"Роковая молния" - читать интересную книгу автора (Форстен Уильям)

Глава 6

Чак никак не мог унять дрожь в руках. В результатах этого испытания он был совершенно не уверен. Он оглянулся через плечо, и один только взгляд на нее опять вызвал нарушения в работе сердца.

— Оливия, почему бы тебе не уйти в укрытие, пока все это не закончится? — спросил Чак, все еще сомневаясь в правильности своего латинского.

Она рассмеялась и покачала головой.

— Ты остаешься здесь, твои помощники тоже здесь, так что и я останусь.

Римские помощники из его штаба не могли скрыть восхищенных улыбок при виде ее открытого неповиновения и явного замешательства их начальника.

— Кроме того, именно я спасла тебя от твоего механизма в прошлый раз.

Чак покраснел и пристыжено отвернулся, вспомнив, что только ее сообразительность и быстрая реакция уберегли его голову, когда первый из двигателей аэростата сорвался со стенда, на котором проводилось испытание.

— Ну хорошо, — пробормотал он.

Взглянув еще раз в сторону рабочих, он негромко выругался и зашагал прочь. Чаку не надо было поворачивать голову, чтобы понять что Оливия идет следом за ним, — аромат ее духов медленно плыл в вечернем воздухе.

Он подошел к своему детищу и любовно осмотрел его; как и всегда, он испытывал сильное волнение при первом испытании нового изобретения. Несколько дюжин трубок были вмонтированы в дубовую раму, по дюжине на каждом уровне; трубки были шести футов в длину и четырех дюймов в диаметре.

— Давайте попробуем на расстоянии полторы тысячи ярдов, — объявил Чак.

Русский рабочий, всего несколько недель назад трудившийся на заводе по производству мушкетов, вскарабкался на платформу. При помощи простого деревянного рычага он стал поднимать передний конец сооружения, пока примитивный отвес не указал нужный угол подъема. Теперь трубки были нацелены на длинный кусок парусины, натянутый в дальнем конце поляны, примерно в миле от них.

— Дайте сигнал готовности, — приказал Чак. Молодой римлянин поднял вверх красный флажок и помахал им. Крошечные фигурки на противоположном конце поляны помахали в ответ и скрылись в хорошо укрепленном блиндаже. Чак беспокойно огляделся. К этому моменту он шел долгие месяцы, и пятьсот рабочих на фабрике были готовы в случае успешного испытания начать массовое производство этой новинки.

— Ну что ж, джентльмены, — заговорил Чак почти шепотом. — Предлагаю всем отойти назад.

Рабочие спрятались в узкой траншее в десяти ярдах от орудия. Чак подошел к платформе, достал тонкую бечевку и привязал ее к спусковому крючку мушкета. Дула у этого мушкета не было. Вместо него имелись три тонкие медные трубки, в каждой из которых был короткий запал, соединенный со взрывателем внутри ствола.

Чак взвел курок мушкета и стал медленно отступать, разматывая бечеву и стараясь не натянуть ее слишком сильно. Наконец Чак скользнул в траншею. Он нерешительно посмотрел на Оливию и протянул ей конец бечевки.

— Дерни посильнее, — сказал он.

Не до конца сознавая, что именно она делает, Оливия зажмурилась и дернула шнур. Звонкий щелчок капсюля прорезал вечернюю тишину. На мгновение Чак решил, что опыт не удался, но вдруг раздался оглушительный взрыв.

С заднего конца трех ближайших к спусковому механизму стволов вырвалось пламя, через долю секунды воспламенились три следующих ствола, потом все остальные. В первые мгновения выстрелов не было слышно, только огонь и облако дыма. Потом воздух наполнился резким пронзительным свистом, как будто на волю вырвалась толпа визжащих демонов. А затем наблюдатели увидели их. Сначала из облака дыма, вращаясь вокруг своей оси, вырвалась и улетела вперед первая ракета, следом устремились другие: все они издавали пронзительный визг и быстро удалялись из виду. Одна из ракет взвилась почти вертикально вверх, другая по какой-то причине задержалась в стволе и с грохотом взорвалась в нескольких ярдах от установки, Но все остальные летели вперед, оставляя за собой огненно-дымный след. Исчерпав запас топлива и достигнув высшей точки дуги, ракеты плавно повернули к земле.

Фергюсон и его помощники, кашляя от дыма, выскочили из траншеи и радостно завопили. Чак первым выбрался из клубов дыма и навел бинокль на цель в дальнем конце площадки. Первый снаряд врезался в землю, не долетев двухсот ярдов до цели, — сказалась ошибка в расчете дистанционного и ударного взрывателей. Следующий снаряд разорвался в воздухе еще через пятьдесят ярдов. Затем прозвучала серия мощных взрывов, ракеты взорвались почти одновременно. Они детонировали в воздухе и на поверхности земли с разбросом приблизительно по сто ярдов с каждой стороны цели, осыпав окрестности примерно полуторами тысячами мушкетных пуль. Дальний край площадки скрылся в облаках дыма и взметнувшейся в воздух земли. Через несколько секунд со стороны холмов донеслось эхо, вызвавшее новый взрыв оживления среди зрителей.

Забыв про все условности, Чак повернулся к Оливии, подхватил ее и закружил в объятиях, радостно ощущая прижавшееся к нему теплое тело девушки. Он уже собрался поцеловать ее, но смутился и осторожно поставил на землю, а Оливия рассмеялась и поцеловала его в щеку.

Как только немного рассеялся дым, наблюдатели на дальнем конце площадки появились из блиндажа и побежали к мишени. Один из них помахал красным флажком, показывая место поражения цели ракетой, разорвавшей в клочья растянутую ткань.

— Перезаряжай! — закричал Чак, вытаскивая часы, чтобы засечь время.

Команда рабочих бегом кинулась выполнять приказ. Они вытащили из траншеи тяжелый деревянный ящик и достали оттуда еще дюжину ракет, представляющих собой оловянные цилиндры диаметром четыре дюйма и около двух футов длиной.

— Установите взрыватели на десять секунд, — приказал Чак.

Рабочие вставили в трубы соответствующие запалы. Снаряды состояли из двух частей: в задней содержался порох, приводящий снаряд в движение, а в передней, отделенной войлочной прокладкой, находился основной заряд с полусотней мушкетных пуль, упакованных в опилки с воском.

