ЧАСТЬ 1 НЕУДАВШИЙСЯ ГЛАДИОЛУС

ИМПЕРАТОРСКИЙ ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЬ

I

"Сударб — страна миролюбивая и богатая. Благодатные края так обширны, что вряд ли будут когда-либо полностью изучены. Леса полны дичи, море и реки — рыбы, недра — руд и самоцветных камней. Здесь с давних пор не бывает войн, неурожаев и мора.

Население земель, на протяжении веков мирно присоединяемых сударбскими Правителями, достаточно разрознено и рассеяно по удалённым от Мэниги, столицы Империи, провинциям. Поэтому быт этих народов оброс бесконечными легендами, которые практически невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть".

И всё! Хаймер закрыл очередной том официальной "Истории Сударба". Тихо выругался и задумался. Как всегда, о самой отдалённой провинции, Дросвоскре, куда предстояло отправиться буквально завтра-послезавтра — всего пара слов, описывающих природные богатства и традиционные ремёсла. О дюках — ни слова.

II

С Изначальных времён Сударбом, тогда ещё маленьким, правили Короли. Об этой легендарной эпохе почти не сохранилось сведений, поскольку бесхитростные сударбцы не отличаются особой страстью к изучению собственного прошлого. Известно лишь, что по мере присоединения новых земель, Королей сменили Императоры. Они, как и положено, боролись за власть, богатства и территории. Роды, кланы, династии приходили и уходили, сея всё большие раздоры и смуту.

С тех же времён жители Сударба разделились на простых людей и волшебников. Последние постоянно вмешивались в жизнь первых: добрые, естественно, помогали, злые — мешали. И вот однажды кому-то из самых мудрых магов пришла в голову светлая мысль помочь Хопулу, тогдашнему Императору, управлять государством, находившимся в ту пору в очередном глубоком кризисе. Все волшебники, за исключением одного чудака, согласились, сочтя эту идею весьма здравой, и объединились в тайный Магический Совет — Конвентус. Поначалу он поддерживал Императора, а затем незаметно оттеснил его от власти, оставив лишь роль рупора Магического Совета да формального лица государства. Впрочем, Хопул вскоре почил от какой-то редкой болезни, от которой его не сумели спасти самые лучшие лекари. Преемником покойного стал его племянник Йокещ. Воспользовавшись этим, члены Конвентуса окончательно узурпировали власть.

Совершив эту гнусность, они попытались избавиться от Одинокого Волшебника. Того самого, который отказался войти в состав Конвентуса, сказав, что не желает участвовать в неминуемом государственном перевороте и остаётся верным подданным Сударбской Короны — так, мол, его родители воспитали. Сил, чтобы бороться с магической камарильей, у него не хватало, но Волшебник не был настолько глуп, чтобы сдаться и погибнуть, поэтому до поры исчез. Куда делся бунтарь, разбираться не стали и решили, а зря, что он более не опасен. На самом деле зловредный чародей, по слухам обладавший даром путешествий во времени, попросту сбежал в будущее и оттуда постоянно досаждал Конвентусу. Эта версия была совершенно неправдоподобной, но упорно ходила по Сударбу.

Далее Конвентус занялся делом более стоящим, чем беготня за несогласными — необходимо было прекратить смуту и сделать управление страной разумным и стабильным. Тогда было предложено объявить Императора Бессмертным. Конечно, все прекрасно понимали, что даже самый сильный маг ещё не равен Творящим и Хранящим и может лишь на какое-то время продлить человеческую жизнь, но вечность не входит ни в чью компетенцию. Впрочем, Конвентусу этого и не требовалось — необходимо было лишь создать иллюзию богоподобного Властителя. Придумали всё до гениальности просто. Поскольку необходим не вечный Государь, а лишь его образ, Императора стали избирать из вельмож, придавая тому почти идеальное сходство с предшественниками. Для этого установили ежегодную Церемонию Написания Императорского Портрета. Создать его мог только один Мастер, который в прошлом изрядно провинился перед Короной и Конвентусом, а сейчас жил в грядущем. Бедолагу каждый год разыскивали, что становилось проще, поскольку будущее неумолимо приближалось, а Художник, которому как бы в насмешку присвоили почётное звание Мастера Придворного Портрета, становился старше.

Идея, ради которой был основан Конвентус, вполне себя оправдала. Йокещ правил уже вторую сотню лет, так что у него было достаточно времени, чтобы навести в Империи порядок и добиться спокойствия и истинного процветания страны.

Персонажи, изображавшие Бессмертного Императора, сменяли друг друга, старые члены Магического Совета уходили и приходили новые, а внешне в Сударбе всё оставалось по-прежнему.

Постепенно правда обросла самыми немыслимыми подробностями, слухами и домыслами и превратилась в легенду. Об истинном положении дел в стране знали многие, но предпочитали не распространяться, считая, что всякий говорящий о Конвентусе или пытающийся поставить под сомнение бессмертие Государя, неминуемо исчезнет, потеряет память или вовсе погибнет от тяжёлой болезни. Императора предпочитали любить…

Однако можно обмануть народ, себя и, наверное, даже Творящих и Хранящих, но Вечность не обманешь — рано или поздно она всё расставляет по местам.

Уж больно тихо стало последнее время в Сударбе.

Тише, чем перед грозой…

III

Хаймер Курад не считался красавцем, но обладал безукоризненными манерами, а его тёмные серые глаза смотрели на мир доброжелательно и заинтересованно. Родился Хаймер в почтенной и добропорядочной столичной семье, приближённой ко двору. Творящие и Хранящие наделили его живым умом, а родители постарались дать сыну образование, приличествующее положению. В результате молодой господин Курад вырос достойным и приятным в общении человеком. Похожий на большинство своих ровесников, он был, может, чуть более задумчив, и даже несколько суховат. Одновременная смерть родителей, случившаяся при непонятных обстоятельствах, наложила на него отпечаток ранней взрослости и рассудительности. Врождённые же трудолюбие и сдержанность сулили лёгкое продвижение по службе или, по крайней мере, научную карьеру в качестве почётного исследователя растений. Такая перспектива не сильно увлекала Хаймера, поскольку данный статус хотя и считался весьма уважаемым, но был каким-то несерьёзным. Слишком уж много этих исследователей, особенно почётных, развелось в Сударбе. Едва ли не больше, чем самих растений.

Когда пришло время подумать о ремесле, оказалось, что выбор весьма невелик: подмостки или придворные кулуары. Однако, несмотря на врождённый артистизм, Хаймеру всегда претил любой официоз, а другой драматургии сударбская сцена не признавала. Что касается политики… Да кто ж её любит, политику-то? Вот и молодому человеку она не была близка так же, как и сцена.

У нашего героя был близкий приятель, даже друг. Юноша происходил из более знатного рода и занимал должность Наместника в одной из провинций. Однако в отличие от большинства светских знакомых не был заносчив, презирал лоск и придворные условности. По крайней мере, так казалось Хаймеру. Это был, пожалуй, единственный человек, которому он доверял почти как себе и полагал, что друг отвечает тем же… Некоторое время они были однокашниками, неразлучными как братья, и всё свободное время проводили вместе. Сколько было исхожено по безлюдным улицам ночной Мэниги, сколько выпито вина в честь дружества, сколько сердечных тайн поверено друг другу, сколько переспорено! Одно только и настораживало Хаймера — время от времени, особенно под хмельком, его друг говорил о себе как о форменном чудовище. В подробности не вдавался, но зол был на себя страшно. Впрочем, кто из добрых людей не чувствует своей ничтожности? Скверный человек так не сможет… Так, по крайней мере, думал наш герой.

А потом, как это часто бывает, жизнь развела молодых людей. Одному предстояло ещё учиться, а второму пришло время отправляться ко двору, где он сразу же попал в ближайшее окружение Императора. Все без исключения прочили хаймерову приятелю блистательное будущее, но взлёт его, лёгкий и стремительный, был, к сожалению, прерван безжалостной смертью всего через несколько лет. Однако этот вельможа успел посодействовать тому, чтобы именно его бывший друг занял давно пустовавшее место Императорского Первооткрывателя.

IV

Все придворные назначения утверждал лично Император Йокещ, поэтому Хаймер страшно волновался, отправляясь во дворец. Чем ближе он подходил к грузному зданию, снаружи напоминавшему ярко размалёванную груду камней, тем тяжелее становилось у него на душе. Не то чтобы он боялся отказа — протекция везде делает своё дело, но чувствовал себя как школяр перед экзаменом, когда ожидание оказывается тяжелее самого испытания. И потом, хотя он никогда не был идолопоклонником, но легендарного Правителя видел лишь несколько раз, и то издали. Молодой человек, воспитанный в лучших сударбских традициях, никогда особенно не задумывался о том, как это Император может быть бессмертным, поэтому покамест всё принимал за чистую монету. Однако, будучи по натуре прямым и честным, Хаймер не мог не содрогаться при мысли, что долгое время ему придётся общаться со льстивыми вельможами, вроде тех, что угодливо засновали вокруг, едва он перешагнул порог императорских покоев. Чего только стоил один из Секретарей Его Величества, который, раскланявшись бесчисленное количество раз и примерно столько же раз присев и подпрыгнув, "нижайше попросил любезнейшего господина Курада войти в церемониальную залу и соблаговолить подождать аудиенции"!

Увы, единственный человек, которого Хаймер надеялся и хотел здесь увидеть, так и не появился.

Внутреннее убранство дворца оказалось просто ужасающим. Оставалось только удивляться аляповатости и показной роскоши тех помещений, через которые приходилось идти. В церемониальном зале первое впечатление многократно усилилось и стало почти гнетущим. Брутальные кариатиды с ассиметричными и вульгарно раскрашенными физиономиями натужно подпирали нависающие, как осенние облака, своды. Мебель, дороговизна которой сразу бросалась в глаза, была изготовлена самыми известными мэнигскими мастерами. Однако более неудобной и нелепой конструкции кресел и другой утвари кандидат в Первооткрыватели и вообразить себе не мог…

Картину, и без того давящую, довершали гигантские настенные панно, якобы изображавшие истории славного сударбского прошлого. Мертвы они были, как и вымышленные герои древних сказаний. Хаймеру оставалось лишь пожалеть Императора и других обитателей этого пёстрого склепа.

Молодой человек ещё раз порадовался, что новая служба не потребует постоянного присутствия во дворце. Должность Императорского Первооткрывателя давала определённые привилегии и освобождала от целого ряда никому не нужных и утомительных придворных обязанностей.

Размышляя подобным образом и разглядывая кошмарное убранство зала, Хаймер не заметил, как растворились тяжеловесные двери и по-звериному тихо вошёл Йокещ.

— Приблизься, молодой Курад! — раздался вкрадчивый и напевный голос Правителя. — Мне передали твоё прошение. Утверждаю тебя в должности. Сегодня же приступай к своим обязанностям. Я буду лично курировать твою работу. Для начала императорская библиотека в твоём распоряжении. Осваивайся…

Пробормотав полагавшиеся по этикету слова благодарности, Хаймер решился осведомиться о возможности дальнейших путешествий.

— Тебя тянет в путь? Похвально! Всему своё время, а как скоро ты получишь первое задание, зависит только от тебя. Посмотрим, как ты будешь справляться со своими обязанностями. Ну а пока, — отеческим тоном добавил Государь, — поработаешь в библиотеке.

— Но, сир, не достаточно ли того, что там уже служат несколько архивариусов? Не им ли пристала такая работа? Они явно немолоды для путешествий, да и кто из них захочет надолго оставлять семьи. Я же молод, силён, родители мои умерли, жениться пока не собираюсь, опасностей не боюсь…

— А ты дерзок… — рассеянно ответил Йокещ. — Я уже сказал: всему своё время…

Пришлось Хаймеру отправляться в библиотеку разбираться с трудами предшественников, давних и не очень. И на долгое время его единственным другом и собеседником стал библиотечный потолок — самый образованный читатель в мире. Престарелые болтливые архивариусы в счёт не шли, создавая лишь трудности в работе.

Копаясь в трудах предыдущих Первооткрывателей, молодой человек был потрясён тем, что все без исключения авторы совершали свои "открытия", нагло пользуясь чужими сведениями о мире. Для него было полной загадкой, откуда брались данные для "первоисточников".

Хаймер решил пойти нетрадиционным путём и стать подлинным Первооткрывателем. С большим трудом он добился разрешения путешествовать. Несмотря на опасности и препятствия, сопутствовавшие ему повсюду, молодой человек предпочитал странствовать в одиночку, имея при себе лишь рекомендательные письма Его Величества да магический экипаж для быстрого передвижения на большие расстояния. Сначала он кружил по ближайшим областям, потом его дороги стали уходить всё дальше и дальше от Мэниги. В результате были досконально исследованы и описаны лесные просторы Кридона, бурные морские воды Стевоса, Шараком — страна безумных, горная область Ванирна — приют бродячих философов. Оставался только Дросвоскр, куда его почему-то никак не хотели отпускать.

На собственном опыте Хаймеру пришлось убедиться, что правде никто не верит, как бы убедительна она ни была. И хотя его отчёты об экспедициях были точны и обстоятельны, а составленные им карты не имели себе равных — всё учёное и просто образованное сообщество считало Первооткрывателя изрядным фантазёром, хотя и с незаурядным литературным даром. На это молодому человеку было глубоко наплевать: Император ценил его работу и исправно платил за неё, а остальное можно было пережить.

Хаймер находился в очередном путешествии, когда узнал о смерти друга, и только чудом успел на похороны. Церемония была помпезна и протяжна. Молодой человек бесслёзно стоял над погребальными носилками и понимал, что хоронит свою юность.

V

Через пару дней после этого Император призвал Первооткрывателя к себе.

Хаймер сразу обратил внимание на неуловимое изменение в красивом холёном лице Йокеща. Всё время, пока шла аудиенция, молодой человек силился понять, кого из знакомых вельмож напоминает Правитель. Впрочем, смотреть в глаза августейшей особе не позволял этикет, поэтому поневоле пришлось перевести взгляд на пуговицы императорского камзола.

— Приблизься, Первооткрыватель… — сказал Император, и Хаймер невольно отметил, что и голос его несколько изменился, потеряв былую напевность. — Благодарю за исправную службу Короне… Говорят, ты дружил с покойным Арнитом? Достойный был человек… — что-то странное звучало в тоне Йокеща. — Итак, к делу: не изменил ли ты своих намерений относительно серьёзного и дальнего путешествия?

— Нет, сир! Именно такое предприятие поможет мне отвлечься от скорбных мыслей.

— Я так и думал. Должен предупредить — эта служба может оказаться долгой и трудной.

— Вы же знаете, сир, что меня нелегко запугать. Если повелите — пущусь в любые края.

— Хорошо-хорошо… За эти годы я имел возможность убедиться, что не найду лучшей кандидатуры, чтобы по-настоящему изучить Дросвоскр. Места там неспокойные… Ты по-прежнему предпочитаешь путешествовать один?

— Да, сир! Не хочу подвергать лишним испытаниям своих спутников, да и найти кого-нибудь толкового среди мэнигских неженок довольно сложно, поэтому помощников я собираюсь сыскать среди аборигенов. К тому же ваша охранная грамота всегда была наилучшей гарантией моей безопасности, — сказал Хаймер с учтивым поклоном.

— Тебе предстоит исследовать все, что касается этой провинции. Особенно меня интересуют дюки… Слышал ты о них?

В этот момент Хаймер, как всегда, смотрел немного в сторону и поэтому не заметил, насколько недобро блеснули глаза Императора, зато услышал зазвеневший в голосе Йокеща металл. Первооткрыватель машинально вскинул взгляд — лицо собеседника было спокойным.

— Очень мало, и всё, что я знаю о них, весьма противоречиво.

— В том-то и дело… Загадочные существа… Я хотел бы знать о них более подробно: что это за народ, как живут, насколько разумны, обладают ли магическими способностями.

Хаймер, вообще-то не отличавшийся легковерием, не услышал в этих указаниях ничего подозрительного и согласился. Собираться ему было недолго, а сердце пело от ожидания предстоящих приключений. Дорога в Дросвоскр была скучна, как и любая другая, если добираешься до цели волшебным образом. Несмотря на всю важность его миссии, экипаж Хаймеру выдали хотя и исправный, но очень старый, не умевший показывать ничего более интересного, чем какой-то пыльный пейзаж с чахлыми деревьями. А раз так, чтобы не терять времени в пути, Первооткрыватель решил ещё раз проглядеть один из трудов, где хотя бы что-нибудь упоминалось о дюках.

VI

"Дюки вид имеют грозный и гордый. Росту непомерного. Телом сложены ладно и напоминают людей, голова же более похожа на звериную. Хвостов нет. Нраву они нелюдимого и несговорчивого. С людьми предпочитают не общаться…"

Дочитав эти строки, Хаймер раздражённо отбросил книгу и очередным выразительным словом помянул её автора.

Экипаж остановился в самом центре Амграманы — столицы Дросвоскра.

Проходя через оживлённую площадь, Первооткрыватель увидел дюка, судя по всему, средних лет. Хаймер, который в своих путешествиях повидал всяких диковинных живых существ (разумных и не очень), даже кудрявых биковок, бегающих по воздуху, и миролюбивых лелок, питающихся, между тем, акулами — просто онемел.

Зрелище было завораживающее: над пёстрой и шумной толпой плавно, торжественно, но стремительно двигалась породистая голова, увенчанная роскошной гривой. Дюк был на две с половиной головы выше самых рослых горожан. Он шёл, устремив взгляд поверх толпы и не обращая ни малейшего внимания на суетившихся внизу людей. Похоже, что и сам он не особо интересовал окружающих.

Теперь пребывание в Амграмане приобретало особый смысл. Но, прежде всего, необходимо было где-то обосноваться. Тут он заметил странную вывеску: "Неудавшийся гладиолус". Хаймер, уставший после нудной дороги, обрадовался и, хотя необычное название гостиницы его слегка рассмешило, решил остановиться именно здесь.

Пожилой хозяин оказался на редкость доброжелательным человеком.

— Добро пожаловать, молодой господин! — с порога закричал он Хаймеру, как старому знакомому. — Заходите, отдохните после долгой дороги! Издалека путь-то держите?

Вместо ответа молодой человек протянул хозяину императорскую бумагу.

— Что же вы стоите, господин Первооткрыватель? Комнаты у меня, правда, простоваты… — задумчиво бурчал хозяин, — что же предложить такому гостю? Вот эта, пожалуй, будет получше.

— Почтеннейший господин, меня зовут Хаймер. По роду службы мне приходится много путешествовать, так что к роскоши я не привык. Главное, чтобы крыша над головой не текла. Меня всё устраивает. Вот тебе задаток за год. Ты лучше скажи, как тебя зовут?

— Благодарствую, господин Хаймер! Располагайтесь. А когда отдохнёте, прошу отобедать! А звать меня Рёдофом.

Когда старик, которому новый постоялец явно пришёлся по душе, отправился восвояси, Хаймер спокойно оглядел свой будущий дом. Комната ему понравилась. Она и вправду была скромна, но весьма удобна и устроена так, что всё необходимое всегда находилось под рукой. Кроме того, в помещении присутствовал какой-то неуловимый запах, почему-то напомнивший путешественнику детство. Бросив в небольшую кладовку свои нехитрые пожитки, он почувствовал зверский голод и решил воспользоваться хозяйским приглашением.

Войдя в общий зал, Хаймер увидел висевший на самом почётном месте портрет дюка, неуловимо смахивавшего на того, давешнего. И едва не забыл, зачем пришёл. Он, наконец, смог внимательно рассмотреть странное лицо, одновременно похожее и на человеческое, и на лошадиное, и на волчье. Удивительнее всего, что оно не вызывало ни неприязни, ни страха, несмотря на странный раскосый разрез глаз с почти вертикальными зрачками, — слишком мудрым и печальным было их выражение.

Хозяин заметил заинтересованный взгляд гостя и подмигнул ему:

— Кушайте, господин, а попозже, когда я освобожусь, позвольте пригласить вас пропустить стаканчик-другой местного винца, а оно здесь превосходное, да посудачить о столичных новостях.

ЗНАКОМСТВО

I

Немногочисленные посетители уже разбрелись, так что у хозяина и гостя была уйма свободного времени, чтобы побеседовать. Прихватив из погреба пару бутылок вина, Рёдоф позвал Хаймера в небольшую комнатку рядом с кухней. Каморка, судя по всему, была для старика личной вотчиной, куда допускались очень немногие. Здесь было душновато, но очень уютно.

После того как они со вкусом опорожнили по стаканчику, старик первым начал разговор:

— Ну, как оно там, в Мэниге?

В ответ Хаймер чуть не охрип, пересказывая хозяину столичные байки, сплетни и казусы. Старик слушал с почти детским восторгом и даже некоторой ностальгией. Оказалось, что он никогда не бывал в Мэниге, но вырос в одном из ближайших пригородов, а потом женился на амграманской красотке и, не задумываясь, переехал на её родину. Жена давно умерла. Вместе с ним жил взрослый сын Мисмак, который сам был уже женат, растил сыновей и помогал отцу управлять гостиницей.

— Почему же ты не вернулся домой?

— Я уже привык. Да и вообще… — замявшись, кивнул он в сторону кухни, где, напевая, заканчивала уборку расторопная улыбчивая толстушка, лет на десять моложе Рёдофа, — Сын вырос, считай, местным. Суеты здесь меньше. Да и дюки рядом. С ними поспокойнее, — проговорил хозяин с какой-то затаённой нежностью. — Вот поживёте здесь у нас маленько, попривыкнете — сами увидите.

Первооткрыватель решил, что сейчас самый подходящий момент, и как бы невзначай спросил:

— Слушай, объясни ты мне, кто такие дюки? То, что про них в книжках пишут — просто бред какой-то. Да и Император их быт изучить просит…

Неожиданно старик взорвался:

— Этого только недоставало — давненько в Мэниге дюками не интересовались, — глаза его блеснули недобрым огнём. — Император, говоришь? — хозяин больше не церемонился и перешёл на "ты". — Что же… он тебе не рассказал, отчего дюки только в Дросвоскре живут?

— Н-нет… — выдавил из себя молодой человек, потрясённый и услышанным, и разительной переменой в Рёдофе, который уже не казался простоватым добряком.

Первооткрывателю показалось, что хозяин начал расти. Несколько минут он сидел. Мрачно сверкал глазами. Прихлёбывал вино. Потом уже спокойно, хотя и настороженно, спросил:

— Давно ты на службе?

— Восьмой год… — рассеянно пробормотал Хаймер.

Он не был обязан отчётом этому грозному старику, но нутром чувствовал, что от того, насколько точно и откровенно будет отвечать на вопросы, зависит всё дальнейшее пребывание в Дросвоскре.

— Первооткрыватель — должность почётная… А ты молод и, судя по всему, не так уж и знатен…

— Многие из моих предков служили при дворе.

— Не перебивай! — цыкнул Рёдоф. — Каковы бы ни были заслуги твоего рода перед Короной, без протекции ты не смог бы получить это место.

Молодой человек удивился осведомлённости собеседника, но промолчал. Спокойно дожевал кусок мяса. И только потом произнёс:

— Ты прав. Мне помогли.

— Родственник?

Хаймер помотал головой:

— Друг, — он сделал пару глотков. Потом печально прибавил. — Бывший…

— Рассорились?

— Да нет… Просто пошли разными путями. Он делал придворную карьеру, я — учился. Потом странствовал. А недавно он умер…

— Понятно… — тон хозяина стал вполне миролюбивым. Старик подлил обоим вина и сменил тему. — Где ты успел побывать за эти годы?

— Практически весь Сударб облазал. Только вот здесь впервые.

— А кому посылал отчёты?

— Лично Его Бессмертному Величеству.

— И сейчас тоже?

Хаймер кивнул.

— Скажи-ка… — Рёдоф что-то обдумывал. — Раньше… Ну, в других путешествиях ты выполнял подобные задания?

— Да нет… В основном, природу изучал, карты составлял, обряды описывал, — неохотно ответил молодой человек, раздосадованный собственной несообразительностью. — Я и на этот раз был уверен, что Государя дюки интересуют из чистого любопытства. Всё-таки существа почти мифические. Да и потом… — он нерешительно замолчал.

— Да? — с искренним участием спросил Рёдоф.

— Видишь ли… Я привык к тому, что официальное назначение — это всего лишь скучная церемония. К тому же, если честно, мысли мои были заняты совсем иным. Не знаю, насколько я был дорог своему благодетелю, но для меня его смерть стала невосполнимой потерей. Несмотря на то, что последние лет пять мы почти не общались… Я никак не мог поверить, — он сделал несколько судорожных глотков и вздрогнул от внезапной догадки. — Представляешь… мне даже Йокещ показался похожим на Арнита. Не лицом, а скорее повадкой. Да и слова он последний раз выговаривал на кридонский манер. Конечно, мне примерещилось… — поспешно добавил он, заметив, как насторожился старик.

