Пролог.

Секретарь Светлогорского горкома КПСС Пётр Николаевич Олялин сегодня выехал из дому гораздо раньше обычного. Ещё не было семи часов, как он вышел из квартиры и подошёл к своей „Пчеле", стоявшей во дворе. Было свежо, но не морозно, как этого можно было ожидать. Весь год оказался необычайно холодным, но вот пару недель назад, в конце октября, природа взяла своё, стало значительно теплее. Пётр Николаевич взглянул на небо. Рассвет только– только занимался, но было видно, как клочья туч, разорван­ных свежим ветром, волокло почти над самой крышей его пятиэтажки. Уже третью осень встречал Пётр Николаевич в Кёнигсберге, но всё ещё никак не мог привыкнуть ни к местному климату, ни к низкому полёту туч. В родной Липецкой области и небо, и природа, и погода были совсем другими. Но после успешной защиты докторской диссертации по социальной психологии в феврале 2015 года его документы отправили в конкурсную комиссию, где он совершенно неожиданно для себя получил самый высокий балл и был направлен для работы в Кёнигсберг, а этой весной оказался избранным на свою нынешнюю должность.

Ещё раз взглянув на небо, он решил, что синоптикам верить всё же не стоит – дождя сегодня, пожалуй, не будет. Окна его дома загорались одно за другим: люди собирались на работу в эту последнюю предпраздничную пятницу. Зажёгся свет и в кухне его квартиры. „Вот непосед а",– подумал о жене Пётр Николаевич,– ведь болеет, а опять поднялась ни свет ни заря.

Открыв водительскую дверцу, Пётр Николаевич быстро уселся на сиденье и нажал кнопку главного реле аккумулятора. Включив свет, он дотронулся до педали „газа" и с лёгким жужжанием передних электродвигателей выехал со двора. Движение в городе ещё только начиналось, и через пару минут он уже подъезжал к окружной дороге. Выехав на неё, он задал автомату поддержания скорости разрешённый максимум – 120 километров в час и, поуютнее устроившись на сиденье, отдался своим мыслям. А забот было много – через четыре дня праздник. А ведь хотелось, чтобы их городская программа оказалась лучшей во всей области. Поэтому многое ещё надо было проконтролировать и организовать. А тут ещё в понедельник, шестого, на трансатлантическом советском грузовом экраноплане прибывала официальная делегация компартии США, которая, как это Петру Николаевичу стало недавно известно, хотела добиться от него – ни много, ни мало – финансовой помощи для нефтяников Техаса.

Нагловатым и не слишком-то сведущим американцам невозможно было объяснить, что КПСС никакого отношения к решению экономических и финансовых вопросов не имеет и не вправе иметь, что это орган идеологический, что главная задача партии в СССР – это забота о моральном здоровье людей и всего советского общества. Ну, конечно, немаловажной является и функция Суда Справедливости, разрешающего большинство гражданских дел (понятно,– кроме имущественных). Но эту функцию америкашкам, не имеющим понятия о том, что такое солидарное традиционное общество, лучше вообще не упоминать. К тому же, в их наречии (как, в прочем, и в большинстве европейских языков) нет понятия „справедливость", есть лишь „правосудие". Наконец, у самих-то американцев партийная система иная – несколько похожая на ту, что была в СССР до воплощения в жизнь решений 19-го и 27-го съездов КПСС около 30 лет назад. В США компартия представляла собой орган контроля и руководства государственным аппаратом. Она выполняла важную роль мобилизационного объединения общества. Впрочем, иначе, пожалуй, и быть не могло после тяжелейшей экономической катастрофы девяностых годов прошлого века, когда рухнула финансовая пирамида ничем не обеспеченного американского доллара. В то время страны, исполнявшие роль доноров для грабительской экономической системы США, выходили из их зоны влияния одна за другой. От развязывания большой войны мир спасла тогда лишь военная мощь Советского Союза и публикация им во всём мире сверхсекретных планов не только США, но и тех сил мировой закулисы, которые претендовали на роль Мирового Правительства.

Распаду системы „глобализма" в немалой степени способствовало и то, что к началу девяностых СССР взял на себя роль лидера в духовном развитии человечества. Нет, речь здесь не о том, что около 50% результатов фундамен­тальных исследований и более трети – в прикладных науках исходили из СССР, а в том, что именно наша страна предложила новые тогда (общепризнанные теперь) духовные идеалы развития человечества. Тупиковость и варварство потребительской ориентации развития, обусловленные "рыночной системой", стали в то время очевидны для многих. Движение "зелёных" и экологистов было одним из наиболее активных и действенных союзников в распространении идей, исходивших из СССР. Второй силой были страны Латинской Америки, неофициальным, но несомненным лидером которых стал человек-легенда Фидель Кастро. Наконец, третьими, кто, хотя и не сразу, зато потом последовательно и действенно, поддерживал Советский Союз, стали мусуль­манские страны.

