"Меч судьбы" - читать интересную книгу автора (Скороходова Татьяна Николаевна)

Глава 18 В которой Вейр узнает, что не все колдунам масленица

К вечеру резко похолодало. Сырость пробирала до костей. Туман змеиными кольцами вился на ветвях, стлался по земле, окутывая лес серой мглой. От унылого карканья вороньих стай хотелось взвыть. Десять дней. Десять ночей. Заброшенный тракт, поражавший количеством ям, вконец размок от дождя. Мы держали путь к северной башне. Последний оплот жизни на границе с царством льда и смерти. Хутора и крошечные поселения с нехитрыми радостями вроде баньки и пуховых перин остались далеко позади. Я мужественно пресекала мысли о горячей воде и теплом рушнике, пахнущем лавандой. И без того тошно. Вейр с Ольгой отсутствие удобств переносили на диво легко. Аристократической выдержке можно только позавидовать. С каменным лицом делать вид, что от тебя пахнет розами, а не лошадиным потом — это требовало воистину королевского достоинства. На солнце пятен не видно. Мы с Лидой мраморными ваннами с горячей водой похвастаться, конечно, не могли, но ежедневные обтирания и банька раз в неделю приучили меня к чистоте. И не только банька. Тетка, раз увидав, как я грязными руками после прополки огорода перевязываю рану сверзившемуся с дерева мальчонке, молча отогнала меня прочь. А потом так выдрала хворостиной, что и теперь при взгляде на черные ногти моя пострадавшая часть тела начинала гореть огнем, словно выпороли меня только вчера, а не много лет тому назад. Я вздохнула. Покидать родные стены нам надолго нужды не было. Миргород небольшой городок, и мы без труда могли добраться до болящих. А батюшка-лес, щедро одаривающий травами, кореньями, грибами и ягодой, всегда был рядом. Поэтому тяготы долгого конного перехода я переносила, по собственному разумению, как подобает настоящим героям-стоикам.

Лошади нехотя месили грязь, словно понимали, что каждый шаг приближал к Хладному лесу. Шеда из белоснежной красавицы превратилась в бледную моль, а вороная Вейра показывала норов всякий раз, когда колдун торопил кобылку. Лишь неунывающий Север бежал так, словно под копытами была крепкая, сухая земля, а не грязь по колено. Глубину месива я измерила лично, когда Север сменил облик и драпанул в небольшой соснячок, заинтересовавшись мелькнувшей тенью.

Я поднялась, осмотрела плащ, сапоги, бросила взгляд на сумки, плавающие в луже, отряхнулась как могла, и побрела к поваленному дереву, лежащему у дороги. Вейр гарцевал поодаль, разглядывая мокрую меня, но высказываться по поводу полетов в грязь не стал. Со стороны я себя не видела, но догадывалась, что добротой и радостью окрестности не озаряю. Ольга молча полезла в сумку за новым плащом. В торбе вампирши умещались меховые одеяла, неисчерпаемый запас плащей и куча теплой одежки. Это только то, что я успела углядеть. Что ещё скрывала волшебная безразмерная сумка, оставалось только догадываться. Из второй сумки-близнеца Ольга извлекала крупы, вяленное мясо, приправы, соль и диковинные травы, из которых варила горький темно-коричневый напиток, придающий бодрость и силы. Пила я его залпом. Как веда, я отлично знала, что самое противное на вкус и есть самое полезное. Знание отвар слаще не делало.

Я уселась на мокрый ствол, сняла сапог, вылила воду и взялась за второй. Север вынырнул из леса, прижав уши, и уставился на хозяйку, то есть меня, подбиравшую наиболее меткие слова, чтобы выразить вежливое недоумение как его неожиданной сменой облика, так и, собственно, полетом этой самой хозяйки в грязь. Я поманила его пальцем. Север склонил голову, словно размышляя, дороги ли ему шерсть и уши, как память, или пара выдранных клочьев особого урона толстой серой шкуре не нанесут. От безмолвной темпераментной беседы меня отвлек вскрик Ольги. Белый, как полотно Вейр сполз с лошади, покачнулся, но устоял, схватившись за седло. Вампирша, молнией соскочив с лошади, успела подхватить обмякшее тело. Колдун коротко простонал и потерял сознание. Выронив сапог, я подорвалась и подбежала к друзьям. Я осматривала Вейра вторым зрением, шестым чувством, всем, чем одарила меня Мать. И наотрез отказывалась верить тому, что Ведала.