— Вот как… Арнит из Кридона… — неопределённым тоном пробурчал тот.

— Да. А что? — удивился Хаймер.

— Пока не знаю… Он когда-нибудь рассказывал о себе?

— Очень мало. Он не любил откровенничать. Я — задавать вопросы…

Ещё некоторое время прошло в полном молчании. Наконец Рёдоф шумно выдохнул и вынес свой вердикт:

— На шпиона ты явно не похож. Подставляют тебя, парень, так-то! Ладно, послушай, что расскажу. Надеюсь, что дюкам не повредит в любом случае. Это, конечно, даже не легенда, а так — байка, но в неё в наших краях все верят. Ты уж сам разбирайся, что здесь правда, а что вымысел…

II

Давным-давно один Художник увидел гладиолус невероятной красоты и решил его нарисовать. Но карандаш, обычно послушно танцевавший по бумаге, на этот раз отказывался повиноваться хозяину и никак не желал повторять вычурные лепестки. Мастер оказался человеком весёлым, поэтому не сильно огорчился и просто шутки ради пририсовал к своему неудачному детищу удлинённые глаза, нос, гриву. На бумаге появилась весьма загадочная физиономия, немало позабавившая своего случайного создателя. Ещё больше понравился "портрет неизвестного" Одинокому Волшебнику, тому самому, который как кот ходит сам по себе, внезапно и чуть ли не одновременно появляясь то в одном, то в другом конце Империи. Поговаривают даже, что этот чудак шатается и по другим мирам и коллекционирует всякие занятные магические казусы, весьма оживляющие серые будни. И вот этот-то Волшебник, приятельствовавший с Художником, уговорил своего друга подарить рисунок, затем принёс его в Сударб, что-то такое сделал с изображением. Оно ожило и превратилось в дюка.

— Вроде того, чей уже самый обычный портрет ты видел у меня на стене. Отдельная история была с жёнами дюков. И Художник, и Одинокий Волшебник в один голос твердят о своей непричастности к их созданию. Так что откуда взялись дюксы, точно сказать невозможно. Женщины есть женщины! — хохотнул Рёдоф и продолжил свой рассказ. — Говорят, что именно так появились дюки, и, похоже, они сами в это верят; во всяком случае, своим гербом, талисманом или чем-то вроде того они считают именно гладиолусы.

— Интересно, не потому ли в Сударбе появился запрет на выращивание гладиолусов? — пробормотал Хаймер, которому с каждым глотком всё больше и больше не нравилась его миссия. — Знаешь, Рёдоф, я с детства люблю эти цветы. Несколько совершенно роскошных мои родители прятали от чужих глаз. Меня это удивляло и пугало, потому что в Мэниге принято гордиться своими садами и показывать их самым почётным гостям. Говорят, что ко всем, разводившим гладиолусы, приходили и очень настоятельно просили убрать "это безобразие". Родители в какой-то момент сдались… да, видно, не помогло это им…

— Это что! — старик, казалось, не расслышал последней фразы. — Вот в годы моей молодости был в Мэниге один Садовник, который, несмотря на запреты, посадил гладиолусы, и всё тут! И где бы ты думал? — на самом видном месте, недалеко от дворцового сада Его Императорского Величества. То-то шуму было, когда они зацвели: набежала тайная стража, одни цветы с корнем рвут, другие по Мэниге мечутся. Злодея, значит, ищут.

— И что — сыскали?

— Куда там! Как сквозь землю провалился. А четыре цветка они всё-таки не нашли. Те, которые прямо в императорском саду были посажены, да волшебством спрятаны…

— Да ты-то откуда знаешь? Сам, что ли, сажал? Ты же и в столице-то никогда не бывал, — расхохотался Хаймер, но тут же осёкся, взглянув на лицо старика, снова ставшее гордым и грозным.

— Да знаю уж… — буркнул Рёдоф мрачно. Помолчав, он добавил обычным добродушным тоном: — Встреваешь тут, сбиваешь… Слушай лучше, что было дальше.

Несмотря на то, что Сударбские Правители всегда были миролюбивы, но и они почувствовали угрозу своей власти, поскольку дюки обладали врождённым чувством справедливости. Один из Императоров не на шутку испугался, что его могут запросто сместить за ненадобностью. Тогда он под благовидным предлогом уговорил длиннолицых перебраться в Дросвоскр, где в то время совершенно распоясались бунтари да разбойники. После появления дюков в Амграмане, беспорядки прекратились как бы сами собой. А в столице предпочли забыть о волшебном народе, когда-то прошедшем по сударбским просторам и затерявшемся на окраинах великой Империи.

Однако то, что казалось обузой в относительной близости от столицы и Государя, стало находкой для горных окраин. Бывшая разбойничья вольница теперь стала одной из самых спокойных и благонадёжных провинций. Так что трусость Сударбских Правителей легко сошла за мудрость и дальновидность.

Так вот и начали дюки присматривать за Дросвоскром, избавив Наместников от необходимости таскаться из столицы в такую даль…

III

Наутро, несмотря на путевую усталость и ночь, проведённую почти без сна, Хаймер по многолетней привычке проснулся сразу после восхода. Рёдоф тоже, как видно, был ранней птицей и, встав ещё раньше своего постояльца, вовсю хлопотал на кухне, что-то не то ворча, не то напевая себе под нос. Незаметно проскользнув мимо, Первооткрыватель пошёл прогуляться по городу.

Ему было о чём поразмыслить. Проще всего было бы не поверить ни одному слову гостеприимного хозяина, сочтя всё рассказанное им лишь за болтовню подвыпившего старика. Но Рёдоф был вполне искренен, когда говорил о неких коварных намерениях Правителя. Хаймер терпеть не мог, когда его держат за дурака. Несмотря на природное спокойствие и сдержанность придворного, он не мог опомниться от оскорбления. Император посмел его использовать, как дешёвого шпиона! Какое-то чувство подсказывало Первооткрывателю, что новый знакомец ничуть не преувеличивает.

"Хорошо же! Йокещ хочет знать о дюках всё? Он будет знать всё, что я ему расскажу!"

Несмотря на то, что даже ранним утром Амграмана была суетлива и шумна, путешественник отметил для себя, насколько изящные линии этого многоголосого города отличаются от тяжеловесных колоссов Мэниги. Все здания были выдержаны в едином ритме, наподобие стихов в песне — однообразно, но не монотонно.

Времени у Хаймера было полно, и он шёл, неторопливо разглядывая занятные скульптуры, украшавшие почти все городские фасады. Его не оставляло впечатление, что, несмотря на более жаркий климат, в Амграмане намного легче дышится. И вдруг он понял, что создавало это впечатление: окна… Да-да, повсюду были распахнуты окна, а во многих домах и двери. В чопорной, застёгнутой на все пуговицы Мэниге, с подозрением смотревшей на окружающий мир, такое было невозможно, да и небезопасно. Даже знаменитые на весь Сударб столичные сады скрывались за глухими каменными заборами. Здесь же зелень и цветы, да не просто цветы — роскошные гладиолусы, неизвестно как выращенные весной, выглядывали отовсюду. Местные жители не сильно уважали условности, а главное — они не боялись! Из открытых окон неслись разговоры, песни, перебранки, хохот… Вся городская жизнь была на виду. Значит, и здесь Рёдоф не ошибался — с дюками действительно спокойнее.

В одном из окон Хаймер заметил девушку с дымчатыми волосами, примерно того же цвета глазами, точёным личиком и изящной фигуркой. Юная особа, вероятно, могла показаться самим очарованием, если бы не жеманная скромность, более приставшая мэнигским дворяночкам и совсем не вязавшаяся с вольной душой Амграманы. И всё-таки молодой человек долго не мог отвести от неё глаз. Прелестная незнакомка, заметив заинтересованный взгляд, томно потупилась и неспешно отошла от окна, оставив нашего героя в некотором замешательстве.

Впрочем, этот незначительный эпизод вскоре начисто вылетел из головы Хаймера, поскольку Первооткрыватель вышел на ту же самую улицу, где вчера встретил дюка.

IV

Совпадение это было или нет, но спустя какое-то время он действительно заметил уже знакомую роскошную гриву и благородное лицо. Дюк скоро, хотя и не спеша, направлялся к одним из городских ворот, ведших в долину.

"Интересно, а нельзя ли мне пойти за ним?" Не успел Хаймер так подумать, как тотчас же где-то в мыслях услышал:

— Тебе можно. Идём!

Молодой человек слегка опешил и решил, что после вчерашних возлияний у него разыгралось воображение. Однако длиннолицый гигант действительно несколько замедлил шаги и снова, так же не произнося ни слова, спросил:

— Так что же? Или ты передумал, Хаймер Курад?

Первооткрыватель не нашёл ничего лучшего, чем ответить вопросом на вопрос:

— Мы разве знакомы?

На этот раз дюк не удостоил его ответом, однако пошёл ровно с такой скоростью, чтобы его спутник не отставал.

Поначалу Хаймер ещё пытался любоваться Амграманой. Мимо ходили мастеровые и торговцы, чинно шествовали вельможи, носились дети. В какой-то момент мимо него, едва не зацепив, пронесли паланкин, в котором, сидела уже знакомая красавица. Или это только показалось?

Выйдя за пределы города через узкую, но очень высокую арку, Хаймер и его загадочный провожатый резко окунулись в прохладу, тишину и покой просторной долины, тянувшейся к тёмным горам, шедшим вдоль всего горизонта. Путь оказался неблизким. Молодой человек изрядно утомился и еле поспевал за своим спутником, который, казалось, не знал устали и шагал всё так же легко, размеренно и вроде не замечал, что Хаймер исподволь его рассматривает. Дюк действительно был невероятно колоритен: немыслимый рост, благородная осанка, поразительно гармоничное телосложение, аристократичная повадка, а главное, печальный, но властный взгляд загадочных удлинённых глаз.

За всю дорогу путники не произнесли ни слова, и лишь однажды дюк искоса посмотрел на Первооткрывателя, совсем запыхавшегося, но всё ещё пытавшегося не отстать, и, по-прежнему молча, протянул ему фляжку. Хлебнув из неё кисловатой, но удивительно ароматной жидкости, Хаймер моментально ожил и даже прибавил ходу.

V

Чем ближе они приближались к месту назначения, тем меньше горы походили сами на себя и всё больше приобретали сходство с огромным замком. Здание плавно перетекало в скалы и выступало из них, создавая причудливый и фантастический пейзаж. Подойдя почти вплотную к стене, дюк сделал неуловимый пасс рукой, открывая проём, вполне достаточный для того, чтобы там могли свободно разминуться двое. Проходя внутрь, хозяин дома слегка обернулся, что, очевидно, означало гостеприимное приглашение войти. Не без трепета Хаймер перешагнул порог удивительного жилища.

Миновав просторную прихожую и небольшой коридор, они попали в громадный зал, служивший, по всей видимости, гостиной. Молодой человек внимательно разглядывал роскошное, но сдержанное убранство и прекрасную удобную мебель. В помещении находилось несколько дюков, то ли занимавшихся каким-то рукоделием, то ли игравших в неизвестную ему игру. Одевались они старомодно, как на древних полотнах. Дамы носили платья из струящихся золотистых тканей. Мужчины предпочитали тёмные одежды. Увидел он и медальоны в виде пятиконечного щита с изображением гладиолусов, которые как живые светились потаённым внутренним светом.

Вроде бы никто не обратил внимания на вошедших, но, несмотря на то, что молчание так и не было прервано, буквально через несколько минут молодой человек был знаком уже со всеми. Дюка, приведшего его в гости, звали Окт. Были там также дюки Евл и Ырсь — братья хозяина дома, Сбар, Рьох и Превь — его друзья, а так же дюксы: Никуца, Ырвда, Данотра и Харомоса — их жёны. Превь был ещё слишком молод, чтобы думать о семейной жизни, а самый старший — Рьох — и вовсе оказался завзятым холостяком. Хаймер усмехнулся, поняв, что, оказывается, существует не только безмолвная речь, но и такое же беззвучное ворчание:

— Приводит тут кого ни попадя, а потом греха не оберешься! — возмущался старый дюк, обращаясь предположительно к Окту, возглавлявшему клан.

Вскоре Первооткрыватель убедился, что дюки предпочитают общаться при помощи безмолвного наречия, недоступного большинству людей. Хаймер оказался счастливым исключением. Его догадка полностью подтвердилась, когда всё так же, не произнося ни единого звука, хозяева пригласили гостя к столу. Блюда, появлявшиеся как по волшебству, были необычны, вкусны, изысканны, но не вычурны, так же как и вино.

Незаметно Хаймер перестал смущаться и почувствовал такой покой, какого не ощущал с детства. В замке царила атмосфера неподдельного дружества и доброжелательности, знакомая ему лишь по легендам да детским сказкам. Хозяева не задавали гостю не только лишних, но и вообще никаких вопросов. Наверное, именно поэтому он сам рассказал о себе всё, включая то, зачем приехал в Дросвоскр. Молодой человек почему-то знал, что его поймут и не осудят. Так и вышло, правда, Рьох продолжал ворчать, но, судя по всему, это было обычным его состоянием.

На протяжении всего ужина Императорский Первооткрыватель никак не мог отделаться от ощущения, что его здесь ждали. Но об этом дюки предпочитали не говорить даже на безмолвном наречии. А упоминание о тёплом ночном разговоре в каморке Рёдофа оказалось лучше любого рекомендательного письма и стёрло последние следы взаимного отчуждения. В конце концов, Окт взял Хаймера под своё покровительство.

Постепенно усталость взяла своё. Молодой человек начал задрёмывать прямо в кресле и очнулся только от удивительных протяжных и гортанных звуков — дюки пели. Звучал лишь мотив, но в нём странным образом слышалась вся их история. Смысл, не спрятанный за словами, воспринимался весь и целиком.

Так закончился второй день Первооткрывателя в Дросвоскре. Ночь обещала покой и светлые сны.

Засыпая, Хаймер улыбался — мир дюков его принял.

БРАТ МРЕНД

I

Художник Мренд одиноко жил в маленьком домике на окраине громадного безумного города Шаракома, известного повальным пристрастием его жителей к продолжительным пешим путешествиям… Семьи у Мренда не было, друзей особых он не имел, но за талант и добросердечие к людям и животным получил прозвище брат, отчего-то считавшееся в провинции едва ли не самым почётным. Периодически Художник на некоторое время куда-то исчезал, потом так же неожиданно возвращался. По городу ходили слухи, что его призывают исполнять какие-то придворные заказы. Но мало ли что болтают досужие умники! Они же, например, утверждали, что Художник в своё время нарисовал каких-то глюков, которые потом ожили и поголовно сбежали в Стевос к морю. Другие поправляли, что не глюков, а дюков. И те, мол, никуда не сбегали, а просто достали всякими волшебными штуками Императора и тот, разозлившись, сослал их в Дросвоскр, где они и канули.

"Туда и дорога! — соглашались абсолютно все. — Нечего тут, понимаешь!.."

II

Уже несколько дней Художника мучили дурные предчувствия. Так всегда случалось, когда ему приходилось собираться в Мэнигу на Церемонию Написания Императорского Портрета. Вообще-то процедура эта не отнимала большого количества времени и сил. Йокещ был приветлив и приятен в обращении. Рисовать его правильное располагающее к себе лицо было легко — надо было только прибавить немножко мужественности и убрать манерности. Более того, почётная придворная обязанность сулила довольно приличное вознаграждение. Однако, несмотря на все плюсы, брат Мренд не любил этих визитов.

Настроение на ближайшие дни было изрядно испорчено. Отвертеться, сославшись на дурное самочувствие или плохие дороги, в такой, как Сударб, даже и думать не приходилось.

"И вылечат, и доставят!" — вздыхал бедолага.

Пришлось смириться, прихватить папку с эскизами, инструменты и отправиться в путь.

Дорога предстояла неблизкая, и времени подумать было более чем достаточно. Вообще-то Художник давным-давно собирался попросту удрать в какой-нибудь другой мир, где и время течёт медленнее, и никаких придворных обязанностей не существует, но здесь он был повязан по рукам и ногам.

В своей несвободе Мренд мог винить только себя. Однажды, обмолвившись в относительно незнакомой компании о своей причастности к появлению в Сударбе дюков, он попал под пристальное внимание Конвентуса. Спустя очень короткое время к нему пришли именем и по приказу Государя и объяснили, что, несмотря на все трюки со справедливостью, дюки являются лишь порождением его фантазии и нехитрой магии. А поскольку рисовать и колдовать в Сударбе умеют не только он и Одинокий Волшебник, то их творения можно и подправить, и попросту уничтожить. Пришлось заключить сделку. Став единственным гарантом свободы, а может быть, и самого существования дюков, он вынужден был из года в год исполнять свою нехитрую службу.

III

От нечего делать, Художник стал просматривать папку с эскизами, с которой никогда не расставался. Таскать-то с собой он её таскал, а вот попристальнее изучить как-то не удосуживался. Он рассеянно перелистывал наброски к императорским портретам, подмечая странную закономерность: одни — писались непосредственно с натуры, изображая монарха отдыхающим от забот о благе государства. На них Правитель позировал то в бальных одеждах, то в охотничьем костюме, то с турнирным оружием, то с книгой, а то и просто с кубком вина. Таких зарисовок было гораздо больше, и они, собственно говоря, ничего особенного собой не представляли. Но существовало несколько набросков, стоявших особняком: во-первых, это были парадные портреты, символизирующие незыблемость власти. А во-вторых, в тех случаях, когда Художник работал над ними, позировал ему не сам Император, а кто-нибудь из его приближённых. В результате получалось изображение, неуловимо похожее на вельможу, служившего моделью. Мренд вспомнил, что каждый раз такой портрет уносили к Императору, чтобы тот мог оценить его достоинства. Вскоре Государь сам выходил лично поблагодарить блистательного мастера за труд.

Тут что-то не стыковалось: ко двору его пригласили относительно недавно, а в папке лежали эскизы сто- и даже более летней давности, но написанные его рукой. Второе обстоятельство было не менее загадочно. По его подсчётам, портретов должно было быть около тридцати, однако в папке их оказалось по числу лет правления Его Бессмертного Величества.

"Занятно… Как заключал сделку с Конвентусом, помню. Как рисовал — тоже. Меня ещё удивляло, зачем Императору нужны сразу несколько портретов. Или это только кажется? Почему-то все детали из памяти постирались. Я вообще не помню ничего, кроме того как работал. Что странно… — Мренд стал внимательно вглядываться в каждый эскиз. — Похоже так: я писал сначала портрет вельможи, придавая ему сходство с Йокещем. Потом костюмную серию. Снова та же последовательность. И опять то же самое. Выходит, я рисовал момент смены Императора, создавая иллюзию его бессмертия… Лишние портреты ребята из Конвентуса, по-видимому, уничтожали. А они неплохо, устроились: заказывали кучу полотен, а платили мне лишь за одно. Странно, что я только сегодня об этом вспомнил… Да и доказать тут ничего не возможно…"

Больше в папке ничего странного не было — так… зарисовки сценок, пейзажи, портреты дюков, да ещё эскиз их оберега. Одинокий Волшебник Кинранст зачем-то наложил на эти листы особые защитные чары, делавшие их недоступными ни для кого кроме автора.

IV

Художник припомнил, как впервые показал свою шалость другу. Тот пришёл от рисунка в полный восторг.

— Вот оно! Это же настоящий дюк! — возбуждённо жестикулируя, кричал он, бегая из угла в угол тесной мастерской и постоянно что-нибудь задевая полой своей мантии.

— Сам название придумал? — удивлённо вскинул брови Мренд, сосредоточенно очинивая карандаш.

Кинранст только плечами пожал. Потом его снова прорвало:

— Ты только посмотри — это же воплощение истинной справедливости! Дюки будут использовать свою силу только во благо. Так пусть же все, кто даже случайно пройдут мимо любого из них, становятся разумнее, чище, добрее, в конце концов! Ну, хоть на столечко!

— Ну что ты разбушевался? — вклинился Художник. — Существо получилось в высшей степени занятное. Но как это поможет навести порядок в стране? И потом, почему ты назвал его именно дюком?

— Откуда я знаю? — вспылил друг. — Слово нравится! А порядок мы наведём вот как… Впрочем, позже тебе расскажу. Подари мне этот рисунок, а? И нарисуй-ка других, чтобы одиноко нашему дюку не было. Да, им ещё нужен будет оберег, который защитит от любой магической напасти.

Тогда Мренд даже и представить себе не мог, что Одинокий Волшебник действительно материализует его шутливый набросок. Интуиция не подвела мага — попав в реальную жизнь, дюки оказались существами гармоничными и властными, правда несколько более упрямыми, чем хотелось их авторам. Они не ведали жестокости, хотя и добренькими тоже не были. Просто в их присутствии те, кто тянулись к чужому добру, почему-то забывали о своих намерениях. Ревнивцы прощали своих ни в чём не повинных жён. Убийцы бросали ножи и шли с несостоявшимися жертвами в ближайший кабак. Грабители возвращали награбленное, да ещё и от себя добавляли. Вороватых голодных мальчишек жители Мэниги стали кормить и пристраивать к ремёслам.

Это не могло не радовать Государя. Но когда вельможи перестали казнокрадствовать и подсиживать друг друга, да ещё и правду говорить научились, он испугался не на шутку, да и подлинное могущество дюков вызывало нешуточную ревность. Он вознамерился во что бы то ни стало извести странных существ и пустился на хитрость, решив сформировать из них нечто вроде карательных отрядов и отправить в постоянно бунтовавший Дросвоскр. Гениальность расчёта заключалась в том, что или длинномордых перебьют местные разбойники, или каратели уничтожат смутьянов, а потом их, ослабевших, будет легко приструнить. Однако Император, неплохо владевший магией предвидения, на этот раз ошибся. Дюки пришли в Дросвоскр, и разбойникам ничего не осталось, кроме как вернуться домой и зажить мирной обывательской жизнью. Вот так. И никаких не было пыток, казней и других милых безделушек, обычно являющихся непременными атрибутами подавлениях смут. Правитель не сразу понял, что происходит, но, в конце концов, его главным делом была забота о благе подданных, не правда ли? Поэтому совершенно явственное фиаско было преподнесено, как славный триумф.

Очнувшись от воспоминаний, брат Мренд увидел, что экипаж подъезжает к императорской резиденции, и, ушедшие было предчувствия, вернулись вновь.

Художник шёл по бесконечным залам дворца, по-новому рассматривая его убранство и очень внимательно вглядываясь в лица придворных. Он шёл рисовать портрет Императора, пока даже не догадываясь, каким оружием владеет…

V

Двери распахнулись, и вошёл какой-то человек. Походка его была совсем непохожа на мерную торжественную поступь Правителя.

"Так я и думал — очередная смена караула", — грустно усмехнулся Мренд.

Лицо казалось знакомым, но кому оно принадлежит, Художник никак не мог вспомнить. Наконец, его осенило: перед ним стоял Арнит — молодой сановник, бывший, несмотря на свой несолидный возраст, Наместником Кридона. Этому вельможе Мренд был когда-то представлен, и они показались друг другу людьми в высшей степени симпатичными.

— Император нынче весьма занят, — медленно произнёс Арнит, не выказав ни малейшего желания возобновлять знакомство. — Не соблаговолит ли любезнейший Мастер начать работу без него?

"А то у меня есть выбор!" — вертелось у Художника на языке.

Однако вслух любезнейший ответил лишь:

— Не соблаговолит ли в таком случае Ваше Величество расположиться в этом кресле?

Вообще-то к Наместникам полагалось обращаться по-другому, и Мренд оговорился, но ведь случайностей, как известно, не бывает… Такая ошибка могла дорого стоить, однако господин Арнит то ли не расслышал крамольную фразу, то ли решил придавать ей особого значения. Он величественно, словно действительно вошёл в образ Императора, воссел в предложенное кресло и замер, как статуя.

VI

Беглая кисть покорно сновала по холсту, бездушно воплощая образ нового Императора. Теперь брат Мренд был в этом уже совершенно уверен.

"Молод уж больно!" — пронеслось в голове у Художника.

Разговаривать его величественный натурщик не пожелал и начал задрёмывать, точнее, впал в некое подобие транса.

Общие контуры… Абрис лица… Тёмные волосы…

Что же всё-таки изменило Арнита настолько, что Художник не сразу смог его узнать?

