"Игрушки 2" - читать интересную книгу автора (Рыбаков Артём Олегович)Глава 9…. — уже две недели, как создана ваша Особая группа, товарищ Судоплатов, — голос говорившего звучал раздражённо, — и какими результатами вы можете похвастаться? Положение на фронтах очень тяжелое, сами знаете. Понимаю, что сил и средств у вас не столько, сколько хотелось бы, но результаты нужны уже сейчас. — Товарищ Генеральный комиссар, мы делаем всё возможное… — Ну, и какими резултатамы вы можэте похвастаться? — акцент в речи наркома стал явственнее. Начальник Особой группы на секунду замолчал, но потом, видимо приняв какое-то важное решение, продолжил: — Одной из наших групп в результате нескольких диверсий удалось существенно задержать переброску вражеских подкреплений на Западном направлении… — Товарыщ Судоплатов, — голос Берии несколько смягчился, — будьте конкретнее. Все эти общие слова — «существенно», «сильно» — давайте оставим для председателей колхозов. Вы же военный человек. — Данные пока уточняются, товарищ Генеральный комиссар, но, по предварительным сведениям, на неделю задержана переброска трёх-четырёх пехотных дивизий в район Смоленска, и севернее Минска из-за заторов практически остановлено движение колонн снабжения на восток… — нарком молча слушал. Ободренный, старший майор продолжил: — Также группой собраны и переданы в Центр весьма важные сведения оперативного и тактического характера. — Ну вот, а вы говорите, что нет успехов! Сведения подтверждены? — Идёт проверка, но часть уже подтверждена из других источников. — Хорошо. Кто командир группы? Судоплатов замялся. — Смелее, что вы как красна дэвица мнётесь? — в голосе Берии снова проступило раздражение. — Мы не знаем, товарищ Генеральный комиссар. … Немец сам себя выдал. Запахом. То ли ветер в нашу сторону подул, а может, это у меня обоняние за последние пару недель улучшилось, но, когда мы с Дымовым осторожно пробирались через густой лес, обходя позиции немецкой засады, я внезапно учуял запах фекалий. Человеческих. Подняв согнутую в локте руку, подал Алексею сигнал. Он присел и принялся сторожко вертеть головой по сторонам. Я же начал медленно поворачивать голову из стороны в сторону, глубоко дыша через нос. «Почудилось или нет? От деревни запах долететь не может — тут добрых полкилометра, да и до немцев метров двести, не меньше… Значит — это где-то рядом. Неужели кто-то сильно брезгливый так далеко по естественной надобности отошёл?» Охотничий инстинкт внезапно пересилил чувство самосохранения, да и наш удачный побег прибавил пару пунктов к моей самооценке. … А ведь от горящего дома мы еле уползли, хорошо, что немцы, шедшие на подмогу со стороны поля, услышав взрыв и увидев разгорающийся пожар, решили, что спешить уже никуда не надо и сгрудились во дворе дома с НП. А ведь крапива, в которой мы прятались, от жара уже пожухла! Ещё немного — и мы бы лежали меж сухих стеблей и сморщившихся листьев, готовых вспыхнуть от прилетевшего с пожарища уголька, а то и просто от раскалённого воздуха. Но всё сложилось для нас удачно, и, после пяти минут «коленно-локтевого галопа», как я назвал про себя этот способ перемещения, мы уже были за три дома от исходной точки. В изнеможении раскинувшись под густым кустом черной смородины, мы с Зельцем перевели дух. — Ну, Антон, поздравляю! — несмотря на хриплое дыхание, Лёшка улыбался во все тридцать два зуба. — С чем? — оптимизма товарища я не разделял. — Ну… ведь немцев сколько накрошили! И живы! — Будь они чуть менее лопушистыми — хрен бы мы вырвались! — экономя дыхание, сквозь зубы ответил я ему. — А засаду они очень грамотно поставили. Если бы я провод с л у ч а й н о не заметил, и мы бы подготовиться не успели — могли и головы сложить. Улыбка сползла с лица Дымова: — Ты хочешь сказать, что нам просто повезло? — Ну, и умения выкручиваться из проблем я не отрицаю… — протянул я. — Ладно, потом поговорим… Документы твои при тебе? — кивок в ответ. — Ты отдохнул? — ещё один кивок. — Тогда — вперёд, а то Люк там извёлся, пожалуй… … И лесную засаду мы засекли издалека. Потому что знали, где искать. Интересно, что первым пулемётный ствол, торчавший из-под корней кривой сосны засёк не я, а ползший вторым Дымов. Он, дотронулся до моего плеча и, молча, показал рукой в нужном направлении. Конечно, учитывая, что часть немцев ломанулась штурмовать дом и обеспечивать ближнее оцепление, в лесу их оставалось немного, но рисковать не стоило. И мы обошли место возможной засады по широкой дуге. Все эти воспоминания всплыли в моей голове, пока я принюхивался, ловя не самый приятный на свете запах. Наконец, я засёк засранца в секторе между «девятью» и «десятью» и взмахом руки подозвал Зельца: — Немец до ветру отошёл. От нас метрах в двадцати, — прошептал я, приблизив лицо к лицу товарища. — Вон там! — и я рукой показал направление. Зельц встрепенулся и изобразил пантомиму о том, что, дескать, он готов взять на себя нелёгкое дело захвата врага. Я в том же стиле ответил, что и сам справлюсь. …«Эк тебя, болезный, прихватило! — подумал я, разглядывая из кустов сидящего в «позе орла» эсэсмана. — Молочка сырого попил, что ли?». Судя по всему, этот ганс заседал тут минут двадцать, никак не меньше! «Так, если я не потерял ориентировку — этот деятель сейчас сидит как раз между мной и засадой и, соответственно, у меня есть два варианта: налететь со спины, пока он занят своим «грязным делом», или устроить засаду на обратном пути». Выбрал я самый быстрый и простой вариант — морщась от долетающего смрада, подобрался, прячась за деревьями метра на три, а затем бросился вперёд, и аккуратно пробил ногой по голове немца. Ганс, как был со спущенными штанами, так и улетел вперёд на метр. Там и затих. Я быстро проверил пульс. «Жив, засранец!» — радостно подумал я и поманил рукой Зельца, страховавшего меня из кустов. Связав оглушённого немца и натянув на него штаны, мы поволокли «языка» в чащу. Метров через триста, не меньше, присели отдохнуть. — Лёша, сейчас я тебя оставлю. Поволочёшь этого красавца вон в ту сторону, а я пока за захоронкой своей сбегаю. Понял? — Да. — Только особо не усердствуй, лучше будет, если ты где-нибудь метрах в двадцати от опушки спрячешься. Это если, конечно ты этого бугая дотащишь. … До спрятанной рации я добрался без, каких бы то ни было, проблем, вот только голову всю сломал, пытаясь вспомнить, каким частям принадлежит цвет петлиц у захваченного нами немца. «Ваффенфарбе у него жёлтый. Кто это? Блин, никогда во всей этой фанаберии милитаристической не разбирался! Эмблемы и номера — это ещё куда ни шло, но все эти «цвета бедра испуганной нимфы в косую клеточку»! Вернусь, зольдбух посмотрю», — размышляя в таком ключе, я добрался до памятной коряги и выкопал рацию. Уф, теперь и Люка можно успокоить: — Арт вызывает Люка! — Твою мать, Тоха! Живой!? — Да, Саня, мы оба в порядке. И с прибытком. Ты