"Игрушки 2" - читать интересную книгу автора (Рыбаков Артём Олегович)Глава 10Выезд был назначен на десять утра. После коротких сборов мы заменили номера машин на новые, эсэсовские, благо, их у нас теперь было много, и собрались в одном из домов на «тайную утреню», как пошутил Тотен. Кроме членов команды, присутствовало и командование партизанского отряда в лице Славы, Белобородько и сержанта-пограничника. — Долгих речей говорить не буду, — успокоил всех Фермер. — Ты, майор, запомни главное на ближайшее время — не позднее двенадцатого числа ты должен перебазироваться из Налибок вот сюда, — и Саша ткнул пальцем в карту, расстеленную на столе. — А до этого — работай по-полной. С огоньком! Если радиста где-нибудь в лесу найдёте — счастье вам. Если же нет — то связь через «почтовый ящик». — Я помню, — ответил Трошин. — Хорошо, но напомнить надо. И учти — возможно, мы ещё о помощи попросим. А может, и не мы. Так что готовься. — Конечно, о чём разговор! — Вам, товарищ комиссар, — командир переключился на Белобородько, — придётся взять на себя и обязанности особиста. Я понимаю, что уже обсуждалось, но, к большому сожалению, наш главный опер не здесь и проконсультировать вас не может. Но, я думаю, что товарищ Нечаев, — кивок в сторону пограничника, — за годы службы приобрёл соответствующие навыки. — Верно, научился кое-чему, — ответил старший сержант. — Повторюсь, наверное, но старайтесь сильно не расти в размерах. Лучше три отряда по пятьдесят человек с одной базой, чем один в сто пятьдесят. И вам, товарищ комиссар, придётся это людям объяснять. — Да, вы говорили, Александр Викторович. — Говорил. Но я бы вам ещё посоветовал не напирать на партийную совесть, а постараться понять людей. Многие же без командования почти месяц по лесам шатались, считали, что их командиры бросили. Попадались нам уже такие… — командир немного лукавил, подобные окруженцы нам пока не попадались, и его последний пассаж базировался исключительно на послезнании. — Вроде той песенки, что товарищ старший лейтенант вчера пел… после того, как женщины ушли, — и командир с усмешкой кивнул в мою сторону. — Это которая матерная была? — спросил пограничник, а комиссар поморщился. Помню после исполнения сего шедевра половина слушателей выпала в прострацию, а оставшиеся торопливо записывали слова, так что в скором времени можно было ожидать триумфального шествия песенки «А подмога не пришла», по крайней мере, по белорусским лесам. Командир мне потом даже попенял за такое издевательство над неокрепшим сознанием предков. Но потом сменил гнев на милость, поняв, что отходняк от стресса — дело сложное. А меня сейчас начали терзать мысли на тему, что будет со мной, если соответствующие органы решат найти «народного поэта». Да, самогон вчера, похоже, был несколько лишним… … Через полчаса совещание закончилось, и настала пора расставаться. На десять членов группы на этот раз пришлось четыре машины и два мотоцикла, правда, один из мотоциклов ехал в кузове грузовика. В качестве головного дозора выступали Люк и Юрин, получивший, наконец, свой позывной. После вчерашней резни с эсэсовцами он получил прозвище «Крысолов», поскольку в верёвочные ловушки, устроенные им попалось аж три мотоциклиста! Сержант Чернов тоже не отстал от коллеги, за успешную охоту на немецких часовых получив лично от командира позывной «Кулак». Как объяснил нам Саша: «за хорошо поставленный удар и хозяйственность в оприходовании трофеев». Для большей безопасности Трошин ещё с раннего утра выслал заставы с задачей разведать маршрут, так что километров десять мы проехали, что называется, со свистом. Затем темп движения замедлился, но всё равно — меньше десяти верст в час мы не делали. Ближе к полудню мы миновали Ивенец, и двинулись на юг. Мой «крупп» был последней машиной в колонне. За пассажиров со мной ехали Зельц с Кулаком. Поскольку в числе задач нашего экипажа значились охрана тыла и оказание огневой поддержки передовым машинам, оба бойца были вооружены пулемётами. Дымов периодически поправлял сползающую на ухабах с сиденья коробку с пулемётной лентой, а вот Чернову