Тебя люблю я до поворота автор Леонард Борисович Терновский

Искры плясали над костром, прочерчивая в темноте причудливые зигзаги. В котелке над огнем добулькивал чай. Моря не было видно, но было слышно, как раз за разом накатываются на берег валы волн, с шумом и грохотом обрушиваясь на прибрежные скалы. По другую сторону костра Алексей видел сидящих рядом Николая и Лену. Склонив голову ему на плечо, Лена глядела на догорающий огонь. Марины не было. И Леше на миг показалось, что ее нет ни поблизости, ни вообще на свете, что она, да и весь этот последний месяц, просто пригрезились ему.

Но Марина уже вышла из-за скалы и подошла к костру. — Ну, что? Послезавтра нам всем на симферопольский поезд. До Москвы вместе, а там? Разбежимся-разъедемся навсегда в разные стороны?

— А ты так и не решила? Будешь ли поступать в институт? Или снова в свой Нурмикинот?

— Документы я отнесла в медицинский. А уж как все выйдет, — посмотрим. Споем, что ли, напоследок? Где твоя гитара, Коля?

Пели, как водится, туристские и студенческие песни, Окуджаву. У Николая был низкий приятный голос, и он слегка подыгрывал себе на гитаре. Девушки охотно ему подпевали. А у Алексея совсем не было слуха. — Ты лучше только раскрывай рот, — подсмеивалась Марина.

— Споем теперь «Перекаты». — Эту песню откуда-то из холодных северных широт привезла Марина и научила ей Лешу и Николая. Им, студентам последнего курса мединститута, тоже предстояло через год отправиться из обжитой Москвы в какую-то дальнюю даль. И их невольно брали за сердце слова про то, как заплутавший, отставший от своих одиночка пытается на своей дырявой лодчонке добраться до людей, туда, где

Он знает, что впереди большая, опасная река, что может случиться всякое. Но все равно надо плыть вперед, и нельзя позволять страху овладеть собой:

Впереди все так шатко и неопределенно, что впору не беспокоиться ни о чем и ни о ком:

— Кто написал эту песню? — поинтересовался Леша. — Не знаю, — сказала Марина. — Наверно какой-нибудь безвестный бродяга-геолог сочинил ее у костра. Да какая разница? В сущности, никто не знает, что ждет его за ближайшим поворотом.

…Через два дня заканчивалась смена, которую Николай и Алексей проработали в медчасти спортивного лагеря подводников «Ихтиандр». Заведовала медпунктом Инна Сергеевна, врач «скорой» с пятилетним стажем. Она уже не раз ездила сюда работать во время отпуска. Николай и Алексей вечерами после занятий подрабатывали фельдшерами на «скорой», там они и познакомились с Инной Сергеевной. Как-то она посоветовала приятелям отправиться отдохнуть-поработать в этот лагерь, расположенный в диком уголке Крыма, на самом берегу моря.

Условия в «Ихтиандре» оказались подходящими. Приезжавших по путевкам размещали в палатках на высоком каменистом берегу, а на самом его краю стоял зеленый дощатый домик для администрации, инструкторов и медперсонала. Там же был оборудован крохотный медпункт. Да какие болячки у молодежи? Ссадины, ушибы, иногда — просят дать таблетку «от головы» или «от живота», если кто-то перегрелся на солнце. Впрочем, Инна Сергеевна не позволяла своим помощникам расслабиться, требовала, чтобы дежурный всегда находился при медпункте, а другой выезжал бы на погружение. Сама она работала наряду с ними и не делала для себя никаких поблажек. Николай и Алексей уважали и чуть побаивались ее.

…В свой первый вечер в «Ихтиандре» Алексею захотелось посмотреть на лагерь сверху. Вместе с Николаем они поднялись каменистой тропкой по склону. Вышедшая из-за облаков луна зажгла на море мерцающую серебряную полосу. И тут на кромке скалы, в которую упиралась лунная дорожка, возникла стройная фигурка. Николай тоже заметил ее, обернулся к Алексею: — Такая девушка, — и одна? Надо бы познакомиться с ней. Да, а ведь там их — двое.

Приятели стали спускаться. Две подружки все еще стояли над морем. Одна — пухленькая блондинка, другая повыше и потемнее. Обе с короткими стрижками, в легких блузках и шортах. При приближении Алексея и Николая они не выказали никакого беспокойства. (Лишь много дней спустя Марина призналась Алексею, что когда в темноте внезапно послышались чьи-то приближающиеся шаги, сердце у нее все-таки ушло в пятки).

— Милые девушки, разве можно так поздно гулять одним? Мы из «Ихтиандра», работаем там в медпункте. Пора возвращаться в лагерь. Вы из какой группы? — строго начал Николай.

— А мы вовсе не из вашего лагеря, — ответила пухленькая. — Мы снимаем комнату в поселке Отрадное.

— Тогда позвольте вас проводить. И давайте познакомимся. Меня зовут Николай.

— А меня — Алексей. Попросту — Леша.

— Лена, — назвалась блондинка. — Марина, — протянула руку другая.

Снова, уже вчетвером, поднялись вверх и пошли влево по дороге. Разговорились. Подружки приехали в Крым накануне. Лена учится в инязе. А Марина в отпуске, она отработала три года в поселке Нурмикинот. Не попав в свое время в мединститут, она закончила сестринские курсы и уехала на Дальний Северо-восток. В Москве у нее тетя. Может быть, в этом году она снова попробует стать студенткой.

Дорога пошла под уклон. — Вот мы и пришли, — сказала Марина. — За этим поворотом начинается Отрадное. Домик нашей хозяйки — второй от угла. В сарайчике она держит козу и корову и предлагает по утрам покупать у нее молоко. Мы с Леной сняли комнату у нее в пристройке…

— Скажи уж лучше, — поселились «у козы и коровы».

— Можно и так. А вообще-то хозяйку зовут тетя Катя.

Подошли Лена с Николаем, отстававшие шагов на десять.

— До свиданья, девушки. Заходите в наш «Ихтиандр». Мы научим вас нырять с маской и трубкой. А потом, может быть, удастся поплавать и с аквалангом.

— Заглянем как-нибудь. До свиданья.

Приятели уже двинулись назад, когда Марина показала Леше рукой на освещенную луной возвышенность:

— Видишь за ней ту горбатую гору? Она удивительно напоминает очертаниями сопку возле моего Нурмикинота.

…Снег и солнце, солнце! Марина в кухлянке и торбасах легко бежала рядом с нартами, придерживаясь рукой за дугу саней. Георгий — тоже в кухлянке, но с откинутым назад капюшоном — бежал чуть поодаль, покрикивая на собак — Подь! Подь! — и иногда швыряя в них остолом. Упряжка их шла вслед за санями Кейнына. Наст в снежных застругах совсем не проваливался под ногами. По нему змеями извивались дымные полосы поземки. Нурмикинот уже пропал вдали. Дорога шла вдоль края залива. Сам берег слева от них был едва различим, сливаясь со скованным льдом морем. Справа в отдалении виднелась словно намазанная желтым сливочным маслом низкая гряда сопок. А за нею возвышалась она, Айкарем, горбатая громадина, видимая, говорят, аж за сорок километров. Ветры сдули снег с ее черных ребер, синие тени пестрили заснеженный склон причудливым узором. И огромная гора казалась тающей льдинкой, в которой сквозит синева неба.

Марина познакомилась с Георгием прошлой весной. Тогда в честь 35-летия национального округа был организован 200-километровый лыжный пробег Нурмикинот — Киличики. Участников было восемь, в их числе две девушки: Марина, медсестра районной больницы, и Клава, учительница средней школы. Георгий, ладный, хотя и невысокий геолог, все пять дней похода рыцарски заботился о Марине и Клаве: забирал в свой громадный рюкзак тяжелые консервные банки, отыскивал для них «лишние» шерстяные носки, угощал шоколадом. А на ночевках — в палатках, на лапнике из кедрача — отдавал Клаве и Марине свой меховой кукуль. После возвращения в районный центр Марина пригласила Георгия на день рождения. Он подарил ей тогда лыжную шапочку и ярко-алые вязаные варежки.

В этот раз Марина ехала в соседний Кымлот. Туда для обследования оленеводов на туберкулез посылали Марию Ивановну, фтизиатра и рентгенолога райбольницы, и Марину, ее помощницу. Мария Ивановна ждала санрейса Ан-2. А Георгий как раз возвращался в Кымлот, в свое геологическое управление. Он предложил «подбросить» туда Марину. Ей раньше не приходилось ездить на собачьих упряжках. И она упросила свою начальницу: — Я, Марь Ванна, в Кымлоте заранее оповещу обследуемый контингент, вызову кого надо из стойбищ. Вы приедете, все уже будет налажено. — Мария Ивановна согласилась.

…Прошло часа три. Мороз был небольшой, градусов, наверное, десять. Марина устала и все чаще присаживалась на сани. Георгий держался заправским каюром. Его узкая бородка и усы поседели от инея. Но, похоже, и он был рад коротким, мимолетным привалам. Собаки тоже устали: они уже не катались по снегу на остановках, как в начале дороги, а лежали на месте, ожидая, пока Георгий снова прикажет им тащить сани. Поодаль от санного пути на берегу попадались порой какие-то черные кубики. Кейнын, ехавший на передней упряжке, вдруг свернул к одному из них. Кубик оказался крохотным бревенчатым строеньицем с окошком в тетрадный лист, железной печкой и узеньким топчаном. — Это домик для пограничников, — пояснил Георгий. — Они расставлены вдоль всего побережья через 3–4 километра. Если пурга застигнет пограндозор в пути, солдаты смогут в нем переждать непогоду. Там всегда приготовлены сухие дрова и даже, кажется, какие-то продукты.