где лежишь? — На краю поля, с той же стороны, где и был. — Что видишь? — А ты сам где? — На пляже в оборотке от тебя. — Ну, так посмотри сам. «Точно, до деревни тут всего ничего», — подумал я, осторожно выглядывая из-за берегового откоса. Горел не только подожженный нами дом, но и стоявшие рядом сараи! Немцы, насколько я рассмотрел в бинокль, с огнём не боролись, а просто оттянулись подальше от пожара. Особой суеты я не заметил, так что на ближайшие полчаса-час о них можно забыть. — Люк, мы вокруг к тебе выйдем — на опушке пулемётная точка. На пятьсот восточнее овраг есть — там и встретимся. — Понял тебя. Отбой. … Зельца я нашёл неподалёку от опушки — он не стал напрягаться и тащить немца, а как только тот очухался, поставил его на ноги и поволок на поводке. Меня Алексей заметил метров с пятидесяти и привлёк внимание тихим свистом. — Как там товарищ лейтенант? — первым делом поинтересовался Дымов. — Всё путём. Назначили точку встречи, так что пойдём. Леша дернул немца за связанные впереди руки, побуждая встать. Тот зло сверкнул глазами и что-то промычал. Ну да, мы ведь ему рот забинтовали, точнее — сделали маску из его же собственного кителя. Носом дышать он мог, а вот через плотную ткань не особо и покричишь. — Погоди, я зольдбух у него посмотрю, вдруг важная птица… Немец замычал сильнее, а затем внезапно пнул Зельца в колено и бросился бежать! Пришлось броситься вдогонку. Метров через двадцать я настиг «быстроногого Ганса» и сбил подножкой. Эсэсовец кубарем покатился по земле, ломая своим телом мелкие кусты. Дав пленному пару подзатыльников, я схватил его за ухо и поволок обратно. Немец сучил ножками, брыкался, но послушно шёл за мной. Дымов сидел на земле, растирая колено. — Что, сильно попал? — Сейчас узнаю, — и он попробовал встать. Получилось. — Пройдись! — попросил я его. Алексей прихрамывал, но шагал довольно бодро. — Ну и замечательно! — я посмотрел на немца и добавил по-немецки:- Aufstehn![42] Фриц дернулся и попробовал встать, но с глухим мычанием повалился назад. — Антон, похоже, у него с ногой что-то, — подсказал мне Дымов. — Сам вижу, не слепой! — огрызнулся я и присев рядом с пленным, принялся ощупывать его нижние конечности. Когда я покрутил его левой стопой, немец взвыл, и его выгнуло дугой: — Чёрт, похоже, вывих! Как его теперь к нашим вести? — Руки на плечи и понесём, — предложил Дымов. — Ага, а он нас пинать будет. Сам видел, какой буйный! Тут мне в голову пришла одна идея: — Так, Зельц, посторожи его, а я пока в лес сбегаю. — Зачем? — Слегу выломаю, — и пояснил, увидев удивление на лице товарища: — Знаешь, как охотники кабанов таскают? Лапки связали, палку потолще продели, на плечи положили и вперёд! В лесу я выбрал подходящее деревце и, немного попыхтев, срубил его немецким штыком. «А было бы кукри с собой — срубил бы одним ударом!» — подумал я, на ходу очищая деревце от веток. Связав ноги немца одним из трофейных ремней, мы «нанизали» его на палку и, положив её на плечи, отправились в путь. Немец оказался парнем нелёгким, весом почти под центнер, так что, когда мы свернули в чащу и двинулись вдоль оврага, пришлось останавливаться на отдых через каждые двести-триста шагов. В дополнение у него опять начались проблемы с кишечником, что, настроение нам совсем не подняло. Вот так — воняя и спотыкаясь, мы прошли уже метров четыреста вдоль оврага, как из кустов раздался окрик: — Стой! Хенде хэх! Я матерно выругался вслух. А вы бы как отреагировали на такой насыщенный неприятностями денёк? Из кустов в ответ на мою сложносочинённую тираду послышалось неразборчивое бормотание, в котором я улавливал лишь отдельные слова — «лается, как собака», «бдительность», «батальонный». Судя по лексике, это были наши, советские. — Ты руки-то подыми! — раздалось уже значительно ближе. — А этого что, бросить? Так ушибётся ведь… — Но-но, разговорчики! — прикрикнул невидимка. Я скосил глаза. Из кустов на меня смотрели три винтовочных ствола. — Семёнов! Обыщи их! — раздалось из тех кустов, где до этого слышалось бормотание. — Ну точно, Лёха, как в присказке — «из огня да в полымя»! — весело сказал я, обращаясь к Дымову. — Я сказал, отставить разговорчики! — снова негромко прикрикнул на меня загадочный Семёнов, выходя из кустов. Крепкий кряжистый мужик прошёл через довольно густой подлесок как нож сквозь масло, да так, что ни один сучок не треснул. Впрочем, учитывая, что на воротнике данного субъекта красовались зелёные петлицы с тремя треугольниками, ничего удивительного. Закинув винтовку за спину, он вытащил у меня из кобуры «браунинг», затем избавил Дымова от «вальтера». — Товарищ батальонный комиссар, они, похоже, от страха обделались, — сказал он, отойдя на пару метров, и взяв нас на прицел. Из кустов вышел пожилой, лет пятидесяти, мужчина с двумя «шпалами» на чёрных петлицах и большими красными звёздами на рукавах. — Кто такие? — грозно спросил он, разглядывая нас через толстые стёкла смешных круглых очков-«велосипедов». — Партизаны мы, — сделав «лицо попроще», ответил я. — Вот, немца в плен взяли. — Документы есть? — снова спросил комиссар, забирая у Семёнова наши стволы. Повертел в руках, хмыкнул, затем свирепо уставился на меня: — А пистолетики-то немецкие! — Товарищ комиссар, можно мы пленного на землю положим? Тяжело. А документы у нас есть, вы не сомневайтесь. — Кладите. Только без глупостей! Как нарочно в наушнике, вставленном в моё левое ухо, раздался голос Люка: — Тоха, я вас вижу. Что за хмыри? Входя в лес, я надел тангенту на палец, пропустив провод через рукав, так что теперь смог устроить для Люка маленький радиоспектакль. — Алексей, давай опустим этого кабанчика вонючего, а потом покажи товарищу комиссару докУменты… — я нарочно исковеркал слово «простонародным» ударением. — Ага, понял, — услышал я в наушнике. — Сейчас я их обойду! Я снял с плеча «вертел», на котором висел немец, и, опуская ношу на землю, подмигнул напарнику. Зельц всё понял правильно, и молча потянулся ко внутреннему карману. — А ну не балуй! — послышался окрик пограничника. — Сержант, да ты же сам нас обыскал! — «искренне» возмутился я, поводя плечами, чтобы проверить, не потерялась ли метательная «игла», висевшая у меня между лопаток. «Вернусь, надо будет Лиду поблагодарить, за то, что чехол сшила и рукоятку шнуром оплела, — ни с того ни с сего решил я для себя. — Букет нарву!» — Давайте, что там у вас! — требовательно протянул руку комиссар. — Вот, — и Дымов, сделав шажок немного в сторону, отдал своё удостоверение. «Ох, не зря с тобой Бродяга занимался, не зря!». Алексей, помня, науку старого опера, после передачи документов не остался стоять на месте, а маленьким шажком сместился ещё больше в сторону, уйдя с линии обстрела засады. — Так, «оперуполномоченный Заславльского горотдела милиции ГУ РКМ», — вслух прочитал комиссар. — А не далеко вы от своего города забрались? «Он