"Период распада (Третья мировая война) Часть 1" - читать интересную книгу автора (Маркьянов Александр В.)Ретроспектива Зима 1988 года Пакистан Лагерь ОхриВосемьдесят восьмой… Год, когда шурави с облегчением вздохнули, сняв со своих плеч тяжкое бремя войны — и бремя это легло на плечи афганцев непосильной ношей. Слишком много было тех, кто все эти годы не хотел воевать, втайне подставляя русских. Кто-то просто был трусом. Кто-то не хотел воевать, проливая кровь таких же как он афганцев — хотя с той стороны необходимость пролить кровь соплеменника никого не останавливала. Кто-то и вовсе был агентом душманов. А теперь они остались одни — против озверевшей от человеческой крови, подпитываемой ливнем денег, оружия, желающих воевать «за джихад» наемников, волчьей стаи. Логова волков находились на той стороне границы, в Пакистане, давнем и лютом враге афганской государственности. Еще несколько десятилетий назад пакистанские племена покорно склонялись под рукой британских завоевателей, в то время как в ущельях и горах Гиндукуша, на джелалабадской дороге бледнолицых завоевателей всегда встречал град пуль, британцы никогда не находились на афганской земле дольше, чем надо было чтобы вызвать водопад народного восстания, который сметет их с лица земли. Боялись. Сам Пакистан получил независимость в пятидесятых, проиграл две войны и никогда не мог постоять за себя, потому что раб остается рабом, даже тот раб, что сбежал от хозяина. Теперь же, собрав бандитов со всего Востока, он жадно смотрел на афганские земли, стремясь закрепить уже много десятилетий существующую несправедливость — линию Дюранда, а то и отнять у Афганистана новые земли. Но пока они живы — этому не бывать. Надо сказать, что Афганистан пока держался хорошо. Все-таки были в составе афганской армии части с боевым опытом, и было их немало, а русские многих научили воевать не хуже, чем учили по ту сторону границы. Русским удалось за время конфликта скомплектовать, обучить, вооружить армию численностью в двести пятьдесят тысяч человек, организовать достаточно эффективную милицию — Царандой и специальную службу разведки и контрразведки — ХАД. Была создана Президентская гвардия — сильное соединение, численностью в дивизию. Существовали отряды народного ополчения, среди ополченцев было много женщин и молодых коммунистов, по боевой устойчивости они превосходили части регулярной армии. Значительная часть малишей — повстанческих племенных формирований, так же поддерживала правительство — потому что у всех перед глазами был пример, как пакистанская армия поступает с пуштунами на своей земле. При подавлении восстания племен Африди и Шинвари при полном молчании мирового сообщества генерал уль-Хак применил химическое оружие, убив нескольких тысяч пуштунов, в том числе стариков, женщин и детей. Многие афганцы уже увидели, что происходящее есть не борьба лучшей части афганского народа за свободу своей страны от коммунистической тирании — а неприкрытая вооруженная агрессия пакистанской военщины и международных банд против Афганистана. Вот только понимать это — было уже слишком поздно. Грузы, которые направлялись в адрес моджахедов, обычно прибывали морем в порт Карачи, потому что это был самый дешевый способ транспортировки. Грузы прибывали на зафрахтованных судах, плавающих под флагами третьих стран, в порту Карачи их перегружали на караваны и отправляли караванами, с машинами охраны в долгий путь через всю страну — на базовые склады под Пешаваром. С этих базовых складов оружие уже централизованно распределялось в пользу тех или иных группировок моджахедов. В этом товарообороте участвовали три стороны — американские советники, военные и из ЦРУ, представители пакистанского государства — армии и ИСИ, и представители группировок моджахедов. Причем каждая из этих сторон товарообмена крайне настороженно относилась друг к другу, а представители банд моджахедов имели тренья и между собой. Американские военные имели серьезные основания полагать, что разграбление двух караванов в восемьдесят шестом и трех — в восемьдесят седьмом было инсценировано самими пакистанцами, причем охрана караванов, несмотря