Запалы из вощеного картона были рассчитаны на различное время сгорания и промаркированы разными красками для облегчения выбора во время боя; их устанавливали непосредственно перед выстрелом. Предметом гордости Чака были дублирующие запалы, способные взорваться в том случае, если ракета ударится о землю до того, как сработает дистанционный взрыватель. В задней части снарядов имелись четыре сопла для выпуска отработанных газов и еще одно отверстие, благодаря которому во время полета снаряд издавал пронзительный свист. Первоначально Чак просто не мог удержаться от использования звуковых эффектов, которые всегда по-мальчишески обожал, а потом решил, что свист поможет сломить психику врага.

Как только ракетная установка была опущена в горизонтальное положение, к ней подбежали полдюжины мальчишек с мягкой ветошью в руках. Они при помощи длинных шестов прошлись ветошью по внутренней поверхности труб, чтобы избежать возгорания случайно оставшихся искр. Следом за ними подошли заряжающие и вставили снаряды в трубы с тыльного конца.

— Заряжай!

Теперь предстояла самая сложная часть операции, и Чак отступил назад, наблюдая за лейтенантом, командиром расчета, и капралом, его помощником. Лейтенант вынес из траншеи шестифутовый ящик, открыл его и вдвоем с помощником достал медную трубку, из которой через каждые шесть дюймов выходили двенадцать быстродействующих запалов. Лейтенант и капрал уложили запальное устройство в специальный желоб в задней части установки. Один конец этой трубки соединялся со спусковым устройством мушкета, а другой крепился фиксирующим зажимом. После этого лейтенант прошел вдоль всей линии и вставил запалы в каждую из ракет. Чак отметил про себя, что эта операция занимает слишком много времени и требует еще одного помощника. Наконец лейтенант дошел до конца ряда, отступил назад и доложил:

— Орудие готово к стрельбе.

— Дальность полторы тысячи ярдов! — раздалась следующая команда.

Сержант, стоящий у рычат вертикальной наводки, установил орудие под соответствующим углом, и только тогда Чак снова посмотрел на часы.

Три минуты и десять секунд, — произнес он, стараясь выглядеть разочарованным, но внутренне радуясь.

Это орудие не могло заменить скорострельную батарею в ближнем бою, оно предназначалось для обстрела обширной территории.

Чак подал знак мальчику с красным флажком, тот поднял сигнал готовности к стрельбе, и люди на дальнем конце площадки торопливо скрылись в блиндаже. Все присутствующие вернулись в траншею, Чак взял в руки конец спускового шнура и прыгнул вслед за ними. Он предпочел бы дать еще один полный залп, но на двенадцать зарядов у них уже ушло около трехсот фунтов пороха, а кроме того, на всей планете осталась всего лишь дюжина снарядов. Чак подтянул шнур и оглянулся на Оливию; она ответила ему подбадривающей улыбкой. Наконец Чак решительно дернул шнур.

Снова секунду стояла тишина, потом вырвалась первая ракета, остальные следовали за ней через каждые полсекунды. Пятый снаряд неожиданно изменил направление и ушел по дуге вправо, в сторону леса. Предпоследний же снаряд взорвался внутри трубы. Шрапнель брызнула с обоих концов, ствол раскололся, запальное устройство взлетело в воздух, а следующий снаряд вырвался с задней части установки, врезался в землю и взорвался в дюжине ярдов от траншеи, засыпав осколками все вокруг.

У Чака от грохота заложило уши. Он быстро оглядел помощников — в их глазах застыли страх и удивление. После подробного взаимного осмотра, когда выяснилось, что никто не пострадал, на лицах появились слабые улыбки.

— Твои сумасшедшие идеи когда-нибудь прикончат тебя, — дрожащим голосом произнесла Оливия, отряхивая землю с одежды.

Чак перестал улыбаться и вылез из траншеи Пусковая установка оказалась разбитой вдребезги стволы были изрешечены пулями, использовавшимися в качестве шрапнели, рама погнулась. На противоположном краю поляны уже взорвались остальные девять снарядов, и, когда Чак поднял к глазам бинокль, он увидел, что люди взволнованно размахивают руками и подпрыгивают, еще не зная о плачевном окончании испытаний.

Чак испытывал смешанные чувства. Пробные стрельбы показали, что почти девяносто процентов снарядов все-таки долетают до цели, поражая пространство площадью около двух акров; такой результат обещал сокрушительные потери во вражеском войске. Но, с другой стороны, около десятка ракет разлетелись в разных направлениях, а пусковая установка оказалась разрушенной. Чак знал, что подобное орудие может быть использовано только таким образом. Стрельба единичными снарядами может быть опасна и не даст такого эффекта. Кроме того, испытания подтвердили все опасения Джона Майны, а также тот факт, что Фергюсон обманом увел сотни рабочих и потратил их время на создание оружия, которое не срабатывало должным образом. Чак надеялся, что испытания будут удачны, он раскроет секрет и представит свое изобретение на суд Эндрю, а дальше все пойдет как по маслу. Осмотр разрушенной установки опроверг его надежды.

Чак обратился к Оливии.

— Черт побери, я уверен, что она будет действовать исправно, но у меня совершенно нет времени.

Он больше недели провел на своей фабрике в полной изоляции от всего остального мира, только Оливия привезла ему весть о сдаче Кева и отступлении дальше на восток. До Испании мерки, по его подсчетам, могли добраться уже через две недели. Он посмотрел на орудийный расчет, притихший подле установки. Казалось, они чувствуют себя виноватыми в неудачном выстреле. На дальнем краю площадки наблюдатели все еще отмечали места попаданий и изучали осколки снарядов. При помощи бинокля Чак смог даже рассмотреть дыры в полотняной мишени.

Наконец он решительно опустил бинокль и обернулся к бригадиру рабочих Теодору, чей брат-близнец был механиком на аэростате Джека Петраччи.

— Производство снарядов должно начаться немедленно. — уверенным голосом объявил Чак.

— Но она еще не работает. — возразил один из помощников, указывая на искореженную установку.

— У нас больше нет времени. — ответил Чак. — Вы слышали приказ. Выполняйте.

Окружающие изумленно посмотрели на Чака, многие из них были воодушевлены новым изобретением, но нашлось и немало таких, кто счел его сумасшедшим. Теодор, которого Чак перевел с базы аэростатов ради реализации этого проекта, подошел к Чаку, остальные неторопливо направились на фабрику в двух милях от полигона.