Выяснилось, что предложенная СССР новая идеология духовного развития человечества и справедливого мироустройства очень близка мусульманам. Исламские лидеры пошли на компромисс и поддержали тех европейцев и южноамериканцев, кто пропагандировал отказ от потребительства, запрет алкоголя и супружеской неверности.

Исламский фундаментализм как-то быстро, в течение всего лишь нескольких лет после краха старых США, исчез, будучи прежде искусственно поддерживаемым и культивируемым этой империей насилия и зла. Израиль, хотя и сохранил своё название, стал новым палестинским государством, потеряв своего финансового и фактического заокеанского партнёра. После краха прежних США дышать на Земле стало легче ещё и физически: доля загрязнения биосферы этой страной сократилась в процентном отношении более чем втрое. Но так как за последние пятнадцать-двадцать лет повсюду стали внедряться новые энергосберегающие технологии, а расточительство этой страны прекратилось вместе с её экономическим и финансовым крахом, то количество вредных атмосферных выбросов и вообще отходов сократилось почти вдесятеро. Конечно же, это не стало бы возможным без краха "транснациональных" американских монополий, физически уничтожавших изобретателей и "прятавших под сукно" их новаторские идеи.

Бесспорным было и то, что немалую роль в информационной и психологической подготовке этих изменений сыграли переведённые на все языки труды выдающегося философа современности С. Г. Кара-Мурзы, этого Канта политологии и социологии. А коллективные труды Института Теории Социализма и Коммунизма ЦК КПСС завершили идейный разгром еврокоммунизма и евроцентризма, социал-дарвинизма и экономизма, наглядно показав, что каждая из культур найдёт свой неповторимый путь к построению общества справедливости, к духовному развитию человека. Людям были даны новые – духовные, а не потребительские ориентиры развития – в единстве с природой, а не в противостоянии ей.

США – этот оплот новых кочевников, тогда раскололись на несколько "суверенных" государств. Уже готова была начаться между ними кровопролитная гражданская война. Но СССР через Совет Безопасности ООН сумел добиться предотвращения этого, восстановив единство страны, хотя и в виде рыхлой конфедерации. Обесценившиеся уже было в миллион раз доллары, поднялись в цене более чем в сто раз (до одной десятитысячной их былой стоимости), а введение карточной системы предотвратило голод и массовую нищету. При поддержке СССР, ГДР и Франции – экономически самых могущественных стран мира, строились предприятия, позволявшие поддерживать жизнеобеспечение населения США в новых условиях. Ведь теперь этой стране не приходилось рассчитывать на дешёвый труд новых промышленных стран Азии, нужно было заниматься самообеспечением, отказаться от неестественной роли всемирного управляющего. С наркодельцами и организованной преступностью удалось покончить в два года. Но всё равно, воспитанные на идеалах потребительства, скверно образованные американцы, многие десятилетия впитывавшие с телевизионного экрана склонность к насилию, роскоши и половой распущенности, оставались неспособными воспринять идеи творческого, духовного предназначения человека на Земле. Они всё ещё воспринимали своё теперешнее скромное экономическое положение как нечто временное, видели в нём не итог безумия своих политиков, а результат происков внешних врагов. Неважно, что этими врагами был весь внешний мир, отказавшийся экономически содержать Америку!

Хотя аббревиатура США и расшифровывалась теперь как Социалистические Штаты Америки, по мнению Олялина, социализмом там пока что даже и не пахло. Название являлось лишь ориентиром развития и орудием приостановки всемирной ненависти к былой империи зла. Ясно, что в таких условиях компартия США не могла не стать органом тоталитарного контроля и управления. Конечно, явление это временное, но пока что было именно так. Однако имелась ещё одна трудность в общении с американцами – почти никто из них не владел иностранными языками, а объясняться на деликатные темы через перевод­чика… Сам-то Пётр Николаевич читал Сименона в подлинниках и свободно изъяснялся по-немецки, а английского не знал и знать не хотел: с детства невзлюбил английское наречие, – в те времена, когда о близком крахе США никто даже не подозревал, но постепенно – законо­мерно и неуклонно – во всём мире нарастала ненависть к политике и практике этого очередного претендента на мировое господство.