что, дурак или издевается?» — только и подумал я, услышав подобное заявление. — А вы, товарищ батальонный комиссар, не далеко от места постоянной дислокации оказались? Или это вы так наступаете? — непроизвольно вырвалось у меня. На круглом и скуластом лице политработника заходили желваки, и он сказал, нет, скорее, выплюнул: — Ах ты, гадина! — и потянулся к кобуре нагана. Зачем, я так и не понял, поскольку у грозного политбойца в руках итак было аж два пистолета — мой и Зельца. Пришлось уворачиваться от излишне нервного комиссара. Ну, не совсем уворачиваться, но пистолеты я у него отобрал, одновременно прикрывшись его телом от засады и направив руку с зажатым в ней «браунингом» на пограничника. Хорошо ещё, что пистолет я нёс в положении «cocked’n’locked»,[43] как говорят американцы, то есть с патроном в патроннике, взведённым курком и поставленным на предохранитель. И как только пистолет оказался в моей руке, предохранитель я немедленно выключил. Погранец, как человек опытный, с одного взгляда оценил мой «заход», и стоял, не дергаясь. Комиссар, возможно и побрыкался бы, но в его подмышку упирался жёсткий и некомфортный ствол «тридцать восьмого» «вальтера». В боевых свойствах которого я был совершенно не уверен. Нет, «П-38» — машинка, безусловно, хорошая, и, даже, с самовзводом. Но вот в наличии патрона в стволе я был не уверен, и использовал пистолет как инструмент запугивания и «боевой акупунктуры», давя на одну очень болезненную точку, расположенную именно подмышкой. «Совсем я сегодня задолбался! И чего я такой резкий?» — мысленно корил я себя, включая тангенту. Хорошо, что оборудование у меня было своё, что называется, притёртое. Так тангента, надетая на указательный палец правой руки, совершенно не мешала мне пользоваться стрелковым оружием, к тому же её можно было включить, просто прижав палец посильнее к рамке пистолета. — Саша, танцуем! — воззвал я к прячущемуся в кустах Люку. Через пару секунд поодаль захрустели ветки, а затем строгий Сашин голос спросил: — Ну что, военные, будем глазки строить или руки поднимать? Комиссар, с которым я продолжал обниматься, задёргался, и мне пришлось посильнее надавить стволом «вальтера» на болевую точку. Ветеран политических баталий охнул и притих. — Лёша, забери у товарища «наган», — попросил я Дымова. Пока милиционер выполнял мою команду, Люк, угрожая немецким «эмпешником», выгнал из кустов на прогалину трёх бойцов. — Ну что, товарищ батальонный, может, поговорим без экзальтации? — спросил я. — Ладно, — голосом хриплым от сдерживаемого гнева, ответил мой визави. — А вы, товарищ сержант, — обратился я к пограничнику, — будьте так добры, ручки за головой в «замок» сцепите! А то знаю я вас, резких. Погранец в ответ криво усмехнулся, мол, кто бы про резкость говорил, но приказ выполнил. Я, продолжая держать обоих на мушке, отошёл на пару шагов и попросил: — Сядьте на землю! Не то чтобы была большая вероятность, что они на меня нападут, но порядок надо соблюдать. Когда приказание было выполнено (а что ещё им оставалось делать?), я сказал, обращаясь к комиссару: — Наши документы вы видели, теперь хотелось бы увидеть ваши. Этот пожилой, много повидавший мужчина поморщился, а потом потянулся к нагрудному карману. Я покачал головой: — Товарищ сержант милиции, заберите у гражданина документы. Алексей забрал удостоверение «политмайора», как я обозвал про себя батальонного комиссара и протянул мне: — Белобородько Василий Иванович, одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого года рождения, — вслух прочитал я, — батальонный комиссар, 296-ой стрелковый полк, тринадцатая стрелковая дивизия. Люк поднял руку, привлекая моё внимание. — Да, слушаю вас, товарищ лейтенант, — после этих слов лица «пленных» смягчились. — Товарищ старший лейтенант, — подыграл мне Саша, — а, может, потом поближе познакомимся с товарищами? Немцы слишком близко. — Ну что, товарищ батальонный комиссар, готовы к нам в гости сходить? — задал я вопрос командиру окруженцев. — Тут недалеко — километров пятнадцать. И, не могли бы вы попросить ваших бойцов немного н а ш трофей понести? — и я кивнул на валяющегося на земле эсэсовца. Белобородько встал и, машинально отряхнув брюки, требовательно протянул руку. — Алексей, — обратился я к Дымову, — верни товарищу документы и оружие. Получив назад своё имущество, комиссар поправил очки и, помолчав несколько секунд, спросил: — А каких же это вы войск старший лейтенант… товарищ? — заминка перед последним словом была заметна, и весьма! — Партизанских, — ответил я, протягивая Зельцу его «вальтер», а затем спросил в ответ: — Это весь ваш наличный состав? Батальонный замялся, но его перебил сержант-пограничник: — Нет, ещё три десятка человек, но они ослабли сильно, так что не стоит их так далеко таскать! — за что получил яростный взгляд от комиссара. — А вы, Василий Иванович, глазом на меня не сверкайте. Не видите, что ли, наши это люди? Я по ухваткам вижу… Получив от меня благодарственный кивок, пограничник подхватил с земли свою винтовку и, обведя присутствующих повеселевшим взглядом, сказал: — Сержант Нечаев к маршу готов! Обратный путь занял у нашего небольшого отряда больше четырёх часов, и к памятному мосту мы вышли, когда солнце уже клонилось к западу. Это было нам на руку, поскольку переправляться через реку при свете дня было если и не самоубийством, то чем-то близким к этому. Оставив наших спутников сторожить «языка», мы с Люком отошли в сторонку и, выйдя на связь, доложили командиру о результатах экспедиции. — У нас всё более-менее тихо, — ответил Фермер. — Но реку форсировать раньше одиннадцати я вам запрещаю! Ждите сигнала от группы прикрытия. Как поняли? Спорить с командиром в данной ситуации мы не собирались. …Всю дорогу мы с окруженцами вели осторожные беседы, прощупывая друг друга. Нечаев оказался из Августовского погранотряда, а комиссар Белобородько был призван в тридцать девятом «на усиление» с должности второго секретаря одного из райкомов Московской области. Войну он встретил на границе в составе десятой армии, а последнюю неделю командовал сводным отрядом окруженцев, после того как предыдущий командир — подполковник-танкист, погиб, попав в засаду, устроенную немцами в одной из деревень. Трое бойцов были из разных частей всё той же 10-ой армии. Из рассказов окруженцев мы с Сашей выяснили, что примерно с неделю назад немцы начали активно зачищать окраины пущи, причем, судя по описаниям, применяя тактику «выжженной земли». Как сказал мне Нечаев: — Мы уже дней пять, как к пустым деревням не подходим. Там или засада, или такое увидишь, что спать потом не получается! — при этом лицо этого весёлого и компанейского уроженца Забайкалья перекосила гримаса боли и ненависти. Картина вырисовывалась, прямо скажу, ни разу не радостная. — Ничего, недолго им резвиться осталось, — постарался я приободрить