне нравиться и Прат. И что теперь делать? В прошлом году я не была нужна никому. А сегодня через меня сорятся сразу же двое прекрасных мужчин.

Я непонимающе покачала головой. Что-то в ее словах меня задело.

— Ты что заставляешь таким способом ревновать Грема?! — я была так удивленна, что у меня больше не нашлось слов, чтобы сказать еще что-то Еве. Я смотрела во все глаза на нее — моего старого хорошо друга, скромного и надежного, всегда в себе, всегда спокойную, и вдруг поняла, как же я ее недооценивала.

— Прошу не смотри на меня так, — простонала Еву, — словно я какая-то мошенница. Неужели я такой плохой человек?

Я улыбнулась. Глупо, словно мне только что выдали метлу и попросили идти летом выгребать снег.

— Да нет, наоборот, я восхищаюсь! Я-то думала…

Я затихла. Ну что я могла сказать Еве. Я просто посчитала ее глупой и наивной, а она оказалась намного прозорливее.

— Просто, в любом случае, что бы там не придумала, я хочу, чтобы ты знала каков Прат на самом деле. Ему нельзя верить, чтобы он тебе не плел. Прат никогда никого не любил…ну кроме нас. Девушки для него просто пушечное мясо.

— Это я поняла с самого начала. И он, как и ты, кстати, подумал обо мне — какая несмышленая, вполне, можно обкрутить ее вокруг пальца! Просто я заметила, что Грем реагирует около него очень…

— Агрессивно, — подсказала я, и Ева, пожав плечами, утвердительно качнула головой.

— Да, вот именно. Пока вы были в Чикаго, Грем конечно проявлял ко мне внимание, но не настолько, чтобы я могла решить, что для меня что-то изменилось. А теперь все по-другому. Вчера Грем был в Лутоне, и приехал так же Прат! — глаза Евы загорелись триумфом, — знаю не красиво так радоваться, я понимаю, что вношу разброд в вашу семью, но, по крайней мере, я теперь знаю что для меня не все потеряно. Хотя после вчерашнего…

Закипел чайник, и Ева занялась чаем, поэтому на несколько минут ее лицо было от меня отвернуто, я не могла видеть его и потому не знала, о чем она сейчас думает. И почему я раньше не понимала, какая Ева — она ведь боец, просто у нее тактика совершенно другая, чем у меня. В прошлом году, после признаний Калеба «У Терри», я нашла в себе силы поехать к нему — я действовала импульсивно, почти агрессивно. А Ева, она выжидала, толкала Грема на то, чтобы он сделал хоть что-то, чтобы показал свои истинные чувства.

— Тогда рассказывай все по порядку — я хочу знать все до малейших деталей! — мне стоило поучиться у Евы.

Ева задумчиво закусила губу, того естественного розового цвета, что стараются добиться все владельцы косметических компаний. Отпив немного из своей кружки чая с бергамотом (я такой не любила, и немного морщилась, когда до меня долетал этот запах), она постучала ногтями по кружке. В доме пробило 3 часа дня — у нас было еще море времени, Калеб не ждал меня раньше темноты, а ее бабушка, если уж шла по своим делам, то на целый день.

— В тот вечер, когда вы приехали, и мы все сидели у вас в гостиной, все и началось. Сначала я совершенно не обращала внимания на Прата, он был поглощен Сеттервин, или точнее, она поглотила его своим вниманием. Твои родители говорили с Калебом, Бет и Теренс игрались с Соней и Рики. Мы сидели с Гремом почти рядом, но он вовсе перестал меня замечать, стоило нам переступить порог вашего дома. Я что-то у него спросила, и он ответил, но это уже не был тот Грем, что на протяжении всей недели — передо мной вновь сидел папа Калеба. Представь мое состояние! Целую неделю, я была почти уверена, что все налаживается, и идет к тому, что он поймет как, я нравлюсь ему — а теперь никакой реакции. От нечего делать я стала прислушиваться к разговору Сеттервин и Прата, и что-то добавила от себя. Тогда-то Прат и посмотрел на меня впервые с долей интереса. А что самое главное — это заметил Грем. Я даже сначала и не поняла, какие это перспективы вырисовывает для меня, пока вы с Калебом не исчезли на кухне и за вами не поплелся Прат. Грем сидел мрачнее тучи, даже отвернулся от меня, и мне стало обидно. Поэтому, когда в комнате появился Прат с подносом, я подскочила чтобы помочь ему.

Ева перевела дыхание, и глаза ее наполнились воспоминаниями, которые я видеть не могла, зато о которых могла услышать.

