Фрагменты прошлого.

Ни в школе, ни в институте, ни в последующей самостоятельной жизни Алексей никогда не испытывал затруднений, связанных с математикой, естественными науками. Школьная программа ему давалась легко. Задачи по физике он решал с удовольствием, легко усвоив все дававшиеся учителями формулы. Он применял простую схему систематизации формул, для чего выписывал их на картонные карточки. Химические же задачи он вообще задачами не считал и всегда мгновенно выдавал учителю ответ, сделав в уме несложные расчёты.

Начиная с девятого класса, его стали посылать на олимпиады по математике и физике. Вначале он участвовал в них если и не с удовольствием, то без возражений. Но как– то раз, уже в десятом классе, ему довелось участвовать в такой олимпиаде вместе с парнишкой из их же школы – Толиком Пахомовым из параллельного класса – не то "Б", не то "Г". Выяснилось, что им обоим достались одинаковые задания. Обсуждая в ожидании результатов олимпиады свои решения в коридоре, Алексей и Толик записали их на оказавшейся здесь черной классной доске. Тут-то Алексей впервые понял, что Толик – талантливее его, потому что пришёл к своему решению, что называется, эвристическим методом, а сам он – лишь использовал то, чему научился раньше. Жюри своим решением подтвердило эту догадку Алексея, впервые присудив ему второе место и отдав Пахомову первое.

Алексей, которого учителя сватали на физмат, против чего он ранее не возражал, в одиннадцатом классе впервые задумался. Чему же он обязан своими школьными успехами?

Вспомнив десять с лишним лет учёбы в школе и трезво оценив свои силы и способности, он пришёл к выводу, что в математике Толик способнее, одарённее. Его же собствен­ные успехи – это результат домашнего воспитания и не замечаемых им ранее усилий матери. В три года она стала приучать Алексея к чтению. С пяти лет как-то незаметно, беря с собой в магазин, научила арифметике и таблице умножения. А когда он стал ходить в школу, мама всё время давала ему задания вперёд школьной программы. Но даже не это было главным. Анализируя свой "провал" на последней олимпиаде (так он оценивал второе место), Алексей понял: главное то, что мама исподволь научила его система­тизировать, классифицировать, "раскладывать по полочкам" или, наоборот, объединять любые знания и сведения. При этом она использовала и незаурядную зрительную память сына и, как ни странно, врождённый музыкальный слух и чувство ритма.

Ольга Алексеевна была обыкновенной школьной учительницей математики, но вот результаты обучения у неё были необыкновенными. Сама она говорила, что пользуется "прогрессирующей методикой" обучения, но Алексей, уже став взрослым, преподавателем вуза, понял, что никакой такой методики не существовало, а был талант – то, что называется даром Божьим. И талант этот распространялся не только на педагогику, но и на отношения с людьми. Алексей был в девятом классе, когда она рассталась с его отцом (лишь годы спустя сын узнал о причине – какой-то Тамаре). Ольга Алексеевна вытягивала его и младшего брата одна – на свою учительскую зарплату. Денег не хватало, и мама занялась репетиторством. Сначала она "подтягивала" отстающих – обычно сынков и дочек городского начальства, потом стала готовить ребят в вузы. Странное дело, но из подготовленных ею поступающих никто и никогда не получал ниже "четвёрки". Правда, готовить ребят к поступлению в институты она бралась не менее чем за шесть месяцев до вступительных экзаменов, категорически отказываясь браться за дело позже.

В школе, где она работала, – а работала она всегда не в той школе, куда отдавала своих сыновей, – в её классах, как правило, не было отстающих по математике. Алексей лично знал нескольких бывших двоечников, которые после маминых уроков стали во взрослой жизни профессионалами: двое работали учителями математики и физики в школе, один стал доцентом в пединституте, а ещё один – профессором в каком то вузе Москвы. Если же кто и оставался в разряде „двоечников", несмотря на мамины усилия, то лишь те, кто потом переходил в специальные школы для умственно отсталых.