Отсюда пути упряжек расходились. Кейнын направился в стойбище, откуда на обследование в поселок должны были приехать оленеводы. А Георгию с Мариной предстояло ехать до Кымлота еще километров пятнадцать. Покормив собак и поправив постромки, двинулись дальше. Кейнын повернул вправо, и его упряжка вскоре скрылась за холмом. Теперь Георгий и Марина ехали одни. Низкое солнце за ними ровным розовым светом освещало равнину впереди. Когда же Марина обернулась, то позади саней увидела унылую картину: тени от снежных заструг сливались в сплошную серо-вечернюю мглу.

…Лена с Мариной зашли в спортивный лагерь через день. В «Ихтиандре» им понравилось, и они стали приходить сюда часто. Приятели познакомили их с Инной Сергеевной. Лена больше плескалась у берега или плавала на красном надувном матраце, зато много жарилась на пляже. А Марина могла купаться часами. Иногда она приходила в медпункт помочь Леше принимать пациентов. Потом они вместе спускались на каменистый берег, плавали в море. А вечером Леша и Николай провожали девушек «до козы и коровы».

Лена уже бывала в Крыму. Марина попала на юг впервые. Воды она ничуть не боялась, а Черное море буквально заворожило ее. Те, кто сидит на берегу или даже плавает поверху, не подозревают, какой удивительный и красочный мир скрывается сразу под поверхностью. Стоит надеть маску и поплыть возле полупогруженных прибрежных скал… под водой они окутаны колышущимися бурыми лентами водорослей, покрыты острыми, чуть приоткрытыми створками мидий. А под скалами таятся фиолетовые крабы. Но попробуй нырнуть и схватить их, — они тут же угрожающе выставляют навстречу острые клешни.

Марина быстро научилась нехитрой науке ныряния. Несколько глубоких вдохов. Согнуть корпус, выбросить вверх ноги. И — вниз, вниз, энергично подгребая ластами и руками. И вот ты уже, как птица, паришь над самым дном, паришь до тех пор, пока достанет дыхания. Теперь — скорее наверх, наперегонки с всплывающими пузырьками воздуха. Как хочется вдохнуть полной грудью! Как медленно приближается поверхность! Вот голова выскакивает из воды, но сначала надо еще резко выдохнуть, чтобы продуть трубку. И только потом можно, наконец, отдышаться…

Напротив «Ихтиандра» было несколько выступавших из воды скал. Доплыв до этих камней, можно было отдохнуть и посидеть на них, свесив в воду ноги. Иногда Николай подплывал к Лене, бултыхавшейся возле берега на своем надувном матраце, и отбуксировал ее к одному из камней. Оттуда они смотрели на купавшихся и загоравших на пляже, любовались морем или просто о чем-то беседовали.

Марина была на два года младше Леши, но держалась как старшая. Похоже, жизнь на краю света научила ее самостоятельности и уверенности. Иногда она не сразу слышала обращенные к ней слова. — Ты где? — спрашивал тогда Алексей. — Заснула? Или опять в своем Нурмикиноте?

— Ты, Леша, не знаешь, что такое севера. Они завораживают и притягивают, словно магнитом.

…Как-то, на обратном пути из Отрадного Николай сказал: — По-моему, я Ленке нравлюсь. Да и она мне. Слушай, ты завтра посиди с Мариной в медпункте подольше, а? Тогда я пошел бы провожать Ленку один.

— Ладно, — ответил приятелю Леша.

— А как обстоят твои дела? — поинтересовался Коля. — Небось, все только стишки да цветочки? Разве бабам этого надо, Алеша? Не будь лопухом! Учти, женское сердце жаждет завоевателя, конквистадора. Значит, нам надо проявлять инициативу, вести осаду, наступать.

Погода на другой день была ясная. Небольшие волны отбрасывали на песчаное дно качающиеся блики. Неспешно проплывали студенистые зонтики медуз. Иногда стайка рыб, мерцая под солнечными лучами, скользила мимо ныряльщиков и скрывалась за скалой.

После купанья все пошли в медпункт, потом Николай и Лена куда-то исчезли. Пациентов почти не было. Поговорили, сидя на крылечке. Леша уверял Марину, что в институт она обязательно поступит: — Даже не сомневайся. У тебя ведь есть медицинский стаж, а со стажем принимают вне конкурса. А когда станешь врачом, опять уедешь, если захочешь, на свой север.

Взошла луна, когда они вдвоем двинулись в Отрадное. И тут Марина застигла Лешу врасплох своим вопросом:

— Лена потом пожалеет, если уступит Николаю. Ведь он женат?

Подводить товарища Леше не хотелось, и он ответил неопределенно: — С чего ты взяла? Ему пока не до семейного обустройства. Ему еще учиться целый год.

— Догадалась. А ты не умеешь врать. Детей у него нет?

— Пока нет.

Они уже подошли к Отрадному, когда навстречу попался Николай. Алексею показалось, что он слегка обескуражен.

— Возвращайся-ка лучше с Колей. Домик, где мы живем, — вот он, в двух шагах, — сказала Марина. И добавила тихонько: — Наш герой, должно быть, расстроен и нуждается в утешении.

— Что ты? Он уравновешенный человек. И умеет, поверь, добиваться своего. Посмотришь, он и из Москвы не уедет, пойдет в аспирантуру, станет доктором наук, а потом — и академиком.

Марина помахала рукой уходящим приятелям и пошла к домику тети Кати. В нескольких шагах от калитки она остановилась у догоравшего кострища, оставленного кем-то на обочине дороги. Над ним вился легкий дымок. Огонь погас, но над остывающими углями еще плясали голубоватые огоньки. Они словно дышали, перескакивая с одного места на другое, затухали и разгорались снова.

— Как в тот раз, на пути в Кымлот, — вспомнила Марина. — Только тогда полыхало все небо.

Вечерело. Упряжка с Кейныным больше не указывала им дорогу. И надо было торопиться, чтобы приехать в поселок до темноты. Ехали без остановок. Свернули вправо от берега, чтобы пересечь невысокую гряду, за которой километрах в двенадцати находился Кымлот.

Когда стали спускаться со склона, собаки рванули. Георгий не сумел затормозить упряжку. Сани опрокинулась, выбросив обоих ездоков в сугроб. Взметенный снег искрился в лучах заходящего солнца. Внезапно Георгий притянул Марину к себе и стал целовать ее лицо, волосы. Она, смеясь, отбивалась, кидая в Георгия снегом. Вдруг Георгий вскочил, крикнул: — Упряжка! — и помчался вниз по склону холма. Он вернулся минут через тридцать. Сказал встревожено: — Не догнал. Собаки с пустыми санями умчались со всех ног. То ли в Кымлот, то ли за Кейныном.

Солнце уже зашло, стало темно. Усилившийся мороз пробирал Марину даже сквозь меходежду. Задул встречный ветер. Георгий сказал: — Если б мы ехали по берегу, можно было бы отыскать пограничный домик. А сейчас — только вперед. Ничего, дойдем. В духареньи наша сила! Иначе придется ночевать у костра прямо на снегу.

Луны не было, но звезды ярко горели в небе. Потом впереди зажглись какие-то светящиеся голубоватые столбы. Медленно потухая в одном месте, они разгорались в десяти других, дышали, переливались, мерцали, и вскоре их холодное пламя заполыхало по всему небу.

— Красотища какая! — невольно вырвалось у Георгия. — Такого яркого полярного сияния я не видывал давно.

Зрелище и вправду было великолепным, но сейчас им было не до подобных красот. Санный след они давно потеряли и лишь приблизительно знали, в какой стороне Кымлот. Неужели же придется ночевать прямо в снегу? Марина старалась, чтобы Георгий не догадался, как она устала, каких усилий ей стоит каждый следующий шаг.

Еще через час Георгий сказал: — Стой и жди меня тут. Я пойду нарубить кедрач для костра.

Он появился совсем скоро и еще издали радостно объявил: — Ура! Пошли скорей. Я отыскал охотничью землянку. Там есть дрова и печка, мы сможем ее натопить и согреться.

Землянка стояла у подножья холма и была вся заметена снегом. Если бы ни торчащая железная труба, можно было бы пройти в двух шагах и не заметить ее. Георгий толкнул низкую дверь, зажег найденную внутри свечу. Марина огляделась.

Изнутри землянка выглядела как чулан с таким низким потолком, что Георгию приходилось ходить, пригнув голову. Маленькая железная печка, низкий столик, подобие топчана. Оконце, снаружи доверху занесенное снегом. На полочке под ним чайник, что-то из посуды. Георгий уже растопил печь и поставил на нее чайник, набитый снегом. Постепенно в землянке становилось теплей. Марина скинула на топчан меходежду и присела к столику. Георгий достал из своего мешка хлеб, банку тушенки и открыл ее охотничьим ножом.

— Экспедиционная привычка. Нож у меня с собой в любой поездке. Также как и это. — Он вынул из кармана плоскую металлическую фляжку.

Кружка отыскалась только одна. — Будем пить на брудершафт по очереди. Глоток ты, глоток я, — сказал Георгий. Марине раньше не доводилось пить спирт, и она закашлялась.

— Закуси снежком, — посоветовал Георгий. — А теперь тушенкой. Зато сейчас тебе станет тепло.

Печка уже догорала. Свеча почти не освещала низкое помещение. — Ты пока что укладывайся, — сказал Георгий. — А я выйду покурить.

— Можешь курить здесь.