— Некоторое количество пороха могло просочиться через прокладку между маршевой и боевой частями снаряда.

Чак рассеянно кивнул.

— Этого можно избежать, если войлок заменить оловянной пластинкой.

— Тогда придется делать пресс для изготовления пластин, кроме того, каждую из них надо будет запаивать вручную. Мы уже обсуждали такой вариант и пришли к выводу, что он потребует слишком много времени, — негромко возразил Чак.

Теодор кивнул.

— Знаешь, если мы начнем массовый выпуск снарядов, то за десять дней истратим все накопленные запасы. Будет уходить по пятнадцать тонн пороха и семьдесят пять тысяч пуль каждую неделю. Мы не сможем этого скрыть — в Испании и так уже кричат об острой нехватке боеприпасов.

Чак вздохнул. Раньше он надеялся скрыть свои проделки, теперь это стало невозможно. Джон без малейшего колебания оторвет ему голову.

— Если повезет, недостача обнаружится через неделю, а то и через две. На то, чтобы отыскать следы, уйдет еще неделя. К тому времени у меня будет все необходимое.

— Ты не сумеешь один выиграть эту войну, — сказал Теодор.

Чак улыбнулся и, сняв очки, стал задумчиво протирать их рукавом своей перепачканной рубашки.

— Я оказался прав, когда речь шла о железных дорогах, об аэростатах, о винтовках Уитворта, даже о карабинах Шарпса. Надеюсь, сумею убедить их и на этот раз.

— Мы все с тобой заодно, — поддержал его Теодор. Чак негромко рассмеялся.

— Я вспомнил об одном чудаке по имени Рипли, которого знал еще во время войны на родине. Он, как и Джон Майна, отвечал за снабжение. Всю нашу армию можно было перевооружить уже в 1862 году, мы могли иметь реактивные установки, даже автоматическое оружие, если бы не этот узколобый бюрократ. Иногда я готов поклясться, что они с Джоном родные братья.

— Я не был знаком с этим Рипли, но уверен, ты сильно разозлил генерала Майну.

Чак печально усмехнулся.

— Я не собирался его обидеть. Я даже могу его понять. Нам не хватает слишком многого, особенно времени. Просто у него нет воображения, и он не способен осознать значение этих проектов.

— Проектов? — настороженно переспросил Теодор. Я думал, даже ты отказался от второго проекта.

— Какого черта? Все уже сделано. Нам осталось только немного доработать парочку узлов.

Теодор оглянулся на обломки пусковой установки.

— Это не производит впечатления грандиозного успеха.

— Не беспокойся об этом, — огрызнулся Чак.

— «Не беспокойся!» Я просто не хочу смотреть, как моего начальника заковывают в кандалы за кражу пятисот рабочих, тридцати тонн пороха и Бог знает чего еще, о чем я могу и не знать.

— Приведи упряжку лошадей и доставь платформу обратно на фабрику, — распорядился Чак и, не дожидаясь ответа, направился к выходу.

— Чак?

Чак вздрогнул от неожиданности и остановился. Оказалось, его до сих пор ждала Оливия. Фергюсон в смущении осознал, что на какое-то время совершенно забыл о ее существовании.

— Ты расстроился. — сказала Оливия, подходя к нему поближе.

Чак помедлил, перестраиваясь с русского языка на латынь.

— Извини.

— Давай прогуляемся. Сегодня такой прекрасный вечер.

Оливия взяла его под руку и повела его прочь от полигона. Небольшая лужайка в гуще леса почти по пояс заросла весенней травой и лесными цветами. Чак обратил на них внимание только тогда, когда Оливия задержалась, чтобы сорвать похожий на орхидею цветок переливчатого фиолетового оттенка. Она с улыбкой приколола цветок к волосам.

После утомительной дневной жары в вечернем воздухе веяло прохладой, кучевые облака заслонили солнце, оставив только стрелоподобные лучи, розовеющие на фоне голубого неба. Лесные птицы уже устраивались на ночевку, их вечерние песенки эхом рассыпались между деревьев. Сотни крошечных ласточек, не крупнее колибри, носились над поляной, вылавливая насекомых в вечернем воздухе. Внезапно одна из них зависла перед Чаком и Оливией, как бы оценивая их, потом улетела прочь. Оливия засмеялась ей вслед.

— Я никогда не видела таких птиц в Риме. Здесь так красиво.

— И на Земле таких тоже нет, — ответил Чак.

Их стремительный полет напомнил Чаку о деревенских ласточках. Это была странная планета. Деревья были почти такими же, как и на родине, цветы тоже, но вот все остальное: птицы, луговые гадюки, антилопы, пресноводные киты и, конечно, орды — явно попали сюда из других миров. Чак слышал о работах Дарвина, споры о его теории сотрясали и его колледж: интересно, что сказали бы ученые по поводу этом планеты.

Они уже дошли до конца просеки, и Чак повернул было по опушке леса в сторону фабрики. Но Оливия. тихонько рассмеявшись, взяла его за руку и повела в лес. Высокие сосны сомкнулись над их головами, прозрачные сумерки раннего вечера сменились сгущающейся темнотой. Чак почувствовал, как его сердце с каждым шагом бьется все чаще.

— Поезд на Испанию отправляется с базы аэростатов через час, — забеспокоился он. — Я должен успеть на него и к ночи прибыть в город, и ты тоже.

— Я остаюсь, — прошептала Оливия.

— Что ты сказала?

— Я получила пропуск, — правда, для этого мне пришлось съездить в Рим и повидаться с отцом и Марком. Представляешь, с какими трудностями я сюда добиралась? А теперь ты собираешься отослать меня назад.

Оливия рассмеялась и встряхнула головой в притворном гневе, ее длинные черные волосы обвились вокруг талии, аромат духов окутал Чака.

— Но где ты будешь жить? Бараки переполнены рабочими.

— В твоем домике.

Чак не нашелся что ответить, только отступил на шаг назад. Оливия, едва заметно улыбаясь, продолжала смотреть на него. Вдруг она подняла руку к плечу и расстегнула единственную пряжку на тунике. Ткань с легким шорохом спустилась до талии.

— О Боже, — прошептал Чак.

Все так же улыбаясь, она спустила тунику с бедер и уронила ее на траву. Не говоря ни слова, Оливия смотрела прямо в его глаза.

