"В Эрмитаж!" - читать интересную книгу автора (Брэдбери Малькольм Стэнли)

24 (прошлое)

За окнами Эрмитажа валит снег. В коридорах гуляет ветер. ОН сидит напротив нее. Между ними — довольно широкий, низкий стол. Но все равно колени их почти соприкасаются. ОН держит внушительную пачку бумаг и намерен изучить их вместе с ней.

ОН: Мне нужно знать, сколько в России леса, какие площади засеяны пшеницей и другими зерновыми, сколько выращивается льна. Сколько импортируется лошадей и масла. Сколько экспортируется мехов, металла, гончарных изделий и икры.

ОНА: Зачем вам?

ОН: Вы хотите, чтобы я составил Российскую энциклопедию. Энциклопедия — это книга обо всем.

ОНА: Всего более чем достаточно.

ОН: Для жизни — может быть. Но не для энциклопедии. Какова общая площадь вашей империи?

ОНА: Неизвестно.

ОН: Национальный доход? Государственный долг?

ОНА: Не пытайте меня. Идите и докучайте членам Академии наук. Для того я их и держу.

ОН: Я пробовал. Как ни приду, они награждают меня золотой медалью и обильными цитатами. Но по делу я от них ничего не добился.

ОНА: Они ревнуют. Думают, что я слишком привязана к вам. Или вопросы были чересчур сложные. Откуда мне знать?

ОН смотрит на нее.

ОН: Академики не могут ответить на простые вопросы? Зачем тогда Академия?

ОНА: Мне казалось, это очевидно. Академиями давно обзавелись все великие державы. Я хочу, чтобы мир знал, какое значение я придаю науке, образованию и философии. В любом случае, если даже академики отказываются отвечать на ваши вопросы, с чего вы взяли, что я соглашусь на это?

ОН тяжко вздыхает.

ОН: Хорошо, Ваше Величество. Лишь один вопрос, и совсем легкий. Каково население России?

ОНА: А вы не знаете?

ОН: Кто-то говорит — восемнадцать миллионов, кто-то — двадцать.

ОНА: Могу предоставить вам список налогоплательщиков. Девять миллионов человек. Женщины и знать налоги не платят.

ОН: Хорошо. А население Москвы?

ОНА: Постоянно меняется. То больше, то меньше. К примеру, сейчас там свирепствует чума. К счастью, до Москвы далеко.

ОН: Больше, чем в Петербурге? Или меньше?

ОНА: Давайте бросим жребий.

ОН: Покорно благодарю. Ваше Величество. Подумать только — население Москвы определяется по жребию! И это говорит мне самое авторитетное лицо государства. Ну а сколько в России евреев?

ОНА: Вот уж кого мы никогда не считали. Но могу точно назвать вам число монашествующих. В России семь тысяч монахов и пять тысяч монахинь.

ОН: Тогда я советую вам завести еще две тысячи монашек или сократить на две тысячи число монахов. Если они поженятся…

ОНА: Как это — поженятся? Они же дают обет безбрачия.

ОН: Дать-то несложно, исполнить — сложнее. Страсти проникают и за монастырские стены…

ОНА: Вы-то почем знаете?

ОН: Мне случалось карабкаться на них. Монастыри — рассадник извращений. Ни одну нормальную женщину страсти не терзают так, как бедняжку монахиню. Женские монастыри изобрели, чтобы избавить беспокойных папенек от причиняющих беспокойство дочек. И пока эта ситуация не изменится, монастыри останутся поставщиками пороков.

ОНА: Только не у нас в России. Что еще вам угодно спросить?

ОН сверяется со своими записями.

ОН: Какими еще богатствами располагает Россия? Древесина, меха, драгоценные камни, минералы?

ОНА: Да, конечно.

ОН: Конопля, тутовое дерево?

ОНА: Да, и еще раз — да. Пометьте себе — в России есть все.

ОН: Виноград? Ревень?

ОНА: Да. Да. Запишите еще дьявольскую траву.

ОН: Это что такое?

ОНА: Так называют картофель. Это я завезла его в Россию.

ОН: Вы познакомили своих подданных с картофелем? Как они это восприняли?

ОНА: Со скрипом. Теперь он растет повсюду. Я приказала употреблять его в пищу.

ОН: А что же еще с ним делать?

ОНА: А что они делают из всего на свете? Водку. Ну, надеюсь, с вопросами покончено.

ОНА зевает со скукой.

