"Мимикрия в СССР" - читать интересную книгу автора (Богдан Валентина)

4

Постепенно наше домашнее хозяйство наладилось. В большом городе, где много магазинов, наладить его не трудно. Среди недели мы покупали провизию в гастрономе. Гастроном находится совсем недалеко от нас, и Сережа часто заходит туда по дороге из университета. Иногда покупки делала Давыдовна, а по воскресеньям я ходила на базар.

Я любила ходить на базар. Времена, когда люди, возвращаясь с базара, с ужасом в глазах рассказывая, что им предлагали человеческое мясо (мясо, которое не было похоже видом ни на одно известное), прошли. Теперь на базаре бывало много продуктов, что хочешь, лишь бы были деньги. Особенно богат разнообразием был рыбный ряд. Наш тихий Дон отдавал свои сокровища легко! Всяк, у кого была удочка и время для ловли, приносил домой обильный улов. Рыбу мы любили, и я покупала ее всегда. Прежде, чем решить, что купить, я несколько раз проходила по рыбным рядам, наслаждаясь видом рыбного изобилия.

Прежде всего в глаза бросались сазаны. Некоторые очень большие, в десять-двенадцать килограммов, они лежали в корзинах, блестя желтой чешуей, как громадные глыбы золота. Мясо у сазана темное, жирное и без мелких костей, он замечательно хорош жареный, с томатным соусом или в маринаде. На втором месте по величине — сула. Серебристо-зеленая, иногда почти белая, эта рыба очень красивой, элегантной формы, такими рисуют рыб на картинах. Сула — самая обильная рыба в Дону и самая популярная на кухне у хозяек, ее мясо нежное и белое с очень слабым рыбным запахом. Она хороша приготовленной в любом виде, но я люблю ее больше всего заливной. Молодь сулы называется "подсулки", цена ей дешевле. Потом шла осетрина, единственная рыба, которую продавали на вес, кусками, вся остальная рыба продавалась целой, на штуки. К рыбным аристократам Дона можно еще причислить рыбца. Рыбец — рыба довольно редкая, ее мясо упругое и очень жирное. В свежем виде рыбец почти не употребляли, берегли для засолки. Соленый, а потом вяленый или копченый, он считался деликатесом, одного разряда с балыком красной рыбы.

Насмотревшись на аристократов, я обращалась к более обыкновенной, дешевой рыбе. Самой крупной был чебак. Чебак водился в Дону в большом количестве и на базар его выносили в громадных корзинах. Только редкие красавцы, весом в два-три килограмма, удостаивались чести лежать на траве в одиночку. Жирный чебак обыкновенно кроваво-красного цвета, чем жирней, тем красней. Мясо чебака нежное, но в нем много мелких костей. Соленый, а потом сушеный чебак был очень популярным у казаков, особенно летом во время полевых работ; в популярности, как еда, он уступал только "казачей присяге" кислому молоку. Свежий чебак хорош запеченный, фаршированный кислой капустой. За чебаком, по количеству, следовала селедка. Наша донская селедка имеет очень нежное и жирное мясо. Мне кажется, она самая лучшая из всего множества разнообразных селедок, какие я только ела, от мурманских и норвежских до владивостокских "иваси". Свежей селедку едят редко: у нее, как и у каждой селедки, довольно сильный специфический рыбный запах. Многие все же любят селедку свежей, запеченной целиком в нежаркой духовке.

Кроме рыбы, на базаре очень много раков, они лежат на прилавках прямо горами! Темные и светлые, большие и маленькие, они шевелились, сцеплялись клешнями и производили шум, как будто шептались между собой. Сережа любил раков, и я покупала их всегда. Почти каждый год во время сезона в Ростове бывали случаи отравления несвежими раками и поэтому их нужно было покупать и, что очень неприятно, бросать в кипяток при варке живыми. Я раков не особенно любила. Мой папа рассказывал, как однажды, когда он был еще мальчиком, он пошел ловить раков в Дону со знакомым, рыболовом и увидел, каким способом тот их4 ловил. С тех пор он перестал есть раков и отбил аппетит на раков у всей семьи.