— Оливия, я должен попасть на поезд.

Девушка шагнула вперед, взяла его руку и положила себе на грудь. Не в силах противиться, Чак сжал ладонь, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. О таком моменте Чак безнадежно мечтал долгие годы. Ни одна девушка в Мэне, по крайней мере из тех, кого он знал, не позволила бы такого до тех пор, пока проповедник не исполнит должный обряд и не узаконит отношения.

— Поцелуй их. — прошептала Оливия.

С этими словами она обвила руками шею Чака и легонько нажала, призывая его склонить голову. Чак коснулся губами розового соска, но вдруг испуганно выпрямился и отпрянул. Стекла его очков запотели от жара женского тела.

— Я должен успеть на поезд, — пробормотал он. Оливия со смехом обняла его.

— Ты дрожишь.

— Конечно, я дрожу, — выдохнул Чак.

— Я люблю тебя, Чак. Я хотела тебя с первой нашей встречи.

— Я тоже люблю тебя, — прошептал Чак. Он впервые произнес эти слова, не опасаясь насмешек.

— Тогда все в порядке. Мы оба знаем, что нам отпущено не так уж много времени до того, как начнутся сражения. Давай воспользуемся той возможностью, какая у нас есть.

Это был прямой путь в преисподнюю. Чак слышал слишком много проповедей на эту тему, чтобы не понять, что она говорит о нарушении одной из десяти заповедей. Но он не мог устоять против логичности ее довода, подкрепленного близостью обнаженного тела.

— Но поезд… — из последних сил попытался он возразить.

Оливия смотрела на него все с той же спокойной улыбкой.

— Ты ведь девственник?

Чак только смущенно опустил голову.

— Тогда не беспокойся. Если ты девственник, то мы успеем сделать это, и еще останется масса времени до отхода твоего дурацкого поезда.

— Мы получили приказ!

Винсент Готорн прервал на полуслове выговор, который он устроил командиру полка, и посмотрел на курьера, мчавшегося к нему сумасшедшим галопом. Всадник осадил коня, спешился и протянул Готорну лист бумаги. Винсент строго нахмурился.

— Солдат, приказы предназначены непосредственно мне, и незачем оповещать о них всю армию.

Возбуждение русского телеграфиста мгновенно сменилось испугом.

— Если ты еще раз выкинешь такой трюк, я отправлю тебя в бессменный наряд на очистку выгребных ям.

Не дожидаясь ответа, Винсент повернулся и зашагал прочь, на ходу разворачивая листок и не обращая ни малейшего внимания на офицеров своего штаба. Им не терпелось узнать подробности, но ни один не осмелился подойти к генералу. Наконец Готорн улыбнулся и повернулся к своим подчиненным.

— От полковника Кина, — спокойно произнес он. — С сегодняшнего дня 6-й и 7-й корпуса зачисляются в армию Республики. В течение четырех дней нам предстоит совершить марш до Испании и занять позиции на фронте.

С этими словами Готорн продолжил свой путь.

Содержание приказа молнией облетело всех солдат и офицеров. Люди простодушно радовались, надеясь хоть на время избавиться от изматывающей муштры. Винсент не вмешивался в обсуждение новостей. Он увидел, как из главных городских ворот выезжает Марк и направляется ему навстречу. Солдаты по обе стороны дороги вытягивались в струнку и отдавали честь. Марк подъехал к Готорну, спешился и приветствовал его.

— Я тоже только что получил известие, — сказал Марк.

— У нас до сих пор не хватает четырех тысяч мушкетов, всего треть солдат вооружена новыми винтовками Спрингфилда, а артиллерия укомплектована только на три четверти, — сдержанно ответил Готорн. — Эти ребята многим рискуют в случае сражения.

— Прекрасные солдаты, — спокойно сказал Марк, окидывая взглядом поле. — Наша дивизия блестяще показала себя в составе вашего 4-го корпуса, так же как и солдаты 5-го. который охраняет южные границы от мерков. Эти тоже станут отличными солдатами, ведь ты их сам учил.

Винсент кивком поблагодарил за комплимент.

— Я слышал, ты хочешь получить один из этих двух корпусов под свое командование, — заговорил Винсент, сразу переходя к наиболее волнующему его вопросу.

— Я хочу принять участие в решающем сражении, — ответил Марк.

— У тебя десять тысяч солдат на юге для противодействия набегам мерков, еще народное ополчение в Риме, в Бриндузии и на Капри и в Метапонтии. Это достаточно большая ответственность, на мой взгляд.

— Один из моих лейтенантов вполне сможет управиться со всем этим. Мы оба знаем, что главное сражение произойдет в Испании. Если проиграем там, проиграем и все остальное.

— Я лучше тебя знаю тактику этой войны, — холодно возразил Винсент. — Кроме того, именно я отвечал за подготовку этих двух корпусов.

— И теперь ты сам собираешься вести их в бой.

— Именно.

— Конечно, ты более сведущ в военной подготовке, — примирительным тоном сказал Марк. — Но вспомни, я был первым консулом еще до того, как они впервые услышали о тебе или о предстоящем сражении с мерками. Это много значит. Все время, когда я не был на юге или не встречался с Эндрю, я проводил здесь, на плацу, вместе с ними. Я смогу повести за собой 7-й корпус, если потребуется.

Винсент сердито посмотрел на Марка.

— У Линкольна тоже были подобные проблемы с генералами-политиками, — обманчиво спокойным голосом сказал он.

Марк рассердился, неожиданно почувствовав себя оскорбленным. Он сжал кулаки, развернулся и зашагал прочь. Штабные офицеры обоих командующих, чуя грозу, отошли подальше. Марк все-таки остановился и повернулся к Винсенту. Его лицо пылало гневом.

— Что с тобой происходит, черт возьми?

— Я хочу победить, и никто не должен мне мешать.

— Будь ты проклят! — взревел Марк.

Винсент вскинул голову и напряженно выпрямился.

— Одна ошибка, — прошептал он, — одна-единственная ошибка, и шесть месяцев обучения, тридцать тысяч солдат и вся война могут быть потеряны.

— А ты не способен на ошибку, в отличие от меня, не так ли? — огрызнулся Марк.

— Мне так кажется.

— А мне нет. Ты всего лишь бездушная кукла. Ты видел слишком много убийств, пролил слишком много крови, и теперь ты лишился души. Теперь ты воображаешь себя воплощением бога Марса в этом мире.