ОН: Вы же понимаете, мудрейшая из цариц, что я не просто так донимаю вас этими расспросами. Я от души желаю России всяческого процветания. Но прогресс невозможен, если государство не использует свои ресурсы. Без промышленности не будет образования. Если не развивать ремесла, не дождешься открытий. Люди, живущие без мечты и вдохновения, не смогут построить счастливое, достойное человека общество.

ОНА: Согласна.

ОН: Какое общество лучше? Царство безнадежности, где люди проживают короткую, полную невзгод и борьбы жизнь? Общество, где все грабят друг друга, где торгуют телами и душами? Или общество, где ценятся талант, труд, профессионализм? Где люди украшают свои дома, разводят сады, посещают театры и музеи, занимаются искусствами, обучаются приятному обхождению и хорошим манерам, расходуют и потребляют…

ОНА: Конечно, второе лучше.

ОН: Но за все надо платить. Вам придется перестраивать города, прокладывать новые улицы, открывать новые магазины, поощрять купцов, ремесленников, лавочников, изобретателей, ученых. Увеличится число коренных горожан. Потом горожане станут бюргерами и захотят взять управление городами в свои руки. Им потребуются гильдии и парламент. Потребуются законы, которые сами же они и будут принимать. Они захотят реформ и под конец решат, что монархия им вообще не нужна…

ОНА: Запишите, что российские конные заводы славятся на весь мир. Вам известно, что король Фридрих покупает жеребцов только у нас?

ОН: Да. Мне сказали, что вы, в свою очередь, покупаете у него породистых кобыл.

ОНА смотрит на него. ПРИДВОРНЫЕ перемигиваются.

ОНА: Дидро, сегодня вы переходите все границы.

Кажется, ОН раскаивается.

ОН: Простите, Ваше Величество. Иногда я бог знает что болтаю. Не успею подумать как следует — а с языка уже сорвалось.

ОНА: Мысли не задерживаются у вас на языке, а руки — в карманах. Вы опять ухватили меня за правое колено.

ОН: Ради бога, простите. Право, мне так неудобно…

ОНА: Теперь вы жмете мне руку. Вы что, пытаетесь флиртовать со мной, мсье?

ОН: О нет, Прекраснейшая. Я пытаюсь размышлять вместе с вами.

ОНА: А эти жесты — они что, способствуют работе мысли?

ОН: Драгоценнейшая царица, я не склонен к спокойному, пассивному созерцанию. Я всегда активен, я в вечном поиске, мысли проносятся непрерывным потоком у меня в голове, как электрические разряды, иногда с такой скоростью, что парик слетает с головы. Порой они внушают мне нескромные намерения, и я распускаю руки. Могу схватить собеседника за ляжку — а то и за грудь. Но, к чести своей скажу, как бы далеко мои мысли ни заходили, никакого вреда они не причиняют. До сих пор никто от них не пострадал. Никто не был уязвлен. Тем не менее примите мои искренние извинения, Ваше Императорское Величество, тем более что…

ОНА смеется.

ОНА: Не скромничайте со мной, мсье Библиотекарь. Я уверена, что мы с вами одного поля ягоды.

ОН: Неужели?

ОНА: Вы горячитесь — я тоже. Мы друг друга недослушиваем, прерываем и перебиваем. Мы необузданны, несдержанны на язык, но искренни и откровенны. Обоим нам случается сморозить глупость…

ОН: Но позвольте, есть все же разница. Допускать грубости в отношении Вашего Величества — непростительная с моей стороны оплошность.

ОНА: Двум честным мыслителям не пристало обижаться друг на друга. Вам кажется, я не права?

ОН: Вы говорите — и я верю, что так оно и есть.

ОНА: Мне рассказывали, что, когда Его Святейшество хотел заключить вас в Венсенскую тюрьму, вы уверяли судей, будто ваши мысли выходят из повиновения и живут собственной жизнью. Но тогда вы даже не способны понять, в чем вас обвиняют…

ОН: Я сказал им, что мои мысли кажутся абсурдными даже мне самому. Поэтому неудивительно, что они пугают посторонних. Сказал также, что, если они пожелают, я рад буду отказаться от своих суждений. Ведь честного человека отличает способность менять свою точку зрения. Но они, конечно, не согласились.

ОНА: Почему — конечно?