на якобы состоявшийся жестокий бой с грабителями не понесла ни единой потери, ни убитыми ни даже ранеными. А груз с караванов пропал, и позже появился на базарах во всех крупных городах страны — оружие, гуманитарная помощь, лекарства. Американцы полагали, что к разграблению караванов приложил свою руку начальник межведомственной разведки Пакистана ИСИ генерал Ахтар Абдул Рахман хан, действовавший как в свою пользу, так и в пользу президента страны, которую отдал часть выручки за награбленное. Поэтому — с тех пор наиболее ценное оружие — такое как ракетные комплексы Стингер доставлялось в Пакистан самолетами, а складировалось и выдавалось — только американцами. В свою очередь пакистанцы предъявляли американцам претензии, заключающиеся в том, что американцы вели разведывательную деятельность против государства Пакистан, манипулировали главарями группировок моджахедов с той целью, чтобы они подчинялись не пакистанским, а американским указаниям, разворовывали часть груза сами, манипулировали отчетностью. Главари моджахедов имели общие претензии к пакистанцам и американцам в том, что им достается лишь малая часть оружия и гуманитарного груза приходящего в страну, а большая часть разворовывается и продается на базарах. Американцы и пакистанцы предъявляли главарям моджахедов то, что они завышают численность своего воинства, чтобы получать больше оружия и гуманитарной помощи, продавая излишки на базаре, лгут в отчетах о проведенных в Афганистане операциях, имеют опасные контакты с представителями китайской Народной армии и разведки, выращивают наркотики и поставляют их в Европу и даже в США. Что касается претензий главарей моджахедов друг к другу — то они были временно забыты на период активной войны с шурави, но после ухода шурави междоусобица вспыхнула с новой силой. В этой грызне, где каждый был врагом всем остальным моджахеды уже забыли про Афганистан и про то, что режим, которому они отводили две недели после ухода шурави — держится и не думает сдаваться. Теперь, для того чтобы избежать претензий, каждый груз из Карачи встречала целая делегация, в которую входили представители от каждой из партий «Группы семи»,[29] представители пакистанской армии и представители посольства США. Эти люди присутствовали при выгрузке контейнеров с борта контейнеровоза в порту, потом этот груз опечатывался и следовал в караване до базового лагеря Охри, откуда уже происходило распределение. Во время движения каравана по территории страны «контролеры» от той или иной партии находились в кабине каждой грузовой машины. Февраль — месяц хмурый и мрачной, и пусть в Карачи никогда не бывало снега — сырости и холода было достаточно. Группа теплолюбивых афганцев, стоящая неплотным строем у одного из пирсов порта, ежилась от бьющих с залива порывов холодного ветра и внимательно наблюдала за тем как огромный, похожий на стальную цаплю кран один за другим поднимает с борта сухогруза стандартные сорокафутовые морские контейнеры и играючи переносит их на платформы одного за другим подъезжающих на погрузку контейнеровозов. В этих контейнерах находилось то, что им было нужно для победы в затянувшейся, кровавой, жестокой войне. С этим — они дойдут до Кабула. Человек по имени Башир подошел к стоящему чуть в стороне Алиму. Алим, посланный представителем своей партии, чтобы проследить за грузом знал, что машины пойдут «сквозным» путем и не остановятся, пока не прибудут к цели. А ему нужно было время — немного, несколько секунд, для того чтобы приблизиться к контейнерам и установить на один из них выкрашенный бурым, под цвет контейнеров, прямоугольник размером с полкирпича — и чтобы это никто не видел. Он сам уже несколько раз «встречал караваны», партия посылала именно его, потому что он люто ненавидел моджахедов остальных партий и никогда не упускал своего. В первый же раз у него возникла идея диверсии, и с ней он поделился с резидентом ХАД — индусом, держащим несколько дуканов и заведений быстрого питания в Пешаваре и его окрестностях. Позавчера индиец сказал, что в Кабуле дали добро и передал ему эту мину. Мина была искусно замаскирована — в