Георгий все-таки вышел наружу. Потом вернулся. Потом опять курил, стоя возле полки с посудой. Марина видела с топчана его лицо, чуть подсвеченное горящей сигаретой.

— Иди ко мне, Юра, — позвала Марина и погасила свечу.

А за стенами землянки беззвучно бушевал небесный пожар.

В середине смены в «Ихтиандре» отмечали праздник Нептуна. На берегу собралось множество народу: и путевочники, и персонал столовой, и медики, и просто зрители. Из-за скалы выплыла шлюпка с похожим на деда Мороза бородатым Нептуном, в золотой короне и с трезубцем в руке. Рядом стояла русалка с чешуйчатым рыбьим хвостом, — одетая в голубое одеяние повариха из лагерной столовой. Шлюпка подошла к помосту-причалу, и Морской царь приветствовал подданных. Русалка угощала подходивших к Нептуну юношей и девушек глотком какого-то напитка из серебряного кубка. Потом выскочившие хвостатые черти хватали их за руки-ноги и, раскачав, бросали с помоста в море. Визг, хохот, щелчки фотоаппаратов, жужжание любительских кинокамер.

Николай, в брюках и светлой рубашке навыпуск, чинно стоял у причала с шикарной камерой «Admira» и снимал происходящее. Вдруг черти, визжа, схватили его и поволокли к дальнему краю помоста. — Что вы делаете? Я работаю в медпункте. Сейчас же отпустите! — кричал Николай. Но черти все-таки бултыхнули его в воду. Глубина у причала оказалась ему по грудь. Лена и Марина от души смеялись, глядя, как Николай, подняв кинокамеру над головой, осторожно выходил на берег. — Безобразие! Могли бы испортить мой аппарат! — возмущался он.

— Радуйся, что все обошлось благополучно, — сказала Лена.

— Пойди лучше переоденься, — прибавила Марина. Она тоже сделала на празднике несколько снимков своей «Сменой». Алексею, стоявшему рядом, бросился в глаза мизинец ее правой руки: — Почему он такой красный, словно обожженный? И ноготь на нем, — почему он так необычно искривлен?

…Вечером Леша и Николай предложили устроить пикник на берегу. Позвали Инну Сергеевну и еще одного врача из медпункта, Вадима, жившего при лагере с женой и двенадцатилетним сыном. Алексей сходил в поселок за большой банкой местного молодого вина. А Инна Сергеевна налила им немного медицинского спирта. Позаботились и о закуске.

На полпути между «Ихтиандром» и Отрадным была небольшая, закрытая с трех сторон бухточка. Когда стемнело, пошли туда всей компанией и разожгли между камней небольшой костер. Инна Сергеевна, Лена и Марина приготовили шашлыки, мужчины занялись напитками.

Костер слабо освещал собравшихся. Под шашлычок не заметили, как допили и вино, и разведенный спирт. Леше, как с ним нередко случалось в дружеском застолье, захотелось прочесть стихи. Его волновало молчаливое соседство Марины. Ощущая на себе ее взгляд, он стал читать строфы о море из «Девятьсот пятого года»:

Оно, море, прикидывается порой мирным и ласковым. Но не стоит доверяться его ласке, она может внезапно смениться «неслыханной бурей», когда

— Опять ты за свое, — сказал Николай. — Мало тебе того урока? Снова принялся за своего Пастернака?

— А в чем дело? — поинтересовалась Марина.

— А в том, что Алешку однажды чуть не исключили из института. Положим, не только за Пастернака. Но и за Пастернака тоже.

— Перестань, Коля.

— Нет, почему? Было это году в 61-м, мы тогда на втором курсе учились. И два наших оболтуса, Леонтьев и Беляков, ходили слушать и читать свои стихи возле памятника Пушкину…

— Маяковскому, а не на Пушкину.

— Ну, пусть Маяковскому. Тебе видней. И тут в комитет комсомола поступило указание разобрать их поведение и выгнать из института. А Алексей, как малое дитя, взял да и вступился за них на собрании. Мол, разве людям запрещено читать свои стихи? А ведь сам он на эту Маяковку ни разу не приходил.

— Знал бы, что там читают стихи, — пришел бы.

— Вот-вот. А представители райкома взъелись на Лешку пуще, чем на тех двоих. Требовали и его исключить. Тут кто-то еще припомнил, что Алексей на институтском вечере читал стихи «антисоветчика» Пастернака. Что тут началось! Хорошо, что выяснилось, — стихи, которые он читал, были напечатаны у нас, в Советском Союзе. Еле-еле удалось тогда Лешку отстоять.

— А тех двух? — спросила Инна Сергеевна.

— Исключили. Против рожна не попрешь. Пришлось им уехать из Москвы, говорят, они учатся сейчас где-то в Сибири.

Помолчали. Вадим засобирался к жене и предложил проводить Инну Сергеевну. После их ухода общий разговор сам собой прекратился. Костер потух, луна еще не взошла, и все вокруг сделалось смутным и призрачным. Остались только звуки: шум и дыхание моря, голоса людей. Зато исчезли их лица и фигуры. Окрестные скалы, потеряв очертания, казались притаившимися чудовищами. Алексей едва различал сидевшую рядом Марину. Она манила его своей обманчивой близостью. Сейчас он не ощущал ее обычного отстранения. Хотелось притянуть ее к себе, обнять, поцеловать.

— Врежет она мне по шее или нет, если я начну изъясняться подобным образом? — подумал Леша. — Невелика беда. Но что же тогда меня удерживает? Уж не трушу ли я? Нет, дело не в этом. А в том, что я не хочу ласкать Марину при других. Даже если в темноте нас не видно.

Лена и Николай были где-то в двух шагах. Присутствие соседей их, похоже, ничуть не смущало. До Алексея доносились их приглушенные голоса, хихиканье Лены, шутливые шлепки, возня.

Потом послышался голос Николая: — Мы пойдем еще разок поплавать в море.

— Ты тоже собираешься купаться? — спросил Леша.

— Собираюсь, — ответила Марина.

— Из вас кто-нибудь раньше купался ночью? — полюбопытствовал Николай. — Тогда слушайте старого морского волка…

— Подумаешь, морской волк, — удивилась Марина.

— Когда черти кидали тебя в море, ты скорее выглядел курицей, — поддразнила Лена.

— Ночное купанье, — продолжал Николай, — имеет свои обыкновения. Прежде всего, заходить в воду полагается только в форме «номер ноль»!

— Да ты просто нахал. Может, ты еще чего захочешь? — с деланным возмущением сказала Лена. Марина промолчала.

— Мы с Лешей заходим первыми, а вы — следом за нами.

— Интересно, последуют ли девушки Колиным рекомендациям? — подумал Леша. — Пусть решают сами. Смешно, если бы Коле стал возражать я.

Было все так же темно. Отойдя немного в сторону, Леша и Николай положили на валуны свои плавки и осторожно, спотыкаясь о чуть различимые камни, стали заходить в воду.

— Где вы там, девушки? Идите к нам, — торопил Николай.

— Вода совсем теплая, просто бархатная, — прибавил Леша.

Купаться без одежды было непривычно и привольно. Отплыв недалеко, Алексей заметил в воде вокруг себя какие-то светящиеся белесые шары. — Да это медузы, — догадался он. — Вряд ли Марина могла видеть такое в своем Нурмикиноте. Только где же она?

— Ау! — негромко позвал он. Никакого ответа.

Голоса Николая и Лены слышались поблизости, возле торчащего из воды камня-скалы. Марина все не появлялась. Уж не осталась ли она на берегу?

Услышав за спиной какой-то плеск и обернувшись, Леша заметил плывущую Маринину голову и пустился вдогонку. — Как ей удалось незаметно проплыть мимо него? Все равно сейчас он узнает, одета ли она по форме «номер ноль». Еще несколько гребков, и он поймает эту наяду.

Куда же она опять исчезла? Нырнула? Леша плавал по бухточке, вглядываясь в темную поверхность волн. Потом заметил выходившую из воды фигуру.

— А я уже здесь, — сказала Марина с берега.

Выбравшись из воды, Леша не без труда отыскал в темноте и поскорей натянул на мокрое тело свою одежду. Марина была уже в платье. Алексей так и не решился спросить, в какой форме она купалась. — Ты видела светящихся медуз? — поинтересовался он.

— Конечно. Я же не слепая.

Лена и Николай еще плескались возле скалы. — Пора выходить, — позвала их Марина, — Нам еще идти «до козы и коровы».

Луна взошла над горизонтом, немного посветлело, но берег еще оставался в тени. Надев купальник, Лена прилегла на свой надувной матрац и стала ласково поглаживать голову Николая на своих коленях. — Вы идите. А мы останемся посмотреть, как солнце будет всплывать прямо из моря, — сказала она.

— Пошли-ка лучше домой, Лена, — сказала Марина.

— Я взрослый человек. И не нуждаюсь, между прочим, ни в чьих советах.

— Ну, что ж.

Алексей и Марина стали подниматься по склону узенькой тропкой. Когда вышли на дорогу, Леша хотел взять девушку под руку, но она отстранилась. И до самого поселка шла на шаг в стороне от него.

— Ты думал своим выступлением помочь студентам, ходившим читать стихи на Маяковку? — спросила Марина.

— Я понимал, что надежды очень мало. А вернее — совсем нет.

— Тогда ты сумасшедший. Ведь ты без всякого смысла подставлял себя.

— Может быть. Только уж больно противно молчать, когда топят ни за что хороших ребят.

— А если бы исключили и тебя?

— Это было бы очень жаль. Ведь тогда мы бы с тобой здесь не встретились.

— А учеба? А институт?