ОН: Видите ли, мои мысли были нужны им, чтобы упечь меня за них в тюрьму. Этот случай убедил меня, что пытаться избежать скандала и высочайшего гнева — пустая трата времени. И наше с вами общение — тому подтверждение. Иначе зачем было тащить беднягу Дени, измученного и уставшего, за тысячу миль, через всю Европу? Разве вы хотели познакомиться с льстецом, смиренной овечкой или скучнейшим тупицей?

ОНА поднимается, ходит по комнате, поглядывая на него через плечо.

ОНА: Да уж, под эти определения вы не подходите. Я приняла решение и готова терпеть ваши выходки. Пока они хоть сколько-нибудь терпимы. Но не забывайтесь, мсье. Вы можете вывести из себя и святого. А я далеко не святая.

ОН: Надеюсь, что нет. Что может быть хуже философских диспутов со святой?

ОНА: Пусть так. Что вы приготовили мне на завтра?

ОН: Доклад — увлекательное, я бы сказал, захватывающее чтение…

Снегопад усилился. Слуги носятся как угорелые, еле успевают подбрасывать дрова в огонь. ОНА стоит рядом с камином и читает какую-то бумагу. Входит ОН.

ОНА: Эти… записи. Вы решились назвать это докладом?

ОН: Что-то не так, Ваше Величество?

ОНА: Ваш сегодняшний меморандум. «О морали государей». Да как вы посмели…

ОН: Я работал над ним целую ночь. И доволен результатом.

ОНА: А я его целое утро читала. И возмущена до глубины души.

ОН: Но, Ваше Императорское Величество… Я лишь хотел, чтобы доклад вышел убедительным и занимательным.

ОНА: Неправда. Вы хотели возмутить, рассердить и унизить меня. И не только меня — всех государей.

ОН: Ей-богу, ничего такого я не хотел.

ОНА: Чего стоит заявление, что закон, честь и правила приличия, ограничивающие произвол простого смертного, для монарха — пустой звук.

ОН: Я полагал, что ничем не ограниченное своеволие государя — основа монархического строя.

ОНА: Не совсем. Вы пишете, что дело государя — сдерживать произвол подданных. Но есть границы и королевскому произволу. И устанавливает их Господь Бог.

ОН: Верно, Ваше Сиятельное Величество. Это я и пытаюсь объяснить. У меня есть претензии к монархизму, но лично к вам они ни в коей мере не относятся. Недовольство мое адресовано исключительно бесплотным божественным силам, которые допустили такой непорядок в своем хозяйстве.

ОНА: Но вы же не верите в божественное начало…

ОН: Когда надо, верю.

ОНА: Послушайте. «Утром, поднявшись с постели, потягиваясь и зевая, Юпитер подходит к небесному окошку и смотрит вниз, на грешную землю. „Ага, — бормочет он, — в Азии — чума, в Германии — война, в Португалии — землетрясение, в Турции — резня, во Франции — сифилис, в России крестьян кнутом порют. Так, так“. И набрюзжавшись всласть, громовержец снова укладывается спать. Это смертные называют Божественным Провидением».

ОН: Неплохо сказано, правда?

ОНА: Это нам урок, пишете вы: не стоит полагаться на богов, ленивых и непостоянных. Позволить монархам править, согласуясь с божественным правом, — значит дать им полную и неограниченную волю. Отсюда вывод — лучше обойтись вообще без монархов.

ОН: Лучше.

ОНА: И это, по-вашему, разумно?

ОН: Разумно, справедливо и подсказано обычным здравым смыслом.

ПРИДВОРНЫЕ перешептываются.

ОНА: Не вздумайте еще раз повторить это, мсье Дидро. Ни публично, ни в личных моих покоях.

ОН: Мадам, если бы вы соблаговолили прочесть еще немного… Ниже сказано, что хотя богам человеческие судьбы глубоко безразличны, монарх — Он или Она, не важно — все же не совсем свободен и бесконтролен…

ОНА: Ну да, там про это написано. Оказывается, государь боится пасть от рук собственных подданных. И только потому не превращается в законченного негодяя.

ОН: Правильно.

ОНА: Вы упорно бросаете мне в лицо упрек в деспотизме, мсье Философ. Берегитесь, а то в один прекрасный день вы окажетесь правы — я просто-напросто прикажу отрубить вам голову. Не забывайте, что вы, как и прочие, зависите от моей благосклонности, долготерпения и снисходительности.

ОН снова раскаивается.

ОН: Тысяча извинений, Ваше Величество.