контейнере, который со стороны выглядел как обычная японская рация, взрывное устройство по виду напоминало аккумулятор к рации. По словам резидента, ему нужно было только достать мину-аккумулятор и прикрепить к металлическому контейнеру — она магнитная и прилипнет сама. Потом надо было уходить — мина была рассчитана ровно на двадцать часов, установка мины запускала таймер. Такие игрушки афганской ХАД поступали от северного соседа, разведчики которого продолжали войну даже после ухода военных. И афганцы использовали их по назначению. Алим был воином — а Башир был собакой. Он, как и Алим дезертировал из афганской армии при примерно схожих обстоятельствах — разница была в том, что Башир действительно совершил все те преступления, в которых его обвиняли. Терпение у его командира лопнуло после того, как он изрешетил из своего автомата целую семью пуштунов, разъяренных изнасилованием несовершеннолетней девочки. То, что осталось в магазине, Башир разрядил в своего командира, а потом бросился бежать. Ему удалось скрыться от группы преследования и выйти на банду моджахедов, принадлежащую к Исламской партии Афганистана Юнуса Халеса. Те, конечно же были ради такому пополнению. — Аллаху Акбар. — Мохаммед расуль Аллах… — ответил Алим не отрывая глаз от контейнера — Как поживает амер[30] Хекматияр, да продлит Аллах его годы на радость его друзьям и на страх его врагам? — Амер Хекматияр готовится к большой операции около самого Кабула в то время, как другие отсиживаются в лагерях и делят добычу, которую не они взяли в бою. Алим сказал это не просто так — у него возникла идея — О ком ты говоришь, брат? — подозрительно спросил Башир — Не называй меня брат, ибо я не брат трусам и ворам. Не далее как пять дней назад такие шакалы как ты распотрошили наш тайник на точке «нур» в провинции Нангархар и унесли все, что нашли там, все припасы! Шакалы лишили оружия и пропитания воинов, поведя себя так, как это и подобает шакалам! — Ах ты! Алим благодаря подготовке военного уклонился от удара и провел свой, от которого собака Башир провалился спиной прямо в грязную, испятнанную радужными пятнами машинного масла лужу на пирсе. — Сын шакала! — взревел Башир, выхватывая нож. Раскатисто громыхнули два выстрела, один за другим, к дерущимся бежали другие моджахеды. Следом, с пистолетом в руке бежал капитан пакистанской армии. Крановщик остановил погрузку, рабочие на пирсе тоже перестали работать. — Прекратить немедленно! Прекратить! — Убью! Пакистанец поддел кулаком рванувшегося вперед Башира, которому помогли встать. — Аллах свидетель, тот кто еще раз затеет драку пожалеет о том, что родился на свет! Разойтись всем! Американец, присутствовавший при погрузке — очкастый белобрысый здоровяк сплюнул на бетон пирса. Он пробыл в этой стране уже больше года и понять не мог — как его правительство додумалось до того, чтобы помогать этим жадным, вороватым, злобным как крысы людям, которые вместо того чтобы воевать с врагом — так и норовят вцепиться друг другу в глотки. Ах, да, они борются с большевизмом… Поймав взгляд Башира — его глаза тлели ненавистью как уголья в костре — Алим понял что приобрел себе еще одного смертельного врага. Дорога от Карачи до Пешавара была длиной примерно тысяча четыреста километров и занимала два дня пути. Иногда ночевали в Дера Гази Хан, если выбирали северный маршрут, иногда в Кветте, если южный. В Кветте обычно останавливались, если нужно было что-то доставить туда: там тоже был крупный перевалочный центр для снабжения банд, действующих в южных провинциях Афганистана. Дорога на южном маршруте была лучше, потому что значительную ее часть проложили американцы, оттого дорога Кандагар — Карачи называлась «американка». Но на южном маршруте действовали самые настоящие приграничные банды, которые могли по-настоящему разграбить караван и всех перебить. Это была зона племен, территория где не действовали никакие законы, и где многие снискивали средства к пропитанию единым разбоем. Первоначально, когда советские и афганские военнослужащие делимитировали границу племена возмущались и брались за оружие, здесь никогда не было границы и они привыкли