"Меч судьбы" - читать интересную книгу автора (Скороходова Татьяна Николаевна)

Глава 14 В которой герои героически сражаются с хандрой, ничуть не отличаясь от обычных смертных

Ой! О-е-е-ей! В голове дебоширил демон боли. Тварь впивалась в мозги острыми зубами и царапалась когтищами при малейшей попытке пошевелиться. Даже открыть глаза больно. Я попыталась разведать обстановку вторым зрением, но оно, обиженное таким фривольным обращением, фыркнуло и удрало, оставив меня в полном одиночестве с вполне человеческими ощущениями после попойки. Вернее, нечеловеческими… Ой!

— Ну? Очухалась? — чарующий голос отнюдь не чарующе резанул по ушам, отчего моя бедная голова стала похожа на медный колокол, по которому со всей дури лупил ретивый жрец-звонарь. Я осторожно открыла один глаз. И быстро закрыла.

Моя голова покоилась на белоснежной рубахе. А таковые рубахи сами по себе не гуляют, к глубокому сожалению. В рубаху было облачено тело, и это самое тело светло-серыми глазами смотрело на меня с непроницаемым выражением лица. Правда, один глаз украшал шикарный фонарь, что несколько оживляло лицо статуи. Я осторожно убрала руку с груди Вейра и ногу с его бедер. Рука была обнаженной, нога тоже. Где одежка, и кто её снял, я даже думать боялась. Жрец-звонарь обрадовано зазвонил с утроенной силой, выкрикивая анафему распутным девицам и грозя небесными карами пропойцам и прелюбодейкам.

Колдун вскочил с постели, моя голова рухнула камнем на постель. Звонарь пришел в восторг. Я зарылась в покрывало, не желая показываться на белый свет. Что я делаю в постели у Вейра, я не могла вспомнить, как ни старалась. Мозги плавали, а память не могла вспомнить, что такое эта самая память и с чем её едят… У Лиды были настойки и капли, исцеляющие от похмелья, но с собой она мне ничего не дала, к моему глубочайшему сожалению. Я вообще не пила, и похмелье было для меня внове.

— Пей.

Я рискнула открыть один глаз. Вейр присел рядом, протянул прозрачный кубок с зеленоватой жидкостью, пахнущей мятой и анисом. Отравить решил, морда колдунская. Фанатик-звонарь так долбанул по колоколу в моей башке, что я решила не сопротивляться и прямо сейчас покончить жизнь самоубийством, чтобы прекратить адовы муки, коими, как оказалось, не зря пугали до икоты жрецы верную паству. Правда, они не уточняли, что испытать их можно и при жизни. Кажется, там ещё были черти и демоны, но звонарей я припомнить не могла. Всё лучше, чем сейчас. Я приподнялась, героически протянула руку и, невольно застонав, рухнула на постель. В глазах потемнело, мир заволокла тьма, перемежаемая кровавыми вспышками. Вейр хмыкнул и завозился, чем-то позвякивая и постукивая. Чем занимался колдун, мне было уже всё равно. Север, развалившийся рядом со мной, лизнул лицо, дохнув запахом свежей крови. Тошнота сжала мое несчастное больное тело в крепком дружеском объятии. Ё-о-ой…

Стальные пальцы впились в плечи, бесцеремонно развернув меня на постели. Я крепче зажмурилась, опасаясь встретиться с мучителем взглядом. Холодный металл коснулся губ, в рот потекла живительная влага. Немного, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы пинками прогнать тошноту с темнотой-напарницей и угомонить сумасшедшего звонаря. И вернул память. Пожалев о том, что вообще родилась на белый свет, я спрятала лицо в подушку. Колдун тихо хмыкнул и исчез.

В комнате царила тишина. Вейр здесь, рядом, я чувствовала, но разговаривать ни со мной, ни даже с Севером, ни в чем не виноватом, если не считать обжорство, не спешил. Выждав некоторое время, я поняла, что меня намеренно игнорируют, отчего на душе стало ещё тяжелее. И что? Что я такого сделала? Вздохнув, отважилась посмотреть правде в глаза, вспоминая вчерашний вечер.