— Мой чин нелегко мне достался. — ответил Винсент.

— По-твоему, мне все легко достается?

— Кое-кто может сказать и так.

— Я вел этих людей за собой еще до твоего рождения, — бросил Марк. — Думаешь, ты видел слишком много смертей? Мне было всего десять лет, когда тугары пришли к нам впервые. В десять лет я видел, как моего лучшего друга утащили на пир Полнолуния, и мой отец, первый консул, ничего не смог сделать. Когда мне исполнилось тридцать и я уже сам стал консулом, я наблюдал, как умирают триста тысяч моих людей. В пятьдесят я готовился снова увидеть это при следующем приходе тугар, но ваши соотечественники разбили их. И еще я знаю, что в случае неудачи под Испанией все мои люди до последнего будут убиты. Так что не надо разыгрывать передо мной закаленного воина. Мне смешно на это смотреть.

Винсент испытал сильнейший приступ ярости. На скулах заходили желваки, руки задрожали от гнева, он ничего не мог с собой поделать.

— Мой Суздальский полк погиб, защищая тебя от твоего же сената и армии в прошлом году, — произнес он срывающимся от злости голосом.

— И я признаю за собой этот долг, — неожиданно спокойно, даже с улыбкой ответил Марк. — Но, сынок, ты слишком много пытаешься на себя взвалить. Огромная ответственность может погубить. Ты выгораешь изнутри. Ты считаешь, что сможешь без содроганий смотреть, как сражаются и погибают в бою эти люди? Я бы не хотел оказаться рядом с тобой, если такое произойдет.

— Я тебе не сын.

— Хорошо, тогда генерал, или божество, или как ты хочешь, чтобы тебя называли!

Марк подошел ближе и хотел было положить руку на плечо Винсента, но передумал.

— Но я разговариваю с тобой как друг, — продолжал он почти ласково. — Мы с тобой живем в одном доме. Я слышу, как смеются твои детишки, и это согревает мне сердце. У меня нет другой семьи, кроме твоей. — Марк отвернулся и помолчал. — А еще я слышу, как плачет твоя жена, слышу ваши ссоры, когда ты пьешь, безуспешно пытаясь уснуть. Я помню, ты был другим до столкновения с карфагенянами. Я часами слушал твои рассуждения о том, как должен быть устроен мир, и даже кое-чему поверил. Благодаря тебе, а не Калину или Эндрю я научился доверять твоим людям. Именно ты, а не ваша армия, убедил меня в том, что мы можем противостоять орде. Ты был честным до наивности. Я не забуду то время, когда ты учил меня, как выгоднее заключить договор с вашей Республикой, чтобы не остаться внакладе. Такую честность некоторые называют безумием, но она была частью твоей благородной души. Ты только что сказал мне, что ты мне не сын. Тебе известно, что мой родной сын умер от оспы как раз перед тем, как ваши лекари научили нас делать прививки.

Марк остановился на секунду, как бы опасаясь наговорить лишнего.

— Ты стал мне вместо сына, твоих детей я считаю своими внуками. Вот о чем я давно хотел тебе сказать.

Винсент ощутил, как им овладевает непонятное смущение и темнота. Промелькнуло воспоминание о распятом на кресте умирающем мерке, о ночных кошмарах, о запруженном телами Нейпере, о безымянных солдатах, умирающих у него на руках, об ужасе нашествия тугар и о первом убитом им человеке.

«Господи, как все это могло со мной случиться?» — подумалось Винсенту.

Он увидел, как дрожат ею руки, и ощутил непреодолимое желание выпить. «Как мог Эмерсон рассуждать об универсальности всех живых существ? — подумал он. — Как он осмеливался утверждать, что дьявол отступит перед силой любви? Притащить бы сюда тех негодяев, что внушили ему эту ложь для маленьких детей!» Готорн почувствовал непереносимо отвращение к самому себе. Его стало тошнить и это несмотря на то, что их разговор происходил при свете дня, и он не был одурманен алкоголем. Стоял солнечный полдень, его окружали солдаты — созданная им самим армия, предназначенная для победы над этим миром.

Дрожь в руках наконец исчезла, Винсент снова увидел перед собой лицо Марка.

— 7-й корпус — твой, — прошептал Готорн. — Но упаси тебя Бог погубить их, не забрав с собой достаточное количество мерков.

Винсент отвернулся от Марка и ушел, не увидев сердитого и одновременно озабоченного взгляда Марка.

Кар-карт Тамука сидел и молча наслаждался зрелищем пожара.

— Погребальный костер для сына Джубади, — промолвил Сарг, кивая в знак приветствия.

Перед ними в Кеве бушевало пламя, жар был настолько сильным, что лошади беспокойно ржали и пытались убежать подальше, хотя огонь был от них на расстоянии более полета стрелы.

Церемония погребения была достаточно простой. Тот факт, что Вука не успел официально получить звание кар-карта, был признай Саргом законным поводом ограничиться всего лишь тремя днями скорби без гашения огня. Тело Вуки на носилках было доставлено на центральную площадь. Затем целый умен конных лучников окружил город и залп за залпом посылал в город горящие стрелы. Перед рассветом подошли пушки, и грохот салюта присоединился к треску разгорающегося пламени. Через несколько минут весь город был объят огнем. Зрелище разрушающегося города, столбы дыма и языки пламени, поднимающиеся к небу, — все это странно взволновало Тамуку. Отныне он решил так поступать со всеми городами скотов. Ему не терпелось послать приказ уничтожить и остальные города Руси, но они еще могли пригодиться, чтобы разместить скот, необходимый для предстоящей войны с бантагами. Для начала достаточно и одного Кева. Когда он воплотит все свои замыслы, он загонит весь скот в города и подожжет их живьем для своего удовольствия, решил Тамука.

Три последних дня прошли довольно интересно. Смерть Вуки не вызвала проявлений истинной скорби, как после гибели Джубади. А вот провозглашение нового кар-карта прошло труднее, чем ожидалось. Неприятности начались, когда Рока, карт клана рыжих лошадей, предложил закончить эту войну и вернуться на юг ради схватки с бантагами. А еще Рока потребовал, чтобы Сарг описал болезнь, которая унесла жизнь кар-карта Вуки. Тамука снова вспомнил собрание вождей кланов и командиров уменов. Они были явно недовольны. Они находились в незнакомой стране, лишились предводителя, который повелевал ордой более двадцати лет, а его наследник продержался у власти не более двух месяцев. И теперь, впервые за пятьдесят оборотов, ими управлял щитоносец.