При всём том, даже сознавая себе цену как педагогу, Ольга Алексеевна никогда не кичилась, была скромна. Она, хоть и любила организовывать групповые выступления своих питомцев на иногородних конкурсах и олимпиадах, делала это не ради себя и своей славы, а чтобы "задать духу" (как она говорила) своим ученикам, поддержать их веру в себя и в свой выбор. Алексей недоумевал: зачем? Ведь это отнимает столько времени и сил. А мама отвечала:

– Иначе, Лёшечка, нельзя: я их на этот путь толкнула – теперь я за их судьбу и жизнь отвечаю!

Вообще, ответственность и обязательность Ольги Алексеевны были теми качествами, которые Алексей, да и все знакомые их семьи, ставили на первое место. "Раз сказано – должно быть сделано!" "Назвался груздем – полезай в кузов". "Не умеешь – не берись, сначала научись!" Таковы были часто повторяемые ею поговорки. От мамы же Алексей, ещё совсем мальчиком, узнал, что многие, слишком многие, называющие себя русскими, не понимают русских пословиц и поговорок. Скажем, что значит "утро вечера мудренее"? Оказывается то, что утром всё может оказаться ещё сложнее, запутаннее, заковыристее, потому что "мудренее" – сравнительная степень от "мудрёный", а не "мудрый"! Отсюда следовало, что за разрешение возникшей трудности надо браться немедленно, не откладывая на завтра. А за что многие осуждают мудрость "работа не волк – в лес не убежит"? Не понимают истинного смысла простых русских слов! Ведь действительно – не убежит, то есть никуда не денется, останется, и придётся эту работу делать!

Узнав эти простые истины, Алеша в средних классах школы ещё пытался объяснять, доказывать ребятам, да порой и учителям, каково истинное значение многих употребимых поговорок и выражений. Но вскоре перестал – понял, какова сила инертности мышления многих людей, как трудно истине пробиться через море заблуждений и лжи и как легко быть обвинённым: "Ты вечно хочешь быть умнее всех!" Правда, он никогда не говорил, откуда узнал эти истины – боялся, что ещё и маменькиным сынком назовут. Но несправедливость обвинения больно ранила.

При всей огромной педагогической нагрузке мамы дома у них всегда царил порядок. Соблюдение порядка никого не угнетало – наоборот, Алексей порой бравировал тем, что всегда мог сказать, где и как что-то лежит, мог найти (вер­нее – взять безо всяких поисков) любой понадобившийся предмет. И эту склонность к порядку родители привили своим сыновьям без каких-то строгостей, простым личным примером и неприклонно-вежливыми просьбами немедленно положить любую вещь на своё место.

Ещё одним качеством, которым славилась мама, было её умение "обновлять", как она говорила, старые предметы одежды. Любому старью она могла придать не только свежий, но даже и щеголеватый вид. Когда Алексей учился в десятом классе, Ольгу Алексеевну "бросили на прорыв" – послали наводить порядок в преподавании математики одной из сельских школ. Так Алексей остался в городе на самостоятельную жизнь – мама не советовала менять школу за год с небольшим до её окончания, хотя потом и говорила: "При твоих способностях, Лёшечка, ты бы всё равно поступил в любой институт!" Но Алексей понимал, что в таких случаях в ней скорее говорила материнская любовь и связанное с нею сожаление о происшедшей разлуке. В тот год с деньгами стало особенно трудно: в селе, куда послали маму, более полугода пришлось ждать квартиры, платя поначалу за частную. Одновременно пришлось платить и по восемь рублей ежемесячно за угол, снимаемый Алексеем. Тогда-то мама и перешила для него семирублёвый брезентовый плащ-накидку, да так, что никто все три года не догадался о его происхождении. Алексей носил потом этот плащ ещё и первых два курса института. В селе репетиторства у мамы вначале не было, да и запущенность дел в школе требовала и сил, и времени. Ведь ради наведения порядка её и направили сюда! Пришлось заняться портняжным делом. И надо сказать, что вскоре к маме стали приезжать для этого даже из других районов области, с удивлением узнавая на месте, что портниха-то вовсе не портниха, а человек с высшим образованием из МГУ, учительница, математик.