Парадный камзол… Регалии… Туфли с пряжками…

В своё время Наместник Кридона весьма занимал Художника. Было в этом, в общем-то, привлекательном человеке некое противоречие то ли между робостью и решительностью, то ли между светской скромностью и властолюбием. Лица других вельмож, вероятно, выражали то же самое, но у Арнита, каким его знал Мренд, в глазах ещё сохранился слабый отсвет чего-то задорного и детского.

Кружева… Белая, нежная почти как у женщины кожа… Нервические пальцы, по- птичьи уцепившиеся за подлокотник… Родовой перстень… Ухоженные, длинные, ногти…

Брат Мренд вспомнил, каким хрупким и невзрачным казался ему Арнит в предыдущие разы. Сейчас же перед Художником сидел утончённый и умный человек

Полуоборот головы… Воротник… Снова кружева… Статная фигура…

Тот Арнит, которого знал Мренд, всегда несколько сутулился, теперь же он держался так, будто уже несёт на голове венец.

Высокий лоб… Тонкие черты лица… Длинный нос, как и требуют каноны красоты — с едва заметной горбинкой… Тёмные жёсткие и бесстрастные глаза…

Вероятно, Художник сильно увлёкся, поскольку вместо дежурного парадного портрета отсутствующего Императора давно писал лицо Арнита…

Благожелательная улыбка… Точнее, её тень на тонких, плотно сжатых губах…

"И как я раньше не замечал, что Арнит удивительно похож на Йокеща? — удивился Художник. — Или становится похожим?.."

Действительно, чем больше лицо на холсте приобретало сходство с лицом Наместника Кридона, тем больше его прототип становился похож на Императора.

Внимательный изучающий взгляд мудреца, готового разделить твои невзгоды и тревоги и искренне желающего скорейшего их разрешения…

И вдруг перед глазами Художника встало явственное видение:

Высохший умирающий старик, лицом лишь отдалённо напоминавший Его Императорское Величество, попытался приподняться на постели и позвать на помощь. Однако никто не шёл. Да и некому было. Те немногие, кто могли или хотя бы облегчить страдания, сами были мертвы. Старик всё-таки сполз с кровати и, рухнув на полпути к двери, застыл окончательно. На полу лежал двойник Арнита…

"Начинается отсчёт новой эпохи", — подумал Мренд.

Он по-прежнему продолжал работу, одновременно пытаясь осознать происходящее и решить, как вести себя дальше. По счастью, ещё с детства он научился настолько скрывать свои чувства, что всегда выглядел несколько отрешённым.

Снова глаза… Едва заметный отсвет детского задора и юношеской наивности, гаснущий уже навсегда… Ожидание близкого триумфа…

"Теперь он приберёт всю власть к рукам. На кого же он будет опираться? Выходит, Арнит сам из волшебников. Тогда как ему удалось заморочить Конвентус — так, что никто, похоже, и не пробовал даже защититься? Раз этот, — ему было неприятно называть узурпатора по имени, — смог расчистить себе дорогу, значит, не хочет быть куклой ни в чьих руках. Не будет больше Вечного Императора — рано или поздно он найдёт возможность узаконить правление под своим именем. А меня, значит, за дурака держит… Ну, это мы ещё посмотрим, кто глупее!"

Нельзя сказать, что Художник был злопамятен, но обидчив точно. Заниматься мелкими пакостями и крупными злодеяниями ему претило. Зато рисовать своих обидчиков как следует он научился давно.

В памяти снова и снова вставал образ умирающего Йокеща.

Вот и решение — Арнит сейчас настолько самоуверен, что едва ли обратит внимание на едва заметную маску смерти на своём портрете.

Чуть менее статная фигура… более серый оттенок матовой кожи… более бледные губы… более тусклая сталь глаз… Ещё один слой, чтобы скрыть главный секрет картины… Побольше помпезности, лести и глянца — отводом глаз владеешь не только ты, голубчик…

— На сегодня довольно…Я смертельно устал… — с явным усилием сказал будущий Император. — Не соблаговолит ли любезнейший Мастер продолжить завтра?

— Как пожелает Ваше… почтенный господин! — излишне подобострастно поклонился Мренд, снова едва себя не выдав.

VII

Едва Художник успел запереть за собой дверь отведённой ему комнаты, из дальнего и почти не освещаемого угла раздался настороженный громкий шёпот, который, без сомнения, мог принадлежать только Кинрансту:

— Пожалуйста, потише! — шумно отдыхиваясь, заявил он вместо приветствия. — Никто не должен знать, что я здесь! У нас мало времени! Похоже, здесь затевается нечто! Хотел бы я только знать, что и насколько мерзким оно окажется…

— Не мешало бы одному моему знакомому научиться не пугать своих уже не юных приятелей. Уж коли тебе приспичило появляться столь эффектным образом, то не дурно было бы для начала поздороваться! — с напускной брюзгливостью отчитал друга брат Мренд и добавил: — Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть! Больше, чем всегда. Хотя некоторые слоняющиеся через времена бездельники могли бы предупредить о том, какую роль мне приходится играть в этом дурацком спектакле. Ну да дело прошлое — сам уже начал вникать. Здесь и вправду творится что-то невообразимое…

Художник начал рассказывать о своих наблюдениях и подозрениях. Волшебник слушал предельно внимательно и даже не носился из угла в угол. Похоже, Мренд подтверждал его худшие опасения. Дело было не в том, что сменяется Император — пугающе выглядело то, как он добился короны. Кинранст всё больше мрачнел:

— Всё сходится, — отрывисто констатировал он. — Я давно подозревал, что Конвентус кончит чем-либо подобным. Идиотская была идея создать бессмертное пугало. Внешность внешностью, но люди-то разные.

— Меня удивляет другое — Арнит, судя по всему, сам из волшебников. Так. А ты вроде бы говорил, что ни один чародей мимо Конвентуса не проскакивал.

Действительно, Конвентус с давних пор жёстко контролировал деятельность всех магов Сударба. Для этого были организованы так называемые Квадры, прозванные в народе Развесёлыми Четвёрками. Действовали они именем и по приказу Императора, а подчинялись только Магическому Совету. Едва где-нибудь, хотя бы и в отдалённых селениях проходил слух, что появился юноша с особыми способностями — его мигом доставляли в Конвентус и проверяли. Если подтверждалось, что это действительно волшебник, бедолагой занимались вплотную, поначалу только обучая различным тонкостям магического искусства. Кроме того, всем ученикам без разбора сулили власть и силу, богатство и славу, искушали возможностью изменить мир:

— Здесь ты будешь всесильным, только стань одним из нас! — говорили прозелиту.

Многие соглашались… Тех, кто отказывался, понимая настоящую суть Конвентуса, "отпускали с миром". Неофитам же внушали, что эти волшебники — просто заговорщики и бунтовщики. Рано или поздно новенькие ломались и опаивали несогласных особым зельем, которое отбирало у тех знания и силы и делало бывших волшебников простыми, довольными жизнью обывателями, владеющими лишь простейшей магией, которая, несомненно, помогает в ведении хозяйства, но не может причинить серьёзного вреда ни окружающим, ни устоям государства. Что касается волшебниц, то искони считалось, что в Сударбе их нет, а на самом деле, как только в какой-нибудь девочке или юной даме просыпались соответственные способности, к ней незамедлительно являлась Квадра с отбирающим зельем. Из таких исправленных волшебниц получались идеальные глуповатые, но на редкость хозяйственные жёны.

Когда неугодный волшебник был нейтрализован, члены Конвентуса с постными лицами объясняли исполнителю приговора, что, собственно, имелось в виду не то:

— Ну что ж, у всех бывают ошибки. Отобранного, конечно, не вернуть, но об этом никто и никогда не узнает, если имярек в дальнейшем будет делать только то, о чём его попросят премудрые наставники.

Чаще всего имярек соглашался, не желая разделить участь собственных жертв. Вскоре бывший неофит, а теперь полноправный член Конвентуса совершенно забывал о собственных злодеяниях и находил полнейшее утешение в своём высоком положении и причастности к тайне.

До недавнего времени считалось, что такой судьбы удалось избежать только Одинокому Волшебнику, да и то в незапамятные времена. Теперь вот выходило, что и Арниту тоже. Значит, ещё невесть сколько магов скрывается в самых разных уголках Сударба. Оставалось надеяться, что Арнит не думает о том же. И брат Мренд, и Кинранст понимали, что для того, чтобы сначала перехитрить Конвентус, а потом и вовсе его извести, необходимы выдающиеся способности и умения. Похоже, у них появился серьёзный соперник.

— Что же мы можем противопоставить? — задумался Художник. — Нас маловато…

— Ну-у, как сказать, — парировал Волшебник — Ты, да я, да Садовник с сыном, ещё кто-нибудь найдётся. Потом, в Дросвоскре скрывается несколько волшебниц, а женская магия — она и есть женская магия…

— Всё равно не сладим…

— А дюки на что? Они-то точно на нашей стороне будут… Слушай, что это такое? — вдруг не к месту спросил Кинранст, вертя в руках потрёпанную шляпу друга.

— Так-то оно так, но похоже, что помощь скоро потребуется не столько от них, сколько им. Правда, я кое-что тоже предпринял, — и брат Мренд поведал своему другу о некоторых коррективах, внесённых в императорский портрет. — И оставь ты в покое шляпу! Другой у меня покуда не предвидится…

— Можешь, если хочешь, — отсмеявшись, Кинранст всё-таки начал импульсивно бегать из угла в угол, по традиции сшибая полой мантии всякую мелочь и не удосуживаясь её поднять. — И потом, Арнит скоро привыкнет к безнаказанности. А если мы будем действовать на шаг быстрее его — всё получится. Уж поверь горе-пророку. Ладно, кроме шуток, сделаем так: ты следи за тем, как будут развиваться события здесь. А я смотаюсь в Дросвоскр. — с этим Одинокий Волшебник исчез так же незаметно, как и появился.

— Да, чуть не забыл, у меня для тебя тут подарочек. Пригодится, — Кинранст опять возник из ниоткуда и положил перед другом новёхонькую дорогую шляпу. — Носи, да смотри не потеряй. Вещь полезная во всех отношениях… Уж память-то тебе сохранит.

И прежде чем Мренд успел что-либо сообразить, Волшебник исчез окончательно, так же как и старый головной убор Художника.

Шляпа действительно была хороша, вполне шла брату Мренду и, казалось, проясняла мысли…

Назавтра случилось событие, к которому больше всех при дворе был, наверное, готов Мастер Придворного Портрета. Рано утром в его комнату, расшаркиваясь и кланяясь, вошёл очередной вертлявый вельможа и с величайшим прискорбием сообщил, что работа над Императорским Портретом откладывается на несколько дней по случаю траура, поскольку сегодня ночью скоропостижно скончался бедный господин Арнит.

— Ах, как жалко! — заученно причитал царедворец. — Совсем ещё молодой! Но он всегда был слаб здоровьем. Его Бессмертное Величество Йокещ просит любезнейшего брата Мренда присутствовать на похоронах.

Художнику стоило величайших усилий не расхохотаться вельможному горевестнику в лицо. Пришлось откраивать официозно-скорбную мину и собираться на похороны.

VIII

Сударбская столица расположена на скалистых берегах Песонельта — невероятно широкой, но неглубокой реки. В древние времена здесь существовало несколько небольших поселений, но со временем Мэнига поглотила их, образовав самый большой город Сударба. Если спуститься по реке немного ниже города, то почти на самой её середине лежит большой остров, на котором находится мэнигское кладбище. Место это выбрано не случайно — оттуда видны восход и закат, а значит, покойные никогда не пропустят Корабля, который, по сударбским поверьям, за ними присылают раз в двадцать три года Творящие и Хранящие, чтобы увезти в Дальний Мир. Да и в ожидании Плаванья умершие не должны тосковать. Поэтому места для кладбищ всегда ищут самые живописные. Хоронят сударбцев в небольших склепах, формой своей напоминающих игрушечные кораблики. А для того, чтобы команда не пропустила ни одного из будущих пассажиров, на могилы вешаются небольшие колокольчики, которые звенят при каждом дуновении ветра. Верно ли это предание или нет, сказать трудно. Никто из живых Корабля никогда не видел, но ведь это зрелище не для них. Одно доподлинно известно — приблизительно раз в двадцать или чуть больше лет кладбище обновляется. Куда-то бесследно исчезают обветшавшие склепы, подправляются те, что ещё в хорошем состоянии, начищаются колокольчики…

Похороны, к которым мэнигцы относятся едва ли не как к самому торжественному событию жизни, окружены целым рядом формальностей и церемоний. На обустройство склепов даже самые небогатые люди тратят немалые деньги, соревнуясь в пышности их убранства и музыкальности колокольчиков. Что уж говорить, когда место упокоения готовится для вельможи?

IX

Едва ли кто-нибудь из горожан сильно переживал по поводу безвременной кончины господина Арнита. Мало кто из них вообще знал покойного. Однако для сонного спокойного города похороны крупного государственного чиновника были прекрасным развлечением, тем более что ни один сударбец никогда не упускал случая поглазеть на Императора и, по возможности, максимально громко выразить свои верноподданнические чувства. Так или иначе, но до погребального острова похоронная процессия добралась уже во второй половине дня.

Брату Мренду не составило большого труда не привлекать к себе излишнего внимания со стороны Императора и его окружения. Однако он расположился настолько близко к месту действия, чтобы можно было наблюдать за всеми его участниками. Он даже умудрился достать небольшой альбом в кожаном переплёте и начать делать беглые зарисовки.

Как и предполагал Художник, хоронили того самого старика из видения, теперь полностью схожего с Арнитом. Пожалуй, только глаз Мренда и мог заметить эту подмену. Взглянув украдкой, на Йокеща, Художник ещё раз убедился в правильности своих подозрений — это был именно Арнит, правда, с каждым мгновением всё более и более становившийся похожим на своего предшественника.

Император заговорил. Он произнёс краткую, но прочувствованную речь, полную искренней скорби и почтения к усопшему. Голос Йокеща, обычно мягкий, сейчас звучал отрывисто и резко. Все сочли, что причиной тому — горе Императора, души не чаявшего в Арните.

Прежде чем заносить усопшего в склеп, самым близким дали возможность проститься с ним. Кроме праздных зевак, к носилкам подошёл только Императорский Первооткрыватель, для которого эти похороны были не развлечением, но, судя по всему, настоящим горем. Его, кажется, звали Хаймер и как-то там ещё… Он был дружен с покойным Арнитом и вроде бы по протекции последнего получил должность при дворе. Молодой человек стоял над телом друга, беззвучно говоря ему то, что, очевидно, не успел сказать при жизни. Брату Мренду захотелось утешить Хаймера, раскрыв перед ним истинную суть происходящего. Подумав, он решил поговорить с ним без свидетелей. Мало ли что…

После того как каменная дверь склепа была заперта и ключ по традиции положен в особую нишу в стене, Император своими руками укрепил рядом с дверью колокольчик. Затем процессия двинулась в обратный путь. Художника лихорадило от необходимости участия в такой чудовищной лжи. Чтобы немного остыть, он решил помедленнее пройтись по кладбищу, а заодно при случае найти Хаймера. Молодой человек, очевидно, тоже хотел побыть один и свернул к могилам родителей. Мимо этого захоронения Художник уже проходил с императорским кортежем. Тогда он обратил внимание на могилу, потому что супруги, умершие в один день, были похоронены в виде исключения вместе, что случалось крайне редко. Пробежав глазами эпитафию, Мренд вспомнил второе имя Хаймера — Курад.

И тут Художник сообразил, кого напоминает ему Первооткрыватель. С самим Хаймером брат Мренд не встречался, но с его матерью в своё время был хорошо знаком. И мало того — влюблён до беспамятства. Довольно долго пытался добиться её расположения. Бесконечно рисовал портреты. И даже доставал для своей пассии луковицы запрещённых, но таких любимых ею гладиолусов. Девушка не могла ничем ответить Художнику и предпочла ему, уже тогда не юному, к тому же вечно задумчивому и молчаливому, молодого весёлого учёного — Курада. Кажется, они были счастливы. Мренд не стал дожидаться свадьбы и вернулся на родину в Шараком. Давно были сожжены её портреты. Самое её имя и даже образ выветрились из памяти Художника, но след любви остался в душе. Именно поэтому Мренд никогда и не думал жениться. Поэтому и Хаймера признал без труда. По тому же почувствовал, что ему можно доверять.

Брат Мренд уже почти нагнал Императорского Первооткрывателя, но отвлёкся на ряд новых богатых, одинаково выглядящих захоронений.

"Не иначе — бедолаги из Конвентуса", — не то усмехнулся, не то пожалел их Художник.

Ненадолго остановившись, чтобы сделать пару набросков, он бросился догонять Хаймера, но того уже окружили какие-то люди, так что разговор опять пришлось перенести на другое время.

Сколько раз Художник говорил себе, что ничего нельзя откладывать. Конечно же, потом поговорить с Хаймером не удалось, а вскоре тот получил новое назначение и отправился в Дросвоскр. Самому же ему предстояло вернуться к написанию Императорского Портрета.

X

Спустя положенные дни траура, Бессмертный Император Йокещ призвал любезнейшего брата Мренда пред свои светлые очи и приказал продолжать работу.

Войдя в зал, где стоял закрытый полотном мольберт, Художник подготовил инструменты и стал ожидать появления Его Величества. Когда тот вошёл, Мренд был потрясён тем, насколько изменилось его лицо. От Арнита не осталось почти ничего. Этот человек и вблизи выглядел Императором. Держался он отменно. По лицу Арнита, нет, уже Йокеща, было невозможно определить, понял ли он, что брат Мренд его раскусил. Всё так же любезно и отстранённо улыбаясь, он расположился в кресле.

— Не угодно ли вам продолжить? Нет, пожалуй, сначала покажите мне эскиз, — едва взглянув на рисунок, Император тяжело вздохнул. — Бедный, бедный Арнит. Жаль его… Он подавал поистине выдающиеся надежды… Лучшего Наместника в Кридоне ещё не было… И такая трагедия…

"Ну, артист!" — пронеслось в голове у Художника, вслух же он лишь спросил:

— Осмелюсь ли я спросить, сир, отчего он умер?

— Лекари говорят, что у бедняги ещё с детства было слабое сердце.

На этот раз Император не склонен был молчать и поминутно отвлекал Мренда всякими пустяками, стараясь не давать ему сосредоточиться на своих мыслях. Похоже, он хотел что-то выведать у Художника. Однако тот, изобразив почтительную мину, отвечал односложно, якобы чтобы не перебивать августейшего собеседника, а заодно ловил каждую его оговорку.

Мысли путались в голове Мренда… вокруг сгущался сладковатый туман… перед глазами плыли какие-то образы… Хаймер… дюки… гладиолусы… Кинранст… Художник уже не рисовал… Он зачем-то взял папку с эскизами… что-то начал в ней искать… выронил несколько листков… бросился собирать… желая посветить себе, случайно схватился за раскалённый светильник.

От боли морок исчез.

"Вот так, значит, меня и хмурили все эти годы! — охнув, подумал Художник — Ну, хорошо же!"

Вместо того чтобы достать из папки то, что искал Император, он вытащил оттуда чистый лист и, прикрепив прямо поверх незаконченного портрета, сделал несколько ничего не значащих набросков. Убрал зарисовку в папку. Отказался от предложенной Йокещем помощи и вернулся к прерванной работе.

Надо сказать, что вообще-то брат Мренд был на редкость покладистым и сдержанным человеком. Жизнь приучила его не обращать внимания ни на бытовые трудности, ни на разные каверзы со стороны высокопоставленных идиотов. Это, да ещё и своеобразное чувство самоиронии давали возможность с честью выходить практически из любых ситуаций. Однако подолгу его доводить не стоило. Если попытка использовать его вслепую просто разозлила брата Художника и заставила защищаться, то теперь он объявил войну. Внешне это не выразилось никак. Брат Мренд продолжал писать портрет, Император — позировать. Как ни в чём не бывало…

Мазки погрубее, чтобы окончательно кануло в прошлое лицо Арнита… Мир его праху… Знакомое до навязчивости лицо Бессмертного Императора Йокеща…

Всю ненависть, всё презрение, всё пережитое унижение вложил Художник в окончательный вариант портрета.

Красив и обаятелен до глупости… Надменен до самозабвения… Заносчив до безнаказанности… Величественен до падения… Такого, чтобы навсегда!

Йокещ больше не предпринимал попыток что-либо выпытать у Мренда, очевидно, опасаясь спугнуть его окончательно. Просто болтал обо всяких великосветских мелочах, как будто ничего и не произошло. Художник и сам был бы готов в это поверить, да уж слишком сильно болела обожжённая рука.

Побольше лоска и помпы… Ещё немного лести не помешает… Если меня за эту карикатуру не уничтожат на месте, то в дураках в результате останусь явно не я!..

— Не изволите ли взглянуть, сир, по-моему, я выполнил заказ, — надеясь, что его тайный умысел не будет раскрыт, Художник развернул мольберт к Императору.

Йокещ долго изучал свое изображение, словно привыкая к нему. Пристальный взгляд скользил по полотну в поисках изъяна. Ничего не найдя, Его Императорское Величество обернулся к Художнику:

— Благодарю, Мренд, это, пожалуй, самый лучший мой портрет, вышедший из-под твоей кисти, — после затянувшейся паузы излишне вкрадчиво изрёк он, многозначительно глядя куда-то мимо лица Художника. — Надеюсь, что и в дальнейшем ты также славно послужишь Сударбской Короне и мне.

— Надеюсь, что неоднократно пригожусь Вашему Величеству, — парировал брат Мренд, прекрасно понимая, что сейчас ему сойдёт с рук любая выходка.

Потому что он в безопасности, пока необходим Императору. А сейчас он ему очень и очень необходим…

XI

Нацепив новую шляпу, Художник вышел из тех ворот дворца, которые предназначались исключительно для слуг. Унизительно, конечно, но что делать: парадным входом пользовался лишь Император, двери для остальных посетителей, как назло, ремонтировали. Ну, да ладно! Он возвращался домой. В кошельке лежал небывалый гонорар, весьма забавлявший Художника, которому впервые платили за совершенно издевательский портрет не тумаками, а звонкой монетой. Обратная дорога казалась жизнерадостнее потому, что он теперь знал хотя бы часть правды. И что самое удивительное, он впервые запомнил свой визит в Мэнигу во всех подробностях. "Не иначе подарок Кинранста памятливости прибавляет!" — посмеивался Мренд.

АРНИТ ИЗ КРИДОНА

I

Всё шло так, как и было задумано — считавшийся в народе бессмертным Император Йокещ наконец-то умирал. Его последователь Арнит, избранный Конвентусом задолго до того, вот-вот должен был занять вакантное место. Итак, он становился не первым и, предполагалось, не последним в бесконечной череде Сударбских Правителей. А дальше его ожидала продуманная до мелочей и приторная до омерзения жизнь, не терпящая никаких отклонений от протокола. Балы, охоты, на всё готовые наложницы, предупредительные слуги, ликующая при одном появлении Императора толпа… И всё это растительное существование полностью исключало какую-либо государственную деятельность. Так было заведено с незапамятных времён, так и должно было продолжаться до их конца. А правление Конвентуса и, выражающий его волю, Бессмертный Император были призваны к сохранению устойчивости и процветания Сударба. Сама по себе эта идея была, вероятно, не так уж и плоха, но её авторы не учли одного: внешнее сходство между Императорами не гарантировало подобного же единообразия взглядов и мыслей. А это, в свою очередь, рано или поздно могло как перессорить вельмож, так и привести к императорскому бунту. И привело. Арнит захотел власти только для себя и не нуждался ни в чьих советах, руководстве или поддержке.

Через несколько дней трон должен был освободиться, но прежде Арниту предстояло ещё одно дело. Он становился Императором, хотя и не бессмертным, но единоличным. Однако, чтобы не вызывать подозрений, восходить на престол в своём истинном обличии он не рисковал. Как ни противно, необходимо было пройти через Церемонию Написания Портрета и полное внешнее перевоплощение в Йокеща. На время, конечно… Позднее, когда его власть укрепится — можно будет открыться и придворным, и народу… А пока…

II

"Этот недотёпа полагает, что рисует одного из придворных тупиц. Ха-ха… — думал Арнит, усаживаясь позировать. — Однако мне говорили о гордости и независимости Художника, а он, оказывается, изрядный подхалим. Как к Государю ко мне обратился. Лестно, конечно, но глупо…"

Он устроился в кресле поудобнее. Замер вполоборота к Художнику. И приготовился к перевоплощению…

Несмотря на то, что Кридон — один из самых крупных городов Империи, он кажется небольшим островком, затерянным в бескрайнем океане лесов, отделяющих его от остальных сударбских территорий. Обычаи кридонцев жестоки, речь — резка. Традиционно из этих краёв выходят самые бесстрашные, сильные и безжалостные воины, а также царедворцы — хитрые и расчётливые

Жил когда-то в Кридоне мальчик. Единственный сын немолодых родителей: Наместника Стедопа и его жены Равтеж. Ребёнок был болезненным и слабым. В Кридоне с его суровым климатом и нравами такие редко выживают. Этот смог.