— Готовь лежак. Его перевозить нельзя, пока не отлежится, — проговорила Ольга, осторожно садясь на покинутое мной бревно и держа колдуна на руках, словно младенца.

Я развила кипучую деятельность, стараясь отвлечься от черных мыслей. Вбить кол, натянуть, нарубить, постелить, разжечь. Я металась, позабыв про слякоть, грязный плащ и ледяные промокшие ноги. Когда Ольга, кашлянув, напомнила, что мне надо переобуться, я лишь прошипела подслушанное у Вейра замысловатое ругательство и продолжила разбивать лагерь, словно наскипидаренная кошка. Север наволок ветвей из лесу и закончил вклад в обустройство лагеря здоровенной дохлой вороной. То ли пытался загладить вину, то ли на наваристую похлебку бессознательным колдунам. Нет, малыш, теперь Вейру может помочь только дракон. Пути назад нет. Если ящерица-переросток вздумает цену себе набивать или кокетничать, я не я буду, если не вырву рецепт спасения. Будет артачиться — вместе с бесценными драконьими зубами.

Мы сидели возле небольшого костра, разложенного за навесом от дождя, и молчали. Ольга кашеварила, а Север, словно ретивый ученик-поваренок, бдительно следил за приготовлением нехитрого обеда. Я вглядывалась в посеревшее, измученное лицо Вейра, укрытого меховыми одеялами. Он тяжело, с хрипами, дышал. Ему было больно.

Я достала небольшой деревянный ларец. Тот самый крайний случай настал. Вытащила мешочки с готовыми порошками и стеклянные палочки. Смешав зелье, подняла голову и встретилась взглядом с глазами цвета грозовой тучи.

— Как отрава, в самый раз? — Вейр скривил губы в слабой тени прежней ехидной ухмылки.

— Знаешь, я жду не дождусь, когда же мы в ледяном лесу окажемся, — задумчиво ответила я, нюхая густую зеленоватую жидкость в крохотной плошке. Вроде, получилось. Можно приступать к лечению несносных колдунов.

— Зачем?

— Не терпится увидеть тебя в виде ледяного монумента с навек примерзшим языком.

Тихий смех, перешедший в кашель, отозвался во мне глухой, ноющей болью. Его голос. Чудный, глубокий бархатный голос умер. Вейр охрип.

Я подошла к лежанке и протянула ложку:

— Пейте, Ваше Черное Великолепие. Чтоб Вас ёж задрал, — поразмыслив, я решила не перебарщивать и отказаться от битья челом.

— Первый раз слышу от тебя разумные речи, — прошептал колдун.

Я молча смотрела, как осторожно, словно в ложке была гремучая смесь, он поднес лекарство ко рту дрожащей рукой и выпил. Сморщился, закрыл глаза. И уснул.

Ночью выпал первый снег. Мягкие, неторопливые белые хлопья оседали на ветвях, земле и лошадиных попонах, превращая ночной лес в чудесную жутковатую сказку. Вейр то впадал в забытье, то лежал в оцепенении, изредка приходя в себя, чтобы узреть меня наготове с очередной ложкой отвара. Лишь под утро успокоился и заснул крепким сном, который я не стала тревожить. Лихорадка ушла, словно и не было, но я знала, что это ненадолго. Меч судьбы? Нет. Топор палача. Голова уже на плахе и связанные руки за спиной… Я поежилась, поплотнее закуталась в плащ, подбросила веток в костер и незаметно для себя задремала.

— Подъем, — Ольгин голос вспугнул сон.