Приезжая домой на праздники, Алексей отдыхал душой, но тревожился, видя, как маме тяжело, какие у неё круги под глазами. Самому ему тоже среди чужих людей было нелегко, но он ещё не умел, не знал, как заработать. Позже, в одиннадцатом классе, додумался – стал подра­батывать ремонтом радиоприёмников и сборкой усилителей для слушания граммофонных пластинок. В этих условиях особенно отчётливым стало ещё одно мамино качество, о котором Алексей до той поры не задумывался, – её самоотверженность. Жила она всегда скромно, не только не балуя, но и во всём ограничивая себя. Живя вместе с матерью, Алексей не осознавал, что она зачастую незаметно отдаёт ему с братом лучшие куски (в самом прямом смысле этих слов). Делала она это с какой-то особенной незамет­ностью. Когда же такое сделать незаметно не удавалось, то говорила: "Возьмите, ребята, а я что-то не хочу!" Став взрослым, Алексей узнал, что мама отказалась от аспирантуры в Москве и предстоящей блестящей карьеры, узнав, что станет его матерью. Это как раз совпало с направлением отца на Восток. Интересы семьи стояли для неё на первом месте, и она считала это совершенно естественным, а не какой-то жертвой.

Когда такое делается по отношению к своим детям, то в условиях нужды это можно считать нормальным – лишь бы и дети выросли такими же! Сейчас же Алексей увидел, понял, что его мама жертвует собой и для совершенно посторонних людей. В соседнем доме села-райцентра, где она теперь работала, жила семья, в которой была девочка лет семи или восьми. Мать её попала в больницу, а отец запил, возможно – с горя. Уж очень дружная, настоящая была семья, а болезнь женщины – тяжёлой и опасной. Девочка же. Девочка же часто оставалась голодной. И мама стала её приглашать на ужин: днём-то пропадала на работе в школе. Когда девочка благодарила маму тихим голосом и, очень стесняясь, уходила, мама совала ей в карман курточки бутерброд или просто булочку – на утро. Осознав добрую и даже стыдливо скрываемую жертвен­ность своей матери, Алексей, тем не менее, полностью прочувствовал это качество лишь долгие годы спустя, сначала – наблюдая за другими семьями, а затем и в поисках жены для себя. Тогда-то он и понял, что таких женщин просто больше не бывает: говорят, что раньше многие такими были, но теперь – нет!

У Ольги Алексеевны было ещё одно качество, которое Алексей перенял и сделал своей профессией: поиск, сбор и пытливый анализ всего нового. Когда материальное положение выправилось, мама стала выписывать множество разных журналов, газет, делала и сортировала вырезки, храня их в отдельных папках или специально сделанных самодель­ных конвертах с надписями. Но и до этого она приносила из школы журналы и газеты с заинтересовавшими её сведениями. Перед возвращением этих журналов в школу делала выписки своим неповторимым почерком – округлым, чётким, понятным каждому. Когда было можно, оставляла принесённые вырезки или целые журналы дома. Но мама не просто собирала разные интересные сведения. Она при необходимости – с готовностью, а зачастую, при возмож­ности,– с искренним желанием бралась за освоение новых профессиональных знаний и навыков. Так, ей было уже за пятьдесят, а Алексей как раз стал работать в вузе, когда она купила уценённую почему-то вдвое новенькую кинокамеру "Экран-3" и освоила непростое и хлопотное дело съёмки кинофильмов.

Для этого дела требовалось освоить основные принципы режиссуры, основы операторской техники, стать лаборантом и химиком, освоить "стереоэффект плоского изображения", не говоря уже о таких элементарных вещах, как организация освещения, выбор экспозиции или "точка съёмки". Показав Алексею, приехавшему к ней на двухмесячный ассистентский отпуск, самостоятельно сделанный мультипликационный фильм, мама заразила киносъёмкой и его. Алексей не только освоил это дело (опытному фотографу это было не так уж сложно, скорее – непривычно), проштудировал приобретённые мамой специальные книги. Они во время следующего отпуска сняли полнометражный, хотя и неозвученный игровой фильм по написанному в зимнее время сценарию. Вообще-то считалось – так об этом говорилось в книгах для кинолю­бителей, что в домашних условиях возможно создание лишь короткометражных игровых фильмов. Однако им удалось это трудное дело! Позже эти навыки очень пригодились Алексею, когда он несколько лет профессионально работал на областной телестудии.