Отец всегда был занят гораздо более важными делами, чем воспитание сына. Материнская же забота сводилась к бесконечным дорогим и совершенно ненужным подаркам.

Болезненность и одиночество научили мальчика не только думать, но и скрывать свои мысли и чувства. С возрастом он стал надменен и хитёр. С самого раннего детства он не прощал даже малейшей обиды и всегда находил возможность, время и средства, чтобы расквитаться. Ни в нежном возрасте, ни в дальнейшем он почти никогда не смеялся, лишь иногда на губах его появлялась улыбка, с возрастом приобретшая иронический оттенок. Впоследствии это просто списали на особенности кридонского характера.

Парень рано узнал, что такое зависть. Потом появился и повод для мести… Даже не один… Дальше к этому прибавилось и нетерпеливое недовольство властолюбца…

После смерти родителей пришлось быстро взрослеть, поскольку он был не просто юношей, а Наследником Кридонского Престола. Точнее говоря, уже Наместником провинции, отличавшейся порядками куда более жестокими, чем в Мэниге. Никто не ожидал, что, хлюпик, едва прошедший инициацию, с поразительной лёгкостью приберёт к рукам бразды правления, полностью сменит своё окружение, назначит себе в заместители сущего варвара, а потом отправится прямиком ко двору Императора Йокеща.

Звали наглого мальчишку, естественно, Арнит…

Оказавшись в придворной среде, юноша первым делом занялся восполнением пробелов в образовании, начал учиться манерам и танцам, в Кридоне не пользовавшимся уважением. Вскоре его уже трудно было отличить от коренного жителя Мэниги, более того — от лучших представителей тамошней аристократии. Движения стали плавными и вкрадчивым. Походка — изящной и летящей, почти как у танцора. Только резкий гортанный говор в минуты сильного волнения выдавал в нём кридонского уроженца. Молодой человек был принят в обществе и начал плавное скольжение наверх.

III

— Запомни, парень, — говаривал маленькому Арниту старый вояка Цервемза, которого родители приставили к Наследнику для воспитания мужества и обучения военным премудростям. — Нет во всём Сударбе существ страшнее дюков. Они тупы, упрямы и уничтожают на своём пути всех, кто им не по нраву. Мы жили в Дросвоскре и горя не знали. Эти длинномордые явились, и всем нам пришёл конец. Лишь немногие нашли убежище здесь, в Кридоне.

Под словом "мы" наставник подразумевал потомков уцелевших дросвоскрских разбойников. На самом деле у их предков был тайный договор с Императором, что если будут изведены дюки, то всем головорезам даруют августейшее помилование. Более того, с ними собирались щедро расплатиться, отдав провинцию на разграбление.

— Мы неоднократно пытались вернуться на родину, но каждый раз кто-нибудь из наших пропадал безвозвратно. Что дюки делали со своими жертвами — загадка…

На самом же деле те, кто пропадал — сами не хотели возвращаться к кровавому ремеслу. А попытки спасти пленных оказывались очередным грабительским налётом на мирных жителей Дросвоскра. Это никому не нравилось, и дюкам приходилось снова и снова исправлять положение. Со временем агрессивные вылазки в анклав становились реже, а потом и вовсе сошли на нет. Дольше всех не мог уняться прадед Цервемзы, не оставлявший надежды восстановить порядок на родине. По крайней мере, так он рассказывал своим потомкам, внушая им стойкую неприязнь к длинномордым…

Цервемза утаивал, что дюки были посланы в Дросвоскр якобы для наведения порядка, на деле же — на верную гибель, поскольку от местных разбойников никто и никогда не уходил. Но дюки и не собирались скрываться. Терроризировать местное население они тоже не намеревались. Более того, даже беспокоить никого не хотели. Просто ушли в Тилькаревские горы и основали там замок. Так громадная Ларьигозонтская долина, где лежала Амграмана — столица Дросвоскра — оказалась под их защитой. Потом дюки тихо стали наводить справедливость — люди начали думать. Поначалу жители анклава не были готовы к такому коварству. Всем хотелось привычных и понятных войны и сражений — тогда можно было бы организовать вполне законное сопротивление. А вот почему-то никак не получалось. Куда-то девалось былое ухарство, да и поводов к бунту не было.

В смурном и жестоком Дросвоскре зазвучали песни и смех, люди научились выращивать сады и строить красивые здания. Оказалось, что в этих краях удивительно чистый воздух и вкусная вода, самые ароматные во всём Сударбе фрукты, а цветы в Дросвоскре… — ну нигде таких больше не найти! Благодарные жители даже начали выращивать гладиолусы, запрещённые к тому моменту по всей Империи. Словом, всё пошло не так, как задумывали в Мэниге.

— После нашествия длинномордых в Дросвоскре началась жуткая неразбериха. Потом — беспробудная тоска… Они вели себя с нами просто нечестно, потому что их просто невозможно победить. Я-то эту дрянь разок и лишь издали видел, но знаешь, парень, мне на всю жизнь хватило, — добавлял Цервемза после некоторой паузы. — Ужас какой-то — даже на изрядном расстоянии они умудряются колдовать. Вышагивают такие надменные, почище твоего папеньки. Сверху на всех поглядывают, а вроде бы и не замечают никого. И как будто говорить не умеют… Посмотришь на них, посмотришь… а потом оружие лень таскать… В общем, мерзопакость, она и есть мерзопакость!

В одном Цервемза был безусловно прав — лишь немногим, да и то по великой случайности, удавалось избежать влияния дюков. Считалось, что его прадед оказался одним из таких "счастливчиков". На самом деле небольшая шайка, которой он руководил, попросту удрала из Дросвоскра при одном упоминании дюков. Обосноваться горе-храбрецы решили подальше от бывшей родины. Так они оказались в Кридоне, где в прямом смысле оказались ко двору. Тогдашний Наместник неоднократно обращался к услугам дросвоскрских головорезов для выполнения всяких деликатных заданий. А Стедоп не придумал ничего лучшего, чем пригласить правнука их главаря в наставники к своему сыну. Вот Цервемза и рассказывал мальчику свои злобные небылицы о дюках, разжигая в своём воспитаннике ничем не обоснованный страх перед дивным народом. Так Арнит раз и навсегда возненавидел дюков и всё, что с ними связано. Более того, Кридонский Наследник поклялся извести их и отомстить. Кому? За что? В этом он не желал разбираться ни в детстве, ни позднее, ибо цель была поставлена, а остальное мело значения…

IV

"Когда же он закончит наброски?" — Арнит был буквально измотан позированием.

Узурпатору было страшно, как перед прыжком с высоты. Но остановиться он уже не мог. Да и не хотел.

Ещё будучи подростком, Арнит обнаружил у себя забавное свойство — в разговоре он умел настолько искусно выдавать желаемое за действительное, что все вокруг видели лишь то, о чём говорил мальчик. Довольно скоро он научился использовать эту особенность в своих интересах.

В те времена у Арнита был друг — из тех, что на всю жизнь. Паренёк, которого звали Отэп, умел летать и сочинял прекрасные и звонкие песни, которые могли по его желанию оживать и становиться явью. Ребята считали друг друга побратимами и старались никогда не расставаться. Всё было прекрасно, но однажды, когда они, несмотря на все запреты Стедопа, удрали от охраны в примыкавший ко дворцу лес, к ним подошли четверо загадочных людей и отозвали Отэпа в сторонку…

Мальчик побледнел, умоляюще посмотрел на них, и все исчезли…

Арнит остался один…

Долго он звал друга, думая, что это одна из его волшебных шуток…

Потом понял, что произошло непоправимое, и поплёлся домой…

В голове звенела одна-единственная мысль: "Отобранного не вернуть!.."

Позднее из разговоров взрослых он понял, что Отэп оказался талантливым волшебником и его забрали, чтобы принять в какой-то Конвентус. Арнит после этого никогда не видел своего друга. Зато навсегда возненавидел неизвестный Конвентус. Так появилась первая реальная цель — уничтожить тех, кто отобрал у него друга.

А ещё Арнит усвоил, что любые таланты нужно до поры держать при себе, чтобы никто и никогда не вмешался в его планы. Кто будет проверять на магические или какие там ещё способности хилого болезненного юнца?

Может быть, будущий Император и переменил бы решение, если бы много позднее не случилось другое событие. После смерти родителей, он был приглашён ко двору Йокеща, в чьё бессмертие и мудрое правление тогда безоговорочно верил. Сборы всё затягивались, и виной тому не была нерешительность Арнита или нерасторопность его слуг. Дело было в другом — Сиэл, никому не известная девушка без роду и племени, полностью завладела умом и сердцем Наместника. Казалось, их ручьи непременно сольются в один. При Кридонском дворе стали поговаривать о свадьбе.

Лучшей невесты Арнит и пожелать не мог. Девушка была добра, трудолюбива и красива. До невозможности! По крайней мере, так думал жених… Несмотря на незнатное происхождение, Сиэл обладала столь безукоризненными манерами, что придворным дамам было впору у неё учиться. Кроме того, она умела лечить людей и животных одной ей известными травками, да песнями. Кое-кто поговаривал, что она знает птичьи и звериные языки.

Однажды девушка не пришла на условленное свидание. Арнит долго ждал, волнуясь и злясь. Потом решился и отправился к ней домой. То, что он там застал, на долгие годы стало ночным кошмаром — казалось, у любимой отобрали душу. То есть Сиэл прекрасно понимала, кто она и кто перед ней, но всё связывавшее их — кануло навеки. Как будто широкая река снова разбежалась на два узких русла. Внешне девушка была с ним мила и любезна даже больше, чем раньше, но свет любви в её глазах сменился хищным огоньком. Арнит был растерян. Пытался сам избавить её от внезапного недуга. Приглашал лучших лекарей. Те только качали головами и разводили руками. Их вердикт был однозначен: "Отобранного не вернуть!" Поначалу молодой человек даже не понял, о чём шла речь. Потом по крупицам — из рассказов соседей и своих слуг — он составил более или менее ясную картину.

Выждав момент, когда Наместника не было рядом с невестой, к ней в дом ворвались люди, по описаниям сильно смахивавшие на тех, кто когда-то похитил Отэпа. Именем и по приказу Бессмертного Императора они объявили Сиэл злой ведьмой, напоили её каким-то мерзким зельем и тут же исчезли. Девушка потеряла сознание, а придя в себя, превратилась в обычную глупую хорошенькую простушку, которую ничто, кроме тряпок и выгодного замужества, не волновало, да и не могло волновать… Понятное дело, такой знатный вельможа, как Арнит, был бы для неё наивыгоднейшей партией, но это не входило в его планы.

Тяжело было на душе у молодого человека, когда он разрывал помолвку. Ох, тяжело!..

Вскоре до него дошли слухи, что Сиэл уехала в другую провинцию, а там быстренько выскочила замуж за какую-то сказочно богатую бездарь. Кридонец больше никогда не интересовался судьбой бывшей возлюбленной…

Так у Арнита появился ещё один враг — Бессмертный Император.

Теперь с отъездом в Мэнигу не имело смысла медлить.

V

У Арнита давно затекли руки и ноги. Тело не хотело слушаться. Голова кружилась. На мгновение ему привиделась агония Йокеща.

"Сдох! — злорадно констатировал узурпатор. — Поздравляю вас, сир Арнит!"

Он скосил глаза на брата Мренда. Лицо Художника не выражало ничего, кроме увлечения работой. Узурпатор даже позавидовал его неутомимости.

Вскоре после того, как Арнит прибыл ко двору, стало понятно, что юноша наделён выдающимися магическими способностями, и судьба его была решена тут же. Арнита поспешно приняли в Конвентус. Едва ли за всё время существования Совета в него был принят более разумный и исполнительный молодой человек. Он не был заносчив, не спорил со старшими и никогда ни о чём не просил. По крайней мере, для себя. Всего один раз он не просто подал прошение на имя Йокеща, но жёстко настоял на исполнении, когда ходатайствовал о предоставлении Хаймеру Кураду должности Императорского Первооткрывателя. Арнит был любезен со всеми от последних слуг до Императора. Йокещ относился к будущему своему убийце, как к родному.

Так продолжалось несколько лет. И вот наступило такое время, когда все стали замечать, что Йокещ, начал стареть. В Конвентусе встал вопрос о выборе преемника. По своему статусу Арнит не должен был претендовать на престол. Однако, наблюдательный, остроумный и склонный к интригам, он очень быстро понял, как добиться невозможного. Будучи посвящён во все нюансы придворной жизни, сметливый молодой человек тихой сапой начал расчищать себе дорогу к престолу. Ему удалось настолько отвести глаза Конвентусу, что его члены решили сделать исключение для Арнита и выбрать в Императоры именно его. К тому же хитрец казался настолько хрупким и болезненным, что его "правление" не должно было стать продолжительным. А сам кандидат выглядел настолько благообразно и благонадёжно, что в Совете не сомневались, что из него можно будет верёвки вить. На том и порешили…

Затем "собратья по цеху", сами того не желая, дали Арниту в руки оружие против себя. Дело в том, что Конвентус, оградивший себя ото всех возможных и невозможных магических нападений, оказался абсолютно беззащитен против нескольких подосланных убийц. Один за другим погибали члены Магического Совета: кто "кончал с собой", кто срывался со скалы, кто тонул в мелких водах Песонельта. Чтобы отвести своим будущим жертвам глаза, узурпатор не стал прибегать даже к элементарной магии. Просто в один из дней "напали" и на него, и "лишь по счастливой случайности" он уцелел. Истребив самых проницательных и сильных, Арнит попросту перетравил всех остальных, включая Йокеща. Искусно составленный яд действовал медленно и не на всех сразу. Никто ничего не заподозрил, приняв массовое отравление за редкое в тех краях поветрие… И опять-таки "только чудо" спасло от верной смерти именно Арнита.

"Пора заканчивать, — подумал вельможа. — Не то я действительно умру".

Он немедленно прервал сеанс. Тяжело встал. Величаво вышел. Подошёл к зеркалу. Там отражался Император Йокещ. К новому лицу ещё предстояло привыкнуть. А сейчас он с трудом добрался до императорских покоев. Обнаружил на пороге опочивальни бездыханное тело несчастного Арнита. Поразился увиденному. Разрыдался по любимому царедворцу. Распорядился вынести останки. Потом якобы без памяти рухнул на постель.

У него теперь было время отоспаться.

VI

В Императорском дворце Мэниги всего три входа — парадный, для вельмож и для слуг. Говорят, правда, что есть ещё потайной, но откуда и куда он ведёт и существует ли на самом деле — никто при дворе не знает. Первые два — входы как входы, а о третьем стоит сказать особо.

Ещё в те времена, когда только был основан Конвентус, его члены позаботились о сохранении своей деятельности в строжайшей тайне. Во многих делах было не обойтись без помощников, но ни угрозы, ни подкуп не могли полностью гарантировать сохранение секретности. И тогда какой-то хитроумный волшебник заколдовал одну из дворцовых дверей таким образом, что любой выходящий из неё моментально забывал о происходившем во дворце. Родственники дворцовых служащих давно привыкли к тому, что на вопрос: "Что ты сегодня делал?" получали ответ: "Работал…" И всё. А чем человек занимается: полы метёт или приговоры исполняет, — кто знает…

Именно поэтому Арнит не боялся, что кто-нибудь разоблачит его. Всё сбылось. Теперь ему необходимо было отдохнуть.

Спал он более суток — ровно столько времени понадобилось, чтобы организовать похороны.

VII

Император уже сказал надгробное слово и теперь скучал, рассеянно глядя на нестройную череду вельмож, прощавшихся с покойным. Где-то в толпе мелькнул брат Мренд. Потом опять какие-то малоинтересные лица. И вдруг сердце Арнита забилось. То ли остатки совести проснулись в нём, то ли просто память. К носилкам подошёл помертвевший от горя Первооткрыватель. Отвязаться от назойливых воспоминаний удалось не сразу.

Хаймер был моложе Арнита. В годы учёбы они близко сошлись, наверное, потому, что новый друг чем-то напоминал Отэпа. Потому же и отношения их были почти так же откровенны и добросердечны. Потом пути развели их. Даже при случайных встречах во дворце Арнит старался держаться с бывшим приятелем отчуждённо и сдержанно.

Что-то светлое шевельнулось в душе Императора. Он едва не выдал себя, так захотелось ему закричать: "Хаймер, дружище, я здесь!" Но, взяв себя в руки, Правитель перевёл взгляд на что-то другое.

"Вот и порвана последняя ниточка, связывающая меня с Арнитом, — подумал с некоторым содроганием Бессмертный Император Йокещ. — Однако я даже и не подозревал, насколько покойный был дорог молодому господину Кураду…"

Через пару дней после похорон законный Правитель Сударба вызвал Императорского Первооткрывателя к себе, понимая, что тот его не узнает, но всё-таки немного опасаясь разоблачения. Однако аудиенция прошла как-то излишне гладко. Обманутый Хаймер отправился шпионить в Дросвоскр. Теперь необходимо было найти что-то, охранявшее этих трижды клятых дюков… Насколько знал Император, это что-то хранится в папке с эскизами брата Мренда.

VIII

Император с давних пор любил сладковато-пряный запах колдовского зелья, с помощью которого ему удалось подчинить своей воле очень многих. Вот и сейчас он разлился по малому аудиенц-залу и потянулся к человеку за мольбертом. Художник, увлечённый работой, ни о чём не догадывался. Арн… Йокещ (трудновато всё-таки было привыкать к своему имени) старательно убалтывал жертву.

Потускнели и затуманились глаза брата Мренда…

Вот он отвлёкся от работы и стоит, прислушиваясь, как будто ожидая зова…

Потянулся к папке…

Что-то ищет…

Скорее, Художник, скорее — ищи! Ты окажешь этим огромную услугу Сударбской Короне и Моему Императорскому Величеству лично…

Да что он там копошится-то?

Зачем-то придвигает светильник…

Художник зацепил раскалённую лампу, обжёгся, охнул и очнулся…

Достал из папки чистый листок, нарисовал на нём несколько идиотских виньеток…

Усмехнулся…

— Ты сильно обжёгся, Мастер? Не пригласить ли лекаря? — озабоченно осведомился Император.

— Благодарю, сир! Ожог несильный. Позвольте продолжить? — с плохо скрываемой насмешкой ответил Мастер.

— Изволь… — Правителю пришлось с досадой вернуться к прерванной светской болтовне — наилучший момент для нападения был упущен.

Он лихорадочно соображал. С одной стороны, это было обидно, с другой — перебрав различные варианты, он решил, что покуда брата Мренда нужно отпустить. Придраться напрямую было не к чему. К тому же Император даже приблизительно не знал, что собой представляет талисман дюков, полагая лишь, что он как-то связан с запрещёнными цветами. Пытать Художника и силой отбирать у него искомое Йокещ считал бессмысленным — такие артефакты дóлжно отдавать только добровольно, а то ведь подействуют как-нибудь не так… И потом, этот простак не так уж и опасен… Он ни о чём не догадывается. А если и догадается — ничего страшного. Всё равно, как и все предыдущие разы, его выведут через двери для прислуги, вот и забудет всё. Ну, может быть, вспомнит, что как всегда портрет Императора писал, так это не важно.

Художник прервал размышления Йокеща, пригласив оценить готовую работу.

"Да-а, этот Мренд — прекрасный мастер!" — с восторгом подумал узурпатор.

На него вполоборота смотрела его мечта — величественный Император, сильный и жёсткий. Портрет был великолепен и торжественен. Именно такой, какой и требовалось. Безусловно, Правитель заметил и след смерти и отблеск боли в своих нарисованных глазах, однако принял их за отпечатки опыта и мудрости.

Как и надеялся Художник, его противник так и не понял, кто в этом поединке одержал победу.

IХ

Нельзя сказать, что Арнита никогда не мучила совесть. Просто с годами её голос становился всё глуше. Так, приснится ночью кошмар какой-нибудь. И что же с того? — снам свойственно забываться… А потом, сам он никогда не пачкал руки чужой кровью. И цели перед ним стояли благородные, прекрасно оправдывавшие употребляемые для их достижения средства… Отчего же последнее время человек, внешне ставший Йокещем, но сохранивший душу Арнита, пытался оправдать каждый свой поступок? Нет, сомнения не были свойственны ни Йокещу, ни тем более Арниту — наверное, просто сказывалось долгое одиночество и отсутствие рядом хоть кого-то близкого.

Что ожидало Сударб в случае гибели или разоблачения самозванца, никто не знал. Зато он точно знал, чем займётся прежде всего. Если уж устанавливать династию, то необходимо было обзавестись Наследником. А для этого, в свою очередь, придётся жениться… Эта перспектива не сильно радовала Арнита — после того, как уничтожили Сиэл, женщины вызывали у него лишь гастрономический интерес. О семье, любви и прочих глупостях он даже и не собирался думать. Теперь эта тема возникала сама собой. Время, конечно, ещё было, но он привык всё продумывать заранее. Надо было определить, какая женщина могла бы оказаться наилучшей для него партией. Местные дурочки-красотки вызывали стойкое отвращение… Идеально было бы жениться на колдунье-единомышленнице, да где же такую в Сударбе найдёшь? И тут Император вспомнил, что по слухам, несколько волшебниц успели тайно бежать в Дросвоскр, где до них сложнее добраться. Вроде бы они попросили защиты непосредственно у дюков, и теперь живут там открыто… Лучшего и желать было невозможно — он уничтожит длинномордых и женится на одной из таких женщин. Согласится ли она? Если зла — отчего ж ей не соглашаться — легальная карьера всё-таки. А если добра… Да, кто ж их, дур, спрашивать-то будет…

Впрочем, был ещё один вариант… Малоприятный, рискованный, но вариант…

X

Рассуждая подобным образом, Император решил передохнуть от забот, назойливых мыслей и тошнотворного страха перед будущим. Он вышел в сад. И онемел…

Прямо перед ним, в самом центре по-сударбски пёстрой клумбы, возвышался над всеми цветами громадный, роскошный, гладиолус вызывающе лилово-чёрного цвета!..

Йокещ подумал, что это лишь игра воображения — утомился за последнее время, и всё такое… Однако гладиолус был вполне реален и нагл! И пахло от наглеца откровенным бунтом… Император настолько озверел, что даже не стал звать слуг — просто вырвал цветок с луковицей и стал топтать его ногами. Уничтожив растение, он собрался пойти разобраться, кто посмел так подшутить над ним, но случайно обернулся и обнаружил на месте истреблённого — новое, на этот раз — бархатисто-бордовое, но не менее нахальное. Тогда Император стал вспоминать все известные ему заклинания — ничто не помогало.

Бордовый гладиолус исчез. Как оказалось, лишь для того, чтобы смениться не менее прекрасным и вызывающим, чем предыдущий, но в отличие от своего предшественника — нежно-лимонным с красноватыми прожилками.

Йокещ заорал так, что рядом оказалась, наверное, вся дворцовая челядь, включая поваров и конюхов, в обычное время даже близко не допускавшихся в сад!

Дальше началось нечто и вовсе невообразимое. Сановники и садовники вместе и попеременно выдирали непокорное растение.

На месте жёлтого появилось снежно-белое…

Поливали его какой-то вонючей и дымящейся дрянью.

Вырастало розово-алое.

Заваливали камнями — безрезультатно.

Из-под изрядной груды выкарабкивался какой-то немыслимо-синий цветок.

Потом за дело принялись все подряд, создавая только беспорядок и толчею.

Казалось, опальное растение получает удовольствие и со вкусом потешается над Йокещем и его присными. Неуловимый злодей не только поминутно менял свои цвета и формы, но и волшебным образом перемещался в самые неожиданные концы сада.

Наконец, когда все совершенно выбились из сил и разнесли по меньшей мере полцветника, зловредный гладиолус сжалился над своими палачами и исчез.