собеседника. — Мы как раз за тем на разведку и пошли, чтобы дислокацию противника выяснить. — Я, конечно, извиняюсь, а вы по званию кто? А то, почитай, полдня уже вместе, а как обращаться я и не знаю. — Старший лейтенант госбезопасности я, — будь вопрос сформулирован по-другому, я, может, и придумал какую-нибудь легенду. К тому же Нечаев был мне симпатичен, может быть потому, что много лет назад я и сам был старшим сержантом пограничных войск. Нечаев попытался вскочить. — Да сиди ты, чего заметался? — успокоил я его. — А вы правду сказали, ну, про партизан? — Да, чего мне врать-то? — А у нас на заставе старшина один был, так он рассказывал, что базы партизанские ещё с Гражданской по всей Белоруссии были. — Были, да сплыли. Вот, сам видишь, заново всё начинать приходится. Кстати, вопросец у меня к тебе есть. — Спрашивайте, товарищ старший лейтенант! — Ну, не кричи так. Ты сам-то как уцелел? Я слышал, что практически все погранцы так на рубеже и остались. — Слово вы интересное сказали. «Погранцы» — я и не слышал, чтоб нас так называли. А насчёт выжил… Так нас, тех, кто с застав вырвался, конечно, сразу в тыл отвели, и отряды истребительные формировать начали. Наш при штабе третьей армии сформировали… Только, вот, штаб мы быстро потеряли. — В смысле? — Ну, нас то туда, то сюда кидали. Всё диверсантов и десантников немецких отлавливали, а штаб и убыл в неизвестном направлении. Бардак, одним словом… — Н-да, невесело вам пришлось. Про нынешний отряд ваш расскажи, — попросил я его. — Всего нас сорок семь человек. Двенадцать раненых, из них, боюсь, трое скоро… того… — сержант понизил голос: — Товарищ батальонный комиссар, командир хороший, заботливый, но вот плана у него никакого нет, что обидно. С едой — полный швах! Уже дня три, как на подножном корму. Патронов мало, вот многие оружие и побросали. Но всё равно, не то, что пару недель назад было… — А что тогда? — Многие хитрожопые прям так, с боекомплектом и выбрасывали. Когда по деревням расходились. Всё говорили: «вот наши наступать начнут, а мы тут как тут», — и он презрительно сплюнул. — Я даже парочку таких — к ногтю! — И правильно сделал. Но ты не беспокойся, большинство сейчас по лагерям военнопленных сидят, а кто и в полицаи подался… — А это что за птицы такие? — Немецкая вспомогательная полиция из местных жителей. — Вот суки! И что, их против нас бросят? — Нет, они больше с «мирняком» воюют. И иногда одиночек отлавливают, мы несколько таких невезучих освободили. Ладно, ты посиди пока, отдохни, — и с этими словами я поднялся. Устраивать радиосеанс на глазах малознакомого человека, будь он хоть трижды пограничник, мне не хотелось, а идея, пришедшая мне в голову, стоила того, чтобы поделиться ею с командованием. Через реку мы перебрались вскоре после полуночи, и наскоро поприветствовав встречавший нас дозор, споро поскакали к лагерю. За то время, что мы дожидались команды, все члены нашей небольшой группы ухитрились даже поспать по часу-полтора, а желудки своим голодным урчанием только придавали нам прыти. Когда мы оказались в расположении, встречать нас вышел сам командир. Я вышел вперёд и отрапортовал: — Товарищ майор госбезопасности, группа с задания вернулась. Потерь не имеем. В ходе выполнения задания уничтожено пять военнослужащих противника, ещё пять — вероятно. Захвачен и доставлен один пленный! Встретили группу окруженцев! — и я показал рукой на "гостей". Я с удовольствием смотрел на вытянувшуюся физиономию Белобородько. Ну ещё бы! Лагерь наш никак не походил на базу партизан-ополченцев. Аккуратно натянутые низкие тенты, много машин, секреты. Все в форме, пусть и странной. А командует всем этим полковник. Судя по выправке — кадровый. Фермер же одобрительно похлопал меня по плечу и повернулся к нашим гостям: — Майор госбезопасности Куропаткин. Александр Викторович. Белобородько вытянулся по стойке «смирно» и, козырнув, представился в ответ: — Батальонный комиссар Белобородько! Командир сводного отряда. — Вольно, товарищ батальонный комиссар, — привычно ответил наш командир. — Вы с вашими бойцами пока подкрепитесь, а через полчаса мы с вами пообщаемся, хорошо? — и совершенно неожиданно для меня скомандовал: — Вячеслав Сергеевич! Товарищ майор! Пообщайтесь с товарищами. Когда мы с Александром отошли, он приобнял меня за плечи: — А ты, гадский папа, везунчик! Ну, давай, подзаправься, пока мы пленного разговорим. Но потом жду тебя на совещании. А Слава пока «союзников» в оборот возьмёт. Ты же с ними питаться будешь, вот и поможешь ему. У тента, временно являвшегося столовой, меня радостно встретил наш зампотылу: — С возвращением, товарищ старший лейтенант! Вот, горяченького поешьте! — Спасибо, Емельян! Как раз в этот момент боец, тот самый седой, которого мы освободили, когда зерно воровали, принёс котелки, от которых исходили одуряюще вкусные ароматы. Он поставил их на расстеленный брезент: — Вот, кушайте. Потом он поднял голову и его взгляд упал на лицо Белобородько: — Товарищ комиссар! — голос его стал растроганно-хриплым. — Вы! Живы значит! Комиссар вгляделся в лицо седого, потом привстал: — Самойленко?! И ты выжил! — голос его странно сломался, и он повернулся к сидевшему с ним рядом Трошину: — Товарищ майор, это боец из нашего батальона, вы представляете?! Третья рота, так? — спросил он у бойца. — Верно, третья. — Это когда же мы в последний раз виделись? — Пятого числа. Мне подобные сцены были знакомы по многочисленным фильмам, виденным в детстве, и то, я почувствовал как комок подступил к горлу, а вот у большинства присутствующих, ещё не привыкших к войне, глаза подозрительно блестели. Чтобы не смущать никого, я молча взял свою миску, наполнил её едой и отошёл в сторонку. Вскоре ко мне присоединился Трошин. — Не поверишь, Антон, — начал он, опускаясь рядом со мной на землю, — слёзы на глаза навернулись. И люди они друг другу почти чужие… А что же после этой войны со всеми нами будет, а? — Не знаю, Слава. Жить будем, кого не убьют. — Ну ведь не может так быть, чтобы всё по-старому осталось! Я сегодня целый день думал над тем, что Люк вчера в деревне увидел. А они, вообще, люди или кто? — Ты про кого? — Про немцев. — Ты думаешь одна деревня такая? Мы мимо трёх деревень сегодня прошли — все пустые. А что зимой будет! — Вот, я ещё чего спросить хотел… Ты вот какие-то приказы немецкие упоминал… Расскажи! О гадостях говорить совершенно не хотелось и я попробовал увильнуть: — Слав, дай поесть, а? Завтра расскажу. А сейчас иди — взаимодействие с будущими однополчанами налаживай. Трошин задумался. — Не хочешь говорить, так скажи прямо! Нечего меня как мальчишку отшивать! — судя по всему, он на меня обиделся не на шутку. — Слав, не надо дуться на меня. Честно, сейчас нет ни малейшего желания об этом говорить. А завтра — хоть лекцию всему личному составу прочитаю. Трёхчасовую. «О звериной сущности германского