— Я случайно коснулась руки Прата, и тот сказал что-то о моей коже, будто бы она самое мягкое, что он в своей жизни ощущал. Это было сказано так тихо, почти у самого моего уха, но Грем, одарил меня таким взглядом, когда я возвращалась на место, будто бы я только что утопила котенка. Честное слово, мне даже показалось, что его глаза почернели, он весь побледнел, даже больше чем всегда, его лицо как-то заострилось, а губы…стали плотно сжатыми и будто бы вовсе обескровленными. Я… — Ева подняла на меня удивленные глаза, — ты, наверное, решишь, что я свихнулась, но меня ужасно напугал вид Грема. Но он отвернулся, а потом и вовсе встал и подошел к окну. Видела бы ты это — картинка из фильмов про нацистов — руки за спиной, осанка прямая, ноги по шву. А Прат, он, кажется, в одно мгновение повеселел раза в два. И я поняла что происходит! Грем ревновал!!! А Прат, тщательно собирался этим воспользоваться. По-моему он получал от этого удовольствие, и честно говоря, меня это до сих пор удивляет — ты же говорила, что они давние бизнес-партнеры?

Я говорила? Черт, действительно говорила! Наше извечное вранье начало давать корни.

— Да, ну знаешь видимо конкуренция и делает их такими работоспособными.

Ева ничего не ответила, видимо посчитав такой ответ приемлемым. И продолжила повествование дальше.

— Потом эта сцена на ступеньках, когда один не давал прохода другому, и я зажатая между ними. Думала, что так себя ведут дети, а тут они — взрослые, красивые мужчины…было чему удивиться. Потом ты предложила Грему меня отвезти, он согласился, но по дороге домой, у меня складывалось впечатление, что меня ему навязали. Сидел хмурый, сжимал руль, словно представляя шею Прата. Знаешь… — Ева вновь смутилась, и меня это обеспокоило. Оказывается, Ева многое замечала, — в тот вечер я поняла, что несколько его идеализировала и представляла в неверном свете, думая, что он спокойный, не конфликтный человек. Оказалось в нем много всего скрыто. Так много чувств, которых я раньше не замечала, может по своей слепости или влюбленности. Просто Грем, всегда казался, простым, мирным, спокойным…в общем не похожим на героев книг или фильмов, а теперь он для меня открылся с другой стороны.

Я молчала, давая Еве собраться с мыслями, может ей и казалось, что она не может выразить то, что чувствует, но я и так поняла о чем она. Теперь Ева почувствовала скрытую опасность сущности Грема. Раньше она ее не замечала, но его обманчивое спокойствие было просто хорошей маскировкой личины зверя. Подумав о том, что если Ева и Грем действительно решаться быть вместе, встанет вопрос о том, что она человек, и к тому же человек без того особого запаха крови, который выделяет людей из толпы, для вампиров. Она не могла быть обращена просто так, для этого нужно разрешение Главной семьи. И Бесстрастные могут этого не позволить. Или и того хуже — Ева и сама не захочет становиться…чудовищем. Да уж, это именно то слово, что будет предполагать она — вегетарианец.

Я думала что разобравшись в их отношениях устраню все проблемы, но проблемы лишь начнутся, в зависимости от того кого она выберет. Просто оставался такой шанс, что Грем не посмеет стать счастливым, и потому откажется от нее. И Ева выберет Прата. А Прат, насколько хорошо я его знала, долго не удержится около одного человека. И если так подумать, для меня и для моей семьи это будет хорошо — Ева пострадает некоторое время, но тайна нашей семьи не выйдет за рамки нашей же семьи. Всегда опасно посвящать во все это людей со стороны.

Но Ева не заметила, как я посерьезнела. Чай был выпит и, готовя еще одну порцию, она рассказывала далее, о том, что еще час назад я так жаждала знать.

Печенье, так расхваленное продавщицей в мини-маркете, было сырым и слишком сладким. А вот кексы Евы я не стала даже и пробовать — пекла она ужасно, и это была критика не только друга, но и человека который постоянно пек, когда еще жил в Чикаго. Хорошо, что я додумалась купить еще и зефир, он позволял держать мой рот закрытым, или открывать его только для того чтобы откусить кусок зефира.

— Короче в тот вечер, Грем подвез меня к дому, культурно помог мне выйти из машины, но так не сказал, ни слова. Я всю ночь ворочалась, не могла уснуть, чувствуя, что мое поведение сдвинуло какой-то лед, но только в которую сторону. Боялась, что оттолкнула Грема. На следующий день я ехала в колледж, как на каторгу — все посерело, утратило смысл, я снова задумалась о твоих словах, что мне лучше всего было уехать подальше отсюда. Но представь мое удивление, когда в колледже меня ждал Прат. Можешь представить, как на меня смотрели девчонки — с завистью, и это на меня-то!