Разогнав перепуганных насмерть и ожидавших наказания слуг, совершенно разбитый, Император всё-таки смог остаться один, но сил у него хватило только на то, чтобы добраться до постели…

XI

Утро обещало быть добрым для кого угодно, только не для Йокеща. Ещё вчера он чувствовал себя триумфатором, но после вчерашних загадочных перипетий в саду ощущал усталость и лёгкий привкус разочарования. Это состояние было хорошо знакомо Арниту. Впервые он почувствовал это в детстве, когда пытался выбраться из ямы, куда по неосторожности свалился. Яма не была глубока, но её скользкие края всё сталкивали и сталкивали мальчика обратно. И уцепиться было не за что…

Император впервые задумался, не слишком ли тяжёлую ношу он на себя взвалил. Если бы он подумал ещё немного, то, возможно дальнейшие события развернулись бы совсем по-другому. Но сделанного было уже не воротить, даже минутных приступов бессилия и страха Арнит себе никогда не прощал, поэтому теперь ему оставалось лишь идти по избранному пути. Дел на день намечалось множество.

Вокруг, как муравьи, засуетились услужливые царедворцы. Одним из них Император отдал распоряжение перекопать весь сад и замостить те места, где только мог прорасти треклятый цветок. Затем самолично проследил за переносом портрета в галерею.

Лица неизвестных уже королей древности… Первый Император Атримп… Недотёпа Хопул, первый Йокещ… Йокещ. Йокещ. Снова Йокещ… Снова… И снова…Бесконечная череда…

Какое-то внутреннее чутьё заставило Императора внимательно вглядеться в изображения предшественников.

Одинаково спокойные, гордые лица с понимающим и задумчивым взглядом. Именно такие, какие и должны быть у обожаемого народом Правителя. Йокещ последний… когда-то сильно ненавидимый… Новый, ещё пахнущий краской, портрет. Насколько же он выделяется из общего ряда и отличается ото всех остальных! Или это только кажется?.. Угроза, что ли, какая-то в нём таится?

Арнит поднёс лампу поближе к картине.

Да как же он не замечал — этот портрет создавался, чтобы рано или поздно убить своего прототипа! Нет, изображение на холсте было не бездушным, а, скорее, пророческим: падение, бессилие и смерть сулило оно…

Приказав себе не паниковать, Император снова вгляделся в своё изображение:

Странное дело… Ему показалось, что Художник пока вынес только предварительный приговор… Есть ещё время что-то изменить и обойти, наложенные на портрет чары…

Немного успокоившись, Йокещ решил сразу не арестовывать Мренда, а только послать верных людей проследить за ним.

Теперь оставалось только просмотреть донесения из Дросвоскра. По крайней мере, хотя бы оттуда приходили хорошие новости. Первооткрыватель сообщал, что опасность, исходящая от дюков, сильно преувеличена, поскольку существа эти крайне безобидны, бесхитростны и не очень сообразительны, и хотя упрямы, но доверчивы. В конце очередного доклада Хаймер сделал приписку, где вполне доказательно объяснял, что и магические способности дюков скорее народный вымысел, чем научный факт. Это несколько утешало!..

XII

Песонельт — странная река. С одной стороны, она настолько широка, что кажется похожей на бесконечный морской залив. С другой — настолько мелководна, что о сколько-нибудь серьёзном судоходстве по ней и речи быть не может. Так… лодочки иногда проплывают. Характер Песонельта очень похож на характер сударбцев — такой же миролюбивый и ленивый. Но иногда по непонятным причинам река начинает бунтовать, бурлить и закручиваться в смертельные водовороты. Несколько дней бесится Песонельт, мечется как в лихорадке, пытается сменить русло и даже разворачивается вспять! Потом припадок кончается так же внезапно, как и начался. И снова плавно ползут в сторону Еанокского моря, что в Стевосе, его ленивые зеленоватые воды.

Сударбцы давно научились философски пережидать нелепые выходки своей реки. Несмотря на то, что разгулявшаяся стихия иногда полностью парализует сообщение между удалёнными друг от друга частями Мэниги, других сколько-нибудь серьёзных проблем она не приносит, разбиваясь о высокие скалы.

Личный Дворцовый сад Его Императорского Величества одной своей стороной выходит на берег Песонельта. В садовом ограждении давным-давно была предусмотрена особая потайная терраса с беседкой, откуда удобно любоваться речным простором, оставаясь при этом незаметным для нескромного глаза. Про неё давно забыли, поскольку истинные ценители красоты в Императорском дворце появлялись редко, да и задерживались обычно ненадолго. Арнит случайно забрёл в этот уголок ещё в начале дворцовой карьеры. Он полюбил это место всей своей мрачной душой, поэтому дополнительно спрятал террасу особыми заклинаниями…

Утомившись от обилия впечатлений, Йокещ вспомнил о своём убежище. Он почти бегом вышел в сад. Миновал толпу садовников, ревностно выполнявших его приказания, и скрылся в одной из боковых аллей, ведущих к террасе. Здесь точно не могло быть никаких угодливых рож, подобострастных улыбочек, а уж тем паче — гладиолусов и загадок с портретами… Император сидел, уставившись в никуда, почти не видя воды. Проблем не было, а вот тягучие и бессвязные мысли с террасы было не изгнать… Они медленно текли, как волны Песонельта, перетекая одна в другую…

Дюки появились в Сударбе незадолго до воцарения "бессмертного" Императора Йокеща. Стало быть, лет двести-триста назад. И всё ещё живут… Одинокий Волшебник сбежал от Конвентуса ещё раньше, а всё выглядит сорокалетним. Неужели бессмертие?

Мысли о возможности воцарения по-настоящему Бессмертного Правителя лихорадочно закрутились в его голове. Мир хотя бы на мгновение стал казаться не таким пасмурным. Император вдохнул полной грудью, расправил плечи и величаво направился ко дворцу. Уходя, он услышал, как грозно закипел Песонельт. Может, взглянув на воду и увидев плывущие по бурлящей реке невесть откуда взявшиеся огромные охапки гладиолусов всех размеров и цветов, он задумался бы над этим знаком, и вся история пошла бы другим руслом. Может быть…

Но Император не обернулся.

ОДИНОКИЙ ВОЛШЕБНИК

I

Не зря говорится, что именно сыну оружейника в бою обязательно не хватает или меча, или щита, или копья. Вероятно, в подтверждение этой пословицы Одинокий Волшебник, который с давних пор считался непревзойдённым мастером путешествий во времени, был совершенно бессилен перед пространством. Поэтому, каким-то чудом добравшись в Дросвоскр при помощи самого допотопного экипажа, какой только нашёлся в его загашниках, Кинранст с удовольствием убрал развалюху в один из бесчисленных карманов своего балахона и, посвистывая, пошёл по живописной горной дороге. Любовался окрестностями и мысленно благодарил дюков, которые додумались проложить её именно тут. Несмотря на то, что время поджимало, он не мог отказать себе в удовольствии дойти до Амграманы пешком, а заодно и поразмышлять.

Вести, полученные от брата Мренда, подтверждали самые худшие опасения Одинокого Волшебника. То, что Арнит узурпировал власть самым подлым способом, Кинранст и так не сомневался. Но то, что Император ещё и Художника околдовать попытается, он не предполагал. После такого от Йокеща можно было ожидать нападения с самой неожиданной стороны. Хотя, скорее всего — всё-таки со спины. Вообще-то миролюбивый, хотя и вспыльчивый, Кинранст очень расстроился за друга, а это не сулило ничего хорошего его обидчику, поскольку слегка подзабытая пословица советовала не сердить доброго парня, чтобы не получить сдачи от чудовища. С другой стороны Волшебник понимал, что брат Мренд отнюдь не беззащитный ягнёнок и сам за себя постоять может. Достаточно было вспомнить его последний фокус с императорским портретом.

"Странно ещё, что он не додумался по-настоящему извести Арнита, добавив портрету, скажем, неких болезненных черт или, не изобразив на картине скрытые признаки отравления… Право же, так он меня и без работы мог оставить!" — ехидно думал Кинранст, прекрасно понимавший, что на самом деле ни он, ни тем более его друг на настоящее злодейство не способны.

Однако со вкусом похулиганить Кинранст с детства любил, а потому, слегка отклонившись от своего первоначального маршрута, направился к небольшому, прятавшемуся среди скал роднику. Мало кто знал, что именно отсюда берёт начало главная Сударбская река — Песонельт, текущая через все земли Империи. Немного помудрив над тонкой прозрачной струйкой, Кинранст удовлетворённо усмехнулся — по воде поплыла целая флотилия самых разнообразных гладиолусов. Может быть, Император и поймёт смысл этого послания, а нет — хотя бы испугается…

"То-то при дворе шуму будет", — подумал Волшебник, и с чувством выполненного долга продолжил свой путь.

Вывернув из-за очередного скального уступа, он увидел странную пару — в некотором отдалении от него неспешно прогуливался дюк в сопровождении приятного молодого человека. По виду мэнигца.

"Наверное, Императорский Первооткрыватель", — хмыкнул Кинранст.

Дюка он хорошо знал. Это был Окт, возглавлявший клан. Несмотря на то, что не произносилось ни звука, было заметно, что они оживлённо беседуют. Очевидно, дюк рассказывал нечто необычайно интересное, поскольку глаза его собеседника азартно блестели. Хаймер посмеивался и явно что-то отвечал крайне довольному Окту. Увлечённые разговором, они прошли в двух шагах от Одинокого Волшебника и не заметили его. Очевидно, между ними происходил один из тех главных разговоров, когда устанавливаются самые прочные связи, определяющие дальнейшее дружество.

II

Окт уже показал Хаймеру окрестности Тильецада, дорогу, искусно замаскированную под каньон, исток Песонельта. Теперь они стояли на небольшой террасе и смотрели на Амграману. Разговор шел, в общем-то, ни о чём, но собеседники могли не пользоваться даже безмолвным наречием, настолько близки они оказались друг другу. Молодой человек давно чувствовал себя Первооткрывателем, не Императорским, а как в детстве — настоящим! Само собой разумелось, что он становится учеником Окта. Чему дюк будет учить, не играло особой роли — да хотя бы другому видению мира…

Молодой человек давно усвоил, что понятия преподаватель и учитель далеко не всегда совпадают. Окт был именно учителем… Во всяком случае, в разговоре с ним всё становилось на свои места, и тревоги последнего времени уходили на второй план. Хаймер и сам не ожидал от себя такой сентиментальности, но сердце его просто пело от непонятного восторга!

"Во дают! — подумал Одинокий Волшебник. — Этот мóлодец определённо из магов. Правда, сам об этом пока не догадывается. Собрат наш, стало быть! И этот мимо Конвентуса проскочил?"

Чувствуя важность момента и не желая мешать, Кинранст ретировался, отложив знакомство с Хаймером на другое время. Скажем, на завтра… Или даже на послезавтра. Тем более что в Амграмане у него была ещё уйма дел. Причём одно из них, весьма деликатного свойства, волновало Одинокого Волшебника не меньше, чем судьба дюков или смена власти в Сударбе.

III

Кинранст обогнул Тильецад и вышел на дорогу, ведущую в Амграману. Чтобы успеть в город засветло, стоило поторапливаться. Поэтому он нехотя снова материализовал всё ту же немыслимую развалюху, на которой добрался в Дросвоскр, и в один момент оказался прямо у дверей "Неудавшегося гладиолуса". Рёдоф и Мисмак встретили его довольно сдержанно, но было видно, что они страшно рады, просто не хотят привлекать лишнего внимания к новому гостю. Когда же постояльцы разбрелись по комнатам, Одинокий Волшебник, хозяин гостиницы и его сын собрались в каморке, чтобы обсудить последние события и продумать дальнейшие действия. Новости из столицы насторожили хозяина, хотя, по его словам, нечто подобное он всё-таки предполагал.

— Жаль, Хаймер застрял у дюков, — сказал он после того, как Волшебник закончил свой рассказ. — Ему бы тоже послушать не вредно. Как бы не наломал каких дров…

— Да видел я его давеча, — ответил Кинранст. — Похоже, дюки приняли его хорошо. Во всяком случае, Окт парня в обиду не даст. И приглядит, чтобы всё путём было.

— Может, не стоило всё-таки напускать такой туман, а сразу объяснить человеку, кто он, кто они и что из этого следует? — раздался негромкий голос молчавшего доселе Мисмака.

— Пусть сам почву прощупает, — буркнул Рёдоф. — Сдаётся мне, что он из тех, кто на слово не очень-то верят…

— Самое ужасное, что брат Мренд не успел объяснить Хаймеру, что Арнит жив и попросту предал его, — отхлебнув порядочный глоток, сказал Кинранст.

— Ну, это-то как раз мы ему ещё успеем втолковать, — пробормотал Мисмак — Зачем расстраивать человека раньше времени?

Выходило, что в любом случае нужно всем собраться в Тильецаде и просить дюков о помощи. Ещё раз уточнив некоторые детали, Одинокий Волшебник по своему обыкновению незаметно исчез.

Ну, должна же быть у человека хоть какая-то личная жизнь?

IV

Вообще-то Одинокого Волшебника можно было назвать одиноким только с большой натяжкой.

Он, как и большинство уроженцев Ванирны, крайне небрежно относился к светской манере поведения, считая её лишь занятной условностью, ничего не дающей ни уму, ни телу. При этом он был весьма привлекателен, да и заинтересовать собеседника разговором, особенно философским, умел. А угловатость и резкость стремительных движений да экстравагантность поведения, пожалуй, только прибавляли Волшебнику обаяния и своеобразия. Следовательно, он никогда не испытывал недостатка ни в дружеском общении, ни, тем более, в самом нежном женском внимании. В юности он часто и пылко влюблялся, но… Кинранст был из тех разумных волшебников, которые прекрасно понимают, что им гораздо больше нельзя, чем можно, и не давал ни малейшего повода усомниться в своей порядочности. Кроме того, он предпочитал работать в одиночестве, чтобы по возможности не подвергать опасности близких людей. Да и необычный всевременной образ жизни, который вёл Кинранст, не очень-то располагал ни к созданию семьи, ни к более или менее серьёзным отношениям с дамами. Легковесные же романчики Волшебник не любил, вполне справедливо считая их лишней тратой душевных сил и времени.

И всё-таки нашлась достаточно безумная особа, готовая пойти за ним в огонь и воду. Звали героическую даму Римэ Вокаявра. Она была землячкой Волшебника и, как все уроженцы Ванирны, не была лишена склонности к авантюризму, а точнее, к игре, и поэтому посматривала на мир с плохо скрываемой усмешкой. Хороша ли она была? Для Волшебника — просто прекрасна!

Познакомились они почти банально: однажды он спас её от какого-то страшного не то заклятия, не то проклятия, не то просто тяжёлой болезни — досужие языки поговаривали разное, сам же Кинранст особо не распространялся. Ну и правильно! Кому какое дело? Потом Одинокий Волшебник научил её на свою голову многим тайнам своего ремесла. Молодая госпожа Вокаявра оказалась на редкость способной и благодарной ученицей. Так что в самом скором времени учителю пришлось увозить её от Развесёлой Четвёрки в Дросвоскр. В Амграмане Римэ быстро прижилась и моментально нашла себе дело по душе — научившись предсказывать, в какой из провинций собираются лишить дара очередного волшебника или волшебницу. А что? И людям польза, и сатисфакция своего рода… Благодаря ей спасся не один десяток человек.

То ли общее дело сближает, то ли и вправду эти двое были созданы друг для друга, но, как-то незаметно Одинокий Волшебник и Римэ Вокаявра полюбили друг друга до потери памяти. Оба были свободны. Никаких иных препятствий между ними не существовало, так что по уму этим двоим давно уже надо было пожениться. Ну, так это же по уму… На деле Кинранст боялся, что Римэ пойдёт за него из благодарности. А она, в свою очередь, боялась, что он так подумает. И вообще, с путешествиями во времени пришлось бы заканчивать — с семьёй не больно-то покочуешь… Да и опасно всё это… И всё такое… И всё в том же духе…

Зачастую люди, мужественнейшим образом противостоящие самой жестокой диктатуре и несправедливости, умеющие плыть строго против течения, боятся собственной душевной нежности и мягкости, очевидно, считая всё это проявлением слабости или просто не доверяя себе… И потом лгут себе, и привыкают к этой лжи. Других мучают. Сами страдают. И едва ли не за счастье или особый духовный подвиг почитают эти страдания. Очевидно, Одинокий Волшебник принадлежал именно к такой особо мудрой, а точнее — мудрствующей, породе людей. Поэтому сначала он вообще гнал от себя всякие мысли о личном счастье и прочем бреде. Потом годами собирался с духом, чтобы всё-таки выяснить отношения. Сотни раз он прикидывал, как признается в бесконечной своей любви, а там… — будь, что будет! Или просто скажет: "Я был дураком! Выходи за меня…" Или…

Но каждый раз при встрече он терял дар речи или говорил обо всякой ерунде. Она ждала, и даже пыталась сама сказать нечто подобное, но тоже немела. Как заколдовал их кто!

Годы шли, надежды гасли, силы уходили…

Этой тягомотине пора было положить конец!

Только Творящие и Хранящие знают, почему Кинранст решился на объяснение именно сегодня; наверное, и им уже надоело бесконечное хождение вокруг да около, и они взялись за дело сами…

Так или иначе, но Одинокий Волшебник и сам не понял, сколько простоял у её дверей прежде, чем собрался постучать.

Ещё вечность прошла…

Или это только показалось?..

Дверь отворилась мгновенно…

Значит, и она предчувствовала его сегодняшний приход… Ждала… Боялась и ждала…

— Времена наступают тяжёлые, — пробормотал он, задыхаясь. — Римэ… я пришёл…к тебе…

Похоже, по крайней мере, для этих двоих самые трудные дни закончились. Остальное можно было как-нибудь пережить.

V

Ещё никогда в жизни Хаймер столько и с таким азартным восторгом не учился. С невообразимой жадностью он впитывал всё новое. Казалось, он снова превратился из образованного светского молодого человека в любопытного подростка — и как в ранней юности радовался своим открытиям. А они поджидали Первооткрывателя на каждом шагу. В этом невероятном и новом для него мире и в самом деле всё было не как у людей настолько, что решительно ко всему, даже к хорошо налаженному быту дюков, приходилось привыкать и приноравливаться. Проще всего такие вещи удаются, если взглянуть на чужую жизнь не со стороны, а изнутри. Хаймер обосновался в Тильецаде и, как мог, помогал дюкам вести их скромное хозяйство. Конечно, магией он владел не так виртуозно, но в любом, даже самом волшебном мире есть тьма-тьмущая весьма прозаической работы.

Изредка он отправлялся в "Неудавшийся гладиолус" пропустить стаканчик с хозяином и Мисмаком. Сын Рёдофа был крайне симпатичен Хаймеру, несмотря на то, что практически всегда находился в тени своего отца или был занят семьёй. Ещё больше Первооткрывателю нравились сыновья Мисмака. Особенно старший — Кайниол, чьи почти детские черты лица напоминали Хаймеру кого-то очень близкого. Мальчик отвечал ему взаимной симпатией и под любым предлогом старался поиграть с господином Курадом. А вот перед женой Мисмака Хаймер робел — слишком красива была она сама и слишком печальны были её глаза. Но больше всех он сдружился с неразлучными Римэ и Кинранстом, частенько заглядывавшими на огонёк.

VI

Похоже, над Империей действительно сгущались тучи. Но в Дросвоскре, самой удалённой от Мэниги провинции, об этом пока не догадывались. Безмятежный анклав жил в состоянии привычного праздника. Дюки почти не участвовали в прекрасной, но сумбурной и шумной жизни столицы Дросвоскра.

Поначалу Хаймер не обращал никакого внимания на то, что дюки обязательно встречают все караваны, приходящие в Амграману. Потом заметил, что его новые друзья внимательно обходят все повозки, ненавязчиво вглядываясь в лица караванщиков, купцов и просто путешественников. Большинство прибывавших явно не представляли никакого интереса, но изредка кто-то из дюков останавливался около обычного на вид туповатого молодого человека, а ещё чаще — откровенно глупой юной дамы, и непререкаемым глухим и гулким голосом приказывал: "Иди за мной!" Обычно те, кого позвали, без страха, хотя и без особой охоты следовали за благородным исполином. Придя в Тильецад, дюки передавали своих гостей на попечение дам. Куда и зачем уводят людей дюксы, Хаймер не знал, но несколько дней, почти не смолкая, над скальным замком звучали их дивные песни. Потом люди выходили из тайных покоев почти без сил, но с прояснившимися лицами и глазами, светящимися мудростью и знанием. По этому поводу обязательно устраивался хотя бы небольшой праздник. Потом дюксы передавали своих подопечных одному из амграманских знахарей, очевидно, чтобы завершить лечение.

Однажды молодой человек не выдержал и, изменив своему правилу не задавать лишних вопросов, всё-таки спросил учителя:

— Что там происходит? — и кивнул на дверь, из-за которой раздавалось пение.

— Так наши женщины возвращают отобранное, — таков был туманный ответ Окта.

А как они это делают, он, мол, и сам не знает, поскольку дамы — существа вообще загадочные, а уж дюксы-то вдвойне…

VII

Между тем в Мэнигу летели донесения о состоянии дел в Дросвоскре, составленные Императорским Первооткрывателем. Доклады эти были достоверны ровно настолько, чтобы не вызывать подозрения у Йокеща. Совсем беззастенчиво лгать Хаймер не рисковал, однако писать правду человеку направившему его на выполнение более чем сомнительного задания, он не хотел, да и не мог. Поэтому, прикинувшись глуповатой марионеткой, просто забивал бедную голову Государя нудными описаниями местных обычаев и обрядов, да подробнейшими отчётами о том, как дюки, безусловно преданные Сударбской Короне, патрулируют Амграману в целях обеспечения безопасности местных жителей. Далее Императорский Первооткрыватель обычно вставлял дежурную фразу, что, мол, все сплетни о некоем особенном могуществе и сверхспособностях дюков сильно преувеличены. На вопросы о том, не появлялся ли в Дросвоскре Одинокий Волшебник и нет ли в Амграмане каких-нибудь тайных заговорщицких организаций, Первооткрыватель отписывался, что заговорщики не выявлены, скорее наоборот, местное население просто переполняют верноподданнические настроения. Что касается Одинокого Волшебника, то о нём в этих краях давным-давно ничего не слышали и, кажется, даже стали забывать о его существовании.

"К тому же он теперь вовсе не одинок!" — усмехаясь, добавлял про себя молодой человек.

Однажды Хаймер чуть не испортил всё дело, без задней мысли сообщив в донесении о громадных размерах дюковского замка. Сударбский Правитель тут же потребовал немедленного и подробного отчёта о том, не является ли Тильецад фортификационным укреплением и не прячут ли дюки там какого оружия. Из этого запроса Хаймер и его друзья сделали вывод, что Йокещ хочет идти войной на Дросвоскр…

Надолго успокоить Императора Первооткрыватель не надеялся, но сейчас просто необходимо было время, чтобы грамотно подготовиться к сопротивлению, и Хаймер тянул его, как только мог…

Начиналось противостояние того, кто умел отводить людям глаза, с тем, кто научился морочить голову…

VIII

Теперь почти всё своё время Хаймер посвящал тому, чтобы исследовать Тильецад, оказавшийся единым гигантским строением, местами уходившим в самую глубь Тилькаревских гор. Как только выдавалась минутка, он запасался провизией и отправлялся исследовать бесконечные катакомбы. Постепенно он облазил их вдоль и поперёк. Каждый закоулок исполинского замка был пропитан покоем, гармонией и, как ни странно — древностью. В глубинах Тильецада оказалось огромное количество заброшенных помещений со следами когда-то кипевшей там жизни. Там и сям попадались фрагменты простой, но добротной домашней утвари. Выходило, что волшебный народ жил здесь задолго до того времени, о котором говорят легенды и песни.

Однажды внимание Первооткрывателя привлекла висевшая в конце одной из галерей картина. Он подошёл ближе. Осторожно стёр пыль, многовековыми слоями покрывавшую холст. И вздрогнул от неожиданности. Его взгляду открылся портрет, как две травинки в поле похожий на тот, что висел в "Неудавшемся гладиолусе". По овальной раме змеилась бесконечная витиеватая надпись: "…из будущего в прошлое — из прошлого в будущее — из будущего…". Насколько знал Хаймер, таким шрифтом не пользовались с давних времён.

В общем, вопросов прибывало… Он решил ничего не трогать, пока не разузнает подробнее, что к чему.

Дальше больше — выяснилось, что хозяева замка прекрасно знали о заброшенных залах. Придя в Дросвоскр, дивный народ нашёл древние руины. Обретя такое прекрасное наследство, дюки с благодарностью к своим предшественникам умело им воспользовались, отреставрировав и перестроив для себя. Поскольку клан был невелик, а быт лишён каких-либо излишеств, они освоили лишь ту часть замка, которая действительно была необходима для жизни. Не в обычаях дюков было брать больше, чем нужно. Исследовать же древний Тильецад более подробно новым жителям не приходило в голову. К чему, если свою историю они, как казалось, и так неплохо знали?