— Знаешь, я сейчас на последнем курсе. Но до сих пор я не уверен, что медицина — это мое. Вот плюну на диплом, подамся в журналисты.

— Ишь ты — Джек Лондон. Чехов. Нет, ты действительно — шиз!

Возле поворота к Отрадному на столбе горел фонарь. — До свиданья, — сказала Марина. Леша попробовал ее обнять, но она выставила вперед руки. И опять ему бросился в глаза красный кончик ее мизинца.

— Что у тебя с пальцем? — спросил Алексей.

— Отморозила. Я тогда чуть было совсем не замерзла.

Командировка в Кымлот несколько затянулась. Через день после Марины в поселок прилетела и Мария Ивановна. Вначале она думала управиться с обследованием за неделю. Но несколько оленеводов никак не приезжало из стойбищ, а надо было обеспечить стопроцентный охват. С утра Мария Ивановна вела прием коренных жителей, выслушивала их своей трубочкой, говорила Марине что писать в диспансерной карте. Затем всех пациентов брали по очереди в рентгенкабинет. Мария Ивановна смотрела их за экраном. Марина делала и проявляла снимки, которые потом описывала ее начальница. Ей было немного за сорок. В Нурмикинот она приехала несколько лет назад, чтобы из северного оклада ей исчислили в 45 «вредную» рентгеновскую пенсию.

Марину ничуть не огорчала эта задержка. Весь день она ждала вечера, когда могла, наконец, встретиться с Георгием. С Юрой, как теперь, после памятной ночи в землянке, она его называла. Что будет у них дальше, Марина не знала, но не жалела ни о чем. — Я сама его тогда позвала, и не вправе ничего требовать, — думала она. — Пусть решает сам, и скажет мне об этом. Кымлот был меньше районной столицы — Нурмикинота. Жило в нем в основном коренное население. Школа, поликлиника да похожий на сарай крохотный клуб, в котором по вечерам устраивали танцы или «крутили» кино, — вот и все культурные учреждения поселка. На самом его краю находились здания геологического управления и длинный барачного вида дом, в котором проживали геологи. У Георгия была там своя крохотная комнатушка. — Сегодня вечером пойдем к Рябовым, — предложил Георгий. — Таня и Борис — мои друзья, геологи из нашего управления. — Жили Рябовы поблизости от Георгия. Компания у них собралась пестрая и веселая. — Марина. Королева красоты нурмикинотской больницы, — представил ее Георгий. — У тебя, Юрочка, есть вкус, — сказала с улыбкой молоденькая геологиня Элла. — Почему она называет его Юрочкой? И почему так насмешливо улыбается? — ощутила какой-то скрытый укол Марина. — Кем Элла приходится ему?

После застолья с оленьей строганиной и спиртом Таня и Борис спели под гитару несколько песен. — А теперь, Боря, подыграй немного и мне, — сказал Георгий. — Сейчас я спою песню про нашего брата-геолога. — И под Борин гитарный наигрыш начал:

Марина видела, что песня знакома всем собравшимся. Но сама она слышала ее впервые. — Разве она только про геологов? — подумала она. — Эта песня касается каждого.

— Почему не слышу аплодисментов моему замечательному исполнению? — тоном балованного ребенка произнес Георгий.

— Скромность украшает человека, Юрочка, — опять высунулась Элла.

— А я не люблю украшений.

Когда Георгий и Марина уходили, было уже заполночь. — Твоя Мария Ивановна, должно быть, давно крепко спит. Не стоит ее будить. Айда ко мне, — сказал Юра.

Маленький Ан-2 на широких лыжах разбежался, подпрыгнул, взлетел и мгновенно перенес Марию Ивановну и Марину в Нурмикинот. — Меня часто посылают в командировку в райцентр, — сказал накануне Георгий. — Со всякими отчетами и бумагами. Так что мы будем встречаться. А чтобы ты меня не забывала… вот, — Юра протянул ей две смешные, сшитые из кусочков оленьего меха фигурки с круглыми лицами и раскосыми глазами: — Видишь, это же мы с тобой! В кухлянках и торбазах. Поцелуй меня и улыбнись. Не бойсь, Марийка, я тебя очень люблю. —

В Нурмикиноте Марина поставила талисман на полочку над своей кроватью. И начались скучные будни. Теперь она жила ожиданием редких приездов Георгия. Но даже когда он приезжал в райцентр, остаться с ним вдвоем было не так-то просто. В комнате вместе с Мариной жила другая медсестра, Варя. Марина не посвящала никого в свои отношения с Георгием. Но Варя все понимала без слов и искренне сочувствовала подруге. Когда Юра появлялся в Нурмикиноте, она старалась взять в больнице дополнительное ночное дежурство.

Георгий. Юрка. Марина постоянно думала о нем. Поездка в Кымлот, холодный пожар в небе и та землянка все еще стояли у нее перед глазами. Но не забывалась и геологиня Элла. Красивая, насмешливая, эффектная. Разве сможет влюбчивый и ветреный Георгий оставаться к ней равнодушным? В один из его приездов Марина не удержалась и спросила:

— Как там твоя Элла?

— Ну, что Элка? Она только кажется ехидной, но, в сущности, добрая девка. Когда-то она и вправду была неравнодушна ко мне. А потом я получил у нее полную отставку.

Марина и верила, и не верила Юриным словам. Но что она могла сделать? Между тем приближался ее день рождения. В марте ей «стукнет» двадцать один. — Что для меня важней, — думала Марина, — двадцать спокойно прожитых лет или год знакомства с моим Юркой? Конечно, этот последний год!

Георгий обещал непременно приехать в Нурмикинот. Но за два дня он позвонил ей в больницу и осипшим голосом сказал: — Прости, но никак не смогу. Почему? Ну, заболел. Сильно простужен. Да ты не беспокойся, ничего серьезного. Скоро поправлюсь и приеду. Подарок за мной.

Но Марина разволновалась. Накануне она даже пробовала дозвониться в геологическое управление в Кымлот и справиться о здоровье Георгия. Но связи не было, телефонный провод, проложенный вдоль берега, часто рвался. — Как там Юрка? — думала она. — Какой хриплый был у него голос. Наверняка у него высокая температура. Принимает ли он лекарства, есть ли у него хоть что-то поесть?

День рождения отмечали в пятницу. Вечером после работы у Марины собралось несколько подружек, медсестер райбольницы. Ненадолго приходила и Мария Ивановна. — Летом, когда поедешь в отпуск, поступай-ка в мединститут. А сюда не возвращайся, — посоветовала начальница. — Мне без хорошей лаборантки будет, конечно, трудней. Но для тебя так будет лучше. — Девчонки шутили, верещали, смеялись. Включили магнитофон, распили бутылочку вина. Но беспокойство о Юре не проходило.

Впереди было два выходных. И Марина решила завтра навестить больного. — Дело к весне, погода прекрасная. Дорога до Кымлота мне знакома, всего-то километров тридцать пять. В прошлом году во время лыжного пробега нам случалось за сутки проходить и пятьдесят. Я же спортсменка. — Никому не сказав и только оставив записку дежурившей в больнице Варе, Марина быстро собралась, оделась потеплей и встала на лыжи.

Солнце светило почти по-весеннему. На выезде из поселка повстречался другой лыжник — хирург их райбольницы. Еще издали он узнал ее по ярко-алой лыжной шапочке и варежкам, — подарку Юры, — таких в Нурмикиноте больше ни у кого не было.

— Молодец, Марина! — одобрительно сказал он. — Свежий воздух и лыжная прогулка с утра полезней любых витаминов.

Марина хорошо помнила дорогу. Справа одиноко возвышался величавый Айкарем. А слева к самому берегу прижалась маленькая сопочка Шаман-гора. На склонах ее часто катались лыжники поселка. Обогнув сопку, Марина двинулась дальше. Вдоль берега опять попадались темные кубики — «домики-непогодники» для пограничников. Однажды вдали прошел навстречу и сам дозор — два солдата на лыжах с карабинами за спиной.

Как ни спешила Марина, было совсем темно, когда впереди показались огни Кымлота. Дом, в котором жил Георгий, стоял на самом краю поселка. Поставив в тамбуре лыжи, Марина повернула направо по пустому полуосвещенному коридору. И только теперь почувствовала, насколько устала. — Наконец-то дошла. Юрка, конечно, не ждет моего приезда. Интересно, что за подарок он мне приготовил?

Вот и дверь Юриной комнатушки. В ней всего-то стол возле окна, два стула да кровать справа у стенки. Дверь не заперта, темно. Спит Юра уже, что ли? Или лежит в жару? — Ну, кто там еще? — раздался с кровати его недовольный голос. Марина потянулась рукой зажечь свет. И тут услышала испуганное женское: — Ой! — Ее рука отдернулась от выключателя. Что-то, прошуршав, упало в темноте на пол. Не помня себя, Марина выскочила в коридор.

— Скорей, пока никто меня не заметил, — думала она, пристегивая к ногам лыжи. — Сейчас полнолуние, значит, будет светло. Как-нибудь добегу к утру. Но кто же все-таки там у Юры? Элла? Не хочу знать!

Луна то ярко светила, то пряталась в облаках. Начала поддувать поземка, и стало гораздо холодней. Куда-то подевалась варежка с правой руки, и Марина почти не чувствовала на ней пальцев. Но продолжала упрямо двигаться вперед. — В крайнем случае побуду до утра в домике для пограничников. Георгий говорил, что там есть все для ночевки в непогоду.

Доковыляв до третьей погранизбушки, Марина почувствовала, что дальше идти не в силах. Воткнув у входа лыжи и палки в снег, она вошла в пустую холодную клетушку. В железной печке действительно лежали дрова. — Сейчас затоплю печку и согреюсь, — обрадовалась Марина. — Но где же спички?