Папа рассказывал, что когда они с рыболовом добрались до места ловли, рыболов вынул из мешка дохлую курицу и опустил ее на веревке в воду. Время от времени он вынимал из воды курицу, сплошь покрытую впившимися раками. Ловля была обильной. Когда у рыболова не было курицы, он ловил на убитую ворону или на другую дохлятину.

Папа также не ел зайцев. В молодости он охотился; один раз, когда он подстрелил зайца, тот закричал от боли, по словам папы, совсем как маленький ребенок. С тех пор папа перестал охотиться. Мама же очень любила зайца жаренного в сметане, но готовила его только тогда, когда отца не было дома. Мама менее сентиментальна. Она ест все, говоря, что если мы созданы мясоедами, мы должны выращивать и убивать животных для еды и что думать об этом нельзя. Несмотря на такую философию, она не могла сама зарезать курицу и держала кур только для яиц. Когда нужно было зарезать курицу или петушка из своего выводка, их посылали к соседу.

Как-то мама решила разводить уток на мясо. Купила утиных яиц и посадила на них курицу. Утят вывелось всего пять штук, папа сделал для них цементную ванну во дворе, и когда утята купались, вся семья любовалась ими. Утята были очень забавные, каждый выглядел по-своему, каждого легко было узнать, и скоро у них появились прозвища: Чернушка, Хлопотуха и т.п., а одну уточку, у которой хвостик почему-то рос набок, папа прозвал Парижанкой. Когда утята выросли, они и взрослыми оставались нашими друзьями и ни одного из них нельзя было зарезать. К счастью, уточки хорошо неслись, а селезней мама отдала соседям на племя.

На базаре я еще покупала молочные продукты, такие, какие не продавались в магазинах: "каймак", кислое молоко или ряженку, заквашенную в отдельных горшочках, с румяной, зажаренной в печке корочкой. Там же я покупала птицу, мясо и овощи. Овощи бывали и в гастрономе, в специальном отделе, но там они почти всегда продавались привядшими, малопривлекательными и в начале сезона бывали редко. На базар же их приносили прямо с огорода, свежими и красивыми.

Незадолго до нашего приезда в Ростов был объявлен новый сталинский лозунг: "жить стало лучше, жить стало веселей". Лозунг был принят как очередная политическая кампания, и предприятия пищевой промышленности стали немедленно выпускать лучшие и более разнообразные продукты. Люди удивлялись. Все думали, что рецепты сырной пасхи, которая появилась под именем сырковой массы, или чайной колбасы с фисташками, или орехового торта забыты навсегда, затеряны. Но ничего подобного! Как по мановению волшебного жезла, в магазинах появились превосходные кондитерские и кулинарные изделия.

Делая однажды покупки в гастрономе, я увидела свою приятельницу по институту, Нину. Она сильно изменилась, похудела и подурнела и я даже не сразу ее узнала. Я подошла к ней.

— Нина! Это ты? Вот приятная встреча!

— Валя! Какими судьбами ты здесь?

— Я уже почти год живу в Ростове, перевелась сюда вместе с мужем. Я знала, что ты живешь здесь, но все как-то не собралась тебя навестить. Как ты живешь?

Нина подозрительно оглянулась.

— Плохо. Давай выйдем, посидим в сквере, я тебе расскажу.

Мы вышли из магазина и сели в сквере на лавочке.

— Ты, верно, не знаешь, — начала Нина дрожащим голосом, — Олег умер.

— Какой ужас! Когда?

— Всего два месяца назад. Так трагически погиб, жутко делается, когда вспомню. Его облило кипящим маслом, он почти сварился живым… Он был начальник рафинационного цеха, цех его работал хорошо, производственное задание он выполнял каждый год. Этого оказалось мало. Дирекция все время требовала: производи больше и больше, ты же знаешь, как это делается. Разрабатывается производственный план в соответствии с мощностью оборудования, план утверждает трест, а потом тот же трест требует продукции сверх плана. Скажи, зачем дают план, если потом обязательно требуют его перевыполнения? Какое же это плановое хозяйство, если план ничего не значит?