Застонав, я приоткрыла глаз. Утреннее солнце окрасило небо серебром и превратило снег в грязь. Ещё день пути по слякоти и бездорожью… Север, дремавший рядом под одеялом, потянулся, завозился, едва не расплющив меня, и захрапел снова. Простонав, надвинула капюшон на глаза, чтобы спрятаться от неярких лучей. Лечить силой я не рискнула, поэтому всю ночь мешала, отмеряла, грела и вливала отвары в сонного колдуна. Влила столько, что Вейр должен позеленеть и пустить корни. Колдун вяло сопротивлялся, но победила молодость. Выслушав с чувством продекламированные отборные ругательства, он уважительно глянул, открыл рот и больше не перечил лекарю, решившему залечить его до смерти. Пробдев всю ночь, я была выжата, как половичок, поэтому будить меня в такую рань не смели ни солнце, ни волки, ни немощные колдуны. Подняв голову, глянула на больного. Кроме легкого нездорового румянца, ничто не говорило о болезни. Странные светло-серые глаза смотрели, как всегда, с легкой высокомерной издевкой. Значит, их колдунским высочествам полегчало. Я пожелала всем спокойной ночи и рухнула на походную постель, укрывшись с головой и не собираясь вставать до скончания века.

— Подъем, — повторила безжалостная вампирша. Ей бы в мастера заплечных дел…

Аромат бодрящего зелья перебил запах хвои, палой листвы и морозного воздуха. Снова в путь. Который может стать путем в никуда. Я села, еле спихнув с себя волчью тушу, и осмотрелась. Под порывами легкого свежего ветерка последние мокрые, тяжелые листья падали наземь, напомнив, что зима не за горами. Свинцовые тучи нависали, но робкие лучи солнца, пробившиеся сквозь прорехи в небесной шубе, обещали первый солнечный денек за сто лет ненастья. Повеселев, я встала и отправилась в кустики.

Вейр ни словом, ни взглядом не дал понять, что творится у него на душе, словно вчерашний день был всего лишь кошмаром. Из собственного опыта я знала, что настоящие мужчины выслушивают смертельный приговор, оставаясь в образе сурового воина, принимающего удар судьбы молча, с достоинством и не проронив скупой слезинки. Единственное, что они могли себе позволить, это надраться до положения риз и разгуляться напоследок с шальными девицами. А вот если болячка была пустяковой, то вместе с главным страдальцем должны страдать и все, кто находился по доброй или не очень воле рядом. На жалобы и нытье негласный мужской запрет в этом случае не распространялся. Лида, услыхав стенания "завтра я помру" только хмурила брови и с сочувствием посматривала на домочадцев мученика. Вернее, мучителя. Бесконечные душераздирающе вздохи, капризы, требования разносолов, сдувания пылинок с больного тела и обязательных сочувствующих взглядов даже святого могли довести до мыслей о топоре и ядах. Особо находчивые и жрецов умудрялись зазвать, чтобы окончательно войти в образ и успеть при жизни насладиться посмертными почестями. Впрочем, должны же быть у мужчин свои милые недостатки. За это и кормим разносолами, терпим недолгие капризы и дуем на царапину на любимом пальце. У нас, женщин, хоть есть отдушина в виде слез и истерик, которые чуть-чуть облегчают боль. Поразмыслив, что могу услышать в ответ от Вейра на совет порыдать нам с Ольгой в жилетку, я решила поступить, как подобает взрослой мудрой женщине. Промолчать.

Свернув лагерь, мы тронулись в путь. Колдун щеголял в толстенной кофте из собачьей шерсти, лишь глаза поблескивали над пушистым высоким воротом. С разъяренными женщинами не поспоришь. Он долго сопротивлялся, хрипло поминая заботливых куриц и не совсем умных гусынь, но угрозы двух выведенных из себя женщин пустить по ручью весь запас белоснежных рубашек всё-таки возымели действие. Маленькая победа подняла дух нам с Ольгой, и мы тронулись в путь, обсуждая тонкости врачевания хрупких мужских организмов, сопровождаемые возмущенным молчанием колдуна. Лесавицы, скоморы и прочая лесная неживая живность шуршала в кустах, но пообедать аппетитными путниками так и не отважилась. Напасть на колдуна с вампиршей могла только совсем сбрендившая очумевшая нежить, которая обезумела от голода. Я уже не говорю о Севере, который поглядывал по сторонам в поисках бегающей, прыгающей и летающей еды. Я всякий раз вздрагивала, когда он перемахивал через лужи и ямы, помня о недавнем полете в грязь, но плотно позавтракавший Север вел себя, как подобает приличным и воспитанным коням. Вот только надолго ли? Подмерзшая за ночь дорога ковром стелилась под копыта, орали в кустах птицы, лоскутков бирюзового солнечного неба становилось всё больше, Вейр не терял сознания, у меня ничего не болело, поэтому горести вчерашнего дня скрылись в тумане. Нет времени печалиться и рвать волосы на себе и друзьях. Ещё будет время. Нас ждал Хладный лес.