ОНА: И ни одному из них вы не придаете значения.

ОН: Чему, своим извинениям? Уверяю вас, я говорю искренно. Точнее — мне представляется, что искренно.

ОНА: Вы не считаете меня деспотичной?

ОН: Конечно нет, мадам. Если прикажете…

ОНА: Говорите, что у вас на уме. Я требую.

ОН: В таком случае вы, разумеется, деспотичны. Но другого от вас никто не ждет. Почему перед вами склоняют головы и преклоняют колени? Почему ваше имя прогремело на весь мир? Вы — божество, вы наша Афина, наша северная Минерва. Наш сиятельный деспот…

ОНА: Я управляю империей, мсье. Я в ответе за народ огромной страны и должна давать отпор ее врагам.

ОН: Я вас понимаю. Не каждому под силу вести метафизические беседы днем, после того как утром пришлось вторгнуться в Польшу и разгромить ее.

ОНА смотрит на него.

ОНА: Вот вы о чем? Хотите обсудить польский вопрос? Вам известно, что мсье Вольтер всецело одобряет мои действия?

ОН: Мсье Вольтер не устает поражать меня. Он, небось, объясняет ваш варварский набег, грабежи и насилие возвышенными целями Просвещения народов? Ну да. Других целей он не признает.

ОНА: Вот его письмо. Почитайте.

ОН (читает): «Я проповедую великую религию — веротерпимость, то единственное, от чего я не отступлюсь никогда. Но я лишь скромный монах, а вы — глава этой церкви. Увидите, человечество еще отблагодарит вас за самоотверженное стремление даровать полякам свободу совести…» О боже, какой кошмар…

ОНА: Не останавливайтесь, продолжайте…

ОН (читает дальше): «Российская государыня не только сама обладает поистине божественной терпимостью. То же свойство она желает привить соседям. Впервые самодержец своей властью и военной мощью способствует установлению справедливости и свободы совести».

ОНА: Вот это место. Эти слова вывела рука величайшего мыслителя эпохи. Или вы не согласны?

ОН: Не смею спорить.

ОНА: Оставьте, мсье Библиотекарь. Не станете же вы равнять себя с мсье Вольтером?

ОН: Ни в коем случае. Ваше Величество. Особенно если речь заходит о Польше.

ОНА: А вы завистливы. Я уверена, что вы бы поддержали меня в этом вопросе, если бы дали себе труд подумать.

ОН посмеивается про себя.

ОНА: Что вас развеселило? Не смущайтесь, скажите мне.

ОН: Иногда я развлекаюсь тем, что мысленно возвожу вас на французский престол. Какую бы империю вы создали! И за какой ничтожный срок!

ОНА: М-да… Королева-Солнце…

ОН: Это была бы кошмарная империя. Вы бы всех заставили есть картошку…

ОНА: Лучше картофель, чем латук. Или голодная смерть.

ОН: Мы восстали бы и отправили вас в Англию. Они и так уже сидят на картошке. Знаете, как называют вас в Англии? Тиран-философ.

ОНА: А вы меня называете деспотом…

ОН: Но ведь это правда.

ОНА (сердито): Мсье Философ, надеюсь, что чаша сия вас минует, но, случись вам стать во главе империи, вы повели бы себя в точности так же.

ОН: Не думаю.

ОНА: Я такая, какая есть, и это как раз то, что нужно. Посмотрели бы вы на Россию до моего восшествия на престол — груда развалин. И оцените, сколько мне удалось сделать.

ОН: Воистину — геморрой творит чудеса.

ПРИДВОРНЫЕ словно окаменели, ОНА медленно поднимается.

ОНА: Убирайтесь. И чтоб духу вашего здесь не было.

ОН идет к двери.

ОНА: Вернитесь. Что же, по-вашему, нужно делать? Освободить крепостных? Даровать купцам дворянские привилегии? Устроить выборы? Создать парламент? Отнять власть у патриарха? Отменить порку?

ОН: Почему вы не претворите в жизнь ваш собственный «Великий Наказ»? Это кратчайший путь к вечной славе, к сердцам благодарных потомков.