Спичек нигде не было. В десятый раз ощупав каждый уголок крохотного помещения, Марина поняла, что развести огонь ей нечем. — Почему я не курю? — пожалела она. Усталость навалилась на Марину. Она присела на топчан. В полудреме ей виделся то Георгий, то Варя, то Марья Ивановна. Она беззвучно просила их о помощи, но они, не замечая, проходили мимо. Время от времени Марина вставала и начинала хлопать себя руками по плечам и бокам, притопывать ногами. — Только бы не заснуть, — твердила себе она. — Иначе замерзну.

Начало светать. Потом через оконце в домик заглянул луч солнца. Но теплей не становилось. И Марина никак не могла заставить себя подняться на ноги и продолжить путь. — Еще полчасика. Еще десять минут, — выпрашивала она поблажку у самой себя. И опять оставалась лежать на холодном топчане. — Встаю. Все. — сказала, наконец, она и в этот момент услышала лай собак и шум снаружи. Голос Георгия: — Вот ее лыжи. Она здесь! — и фигуры мужчин в дверях времянки. Она смутно чувствовала, что ее поднимают на руки, укладывают на сани и куда-то везут…

Придя в себя, она узнала: обнаружив утром оброненную под выключателем варежку, Георгий понял, что Марина вчера заходила к нему, и тотчас кинулся ее искать. Не найдя Марину в Кымлоте, он снарядил упряжку и с несколькими геологами помчался на выручку. Открыв глаза в нурмикинотской больнице, она увидела сидящего возле своей постели Юру. К ней подходила то Варя, то Мария Ивановна. А Марина все просила: — Пить! Пить! — И никак не могла напиться.

После ночного купанья Лена стала прохладней с Мариной. Теперь Коля один провожал Лену в Отрадное. — Махнемся жилплощадью? — шутливо предложил ей Леша. — Ты — в нашу с Колей комнатенку при медчасти, а я — в ваши хоромы у «козы и коровы».

— А что, Марина тоже согласна? — в тон ему ответила Лена.

Но с Мариной у Алеши были сложные отношения. Нет, она не избегала его, но все время держала дистанцию. И пресекала любые поползновения выйти за чисто дружеские рамки. Как-то под вечер они сидели вдвоем на открытой веранде возле медпункта. Дневная жара спала. Марина полулежала в шезлонге с вязаньем на коленях. У ее ног был клубок бордовой шерсти. Алексей старался не глядеть на ее ладную загорелую фигурку в купальнике и голубой косынке на голове.

— Ты любишь вязать? — удивился Алексей.

— Это успокаивает нервы.

— Ты и так всегда невозмутима.

— Это только кажется. Просто у меня северная закалка. А раньше я была очень стеснительной.

Марина красила губы яркой лиловатой помадой; Алексею казалось, что за ее толстым слоем она прячет свое настоящее лицо.

— Кому ты вяжешь джемпер? — поинтересовался он.

— Еще не знаю.

— Подари его мне.

Марина подняла глаза от работы: — Тебе он будет узковат.

— Тогда подари мне свой Нурмикинот!

— Чудак. Как же я тебе его подарю? — Марина засмеялась коротким, нарочито громким смешком. И этот смех тоже показался Леше защитной маской. — Да и какой же он мой? Просто мне дали туда направление в облздраве.

— После института я тоже хочу уехать далеко-далеко. Возьму и попрошусь в Нурмикинот.

— А меня, может, как раз там и не будет. Если я поступлю в институт, то буду в это время учиться в Москве.

— Тогда и я туда не поеду. Я не хочу долго жить вдали от тебя. Потому что… потому что ты мне очень нравишься. Можешь, если хочешь, смеяться.

— Я не смеюсь, когда говорят серьезно.

— Дождусь, пока ты тоже закончишь институт. А тогда уедем вместе.

— Ишь, какой ты шустрый! Учти, я ничего не обещала.

По дороге в Отрадное Леша спросил: — Вы что — поссорились с Леной?

— Нет. Но она обижается. Ей кажется, что я несправедлива к ее Коле. Смотри-ка, он легок на помине.

Впереди из-за поворота показался возвращавшийся Николай. Проходя мимо, он приветственно помахал им рукой.

— Лена не понимает, что в Москве она станет Коле просто не нужна, — сказала Марина. — А вообще мужчины часто поступают как настоящие свиньи. — Я не имею в виду тебя, — добавила она.

— А чем же я лучше других, — подумал Алексей. — Разве я не виноват перед Верой?

Ему припомнилась поездка на целину два года назад со студенческим отрядом. Верочка, его первая любовь, студентка с бездонными карими глазами. Яркие казахстанские звезды над ними. И ее поцелуи, и маленькие упругие груди.

— Но ведь я честно собирался на ней жениться, — продолжал вспоминать Леша. — А она вдруг выскочила за аспиранта с кафедры офтальмологии. Я полгода места себе не находил. Тогда я и курить начал.

— Ты задремал? Проснись! — раздался рядом голос Марины. — Почему ты вдруг уставился куда-то в сторону и что-то бормочешь? Смотри, я ведь и вправду могу подумать, что ты шиз.

И опять послышался ее короткий смешок.

Сейчас, в предвечерних сумерках, краска на губах Марины была незаметна. И смешок был не вызывающий, а тихий, почти смущенный. Даже слово «шиз» прозвучало не осудительно, а как констатация того, чего все равно не исправишь. Словно из приоткрывшихся створок раковины выглянула ее настоящая, нежная и застенчивая, душа.

Они остановились на дороге у края поселка. Вдали виднелось вечернее море в белесых и розоватых полосках волн.

— Мне представилось, что это заснеженная равнина, освещенная закатным солнцем, — сказала Марина. — Видно, Нурмикинот, моя северная деревня, никак не хочет меня отпускать. Хоть я и понимаю, что надо смотреть вперед, а не оглядываться на прошлое. Потому что это бессмысленно. Прошлое все равно не исправишь и не вернешь. А иногда так хочется…

Алексей полуобнял Марину за плечи, привлек к себе. На этот раз она не оттолкнула его. Так прошла минута. Алеше показалось, что Марина хочет еще что-то сказать ему.

— Тебя кто-нибудь ждет в Нурмикиноте? — спросил он и ощутил, как створки раковины, вздрогнув, снова сомкнулись.

— Не ска-ажу, — почему-то нараспев произнесла Марина. И повторила еще раз: — Не скажу.

А что она могла бы ответить? После злосчастного похода в Кымлот Марина провалялась в нурмикинотской больнице всего два дня. Да неделю просидела на больничном дома. Все обошлось, только покраснел и распух отмороженный мизинец, и с него пластами сходила кожа. Вскоре Марина опять вышла на работу. На лыжи теперь она вставала редко и каталась только в компании. Купила аппарат «Смену», много фотографировала. А печатать снимки можно было в лаборатории рентгенкабинета. Марине нравилось наблюдать, как в ванночке с проявителем на пустом белом листе вдруг, словно из небытия, проступают чуть заметные очертания пейзажей и лиц, как они быстро густеют и наполняются плотью. И вот уже перед ней на снимке то величавый Айкарем, то лица ее подружек-медсестер или врачей их районной больнички, то приехавший из Кымлота Юрка, стоящий возле упряжки в кухлянке и торбасах. Вечерами за этим занятием она проводила многие часы, а порой засиживалась заполночь. И в ночной тишине, в красном тумане фотолаборатории, Марина невольно задумывалась о своих отношениях с Георгием. Уж хоть бы он сказал, что следует зачеркнуть то, что между ними было, забыть друг друга и впредь жить каждый сам по себе. Но приезжая в Нурмикинот, он был прежним Юркой, внимательным и нежным. Происшедшее в Кымлоте, похоже, ничуть не смущало его.

— Пойми, Элку нельзя было не пожалеть, — обмолвился он. — У нее был кризис. Пришло письмо, что ее бывший муж хочет забрать у Элкиной матери их сына. Тут еще неприятности на работе…

— А ты, выходит, утешитель? или пожарный?

— Ну, зачем так? Поверь, я никогда не женюсь на Элке.

— Но ведь ты и на мне не женишься.

— Я тебя люблю, моя Марийка!

У Юрки добрая душа, думала Марина. Но он так устроен, что может одновременно любить двоих. А я не хочу делить его с другой.

— Через полтора месяца у меня кончается контракт, и я улечу в Москву в отпуск.

— Я буду очень скучать по тебе.

— Мария Ивановна советует мне не возвращаться сюда и поступать в мединститут. Да я и сама хочу учиться дальше.

— У меня до отпуска еще целый год. Но нас иногда посылают в Москву «выбивать» оборудование для экспедиций. Тогда увидимся. А тебе обязательно надо выучиться и стать врачом. — К тому времени ты совсем забудешь меня, Юрка!

— Ну, что ты, что ты, милая!

Значит, возвращаться из отпуска в Нурмикинот Георгий меня не зовет. И ни слова о том, что хотел бы устроить нашу жизнь вместе.

…Последняя неделя перед отпуском была сплошным мученьем. — Не торопись уезжать, — вдруг сказал Юра. — Может, меня пошлют на месяц в Москву. Тогда полетим вместе.

— Пока не выходит, — сказал он в свой следующий приезд. Они сидели вдвоем в комнате Марины. Она достала и поставила на стол две рюмки и бутылку.

— Давай, Юрка, попрощаемся на всякий случай. Я тебя никогда не забуду. Будь счастлив!

— Ты замечательная девчонка. Лучшая из всех, кого я знаю. — Они выпили вина. Обнялись. Расцеловались.