достался «МГ» с магазинным питанием и он, пользуясь затишьем, развлекал меня разговорами: — … Товарищ старший лейтенант, а, вот, почему вы бокс не любите? — С чего ты взял? — Ну, иногда у вас проскальзывает во время занятий некоторое… пренебрежение, что ли… — Это я не к боксу, это я к спорту, — я прикурил сигарету. — А чем вам спорт не угодил? — Да всё нормально. Но от своих дурных привычек ты ещё долго избавляться будешь, — я глубоко затянулся и выпустил облако дыма. — Но я же, в отличие от вас, не курю! — возмутился Чернов. — Я не про такие, Вадим, я про ринг, канаты и прочий спортивный антураж… Но, бить вас учат хорошо… — А ринг-то вам, чем не угодил?! — Гладкий он, — флегматично ответил я. — Ну и что? — А то, что техника перемещений ваша, для драки на природе не очень подходит… А защита «подставкой»? От руки — ещё ладно, а от палки или, не дай бог, — ножа? — Да я противника раньше с ног собью! — горячился Чернов. — И меня? — я даже повернулся к нему. — Нет, вас — вряд ли… я вот, никак понять не могу — двигаетесь вы, вроде не очень быстро… По крайней мере, когда с нами «работаете», — он употребил «моё» словечко: — Как так? — «Успевает тот, кто не торопится!» — ответил я пословицей. — Расчет и опыт, который не пропьёшь. Ты, сержант, не переживай — через годик ты тоже будешь противником о-го-го каким! — Внимание, точка десять впереди! — раздался в моём наушнике голос командира. Это значило, что мы подъезжали к очередному району, где, по нашим расчетам, могли находиться стационарные посты немцев. Знаком показав пассажирам приготовиться, я ответил в рацию: — Арт принял. Мы готовы. Однако, хоть этот посёлок (судя по карте — Рубежевичи) и был забит немцами, но проблем не возникло. Солдаты лениво провожали взглядами колонну, но номера машин, указывающие, что они принадлежат войскам СС и пятнистые куртки на пассажирах отбивали у них охоту к общению. Я слегка опасался, что именно эсэсовские причиндалы могут стать причиной провала, но вовремя сообразил, что вряд ли вести о разгроме зондеркоманды успели дойти сюда. А, даже если слухи и появились, большинство немцев не сопоставило уничтожение спецкоманды и появление эсэсовской колонны в полусотне километров. По темпу мы пока наших противников переигрывали. — Павел Анатольевич, к тебе можно? — Заходи, Наум Исаакович. — Пришёл ответ от Цанавы. — И что пишут? — Много чего… Я зачитаю? — Давай, — Судоплатов устало потёр переносицу. — Вот, о группах и резидентурах, — и гость протянул ему несколько машинописных листков: — Молодцы, плотно работают, — после некоторого молчания сказал Судоплатов. — И какая, по твоему мнению, из групп подходит под описание «Странников»? — Любая и никакая! — последовал ответ. — Согласен! Составь Цанаве запрос для его резидентов, может ещё контакты были, а до нас в этом бардаке не дошло. Нарком сильно заинтересовался нашей группой К пяти часам вечера мы уже укатили от района, где бились с эсэсовцами километров на девяносто к югу. Результат, особенно, учитывая состояние дорог, если и не выдающийся, то заслуживающий уважения. Некоторые отрезки пути вполне себе подходили под определение «как вспомню — так вздрогну»! Железную дорогу Барановичи — Минск наша колонна пересекла немного восточнее Столбцов, и теперь мы двигались на юго-восток, направляясь к Слуцку, где в условленном месте нас должен был дожидаться Бродяга с ребятами. Местность вокруг была весьма болотистая. Оно и понятно — междуречье Немана и Уссы. Немцы последние пару часов нам на пути не попадались, как, впрочем, и никто другой. Дорога, а, скорее — колея в песке, петлявшая в чащобе, была пустынна. И если бы не следы тележных колёс, то можно было подумать, что на дворе не двадцатый, а пятнадцатый век. — Внимание! — голос Люка в наушнике оторвал меня от созерцания окрестностей. — Мост впереди разрушен! И вслед за этим раздалась команда Фермера: — Колонна стой! Всем смотреть! — в голосе командира сквозила нешуточная досада. Множество речек, речушек и ручьёв, весьма ограничивали наш манёвр, а рассчитывать на то, что в крупных посёлках, где располагались основные в данной