свободно перемещаться в любом направлении. Но потом они поняли как это удобно — совершать преступления на одной стороне границы и тотчас скрываться на другой, не давая себя преследовать. С того момента, как племена поняли это — криминогенная обстановка в зоне племен только ухудшалась. — Сюда! Все подойдите сюда! — заорал пакистанский капитан, размахивая папкой. Груз был погружен на машины, надо было расписаться на документах — причем всем наблюдателям и выезжать, чтобы дотемна успеть доехать до ночлега. Многие из моджахедов росли уже в лагерях беженцев, несмотря на то что там были «школы», читать и писать они умели плохо, а вместо подписи ставили крестик или прикладывали смоченный чернилами палец. В «школах» преподавали в основном шариат и преподавали его учителя из Саудовской Аравии, ваххабиты. Хашим же вырос в Демократической республике Афганистан, ходил на курсы ликвидации безграмотности, поэтому умел и читать и писать и даже немного знал русский язык, по крайней мере, мог объясниться с русским. Поэтому, он не только аккуратно вывел свою фамилию — но и мельком успел просмотреть накладные, отметив, что на одной из машин целый контейнер загружен минами и саперными зарядами, точнее — взрывчаткой. Поскольку не было никакого распоряжения на то, кто в какую машину садится — к нужной ему он поспел первым… Этот водитель оказался индусом, работал он один без келинара,[31] потому что машина его была совсем новая, и был рад попутчику. Из порта Карачи грузы не вывозил никто, кроме водителей, входивших в один из водительских кланов, большей частью имевших корни в Индии. Если кто-то рисковал вывозить грузы, например, военным транспортом — то в результате колонна могла попасть под обстрел, а следующий груз, пришедший в твой адрес мог оказаться разграбленным подчистую. У каждого клана были собственные закрепленные за ними маршруты — и из-за резко увеличившегося грузооборота до Пешавара водители кланов, контролирующих этот маршрут смогли заработать так, что поменяли машины на новые. Это был монгольский Мерседес лицензионной сборки с кабиной SK, почти новый — и по довольному виду водителя было видно, как он гордится своей новой машиной. Обычно индусы разукрашивают свои машины так, что они становятся похож на передвижные индуистские храмы — но этот водитель, видимо гордый тем, что смог купить новую современную машину просто повесил над лобовым стеклом несколько амулетов, да наклеил на облицовку машины несколько картинок. — Хорошая машина — впроброс заметил Алим, когда они выруливали из порта, ловко маневрируя в узких проходах между огромными рядами поставленных друг на друга в четыре-пять рядов контейнеров. Водитель просиял — Отличная машина, ага![32] Я на нее шесть лет копил, во всем себе отказывал — но все же купил. Идет тихо, груза берет много, почти не ломается — хорошая машина! Очень хорошая машина! С ней я заработаю на машину для младшего брата, и мы откроем фирму по перевозкам. Хорошо ведь будет, ага… — Хорошо… Вот этот водитель. Тридцати еще ведь нет. Он возит грузы для моджахедов, он питает лагеря тем, что потом убивает нас. А с другой стороны — разве он враг? Разве он враг афганскому народу? Он просто хочет купить машину брату и возить грузы, это что — преступление? И если прекратится война — разве он не найдет мирных грузов для своего грузовика? Что же за люди тогда те, кто хочет, чтобы продолжалась война? Как же их назвать после этого?! Враги… Уже по тому, на какую дорогу они выехали — на Доктор Зияутдин роад, Алим понял, что на сей раз они поедут южным путем. На Кветту. Город закончился быстро, пересекли по одному из мостов реку — и пошла разматываться под колесами километр за километром «американка» — дорога, построенная американцами для того, чтобы Афганистан мог торговать со всем миром, и которая теперь используется, чтобы везти оружие в Афганистан. Промелькнул за окнами пригород Карачи — Синд, быстро застраивающийся, с промышленностью район — а потом пошли суровые, полупустынные, степные районы, где почти нет дорог, и где мало кто живет. Сначала дорога шла по самому побережью — но потом они свернули вглубь страны, отматывая