— Ну, не надо плакать. Все будет хорошо. Мы обязательно встретимся. Ты когда улетаешь, завтра? Я постараюсь еще тебе позвонить, — пообещал Юра. И с тем укатил в свой Кымлот.

Тем же вечером Марина отвезла свои немногие вещи в нурмикинотский аэропорт, маленький домик о две комнаты на краю взлетной полосы. Вернулась в поселок. Попрощалась утром с Варей, Марией Ивановной, врачами и медсестрами. И присела у телефона в ординаторской, куда ей должен был позвонить Георгий. — Хорошо, что все врачи ушли на обход, — подумала Марина. — А вдруг Юрке все-таки дали командировку в Москву?

Борис, шофер больничного уазика, уже заглядывал в ординаторскую и торопил ее, говоря, что пора ехать в аэропорт. И тут, наконец, раздался звонок. Марина схватила трубку.

— Алло! Юрка, это ты? Почему я ничего не слышу? Алло!

— Это Элла. Юрочки сейчас рядом нет. Я позвонила, чтобы сказать, что мы любим друг друга. А тебе лучше уехать насовсем. Не питай напрасных надежд. Все равно Юра будет мой. Учти, я буду за него бороться.

Марина выбежала из больницы, впрыгнула в уазик. И машина рванула к аэродрому.

Алеша — еще совсем мальчишка, — думала Марина. — Да, сейчас он искренне влюблен в меня. И мне он тоже нравится. Но такая влюбленность быстро проходит. Или находит себе другого адресата. Не надо повторять ошибки. Я должна держать себя в руках и не поддаваться мимолетной симпатии.

А Алексей все так же ходил за ней следом, случалось, читал стихи, делал нелепые подарки. Как-то он протянул Марине невзрачный плоский кусочек обожженной глины:

— Возьми это на память о Крыме. Вчера проходили погружения с аквалангом, и я достал со дна бухты обломок греческой амфоры. Говорят, их делали еще в первом веке до нашей эры.

— Спасибо. У тебя подобная древность тоже есть?

— Себе я найду еще.

На краю бухточки, где недавно они отмечали праздник Нептуна, над водой возвышалась камень-скала. Марина сказала Алексею: — Подожди меня тут. — И ушла за поворот скалы.

— Ау! — Голос Марины прозвучал откуда-то сверху. Подняв глаза, Алеша увидел ее на самой верхушке камня. Как она туда забралась? Не сразу он заметил узенькую тропку-карниз, извивавшуюся вдоль основания скалы. Попробовал по ней пойти. Местами тропка так сужалась, что на ней едва умещалась ступня. Местами гребешки волн захлестывали ее, и она становилась скользкой и ненадежной. Сделав неверный шаг, Алексей сорвался с тропки и оказался в воде. Выбравшись на берег, он снова двинулся вдоль скалы.

— Что, пришлось искупаться? Не надо было спешить. Я однажды тоже чуть не бултыхнулась в море. Зато теперь хорошо изучила тропку, запомнила наизусть все ее каверзы, и могла бы пробежать по ней хоть с закрытыми глазами.

Тропинка заканчивалась подобием ступеней, ведущих на вершину камня. Алексей подошел к Марине: — Ты все-таки будь осторожней. Так можно в два счета свалиться в море.

— Не беда. Тропка проходит над самой водой. К тому же я хорошо плаваю.

По каменистому берегу они отправились в «Ихтиандр». Повстречали по дороге Лену и Николая, уже возвращавшихся в Отрадное. Постояли немного на веранде медпункта.

Заглянула Инна Сергеевна. — Пойдем со мной, — позвала она Алексея. — Надо получить ампулы и укладки со шприцами для наших аптечек. — И добавила: — Метеорологи обещают завтра шторм.

Вернувшись в медпункт, Алексей не сразу заметил Марину. Отвернувшись и не зажигая света, она стояла у окна. Подойдя, он увидел на ее глазах слезы.

— Что с тобой?

— Ничего. Не связывай с собой мое дурное настроение. Просто мне не везет в жизни.

— Если бы знать, чем Марина так расстроена, — подумал Алексей. — Но спрашивать бесполезно, она все равно не скажет.

…К вечеру погода и впрямь стала портиться. Задул порывистый ветер. Дважды прошел короткий, но сильный дождь. Стало прохладно. Багровое солнце садилось в низкие и тяжелые тучи.

И в работяге Ли, уносившем ее из Нурмикинота, и в летевшем в Москву непривычно-роскошном Ту-104 с ленчем и стюардессами Марина вновь и вновь возвращалась к сказанным Эллой словам. — Почему не сам Георгий позвонил ей? «Мы любим друг друга. Он будет мой». Что это — их общее, совместное решение? Но тогда зачем Элле еще и «бороться за него»?

Марина не оставила адреса, где собиралась остановиться в Москве, но Георгий обещал написать ей «до востребования». Через две недели от него действительно пришло письмо.

«Милая Марийка, — писал Юра. — Элка рассказала мне про свой звонок. Я страшно рассердился, накричал на нее, даже обозвал стервой. Как она смела говорить с тобой как бы и от моего имени! Не переживай понапрасну. Надеюсь осенью на месяц прилететь в Москву, тогда все объясню».

Что объяснит? Что у Эллы опять был кризис? Да, такая не пропадет. Она хорошо знает Юркину доброту и отзывчивость и умеет их использовать.

Своего жилья в Москве у Марины не было. Она росла без родителей. Отца она совсем не помнила, он погиб на фронте в самом конце войны. А мама ее умерла, когда она училась в седьмом классе. После маминой смерти ее воспитывала тетя, младшая сестра мамы.

Тетя встретила Марину приветливо. — Можешь жить у нас, — сказала она прилетевшей племяннице. — В тесноте, да не в обиде.

Но Марина понимала, что не сможет долго находиться у тети. В прошлом году тетин сын женился, и у них уже появился маленький. А ютились они всего в двух комнатах коммуналки.

Собрав документы и сдав их в приемную комиссию, Марина решила до начала экзаменов поехать на юг. Лена, тетина соседка по коммуналке, предложила отправиться в Крым вместе. Она там уже не раз отдыхала в поселке Отрадное.

Теперь их поездка подходила к концу. — Если я поступлю в институт, надо будет сразу просить место в общежитии, — думала Марина. — А что принесет мне осенью встреча с Юркой?

Ветер усилился, начинался шторм. В «Ихтиандре» отменили все погружения. Предупредили отдыхающих, что купаться при волнении опасно. Но сидеть по палаткам было скучно. И лишь только переставал дождь, молодежь все равно высыпала на пляж и бродила у кромки бившихся о берег волн. Да и как перед возвращением домой не полюбоваться еще разок на рассерженное и все равно прекрасное море?! Подошедших слишком близко ребят окатывало брызгами и пеной. Иногда соленые поцелуи стихии доставались и девушкам. Это никого не огорчало, вызывая лишь веселый смех.

Чувствовалось близкое окончание смены. Привезли железнодорожные билеты. Их выдавали возле столовой. Лена, Марина, Николай и Алексей получили, как и заказывали, места в одном купе. В том же вагоне возвращались в Москву Инна Сергеевна и Вадим с женой и сыном.

Стоя на крытом крылечке медпункта, Марина видела, как волны длинными рядами обрушивались с грохотом на прибрежные скалы, высоко взметая белые фонтаны брызг. Дождь прекратился. Подошел Алеша: — Коля и Лена предлагают устроить прощальный ужин на берегу. Ведь послезавтра нам на автобус, а там и на поезд. Инна Сергеевна и Вадим в этот раз с нами не пойдут. Но костер и закуску мы с Колей обеспечим.

— Ладно. Жаль уезжать, но, как говорится, хорошенького понемножку. Скажи Коле, чтобы он захватил гитару.

В тот вечер, как и на праздник Нептуна, отправились в бухточку под Отрадным. Опять развели костер. Поужинали с молодым местным вином. Чай, заваренный в котелке, немного отдавал дымом. Под аккомпанемент Колиной гитары исполнили несколько песен. Напоследок по желанию Марины спели «Перекаты». Убирая гитару в чехол, Николай сказал: — Лене надо собрать вещи перед дорогой. А я пойду ее проводить.

Марина и Алеша посидели еще с полчаса у догоравшего костра, слушая шумное дыхание растревоженного моря. Луна то пряталась в облаках, то снова ярко сияла на небе.

— Неужели мы встретились только месяц назад? — удивился Леша.

— Даже меньше. Ведь в смене всего четыре недели.

— Мне кажется, что мы знакомы всю жизнь.

— Если мы все-таки расстанемся, мне тебя будет немного нехватать, — вырвалось у Марины неожиданно для нее самой.

— А тогда зачем расставаться?

— Знаешь, — сказал Алексей по дороге в Отрадное, — километрах в тридцати отсюда, в Старом Крыму, похоронен один неисправимый романтик и чудак. Он всю жизнь провел в бедности, почти в нищете. А писал светлые, солнечные книги. Ты хотела бы съездить на его могилу?

— Теперь уже, к сожалению, не успеть. Ты ведь говоришь о Грине? А я и не знала, что ты его любишь.

— А ты?

— Люблю. Только все, что он пишет, просто красивая сказка. Мечта. А на жизнь надо смотреть трезво и без иллюзий.

— А я что же, по-твоему, всегда под хмельком? — И изображая пьяного, Алексей стал покачиваться из стороны в сторону.

— Ты опять дурачишься, а я собираюсь сказать тебе неприятные вещи. Знаю, что ты сейчас влюблен в меня. Но такая влюбленность быстро проходит. Тебе понравится другая…

— Сейчас я не могу такого представить.