И так было всегда и во всём: мама умела заразить своим энтузиазмом, стремлением к серьёзному овладению новым делом и его, и всех, с кем общалась. Нередко её при этом отговаривали, приводили обоснованные доводы о невозможности осуществить то, за что она в очередной раз бралась. Мама в таких случаях молча загадочно улыбалась или же отвечала: "А вот посмотрим! Давайте сначала попробуем, ведь безвыходных положений не бывает!" В итоге она оказывалась права и, как правило, находила простое, хотя и неожиданное решение. Преодолевала возникшие трудности. Взявшись за дело, его уже ни в коем случае и ни под каким предлогом нельзя было бросить, не довести до конца. Следовало искать решения и выходы из затруднений, планировать свои действия, их последова­тельность, необходимые средства. Правда, при этом ей приходилось много и напряжённо думать. Именно так, конкретными делами, приобщала мама к думанью и его, своего сына, и учеников, и знакомых. Именно поэтому думанье стало для Алексея желанным и интересным делом, а потом и профессией.

Когда Алексей мысленно обращался к своему детству, ему неизменно в первую очередь вспоминались праздничные дни. И вовсе не потому, что в их семье любили праздность, напротив – ничегонеделание воспринималось как тяжкое наказание. Но в праздники проявлялось ещё одно удивительное качество мамы – стремление и умение сделать день действительно, по-настоящему праздничным, ярким, запоминающимся. Сколько Алексей себя помнил, их семья всегда держалась не то чтобы особняком или, тем более, отчуждённо, но как-то самостоятельно. Родители с неизменной приветливостью и не показным дружелюбием относились к знакомым и соседям. Став взрослым, Алексей Витальевич осознал, что дружелюбие проявлялось не ко всем соседям, а лишь к тем, кто, во-первых, не был стяжателем, во-вторых, в повседневной жизни проявлял элементарную честность и порядочность, а в третьих, не тяготел к спиртному. Знакомые же родителей всегда были людьми, чем-то интересными, способными и на самостоятельность суждений, и на поступок.

Хотя отец Алексея был довольно крупным начальником, он никогда не чурался тех, кого принято называть простыми людьми. Лишь бы они были интересны, порядочны и не склонны к сплетне. Среди знакомых отец слыл знатоком и рассказчиком анекдотов, умел говорить с немецким, китайским и грузинским акцентами. Как-то отец признался Алексею, что для разведчика, поработавшего и в Монголии, и с немцами, первые два акцента усилий не требовали, а грузинской манере речи он стал специально учиться в последнем классе школы, когда кто-то из ребят заметил его некоторое портретное сходство со Сталиным. Мама же была неистощима в изобретении разных приятных сюрпризов, умела с минимальными затратами, но с большой выдумкой и изяществом подготовить подарки. Но и это ещё не всё. К каждому празднику – будь это Новый год или день рождения, День Победы или 7-е ноября – она начинала готовиться загодя: не только готовила подарки, но, прежде всего, придумывала какую-либо программу и обязательный аттракцион, всегда интересный.

Денег не всегда хватало. Особенно это стало чувствоваться, когда родители расстались. Но яркость и запоминаемость подготовленных Ольгой Алексеевной праздничных мероприятий от этого не пострадали. Напротив, не располагая достаточными средствами, она стала готовить самодельные подарки – и ему, и младшему брату, и двоюродному брату Вите, который в последующем, к тридцати годам, стал полковником ГРУ, но неизменно вспоминал душевную щедрость Ольги Алексеевны и преподнесённые ею ко дням рождения мелочи. Выручал тут и её художественный талант. Еще в отрочестве её рисунки и лепка были высоко оценены знаменитой Мухиной – той самой, чья скульптура изображена на заставке "Мосфильма". Как бы то ни было, но Алексей, став взрослым и даже пожилым мужчиной, со светлым чувством, смешанным с грустью невозвратности ушедшего времени, вспоминал праздничные дни своего детства, отрочества, юности, да, честно говоря, и подарки, сделанные мамой ему – уже взрослому, остепенённому солидному мужчине.