километр за километром. Индус ткнул кнопку на приборной панели — и полилась из динамиков музыка, веселая, зажигательная… Музыка из одного из последних творений Болливуда — индийского кинематографа, одинаково популярного в Индии, Пакистане и Афганистане. — Хорошо, а! — воскликнул водитель, притопывая в такт музыке… — Хорошо… — согласился Алим, невидящими глазами смотря перед собой. Эту музыку он хорошо знал и предпочел бы не слышать. Когда он учился у русских искусству войны — это было в Кабуле и окрестностях — у него появилась девушка. Это было странно и непривычно для Афганистана — в Афганистане вопросы решаются совсем по-другому. Обычно о помолвках, о свадьбах в той местности, где жил Алим договаривались родители. В Кабуле было несколько не так, для Афганистана вообще не был типичен исламский экстремизм и дотошное следование нормам шариата, это все же была светская страна — но на то и Кабул. Но в сельской местности жених обычно видел невесту лишь в день свадьбы, женщины носили паранджу, дочерей нередко продавали — на вес, поскольку считалось, что чем толще подруга жизни — тем она здоровее, и тем больше детей она сможет родить. Закия была не такая… У Закии как и у него не осталось близких родственников — убили душманы. Ее отец поверил революции, поверил в то, что афганские крестьяне, наконец, смогут владеть землей сами и не платить ничего жадным баям — за это пришедшие ночью гости отрезали отцу голову. А потом они сделали то же и с матерью — Закию мать успела выкинуть из дома в ночь, иначе ночные гости убили бы и ее. Осиротев, девочка взрослела в детском доме Кабула, став ярой защитницей революции, у нее был автомат, она ходила в ночные патрули и изо всех сил просила, чтобы ее направили на фронт, где она могла бы отомстить душманам за свою семью. Но в те времена женщин еще не брали на фронт — и она буквально маялась в патрулях с автоматом, мечтая о том, чтобы на пути ей попался хоть один, ну хоть самый завалящий душман и враг революции. Они познакомились на вечернем киносеансе — дорогом, но деньги у него были, там где он служил даже курсантам платили неплохое жалование. Да и много ли стоит билет в кинотеатр, где над площадкой висит огромная афиша с героями новой картины. Он шел к кассе, когда увидел ее, стоящую с подругами и… с автоматом. И неожиданно сам для себя — он не умел ухаживать за девушками, потому что никогда этого не делал и не знал как это делается — он подошел к ней и просто сказал «А пойдемте в кино»… И она посмотрела на подруг, а потом сказала — пойдем… Потом они долго гуляли по ночному Кабулу — верней, она дежурила, а он гулял. Подруги, все сразу поняв отпустили ее с курсантом специальных курсов — как он им представился, забыв про то что о курсах нельзя упоминать нигде и никогда. Город был тихим и задумчивым, над городом ярко светил полумесяц луны, обещая богатую добычу тем, кто выходит по ночам на охоту — но ничего и ни с кем не могло случиться сегодня в Кабуле. Потому что дежурила она. И он… Через три дня он отбыл на операцию, с которой так и не вернулся. Интересно — узнала ли она о том, что он стал предателем? Может и узнала. В Кветте колонна остановилась на ночь. Несмотря на то, что для таких колонн было отведено специальное место, огражденное и охраняемое — расслабляться было нельзя. Пакистанские воры были великими искусниками своего ремесла, ведь неудачливым ворам раньше рубили руки, производя, таким образом, естественный отбор. Но времена сейчас стали другие — и вместо воров на стоянку запросто мог напасть отряд в двадцать — тридцать человек с автоматами, пулеметами и гранатометами. Поэтому — помимо обычного охранения из военных представители партий душманов, не доверяя друг другу вставали охранять «свое» оружие, патрулируя стоянку по ночам. Восточная ночь — ночь особая. В этой ночи полно теней, призраков, джиннов — многие дела делаются на Востоке по ночам, как добрые, так и злые. А вот то, что он собирается сделать сейчас — это доброе или злое? Смотря для кого. Доброе — для его народа, кто бы что не говорил. Потому что шурави ушли — а оружие продолжает прибывать, его не только не становится