— А если я полюблю другого?

— Ты будешь совершенно свободна. Я не стану тебя удерживать. Хотя мне это будет трудно. И больно.

— Да понимаешь ли ты, что говоришь? Уж не собираешься ли, выражаясь по старинному, предложить мне руку и сердце?

— А почему бы нет?

— Наши характеры абсолютно несовместимы. Ты, в сущности, меня совсем не знаешь.

— Так узнаю. Не надо страшиться химер. Попробуем просто держаться друг друга.

Марина рассмеялась своим журчащим смехом: — Какая трогательная идиллия! Ну, прямо, как написано у Пушкина: «И станем жить, и так до гроба рука с рукой дойдем мы оба, и внуки нас похоронят»?

— Увы, в «Медном всаднике» Евгений сходит с ума. Зато мне это не грозит. Я ведь и так шиз.

Подходя к тети Катиному домику, Алексей спросил: — Тебе весело смеяться надо мной?

— Меня раздражает наивность и беспомощность. Наверно, я говорила с тобой сейчас жестоко, но не хотела тебя обидеть. А самая горькая правда лучше радужных, но несбыточных фантазий.

Возле калитки Марина остановилась: — Так постарайся поскорей повзрослеть и не сражаться попусту с ветреными мельницами. Времена Дон Кихотов давно прошли.

— А я желаю тебе быть немножко менее трезвой.

— Ты славный, хоть и смешной мальчишка, — сказала Марина. — Я могла бы, наверно, тебя полюбить. Но сейчас я люблю другого.

И вдруг притянула его к себе и поцеловала в губы. — До завтра, Лешенька! — прибавила она и вошла в калитку.

После ухода Алексея Марина еще долго стояла в палисаднике и не шла в комнату, которую вместе с Леной снимала у тети Кати. Ей хотелось побыть одной. Ей вспоминался Нурмикинот, и поездка на собаках с Георгием, и полог полярного сияния над ними, и их ночлег в землянке, казалось, навеки сделавший Юрку единственным и родным. И злосчастный визит к нему на лыжах в Кымлот, и свое отчаянное бегство оттуда. И слова прощания. И холодно-расчетливый звонок Эллы.

— Нет, никогда Юрка ко мне не вернется. Он добрый, но ветреный и шалопутный. — Марина заметила, что вспоминает о прошлом почти без боли.

— А Алеша? — подумала она. — Он, конечно, чудак. Но чудак, на которого можно положиться. Он может совершить нелепый поступок, натворить множество глупостей. Может оказаться в смешном положении или попасть впросак. Но он не предаст.

— Ты подожди немного. Еще ничего не потеряно, — мысленно говорила ему Марина. — Мне кажется, что мой Нурмикинот скоро отболит во мне. Я не стану больше смеяться над тобой. Не стану тебя обижать. А пока мы могли бы быть просто друзьями. Только не торопи меня, Лешенька!

— Я попытаюсь объяснить тебе все это, Алеша. Но — завтра.

— Так вот в чем дело! Как я не догадался до сих пор! Ведь это ясно, как день, — она любит другого, — почти вслух говорил Алексей, шагая к лагерю. — Конечно же, этот счастливчик остался в Нурмикиноте, недаром Марину так тянет туда. Но, видно, что-то мешает их счастью. Уж не женат ли он? Умница, красивая, — почему же ей не везет в жизни?

Алексей остановился у места, где от дороги ответвлялась тропка, спускавшаяся к их «Ихтиандру». Порывы ветра раскачивали ветви деревьев под фонарем, и гигантские тени листьев, как стая черных птиц, тревожно метались вдоль дороги.

— У Марины отважный характер, — думал Алексей. — Она готова идти навстречу судьбе и рассчитывает только на собственные силы. Отсюда ее немногословность и сдержанность. Поэтому-то она почти ничего не рассказывает о себе. Она привыкла никого не просить о помощи и со всем справляться сама.

— Да и чем я мог бы ей помочь? Ничем. После ее признания я должен просто отойти в сторону. Но если понадобится, я сделаю ради нее все.

— Что значит «все»? Какое жалкое хвастовство! — тотчас перебил его другой, скептический голос. — Ты, в сущности, ни разу ни на чем не проверял себя. Откуда ты знаешь, что не спасуешь перед серьезной опасностью?

Алексей достал сигарету и закурил.

— Да не собираюсь я совершать никаких подвигов, — мысленно отвечал он скептику. — Но, может быть, Марине при всем ее независимом характере все же не хватает человеческого участия, понимания?

— Нам не стоит расставаться. Поверь, Марина, я не стану докучать тебе своими чувствами. Но смогу, если надо, быть надежным другом. Что на все это ты ответишь мне завтра?

Наутро погода была опять ясной и солнечной. Стало жарко, и очень хотелось искупаться. Но море не успокоилось. Как и вчера, высокие волны с седыми гребнями с грохотом разбивались о камни.

Марина еще не приходила, и Алексей решил встретить ее по дороге. Сказав Коле, что прогуляется по берегу, он отправился к их излюбленной бухточке. Еще издали он увидел, как брызги взлетают над верхушкой скалы.

— Напрасно я захватил с собой маску и ласты, — подумал он. — Купаться опасно, волны могут захлестнуть или швырнуть на скалы.

— Какое благоразумие! Разве не это я предсказывал вчера? — опять прозвучал в Алешиных ушах насмешливый голос. — Вот ты и увиливаешь от первого же вызова судьбы.

— Это не вызов, а сплошная глупость. Вот если бы действительно было надо… — мысленно возразил он. Но уже понимал, что отступить — значит сознаться себе в собственной трусости.

Надев у кромки воды ласты и нацепив маску с трубкой, Алексей шагнул навстречу волне. И тут же набежавший вал отбросил его назад и опрокинул на залитую водой гальку.

— Чтобы зайти в море во время шторма, надо поднырнуть под волну, — вспомнил он чей-то совет. И выждав очередной набегавший вал, нырнул и заработал ластами. Откатная волна подхватила его и отнесла дальше от берега.

— И совсем не страшно, — подумал Алексей. — Но до чего мутное сейчас море! Я едва вижу пальцы собственных рук. — В это время гребень волны захлестнул трубку, и Алеше пришлось поневоле выпить пару глотков горькой морской воды.

Подняв голову, Алексей увидел, что его сносит в сторону торчавшей у берега скалы. Он стал энергично грести ластами, но вернуться к галечному пляжу никак не удавалось. Зато скала придвигалась все ближе. Что-то мягко погладило Алешу по руке, и он увидел рядом с собой сплетение колышущихся водорослей. Подхватившее течение почти припечатало его к каменной стенке; трубка за что-то зацепилась, и вместе с маской исчезла в глубине. — Следующая волна просто разобьет меня, — понял Алексей и изо всех сил оттолкнулся от камня. Через минуту на подгибавшихся ногах он вышел на берег. Снял с правой ноги единственную сохранившуюся ласту и бросил на песок. Достал сигареты из оставленной на берегу рубашки и жадно закурил.

— Какое позорище! Никому ни слова об этом, — со стыдом думал Алексей. — Хорошо, что Марина не видела моего дурацкого подвига. Уж она бы всыпала мне за бессмысленный риск. И правильно бы сделала! Это как дернуть за усы тигра. Но ведь обошлось, на мне — ни царапины.

Отдышавшись, он огляделся вокруг. Поблизости было лишь два-три человека. Никто из них, по счастью, не обратил внимания на его купанье. — А где же Марина? — подумал Алексей. И тут на дороге, проходившей вверху над пляжем, показалась ее голубая косынка. — Сейчас она дойдет до «Ихтиандра», и Коля ей скажет, что я спустился к морю. Пойду-ка ей навстречу вдоль берега.

…Марина тоже заметила Алексея, сидевшего неподалеку от замыкавшей бухту скалы. Не заходя в «Ихтиандр», она сошла с дороги и стала напрямик спускаться по склону каменистой тропинкой. — Куда подевался Леша? — удивилась она, добравшись до берега. — Буду ждать его здесь.

Вчерашнее намерение еще раз объясниться с Алешей поколебалось в ней. — Зачем давать ему опять какую-то надежду? Это просто жестоко. Сначала мне надо разобраться в самой себе.

— Позагораю в последний раз перед возвращением в Москву, — подумала Марина. Она сняла кофточку и шорты, укрыла косынкой голову, чтобы ее не напекло солнце, и прилегла в купальнике на гальку. Время от времени она поглядывала в сторону «Ихтиандра».

Когда вдали показался Алексей, Марина почувствовала, что не готова к разговору с ним. Ей захотелось убежать от встречи, спрятаться. Поднявшись с пляжа, она отошла к дальнему краю бухточки и укрылась в тени. — Шторм, кажется, стихает, — подумала Марина. — Но все равно нечего и думать забраться на скалу. Волны легко смоют меня в море.

Марина видела, как Алеша, проходя вдоль берега, остановился возле ее лежавшей на песке одежды. Потом, оглядевшись, двинулся в ее сторону.

— Сейчас он увидит меня, — испугалась Марина. И стала осторожно отступать вдоль скалы по узкому карнизу.

— Куда подевалась Марина? — недоумевал Алексей. — Вот ее одежда. Но на пляже ее не видать. Купаться в шторм она, конечно, не станет. Должно быть, просто спряталась от солнца где-то в тени.

Но и позади скалы Марины не оказалось. Неужели эта безрассудная девчонка решила опять забраться на свой камень? Надо остановить ее и хорошенько отругать за легкомыслие.