Журавлиный зал оказался на самом деле журавлиным. Нет, конечно, живыми птицами, которые оставляют помет в неположенных местах и орут песни, когда хозяевам хочется спать, в замке вампиров и не пахло. А пахло магией иллюзий. Но такой иллюзии я не видала ни разу в жизни. Может, никогда больше и не увижу. Невольно задержав дыхание от восторга, я уставилась на открывшуюся перед глазами картину.

Передо мной расстилалось озеро. Стелющиеся клубы тумана размыли очертания берегов, создавая ощущение бесконечной дали и простора. Казалось, вот-вот из дымки выступит белоснежный единорог и, тряхнув длинногривой головой, опять исчезнет в тумане. В прибрежных волнах отражались небо, багровый полукруг заходящего солнца и первые робкие звезды. И журавли. Сотни танцующих журавлей. Волшебные птицы вели вечный танец, расходясь и сходясь в танце любви и жизни. Длинные шеи в изящных поклонах склонялись друг к другу, взмахи крыльев завораживали, заставляя забыть обо всем. О несчастье, о горе. И смерти.

— Присаживайся, принцесса, — Сол, одетый в прозрачную рубаху темно-синего цвета, и штанами в тон, сидя на простом неброском ковре, прикрывавшем густую высокую траву, похлопал рядом с собой. Я, бывавшая в домах у миргородских богатеев, знала, сколько стоит такая простота. Ольга села напротив отца, поджав ноги, и принялась накладывать на тарелку яства, от которых ломился ковер. Или стол? Я осторожно уселась рядом, ожидая услышать треск швов на штанах, но страшного не случилось. Немного расслабившись, осмотрелась внимательней.

В дымке жемчужного тумана таяли, исчезали берега, мерцали первые робкие звезды, облака в форме журавлиных клиньев, подсвеченные закатными лучами, пыли по темнеющему небу под звуки волшебной симфонии, гармонирующей с плеском рыбы и курлыканьем журавлей. Я заслушалась. Тихие трели рисовали шелковой кистью картины покоя и света. Должно быть, это и есть знаменитый эльфийский напев, о котором я столько слышала. Волосы вампиров в отблесках заката переливались серебром, делая князя с дочерью ещё загадочней и прекрасней. Если красота дочери была красотой белой розы с кровавыми каплями росы, то Сол больше напоминал клинок чистого серебра. Правда, я ещё не встречала клинков с глазами черта-искусителя и улыбкой галантного разбойника. Вейр, сидевший напротив князя, будто вышел из сказки о черном-черном колдуне, которой пугали непослушных малышей на ночь. Но ничем не уступающий красотой хищника паре вампиров. Я невольно вздохнула. Одна я, дворняжка, в стае породистых гончих. Зато рожденные свободными крепче, выносливей и умнее. Успокоив себя таким образом, принялась разглядывать скатерть ценой с небольшой дворец, заставленную яствами, с которыми ещё не встречалась ни разу в жизни. Мой здоровый аппетит побледнел, поскучнел и притих, настороженно изучая подозрительную закуску. Северу намного проще. Волк устроился рядом со мной, совершенно не обращая внимания ни на волшебных птиц, ни на плеск здоровенной рыбы, плывущий над водой. Иллюзиями хищника не обманешь. Он не сводил глаз с ковра поодаль, заставленного тазиками из тончайшего фарфора и стекла с дичью. Потрепав друга по шее, я легко подтолкнула его к отдельно накрытому столу, давая понять, что в защите не нуждаюсь. Север встал, потянулся, и в два прыжка оказался у скатерти-самобранки. Опустив голову в тазик, что-то долго вынюхивал, будто гурман в придорожной корчме, где подают квашенную капусту, тушенную на прогорклом сале. Вынырнув, вернулся, притащив в пасти здоровенного кролика. Шумно плюхнулся рядом и захрустел костями, зажмурив глаза от удовольствия и ничуть не заботясь о стоимости ковра, который оросили ещё дымящиеся капли крови. Сол с умилением смотрел на волка, как любящая мамаша на дитя, уминающее за обе щеки добавку полезной каши.