местности мосты, нет немцев — было, по меньшей мере, глупо. — Люк, что там? — Настил раскурочен. — А опоры? — Сейчас спущусь, посмотрю… Я же решил воспользоваться остановкой для решения персональных проблем. Повесив на плечо ППД, я открыл дверь и вылез на обочину. Лес в этом месте отступал от Немана метров на пару сотен метров, и дорога проходила по своеобразной насыпи — естественной или искусственной, было непонятно. Заболоченная низина, усеянная купами кустов, простиралась метров на шестьсот, не меньше. Закончив свои дела, я собрался вернуться в машину, но периферийным зрением зацепился за какую-то несуразность. «Так, это что такое?» — пытался сообразить я, одновременно доставая из кармана сигарету. «Поворачиваем голову… Медленнее, медленнее…» — давал я самому себе команды. «Так, ещё… Вот!» — на песчаной проплешине метрах в пятидесяти от меня отчётливо вырисовывался сапог. Простой такой, кирзовый. Причём, судя по его положению, он был надет на чью-то ногу. «О! Опять дернулся!» — похоже, было, что владельцу сапога сильно досаждали комары. — Внимание! Арт в канале. Контакт «на час». Дистанция — полсотни. Наблюдатель в кустах. Ситуация складывалась аховая: рвануть вперёд мы не могли, мешал разрушенный мост, возвращаться назад через засаду — тоже вряд ли. Да и на насыпи мы для засевшего в лесу пулемётчика — как на ладони. — Арт, здесь Тотен. Дай наводку! — раздалось после паузы. — Да хоть на коньяк, — буркнул я себе под нос, а в рацию ответил: — Группа из трёх кустов, правее неё большая коряга. Сразу за ней песчаная проплешина. — Вижу. Взял! — ответил Алик. Медленно повернувшись к своей машине, я негромко спросил: — Чернов, пулемёт готов? — Так точно, — сквозь зубы ответил сержант, и аккуратно довернул ствол на кусты, где прятался противник. — Только повыше бери, там, скорее всего наши, советские… Чернов понятливо кивает. Ну не будут же полицаи в немецком тылу от колонны прятаться! По спине заскользила холодная капля пота. «Все наши хоть как-то прикрыты машинами — один я торчу тут, как те тополя на Плющихе» — мелькнула мысль. — Всем внимание! — раздался в ухе голос командира. — Приготовить дымы! Водителям — движение вперёд по команде! Пулемётчикам приготовиться! — Зельц, дымгранаты готовь! — отрепетовал я приказ Фермера. Лёша кивнул и вытащил из сумки две немецкие «дымовухи», ребята в грузовиках, скорее всего, будут кидать «картонки» — армейские дымовые гранаты, которыми нас щедро снабдили в своё время организаторы игры. «Вот и привет из будущего! — совершенно не к месту всплыло в голове, и вслед за этим, сразу: — Хорошо, что я движок не заглушил!» Медленно-медленно, словно в нехорошем сне, я открываю водительскую дверь. «Господи, как хочется упасть плашмя на землю! Ой, как хочется!» Со спокойным видом опускаюсь на сиденье. «Ну что ты, Саня? Давай, командуй!» — Работаем! — внезапно бьёт в ухо команда Фермера. Я вздрагиваю и ору: — Давай! Вадим даёт длинную, патронов на двадцать, очередь по кустам, а Лёша, дернув за шнуры, одну за другой кидает «дымовухи». Я втыкаю передачу. Из-под тента впередистоящего грузовика вырывается дульное пламя пулемета, и тоже летят дымовые шашки. Машины медленно ползли вперёд, выбрасывая из-под колёс песок. Мне показалось, что я понял замысел Саши: продвинуться вперёд, уйдя с насыпи, а затем, пользуясь берегом как прикрытием, отогнать противника плотным огнём. Подтверждая мою догадку, в наушнике раздался голос Люка: — Командир, есть брод! Я увидел, что головная машина, а ею была командирская «эмка», съехала с дороги направо и двинулась под берег. Поворот головы — сзади всё уже скрылось в клубах дыма и пыли, лишь кое-где на опушке вспыхивают огоньки выстрелов. — Зельц, работай по лесу! Длинными! Вдруг Чернов вздрогнул и, посмотрев на меня, сказал: — Антон… в меня попали! — и завалился на свой пулемёт. «Твою мать! Что делать?» — ни остановить машину, ни приказать Дымову прекратить стрелять я не мог! Закусив губу, я вывернул руль, и «крупп» сполз с насыпи, уходя из зоны обстрела. — Лёха, бери Вадимов пулемёт и на откос! Да магазины не забудь! Зельц оторвался от