Алексей стал продвигаться по тропе вдоль основания скалы. Шторм, кажется, действительно утихал, волны стали ниже, лишь немногие из них заплескивали на карниз. Сейчас, за изгибом скалы, он увидит Марину, теперь ей от него уже никуда не деться. Вынув сигарету, Алеша хотел закурить. И тут словно что-то чуть слышно толкнуло его в грудь. Незажженная сигарета полетела в воду. Нет, он не уловил ни крика, ни призыва на помощь. — Спокойно. Разве что-то случилось? Не надо паники! — уговаривал он сам себя. Но уже бежал вперед по карнизу. За изгибом скалы Марины не было. — Видно она все-таки полезла на верхушку камня, — подумал Алеша. — А это что? — На тропке у его ног откатная волна полоскала голубую Маринину косынку.

— Ее смыло, — с ужасом понял Алексей, всматриваясь в волны. Неясная тень промелькнула в воде у самой скалы. И безо всяких раздумий Алеша кинулся в море. Он нырнул с открытыми глазами, но ничего не увидел сквозь муть. Зато почти сразу нащупал руку Марины. Рука была какой-то безвольной. — Держись, любимая! — твердил он, стараясь удерживать над водой Маринину голову. — Потерпи немножко. Сейчас, совсем скоро, мы выберемся на берег.

Алеша не помнил, как оказался на берегу. Последняя волна лениво плеснулась о его ноги. Марина была без сознания. Подняв на руки, Алексей отнес ее на сухое, недоступное для волн место. И положил на песок.

Какие-то люди уже бежали к ним по берегу.

— Так. Голову нужно положить низко и повернуть на бок, чтобы вода вытекла из легких. Следить, чтобы не запал язык. И поскорей начинать искусственное дыхание. Лучшим способом сейчас считается «рот в нос». Не переставая ритмически вдувать воздух в грудь Марины, Алексей продолжил беглый осмотр: — Зрачки… широкие. Пульс… нитевидный, но все-таки есть.

— Скорей пошлите за помощью в наш медпункт, — обратился он к толпившимся вокруг.

— Туда уже побежали, — ответил кто-то.

Марина, очень бледная, все так же лежала без движения. — Что еще нужно делать? Пульс почти не прощупывается. Значит, надо начинать непрямой массаж сердца.

— Дай-ка я тебя сменю, — услышал Алеша голос Инны Сергеевны. — Как, это Марина? Да что же случилось с ней?

Раскрыв скоропомощную укладку, Инна Сергевна уже вынимала респиратор и пристегивала маску на лицо Марины. Алексей достал ампулы и шприцы.

Прибежали Коля и Вадим: — Нам только что сказали. Как неожиданно!

— Не надо, чтобы хоть что-то стесняло ей дыхание, — сказал Николай. Вынув из укладки ножницы, он уверенным движением разрезал посредине верх Марининого купальника. — А груди у нее совсем не загорели, так и остались белыми, — невольно отметил Алексей.

— Сбегай в медчасть, позвони в район и вызови скорую, — сказала Николаю Инна Сергеевна. — А на обратном пути захвати еще одну скоропомощную укладку с респиратором.

Народу на берегу все прибывало. Лена, стоя у скалы, с ужасом смотрела на хлопотавших возле Марины медиков.

Вернулся Николай: — Скорая уже выехала. У них там будут носилки. Но можно уже сейчас поднимать Марину к дороге.

— Тогда нужен твердый щит.

Прошло, должно быть, около часа. Марина не приходила в сознание. Автомат ритмично подавал воздух, и грудь Марины поднималась и опускалась. Казалось, она дышит.

Откуда-то появились носилки. Не переставая делать искусственное дыхание и массаж сердца, Марину стали осторожно поднимать по крутой тропке. Наверху на дороге уже стояли какие-то машины.

— Вы загораживаете мне носилки. Раздвиньтесь немного, — Алексей узнал голос Николая. Стоя наверху, он, как занятную сценку, снимал их процессию своей кинокамерой «Admira». Обычно неслышная Инна Сергевна вдруг взорвалась:

— Это тебе не спектакль! Сейчас же прекрати! — возмущенно крикнула она. — А то я разобью твою поганую камеру! — Николай недовольно отошел в сторону.

На дороге стояли скорая и милицейский газик. В очередной раз Инна Сергеевна приложила фонендоскоп к Марининой груди:

— Сердечные тоны совсем глухие. Но прослушиваются.

— Кажется, она немного порозовела, — сказал Леша.

— Да. И даже один зрачок у нее сузился, но почему только один?

— Анизокория. Мозговая симптоматика, — важно перевел на медицинский Николай.

— А эта гематома на виске? — продолжала размышлять Инна Сергеевна. — Неужто Марину еще ударило головой о скалу? По делу ее надо везти прямо в Симферополь санитарным вертолетом.

Когда Марину на носилках заносили в скорую, Алексей увидел, что она вздрогнула и слабо пошевелилась. — Она приходит в себя! — на мгновение поверил он.

И тут же, как безжалостный приговор, услышал слова Николая: — Терминальные судороги.

…Вокруг Марины разлит багровый туман от тусклой красной лампы над дверью. Да это же нурмикинотский рентгенкабинет! Постепенно ее глаза привыкают к темноте, и тогда становятся видны свисающие от потолка кабели, колышущиеся, как ленты водорослей. Но почему все провода оголены? Так не должно быть! Это опасно! Надо осторожно, не задев голый высоковольтный провод, подойти к пульту и отключить рубильник. Почему кто-то входит в кабинет? Это не Мария Ивановна. Неужели — Юрка? Нет, это Леша! А он-то как попал в Нурмикинот? Но все равно — сейчас он натолкнется на провод под током! Тогда — все! Куда подевался проклятый рубильник? Некогда искать. Надо хотя бы оттолкнуть Лешу от свисающих повсюду кабелей. Скорей!

Марина рванулась, задев лбом за оголенный провод. Что-то вспыхнуло в ее мозгу, и стало совершенно темно.

В скорой по дороге в больницу Марине еще делали искусственное дыхание, пытались снова «запустить» ее сердце. И Алексей не сразу сообразил, почему по приезде Марину не отправили в реанимацию, а, накрыв простыней, оставили на каталке в коридоре. Потом все понял и медленно пошел к выходу.

Но ему пришлось еще отвечать на вопросы врачей, подписывать какие-то бумаги сначала в больнице, потом в милиции. Только к вечеру Алеша вернулся в «Ихтиандр». Возле медпункта молчаливо стояла вся их компания. Инна Сергеевна подошла к Алексею: — Пойми, мы сделали все, что могли. Спасти Марину мы были просто не в состоянии.

Она хотела сказать что-то еще, но Леша, словно глухонемой, замотал головой.

— Хочешь выпить? — предложил Николай.

— Нет, — ответил Алеша.

— А зря. Тогда пойдем на берег.

— Никуда я не пойду.

Опустошенный, он бесцельно бродил по лагерю, но нигде не находил себе места. Тогда он спустился на берег, и ноги принесли его к Марининой бухте. Николай и Лена неподвижно сидели возле костра. Как и накануне, луна высоко стояла в небе. Было слышно мерное дыхание почти успокоившегося моря. Коля пошевелил костер, и искры опять заплясали над огнем.

— Пора возвращаться в лагерь, — сказал он, наконец.

— Я хочу побыть здесь еще, — ответил Алексей.

Оставшись один, Леша бездумно сидел у догоравшего костра, уставившись в огонь невидящими глазами. Все было в точности, как вчера. Быть может, этот проклятый день всего лишь приснился ему? Может, как в вечер их знакомства, Марина поднялась на скалу и оттуда глядит на него и на лунную дорожку?

Сейчас, вот сейчас, ты подойдешь, присядешь к костру и скажешь: — Что с тобой? У тебя горе? Неужели ты и вправду поверил, что меня больше нет? Нет, ты действительно шиз!

Пусть я шиз. Пусть я смешной и нелепый мальчишка, но не исчезай больше! Пусть ты любишь не меня, а другого. Зато я буду любить тебя всю жизнь. Поступай в институт, уезжай в свой Нурмикинот, — все равно я отправлюсь вслед и отобью тебя у прошлого. Мы сейчас немного посидим у костра, а потом я пойду проводить тебя до «козы и коровы». Мы больше никогда не расстанемся. Мы будем идти рядом по длинной-длинной дороге и вместе дойдем до поворота. До самого последнего поворота!

Только не двигаться, не шевелиться, замереть, — и они навсегда останутся соседствовать с тобой, — Марина, ночь, костер, и эта рогулька, и котелок, и чертящие мгновенные зигзаги и гаснущие искры.

2004 г.

«Дельфин», 12 июля 65 г.

В этот день вблизи спортивного лагеря «Дельфин» под Уютным погибла двадцатилетняя девушка. Ее имени я никогда не знал. Из штормового моря ее вытащил какой-то мужчина, увидевший, что она тонет. Медики из лагеря «Дельфин» несколько часов безуспешно пытались ее спасти. Погибла она не только от утопления. У нее была еще серьезная травма черепа, гематома на виске. Наверно, волны ударили ее головой о скалу. Вот и вся фактическая основа рассказа. Действие в нем происходит летом 65 г. Алексею и Николаю около двадцати трех лет, Марине — двадцать один.

Всю историю Марины я выдумал. Хотя, конечно, некоторым персонажам я придал черты моих друзей и знакомых. Взял из жизни некоторые коллизии. Да добавил северный колорит, знакомый мне по работе на Чукотке и на Камчатке. Но не стоит искать никаких соответствий с действительностью, тем более — пытаться выяснить, кого под таким-то именем изобразил автор. В литературе это запрещенный прием.

23. 03. 04 г. Л. Т.