За этими мыслями Пётр Николаевич незаметно доехал до Романовской развязки и свернул с автострады на сельскую дорогу. Здесь путь в Светлогорск проходил почти по самому берегу. Сбавив скорость до шестидесяти, Пётр Николаевич заметил моргающий красный сигнал на щитке приборов. Это загорелся сигнал разряда ходового аккуму­лятора. Беда с этими немецкими батареями – ещё двух лет не отслужила, а уже не держит заряд. Ярославские батареи раза в три надёжнее. Но „Пчела" – так называл свою машину Пётр Николаевич (официально она именовалась "Бинэ", что, впрочем, по-немецки то же самое) – была дорога ему как подарок немецких друзей. Полтора года назад, когда он ещё только-только освоился в своей новой работе освобождённого секретаря парторганизации крупнейшего в области нефтеперерабатывающего предприятия „Нефтехимпром", в составе большой делегации выехал в ГДР. Вот там-то в Рюссельсхайме его и премировали „за большую помощь и инициативу в налаживании политико– воспитательной работы" (так это официально именовалось) на Собственном Народном предприятии „Адам Опель". То, что Пётр Николаевич предложил рюссельсхаймским автомобилестроителям, было его первой – после диссертации – серьёзной практической находкой, которая и в самом деле могла помочь в преодолении последствий американского образа жизни, десятилетиями насаждавшегося в ФРГ (так раньше именовалась западная часть нынешней ГДР). К тому же, подарок совпал с сорокалетием Петра Николаевича.

Так или иначе, а машиной он дорожил. Но теперь пришла пора подумать о поиске подходящего ходового аккумулятора отечественного производства. Лучше всего, разумеется, могла помочь одна из частных фирмочек, как грибы после дождя расплодившихся лет около десяти назад во всей стране. Жёсткие лицензионные правила, в частности, обязательное изъятие лицензии после второй признанной судом рекламации, отпугивали всех, кто пытался извлечь нетрудовые доходы, но каким-то образом просочился через строгие психологические тесты. Зато людям, действительно творчески одарённым, имевшим изобретательскую жилку или просто новые организаторские идеи, такая система давала большой простор. Временами в таких частных предприятиях можно было встретиться с почти фантас­тическими новинками. Вот и в сфере обслуживания электромобилей был в Кёнигсберге один самородок, умевший почти втрое повышать ёмкость аккумуляторов. Другой занимался продлением вдвое сроков их службы. Прикинув, кто бы ему мог лучше помочь, Пётр Николаевич свернул налево – вниз, к озеру. Через несколько минут он будет у дома человека, ради встречи с которым так рано выехал из Кёнигсберга.

Действительный член Академии наук СССР Фёдоров был не только учёным мировой известности. Он слыл ещё и оракулом. Посмеиваясь вслух над собой, он одновременно давал такие прогнозы будущего, которые никогда ещё не обманывали, всегда сбывались. Как Фёдоров умудрялся делать такие безошибочные предсказания, было совершенно непонятно. Правда, он чаще всего отказывался публично делать предположения о будущем и строить прогнозы. Здесь не могли помочь ни ловкость журналиста, ни хитрые приёмы. Напротив, Фёдоров тут же разоблачал такие попытки, выставляя интервьюера напоказ в качестве манипулятора сознанием. Но если уж он соглашался сделать прогноз, то ошибка исключалась. Исходя из всего этого, Олялин считал, что Фёдоров – просто очень опытный системный аналитик, научившийся по части восстанавливать целое. А ведь наше настоящее – это и есть одна из таких составных частей того, что называется будущим!

Но Пётр Николаевич ехал к академику вовсе не за прогнозом и не за советом. То есть, совет-то ему как раз был нужен, но совсем не в виде прогноза будущих последствий каких-либо поступков – его или других людей. Пётр Николаевич, будучи опытным психологом и социологом, занимался ещё и – чисто из любви к исследованиям – историческим анализом мотивации поведения известных общественных и политических деятелей. Он даже разработал свой, пока ещё не запатентованный, метод количественной и качественной оценки мотивации действий людей в зависимости от самых различных (общественных, семейных, личных) обстоятельств. В будущем эта методика оценки обещала перерасти в метод, который позволял при поиске подходящих кандидатов на важные должности отбирать самых способных и перспективных людей, отсеивать тех, кто мог бы стать неявным источником социального вреда. Конечно, чтобы превратить свои первые намётки в настоящий, чётко работающий метод, предстояло ещё много потрудиться, скорее всего, не один год. Но дело было даже и не в этом.

Проанализировав по своей методике решения и опубликованные высказывания известных в СССР деятелей в революционные восьмидесятые годы двадцатого века, Пётр Николаевич обнаружил странный разрыв в мотивации и логике их действий и поведения в период 1982 – 1984 годов.

До этого временного отрезка и после него (плюс-минус один год) все решения и поступки, сведения о которых удалось найти в архивах, хорошо соответствовали выведенной им формуле. Но в течение этого короткого времени совершался такой качественный скачок, что действия (и поведение) одного и того же человека до и после данного периода выглядели как поступки совершенно разных людей! Причём, явление это было не единичным, а представлялось систематическим, массовым. Пётр Николаевич, сколько ни бился, не мог этого феномена объяснить. А характер у него был таков, что, встречаясь с трудностями и препятствиями, он неизбежно удесятерял усилия, а изобретательность и находчивость его росли как бы сами собой.