ОНА: Хорошо же, мсье Философ. Я готова объяснить вам на этом примере разницу между философствующим тираном и тиранствующим философом. Вы указываете мне путь к будущей славе. Не спорю, он приведет к ней. Но только это будет не та слава, о которой вы толкуете. Вы толкаете меня прямиком в пропасть — или на эшафот. Вы драматург. Вспомните сюжеты лучших пьес или популярных опер. О чем говорится в драмах Корнеля, о чем поется в операх Генделя и Рамо? Трагична судьба государей, решившихся ратовать за всеобщее благо. Кориолан, Риенци, Годунов. Потому что ваши распрекрасные простые люди превращаются в звериную стаю, в обезумевшую толпу…

ОН: Вы сами сказали, что подданные обожают вас. Чего же вам бояться?

ОНА смеется; даже ПРИДВОРНЫЕ развеселились.

ОНА: Какая наивность! В России крестьяне-бедняки ненавидят кулаков, те терпеть не могут помещиков, землевладельцы ведут тайную борьбу с губернаторами, а последние презирают аристократию. Аристократы не выносят военных, военные — чиновников-бюрократов. В Табели о рангах тринадцать ступеней, и каждая ступень ненавидит остальные двенадцать. Церковь против армии. Армия против флота, пехота против кавалерии; полки враждуют меж собой. Все шпионят друг за другом, в том числе и за мной. И все жители России дружно клянут судьбу, навязавшую им дражайшую матушку-царицу…

ОН: Им просто надо научиться жить своим умом.

ОНА: Своим умом! У них один ум — мой. Я думаю за всех, а иначе бы они все перегрызлись. Любой русский только и мечтает обмануть, ограбить, убить всех остальных. Я — единственное звено между кнутом палача и реками крови.

ОН: Представляю, каково вам.

ОНА: Благодарю за сочувствие. Если я в вас не ошиблась, вы достаточно объективны и проницательны, чтобы оценить роль деспота в такой стране. Если вы истинный знаток человеческой натуры, вы не можете не понимать, что страсть к разрушению, ненависть к себе подобным, зависть и тяга к преступлению у нас в крови. Так признайте же, что обществу не обойтись без таких, как я, личностей…

ОН: Признаю, Ваше Величество. Я не учел, сколь непосильная тяжесть ложится на плечи монарха, недооценил, сколь грандиозные и величественные формы может принимать власть. Я позабыл на мгновение, почему преклоняюсь перед вами, позабыл, что заставило меня проехать тысячи миль…

ОНА: Что ж, вы признаете меня терпимой?

ОН: Вы доказали это своей добротой.

ОНА: Просвещенной?

ОН: Уважением и любовью к человеческой мысли.

ОНА: Хорошо, мсье. Мы подробно обсудили ваш доклад. А теперь отправляйтесь и перепишите его. Завтра покажете. Желаю успеха, мсье Библиотекарь.

ОН входит в своем черном костюме, выглядит встревоженным, оглядывается неуверенно. ОНА сидит на кушетке. Улыбается ему. Рядом с ней большая открытая шкатулка с чем-то блестящим.

ОНА: Вот и вы, дорогой друг. Идите сюда. Посмотрите, что здесь. Я вам приготовила подарок.

ОН заглядывает в шкатулку. А в шкатулке — множество часов.

ОН: Как, это все мне, Ваше Величество?

ОНА: Да, мсье. Чтобы вы не так часто опаздывали на наши встречи, милый Философ.

ОНА достает из шкатулки очень красивые золотые карманные часы с цепочкой. ОН смотрит на часы. Смотрит на нее. ОН тронут.

ОН: Прекраснейшая из цариц? Это точно мне, вы уверены?

ОНА: Конечно. Вы довольны?

ОН: О большем я и мечтать не смею. Золотые карманные часы с крышкой, Ваше Величество! Карманные часы! Я буду носить их в нагрудном кармане и любоваться вашим портретом на крышке.

ОНА: Значит, подарок мой принят?

ОН берется за цепочку, покачивает часами.

ОН: Редкий подарок доставляет такое удовольствие. Что отражает дух нашего века и вместе с тем всю сложность вселенной лучше, чем часы? Этот крошечный тикающий механизм помогает нам выбрать свой путь и найти свое место в мире. Он показывает нам, что мир — не единое целое, что он дискретен и таинствен, а нашими передвижениями во времени и пространстве управляет часовая стрелка…

ОНА: Тогда и Бог для вас — великий часовщик?

ОН: Нет, великим часовщиком я считаю человека. Какой мощный интеллект! Как остро ощущаем мы пространство и время, их взаимосвязь. Что вселенная по сравнению с ее моделью — созданием человеческого разума! Где изготовлены эти часы?