— Можно завтра ему шикарную охоту устроить, если ты не против, принцесса.

— Можно, только у нас времени нет, — буркнула я, недовольная тем, что меня отвлекают от жизненно важного дела. Выбора того, что можно отважиться съесть. Ближайшие ко мне блюда пахли очень подозрительно. Будто рыба протухла. Дня два или три назад. Поодаль стояло огромное блюдо с перламутровыми огромными раковинами, которые я бы не стала есть даже под стрелой арбалета, не говоря уже о тарелке с чем-то, похожем на плевки больного простудой тролля и ароматом тины. На сыры тоже страшно смотреть. Плесень различных оттенков, от черного до светло-голубого, цвела буйным цветом, о запахе и говорить не приходится. Не желая обидеть хозяев, я с содроганием представила, как буду давиться тухлятинкой. Хорошо, что есть капли от расстройства желудка. В дальнем походе им цены нет, и Лида не стала жадничать. Уж что-что, а то, что случилось с Постирием, мне не грозит. Вздохнув, я протянула руку к ближайшему блюду с полупрозрачными кусочками мяса цвета грязи, покрытых белым налетом и слабо пахнущих дымком и плесенью. Древние, что с них возьмешь. И еда у них, видно, тоже долгожитель.

Ольга, сверкнув разноцветными глазами, пустилась во все тяжкие, разглагольствуя о сортах колбасных изделий, об их приготовлении и отличиях. Как говорится, что хорошо вампиру, то прочим смерть. О колбасах карлов и холмовиков Ольга прошлась вскользь, не желая, видно, и так портить мой изрядно уменьшившийся аппетит. Немного я и сама знала. Основой рецептов подземных являлось закапывание всего, что можно съесть, в землю. Где оно приходило в такое состояние, что дальше испортиться уже просто не могло. А о птичьих яйцах, которые томили на солнце целые месяца, ходили легенды. Страшное оружие подземных в борьбе с зазнайками поверхностными. Лакомством встречали дорогих гостей. Попробуй, откажись. Даже твоих отдаленных потомков лишат чести общения с глубинным народцем. Кровная обида — не фунт изюму. Яйцо раздора, если можно так сказать.

Оглядев стол и не обнаружив ничего похожего на чудо-яйца, я немного успокоилась, и продолжила осторожную дегустацию. По примеру колдуна, нагребла в тарелку диковинных разноцветных овощей, и теперь могла спокойно вступить в светскую беседу, которую неспешно вели Ольга, Сол и колдун. Правда, было заметно, что Вейр и князь общаются с прохладцей, но унизиться до открытой вражды ни колдун, ни вампир позволить себе не могли. Аристократы, ёж подери. Если деревенские от всей души надают друг другу по мордасам, и тут же, выяснив отношения раз и навсегда, могут стать друзьями на всю жизнь, то у благородных всё шиворот-навыворот. Камень долго носится за пазухой, пестуется, лелеется и украшается лживыми улыбками. Вражда, которая закутана в одежды приличий, доводила в истории до самых кровавых и разрушительных войн. Правда, был выход и для благородных. Суд Чести. И Остров Проклятых. При этих словах бледнел любой. Колдун, веда, вампир, эльф или перекидыш. Об Острове ходили разные слухи, один ужасней другого. Но точно знали только одно — оттуда никто ещё не возвращался.

— Принцесса, ты задумалась о судьбах мира? — князь сверкнул мальчишеской ухмылкой и протянул мне прозрачный кубок. Напиток искрился всеми цветами радуги, взрываясь фейерверком крохотных звезд.

— Это что? — подозрительно спросила я.

— Панацея от горестей, как и обещал, — подмигнул Сол.

Где наша не пропадала, подумала я, и выпила залпом. Это было последнее, что я успела подумать ясной головой.

Зарывшись глубже в постель и укрывшись с головой, я с нездоровым удовольствием махрового садиста продолжила издевательство сама над собой. Воспоминания всплывали одно за другим, как картинки. Те, что продают из-под полы. Или показывают тайком, краснея и хихикая.