национал-социализма». Договорились? — И сколько, по твоим прикидкам, в такой зондеркоманде человек? — спросил Фермер, когда мы с Люком и Зельцев во всех подробностях рассказали о наших приключениях. — Если подробно, то зондеркоманда — это часть айнзацгруппы. Такая группа «обслуживает» группу армий и насчитывает от шестисот до тысячи человек. Структура у этих подразделений весьма неоднородна и названия могут быть разными — айнзацкомманды или зондеркоманды. Им могут придаваться армейские и полицейские подразделения, — я не заметил, как сбился на лекторский тон. — Но не думаю, что здесь вся Айнзацгруппа собралась. А что пленный говорит? — «Языка» вы ценного притащили, что и говорить. Он — связист, причём эсэсовский. Сказал, что их здесь около роты, как считаешь, похоже это на правду? — Если одна зондеркоманда, то да. — Угу. — Саша посмотрел на Трошина: — А ты, майор, что скажешь? — С Белобородько я переговорил. И знаете, мне показалось, он только рад нашей встрече. Только, вот, как с документами быть? — То есть? — Фермер сделал вид, что не понял. — Командирского удостоверения-то у меня нет… — А кого это волнует? После того как вы здесь развернётесь, Москва тебя хоть генералом признает! — успокоил командир Славу. — Вы так считаете? — Считают цыплят, причём осенью. Не дрейфь, майор, придумаем что-нибудь. Ты, главное, дело делай. Я посчитал необходимым вмешаться: — Александр Викторович, — несколько официально начал я, — а что ещё пленный сказал? — Девять дней назад всю их группу в пожарном порядке перебросили из-под Барановичей сюда. Никакой связи не видишь? — С нами? — Да. — Вполне может быть… А ты, Саша, как думаешь? — спросил я Люка. — Вполне возможно, что это реакция на наши заславльские приключения. Трошин, до того переводивший взгляд с одного говорившего на другого, спросил: — А почему сюда? Мы же у Минска «веселились». — Понимаешь, мы довольно много ложных следов оставляли. Поэтому, мне кажется, немцы и решили заблокировать два основных направления отхода. Из того района, где мы, как ты говоришь — «веселились», к крупным лесным массивам только два пути: на север, к Логойску, или на запад, в Налибокскую пущу. Ну, и профилактику никто не отменял. — Какую профилактику? — Ну не правонарушений же! В этом лесу неизвестно, сколько народу до сих пор бродит, вот немцы и решили «зону безопасности» расчистить. Заранее, пока время есть. — Теперь понятно! — сказал Трошин и тут же задал следующий вопрос: — А вы, товарищ майор, уверены, что нам именно здесь есть смысл прорываться в лес? — Так точно! Обстановку мы разведали, силы противника выяснили, что ещё нужно? — То есть вы рассчитываете взводом уничтожить две роты? — А ты не привык ещё? — вопросом на вопрос ответил командир. — Так привыкай! И учись… — по тому, как Саша скомкал окончание своей реплики, я понял, что он хотел добавить «пока я жив», но вовремя поймал себя за язык. На импровизированном столе, как по мановению волшебной палочки, появилась карта, и командир начал подробно объяснить, что, по его мнению, мы должны сделать в ближайшие два дня. — Начинаю работу! — раздался в моём наушнике голос Люка, и, спустя пару секунд, из-за леса донёсся одиночный винтовочный выстрел. Как и договаривались — ровно в десять. Наша группа расположилась в небольшой роще в полукилометре юго-восточнее Слободы — большого села, в котором, по словам «языка», располагался штаб эсэсовцев. Ещё один выстрел, и через пару секунд — ещё один. Я поднёс к глазам бинокль. «Задёргались, красивые»! — удовлетворённо отметил про себя, увидев суету в деревне. Вот из-за забора одного из домов, захлёбываясь, застучал «МГ». Спустя несколько секунд снова негромко хлопнула винтовка, и пулемёт замолчал. «Так их, Саня!» Наконец я увидел, то, что хотел, и дал отмашку выглядывавшему из зарослей Тотену. … Нещадно пыля и подпрыгивая на ухабах разбитого просёлка, небольшая, два мотоцикла и грузовик, колонна ехала к лесу. Стоило мотоциклам въехать в тень деревьев, как, приподнявшись из канавы и, дернув шнур, я метнул гранату в кузов грузовика. Предостерегающие вопли немецких солдат слились с частой трескотнёй выстрелов. Взрыв! Вскинув верный ППД и стоя на одном колене, я принялся методично, короткими очередями, расстреливать немцев. Бухнул ещё один взрыв, и кабина грузовика скрылась в языках пламени. Я сунул в рот свисток и дал команду — один короткий и один длинный свисток. Тут же придорожные кусты ожили! Прикрывая друг друга, короткими перебежками бойцы бросились к дороге. Изредка раздавались выстрелы — наши добивали немцев. Пару минут спустя за спиной раздался короткий свист — это значит, что дело сделано! Бросаю последний взгляд на деревню и дорогу — немцев нет. В принципе, был шанс, что нас может перехватить какая-нибудь из эсэсовских команд, стоявших в других деревнях, но полчаса назад наши мужики перерезали все телефонные кабели в округе. — Сколько? — спрашиваю, подбежав к Тотену. — Семнадцать, — радостно ответил Алик. — Наших? — и увидев, что он отрицательно мотнул головой, командую: — По коням! Бойцы торопливо сгружают трофеи в коляску одного из мотоциклов. Минута — и Чернов, газанув, уносится вместе с Тотеном на нём вдаль. Всё сложилось более чем удачно. В принципе, у нас были готовы планы действий для любой ситуации. Но я попал гранатой в кузов, что сильно ускорило процесс, а трофейный транспорт сильно облегчил наш отход. Количество же немцев мы рассчитали верно, как и предполагали, их оказалось около двух отделений. — Арт — Фермеру! Дискотека удалась! Сломали один стол и два табурета, семнадцать стаканов разбиты. — Понял тебя. Танцуйте до трёх! — ответил командир кодовой фразой. Мы предварительно разбили район операции на квадраты, и теперь нам следовало прибыть на «точку три», расположенную примерно в четырёх километрах от нашего нынешнего местоположения. Я посмотрел на часы. С момента первого выстрела Люка прошло восемнадцать минут. Да, день будет длинным! На «точку три» мы вышли к 11.40. До расчетного времени оставалось примерно полчаса, так что все с ходу принялись за работу. Бойцы, используя заранее приготовленные маскировочные накидки, готовили огневые позиции, а мы с сержантом Юриным, достав из рюкзаков фугасы, занялись минированием. Корректировку в планы мы внесли практически сразу после уничтожения первой колонны. Захваченный мотоцикл позволил Алику прибыть в предназначенное для него место сильно раньше, чем мы планировали. Я представил себе, что в настоящий момент мой друг истошно кричит в трубку полевого телефона что-нибудь вроде: «Тревога! Тревога! Русские нас атакуют! Присылайте подкрепления!». Я надеюсь, что наш «маленький розыгрыш» получится. Кстати, телефон сегодня ночью наши товарищи позаимствовали в той самой деревне, где мы вчера попали в засаду! На «дело» ходил сам командир, и всё прошло без сучка, без задоринки. Так что к