Тамука незаметно улыбнулся. Все братья Джубади умерли, не оставив после себя наследников. Было еще несколько кузенов, способных претендовать на звание и меч кар-карта, но до тех пор пока над золотой юртой не развернется белое знамя мира, никто не станет спорить с Тамукой. Таков давний обычай, решение, принятое давно забытыми предками в те времена, когда орда только еще формировалась. Борьба за власть в военное время могла дорого обойтись и даже угрожала безопасности всей орды.

Никто из предводителей не рассчитывал, что в щитоносце проявится подлинный дух «ка» и способности настоящего полководца. Тамука предвидел, что это станет одним из главных его козырей. Ему будет нетрудно привлечь на свою сторону молодых командиров уменов, жаждущих мести. Их поддержка пригодится ему и впоследствии. До того, как развернется белое знамя, могут пройти долгие годы.

Тамука развернул коня и медленно подъехал к ожидавшим его предводителям кланов. Он подал знак Саргу, шаман спешился и подошел к собравшимся.

— Как шаман великой орды мерков, объявляю вам, что после ухода духа Вуки нашим кар-картом становится щитоносец Тамука.

Предводители переглянулись между собой; некоторые кивали в знак одобрения, другие выказали полное безразличие, а вокруг Роки собрались недовольные.

— Такого не случалось со дня смерти великого Зорга, когда земля задрожала и с неба упал страшный огонь, а его сын Бакту еще не родился. Но такой порядок завещали нам предки, и так будет, пока не наступит мир. и тогда в сезон снегов соберутся старейшины, чтобы решить, кто из мерков белой крови станет повелевать ордой.

Сарг с холодным вызовом осмотрел присутствующих.

— Найдется ли среди вас тот, кто своей кровью готов оспаривать порядок?

Тамука ждал, приняв равнодушный вид. Рока оглянулся на своих сторонников и выступил вперед.

— Я не стремлюсь к кровопролитию между нами и не буду бросать вызов Тамуке, — произнес пожилой карт и отступил в сторону.

Сарг вопросительно взглянул на Тамуку.

— Ты можешь свободно высказать свое мнение. Ты еще с молодых лет был верным другом Джубади, — произнес Тамука, стараясь быть любезным и почтительным.

Слова Тамуки застали Року врасплох, он растерянно кивнул в знак благодарности.

— Эта война бесполезна для нас, — заговорил Рока. — Она не приносит ни почестей, ни славы. Мы напрасно теряем время на скудных землях тугар, неспособных прокормить наш народ.

Некоторые из собравшихся насмешливо посмотрели в сторону кар-карта Музты, издали наблюдавшего за советом.

— Даже по расчетам Джубади, более тридцати тысяч воинов погибнут в схватках с восставшими скотами. Я думаю, надо оставить безумцев их демонам, мир достаточно велик, а на юге нас ждут бантаги. Я беспрекословно шел на эту войну, поскольку нас вел Джубади. Теперь он мертв, а дух его сына Вуки возносится к небесам для встречи с отцом.

— Если мы допустили, чтобы скоты убили нашего кар-карта, и не отомстим им за этот страшный грех, над нами будут смеяться даже бантаги, а наши предки отвернутся от нас, — резко ответил Тамука, улыбаясь в душе при виде явного одобрения со стороны командиров.

— Это война ради мести, — заявил Губта, новый командир Вушки Хуш. — Мы похоронили каждого третьего из нашего умена, и среди них — его командира, моего старшего брата. А один из каждых троих оставшихся ранен или страдает от болезней. Я не остановлюсь, пока не выпью крови из черепа Кина, пока не брошу в костер его обглоданные кости. Если кто-то решит уйти с этого пути, я один поскачу на восток и напою свой меч кровью скотов. И я уверен, наши предки будут гордиться мной и проклинать тех, кто не последовал дорогой мщения.

Губта выхватил свой меч и рассек себе руку в знак кровавой клятвы.

Раздались громкие одобрительные крики, многие воины потрясали в воздухе мечами, некоторые присоединились к клятве на крови, обещая победить или умереть в бою. Тамука, следуя общему настроению, тоже вытащил меч и рассек себе руку, потом подъехал вплотную к Губте. Командир Вушки Хуш, потрясенный такой честью, наклонился и слизнул капли крови с руки своего кар-карта. Крики одобрения стали еще громче.

— Я клянусь вести вас в бой не как щитоносец, а как воин, согласуясь с моим духом «ка». Я жажду мести за смерть Джубади и потери, понесенные Вушкой Хуш, я торжественно клянусь сокрушить Кина и всех скотов, кто осмелился подняться из грязи, которая соответствует их происхождению и предназначению. В этом я клянусь своей кровью. Отныне Губта мой брат по кровной клятве.

С этими словами Тамука взял руку Губты и слизнул капли крови. На мгновение их глаза встретились, в них мелькнуло полное взаимопонимание. Саргу ничего не стоило перед рассветом навестить Губту и поговорить с ним о смерти его брата и необходимости отомстить за него. У Губты не хватало ума разобраться в хитроумных замыслах, и к рассвету он уже утирал слезы ярости, вспоминая о своем брате, думая о том, что погибший до сих пор тоскует и печалится, считая себя покинутым и забытым. Все прошло без осложнений, а Губта так никогда и не поймет, что его благородный порыв послужил интересам других. Для каждого мерка обряд клятвы на крови, вид добровольно нанесенных ран, стремление к мести были неотъемлемыми атрибутами воинского духа. Жизнь без воинских почестей, без взаимных обещаний отомстить за смерть соотечественников не представляла для них никакой радости.

Все оказалось так просто. От Тамуки потребовалось только вспомнить о традициях своего народа и использовать их к своей выгоде.

Губта отъехал от Тамуки, снова вытащил меч и, потрясая им над головой, прокричал боевой клич. Тамука оглянулся в сторону Роки; пожилой командир равнодушно наблюдал за ритуалом.

— Странно, что щитоносец участвует в обряде клятвы на крови. Я считал, что твой дух «ту» препятствует проявлению таких чувств.

— Теперь я кар-карт.