Спор, что можно называть вином, а что нет, приводит к дегустации всего, что есть на ковре, под дружный хохот от задорных и неприличных тостов князя. Ольга ангельским голоском поет похабные частушки. Север лежит у второго тазика, не в силах подняться. Вейр молча цедит напитки, хмуря брови. На шутки и байки о колдунах не отвечает. Сол невесть откуда достает шкатулку, украшенную тончайшей финифтью. В шкатулке оказывается набор скаковых единорогов. Спорим на раздевание. Спустя десяток забегов под вопли, свист и тосты, полураздеты я, Ольга и князь. У меня ещё хватает стыда радоваться, что вампирша заставила напялить шелковое белье, вместо моего старого, видите ли, не слишком презентабельного для новой одежки, которое она недолго думая развоплотила, раздраженно щелкнув пальцами. Правда, более-менее приличный комплект оказался бесстыдного алого цвета, но выбор был невелик. В остальном предложенном мне белье даже развеселые блудницы поскромничали бы показаться.

Север храпит у третьего тазика. Вейр пересчитал всех журавлей. Байки о колдунах кончились. Единорожки, хоть и магические, устали. Болят животы от безудержного смеха и воплей, которыми сопровождался каждый забег. Журавли троятся и четверятся, кружа голову бесконечным танцем. Всевидящий икает.

Я глубже закопалась в подушки. Еж подери, где моя голова была! Какое раздевание? С кем? С ними? Да и древние хороши! Совратили бедную меня, не моргнув глазиком! Неужто это — я? Пустилась во все тяжкие, страдает она, видите ли. Болеет она, видите ли, пьяница безмозглая и скотина развратная! При смерти она, несчастная! А как с вампиром развратничать, так у неё ничего не болит! Щеки пылали, я с содроганием вспомнила, чем закончилось так называемое лечение от хандры. А ведь Ольга предупреждала…

Вода в озере оказалась настоящей. Словно шагнула в парное молоко. И плевать, как это устроено на самом деле. Загадочно мигают звезды, сверкает мальчишеская улыбка и совсем не мальчишечий, серьезный взгляд мужчины, ведомого наидревнейшим инстинктом. Сильные руки на моей талии. Ноги отнялись, странное томление внизу живота, прохладные губы на моих плечах, россыпь поцелуев горит диким, первобытным огнем страсти. Беловолосая в лунном свете голова клонится к моей шее, обжигая и одновременно замораживая легким дыханием кожу:

— Не бойся, принцесса, я могу сделать так, что тебе никогда не будет больно. Болезнь отступит почти навсегда…

Я клоню голову ему на плечо в согласии. Пусть хоть живьем сожрет, лишь бы прекратить эти адовы муки. И отвечаю на поцелуй. Земля уходит из под ног, я лечу…

Так летел щуплый дебошир, когда Золтан вышвырнул его из корчмы. Приземлился он у свинарника, забавно дрыгая руками и ногами в полете, и отчаянно матерясь на весь Миргород. Я, наверное, переплюнула его полет. Последнее, что запомнила — бешеные светло-серые глаза, и горловой рык, в котором никто бы не узнал чарующий голос Вейра.

Я приоткрыла глаз и приподняла голову, изучая белоснежную спину и пепельный хвост, перетянутый черной лентой. Вейр обернулся.

Он молча смотрел в светло-карие глаза. Вчера весь вечер исподволь наблюдал за этой знакомой незнакомкой. Увидев её во всем блеске, он был очарован, как восторженный прыщавый юнец.

Наряд подчеркнул точеную фигурку и сочную, южную красоту девушки. Грива распущенных волос придала утонченность эльфа чертам лица, подчеркнув скулы и огромные глаза цвета темного янтаря. Но и сегодня, после бурного вечера и без дорогих нарядов, она выглядела ничуть не хуже. Милое заспанное личико, тени от пушистых ресниц на бледном лице, взъерошенная копна смоляных волос, шелком укрывшая постель. Её хотелось съесть. Или прижать к себе. И не отпускать. Никогда. Вейр не понимал сам себя. Вернее, отказывался понимать. Капли имели странный побочный эффект. Или это последствия смешения сил, и его поэтому так тянет к веде? Ничего, это временно. И, значит, пройдет. На его век женщин и без деревенских девчонок, влипающих в неприятности, хватит. Только помани. Зоря моргнула, словно пытаясь понять, что у него на уме, и нахмурилась, забавно сморщив носик:

— Тебя кто просил лезть, защитничек хренов?