настоящему моменту потери противостоящего нам противника должны были достигнуть, как минимум пятидесяти человек! «Так, теперь не отвлекаться!» — скомандовал я себе. Места для зарядов мы выбрали, теперь требовалось протянуть в траве леску, с помощью которой мы будем приводить в действие фугасы. На совещании было принято решение не тратить на выполнение этой, в общем-то, второстепенной задачи, настоящие взрыватели, поэтому сейчас осколочные фугасы должны были сработать от нехитрых устройств, недалеко ушедших от обычной хлопушки. А недостаток надёжности решили компенсировать количеством. Восемь наших «гильзофугасов» смотрели на дорогу. Теперь оставалось только ждать… — Фермер вызывает Арта! — В канале. — Свадьба едет. Три брички, четыре лисапеда. Шесть десятков тараканов. «Ого! Мы думали — манёвренная группа у них поменьше будет. Нужно переиграть расклад…» — Когда? — спросил я командира. — Четверть часа, и они — у вас! — Понял. Отбой. Отметив время (тринадцать ноль пять — не торопятся ребятки), повернулся к Юрину: — Передай всем — оттянуться в кусты и не стрелять! Через десять минут, чтоб никого рядом с дорогой не было. Потом возвращайся на своё место. Нападать ввосьмером на два взвода, даже после подрыва фугасов — есть развлечения и получше. Я ещё раз проверил маскировочную накидку — вроде, всё — как надо. И устроившись поудобнее, приготовился ждать. Через четыре минуты вернулся Юрин и тоже нырнул под свое укрытие, сделанное, как и моё, из мешковины, обшитой травой. Потянулись долгие минуты ожидания. Как всегда в подобных ситуациях в голову лезли всякие посторонние мысли, вроде сожаления, что Лиде букет я, как собирался, не подарил. Или попытка вспомнить, кто командовал зондеркомандой 7 «Б» в нашем прошлом и изменилась ли как-нибудь обстановка на фронте в результате наших действий. А если изменилась, то, как сильно? Или о том, что репелленты наши работают гораздо лучше, чем там в будущем. Разок пшикнул — и комары несколько часов тебя не беспокоят… Наконец вдалеке послышалось гудение моторов. Честное слово, я обрадовался немцам, как будто это ехали мои лучшие друзья! — Николай? — позвал я сержанта. — Готов! — негромко откликнулся он. Вот головной дозор («Молодцы! Педанты вы мои, специально для вас один фугас вынесли далеко вперёд…»), проехал мимо оставленной нами метки. Первый грузовик в зоне поражения… Второй… А вот третьего я дожидаться не стал — не рассчитывали мы на три машины… — Коля, давай! — резко тяну за палочки, привязанные к лескам… Где-то там, далеко, заскользили полоски тёрок, зажигая головки «охотничьих» спичек… Бааам! Бааам! — по моим ощущениям, четыре фугаса сработали практически одновременно, послав над дорогой маленький шквал из свинца и стали! С небольшой задержкой срабатывают и фугасы Юрина. Ещё полторы тысячи маленьких злых ос прожужжали над дорогой! Осторожно поднимаю голову и сквозь свой маскировочный шарф-сетку наблюдаю за дорогой. «Так, мотоциклы — аллес капут! Только отползает один подранок в прорезиненном плаще. Первый грузовик похож на решето — ему и от антибайкерского фугаса прилетело. Если в кузове кто и уцелел, то лежит тихонько и не рыпается. Второму тоже досталось изрядно. А вот третий практически цел. Только в лобовом стекле с десяток пробоин. Ну и ладно! Зато три десятка немцев можно с чистой совестью списать!» Несколько раз тихо щёлкаю языком, давая команду отползать. — Павел Анатольевич, разрешите? — Что-то срочное, Борис Михайлович? — Судоплатов потёр глаза. — Да. Радиограмма от «Странников». Я — только что от шифровальщиков. — Если не сложно, прочтите… Маклярский откашлялся и начал читать: — «Сегодня, 23 июля, группой, совместно с вновь организованным партизанским отрядом «Засека» под командованием тов. Трошина проведена операция по уничтожению спецкоманды СС «Зондеркоманда 7 «Б». Согласно захваченным документам, в планах вражеского подразделения было уничтожение мирных советских граждан для создания «зоны безопасности» в районе Ивенец — Слобода — Раков на юго-восточной окраине Налибокской пущи. В результате операции противник потерял 82 человека подтверждённо убитыми и около 40 — ранеными. Уничтожено 7 автомашин и 6 мотоциклов, 3 автомашины и 2 мотоцикла захвачены. В качестве трофеев взято большое количество вооружения: 6 пулемётов (из них 2 станковых), 40 винтовок, 6 пистолетов-пулемётов. Оружие передано для вооружения партизанского отряда. Также захвачена одна рация типа Torn.Fu.d2 и 6 полевых телефонных аппаратов. Полностью сорвана операция гитлеровцев по уничтожению сов. граждан. Отряд «Засека» под командованием майора Трошина (1907 г. р, б/п) и батальонного комиссара Белобородько (1889 г. р, член ВКП(б) с 1920 г.) насчитывает 62 человека личного состава. Истомин»» — Больше сотни эсэсовцев за один день? — старший майор госбезопасности выпрямился в кресле, — Как думаете, Борис Михайлович, не дезинформация? — Проверить будет сложновато, уж больно далеко от резидентур. Если только на косвенных прокачать… — Это всё понятно, ну, а если это правда? Эффективность очень хорошая, — хозяин кабинета на мгновение задумался, — Радиограмма подписана также, как и предыдущие? — Да. — Как бы выяснить, кто такой этот «Истомин»? — Тоха, на, посмотри, — Тотен протягивал мне какой-то листок, отпечатанный на машинке. — Что это? — лениво спросил я. — Ви таки будете смеяться, — спародировал «одесский» акцент Алик, — но эта смешная бумажка — их отчёт о ваших таки приключениях! — А по проще? Я что-то туго соображаю… — Для тех, кто в танке — это отчёт эсэсманов о вашем пленении и последующем самоубийстве! — судя по его довольной ухмылке, глаза у меня стали квадратными. — А ну-ка! — я выхватил у него листочек и, торопливо пробежав «шапку», аккуратно сложил и убрал во внутренний карман. — Э, ты что? Отдай докУмент! — притворно возмутился Алик. — У меня целее будет, — отрезал я. Настроение у нас было преотличное, поскольку мы комфортно расположились в одном из домов пустой деревни. Во дворе топилась баня, а в соседнем доме готовилось угощение. Мы готовились к празднику! Во-первых, надо было отметить первую крупную победу, а во-вторых — создание нового подразделения Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Да-да, именно так на вчерашнем совете было решено, что Слава возглавит партизанский отряд, а мы продолжим выполнять свою задачу. Комиссар Белобородько был обеими руками за, особенно после того, как мы вломили эсэсовской зондеркоманде, а трофеи, захваченные при этом, еле поместились в грузовик. Практически всех «наших» окруженцев Фермер отправил под командование Трошина, оставив с нами только Зельца, Чернова, Юрина и, совершенно неожиданно попросившего об этом, Несвидова. И вот мы с Тотеном и Люком валялись на пенках в ожидании бани. Мой, избалованный горячим водоснабжением, организм очень соскучился по правильным водным процедурам, да и