— Тебе придется повременить с получением меча кар-карта, поскольку я еще не все сказал.

— Тогда говори.

— Я сомневаюсь в причине смерти Вуки.

Все вокруг замолчали. Рока осмелился вслух сказать то, о чем все они думали. Тамука вздохнул и оглянулся на громадный костер, пожиравший тело того, кого он когда-то обещал оберегать.

— Можешь ли ты поклясться своей кровью, что сказал всю правду о его смерти?

Среди собравшихся начался громкий ропот.

— Знайте, что он убил своего брата, чтобы остаться наследником.

После такого заявления все затаили дыхание.

— Этому нет никаких доказательств, — возразил Рока.

— Я знал об этом, — почти шепотом произнес Тамука.

Он переводил взгляд с одного лица на другое, тщательно оценивая каждого из предводителей.

— Я при помощи духа «ту» заглянул в его душу и увидел горькую правду.

Глаза Тамуки загорелись ярким огнем, а голос звучал отстранено, как если бы он и сейчас общался с миром духов. Многие мгновенно опускали глаза при встрече с его взглядом; всем было известно, что щитоносцы обладают способностью заглядывать в сердца других. Сейчас этот дар пугал их более, чем когда-либо, — ведь перед ними был будущий кар-карт.

— Вука убил Манту в ту ночь, когда затонул железный корабль. Я был там, и Хулагар тоже. Мы оба прочли об этом в его душе.

— А Джубади знал об этом? — спросил Рока.

— Нет.

— Почему?

— Вука остался единственным наследником. Если бы у Джубади родился еще один сын, Хулагар рассказал бы ему. Вука убил своего брата и солгал, когда рассказывал о его смерти.

— Ты осмеливаешься говорить такие вещи, когда дух Вуки еще не ушел к нашим предкам? — спросил Рока.

— Я не только осмеливаюсь говорить об этом. — Тамука возвысил голос и уже почти кричал. — Я заявляю об этом во всеуслышание!

Никто не произнес ни слова.

— Именно из-за него мы проиграли первую часть войны. Это он потребовал скакать к Риму, когда город был только что захвачен карфагенянами и скоты не знали о нашем участии. Увидев его, горожане подняли бунт. Самый младший из братьев Вуки был захвачен в плен и до смерти забит толпой скотов. Мы потеряли город, а ведь могли бы овладеть им, даже не направляя войско на север. Он был не только убийцей, он был еще и глупцом. Если бы остался еще хоть один наследник, я бы сам созвал совет своего клана и предложил убить Вуку, поскольку он не мог быть настоящим кар-картом.

Тамука замолчал.

Рока неуверенно прокашлялся.

— И все-таки он был полноправным кар-картом. Клянешься ли ты, что Вука умер не от твоей руки?

Тамука бросил злобный взгляд на настойчивого командира. Сильный порыв ветра принес волну жаркого и дымного воздуха со стороны города. Наконец он достал свой меч и снова рассек себе предплечье.

— Я клянусь своей кровью, — прошипел Тамука. Рока пристально наблюдал за ним.

— Да будут свидетелями твоей клятвы Хулагар и все наши предки, — произнес Рока.

Тамука смотрел мимо него, на бушующее пламя и чувствовал холод в душе, как будто глаза Хулагара все еще наблюдали за ним. Злобно фыркнув, Тамука посмотрел на предводителей орды. Большинство одобрительно кивали и негромко высказывали свое осуждение в адрес Роки, а некоторые молча смотрели в огонь погребального костра.

— Хочет ли еще кто-нибудь говорить? — спросил Сарг.

Никто не ответил.

Сарг достал из своей седельной сумки меч кар-карта и подошел к сошедшему с коня Тамуке.

— Вот меч кар-карта Тамуки, — провозгласил Сарг, с трудом удерживая его слабой, покрытой седой шерстью рукой. — Да пребудет Тамука нашим всемогущим кар-картом до тех пор, пока не взовьется над золотой юртой белое знамя мира.

Тамука поднял руку и схватил рукоять меча. Как по команде, все предводители кланов сошли с коней и подошли к кар-карту, чтобы склонив головы поцеловать лезвие меча. Рока ждал до последнего, потом без слов поклонился и тоже поцеловал лезвие.

Тамука вернулся к коню и прыгнул в седло. В тот же миг прозвучал сигнал одинокой нарги, подхваченный другими. Тамука пришпорил коня и галопом поскакал к вершине холма, продолжая держать заветный меч в высоко поднятой руке. Он пересек железнодорожный путь, проскакал между заграждениями покинутой линии обороны и остановился только на вершине. Внизу на многие мили расстилалась долина, в пустом городе бушевало пламя. На равнине четкими квадратами выстроились перед ним десятитысячные умены мерков. Душа Тамуки наполнилась ликованием. Протяжным голосам нарг скоро стали вторить удары мечей о щиты, оружие засверкало под утренним солнцем.

— Тамука. Тамука. Тамука кар-карт!

Его окружили все предводители орды, даже Рока, опустив голову, присоединился к группе. Рев четырехсот тысяч голосов взметнулся к небу.

— Вы знаете, что нам предстоит! — закричал Тамука. — Мы помчимся на восток! Мы напьемся крови из черепа Кина, как потребовал Губта. Мы опустошим города скотов и до отвала наедимся их мяса!

Снова раздались крики одобрения. Тамука обернулся к Роке. — А тебе я поручу особое задание. Рока с подозрением посмотрел на нового кар-карта.

— Три умена твоего клана вместе с твоими приближенными должны вернуться по той же дороге, по которой мы пришли сюда. Тебе предстоит идти на Карфаген и отобрать его — неважно, у скота или у бантагов.

От изумления Рока не мог найти слов.

— Я могу доверить это только тебе.

Рока, не зная, радоваться ему или сердиться, только кивнул головой.

Тамука взглянул на Сарга, и шаман ответил ему одобрительной улыбкой. Рока покинет орду, значит, будет меньше поводов для разногласий. Южные границы будут в безопасности. Трех уменов слишком мало, чтобы отделиться от орды. А если Рока задумает переметнуться к бантагам, его казнит собственный совет племенных картов. Если он не справится с порученной задачей, это ослабит его позиции. Войско Тамуки уменьшится на три умена, но ему достаточно и того, что останется.

Тамука отвернулся от опального командира и указал мечом на восток.

— Мы выступаем немедленно!