Ну, то, что на нее смотрели с завистью, я себе представить могла. Ева даже в простом шерстяном свитере и старых потертых джинсах выглядела красивой. Я могла себе только воображать какой она могла бы быть — стань Ева вампиром. Думаю, Самюель пришлось бы очень поволноваться, что она будет не самой красивой среди их племени.

— Он несколько поднял мое настроение, а вечером — о чудо! — к нам домой пришел Грем. Я стояла в дверях, ожидая, что он скажет — его глаза так сияли, он улыбался. И тут вдруг Грема словно подменили — потемнел так же как в тот вечер у вас дома, и сказал нечто такое, что заставило меня неописуемо удивиться: «Прат. Ты была сегодня с Пратом?». Я не знаю с чего он это взял и неожиданно…

Ева не просто покраснела, она умолкла, и по ее бледному лицу пошли пунцовые пятна, такие, когда человек одновременно сердиться, стесняется, и отчаянно пытается совладать с собой.

Я даже подалась вперед к ней, понимая, что сейчас будет что-то очень интересное. У меня было такое впечатление, что я слушаю не о Греме, а о ком-то совершенно не знакомом.

— Он оказался около меня…очень близко…ну ты понимаешь, — слова давались Еве с трудом, и я ее понимала, есть вещи, которыми делиться определенно трудно. И в то же время очень хочется, чтобы еще кто-нибудь знал, что такое происходило именно с тобой. Например, я всегда хотела рассказать кому-нибудь о ночи «У Терри», но не могла, так как там были вещи, которые я хотела оставить только своей собственностью.

— Притянул к себе…наклонился к губам, и я надеялась, что последует поцелуй. Но Грем…он просто принюхался к моим губам! Ты себе представляешь! И заявил, словно обвинение: «По крайней мере, ты с ним не целовалась». Не знала, что можно получить пощечину словами, но это было именно так! Это было ужасно. И Грем больше ничего не говоря, просто выпустил меня, и быстро вскочив машину, убрался прочь. — Ева, словно не верила. Что такое произошло именно с ней, откинулась назад на стульчик и созерцала края своей кружки. — Будто бы он мог почувствовать, целовал меня Прат или нет.

— А он вообще тебя целовал? — осторожно поинтересовалась я.

И ответом мне были два красных пятна яростно набегающих на бледные щеки.

— Вот после этого я и позволила Прату поцеловать себя, и не смей меня винить!

— Ты хочешь сказать, что ты сама себя обвиняешь?

Несколько мгновений мы мерились с Евой твердыми взглядами, которого, я никогда не видела у нее, но тут Ева обмякла и заплакала. Да уж. Такого я не ожидала. Мне почти не приходилось видеть ее плачущей. Да вроде бы на моем веку такого никогда и не было. Но я знала, в чем дело. Они двое изматывали ее. Они не позволяли ей вздохнуть и расслабиться вот уже на протяжении трех недель. Почему я тянула так долго — нужно обязательно поговорить с Гремом. Но сделать это необходимо очень осторожно. Что я, в самом деле, знала о Греме — ко мне он относится как к ребенку, подростку, и вряд ли будет слушать.

— Конечно, а как иначе, кажется, я его оттолкнула. Прат бывал у меня на протяжении почти каждого дня в колледже — ходил на ленч, даже гулял за руку, целовал, и все это время я думала о Греме. И вчера он появился в колледже! Мы только вернулись из города — смотрю, стоит машина, такая знакомая. Смутно знакомая, но ее я давно не видела, — и тут я заметила в стороне Грема. С какой он ненавистью смотрел на нас! на меня! Подошел к нам, и даже на меня не смотрел больше, словно меня нет. Словно я пустое место! И говорил лишь с Пратом, да и то в стороне, даже не ответил, когда я поздоровалась. И после этого они ушли вдвоем — наверное, какие-то дела с бизнесом. Но Прат тоже ничего не объяснил. А хуже всего… — вот теперь я увидела, что это такое когда человек ненавидит себя. Еве было противно, она себя проклинала. Подняв на меня заплаканные глаза, Ева сказала пустым голосом, словно признавалась в убийстве, — Прат поцеловал меня — на глазах у Грема.

Я тихо выдохнула. Потому что это было очень плохо. Просто ужасно. Грему, если он, хоть в половину, такой как Калеб, тяжело простить такое. Гроверы они ревнивы. Они собственники. Калеб ужасно ревнив. И Грем, должен быть таким же. Я не могла сказать Еве — о, да не переживай все утрясется. Потому что так не будет. Нужно срочно что-то с этим делать. Или Ева просто скоро свихнется от горя, или же они сведут ее с ума!