IX

— В общем, получается нечто совершенно невероятное — у меня набралось множество доказательств, что дюки уже жили раньше, — рассказывал друзьям Хаймер, очередной раз заглянув в "Гладиолус". — Они же об этом ничего внятного сказать не могут. Поскольку лгать не умеют, остаётся предполагать, что просто не помнят. Однако в их песнях постоянно звучит тема далёкой древности. Стало быть, они не случайный плод искусства и волшебства. В общем, происходит то, чего в принципе не может быть! Кроме того, старинные тильецадские руины хранят ещё одну тайну, — и Первооткрыватель рассказал о портрете-двойнике.

Когда он закончил, Рёдоф только покачал головой. Мисмак и Римэ недоумённо переглянулись. А Кинранст вдруг вскочил в страшном волнении и начал носиться из угла в угол, по обыкновению сметая всё на своём пути. После того, как он последовательно смахнул полой мантии две пустые кружки и попытался разбить ещё и кувшин с вином, он немного успокоился и снова плюхнулся на своё место. Присутствующие, привыкшие и не к такому, пережили произошедшее, стоически сдерживая хохот. Утихомирившись, Волшебник потребовал, чтобы Хаймер в мельчайших подробностях описал раму портрета, а главное, надпись, выгравированную на ней.

— Да успокойся ты! Я всё скопировал, — рассмеялся Хаймер, протягивая лист со старинными письменами.

Кинранст сразу посерьёзнел и принялся изучать документ.

— Странно… странно… — как заведённый повторял он. — Вроде бы знакомые буквы, а вроде бы и нет… Понимаете, этот девиз, или что там ещё, я увидел давным-давно во сне. Ну, увидел и увидел… Забыл. Вроде бы ни к чему было. Вспомнил об этом только тогда, когда разбирал какие-то старинные рукописи. Не помню уже… Так вот, тот текст был оборван наполовину и гласил: "…из будущего в прошлое…". Но портрет, привидевшийся мне, был действительно тот же. Поэтому, когда брат Мренд показал свой эскиз, я посчитал это счастливым знаком и решил, что непременно должен привести дюков в сударбское прошлое. Для чего? По-детски захотел защиты и справедливости… А может быть, помощи попросить… А теперь выходит, что я просто неверно истолковал собственные видения…

Кинранст замолчал, как будто высматривая в собственном прошлом что-то упущенное. И тут раздался мелодичный голос молчавшей до сих пор Римэ:

— Когда ты впервые увидел эту надпись, то был совсем юн. Взрослые-то мастера сплошь и рядом ошибаются… — медленно произнесла она. — Ну, в самом деле, откуда же молодому самонадеянному парню было знать, что он видит не столько будущее, сколько воспринимает сигнал бедствия из прошлого? Да-да! Ты ждал, что помогут тебе, а получается — помощь-то нужна как раз дюкам.

Подумав ещё немного, все сошлись на том, что дюки действительно жили когда-то раньше. Неизвестно почему они загадочным образом исчезли. Практически в никуда. В общем, нужно было изучать недра Тильецада.

X

Окт, Рьох, Кинранст, Римэ и Хаймер пробирались через подземные лабиринты в галерею с портретом. Первооткрыватель перемалчивался с учителем. Волшебник и Прорицательница улыбались друг другу и по возможности держались за руки. Старший дюк безостановочно бубнил. Хаймер посмеивался про себя, слушая его нескончаемые безмолвные рассуждения о бестолковости всех и вся, бессмысленности экспедиции, глупости отдельно взятых дюков и людей, потащивших бедного Рьоха невесть куда и зачем. С последним утверждением молодой человек был полностью согласен. Он и сам не понимал, зачем они взяли с собой этого брюзгу. Но… Окт настоял, а его мнение было непререкаемо.

Галерея, освещённая сразу пятью светильниками, выглядела строго и торжественно. По стенам её висели пустые рамы, как будто ожидавшие появления в них картин. Не сговариваясь, путешественники принялись обследовать помещение. Все, кроме Рьоха. На удивление, старый дюк больше не бурчал. Он некоторое время стоял, словно что-то вспоминая. Меланхолично направился к портрету. Пошарил рукой за рамой и вытащил оттуда фолиант в полуистлевшем, а некогда прекрасном переплёте.

— Вот, — коротко сказал он вслух, протягивая том Хаймеру. — Может пригодится?

— Что это? — спросил Первооткрыватель, осторожно принимая драгоценность.

Рьох бросил взгляд то ли поверх его головы, то ли в глубины дальних веков и заговорил не сразу:

— Эту книгу написал Ольс — один из нашего клана. Развлекался он тем, что записывал свои сны. Большинство дюков по бестолковости своей считало его чудаком и сказочником. Мне же всегда казалось, что в его байках есть нечто. Да только кто же станет слушать старого глупого Рьоха!

— Где же теперь ваш соплеменник? — поинтересовался молодой человек.

Дюк обменялся долгим взглядом с главой клана, выясняя, заслуживает ли доверия вся эта несерьёзная компания. Потом задумчиво произнёс:

— Никто не знает. Он ушёл странствовать, когда мы ещё жили в другом городе. Очевидно, хотел доказать правдивость своих видений. И пропал. А потом мы должны были покинуть свои края…

— Он погиб?

Рьох не откликнулся, всё так же вглядываясь в свою память.

— Думаю… нет… — ответил за него Окт, не любивший говорить на явном наречии, а потому делавший долгие паузы между словами. — Дюки… всегда чувствуют… смерть одного из своих… Просто исчез… Может… бродит где-то… Нас ищет…

Хаймер кивнул и принялся изучать рукопись. Остальные участники экспедиции обступили его плотным кружком. Книга оказалась презанятная. Вместо того чтобы давать ответы на вопросы, она подкидывала всё новые загадки.

Первооткрывателя больше всего поразила карта, очертаниями напоминавшая Империю. Только названия были иные. И называлась страна Немыслимые Пределы. Молодой человек вскинул глаза на дюков.

— Так называлось место, где мы находились, пока вон они, — Рьох кивнул в сторону Кинранста, — не вернули нас в Сударб.

— Ясно… — буркнул Хаймер, понимая, что совсем запутывается.

XI

"…в Изначальные Времена пришли Творящие и Хранящие из Светлой Страны в Пустынные Края и решили по доброте своей создать что-нибудь прекрасное. Долго и дружно трудились они, и наконец, получился мир — чудесный и радостный, почти как их дальняя родина. И создали Творящие людей, а Хранящие научили их волшебству. И стали мудрые люди волшебниками и садоводами. Потом создали Хранящие мужественных и справедливых дюков, а Творящие наделили их удивительной красотой и чувством справедливости. И расцвели некогда Пустынные Края…

В любви и ладу жили Творящие и Хранящие, так же жили и их творения…"

Кинранст с трудом разбирал строки древнего манускрипта. Книга была настолько ветхой, что казалось, вот-вот рассыплется. Едва различимые письмена в некоторых местах почти совсем стёрлись и читались только при помощи магии. Однако не это и даже не архаичные буквы составляли главную трудность для исследователей, жадно вчитывавшихся в документ — просто текст его противоречил простейшим азбучным истинам, известным каждому сударбскому ребёнку, который скажет, что мир был принесён из Светлой Страны в широких рукавах Творящих и Хранящих. И этот мир был уже готов и заселён. И ещё — люди, конечно же, в большинстве своём не обладают магическим даром. А дюки… О них если и вспомнит кто-нибудь, так заученно повторит уже навязшую в зубах легенду о Художнике и Одиноком Волшебнике, ну, может быть, слегка приукрасит от себя… Для правдоподобия, вероятно…

Подлинность находки не вызывала у друзей ни малейшего сомнения. Поражало лишь то, что никто и никогда даже намёком так не описывал историю возникновения мира… Такого, казалось бы, знакомого и теперь открываемого заново…

"В весёлых трудах и радостных заботах не заметили ни боги, ни их творения, как пришёл из Холодных Пропастей мрачный и коварный Лоз и потребовал, чтобы новый мир отдали ему. А когда отказались Творящие и Хранящие, Лоз начал жестокую войну, чтобы разрушить мир и уничтожить в нём и жизнь, и красоту…

Сильны и добры, но наивны были светлые божества. Могуч и коварен их враг. Стали изнемогать Творящие и Хранящие, померкла их красота, стал болеть и чахнуть, как росток на холодном ветру, молодой мир. Некогда прекрасные люди стали превращаться в рабов Лоза. И тут встали на защиту справедливости дюки, ибо таковы они от природы.

Трудна и продолжительна была битва. Многие дюки погибли. Остальные были рассеяны по Немыслимым Пределам. Только наш клан остался в Сударбе.

Тяжела была эта жертва, но не напрасна — коварный Лоз был побеждён. Превратился он в камень, рассыпался пылью, а потом и совсем исчез, лишь немного крупинок просыпалось на землю. Когда эти крупинки прорастают в людях, те начинают творить зло. А иногда злыми становятся даже растения, пытаясь подчинить себе волю людей и дюков. Но недобрые люди рано или поздно переведутся, и Лоз уже никогда не сможет поработить мир…

…Похоже, наш клан окончательно потерял память. Дюки не помнят ни о Немыслимых Пределах, ни даже о том, что существуют другие кланы… Меня считают просто сказочником…

…Дела совсем плохи. Беспамятство, насланное Рассыпавшимся, коснулось и людей. В городе творится такая несправедливость, с которой нам пока не справиться. Похоже, скоро придётся уходить в Немыслимые Пределы… Если мне поверят — доберёмся…"

На этом рукопись обрывалась, но даже прочитанных фрагментов вполне хватило… Она потрясла даже Рьоха. Странное молчание, медленно связывавшее века, растекалось по галерее.

Первооткрыватель первым обрёл дар речи:

— Скажи, — обратился он к учителю. — Ты помнишь эти, как их… Неведомые Пределы?

— Немыслимые… — слегка усмехнувшись, поправил его Окт. — Немного помню…

— Они действительно подобны Сударбу?

— Да нет… это был небольшой замок… немного похожий на Тильецад… А кругом… лес непроходимый…

— Странно… больно уж карта подробная, — разочарованно вздохнул Хаймер.

— И всё вам, бестолковым, разъяснять приходится… — снова разбухтелся наконец-то пришедший в себя Рьох. — Ольс, конечно, помог нам спастись, но ты всё-таки не забывай, что он был сказочником.

СИЭЛ

I

Ревидан была прирождённой ведьмой, притом ведьмой злой. Это её свойство казалось более чем странным, поскольку Творящие и Хранящие ничем не обделили девушку: умная, неплохо образованная, она была бы просто ослепительно прекрасна, если бы не постоянно возмущённо приподнятая бровь да презрительно поджатые губы. С самого детства она хотела власти и научилась её добиваться любым путём.

Жизнь была благосклонна к ней. Рано осиротевшую девочку приютил дядюшка, приближённый к Кридонскому двору. Он никогда не занимался воспитанием племянницы, но всегда потакал её самым причудливым капризам. Жена Наместника, Равтеж, просто обожала Ревидан, очевидно видя в ней неплохую партию для своего сына.

А ещё она всегда любила танцевать. Безумно и безудержно! Да так, чтобы волосы размётывались и щёки горели, и весь мир сливался в единое ритмическое пульсирующее кружащее марево! Это было её главным оружием. Танцем она могла свести с ума, поработить, да и просто вогнать в гроб… Так же безудержна девица была в том, что считала любовью, а уж в ненависти и мести ей просто не было равных. Что ещё? Ревидан виртуозно варила всякие сомнительные зелья. Короче говоря, не зная ни в чём отказа, она выросла хищной, расчётливой и опасной женщиной.

Ревидан никогда не ведала поражения, хотя не раз бывала близка к нему. Сначала когда поняла, что Арнит, на которого она имела виды, не обращает на неё внимания, выбрав себе в невесты девицу без роду и племени… Но хитрая ведьма не только была зла и обладала феноменальной памятью — она, несмотря на всю пылкость, умела выжидать…

Второй раз было посложнее, поскольку о Ревидан прознала Четвёрка из Конвентуса. Но и здесь злодейка выкрутилась. Да как! Одной стрелой она сбила две мишени. Нагрянув к ней, как им казалось, неожиданно, четверо палачей были поражены, поскольку навстречу им вышла миловидная, глупенькая, страшно болтливая, но начисто лишённая вообще каких-либо, а не только магических способностей барышня. Она была ну просто до ужаса напугана их визитом, поскольку никак не могла взять в толк, зачем к ней пришли такие важные господа. Но вскоре успокоилась и даже напоила их восхитительнейшим вином, которое потихоньку стащила из дядюшкиных подвалов. А потом, мило улыбаясь, девица заявила, что, наверное, милейшие господа просто ошиблись, ну какая она ведьма?

— Настоящая ведьма — это живущая неподалёку Сиэл, — добавила злодейка, сделав мину оскорблённой невинности. — Какая Сиэл? Да та самая, которая втесалась в доверие к бедненькому Кридонскому Наместнику. Хмурит его! В любви, бесстыжая девка, клянётся, а сама только и думает, как его погубить, как уже многих. Это она только прикидывается доброй лекаркой… Ну, просто ужас! Живёт где? Да во-он в том домике с красной крышей…

А дальше Ревидан разревелась настолько горько и искренне, что никаких сомнений в её полной невиновности в чём бы то ни было не могло остаться…

Это ли подействовало, винцо ли в головы мрачных мужиков из Квадры ударило, но только они бросились утешать свою несостоявшуюся жертву. А потом, пробормотав, что, мол, ошибочка вышла, поспешили удалиться, чтобы отправиться прямиком к несчастной Сиэл. Выходя из дома Ревидан и нахваливая напиток, солдаты-палачи недоумённо переглянулись:

— Да-а, эту глупую курицу и самый безудержный фантазёр за ведьму не примет! — сказал старший в группе, который обычно произносил приговор над жертвой.

— Тупа, ревнива, зла… — проворчал второй, присовокупив к своему определению витиеватое ругательство.

— Но начисто лишена способностей, — нерешительно прибавил третий, в чьём ведении находилось отбирающее зелье.

— Воины, а не бывали ли мы здесь раньше? — после некоторой паузы сообразил четвёртый.

Эта версия полностью удовлетворила всех и укрепила в мысли, что искать надо в другом месте.

II

Ах, как потом скорбела Ревидан, вместе с Арнитом. Как терпеливо пережидала время, пока он пытался оживить эту полудохлую куклу. Как сокрушалась, когда Наместник порвал всяческие отношения со своей бывшей невестой: "Такая прекрасная была бы пара. Какое горе, что девица не удержала своего счастья!" Как трепетала, боясь сообщить молодому господину, что Сиэл куда-то исчезла, по слухам, выйдя замуж за препротивнейшего толстосума из отдалённой провинции. Как горевала вместе с придворными по поводу неблагодарности бывшей невесты Кридонского Наместника. Говорят, что Ревидан даже утешала своего повелителя. И, насколько стало известно при дворе, неоднократно и разнообразно… В общем, как поговаривали злые языки, не только и не столько танцами…

Однако одно дело интриговать, обольщать безутешных женихов и вообще развлекаться столь же безобидным образом, а другое — строить далеко идущие планы. Женить на себе столь завидного кавалера ей не удалось (хотя радовало, что и Сиэл — тоже). Вскоре после того, как злодейка так ловко уничтожила соперницу, так ничего и не заподозривший (или просто опоённый очередным зельем) неблагодарный и бессердечный Арнит, которого она так любила! — отправился в Мэнигу к Императорскому двору, не удосужившись даже попрощаться со столь преданной своему господину дамой. Но ведь он не был обязан! В конце концов, мало ли девиц бросалось ему на шею — теперь с каждой перед отъездом миндальничать? Более того, вскоре коварная особа лишилась последней поддержки, когда её дядюшка был принуждён последовать за своим молодым господином, поскольку был приставлен к Наследнику ещё с детства. Теперь же, когда Арнит начал пробивать себе дорогу поближе к Сударбскому Престолу, ему был необходим если не мудрый советник, то, по крайней мере, преданный слуга.

Это была первая неудача Ревидан. Привыкшая ко всеобщему вниманию, она не знала чем заняться… Светская жизнь провинциального двора была скучна для неё. Ведьме хотелось чего-то большего. Пожалуй, сильнее всего она жаждала наказать коварного Арнита. За что? Да за всё: за пренебрежение, за то, что существовала Сиэл, за себя брошенную, в конце концов! И здесь у Ревидан не было другого выхода, кроме как ждать… Правда, до поры непонятно чего… Это пустое тягучее время она запомнила навсегда, как самую немыслимую и совершенно незаслуженную пытку… А потом она узнала, что Арнит и вовсе помер. Такой подлости даже от него ожидать она не могла!

III

Однажды решившись на захват власти, Арнит не собирался отступать. Но если говорить честно, ему надоел Император… Если бы Йокещ был реальным человеком, узурпатор давно бы с ним разделался при помощи магии или, на худой конец, банального яда. Но жить в чужом обличье, даже облачившись в него по своей воле, оказалось гораздо более трудным делом, чем думалось поначалу. Он чувствовал себя безысходно заключённым в передвижную тюрьму, которая, помимо всех прочих радостей, постоянно диктовала арестанту свои правила поведения. Он не был готов к тому, что когда-то выдуманное, нарисованное и, вероятно, давно уже не имевшее ничего общего с прототипом тело жило самостоятельной жизнью, не очень-то считаясь с предпочтениями и склонностями своего постояльца. Так, например, всегда ранее равнодушный к выпивке, теперь он не упускал случая, чтобы приложиться к бутылке. Впрочем, мелкие развлечения может себе позволить каждый, даже Император, претендующий на вечное царствование. Однако, собираясь принимать чужую внешность, не худо было бы подумать о том, что настоящий Йокещ и отомстить может. Иллюзия бессмертия сыграла с новым Императором злую шутку — он начал сомневаться. Нет, не в правильности своих действий, а вообще во всём. Всё чаще и чаще Правитель останавливался в нерешительности, когда оказывался перед выбором. Пусть даже и пустячным. Арнит стал ещё более подозрителен, чем раньше — ему казалось, что даже самая безобидная челядь что-то замышляет, да и любой разговор за спиной Государь принимал на свой счёт.

Более всех остальных действовал ему на нервы Смотритель Императорского Цветника, а попросту говоря — Садовник. Чем так раздражал всемогущего Правителя этот серенький человечек, непонятно. Он был всего лишь одним из многочисленных безымянных, безгласных и беспамятных дворцовых слуг, хотя должность, согласно давней сударбской традиции, занимал безусловно почётную и денежную. Он исправно выполнял свои обязанности, не смея даже глаз поднять на господина, вероятно, считая себя невольным виновником нашествия гладиолусов в первые дни правления Йокеща. Особенно старательно этот слуга ухаживал за немногими цветами, росшими прямо во дворце. Было среди них одно растение, особенно любимое им, такое же невзрачное, как и он сам. Цветок этот загадочный, взявшийся неизвестно когда и откуда, да и сам слуга, его охранявший, не имели во дворце какого-то постоянного места, а как будто сопровождали Государя в его передвижениях по внутренним покоям. Арниту иногда казалось, что человечек буквально разговаривает со своим блёклым питомцем. Причём почему-то беседовать с дурацким цветочком Смотритель предпочитал исключительно в те моменты, когда Императору необходимо было принимать важные решения. Это не могло не беспокоить. Отчего он не прогнал долой или просто не приказал уничтожить и слугу, и всю его растительность? А не мог! Попросту не мог! Почему? Да, скорее всего, потому, что тогда ему пришлось бы хотя бы втайне от всех признать, что он элементарно боится и какой-то дохленькой травки, и её занюханного покровителя… Государь был всё-таки горд… А может быть, и растение и Смотритель действительно должны были сыграть с Узурпатором злую шутку? Кто знает…

В любом случае, бессмертному Императору грозило неминуемое раздвоение личности. Единственным выходом, который ещё оставался для него открыт, был выбор между Йокещем и Арнитом. Ну, для начала хотя бы между их внешностями. Нужно было срочно становиться собой, то есть объявлять себя преемником Йокеща. Стало быть, возникала острая необходимость срочно найти брата Мренда, который умудрился обмануть следивших за ним и запропал куда-то в нети. Найдя — выведать всё-таки тайну талисмана дюков. Насчёт дальнейшей судьбы Художника Император думал так:

"Нужно пообещать ему, что я оставлю дюков в покое, если он поможет мне вернуть мой настоящий облик. А там посмотрим. Может, ещё какая служба сыщется. Убрать я его всегда успею. А что до исполнения обещаний… Честное слово даст Йокещ, а Арниту исполнять чужие обещания необязательно…"

Что дальше? Ну, например, выпытать у ненавистных дюков рецепт их бессмертия. А на всякий случай пока жениться и обзавестись Наследником.

IV

Когда сыновья заснули, Сиэл потихоньку вышла из их комнаты и плотно притворила дверь. Наступило то тихое время, которое любит большинство замужних женщин, когда все дневные дела уже сделаны, а спать ещё рано. Сиэл была исключением из этого большинства и всегда старалась найти себе занятие на остаток вечера. Она была прекрасной рукодельницей и знала, что за работой чаще приходят светлые мысли и воспоминания. Остальные же она старательно прогоняла от себя как назойливое насекомое… Так происходило всегда. Или почти всегда… Но сегодня она, как видно, слишком устала за день, поэтому просто вышла в сад и задумалась…

Самое страшное, что она всё помнила… Точнее, помнила, как это всё началось.

Тогда, много лет назад, стоял похожий вечер, казалось бы, не предвещавший ничего дурного. У влюбленной и счастливой Сиэл было прекрасное настроение. Сегодня она ожидала встречи с женихом. Ну, вообще-то — почти женихом… До этого оставалось совсем немного времени — на днях он хотел прилюдно объявить об их помолвке. Девушка, сама не зная почему, чувствовала, что со свадьбой нужно поторопиться. Собираясь на свидание, она решила испечь любимые хлебцы Арнита, и ещё не закончила месить тесто, как дверь грохотом распахнулась…

Даже не оборачиваясь, Сиэл поняла, что это не Арнит, в её присутствии терявший всю свою самоуверенность и входивший в дом тихо постучавшись. Да и встретиться они должны были в другом месте…

Ещё продолжая улыбаться, она разогнулась и обернулась на звук. Перед нею стояли четверо вооружённых людей.

"Квадра!" — застучал в её мозгу ужас.

Однако, ничем себя не выдав, она спокойно вытерла руки о передник и села.

Один из вошедших заговорил. Грозные, несправедливые, обидные слова сыпались на Сиэл. Хмурый человек обвинял девушку в каких-то чудовищных и злых делах, которые ей и в кошмарном сне не могли присниться. Ей было больно и страшно. Выяснять, кто оговорил — бессмысленно. Спорить или даже плакать не оставалось сил.

Двое других суетились вокруг стола. Они достали большой кубок и несколько бутылей. В комнате стало невыносимо душно и сладковато запахло чем-то ядовитым и опасным. Осторожно, словно боясь обжечься или отравиться, наливали они в кубок понемногу из каждой ёмкости, бормоча при этом какие-то мрачные заклинания. Так же осторожно перемешав, поставили перед своей жертвой готовое зелье…

Четвёртый из Квадры всё это время стоял с обнажённым оружием, готовый пресечь любую попытку помешать исполнению приговора.

…Сиэл была слишком горда, чтобы сопротивляться. Она медленно отвела направленный на неё клинок. Потом с достоинством протянула руку к кубку с зельем и, не дрогнув, осушила его до дна.

— Ведёт себя словно аристократка какая… Хорошая была бы невеста здешнему Наместнику… — еле слышно пробурчал один из солдат-палачей.

Впрочем, Квадра даже не подозревала о существовании жалости и милосердия…

Перед тем как окончательно отключиться, девушка успела лишь пожалеть о том, что уже ничего не сможет объяснить Арниту.

"Отобранного не вернуть!" — прозвучали заключительные слова заклинания не то над ней, не то в её душе.

Дальнейшее всегда казалось Сиэл какой-то фантасмагорией. Придя в себя, она обнаружила, что солдаты ушли. Страх отступил. Девушка поняла, что ничего особенно страшного не произошло. Просто ей стало всё равно.