меньше — его становится больше. Против кого нацелено это оружие? Кого будут убивать из него? Афганцев, больше некого. Алим иногда задумывался над тем, что движет моджахедами на их пути, не пути к Аллаху — а пути зверств и злодеяний. Разве они не видят, что убивают таких же как они афганцев? Разве они не видят, что шурави больше нет? Ну, хорошо, шурави никто не звал на их землю, но они пришли, и сделали много доброго: они лечили, учили афганцев, строили для них дома и заводы. Шел разговор о строительстве железнодорожной ветки — первой в Афганистане если не считать железной дрогой узкоколейку, ведущую из центра города в бывший королевский дворец. Тем, кто ушел из страны и возвращается в нее чтобы убивать — может быть, им стоит побывать в Кабуле? Может быть им стоит сравнить то что было, когда шурави пришли — и то что они оставили афганскому народу уходя? Но если даже отставить в сторону шурави? Шурави больше нет — а война идет. Против кого она идет? Против таких же афганцев, больше в его многострадальной стране никого не осталось. И много ли он сделает зла — если взорвет склад, где будет храниться эта взрывчатка — и она взорвется на пакистанской земле. Да, взрыв причинит страдания пакистанцам — но они сами привезли сюда все это, желая причинить этим зло другим людям. Два часа ночи. Пора… Алим достал из кармана рацию, наощупь начал раскрывать ее. Тот, кто придумывал все это — не подумал, что раскрывать ее придется ночью, в отсутствие света, да еще и волнуясь. Крышка, которая прикрывала гнездо аккумуляторов заела, никак не открывалась. Разозлившись, Алим стукнул ею о ближайший контейнер — раз, другой… — Что ты делаешь? Алим медленно повернулся. Американец стоял неподалеку. Провал! Верней — почти провал! — Рация не работает, господин, проклятая рация, я только недавно купил ее на базаре… Американец работал здесь достаточно давно, и успел привыкнуть к тому, что моджахедам нельзя просто так давать в руки ничего сложнее автомата Калашникова. Дети гор, живущие в средневековье, они просто не привыкли к технике, чем проще оружие — тем лучше. Поэтому такой популярностью пользуется русский автомат Калашникова — так и его они приспособились ломать. Например — умудряются втыкать оружие магазином в землю и сидеть на нем, а кто-то втыкает в землю стволом и сидит на прикладе, а на русском ППШ с барабанным магазином — сидят на магазине, уперевшись в землю прикладом. В базовых лагерях за такое наказывали плетью — но так и не доходило. Вот и сейчас, купил идиот рацию на базаре, разрядился аккумулятор, и теперь он долбит ею о контейнер, думая, что от этого аккумулятор зарядится, и рация станет работать… — Эту рацию нужно зарядить — стараясь сдерживать брезгливость в голосе, сказал американец — когда ты покупал рацию, тебе были должны дать шнур с розеткой. Тебе его дали? — Нет, господин, не дали. — Как будешь в Пешаваре, зайдешь в консульство, спросишь Микса. Я дам тебе зарядное устройство и покажу, как им пользоваться… Американец сделал это по привычке, он был сотрудником спецслужб и помнил, что главная задача любого сотрудника спецслужб — вербовка. Вербовка, вербовка и еще раз вербовка, только по этому критерию можно оценивать полезность разведчика. Есть вербовки — значит, занимается делом, нет — просиживает штаны. А теперь, согласно новой секретной директиве по оперативному управлению ЦРУ — сотрудникам станций в Исламабаде, Читрале и особенно — в душманском гнезде Пешаваре предписывалось вести активную вербовочную работу среди моджахедов. Все дело было в том, что движение моджахедов выросло и выросло оно в нечто намного более опасное, чем предполагалось ранее. Когда движение моджахедов только разворачивалось — это было начало восьмидесятых — у ЦРУ не было лишних денег, не было оружия, не было опыта поддержки повстанческих группировок. Тогда хватало проблем и без этого — заложники в Иране, кризис в Бейруте, Никарагуа… Вот поэтому — помощь принимали ото всех, кто мог и хотел помочь, в том числе и от тех от кого помощь принимать не следовало. Китай, сдерживая «гегемонистские устремления северных ревизионистов» — господи, язык в узел завяжется, пока это выговариваешь — начал поставлять оружие, дешевое и дерьмовое, но его было много. Саудовская Аравия добавляла доллар на каждый доллар, отправляемый в помощь моджахедам. Многие страны Залива и Северной Африки массово освобождали из тюрем уголовников всех мастей, желающих отправиться на джихад и убивать русских.