— И?

— И после этого они ушли, Грем так ничего не сказал.

Они ушли, — повторила я про себя, словно так и не поняла этой фразы. А сегодня они уехали в город, с моими родители и детьми. Что же такое происходит? Кажется у них какие-то дела, и как я понимаю, там замешаны они все, а я не в курсе. Когда я пришла к Калебу, он с кем-то говорил по телефону, а я даже не поинтересовалась, потому что была так рада его видеть, да и он сбил меня с мыслей, и так не позволил войти в гостиную. С чем же это связано?

— Что же мне делать, Рейн?

Ева была в отчаянии. Не мудрено, почему она занялась сегодня выпечкой, это позволяло ни о чем не думать. И я сама не знала, что же ей теперь делать. Мои мысли были заняты развязыванием другой задачи. Наконец мои смутные подозрения, что снедали меня в последнее время, обрели более четкую форму. Я чувствовала. Просто ощущала кожей, что что-то назревает, и связано оно не только с Евой и ее душевными проблемами. Моя семья скрывала от меня нечто серьезное, что творилось вокруг нас. Но что?

— Не торопись. Это главное. Давай посмотрим, что будет сегодня.

— А что такое сегодня?

— Сегодня ты идешь ко мне в гости, Бет тоже придет, если конечно ничего не измениться в ее планах.

Мучительно кусая губу, Ева смотрела на меня и раздумывала.

— Они ведь двое будут сегодня, — наконец выдала она. Я кивнула.

— Ты не сможешь скрываться или не приходить ко мне. Надо встречать проблему лицом к лицу.

— Тогда хорошо. Постараюсь придти к восьми.

На этом мы и разошлись. Я ехала к Калебу в тяжелой задумчивости. Как я вошла к нему, и целовала ли, даже не помню. Вдруг я очнулась сидящей на диване, а он сидел напротив.

— Что случилось? — Калеб был явно обеспокоен. На мгновение лицо Калеба, его мягкий голос и глаза, смотрящие на меня, отодвинули на задний план все тревоги. Я улыбнулась ему. Я всегда улыбалась ему одному, так как теперь.

— Все в порядке.

Я пересела ему на колени, но Калеб так и не расслабился, если только немного посуровел, зато его руки обняли меня, и мне стало намного лучше. Около него все становилось лучше и красочней, даже я. Разве можно поверить, что мой Калеб это тот же парень что последних пятьдесят лет только тем и занимался, что бросал влюбленных в него девушек?

Взяв его лицо в ладони, я нежно притянуло его ближе, и поцеловала, так как любил это делать он, поочередно каждое веко, а потом уже губы. Шелковистые, мягкие, едва-едва теплые. Глаза Калеба темнели с каждым днем, но вокруг зрачка еще оставалось место для серебристости.

— Когда вы идете на охоту?

Он продолжал внимательно на меня смотреть, согревая своим взглядом.

— Хотели сегодня, после того как уйдут Бет и Теренс.

— И Ева, — автоматически добавила я. Калеб посерьезнел.

— Рейн, скажи, зачем ты так делаешь?

Я улыбнулась, думая, что он так шутит.

— Как? — удивилась я.

— Зачем пытаешься контролировать чужие судьбы?

Я была ошарашена. Калеб говорил странные вещи. И вовсе не шутил.

— О чем это ты?

Он замолчал, разглядывая меня, словно увидев впервые. Он задумался, всего лишь на миг, но его глаза расширились, в удивлении.

— Знаешь, наконец-то я понял, — будто бы разгадал загадку века, выдал мне Калеб. — Ты ведь знаешь, что вампиры не всесильны?

— Конечно же, знаю, — я не понимала, к чему он ведет. Это казалось смешным, и все же таковым не было, почему-то я поняла, что Калебу сейчас не до шуток.

— А понимаешь ли ты, что даже со своим странным…даром, ты все еще не вампир?

Я молчала. Логика Калеба все еще не складывалась в четкую картинку.

Он тяжело выдохнул.

— Ты проводишь для себя аналогию с вампирами. Ты не вампир, ты человек, но будь ты вампиром, все равно не имеешь права лезть в чужие отношения. Твое внимание еще больше подстегивает Прата мешать отцу и Еве, ты не всесильна. Даже не смотря на твою уникальность.

Пусть это говорилось мягким вкрадчивым голосом, но его слова задевали меня и обижали. Я как вихрь сорвалась с его колен, но Калеб даже не стал меня удерживать. Он просто наблюдал за мной со спокойствием, присущим родителями, с хлопотными детьми.