ОНА: Эти часики? В Швейцарии, мсье. В Женеве.

ОН: Швейцарцы — независимы и искусны в ремеслах. Говорят, лучшие в мире часы делаются в Швейцарии.

ОНА: Может, не в самой Женеве, но поблизости. Эти часы прислал из Фернея мой друг Вольтер. Вы знаете, что у него там свои ремесленные мастерские?

ОН: Слышал. Восемьдесят часовщиков грудятся у него в мастерских, восемьдесят часов тикают сутки напролет. Какой глубокомысленный подарок.

ОНА: Не совсем подарок. Он прислал мне пятьсот часов, целый ящик.

ОН: Пятьсот? Скоро у русских будет много свободного времени.

ОНА: Я похвалила его за предприимчивость и поддержку ремесел. В благодарность он прислал мне ящик часов. И счет на пятьдесят тысяч фунтов.

ОН: Дороговато обходится вам швейцарское времяпрепровождение. Позвольте заметить, что на эту сумму вы могли бы построить военный корабль. Или приобрести полдюжины полотен Рубенса у разорившегося английского милорда. Между тем вы вовсе не просили Вольтера посылать вам эти пятьсот часов.

ОНА: Иногда я думаю, что вы ревнуете меня к нашему великому другу.

ОН: Нисколько. И что же он присоветовал вам делать с этими тикающими штучками? Подарок дорогому Дени — это само собой, а еще?

ОНА: Он советует дарить их иностранным гостям — в знак внимания. Или распродать в два раза дороже, чем он с меня запросил.

ОН: Если вы последуете другому его совету, часы можно сбыть туркам.

ОНА: Я слышала, что сам он уже проделывал это. Надеюсь, с них он взял еще дороже.

ОН: Наверняка он так и поступил. Зато теперь обеим армиям не грозит разминуться на поле сражения. Я уверен, что деньги потрачены не зря…

ОНА: И не зря уверены. Я многим обязана мсье Вольтеру. Когда в Европе меня называли убийцей, он спас мою репутацию в мировом общественном мнении.

ОН: Не он один.

ОНА: Допустим. И вы, и некоторые другие…

ОН: И мой приезд в Петербург тоже работает на вашу репутацию. Не так ли, Ваше Величество?

ОНА: Как любой человек, я нуждаюсь в понимании. А достичь понимания легче, когда на твоей стороне мудрые, способные многое понять люди.

ОН: Мудрые глупцы, готовые верить каждому вашему слову? Готовые сквозь пальцы смотреть на оккупацию чужих территорий, на казни инакомыслящих? Готовые строчить в вашу честь бездарные хвалебные оды?

ОНА смотрит на него.

ОНА: Теперь я уверена, что вы — ревнивец и завистник, мсье.

ОН: Правда? К кому же я ревную?

ОНА: К Вольтеру. Потому что он любит меня до безумия и не скрывает этого. Потому что вам до него как до неба, потому что в сравнении с ним мысли ваши скучны, а страсти ничтожны. Потому что одно его слово значит для меня больше, чем десять ваших. Потому что он добрее, великодушнее, свободнее и откровеннее в своих суждениях…

ОН смотрит на нее с удивлением.

ОН: Вы ошибаетесь. Я не ревную вас к Вольтеру.

ОНА: Что ж, зато он ревнует.

ОН: Неужели? Великий Вольтер ревнует?

ОНА: Конечно. Ведь он в Фернее, а вы в Петербурге. Вы моложе его и забавнее.

ОН: Откуда вы знаете?

ОНА достает из-за корсажа письмо.

ОНА: Сегодня я получила его письмо. Слушайте. «Я с сожалением узнал, что ваш Дидро захворал в Голландии. Но наверное, сейчас он уже у ваших ног. Я рад, что нашелся еще один француз, всецело преданный вам. Кое-кто выступал и всегда будет выступать за турка Мустафу, но все же приверженцев святой Екатерины гораздо больше. Наша маленькая церковь постепенно растет и становится вселенской…» Ну, это обычная лесть…

ОН: Прошу вас, дальше.

ОНА: «Я с трудом представляю, как Императрица, ведя войну с огромной империей султана и управляя собственными, еще более огромными владениями, присматривая за всем, отвечая за все, выкраивает время на нескончаемые споры с Дидро, как будто мало ей других забот…»

ОН: Как пишет! Какой слог! Какая гибкость мысли!