— Ну, как не значит? План это минимум. Все знают: будешь производить меньше, попадешь куда Макар телят не гонял.

— Почему сразу не планировать перевыполнение?

— Теоретическая мощность оборудования не позволяет.

— В этом-то все и дело! Хотят выжать из оборудования больше, чем оно может дать. Из-за этого Олег потерял жизнь. Как ты знаешь, после очистки масла химическими растворами его дезодорируют высокой температурой. Делается это в разных аппаратах. У Олега на заводе в тот день случилось так, что провели очистку, а аппарат для дезодорации был еще занят. Работница, стахановка, приходит к Олегу и говорит, что она хочет произвести дезодорацию в том самом аппарате, где происходила очистка. Олег разрешил… Попробуй, не разреши стахановке, когда она предлагает увеличить производительность! Немного погодя он пришел посмотреть, как идет процесс, и вот, когда он подходил к аппарату, работница включила мешалку, осадок на дне аппарата смешался с очень горячим маслом, произошло моментальное испарение воды осадка и взрыв. На них выплеснуло полторы тонны горячего масла. Работница умерла сразу, а Олег жил несколько дней.

— Как же это он разрешил ей нагревать масло до температуры дезодорации, если в аппарате был осадок? Масло выплеснуло бы и без мешалки.

— Он велел ей спустить осадок, а она спустила его не весь. Он, собственно, и пришел посмотреть, проверить, но было уже поздно. Мешалку пускать ей было незачем, при этом процессе не надо мешать, и в аппарате для дезодорации нет мешалок.

Очевидно, работница хотела ускорить процесс, усовершенствовать его по-стахановски!

— И Олега не могли спасти?

— Спасти было невозможно, слишком большая часть тела была обожжена. Но это еще не все. ГПУ решило, что это было вредительство со стороны Олега. Его много раз допрашивали, умирающего! Только представь себе такую глупость: чтобы испортить полторы, две тонны масла, рисковать своею жизнью и жизнью работницы! В больнице мне ни разу даже не дали поговорить с ним без свидетелей, возле него все время сидел гепеушник.

— А лечили его по-настоящему, или как вредителя — не старались?

— Мне кажется, делали все возможное. Доктор с самого начала сказал мне, что надежды нет. Но все же они пытались. Его положили в клинику мединститута и на нем пробовали все новые средства. ГПУ хотело, чтобы его спасли, для допросов, конечно.

— На тебя это повлияло, на твою работу? Тебя в ГПУ не таскали?

— Нет. Если они станут преследовать всех, у кого родственники репрессированы, то очень скоро не с кем будет строить коммунизм.

Поплакав, Нина в конце концов успокоилась.

— А как ты живешь, что делаешь? — спросила она.

Я рассказала о своей жизни за последние два года.

— Как живут твои подружки Таня и Лида, ты с ними переписываешься?

— Таня все еще в Ленинграде, у нее уже есть сын, он на год старше моей Наташи. Лида мне не пишет. Знаю только, что она вышла замуж и живет в Чите. У нее очень интересно получилось с замужеством; по дороге на место своего назначения, после окончания института, она в вагоне встретила партийного работника, направляющегося тоже в Читу на работу. Пока ехали, они так понравились друг другу, что, приехав на место, немедленно поженились.

В университете начались торжества по случаю столетнего юбилея со дня основания. Как всегда в подобных случаях, празднование открылось торжественным собранием. Придя на это собрание, я в первый раз увидела ректора университета и всех других сотрудников. Со многими из них Сережа познакомил меня до собрания, а других показывал в то время как ректор произносил свою торжественную речь. Мы с ним заранее заняли места в задних рядах, чтобы можно было переговариваться. Торжественное собрание было скучным, но в конце его ожидалось, что ректор прочтет список сотрудников, награжденных по случаю юбилея, и потому почти все сидели до конца собрания.

На другой день после торжественного собрания был вечер — танцы и ужин в университете.

Ужин был хороший, было много еды и вина. Вначале произносили официальные тосты, а потом, когда все подвыпили, стали произносить здравицы друг за друга.