Север гарцевал на месте, а я, недоверчиво разглядывая открывшийся взгляду с вершины холма дом, во второй раз переспросила:

— Башня?

— Башня! — подтвердила Ольга.

Башня башней не была. Добротно срубленный дом, на который я смотрела, совсем не походил на бастион, способный выдержать натиск чудищ, которым вздумается размять руки, ноги, крылья и прочие разнообразные части тела. Дымилась приветливо печная труба, зазывая в тепло и уют, за околицей разрывался пес. Обычный дом, каких десятки в селениях. Но вдали, за пустынным черным полем, до самого горизонта простирались искрящиеся на солнце ледяные свечи замерзших навек сосен. Хладный лес, словно волшебное кружево, укрыл землю необъятным пологом льда и снега. Лошади пофыркивали, гавкал пес, но противоестественная тишина, звенящая в ушах, разбавленная привычными звуками, от этого казалась ещё страшнее. Не летали птицы, не мелькали белки и не бродили через дорогу солидные семейства ежиков, даже шум ветра в ветвях стих. Тронув поводья, мы начали медленный спуск под тревожное всхрапывание лошадей.

От печи веяло теплом, по комнате неспешно плыл аромат грибной похлебки и свежевыпеченного хлеба. После бани я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Понимая, что это может быть последняя настоящая помывка в моей жизни, я ожесточенно терла и скребла себя, угомонившись только после глубокомысленного колдунского замечания, что на ледяных статуях грязь не видно. Окутанный паром, он восседал на втором полке, словно бог шаек и березовых веников, облаченный в тогу из простыни. Ольга изящной кошечкой растянулась под самым потолком и блаженствовала, игнорируя нашу добродушную перебранку. Чем ближе мы были к разгадке исчезновения её сердечного друга, тем молчаливее и задумчивей становилась она. Банник так и не показался, предпочитая не попадаться на глаза колдуну с вампиршей, следуя примеру сообразительной нечисти в лесу. Века не проживешь, если лезть на рожон. Намывшись и напарившись до позеленения, мы вернулись в дом к хлебосольному хозяину.

— Вы уверены, что из лесу никто ещё не возвращался? — допив медовуху, спросила я Шенва, нашего гостеприимного хозяина.

Тощий старый колдун с огромной залысиной, закутанный в мантию болотного цвета, походил на скелет. Угольки глаз вспыхнули:

— Да как же я могу быть уверен, веда? Сего никто не знает… Забрать коней на обратном пути обещают, но ни один ещё не вернулся. Ногир ждет год, да и отводит к своим осиротевшую животину. Такой уговор.

— Ха! — подал голос Ногир, слуга Шенва. — Годину назад тут таки чучела прибрели, шо осесть и выпасть!

Колдун поморщился.

— Карлы… Всё им неймется. Притаранили огроменный отрез шелка на веревках и плетеную корзину, — проворчал Ногир, — влезли скопом внутрь, как яйца у бабы в лукошке, зажгли хреновину под тряпкой и улетели.

Ольга вскинула голову:

— И что?

— Што — што? Обратно есчо не прилетели, дурни длинноносые. Носы длинны, а ум короток, — слуга схватил миску с похлебкой, шумно отхлебнул. Шенв опять поморщился, но промолчал.

Ногир был холмовиком. А спорить с подземным народцем себе дороже. Росточком мне по пояс, бородатый лопоухий гном походил на ребенка-старичка, которому бабушка отродясь не читала сказки про доброе и светлое. Разве что они вместе изучали трактат по разделке туш. И вообще, если у холмовиков и были бабушки, то доводились родней людоедам.

— А вы не слыхали и не видали ничего странного лет пяток назад? Может, что-нибудь припоминаете? — спросила я, предлагая Северу ломоть хлеба. Волк нехотя обнюхал корочку, словно размышлял, так ли он голоден, чтобы есть нечто, не похожее на мясо. Осторожно взял хлеб и лег рядом, уронив ломоть между лап, но есть не стал, привереда.

— А то! — обрадовался Ногир. — Так пыхнуло, отсель видно было, ведьму в печенку!