попариться после хорошо сделанной работы — то, что доктор прописал. В комнату вошёл Слава. — О, товарищ самый главный воевода! — поприветствовал я его. Отмахнувшись от меня, Трошин подошёл к столу: — Да у вас тут пир горой! Сало, колбаса… — Угощайся, чем бог послал! Командир нового отряда не заставил себя долго упрашивать, а достал нож и сделал себе бутерброд. — Мда, — разглядывая кулинарный шедевр, произнёс он, — сало толще, чем хлеб отрезал… — Отрежь второй кусок хлеба — и не комплексуй, — подал голос Люк. Трошин чуть не подавился от такой сентенции, но тут нас позвали в баню, так что объяснить Вячеславу, что же значит «не комплексуй» не получилось. … Примерно через полчаса Фермер закончил инструктировать Белобородько и Трошина и присоединился к нам. — Командир, тебя каким — берёзовым или дубовым? — задал я ему вопрос, подвинувшись на полке. — Плоскопараллельно, — последовал ответ. — Тогда по очереди. Сначала — берёза, потом дуб. — Это ты хорошо придумал… Интеллигентно, — сказал Саша, потягиваясь и блаженно жмурясь. … Минут сорок спустя (а что поделаешь, война!) мы, чистые и распаренные, вернулись в свою «казарму». Настроение было «солнечным», да и с чего ему быть другим-то? Усевшись на лавки за накрытым столом, мы отдали должное стряпне нашей кухонной команды. Минут десять только стучали ложки, да за ушами трещало. Наконец все наелись, и настала время для разговора. — Командир, не поделишься, чем партизан грузил? — спросил я. — Не вопрос. Сказал, чтобы они здесь больше пары дней не засиживались, а передислоцировались на север. — Думаешь, немцы скоро нагрянут? — спросил Люк. — Обязательно! А ты бы на их месте не приехал? — Я бы приехал, и не один, а с «вертушками» и артиллерией. — О тож! «Вертушек», правда, у них нету, но артиллерию, я думаю, подтянут. Поэтому им и надо линять как можно быстрее. И радиста у них нет. — А это причём тут? — удивился Тотен. — А при том! Им связь нужна, а единственный канал, что им можно безболезненно отдать — тайник, через который мы с Неущенко связывались. Тем более что отряд этот я московским уже «сдал». — И что сказал? — поинтересовался я. — Правду. Ну, почти правду. — И? — Ответа пока не было, но и для нас успешный выход отряда на связь — большой плюс и подтверждение нашей надёжности. Ну, и свидетели эффективности наших методов. — Резонно! — согласился Люк, а я просто кивнул. Тут я решил, что такие хорошие посиделки без правильной выпивки — нонсенс, и, извинившись, вылез из-за стола. В моём бауле были заныканы бутылка армянского коньяка и бутылка восемнадцатилетнего скотча, любая — в самый раз для хорошего праздника. Накинув камуфляжную куртку (больше, чтобы не отсвечивать светлой майкой, нежели для тепла) и нацепив кобуру с верным «браунингом» выскочил во двор. «Крупп» был припаркован на улице метрах в пятидесяти от нашего дома, и, чтобы не скрипеть воротами, я решил просто перелезть через забор. Едва я оказался на гребне, как снизу шепотом спросили: — Двадцать два? — Восемнадцать, — ответил я, мягко спрыгнув на землю. — Проходите, товарищ старший лейтенант! — боец меня узнал, но пароль всё равно спросил. Молодец! Я бодро зашагал вдоль улицы. На соседнем дворе шумели: кто-то колол дрова, тихонько скрежетала сталь на камне ручного точила, слышно было, как Несвидов распекает бойца за безалаберность в ответственном деле приготовления пищи… «Прям, как на даче в пресловутые «подмосковные вечера»! — восхитился я. — Словно и войны никакой нет!» Моё внимание привлёк негромкий разговор, доносившийся из-за палисадника. — … ну, что ты пригорюнилась, а? — тошно мне, Марина… — Лидка, ну ты что, право слово, как в воду опущенная? Я замер, прислушиваясь. — Что делать-то, Мариночка? И старый он, а нравится мне очень! А вот расстаёмся! А он даже знать не будет! — послышался тихий всхлип. — Старый? Да ты что! Какой же он старый?! Мне Слава сказал — они ровесники, и в звании одном! — Тебее хорошоо, — снова всхлип, — У тебя всё яснооо! Я смутился. Сам не ожидая того, стал свидетелем любовных терзаний «бойцыц» нашего отряда. «Видно, Лидочка на кого-то «запала» из наших, а теперь переживает… Не, пойду я пожалуй…» — и я тихонечко двинул прочь от палисадника. «Интересно, а кому это девки кости моют?» — пытался сообразить я, копаясь в своих вещах. Наконец, бутылка была найдена. Я вытряхнул её из картонного тубуса и засунул в карман штанов. «Так, одного возраста со Славой, то есть Трошиным… Я, Док, Тотен… И, как там? «В одном звании?» Так майором у нас только командир числится… Хотя… Ёперный театр! — я чуть не подпрыгнул. — Это что же, комсомолочка обо мне убивается, что ли? Хорошо, что букет не подарил, а то бы совсем девчонку прибило!» В лёгком обалдении я пошёл назад. «Вот это я влип! — вертелось в голове. — Хотя, если оценить спокойно — ничего страшного не случилось, так? Ну понравился молоденькой дурёхе герой-спаситель… Так ведь ничего у нас и не было! Чего нервы на кулак мотать?» И успокоившись я открыл дверь в дом. … Мы уже на половину уговорили бутылку «благородного самогона», как в дверь вежливо постучали. — Заходи, открыто! — рявкнул Фермер. — Гостей примете? — улыбаясь, спросил Трошин. — А то! — Заходи! — Добро пожаловать! — по очереди сказали все сидевшие за столом. Гостей к нам пришло немало! Первыми, с чугунками в руках, вошли барышни. Затем Емельян внёс противинь с кусками шкворчащей свинины. Потом вошли батальонный комиссар и сержант-пограничник. — Это что такое? — грозно сдвинув брови, спросил командир. — Не на Пасху гуляем! Я заметил, что Бедобородько открыл, было, рот, но тут же получил локтём под рёбра от Трошина, и замолчал. «Ну да, на чужой свадьбе невесту не лапай!» — усмехнулся я про себя. Потом был пир горой и пляски до упаду. Про пляски я, конечно, приврал, но гитару мне Алик, всё-таки всучил. Пришлось играть. Для создания «фестивального» настроения я сбацал «Цыганочку». Народ отреагировал примерно так же, как фанаты «Рамштайна» на «Du hast». — А песню споёте? — внезапно спросил Белобородько. «А он-то откуда знает? Хотя… Скорее всего, кто-то рассказал — Несвидов или девчонки, а может — и Слава» — А вам какую, Василий Иванович, весёлую, грустную или умную? — комиссар задумался. — А давайте весёлую! Праздник. — Хорошо, только сами решайте — какая она… Мелодия осталась той же — дробный перебор, зовущий в пляс… Я глубоко вздохнул: Вокалом, я, конечно, до Владимира Семёновича не дотягивал, но, за неимением горничной, как известно, и кухарка сойдёт. Я заметил, что комиссар, внимательно вслушиваясь в слова, прикрыл лицо рукой. «Занятно», — отметил я и, доиграв вариацию, продолжил: После того, как прозвучал последний аккорд, в комнате установилась полная тишина, такая, что было слышно, как поскрипывает калитка во дворе. Батальонный помял переносицу, и, резким движением поправив очки, спросил: — Это вы сами написали, товарищ старший