[33] Пакистану в массовом порядке поставлялось оружие — и тут же предоставлялись кредиты, чтобы он мог за него расплатиться, потому что Пакистан был нищ, как церковная крыса. Но года с восемьдесят шестого ЦУ регистрировало все более и более тревожные симптомы. Из Саудовской Аравии прилетели несколько религиозных деятелей, у них были встречи с высокопоставленными чиновниками пакистанской администрации и с главарями моджахедов, речь на них шла о том, что надо убивать американцев, американцы такие же враги как шурави. Главари бандформирований зарабатывали теперь большую часть денег сами, занимаясь наркоторговлей. Все чаще вспыхивали скандалы относительно распределения поставок оружия и гуманитарной помощи — а как им не вспыхнуть, если многие из американцев списывали на гуманитарную помощь и поставки оружия намного больше денег, чем это было в действительности, а разницу клали в карман. Межведомственную разведку Пакистана — ИСИ — ловили на сознательном предоставлении дезинформации, на слежке за американскими гражданами. Диктатор Пакистана — Мухаммед Зия уль-Хак проявлял признаки открытого неповиновения, налаживал прямые контакты с монархиями на Востоке, с исламскими экстремистами, через свою жену Шафики Зия принимал взятки от наркоторговцев, пытался обзавестись ядерным оружием в обход договоренностей о нераспространении. И поэтому, вопрос вербовки перспективных членов бандформирований вставал у ЦРУ как приоритетный. Самые дальновидные уже понимали, что недалек тот час, когда друзья станут врагами, а агентура, заложенная еще в спокойные времена в бандах — жизненно важной. Ради этого не стоило жалеть ни времени, ни зарядника для рации, стоящего пару долларов. — Да хранит вас Аллах, господин, за вашу доброту… — Спросишь Микса, запомнил? Ты знаешь, где консульство? На Хоспитал-роад, дальше найдешь, там американский флаг. — Найду, господин… Господин! Американец, уже собиравшийся идти досыпать, остановился — Чего тебе? — Вы не могли бы тут постоять? Мне… очень надо. — Иди. Только быстро. — Да хранит вас Аллах, господин… Если бы его спросили, почему ему приспичило облегчиться именно здесь, у него был готов ответ — это была та самая машина, на которой он ехал. В кабине было спальное место, там спал водитель. Алим спустил штаны, присел у задней оси… и когда он делал свое дело, ему все же удалось открыть рацию и достать этот проклятый аккумулятор. Поднимаясь после оправки, он быстро махнул рукой — и маленькая смерть намертво прилипла к боку контейнера… Только отточенная тренировками у русских реакция позволила Алиму избежать смерти — он прыгнул вперед и избежал коварного удара ножом в спину. Бежать было некуда — узкий проход между грузовиками — да и незачем. Алим повернулся, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Силуэт его врага — он стоял в низкой стойке и лезвие длинного ножа, скорее всего переделанного в нож штыка от китайского карабина — поблескивало в неверном свете луны… — Ты поднимешь руку на своего, брат? Как же ты после этого войдешь в мечеть, посмеешь ли обратиться к Аллаху? — Ты мне не брат! Ты предатель. — Почему? — Что ты прицепил к контейнеру? Я видел! Ты предатель и работаешь на шурави! Предатель. Алим отшатнулся назад — и Башир купился, бросился вперед, целясь ножом в горло. Приемом, которому Башира научили советские учителя-муаллимы из лагеря он отбил нож в сторону, сжатым «головой кобры» кулаком левой руки пробил в горло, ломая гортань. Удар был смертельным — человек задыхался за минуту. Американец услышал шум, и появился как раз тогда, когда Башир в последних конвульсиях дергался на земле. — Что происходит? — Господин, этот человек напал на меня с ножом… — простодушно ответил Алим. Американец включил фонарик, его луч вырвал из тьмы посидевшее лицо Алима. Он наклонился, приложил два пальца