Ольга побледнела. Вейр насторожился.

— А вот и врешь. Что отсюда можно увидеть? — поддела я гнома.

После длительного возмущенного бульканья и сопения Ногир выдохнул:

— Ты, девка, языком лучше пол подметай! Проку больше будет! Не видали мы ничего? Мы! Не знаем? Да? Да я такое видел! Если бы ты видела, штаны бы промокли!

— Ног, помолчи, — поджал губы старый колдун.

— А не надо молчать, — зазвенел натянутый, как струна, голос Ольги. — Я и так знаю. Пять лет назад отряд жрецов совершил набег на окрестные хутора, согнав взрослых и детей, как скот, на древнее капище. Им нужны были дети. Дети с силой. Таких оказалось всего два. Остальных, как нераскаявшихся идолопоклонников, они… уничтожили. Убийцы не спешили скрыться, не ожидая, что в глухомани сыщется заступник. На беду, неизвестный благородный идиот оказался рядом и не мог не вмешаться. Он не знал, что неподалеку орудовал ещё один отряд чернорясых. Оставив за собой десяток трупов длиннобородых, Кин… неизвестный был вынужден отступить в лес. Я всё правильно сказала? — змеиные зрачки сузились до толщины волоса, костяшки впившихся в столешницу пальцев побелели.

— Ты, вампирша, всё верно баешь. Чего тады спрашивать? — дрожащим голосом спросил холмовик.

— Ольга, — прохрипел колдун тихо.

— Я уже тысячу лет Ольга! — взвилась вампирша. — Эти выродки убили всех на капище, когда люди отказались отречься от веры в древних и отдать детей! Жрецы посмели применить силу! Мы видели то, что осталось… Когда тебя убивает твоя же сила веры…

Она долго молчала, глядя вдаль пустым, отстраненным взором, лишь пальцы сжимались и разжимались, словно пытались нащупать рукоять меча.

— Знаете, я очень долго живу. Я видела многое. Но седых детей… мертвых седых детей я не видела никогда… — глухо проговорила она, встала, взяла плащ и вышла из дому, аккуратно прикрыв дверь.

Воцарилась тишина. Лишь стук сердца отмерял крохи времени. И где-то в небытии призраки мертвых молили об отмщении, отозвавшись на сказ о своей страшной судьбе. Я встала и вышла вслед за Ольгой в прохладную ночь, не в силах больше выносить тишину склепа.

Уселась рядом с подругой, прижавшись плечом. Не всегда нужны слова.

Гавкнул цепной пес, из дому вышел Север, потянулся и лизнул вампиршу в лицо. Та не ответила. Волк боднул её головой. Ольга покачнулась на ступенях. Боднул ещё раз, и ещё, навалился тушкой, и, наконец, смеющийся клубок покатился по двору.

Встав, Ольга отряхнула комья земли с плаща, притянула Севера за уши и звонко чмокнула его в морду.

— Спасибо, безобразник! Жаль, тебя с нами тогда не было. Может, поэтому мы и не нашли следов Кина? Ты мне поможешь? — склонив голову почти к самому волчьему носу, Ольга пристально посмотрела в янтарные глаза.

Север не отводил глаз. Они словно вели немой разговор, слышимый только им двоим. Волк сел, облизнулся и мотнул головой. Я улыбнулась.

— Оль, неправда твоя.

— Что, неправда? — она резко обернулась.

— Тебе не тысячу лет.

Она немного расслабилась.

— А сколько?

— Девятьсот девяносто девять.

Захохотав, она взбежала по ступеням и скрылась в доме. Север последовал за ней.

Я сидела и любовалась звездами, мерцавшими над сияющим в ночи призрачным бело-голубым лесом. Затявкал вдалеке койот, еле слышно ухнула сова. Там, за дальними далями, привычный родной мир. Со своими радостями, горестями и бедами. А здесь, на краю земли, дышал холодом мертвый лес, оскалив зубы. Неизвестно, что хуже. Сотворенное людьми зло или неведомое нечто, поджидающее нас среди льдов. Прощай, Царица Ночь. Может, уже и не свидимся… "Прощай, веда…". Вздрогнув, прислушалась. Я была одна, как перст. Призрачное эхо тихо смеялось. Но мне было не до смеха.