лейтенант? Чужой славы мне было не нужно, и я скромно ответил: — Нет, не я. А что, не понравилась? — Понравилось… Только… Только необычно весьма… — протянул комиссар — Ну, тогда… На злобу дня, так сказать, — и я запел песню, написанную моим другом в середине «бешеных девяностых»: Резкие ритмичные аккорды рок-н-ролла подчёркивали хулиганские, разухабистые слова песни: Последний куплет вызвал явное оживление среди слушателей. Последние несколько куплетов мне пришлось менять на ходу, уж больно они не соответствовали времени и слушателям. Когда я закончил петь, слушатели молчали, переваривая услышанное. Уж больно непривычно для них было наложение серьёзных слов на плясовую мелодию. — Ну, потом ещё спою, — помог я им, откладывая гитару в сторону. Все, кроме «гостей из будущего», как показалось мне, облегчённо вздохнули и вернулись к своим неспешным разговорам. По долетавшим до меня обрывкам фраз я понял, что некоторые обсуждают только что услышанные песни. Ко мне на лавку подсел свежеиспечённый командир партизанского отряда: — Ну ты даёшь! — тихонечко сказал Слава, ткнув меня кулаком в бок. — Я думал, комиссара Кондратий хватит. — Ну, извини, настроение такое, хулиганское было. — А у меня подарок тебе есть, — улыбнулся Трошин. — А чего не даришь?! — я изобразил возмущение. — Минуточку… — и Слава выскочил в сени. Вернулся он буквально через пару мгновений с каким-то длинным, метра полтора, свёртком. — На, владей! Я развернул толстую ткань. СВТ. Снайперская. — Откуда? — Бойцы у немцев две штуки нашли, вот я и решил тебе подарить. — Слав, спасибо, конечно… Но мне она без надобности… А вот вам — пригодится… — Да ты в прицел посмотри! А бой какой! А то ты всё с «дегтяревым» таскаешься… — Так, сядь, — я показал рукой на лавку рядом с собой. — Мне и с автоматом хорошо. Я всё равно накоротке работаю, а вот вам эта винтовка поможет немцам сильно жизнь попортить, — продолжил я увещевать Трошина. — Тебе Александр Викторович про засады рассказывал? — Ну? — Не «нукай»! А про тактику «осиного роя» говорил? — Нет. — Пойдём, покурим, — я мотнул головой в сторону двери. … Мы уселись на завалинку и закурили. Хлопнула дверь — и вслед за нами с крыльца спустился Белобородько: — Не помешаю? — Да нет, Василий Иванович, присаживайтесь. Вам тоже полезно послушать будет, — ответил я. — Про музыку вас хотел спросить, Антон Олегович… — Чуть позже, — перебил я его, — мы сейчас про войну разговариваем. А потом я с удовольствием поговорю с вами и про музыку и про поэзию… — Слава, услышав мой тон, только хмыкнул. — А ты не регочи, товарищ майор! А сделай серьёзную рожу и внимай… или внемли, во! Что такое осиный рой, представляешь? — А то! Не осиный, конечно, но пчёл хорошо себе представляю… — Смотри, у вас есть несколько вариантов. Первый — классическая засада с полным уничтожением противника, захватом трофеев и долгой стрельбой. Этот вариант хорош именно наличием трофеев, но, боюсь, вам пока доступны для таких нападений только одиночные машины и повозки. Вариант второй — минирование. Тебе про него Фермер, должен был подробно рассказать… — Вячеслав кивнул. — Ну, и третий — обстрелы. Представь, метрах в двухстах-трёхстах от дороги лежит снайпер с группой прикрытия. Выстрелил, и отошёл. Через два часа — уже в нескольких километрах от первой точки работает. — А какой в этом смысл? — встрял Белобородько. — Если снайпер — не лопух, то он попадёт. Лучше всего — в водилу или офицера. А у немцев — орднунг превыше всего. То есть они должны гада, этого, стрелючего, поймать. Соответственно остановка. И хорошо, если одной машины или повозки, а то — вся колонна стоять будет. Если место позволят, снайпер не один, а два раза выстрелить сможет, но, в любом случае, потом — отход. — А мне нравится! — воскликнул Трошин. — С двумя винтовками мы же две группы сможем на дело отправить! И за день, если и не перекрыть дорогу, то езду по ней замедлить очень существенно! — Что-то похожее финны делали в тридцать девятом, — внезапно подал голос комиссар. — Да, только они, в основном, против фронтовых частей действовали. А вы, Василий Иванович, хоть одну эту пресловутую «кукушку» живьём видели? — Нет. — Вот видите! А слухов сколько? Хотя у них мастера серьёзные были. По триста-четыреста подтверждённых… — заметив изменившийся взгляд комиссара, я осёкся. — А вы… — Откуда знаю? — продолжил я за него. — А анализом кто-то заниматься должен, так? И методы перенимать… — Вы… извините, я не сообразил… — Так, что-то мы отвлеклись. Слав, и запомни, что шаблонные действия — это плохо! Наработанные, подготовленные, но не шаблонные. — Вы же покажете, так? — Нет, — командир уже сообщил нам, что это — последний день, вместе с новым отрядом, и завтра нам предстоит рывок на юг. «Странно, а почему он Трошину это не сказал? Хотя, может, Слава его неправильно понял…» — И, что, никто нас учить больше не будет? — несколько потерянно спросил командир партизан. — Ну, главное — передовые методы мышления и кое-какую тактику мы вам передали. Остальному — придётся учиться на ходу. Кстати, про связь тебе товарищ майор объяснил? — Да, будем радиста искать, ну и на того агента выйдем… — Я, вот думаю, надо на партийное подполье выходить, — снова вмешался Белобородько. — Я думаю — пока не надо. — Как так? — изумился он. — Вы же секретарём райкома были, верно? — Да. — А какого? — Раменского района… Это в Подмосковье… — Я знаю, где Раменское находится, — перебил я комиссара. — Ну, и что, как вы думаете, есть ли в Жуковском, Быково или Удельной хоть одна собака, что вас в лицо не знает? — Нет, пожалуй, — ответил он после некоторого раздумья. — И, соответственно все знают, кто вы и на какой платформе стоите, — употребил я древний словесный оборот. — Да. — И если среди этих «собак» найдётся одна «продажная самка собаки», — скаламбурил я, — то вы мгновенно окажетесь под угрозой. А вместе с вами — и вся сеть подполья. — Но партийная совесть, да и направляющая роль… — Василий Иванович, меня-то за Советскую власть не агитируйте, — я молитвенно сложил руки. Комиссар, видимо вспомнив, какую организацию я представляю, замолчал. — Вы же воевали, Василий Иванович? — Да, в Гражданскую… — И помните, наверное, что самая лучшая политучёба отсутствующих патронов не заменит. А уровень военной подготовки, а, тем более, диверсионной, большинства местных руководителей никакой критики не выдерживает! — тут я вспомнил подходящий пример. — В конце июня вам транспорт по мобилизации в дивизию быстро передали, а? — Не успели, — загрустил комиссар, — На сельхозработах машины были… — Потому, что для райкома война — дело далёкое, а урожай — вон он, тут. И план выполнять надо… Ладно, не будем о грустном. Пойдёмте, ещё вам песенок спою! — Ах, да, Антон Олегович, я же у вас слова хотел попросить записать! — встрепенулся комиссар. — Что, понравилось? Ну, так идёмте, ещё надиктую. |
|
|