— Отобранного не вернуть! — повторила она фразу, слышанную неизвестно откуда и когда. — Ну, что же, так даже легче…

Нет, она не забыла своего прошлого, но думать об этом больше не хотела и не могла.

Что и говорить — зелье действовало безотказно. Как и полагалось, бывшая волшебница потеряла все свои способности. Зато стала сварлива, до неприличности кокетлива и чудовищно расчётлива.

"Итак, любовь я просто придумала… — размышляла она. — Ничего этого нет… Да и не было никогда. Однако стать женой Кридонского Наместника я вполне могу… Должна!"

Наверное, прошло достаточно долгое время, прежде чем её нашёл Арнит. Он был встревожен переменами в лице любимой, которое из прекрасного стало просто правильным. Слишком спокойным. И никаким… Из глаз девушки не лился прежний свет. Да ещё улыбка… — она стала похожа на хищную усмешку большинства придворных дам. Это делало Сиэл ещё некрасивее. Кажется, Арнит какое-то время пытался вернуть её прежнюю. Был предупредителен и ласков… Пытался говорить как некогда, но эта Сиэл не видела и не слышала больше ни птиц, ни песен… Девушка никак не могла взять в толк, зачем её жених приводил каких-то лекарей и знахарей, суетился и вспоминал преглупые истории из их прошлого. Зачем он хочет вернуть отобранное? Зачем возвращать забытое, если оно мешает главному? Она поддакивала и улыбалась. Улыбалась и поддакивала…

А потом была их ночь, которую Сиэл заполучила невесть каким обманом. Ночь нелюбви. И ещё одна. И ещё несколько — отчаянных и безнадёжных для Арнита, пустых и бесконечных для Сиэл. Она старательнейшим образом изображала любовь, но он не мог не заметить в глазах возлюбленной подобострастное: "Как пожелает молодой господин!" Вскоре Наместнику надоела и эта глупая живая игрушка, и не менее нелепая забава с игрой в спасение погибающих… Брошенная невеста отчаянно горевала! Ещё бы — упустить такую партию… Сиэл бесновалась… Наверное, если бы она тогда узнала, кто направил Квадру именно к ней, то, скорее всего, уничтожила бы Ревидан и без всякой магии. Отравила бы или по-иному со свету сжила. Просто из женской мстительности. К счастью, Творящие и Хранящие уберегли Сиэл от такого непоправимого поступка, который, скорее всего, не пресёк бы дорогу зла, зато непременно безвозвратно испепелил бы душу и без того несчастной девушки.

Так продолжалось довольно долго, пока не вмешался один старенький Лекарь, который знал Сиэл с самого детства. Одинокий старичок любил её, как собственную внучку. Много лет он тайно учил волшебству и теперь, сразу поняв, что произошло, счёл себя невольным виновником её злоключений и решил помочь. Это было непросто, поскольку после всего, что с нею произошло, Сиэл перестала общаться практически со всеми своими знакомыми. Но Знахарь лечил её от участившихся последнее время недомоганий и смог вернуть хотя бы некоторую симпатию молодой особы. И вот однажды он сказал:

— Здесь тебя все знают. Никто из достойных кавалеров не решится жениться на невесте Арнита. Пусть даже на бывшей. Так, разве какой дедок древней меня соблазнится… Ну и зачем он тебе — молодой, красивой и сильной? Тем более что неможется тебе, хорошая моя, неспроста… — тут лекарь почему-то осёкся. Помолчав, он продолжил — Вот что… На днях я еду в Дросвоскр. Это самая богатая наша провинция. Там женихов сколько хочешь! И молодых, и богатых, и знатных, и красивых, и умных, и всё это одновременно — короче, на любой вкус… Да и тебя там никто не знает. И нравы у местных жителей проще. Стало быть, вопросов лишних не будет… Хочешь поехать со мной? Здесь тебе терять нечего, так к чему же медлить?

Подвоха в словах Лекаря она не почувствовала. Зато как-то слишком отчётливо осознала, что замуж выскакивать необходимо, и побыстрее, хотя бы для того, чтобы дать законное имя будущему ребёнку коварного жениха. Поэтому сочла резонным согласиться, тем более что все расходы по переезду брал на себя глупый старик.

V

О том, как появились Развесёлые Четвёрки, существовало несколько версий. Так, например, одни говорили, что это было порождение самого Лоза. Другие — что, наоборот, впервые четверо бесстрастных судей собрались, чтобы пресечь деятельность его последователей. Ещё кто-то считал, это некая тайная организация, созданная и курируемая самим Бессмертным Императором. Как бы там ни было вначале, но Квадра давно уже стала самостоятельным карательным органом. Формально она подчинялась Конвентусу, а на самом деле действовала по инерции, как однажды запущенный вечный двигатель.

Четвёрки непостижимым образом молниеносно переносились из одного конца Сударба в другой, создавая впечатление, что Квадр, наводящих порядок в стране, не одна и даже не десять. Единственной провинцией, которая не была доступна их влиянию, оказался Дросвоскр. В остальных же краях одно упоминание о Квадре, налетающей из ниоткуда и исчезающей в никуда, повергало в ужас и мирных граждан, и старых вояк. Ну, может быть, только Йокещ, поскольку он был бессмертен не испытывал особенного трепета перед этой силой.

Вероятно, если бы сударбцы имели более достоверные сведения о способностях и численности Квадры, её могущество бы резко поубавилось. Однако если деятельность Конвентуса была не просто секретом государственной важности, а находилась между правдой и вымыслом, то всё, что касалось Четвёрки, оказывалось за гранью мистики и наводняло самые кошмарные сны. Никто, точно не знал, чем занимаются солдаты-палачи, одно было ясно: после их появления молодые волшебники куда-то исчезают… А волшебницы… Простым людям даже нравилось жениться на бывших ведуньях — в основном они становились домовитыми и непритязательными хозяйками, без особенных фантазий и мечтаний.

Кроме отлова и усмирения чародеев, Развесёлые Четвёрки занимались таким не менее полезным для укрепления сударбской государственности делом, как распознавание заговоров и пресечение клеветы в адрес Императора. Несмотря на всю секретность операций, проводившихся Квадрой, некоторые сведения доходили до людей и плотно заседали в их головах. Самым известным событием относительно недавнего времени была охота на гладиолусы в Мэниге.

Хаймер был совсем юным, но хорошо запомнил, как солдаты носились по всей столице, врываясь без предупреждения в сады даже самых почтенных граждан. И горе было тем, у кого обнаруживались запретные цветы. Для начала смутьянов просто предупреждали, чтобы они убрали эту мерзость, не объясняя, чем, собственно, провинились бедные растения. В основном, этот приказ выполнялся беспрекословно. Тех же, кто упорствовал, в скором времени поражала странная и неизлечимая болезнь, вызванная, как было объявлено, гладиолусами… Родители Хаймера погибли именно от этого поветрия. Некоторые сударбцы, правда, не верили и говорили, что прекрасные цветы уничтожались для того, чтобы они не напоминали… О ком или о чём, обычно не договаривали, лишь многозначительно качали головами. Что касается почти невозможной в Сударбе эпидемии, то здесь все, даже самые осторожные горожане, сходились во мнении, что напасть связана скорее с появлением Квадры, нежели с ядовитым воздействием цветов, веками росших в великолепных садах Мэниги. Впрочем, чего не наплетут досужие языки?..

VI

Итак, Сиэл отправилась в Дросвоскр в поисках жениха побогаче. Дорога в те края была неблизкая, караван двигался медленно, и девушка просто извела капризами да расспросами бедного своего провожатого. Она и не замечала, с какой тревогой смотрит на неё старик.

Но, в конце концов, всему и всегда бывает конец. Они добрались до Амграманы, встретившей путников прекрасной погодой и весёлым гулом. Сиэл настолько надоела дорога, что бедняжка не заметила окружившей её красоты, однако углядела, насколько богат город. Стало быть, старый Знахарь не лгал… Погружённая в свои мысли, бывшая волшебница не замечала, что в пёстрой толпе мелькают удивительные длинные лица невиданных доселе существ. В Кридоне никто и слыхом не слыхивал о таких, а старик, видно, забыл предупредить. А когда заметила, было уже поздно — к ней вплотную подошёл молодой дюк благородного вида и мягко, но повелительно потребовал: "Иди за мной!" Странное дело, Сиэл не испугалась и даже не попыталась спорить. В её истерзанной душе шевельнулось нечто уже позабытое и светлое. Вроде как теплом повеяло… Происходило то, что и должно было происходить, как будто именно этого и ждала Сиэл все долгие недели после визита Квадры. Поэтому, даже не попрощавшись со своим спутником, она легко соскочила с повозки и буквально полетела вслед за незнакомцем.

Спустя некоторое время они пришли в Тильецад. Девушку сразу обступили длиннолицые дамы… Дальнейшее она помнила весьма смутно: вокруг неё хлопотали дюксы, купали в каких-то ваннах, отпаивали чудотворными напитками — и пели. Дивно и прекрасно. Всё это время больная провела в забытьи. Вокруг неё не умолкали голоса. Слов было не разобрать, но ей казалось, что мелодия говорит: "Вернись!", и девушка шла за этой мелодией. Возвращалась к себе. Постепенно первый мотив сменился другим. Сначала в нём звучало роковое: "Отобранного не вернуть!" Душа её пошла дальше, мимо страшного заклятья. А потом через него проросло всё, что было смыто зельем Квадры. Сиэл стала собой. Прежней.

И вот наступил день, когда её снова вывели в общий зал. Девушка была слаба, да и просто больна, но глаза её снова были добры и светлы, только растеряны и печальны более чем обычно. По дюковскому обычаю, в честь её возвращения устроили праздник. За столом собрались дюки с жёнами и несколько человек. Сиэл перехватила один взгляд, показавшийся ей знакомым. Вроде бы так смотрел на неё один из встречавших караван из Кридона… Молодой человек смотрел на юную даму неотрывно. Она на него. Потом оба одновременно двинулись навстречу друг другу…

VII

Сразу после праздника Мисмак предложил Сиэл поселиться в "Гладиолусе", чтобы не быть одной. Он сказал это так смущённо и просто, что девушка не задумываясь, кивнула. Даже спустя годы она не жалела о своём скоропалительном решении.

Дюксы возвратили Сиэл отобранное. Душа её ожила. А вот тело… Бесконечная дорога в Дросвоскр и долгие дни лечения в Тильецаде оказались для беременной женщины непосильными. Две недели пролежала она в горячке и только чудом не потеряла ребёнка. Вокруг сновали старичок Лекарь и ещё более древняя бабушка-знахарка. Помогала и тётушка Шалук. И всё это время рядом был Мисмак…

Едва она смогла ходить, молодой человек стал выводить её на прогулки. Сначала в сад возле гостиницы. Потом всё дальше и дальше. Это было время долгих интересных бесед. Обо всём. Или ни о чём. Мисмак оказался верным и понимающим другом. Он никогда ни о чём не расспрашивал; вероятно, именно поэтому вскоре молодая дама рассказала ему всю свою жизнь. Никогда и никто не слушал её так. Они сами не поняли, как решили пожениться. Буквально через несколько дней после свадьбы Сиэл родила сына…

Рёдоф сразу принял невестку и всегда называл (да и считал) её дочкой. Такая почти идиллическая картина омрачалась только тем, что Сиэл выздоравливала трудно и медленно. Наверное, так и должно было быть — шутка ли, возвращаться из небытия…

Ко всему теперь приходилось привыкать заново: к иному климату, к другому образу жизни, к незнакомым, хотя и очень симпатичным людям, к загадочным дюкам… Когда окончательно вернулась память, пришли боль и обида. Одного не мог ей вернуть никто — утерянную, а точнее — отобранную любовь. Арнит… Да, именно он стал её главной печалью.

Со временем Сиэл снова научилась радоваться и жить. Любила ли она мужа? Наверное… Только любовь эта была робкой и трогательной, как улыбка Мисмака, и ничуть не походила на юношескую страсть к Арниту.

С тех пор прошло почти тринадцать лет. Сиэл полностью оправилась от пережитого. В Амграмане быстро прознали о том, какая она искусная Лекарка. К ней добирались даже из отдалённых краёв Дросвоскра. В комнатке, где она принимала своих пациентов, всегда упоительно пахло травами. А ещё прекрасная Знахарка, как в той когдатошней жизни, приручала птиц и разговаривала с ними на одном ей ведомом языке. И звери её понимали и тоже не боялись. И петь она снова научилась… Только теперь это были, в основном, колыбельные — к началу нашей истории они с Мисмаком растили уже троих сыновей. В сказках такие пары живут долго и умирают в один день. Старик-Лекарь не ошибся: она действительно нашла себе мужа именно в Дросвоскре.

Всё реже на Сиэл накатывали воспоминания о прошлом, казавшемся уже совсем далёким и как бы не её… И даже имя бывшего возлюбленного стало одним воспоминанием: светлым и печальным… Лишь однажды стало ей больно, как тогда: в "Гладиолусе" поселился Императорский Первооткрыватель, принесший весть о смерти Арнита.

VIII

Мисмак почти не помнил своей матери, умершей от какой-то женской хвори, когда мальчику было три или четыре года. Отец его, взявший на себя все хлопоты по воспитанию сына, всегда вспоминал о покойной жене с нежностью, грустью и почтением. Он больше никогда не женился, хотя много лет жил вместе с толстушкой и симпатягой Шалук. Эта уютная тихая женщина когда-то была соседкой Рёдофа и после смерти его жены стала помогать растить мальчика, а потом как-то незаметно переселилась в их дом и стала неотъемлемой его частью… Мальчика она любила безмерно, он тоже обожал её и называл как родную — тётушкой.

У этой женщины был потрясающий талант находиться всегда точно там, где она могла бы оказаться полезной. При этом она никогда никому ничего не навязывала. Просто приходила и помогала. Такой уж она, видно, уродилась. Рёдоф неоднократно предлагал Шалук пожениться — она лишь пожимала плечами, мол, зачем, когда и так всё прекрасно.

Когда Мисмак вырос, тётушка перебралась помогать на кухню. Она оказалась превосходной кухаркой, что, безусловно, было на руку хозяину "Неудавшегося гладиолуса". Вообще же Шалук любили все. А ещё вокруг неё постоянно крутились какие-то дети, бездомные собаки и бродячие коты…

IX

До прихода знаменательного каравана из Кридона Мисмак жил как большинство его сверстников: влюблялся, расставался, встречался, прощался… И только когда впервые увидел Сиэл, он остолбенел — такие женщины обычно приходят лишь в грёзы художников, поэтов и волшебников. Ему же, выросшему под уютным крылышком тётушки Шалук, привыкшему к простой и такой понятной жизни и не сильно задумывавшемуся о своих магических или каких там ещё способностях, подобное чудо и присниться не могло. При этом молодой человек в мгновенье ока понял, что старый Лекарь, неоднократно доставлявший бывших волшебниц на излечение к дюкам, в этот раз привёз ему жену.

Дюки забрали Сиэл к себе сразу по прибытии в Амграману — медлить было нельзя, итак слишком много времени прошло. Работа Квадры могла стать необратимой. Мисмак знал, что в Тильецаде пациентка пробудет несколько дней, а потом по доброй Амграманской традиции поселится где-нибудь в городе. Знал он также и то, что многие волшебники, а особенно волшебницы, очень тяжело, через болезнь, приходят в себя. Поэтому у него появилась весьма здравая мысль предложить Сиэл поселиться в "Неудавшемся гладиолусе".

Как добиться её расположения, Мисмак не знал. Чувствовал только, что если понадобится, положит на это жизнь. Именно поэтому он оказался на празднике. С этого момента опекал свою избранницу, как маленькую. Старался терпеть её причуды и выполнять капризы. Бороться с её болью и памятью он не стал — просто был рядом. И слушал. И рассказывал занимательные истории. И снова слушал. Вероятно, Сиэл чувствовала к Мисмаку искреннюю симпатию, поэтому на самом деле ему ничего не пришлось делать, чтобы завоевать даму. Их брак состоялся сам собой.

Когда родился Кайниол, Мисмак был совершенно счастлив. Внешне мальчик оказался, очевидно, копией своего отца, не унаследовав от матери ни чёрточки, но характер взял всё-таки от неё. Впоследствии жена родила Мисмаку ещё двоих сыновей, но он старался никогда не делать особых различий между пасынком и родными детьми. Тем более что отец его полностью поддерживал, а добрейшая Шалук так же тихо, как и всегда, переключилась на помощь в воспитании мальчиков.

Лишь однажды Мисмак не на шутку испугался за покой своей семьи и даже душевное здоровье жены, когда новый их гость из Мэниги рассказал о внезапной кончине её бывшего возлюбленного. Сиэл не плакала, лишь как-то потухла и затихла…

Но всё со временем улеглось…

Вот и нынче, вернувшись из города, Мисмак не застал жену дома. Не задумываясь, он вышел в сад. Сиэл, конечно же, была там. На любимой своей скамейке. Тихо и нежно улыбнувшись, она обняла мужа.

Долго сидели они, негромко разговаривая и глядя на громадные амгрманские звёзды. Насколько могли понять эти двое — светила предупреждали, что спокойные времена заканчиваются… Только сейчас, когда, казалось, всё самое худое навсегда осталось позади, в это было так трудно поверить!

X

А в это время в Мэниге разгорались нешуточные страсти.

— Во-о-он! Я сказал, пошёл вон! — грохотал под сводами дворца неожиданно зычный голос Императора. — Цервемза! Где ты там запропастился! Цер-рвемза!

Йокеща можно было понять — только он решил собраться с мыслями, как тут же появился задрипанный цветовод со своим заморышем. Мысли Его Величества стали, как всегда, путаться. Каким-то невероятным усилием воли Император сумел позвать единственного подданного, которому ещё мог доверять…

Услышав крик, на пороге появился крепкий старик свирепого вида. Мельком взглянув на выражение лица хозяина, Цервемза молча сгрёб горе-садовника в охапку и, не дав опомниться, вышвырнул его в окно. Потом схватил хилый цветочек и отправил его в пылающий камин. Нелепое растение неохотно занялось бурым пламенем, задёргалось и заверещало как раненое животное, а потом рассыпалось белёсыми вонючими хлопьями. Запах в помещении стал столь невыносимым, что Государь и слуга вынуждены были выбежать на балкон. Мельком бросив взгляд вниз, Йокещ и Цервемза отпрянули — на месте, где, по идее, должно было ещё валяться тщедушное тело, лежали дотлевающие и не менее зловонные угольки.

Цервемзу трудно было упрекнуть в излишнем благородстве, да и господина своего он не больно-то жаловал, считая того виновным во всех грехах, а главное, в гибели Арнита. Но он терпеть не мог убиенного цветоводишку, считая его невесть чьим шпионом. Да и голос, позвавший на помощь, был так похож на голос его воспитанника! Хотя вполне возможно, что он спасал хозяина из вполне корыстных соображений — всякому лестно иметь первую персону государства в должниках… И правда, мало ли что…

Мужчины переглянулись — такого они не предполагали.

С давних пор ходил в Сударбе невесёлый анекдот о том, что страной правит Император, Императором — Конвентус, а Конвентусом — некое замухрыжистое растение. А выращивает это зелёное чудовище специальный Садовник, и что именно поэтому Сударбский Император ведёт растительный образ жизни, и поэтому же за Государем особый — тепличный уход нужен, а не то завянет… Теперь же всё складывалось по пословице, что, мол, каждая байка — байка лишь отчасти. И человечек, до недавних пор сновавший бесцветною тенью вслед за Йокещем, уже не казался просто занудной деталью интерьера.

Постепенно зал проветрился, и Йокещ в сопровождении вассала смог вернуться туда.

— С каких же пор он здесь ошивался? — почти беззвучно спросил Император. Видно было, что он смертельно напуган. — И что за пакость он здесь разводил…

— Уж, по меньшей мере, с тех пор, как сюда прибыл мой покойный господин, Ваше Величество… А цветок этот — оньрек, точнее оньрек Лоза. Чудовище из байки, стало быть… — проворчал слуга, стараясь говорить максимально бесстрастным тоном. — Однако, полагаю, Государь изволил меня звать не для того, чтобы я выкидывал всякую дрянь из окон?

— Нет-нет, старый мой Цервемза, — голос властителя дрогнул, став совсем похожим на голос Арнита. — Тут другое…

Он помолчал, нервно постукивая пальцами по подлокотнику громоздкого кресла, в котором почти утопал… Потом прерывисто вздохнул. Прокашлялся. Мельком бросил снизу вверх смущённый взгляд на слугу, который внимательно, пожалуй, даже слишком, смотрел на хозяина… Хмыкнул. И повторил снова:

— Тут другое… Мне нужно с тобой посоветоваться. По-моему пора нарушить кое-какие сударбские традиции. Для начала — я хотел бы жениться. Невеста мне нужна не простая, а волшебница. Да-да… Именно так, — Император снова хмыкнул, искоса посмотрев на собеседника. — У тебя ведь есть племянница… Насколько я помню — милейшая особа. Она мне подходит. Доставь её ко двору!

— Сир… Молодой господин! Это вы? Вы живы… — в резком хриплом голосе старого вояки зазвучали редкие для него тёплые нотки. — Но как же?..

— Ну, полно-полно! Всё позже. Доставь мне Ревидан, — не давая Цервемзе опомниться, приказал Арнит. — Скоро всё будет по-другому…

Предупреждать старика, чтобы молчал, он не стал — в этом не было необходимости…

РИАТАЛЬ

I

Ревидан была просто вне себя от восторга, когда узнала, кто к ней сватается? Понятное дело, у Цервемзы и безо всяких предупреждений хватило благоразумия, чтобы не называть своей племяннице истинного имени её жениха. Поэтому ничего не подозревавшей барышне пока что оставалось только гадать, откуда такое счастье привалило. Значит, долгие годы небытия и бесплодных ожиданий оказались не напрасными.

"Вот! Вот она, справедливость! Вот награда за всё!" — думала девица в предпраздничной лихорадке, считая, что всё правильно и во всём Сударбе от края до края не найдётся особы более достойной, чтобы делить с Императором и корону, и ложе.

В предвкушении скорого триумфа Ревидан снова начала танцевать, чего не делала с тех пор, когда потерпела фиаско в борьбе за Арнита. Ну, да зачем о нём было теперь вспоминать, когда впереди такие вершины? Злобная душонка колдуньи лихо отплясывала вместе со своей хозяйкой в ожидании скорой и такой доступной теперь власти. В голове неугомонной ведьмы рождались прожекты один грандиознее и безумнее другого. В мечтах Ревидан явственно представляла, как будет править страной. Как изящным движением своей лёгкой ножки даст увесистого пинка Императору-недотёпе, да и дядюшке насолит вдогонку. За что? Да за всё: за бездействие и забвение, за Арнита, бросившего её дважды — ради этой девки Сиэл и ради карьеры при дворе, хотя бы. Ну, и где теперь эта его карьера? А потом, отомстив всем за всё, что было и чего не было, она быстренько приберёт к ручкам весь Сударб!!! Ах, как теперь прыгали весёлые и злые огоньки в тайных глубинах её глаз, где раньше обычно темнел лишь мрачный тягучий огонь зависти и желания! Ждать больше не было сил — Ревидан жаждала действия…

II

Пока Император отвлёкся на решение своих личных дел и хотя бы на короткое время ослабил бдительность, брат Мренд соблаговолил наконец-то отправиться в Амграману.

То есть он, конечно же, явился бы туда намного раньше, но вот приспичило Художнику сначала съездить в Стевос на этюды. Ну, что делать, если человек с самого раннего детства мечтал нарисовать море, но никогда там не бывал? А тут представился прекрасный повод — необходимо было отдохнуть и как следует осмыслить последние события. Дальнее путешествие, сулившее неожиданные встречи и свежие впечатления, показалось ему наилучшим решением. Новая стихия настолько заворожила брата Мренда, что он и думать забыл обо всех предыдущих планах. Теперь его занимало лишь Еанокское море во всех его видах и проявлениях. То Художник любовался величественной дельтой Песонельта, почти незаметно переходящей в безбрежный простор. То как юноша лазал по окаймлявшим Стевос скалам, зарисовывая сосны, державшиеся над водой самым причудливым образом. То болтал с обветренными немногословными моряками. То рисовал иллюстрации к легендам о морских чудовищах и сказкам о несметных сокровищах, таящихся на дне Еанока. Природа и люди, и песни, создаваемые ими, и вещи, окружавшие их, пахли солью и простором, были вольны и затаённо грозны… Проблемы столицы и даже провинциальные новости не сильно волновали местных жителей. Волнение на море, порванные сети, пропавшие косяки рыбы были гораздо понятнее жителям Стевоса, чем придворные интриги да вершащиеся где-то вдалеке судьбы государства, гражданами которого они были только в принципе…

Однако, получив последнее послание от Кинранста, Мренд всё-таки не на шутку забеспокоился.