— Я не провожу для себя никаких аналогий!

— Да нет, проводишь. На тебя плохо влияет наше окружение. Ты начинаешь забывать, что ты пока что всего лишь человек.

Я застыла. Злость приобрела совсем другое направление и поведение. Я смотрела на него, а слова расплывались по крови отравляющим ядом.

— Всего лишь человек? Да ты прав, я всего лишь человек.

И не задумываясь, что делаю, я рванулась прочь из дома. Калеб выскочил за мной на улицу. Но что он кричит, я не слышала. Пелена слез застлала не только мои глаза. Но видимо и лишила способности слышать.

Я ехала, не разбирая дороги, и резко остановилась на проселочной дороге, разбитой и не ухоженной, а за ней виднелись поля соседней деревни. Как же далеко я заехала? Плакала я не долго, пока не поняла что Калеб прав. Прав, как всегда, и эта мысль неприятно меня поразила. Ведь я была стопроцентно уверена, что могу разобраться в отношениях Прата-Евы-Грема. Поэтому я была так резка с Пратом. Так настойчива с Евой, и на последок оставляла Грема, как самый сложный элемент пазла. Словно, они были моими детьми, которых я учила правилам своей игры в любовь. Нет Прат! Оставь, не играйся с этим, это не твое. Ай-я-яй Ева, как не хорошо играться двумя игрушками одновременно. Ну что Грем, ты решил, будешь ты играть с этой игрушкой или нет?! Я вела себя не очень то и по-дружески. Я лезла во все это, считая, что имею право. Но имела ли я его?

Не знаю, когда, и как, но в машине появился Калеб. Я не могла смотреть на него. Мне было одновременно стыдно, и в то же время я помнила те слова, что он сказал мне: «всего лишь человек».

Будто бы прочитав мои мысли, заговорил Калеб. Не настойчиво, тихо и оттого мне стало еще горше.

— Ты не так меня поняла. Всего лишь человек, а не Судьба — у тебя нет такого права. Чтобы решать за кого-то. Они должны решить все сами.

Я в очередной раз не так интерпретировала его слова. А все лишь потому, что в душе всегда ждала их от Калеба. Словно просила сделать его какой-нибудь подлый поступок, и не казаться на его фоне серостью. Я действительно всего лишь человек. Так что же ждать от меня?

Пошел дождь, а я так и лежала, уткнувшись в свои руки на руле. Калеб молчал, просто давая мне время. Вечерело. Слышно было, как где-то далеко над полями с неудовольствием кричат какие-то птицы, сетуя на дождь. А сил поднять лицо не было. Что же я творила с нами? Постоянно подвергаю оценке его действия, а сама то? И как он может все это терпеть?

— В этом не ты виновата. А твое окружение. Мы делаем тебя беззащитной перед соблазном быть сильной и вечной, в то же время, ты остаешься так невинна…как мне хочется продлить это твое состояние души.…чтобы ты долго оставалась невинна и чиста. Ведь мы убийцы, нам нет прощения. И как хорошо иметь свой луч света в кромешной темноте, потому я так боюсь этих твоих желаний манипулировать людьми.

Какой же я луч света? Я луч разрушений. И воплощение ужасного характера и эгоизма.

— Ты должен понимать, что я не со зла…

— Понимаю. Это я погорячился, и ты ни в чем не виновата. Подросткам свойственно верить, что они могут изменить мир, и как бы я не хотел считать тебя взрослой, ты остаешься еще слишком юной, чтобы перестать быть максималисткой.

Немного обидно, и все же лучше чем можно было ожидать. И все же это не то, что я бы хотела услышать в данный миг.

Вместо слов ко мне протянулись его руки. Он ловко и легко отстегнул ремень безопасности. Одновременно перетягивая к себе на колени…словно ребенка. А я была не против. Я была немного напугана его словами, будто бы я начинаю забывать, что все еще человек, но в его руках страхи меркли.

— Поцелуй меня, — я не смело подняла голову навстречу его лицу.

Калеб секунду, долгую мучительную секунду рассматривал меня.

— Знаешь в чем твое преимущество надо мной?

— В чем?

— Тебе никогда не стоит просить меня о поцелуях, они всегда твои. Когда ты пожелаешь.

Я замерла, задумавшись на миг, а может это как раз тот Раз, когда мы можем сблизиться? Но его темные глаза заставили отказаться меня от такой соблазнительной мысли. И я сама притянула его лицо и поцеловала. Это ведь мое преимущество. Но разве у Калеба его нет?