— Адмирал Буллфинч!

Буллфинч очнулся от своих мыслей и взглянул на Элазара, посла Карфагена.

— Похоже, они подожгли Кев, — сказал Буллфинч, указывая на далекий столб дыма, видимый на фоне голубого неба даже с расстояния в сорок миль. Карфагенянин не ответил.

— Это был красивый город, — может быть, даже красивее Суздаля. Там стоял старейший на Руси собор. Говорят, именно в том месте тысячу лет назад появились первые русские люди. Боюсь, с ним покончено.

Элазар грустно кивнул.

— Странная история произошла со всеми нами И мы, и римляне, русские и янки, констаны и майя, чины на востоке и древнейшие люди с Нила, живущие на юге, в земле бантагов. Все мы храним в памяти свои потерянные миры. Значит, мы все должны объединиться в одну семью ради борьбы с ордами.

Буллфинч кивнул в знак согласия.

— Вот только ваш Гамилькар нарушил наш союз. Эндрю предложил ему защиту даже после того, как карфагеняне воевали против нас. Мы предоставили убежище сорока тысячам ваших беженцев, и даже сейчас они находятся в нашей стране и не испытывают никаких притеснений. Припомни, ведь Гамилькар захватил один из наших кораблей и большую часть галер, чтобы вернуться в Карфаген.

— Он отбил этот город у мерков.

— Все равно он нарушил договор — сердито возразил Буллфинч.

Элазар развел руками.

— Скажи-ка мне, если бы события развернулись по-другому, если бы твоим соотечественникам предстояло сожжение на погребальном костре Джубади и именно ты правил этими людьми, неужели ты не испытывал бы такого же гнева?

— Я в первую очередь помнил бы о высшей цели. о том, что победа возможна только в случае единства всех сил.

Элазар улыбнулся.

Ты действительно так думаешь? Буллфинч не смог ответить, в глубине души он сознавал, что говорил как адмирал флота Республики, а не от своего собственного лица. Ему довелось увидеть отблески погребального костра, и до сих пор он не мог избавиться от ночных кошмаров, наполненных криками обреченных.

— Как я уже говорил, я здесь неофициально, — сказал Элазар. — Мой господин Гамилькар действовал в порыве гнева. Он считал, что все карфагеняне могут попасть в убойные ямы, если он не поторопится. Да и сейчас, пока мы тобой разговариваем, пять уменов бантагов направляются к Карфагену в надежде завладеть городом и найти оружие. Гамилькар действовал внезапно и легко выгнал из города единственный умен мерков. Другое дело — столкнуться с пятью уменами, готовыми к сражению. У него всего один броненосец и около двух десятков маленьких пушек. На фабрике можно изготовить еще двадцать пушек и несколько сотен мелких орудий, которыми можно стрелять с плеча. Но проблема в порохе. То место, где он изготавливался, находится далеко за городом и все еще в руках мерков.

— И ты имел наглость приехать сюда и просить меня о помощи.

Буллфинч показал пальцем на повязку, прикрывающую пустую глазницу.

— Я лишился глаза после выстрела одной из ваших пушек в прошлогодней войне. Невероятно, что я вижу тебя здесь и слушаю твои жалобы.

— Мы были вынуждены развязать ту войну. Иначе всем нам грозила смерть в убойных ямах. Мы дрались ради того, чтобы выжить, как и вы.

— Это невыносимо. Сначала вы воюете против нас, потом предаете а теперь снова ждете помощи. — Буллфинч изумленно покачал головой.

— Все верно. Как я уже говорил, Гамилькар ничего не знает о моей поездке. Если бы я ему сказал, он запретил бы мне уезжать. Он считает, что я отправился на север привезти в город семьи некоторых наших солдат.

— Я должен выполнять свои обязанности на этой войне, — отрезал Буллфинч.

— А что ты сделал с момента вторжения мерков? «Совсем немного», — подумал про себя Буллфинч.

Только первая вылазка была сравнительно успешной Они захватили врасплох караван с юртами, идущий по прибрежной дороге. Это занятие было им не по душе — пришлось истребить несколько сот стариков и женщин. Солдаты до того разъярились, что не пощадили даже часть детей. От такой войны выворачивало наизнанку. Тем не менее урок был мерками усвоен: уже на следующий день никто не подходил к берегу ближе чем на пять миль, а Буллфинч не мог рисковать солдатами вне зоны действия своих пушек. Флот состоял из десятка броненосцев и тридцати галер. Два броненосца до сих пор стояли под Суздалем, нанося удары по прибрежной дороге и Форт-Линкольну. Роль флота на данный момент сводилась лишь к тому, чтобы заставить вражеское войско занимать как можно меньший фронт.

— Ты просишь слишком много, — сказал Буллфинч. — На это потребуется приказ полковника Кина.

— А где сейчас находится Кин?

— Не знаю, — ответил Буллфинч. — Я мог бы послать корабль на Пенобскот и оттуда дать телеграмму.

— Что такое телеграмма?

— Говорящий провод. Путь туда займет три дня. — может, немного больше. Но мерки могли уже дойти до Пенобскота, хотя, судя по этому пожару, они еще не двинулись с места.

— Значит, потребуется шесть, а то и семь дней. — подвел итог Элазар. — Я уже говорил, что к этому времени бантаги могут быть в Карфагене. Благодаря Баалу, пославшему попутный ветер, и хорошим гребцам я быстро добрался к тебе. Если ты не решишься помочь, последние из моих людей умрут в ближайшие дни. Разве ваша война унесла мало жизней?

Буллфинч пытался найти слова для ответа, но в голове были только вопли обреченных на страшную смерть людей. Он опустил голову и увидел у себя в руках смятый номер еженедельника Гейтса, доставленный из Рима.

— Ты говорил о солидарности всех народов на планете в борьбе с ордой. Я умоляю тебя вспомнить об этом сейчас, пока еще не слишком поздно. И забыть о том, что было в прошлом.

Буллфинч так и не смог ответить. Он стоял спиной к Элазару и смотрел на столб дыма над горизонтом.

— Я благодарю богов, что Кев опустел до прихода мерков, там не было ни детей, ни женщин. — Голос Элазара прервался от волнения. — Когда увидишь дым, вознесшийся над Карфагеном, знай, что это погребальный костер для полумиллиона человек, которые не принимали участия в этой войне, но все же погибли на ней.