пулемёта и с удивлением посмотрел на меня. Потом перевёл взгляд на Чернова. Лицо его как-то по детски скривилось. Кадык дёрнулся, но милиционер пересилил себя и, обойдя машину, взял пулемёт друга. Вадиму мы помочь ничем не могли. Причём с того самого момента, как в него попали. Я ясно видел аккуратное входное отверстие чуть ниже его левой лопатки. «Не стать тебе больше чемпионом Союза!» — эта идиотская мысль, казалось, вышибла какой-то клин, удерживавший мою психику. Мимо бежали люди, за спиной снова загрохотал пулемёт, я же сидел, вцепившись в руль руками, а в голове вертелось: «Не стать чемпионом Союза! Не стать…» — … И это — самое тяжёлое, — Александр палкой поворошил угли в костре и продолжил. — Всё можно прикинуть, просчетать, приготовиться… а тут — бац! И шальная пуля. Случайность, как и глупость предусмотреть невозможно. Я ж тебе рассказывал про того парня, который меня тогда чуть не завалил… На него пять стволов смотрели. Любой бы на его месте руки в гору потянул, а этот палить начал… Хорошо, я в бронике был. Вот уже четверть часа командир и Люк вели со мной «душеспасительные» беседы. Рассказывали байки, шутили… Я кивал в ответ, даже улыбался… Но какое-то оцепенение, нет, это слово не подходит, скорее — пофигизм, не покидал меня. Нет, на моих действиях это никак не сказалось — я стрелял, затем вёл машину, помогал разбивать лагерь, ел… Однако, фраза про чемпиона Союза так и вертелась у меня в голове, казалось, наматывая на себя все остальные мысли. Больше всего это было похоже на депрессивный психоз, как его описывают в учебниках по психиатрии. Опытные старшие товарищи довольно быстро просекли фишку, и теперь каждый на свой лад пытались меня вывести из этого состояния. — Саш, ты мужик опытный, всякое в жизни повидал… Ну что за непруха такая, а? — Ты про невезение не заводи, не надо, — ответил командир. — Ну вас же, спецуру, учили, как с такой кашей в голове бороться, правда? — Хрена! Сами учились. Ты что же, думаешь, мы все там суперменами из матерей вылезали? Помню, парня нам прислали, снайпера. Он за речкой уже покувыркаться до звёздочки[44] успел. В общем — уважаемый человек. А на посиделках выяснилось, что он — девственник! Прикинь, у человека двенадцать подтверждённых, а он ещё с бабой ни разу не был. Он астрономией увлекался до армии, зрение — «сто на сто», вот его снайпером и сделали. А ты говоришь — психология! Занятные истории из армейской жизни меня сейчас занимали мало, и я задал очередной животрепещущий вопрос: — Саш, а ты как, уверен, что то, что мы сейчас делаем — нужно? Фермер цыкнул зубом, а Люк поперхнулся чаем. — Ну ты, блин, и скажешь! — только и сказал наш разведчик, откашлявшись. Командир же задумался на пару секунд, очевидно решая, послать меня куда подальше или так оставить, но потом совершенно другим, серьёзным тоном ответил: — Знаешь, я, когда уже командиром группы стал, поехал как-то на «курсы повышения квалификации». И там один шустрик лектору похожий вопрос задал. Типа твоего. А тот, пожилой мужик, посмотрел на него, и говорит: «Знаете, товарищ капитан, в сорок первом мы такими вопросами не задавались. Делали, что могли. И что не могли — тоже. Чтобы ваш отец мог когда-нибудь подкатить к вашей матери с предложением вас замастырить.» Шустрик аж пожух весь. А докладчик тот, кстати, потом интересную вещь сказал, что, дескать, из-за просчётов летом и осенью сорок первого пришлось разменивать людей на время. Так и сказал: «дивизию на день, корпус на три, а армию — на неделю». И, что наши, спецназа, грамотные действия должны коэффициент изменить. И, что группа на день — это куда как лучше, чем дивизия. А уж если диверсанты неделю в тылу у врага продержались, куролеся, то они окупили не только свою подготовку, но и жизнь своих праправнуков. А мы тут две недели воюем. Вот и прикинь, сколько и чего… — Тох, ты вспомни, — вступил в разговор Люк, — что тебя больше всего на играх бесило? Мы же с тобой это сколько раз обсуждали — надо бежать на пулемёты, двадцать бегут, а шестьдесят лежат. И «гибнут» все: первые — потому что сил траншею взять не хватило, а вторые — потому, что надо было вместе с первыми бежать, поскольку перестреливаться с бункером, лежа в чистом поле, вариант заведомо дохлый. — Спасибо ребята, но за Советскую власть меня агитировать не надо… Просто до слёз обидно. И прорвались мы, и в машины ни разу не попали, и в засаде свои сидели… Всё так по-дурацки! — А смерть, она не дурацкой никогда не бывает, если только покойнику не девяносто лет, — успокоил меня командир. — К этому привыкнуть очень сложно, если вообще можно. На, глотни! — и он протянул мне свою фляжку. — А потом — спать! От караулов на сегодня я тебя освобождаю. В этом кабинете, смутно знакомом мне по фотографиям, я чувствовал себя очень неуютно. В окно был виден кусок китайгородской стены с воротами, а за ними виднелись башни Кремля. «Если я правильно помню географию родного города, то я сейчас — на Лубянке!» Судя по всему — я тут давно. По ощущениям, меня сейчас, что называется, «пропесочивают». С чего я это взял, было непонятно, но тон сидевшего напротив меня человека был резок. Я поднял глаза: «Мать моя женщина!» Луч солнца блеснул на стеклах пенсне, заставив меня невольно сжаться в ожидании выстрела снайпера. — Ну, и что же мне прикажите с Вами делать, уважаемый «гость из будущего»? — и знаменитое пенсне ещё раз сверкнуло на солнце. — Ага — ухмыльнулся хозяин кабинета — Лисов тоже на этот прикол попался. Аж под стол упал. А у Вас я смотрю, нервы покрепче. Это хорошо. Ну, так что же мне с Вами делать, поэт Вы наш, так сказать, песенник? Я неуверенно пожал плечами. Мол, а я что, я ничего. Так вышло. — И что Вы молчите? — Да, что тут скажешь, товарищ Генеральный комиссар, оно как-то само получилось. Но я готов искупить свою вину английской кровью. Отправьте меня на фронт. — Ага — заворчал Берия — Отправь Вас на фронт, а нам потом не с кем капитуляцию Англии подписывать будет. В Германии, вон, пришлось какого-то полковника в генеральский мундир наряжать. У них, видите ли, генералы кончились. Перестреляли их всех на хрен. Нет, фронта Вам не видать, товарищ старший лейтенант, как Жанне Фриске умения нормально петь. Хотя, — он причмокнул — Какая женщина! О-ох! Огонь! И чего она, дура, петь лезет? Пока рот не открыла, все нормально, а потом… Вот и вы тоже, нет, чтобы как все нормальные попаданцы Высоцкого петь. Поете черт-те что, и ладно бы один раз. А теперь ваши, с позволения сказать, творческие порывы, дали такие всходы, что уже даже Марк Бернес в «Двух бойцах» вместо «шаланд» Вашу «Подмогу» исполнил. Ну, куда это годится? Берите пример с Лисова. Песни правильные поет, и уже генерал. А Вы поете, черт знает что, поэтому в старлеях и ходите. А если еще что-нибудь сморозите, я вас до ефрейтора разжалую. — Так нет такого звания, товарищ народный комиссар. — Специально для Вас и введем. Чтобы стыдно было с одной «соплей» ходить. Да, такой подлянки я от Берии не ожидал. — Я все осознал, товарищ Берия. — Ну, вот и славно. Теперь никакой антисоветчины. Пойте что ли Пугачеву хотя бы, если уж «душа песен просит». Или лучше этого, как его? Ну, лысый есть там у вас, еврей этот? — Розенбаум! — Да нет. Другой. Бизон, Клаксон … э-э-э… — он пытался поймать мысль, но та упорно ускользала. — Кобзон! — Точно, Кобзон! — обрадовался нарком — Вот его и пойте. Он хоть и еврей, но идеологически безвредный. Вот его и пойте. Представить себя исполняющим песни из репертуара Кобзона ночью под гитару в компании друзей я не смог, и настроение испортилось ещё больше: — А может все-таки лучше Розенбаума. Он тоже еврей. И тоже правильный. Ага — усмехнулся ЛПБ — Особенно когда «Мурку» поет. Или вот эту — про Питерское ЧК и одесских урок… Нет уж, товарищ старший лейтенант. Партия сказала «Кобзон». Значит, Кобзон. И ничего кроме Кобзона. Понятно. — Так точно, товарищ народный комиссар! А внутренний голос отозвался эхом: «Мать… мать… мать…» — … Антон, подъём! — вырвал меня из объятий сна (и из страшного кабинета!) голос командира. — Через полчаса выдвигаемся. Как сам? Я помотал головой, прогоняя остатки сна: — Берия приснился. Фермер хмыкнул. — Ругал за несвоевременные песни. — Не расстрелял? Ну и ладно… |
|
|