При всём том Алексей мог наперечёт назвать случаи, когда его родители организовывали то, что называется застольем: не было это принято в их семье. Если праздник, то значит должны быть какие-то интересные дела, занятия, а не тупое сидение за столом. Если уж сидели за столом, то, во-первых, длилось это не долго, обычно в обед, во-вторых, после праздничного обеда с неизменной маминой очередной кулинарной находкой устраивалось какое-либо интересное занятие, призванное, как много позже осознал Алексей, развивать смекалку, сообразительность и знания у них, у детей. Один раз, правда, было сделано исключение: к семилетию брата родители просто подготовили занима­тельный кукольный спектакль, с магнитофонным звуковым сопровождением. А магнитофоны тогда только-только стали появляться в продаже. Уровень этого сказочного спектакля по собственному сценарию мамы был таков, что младший брат, посещая позже профессиональные кукольные театры, кривился и отзывался о них с пренебрежением. Отец при этом молча, но с довольным видом усмехался в свои сталинские усы, а мама, не одобрявшая высказываний, унижающих людей, спорила, обращая внимание юного критика на те или иные положительные стороны спектаклей профессионалов.

Ещё реже родители ходили в гости. Знакомые любили их приглашать к себе и за способности папы как рассказчика и тамады, и за обаятельную мамину лёгкость в общении, сочетавшуюся со способностью незаметно сделать заурядное застолье чем-то таким, что запоминалось всем присутствующим. Если родители и проводили время со своими приятелями и знакомыми, то почти всегда это происходило на природе – с кострами, установкой шалашей или самодельных палаток. Но, как правило, родители стремились проводить время в семье – друг с другом и с ними – своими сыновьями. Став взрослым, Алексей понял, что инициатива в этом была не папиной, а маминой, что впрочем, не удивительно: женщина и должна быть хранительницей семейного очага. Поскольку такое как будто бы замкнутое семейное общение было неизменно связано с интересными мероприятиями, интересными для всех – и для родителей, и для детей, то это обязательное общение со взрослыми нисколько не тяготило подрастающих отроков. Напротив – они с нетерпением ожидали досуга.

Так, совершенно незаметно для своих детей, родители Алексея ограждали его и младшего брата от вредных влияний "улицы", одновременно прививая культуру (естественно, в первую очередь, свою, русскую), давая навыки построения здоровых взаимоотношений в семье. Да, они были настоящими друзьями, хотя родителям каким-то чудом удалось не скатиться до уровня панибратства и сохранить свой авторитет взрослых, самостоятельных, опытных в жизни людей. Впрочем, то же самое – уважительность и внимание друг к другу, замешанные на искренней личной привязанности и любви, – Алексей видел в семьях обоих своих дедушек – и Алексея Дмитриевича (маминого отца), и Фридриха Васильевича (папиного папы). Впоследствии это принесло Алексею немало горечи и разочарований. Воспитанный на таких примерах, он с максималистской настойчивостью искал того же – не меньшего – и для себя самого, для своей будущей семьи. Искал и не находил. То, что он с искренним убеждением считал нормой, то, что представлялось нормой в книгах русских классиков, составлявших благодаря незаметной настойчивости родителей круг его чтения в детстве и юности, всё это постепенно переставало быть нормой в окружающей повседневности.

Но, пожалуй, самым главным было то, что мама всегда работала. Во время войны, будучи ещё шестнадцатилетней девчонкой,– токарем на авиамоторном заводе. Потом – в школе, с двойной нагрузкой. При этом она никогда, ни при каких обстоятельствах не роптала, не жаловалась на обилие труда, нередко непосильного. Неизменно ставя Долг, Необходимость выше желаний, а духовное над материальным, бытовым, повседневным, родители, как-то незаметно вовлекая в труд и посильную помощь своих детей, вырастили из них не потребителей, не стяжателей, но людей и граждан. Позже, познакомившись с трудами историка Л. Н. Гумилёва, Фёдоров понял, что его родители, особенно мама, были теми людьми, кого Лев Николаевич называл пассионарными личностями.