к горлу, на секунду замер. Потом — выпрямился и затейливо, на своем языке выругался… — Он первый напал на меня, господин… — Да вижу… — досадливо ответил американец — иди за капитаном. Черт бы вас всех побрал… Прицепленная в углу сорокафутового морского контейнера коробочка намертво вцепившись в металл отсчитывала последние часы жизни сотен людей… Когда грянул взрыв, Алим находился в небольшой забегаловке на окраине Пешавара, обедал и согревался чаем — в Пешаваре было намного холоднее чем в Карачи, тут даже снег выпадал. Он посмотрел на часы, уже в третий раз, и только успел подумать что бомба не сработала как вдруг раздался даже не взрыв, нет… Это был глухой, низкий гул, далекий — но отчетливый. Такой, что мурашки по спине. — Землетрясение, о Аллах, помоги нам! — крикнул кто-то. Сшибая с ног друг друга, наступая на опрокинутые блюда с едой посетители забегаловки, среди которых было много моджахедов вывалили на улицу. Это был самая окраина, домов там было немного, а высотных не было вообще — и первое что они увидели, был огромный столб иссиня-черного дыма, поднимающегося где-то далеко, у гор. Там же, вдали, грохотали новые взрывы. — О, Аллах, за что ты нас караешь… — спросил кто-то, стоящий рядом с Алимом. Алим посмотрел на него — это был тоже моджахед, но состоящий в партии Себгатуллы Моджадидди — и ничего не ответил… В результате чудовищного взрыва, произошедшего в феврале восемьдесят восьмого года в базовом лагере Охри лагерь, служивший перевалочной базой и складом для военной помощи был полностью уничтожен, сгорели несколько тысяч тонн военного имущества, остатки его, разбросанные взрывами, находили за десять и более километров. Вместе с имуществом погибли несколько сотен моджахедов, пакистанских солдат и американцев — военных советников. Точное число погибших неизвестно до сих пор. Известно лишь, что чудом выжил главный координатор сопротивления моджахедов от межведомственной разведки Пакистана ИСИ бригадир Мохаммед Юсуф, позже написавший книгу о движении моджахедов. Он держал ставку в этом лагере, он добился направления моджахедам Стингеров, он добивался расширения войны и после вывода советских войск. Его вызвали в Исламабад для разбирательства по фактам неподчинения приказам — и только поэтому он остался в живых. Если бы он точно выполнял приказы и руководство ИСИ было бы им довольно — он безусловно погиб бы при взрыве в лагере Охри. Но ему оставалось работать недолго — пришедший к руководству ИСИ после трагической гибели Ахтар Абдул Рахман Хана генерал Хамид Гуль первым делом уволил Юсуфа. Сотрудник афганского ХАД, тогда уже капитан Алим Шариф тогда и представит себе не мог, что меньше через десять лет он будет назначен начальником ИСИ генералом Гулем на тот пост, который в свое время занимал бригадир Мухаммед Юсуф, пост координатора по связям с движением моджахедов, переродившимся к тому времени в Аль-Каиду. Он стал бригадиром[34] межведомственной разведслужбы Пакистана и в этом чине был опрометчиво отправлен в отставку генералом Первезом Мушаррафом во время чистки ИСИ по требованию американцев. Американцы в очередной раз ошиблись, продемонстрировали свою детскую наивность и неспособность управлять этим миром. Они забыли одно из главных правил мафии: держи своих друзей близко от себя, а врагов — держи еще ближе. Пока бригадир Алим находился на действительной службе, его хоть что-то сдерживало. Теперь, после отставки — его не сдерживало уже ничто. Ни его, ни тех, кто был с ним заодно. В Афганистане снова лилась кровь. Еще большую ошибку совершил Али Асиф Зардари после убийства на митинге его жены Беназир Бхутто и отставки ненавидимого всеми Мушаррафа, ставший премьер-министром страны. Он принял обратно на службу бригадира Алима и многих других отставных сотрудников ИСИ, поручив им бороться с исламским экстремизмом в стране. Это было все равно, что поставить вампира заведующим пунктом сбора донорской крови. В отличие от американцев бригадир Алим помнил правила и всегда следовал им. Одно из них гласило: всегда иди вперед и никогда не оборачивайся. Тот, кто посмеет обернуться — тотчас превратится в камень. |
|
|