Так продолжалось до тех пор, пока Олялин не попытался связать обнаруженное им явление с хронотроникой. Конечно, как и всякий другой, он практически ничего не знал об этой сверхсекретной науке. Известно было лишь, что наука изучает свойства и динамику потоков времени, а также их возможное влияние на сознание человека. Засекречена она была потому, что могла привести к созданию такого оружия, перед которым термоядерная бомба в сто мегатонн показалась бы детской игрушкой. По крайней мере, так об этом рассказывал в своих крайне редких интервью сам основатель науки – академик Фёдоров. Зато каждому был известен приводимый им пример: дети ощущают время как более протяжённое, чем пожилые люди; и это – не кажущееся психическое явление, но установленный хронотроникой факт. Столь же широко были известны случаи практического применения этого открытия, когда в НИИ Хронотроники смертельно больные люди получали возможность "растяжки времени" и уходили из этой жизни удовлетворённые, так как их труд оказывался завершённым и мог принести пользу людям. Как социальный психолог знал Пётр Николаевич и иное: нередко широкое оповещение по телевидению о завершённых таким способом книгах, трудах и открытиях было лишь предсмертным утешением неизле­чимых больных. Зачастую оконченные в НИИ Хронотроники работы этих больных были бесперспективными или дублирующими уже известные открытия. Но гуманность таких опытов в НИИ была очевидной и бесспорной!

Сейчас же Олялин, обдумывая обнаруженное им явление, рассуждал: а не может ли оказаться так, что установленные им по архивным данным поведение, поступки и официальные решения людей оказались результатом воздействия из будущего? И, если так, то не было ли такое воздействие осознанным и целенаправленным? Не связаны ли знаменитые, всегда оправдывающиеся прогнозы самого Фёдорова результатом такого влияния будущего? Наконец, не способно ли подобное "знание будущего" так изменить, детерминировать поведение человека, что в результате наступит качественно иное будущее, отличающееся от того, которое он будто бы знает? Пётр Николаевич сознавал, что встал на крайне зыбкую почву таких догадок и предпо­ложений, которые если кому и к лицу, то не общественному деятелю, не учёному, а скорее уж писателю-фантасту. Как бы то ни было, а кто кроме основателя загадочной науки хронотроники мог ему помочь разобраться во всём этом?!

Между тем, за время пути совсем уже рассвело. Почти ничего не осталось от обрывков тёмных туч, давеча плывших над городом. День обещал быть не по-ноябрьски солнечным и, хотелось надеяться, тёплым. Но что это?! У самого въезда в колхоз имени Сталина справа от дороги вдруг появился быстро густеющий туман странного фиолетового оттенка. Он простирался ввысь на высоту 10 – 15 метров и тянулся в сторону сосняка, окружавшего филиал НИИ Медико-биологических проблем МЗ СССР, расположенный почти на самой кромке морского берега. Внезапно стало совсем темно из-за чёрных огромных туч, взявшихся непонятно откуда. Сверкнула яркая молния и почти сразу же вслед за ней с ужасающим грохотом, свидетельству­ющим о близости разряда, разразился гром.

Пётр Николаевич остановил машину на обочине асфальтовой дороги, включив аварийную сигнализацию и подфарники, и вышел наружу. Свежий, насыщенный озоном воздух заполнил грудь. Олялину невольно вспомнилось, как лет около двадцати назад, только что получив звание кандидата в мастера спорта СССР, он на радостях бросился на своём планёре в грозовую тучу. В тот раз так же близко сверкнула молния, и воздух был столь же густо напоён озоном. Но Пётр Николаевич тут же забыл об этом и попытался пройти вперёд, к дому, известному как дача академика Фёдорова. В этом небольшом двухэтажном домике академик жил со своей семьёй. Фёдоров в свои без малого семьдесят лет работал в качестве научного руководителя филиала НИИ. Нескольких шагов, отделявших Олялина от дома Фёдорова, ему сделать не удалось: внезапно хлынул по-летнему проливной, но по-осеннему холодный дождь. Чтобы не промокнуть до нитки, Олялин нырнул в машину и включил стеклоочиститель. Хотя тот работал на полную мощь, с потоками воды справиться ему не удавалось. Не было видно ни зги. В уютном тепле электромобиля отчётливо слышалось, как грохотали струи воды по крыше и стеклам. Но ни одна капля не попала вовнутрь, за что Пётр Николаевич был от души признателен немецким автостроителям.