Он криво улыбнулся. Если бы он и сам знал…. С этой пигалицей он вел себя как распоследний дурак. Взять хоть несчастную кость, которую он сдуру засунул в карман хранителя.

— Твоя жизнь неразрывно связанна с моей, не забывай. Заботясь о тебе, я забочусь о себе. И, потом, из-за смешения сил, я чувствую твои сильные эмоции. Я всего лишь хотел спокойно отдохнуть после ужина, а не забавляться заочно с вампиром.

— И что? Сразу руки распускать? Ты же с вампиршей забавляешься! И я почему-то ничего не чувствую, в отличие от тебя! Заврался совсем! Нежные мы какие, оказывается! Ни себе, ни людям! Даже бы если и так, потерпел бы! Что? Что тебе не нравится? — вскинулась Зоря, сверкая глазищами.

— Ничего, мне всё нравится! — заорал он. Нет, это был не он. А похотливый неудовлетворенный самец, насмотревшийся на полуобнаженных девиц. Надо сказать, девицы очень даже ничего, хоть сейчас в гарем к Фессийскому султану. Ну вот, опять! С него хватит, решил Вейр, и вылетел из собственной комнаты, как ошпаренный. За успокоительным. Пить лекарство под взглядом светло-карих глаз, от которого вскипала кровь, он не собирался. А у Ольги есть зелья на любой случай. И едва не сшиб с ног Сола. Сейчас вампир совсем не походил на того смазливого распутника, которому он зарядил по физиономии, едва не выбив клыки. Правда, фонарь почти такой же, как и у него, но заживет на Соле уже сегодня к вечеру, в отличие от него. Подтянутый, суровый, одетый в черное, князь древних сухо проговорил:

— Лориния прислала за Зореславой. Девочку надо предупредить.

— Сам присмотрю.

Князь прищурился:

— Отвечаешь?

Вейр посверлил взглядом хозяина, еле сдержав пару фраз, рвавшихся с языка, и молча отвернулся.

Я едва успела нырнуть под одеяло, когда в комнату неожиданно ворвался колдун, закрыл пинком дверь и рявкнул:

— Чего разлеглась? За тобой твои светлые явились! Труба зовет!

Я уже собиралась выпалить, куда и как далеко пойти некоторым колдунам, но в комнату неслышно, как кот, вошел князь. У меня пропал дар речи.

— Утро доброе, принцесса!

Я недоверчиво уставилась на вампира. Ни намека, ни полслова по поводу вчерашнего. Что такое для древнего какая-то веда… Так, мимолетное и неслучившееся. Стало немного обидно. Женщина я, или кто? Впрочем, так даже лучше. По внимательному взгляду синих глаз я поняла, что он читает меня, как открытую книгу, и вконец смутилась.

Князь подошел к постели, взял за руку и поцеловал, осчастливив меня таким взглядом, что все женщины Славнополья отдали бы не только руку, но и душу за один такой взгляд. Такие взгляды женщины помнят всю жизнь.

— Прекратите эти свои гляделки! — прорычала я неожиданно охрипшим голосом, выдернув руку.

— Принцесса не в духе, и имеет полное право сердиться на своего покорного слугу, — одними глазами улыбнулся вампир.

Я слезла с постели, в ярости решив наплевать на не подобающий приличиям вид, замоталась в покрывало и босиком прошествовала к выходу, изо всех сил стараясь не запутаться в ткани, волочившейся по полу королевской мантией. Обернувшись в дверях, заметила, что князь и Вейр смотрят вслед. Помедлив, вскинула голову и, стараясь подражать Ольгиному тону на совете колдунов, промолвила:

— Когда буду готова, Вас известят, — и удалилась, громыхнув дверью.

Мне послышалось, или за дверью кто-то засмеялся?