ОНА: Разделяю ваше восхищение. «Мне не терпится самому побеседовать с Дени, — пишет он, — чтобы услышать от него то, что он услышал из уст Вашего Величества. Нет, „Величество“ — не то слово. Лучше я скажу „Совершенство“: это точнее выражает ваше превосходство над прочими земными созданиями…» Прошу прощения, дальше сплошная лесть. Видите, с каким умилением и восторгом относится ко мне этот великий человек.

ОН протягивает руку за письмом. ОНА, улыбнувшись, отодвигается от него.

ОН: Но продолжайте, Ваше Совершенство. Там есть что-нибудь про меня?

ОНА: О да. «Прошу вас, замолвите за меня словечко перед Дидро. Ему ведь нетрудно проделать каких-нибудь пятьдесят верст и утешить скучающего старика рассказом о вашей прекрасной столице, о Санкт-Петербурге. А если он все же откажется посетить мое пристанище на берегу Женевского озера, мне останется лишь молить Бога, чтобы могила моя была рядом с вашей, на берегу Ладоги. Вы знаете, я умираю от любви к вам, но боюсь, что теперь российский двор закрыт для меня. Ваше Величество покинули меня ради Дидро, Гримма и прочих фаворитов. Уму непостижимо! Великая Императрица оказалась непостоянной, как кокетливая француженка. Но клянусь, что я останусь предан вам до гробовой доски, и никакая другая государыня…»

ОН: Восьмидесятилетний ревнивец. Великолепно.

ОНА: Если вы когда-нибудь решитесь покинуть Россию, навестите его. И передайте, что дружба с вами не изменила мое отношение к нему. Передайте, что Катрин любит его по-прежнему.

ОН: Увы, от Парижа до Женевы путь неблизкий.

ОНА: Он стареет и боится, что вы займете его место.

ОН: В самом деле? И что это за место?

ОНА: Понятия не имею, какого мсье Вольтер мнения обо мне, но его любовные похождения известны всему миру. Но я напишу, что глупо с его стороны ревновать, тем более что до сих пор вы не давали ему ни малейшего повода…

ОН: И заверьте его, что, находясь в Петербурге, я приложу все усилия, чтобы сделать то, что он страстно желал бы сделать сам.

ОНА: Скажите, вы в самом деле любите мсье Вольтера?

ОН: Я обожаю его, восхищаюсь им. Он гениален, благороден, чрезвычайно современен, очарователен…

ОНА: Почему же он ревнует?

ОН: Ваше Совершенство, порой мне кажется, что весь мир завидует мне. Ежедневно по три часа я наслаждаюсь вашим обществом. Я думаю вместе с вами, мечтаю вместе с вами…

ОНА: Вы льстите мне, как и мсье Вольтер. Лесть, всегда лесть, и ничего больше. Ни от кого не добьешься откровенного мнения, беспристрастного суда, настоящего чувства…

ОН: Как же не льстить даме, за которой стоит вся Российская империя? Главной женщине мира? Конечно, ей наврут с три короба. Скажут, что у нее в России даже шлюхи невинны, любая старая карга — принцесса, а капустные щи съедобны.

ОНА: Ну, щи-то действительно вполне съедобны.

ОН: Но я, прекраснейшая дама, честный человек и говорю одну лишь правду. Да и зачем мне врать? Я встречаюсь с вами каждый день, внимаю вашим проницательным суждениям и восхищаюсь вашим остроумием. Я вижу, что лицо ваше серьезно, а помыслы чисты. Я сижу тут и любуюсь вами. Я нежно касаюсь вашей руки…

ОНА: Чаще ноги, мсье. Значит, вы отрицаете, что льстите мне?

ОН: Я не льщу.

ОНА: Надеюсь, часы вам понравились. Хотя я получила их от мсье Вольтера.

ОН: Очень понравились, и мне особенно приятно обладать вещью, которая раньше принадлежала Вольтеру.

ОНА: Тогда взгляните на них, мсье. Не говорят ли они, что нам пора прощаться?

ОН: Они прибыли из Швейцарии, Ваше Величество, а тамошний диалект очень сложен. По-моему, они предлагают посидеть еще…

ОНА: Нет, друг мой, я жду шведского посла. Приходите вместе с часами в другой раз, и мы послушаем, что они натикают. Вы пришлете мне новый меморандум? Я бы почитала его в постели на сон грядущий.

ОН: Не премину, Ваше Совершенство.

ОН поднимается, целует ей руку.