"Брат, — писал Художнику старый друг, — мы все тебя ждём. Поверь, что в Амграмане, а особенно в её окрестностях есть немало того, что достойно твоих глаз и кисти. Время сейчас меняется быстро, картинки весёлые и не очень мелькают перед глазами всё быстрее и быстрее. Здесь столько странного и нового… Бесконечно жаль будет, если ты не успеешь запечатлеть всё здесь происходящее. Да и поговорить, поверь, есть о чём…

Приезжай, слёзно тебя умоляю! Неужели ты хочешь, чтобы тебя доставили к нам с таким же почётом, как к заказчику?"

Нет, отправляться в Дросвоскр под конвоем Художнику явно не улыбалось. Он понимал, что угрозы Кинранста носят скорее шуточный характер, однако то, что поторапливаться надо, было тоже яснее ясного… И брат Мренд всё-таки решил присоединиться к первому же каравану в Дросвоскр. Но обстоятельства снова задержали его в Стевосе.

III

Жил брат Мренд об эту пору в доме, старого рыбака и его жены. Быт их был прост и немудрящ. Старшие сыновья ходили в море, младшие — продавали свежую рыбу на ближайшем торге. Старики и жёны старших сыновей хлопотали по дому и обихаживали небольшой огород. Но больше всего Художника интересовала единственная дочь рыбака — Риаталь. Наверное, если бы брат Мренд был помоложе, он не преминул бы начать ухаживать за девушкой. Но она годилась ему в дочери. Причём в младшие… Оставалось просто любоваться да рисовать… Снова и снова. В результате у брата Мренда накопилась изрядная подборка её портретов. Он даже и предположить не мог, как пригодятся потом эти рисунки. Красавицей Риаталь, как и большинство женщин Стевоса, не была. Черты её лица были довольно резки, а в удивительных необъяснимых глазах таились неженские сила и мудрость. Чем бы ни занималась дочь рыбака, она всё время пела. Голос у неё был глубокий, низкий и такой же странный и загадочный, как и она сама. А песни Риаталь приносили удачу любому, слышавшему их. Окрестные моряки знали об этом и просили, чтобы девушка спела им на дорогу. Завораживающий речитатив, слагавшийся прямо на глазах, действительно хранил их от всех невзгод, которые несёт море:

— Отцы наши и отцы наших детей, братья и други наши! Идите и не бойтесь ни шторма, ни волн. Пусть хранит вас свет в наших окнах. Пусть помогут вам руки Творящих и укроют от бед ладони Хранящих. Солёные вольные ветры, и ты, Еанокское море, вы уже достаточно сильны, чтобы снова требовать жертв! Пощадите, сохраните и верните родных наших живыми!

Все вокруг ценили дар Риаталь, но не очень ему удивлялись, поскольку в роду, из которого она происходила, время от времени рождались женщины-хранительницы кораблей. Из века в век, из поколения в поколение передавали они свои знания дочерям, чтобы те несли их дальше — внучкам и правнучкам. В те годы, когда жили эти хранительницы, все корабли возвращались домой, моряки оставались невредимы даже в самые жестокие штормы, улов был отменный, а торговля — удачной. Помня о её предшественницах, моряки почитали и берегли Риаталь — никто и помыслить не мог отпустить в её сторону грязную шутку. Это разумелось само собой, поскольку тот, кто решился бы обидеть Хранительницу, которая приносит удачу, уподобился бы безумцу, по собственной воле пробивающему дыры в днище корабля, или тому, кто пытается плюнуть в путеводную звезду!

А потом Риаталь исчезла… Ушла с утра в порт и не вернулась. Поначалу старики не беспокоились — девушка иногда отправлялась провожать корабли, никого не предупредив. Так они подумали и в этот раз, но их дочь к ночи не возвратилась… И назавтра тоже… И через день… И через три… Тщетно родители и их постоялец расспрашивали знакомых и незнакомых, не видел ли кто Риаталь. Напрасно братья искали её следы в порту Стевоса. Бесконечные дни сменялись тяжёлыми безнадёжными ночами — девица пропала, и впору было думать о самом страшном. Однако действительность оказалась ещё более жуткой. Как-то утром Риаталь снова появилась на дорожке, ведущей к дому. Родители, братья и Художник бросились к ней. От всех их расспросов она только отмахивалась. Внешне она выглядела так же, как всегда, даже усталой не казалась. Только вот глаза… Потухли они. Исчез чудный их огонь. Ничего не выражали они теперь… Дальше — больше. Родители полагали, что их девочка серьёзно больна. Основания так считать у них были — Риаталь то замирала, как от нестерпимой муки, то становилась беспричинно весела, то молчала целыми днями, то невнятно начинала петь обрывки каких-то, одной ей ведомых, мелодий, то бормотала о чём-то отобранном, чего было не вернуть… Создавалось впечатление, что она никак не может решить — уйти ли навсегда в Дальний мир или остаться в Ближнем…

Первое время моряки и рыбаки привычно приходили к Риаталь с просьбой спеть им на дорогу, но она только молчала. А коли просители были слишком настойчивы, то бывшая Хранительница набрасывалась на них с грубостями и криком, ранее ей несвойственными, и самым бесцеремоннейшим образом выгоняла пришедших вон. Девушка страшно страдала, но любое упоминание о её прежнем даре вызывало у неё лишь приступы слёз и отчаяния.

Вскоре пришла другая беда — море взбунтовалось. Ему тоже стало не хватать низкого глубокого и плавного голоса, чьё звучание убаюкивало волны и смиряло ветер. Большие корабли и маленькие лодки стали уходить от берегов Стевоса и не возвращаться. Горе коснулось, прежде всего, рода Риаталь, потерявшего в море почти всех мужчин.

Короче, если бы так продолжалось и дальше — спокойному, степенному и обеспеченному краю грозил бы неминуемый упадок…

IV

До Художника быстро дошло, что девушка умудрилась попасть в лапы Квадры. Судя по обрывочным сведениям, собранным братом Мрендом, Риаталь силой увели на окраину города в какую-то полуразрушенную хибару. Там и совершили палачи своё злодейство. Похоже, девушка отчаянно и неистово сопротивлялась, поэтому Четвёрка несколько переусердствовала. У неё не только отобрали дар, но и безнадёжно покалечили душу. Вылечить такой недуг в Стевосе нечего было и думать — её срочно было необходимо доставить в Дросвоскр. Сложность была лишь в том, что последний перед зимой караван, с которым собирался уходить брат Мренд, отправился, не дождавшись его. Время шло и работало против Риаталь. Обезумевшая Хранительница стала груба, озлобленна и почти никого не узнавала. Помочь могло только чудо… И оно произошло! Узнав о том, что случилось с их защитницей, моряки спешно снарядили маленький отряд — специально чтобы отправить к дюкам Риаталь в сопровождении Художника.

Ехали долго, изредка останавливаясь на ночёвку в проходных гостиницах, а то и разбивая лагерь прямо под звёздами. Девушке становилось всё хуже и хуже.

Конечно, если бы Художник отправился в путь один, то в случае необходимости мог прибегнуть к магической помощи Кинранста. Но его подопечная не выдержала бы никакого волшебства. Вот и приходилось плестись… Правда, брат Мренд всё-таки успел предупредить друга о своём скором прибытии и обстоятельствах, осложняющих дело. Собственно, такое предупреждение было излишне, поскольку первой об их приезде рассказала Волшебнику жена. Прорицательница видела, что Художник везёт с собой очередную замученную ведунью. Но даже зоркий взгляд Римэ не мог заметить, насколько тяжело больна девушка.

V

Чтобы сократить дорогу, решили, не заходя в Амграману, идти прямо в Тильецад по тайным дорогам дюков. Судя по вестям из замка, к приходу каравана всё было готово. К тому времени Риаталь впала в какое-то оцепенение, и только дыхание напоминало о том, что это живое существо, а не деревянная кукла.

Дюки видывали всякое, но поначалу и они испугались. Казалось, что все их усилия будут напрасны. И всё же дюксы привычно принялись за дело. Потянулись бесконечные дни ожидания. К лечению подключилась Сиэл, приносившая свежие отвары и настойки из горных трав. Тётушка Шалук приходила ухаживать за больной. Однако ничто не помогало! Ни дар, ни разум, ни память, ни даже прежний облик не хотели возвращаться к Риаталь. Врачевателям впору было опустить руки… Но тут кому-то пришла в голову светлая мысль: Художник! Он был единственным, кто видел девушку здоровой! Значит, у него наверняка есть её портреты.

Итак, к лечению Риаталь подключились Волшебник и Художник. Они долго выбирали подходящий рисунок, пока не нашли один. Девушка на нём была изображена в момент, когда провожала корабль своего старшего брата, погибшего одним из первых после того, как сестра лишилась дара. Лицо её, обветренное и загорелое, светилось от песни. Казалось, что, если приблизить ухо к портрету, можно услышать мотив и даже разобрать слова. Невозможно себе было представить, что именно Риаталь сейчас лежит безучастная ко всему. Особенно поразил этот портрет Первооткрывателя, который попросил его посмотреть и никак не мог отпустить. Ему отчего-то казалось, что она слышит его и понимает. Только уста скованы злым заклятием, поэтому ответить не может… Хаймер баюкал изображение, пел ему песни, рассказывал какие-то истории.

— Я говорю тебе нарисованной то, что не сказал бы живой, даже не слышащей меня. Говорю, потому что люблю тебя, наверное, всю жизнь, поскольку не помню времени, когда не знал о тебе или не думал… И ещё… Я верю, что ты поправишься. Поверь мне, я знаю, как это бывает… Вокруг очень много друзей. Они помогут тебе вернуться, как помогали другим… Риаталь — девушка с путеводным именем! Ты ещё споёшь много дивных и хранящих песен. Прошу тебя, вернись! Я буду ждать… Если понадобится — всю жизнь.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что Первооткрыватель сходит с ума. Однако ни дюки, ни Художник с Волшебником не беспокоились. Всё шло так, как и должно было идти. Это продолжалось довольно долго. Наверное, несколько дней. Потом Кинранст мягко, но настойчиво забрал рисунок и сам склонился над ним. Каково же было удивление Волшебника, когда он увидел, что безумие Риаталь медленно, но верно переходит на бумагу. Одухотворённые черты Хранительницы становились напряжёнными, бездумными и безрадостными. Потом портрет начал умирать. Кинранст срочно позвал брата Мренда, и оба они бросились в соседнюю комнату, где находилась больная. Девушка спокойно спала. Вероятно, ей снилось что-то хорошее, она улыбалась. Впервые за много недель…

— Посмотри-ка, этот парень и здесь нас обогнал! — с добродушной завистью шепнул Художник Волшебнику. — Любовь сделала главное. Остальное закончат дюксы и время…

VI

Портрет, принявший безумие Риаталь, в тот же вечер сгорел сам собою. И снова в дальних покоях Тильецада запели дюксы. И вот однажды к их гулким голосам присоединился ещё один. Этот голос был то низок и грозен, как штормовой ветер и гул прибоя, то взмывал ввысь, как морская птица. Понемногу к мотиву добавились слова, похожие на доброе попутное заклинание:

— Родные мои и любимые, я вернулась! Теперь, даже если я буду далеко, песня будет отводить беды от ваших кораблей. Что бы ни было, я навсегда с вами!

Это запела исцелённая Риаталь. Несколько минут все молчали в замешательстве… А потом по залу прокатилась оглушительная волна восторга! Ещё через несколько мгновений снова наступила тишина, в которой лилась дивная песня, где сплетались и расходились голоса древних дюкс и становившийся с каждой секундой всё более уверенным голос Хранительницы. Никто из находившихся, а тем более Хаймер, никогда раньше не слышали ничего подобного.

Нежданный шторм стремительно вёл свои войска на Стевос, как будто смакуя предстоявшую разрушительную работу. Свирепые волны, разметав свои гривы, набрасывались на скалы, стремясь их прогрызть. Пользуясь отсутствием Риаталь, стихия решила смести город и смыть со скал его обломки!

И вдруг бесновавшаяся морская армия наткнулась на невидимую преграду. Снова и снова кидался в атаку шторм. Но снова и снова отбрасывала его назад такая знакомая песня. Впервые за долгое время все корабли вернулись домой…

Прошла ещё пара дней, и дюксы вывели Риаталь в общий зал. Девушку было не узнать. В глазах, ещё недавно тусклых и бессмысленных, теперь плескался дальний морской свет. И опять в Тильецаде был устроен праздник, куда пригласили всех, кто помогал лечить Хранительницу.

Хаймер сидел бледный как полотно и боялся взглянуть в сторону Риаталь. В результате девушка, чувствовавшая себя почти здоровой, подошла к нему первая. Решительно откинув длиннющую чёлку, она улыбнулась своему спасителю и увлекла его танцевать. Первооткрыватель для разнообразия покраснел.

О чём уж они беседовали, кто знает? Очевидно, им было что рассказать друг другу. Молодой человек быстро освоился и решил, что разговаривать с живой Риаталь, право же, гораздо лучше, чем с её портретом.

— Я слышала тебя тогда, когда злая сила уводила меня отсюда, — говорила девушка. — Опираясь на твой голос, я вернулась обратно. Ты делал то, что раньше всегда приходилось мне — хранил в пути. Наверное, так должно быть и дальше? Теперь мне остаётся одно — всю жизнь петь для тебя и охранять твою дорогу…

Что мог ответить на это Хаймер? Скакать на одной ножке было бы по-детски, разрыдаться — не по-мужски, поэтому ему оставалось лишь улыбаться.

VII

Художник, познакомившийся с Хаймером на бегу, теперь должен был наконец-то с ним поговорить. На этот раз шанс упускать было нельзя.

Ближе к середине ночи праздник начал постепенно угасать; все понемногу начали разбредаться, а дюксы еле уговорили раскрасневшуюся и утомлённую Риаталь отправиться отдохнуть. Хаймер проводил свою даму, потом налил себе небольшой кувшинчик вина и незаметно вышел во внутренний дворик.

Удобная скамья с высокой резной спинкой и мягкими подушками. Негромко журчащий рядом фонтан. Мелодичный напев какой-то ночной птицы. Такие места молодой человек всегда любил, вероятно, потому, что нечто подобное было в его родном доме. Даже запахи напоминали лучшие мгновения из детства и ранней юности. А в этом патио был ещё и поразительной красоты цветник. По нему можно было изучать географию самых отдалённых областей Сударба. Каких только сказочных растений там не было! Дюки умели выращивать абсолютно всё, что цветёт. А то, с чем не успевали справиться хозяева замка, обихаживал Рёдоф, которому здесь незачем было скрывать то, что Мэнигский Садовник — это он и есть.

В самом центре цветника красовались четыре гладиолуса едва ли не выше человеческого роста. Оттенки бархатных лепестков, казалось, плавно перетекая друг в друга, источали дивный нездешний свет, вполне достаточный для того, чтобы разогнать ночную мглу.

Вволю налюбовавшись, Хаймер сидел в любимом дворике, то ли медитируя, то ли просто осмысливая события последних недель. Там брат Мренд и нашёл Первооткрывателя и подсел рядом. Некоторое время посидели молча, потихоньку потягивая вино и приглядываясь друг к другу.

— Давно же я хотел с тобой поговорить по-настоящему. С самой Мэниги. Точнее, с похорон Арнита. Да вот не складывалось всё… — сказал, наконец, Художник и, немножко помявшись, добавил: — В общем, тут такое дело… Жив он…

— Кто? — деревянным голосом спросил молодой человек.

— Арнит, кто же ещё? Жив и здоров. Не смотри так, я ещё не совсем спятил. Сам видел.

— Да где же он тогда? Что с ним? Почему за столько времени мне весточки не подал? — Хаймер совершенно оторопел. Похоже, что столько новостей, плохо укладывались в его голове. — Нет, не может быть — я сам над носилками стоял. Кто же, по-твоему, там лежал?

— Не Арнит — Йокещ.

— А Император?.. То есть… — Первооткрыватель схватился за голову, не решаясь произнести очевидное. — Он?..

— Да-да, — помог ему Художник. — Арнит — великий лжец и сильный волшебник.

Хаймер некоторое время сидел молча. Понемногу к нему вернулось самообладание.

— Расскажи, что там было, — почти спокойным тоном попросил молодой человек. — Наверное, это важно…

Тогда брат Мренд поведал всё, что знал — и о том, что никакого бессмертного Императора нет и никогда не было, и об авантюре Конвентуса, и о превращения придворных в Йокеща. Потом он подробно остановился на том, как писался последний портрет. И о своём видéнии. И как злодей пытался талисман дюков заполучить. И как исчез Арнит и появился Йокещ. Ничего не упустил Художник: даже о секрете портрета упомянул, и о воротах, отнимающих память, и том, что благодаря замечательной шляпе, подаренной Кинранстом, ничего не забыл… Долго он так говорил. А когда выдохся, уже светало.

Хаймер по-прежнему сидел молча. Полуприкрытые глаза его ничего не выражали. Казалось, что он дремлет, или размышляет. Только сплетённые пальцы, стиснутые так, что костяшки побелели, выдавали его смятение и негодование.

VIII

— Смерть — она и есть смерть. Никого не щадит она. Никого не предупреждает о своём приходе. И никогда не уходит одна, — монотонно звучал над гробом Арнита голос Императора.

Йокещ всё говорил и говорил нудные, приличествующие случаю, слова о заслугах покойного, о его великих планах, которым никогда уже суждено стать свершениями.

Воспоминания захлестнули Хаймера с такой силой, что он не только услышал и увидел события, но и почувствовал запах Песонельта и кожей ощутил влажный речной воздух.

Последняя ниточка, связывавшая Хаймера с беззаботными юношескими временами, оборвалась в один миг. После того, как Арнит поступил на службу к Йокещу, друзья почти не виделись, но Хаймера грела сама мысль о том, что друг находится где-то совсем близко.

Что послужило причиной гибели молодого, подававшего огромные надежды придворного, никто, включая самого Императора, определённо сказать не мог. Помпезность похорон была явно призвана показать глубокую скорбь Йокеща, а, следовательно, и всего Сударбского двора. Хаймера же вся эта говорильня безмерно раздражала.

"К чему всё это сейчас… Арниту в путешествии по Дальнему Миру пустые слова едва ли пригодятся. А нам они и вовсе не нужны", — мрачно думал молодой человек.

Ему было нестерпимо больно. Наверное, единственному из участвовавших в церемонии.

Однако, как бы ни была сильна печаль Первооткрывателя, от его наблюдательного взгляда не ускользнула некая странность в поведении Императора. Йокещ говорил подчёркнуто трагично, но и в голосе его, и в облике сквозило торжество. Время от времени Правитель смотрел на Хаймера, находившегося на почтительном от него расстоянии, так, будто хотел что-то сказать, но не решался… Да и вообще Император выглядел как-то непривычно. Тогда Хаймер едва отделался от искушения броситься к Йокещу, и то ли утешать его, то ли самому просить о совете и утешении.

А ещё Первооткрыватель вспомнил, что тогда уже заметил брата Мренда. Ну, мало ли кого мы замечаем и забываем на своём пути…

Когда наступило время прощаться с Арнитом, Хаймер подошёл к носилкам и замер. Он, конечно, знал, что после смерти лицо человека неуловимо меняется, но сейчас Первооткрыватель мог поклясться, что в склеп заносили другого человека. И вот ведь как — и это проскочило мимо внимания…

— Значит, он владеет отводом глаз… Ну-ну… — рассеянно и в то же время грозно пробормотал Первооткрыватель. — А я, стало быть, ведусь на это…

IX

Наконец, собравшись с мыслями, молодой человек встал. Наполнил вином кубок своего собеседника и свой заодно. Снова сел. Сделал изрядный глоток. Ещё минутку помолчал, смакуя напиток. Вина в Дросвоскре были действительно превосходны. Помимо прекрасного вкуса, они обладали изумительным свойством — не столько пьянили, сколько бодрили и, пожалуй, даже проясняли мысли. Сейчас это было как нельзя кстати.

— Значит, вот как оно всё вышло… — спокойный голос Хаймера подлейшим образом дрогнул. — Значит, так… И вот ведь, представляешь, стоял передо мной. Указания давал… А я и развесил уши. Нет, это, конечно, было очень обидно, когда я понял, что меня пытаются как разменную монету использовать… Но чтобы такое!.. Сиэл знает?

— Вроде бы нет, — помотал головой Художник.

— Ну, хоть это неплохо. Не надо её до времени тревожить. А то Мисмак говорит, что когда пришла весть о его, ну, то есть арнитовой, смерти, она чуть с ума не сошла…

— Что же делать… Говорят, что время — лучший врач. Да только ведь есть болезни неизлечимые… Ты-то что делать собираешься?

— Пока точно не знаю, но в Мэнигу мне соваться явно не стоит. Поживу пока в Тильецаде. Мне здесь и до недавних событий было хорошо. А теперь… да что уж говорить… — последние слова Хаймер произнёс почти беззвучно. То ли смущался, то ли общение с дюками не прошло бесследно.

— Завтра нам нужно будет собраться всем и подумать, как да что. Война, судя по всему, готовится. Пока никто толком не знает, что замышляет этот жуткий тип…

X

В Сударбе считают, что если слишком долго говорить о каком-нибудь человеке, то ухо, которым он этот разговор услышит, будет потом долго чесаться. Если следовать этой примете, то у Бессмертного Императора должны были чесаться уши, и шея, и вообще всё тело — так активно обсуждали его в Тильецаде. Чесотка, правда, миновала Йокеща, но на душе у него было совсем неспокойно.

Арнит не ошибся в Цервемзе. Старый хитрец действительно умел держать язык за зубами. Ревидан, прибывшая ко двору тайно, Арнита не узнала. Да и что ей был какой-то Наместник…

Вскоре после её приезда по всей Мэниге, а потом и в провинции поскакали герольды.

— Граждане Сударба, — провозглашали они. — Его Величество Император Йокещ мудрейшей своей волей решил осчастливить наше государство и взять себе в жёны прекрасную девицу Ревидан из Кридона!

И всё… Понимайте, дорогие сударбцы, как хотите… Большинство было шокировано этим известием. Ничего подобного не происходило уже больше ста лет. И хотя изменения в личной жизни Императора не предвещали ничего дурного, люди невольно насторожились. Особенно смущало всех происхождение невесты Правителя.

— Зачем ему девица из Кридона, — говорили одни. — Ближе, что ли, не нашлось?

— Может, любовь у него, — отвечали другие.

— Да какая там любовь… Надоели ему здешние слащавые красотки, вот и потянуло на грубую кридонскую экзотику, — хихикали третьи.

— И не любовь, и не экзотика, — авторитетно заявляли четвёртые. — Всё гораздо проще. Она вроде бы родственница Цервемзы, Императорского Советника. Высокий такой грозный старикан. Знаете его?

— Да как же не знать! — отвечали и первые, и вторые, и третьи. — Так что ж с того?

— Как что? — кипятились всезнайки. — Из Кридона он приехал… Понятно, остолопы вы неосмысленные?

Понятно ничего не было, но все, чтобы не числиться в остолопах, да ещё и неосмысленных, многозначительно кивали головами. И, пожалуй, никто не задумывался об истинных мотивах женитьбы Императора.

Так или иначе, но с великой помпой справили свадьбу, описывать которую не имеет никакого смысла, поскольку это уже сделали придворные бытописатели. Как и положено, потратили уйму денег на платья для молодожёнов. Устроили грандиознейший пир, на котором подавалось много сладкого и даже приторного. Всё вокруг сверкало от драгоценностей и льстивых светских улыбок. От запаха благовоний было душно до тошноты. Оглушительно грохотали бесконечные фейерверки, вспыхивавшие тут и там. Говорят, что невеста была невообразимо прекрасна, но что-то жутковатое отблёскивало в её счастливых глазах…

— Не придушила бы она Государя, пока он спит, — ворчали скептики.

Правда, чего только не покажется зевакам. Особенно тем, кому не досталось бесплатных мест для наблюдения за церемонией, или хотя бы традиционных подарков для гостей.

XI

Свадебные торжества отшумели. Прошло ещё некоторое время.

Арниту было плохо. Совсем. У Императора складывалось такое впечатление, что он бежит с горы к краю пропасти и уже не может остановиться. А однажды у него даже промелькнуло ощущение, что на свадьбе не хватало кого-то, чьё появление могло изменить всю дальнейшую его судьбу. Имя Хаймера он боялся произносить даже про себя. В общем, безумие наползало на него, как ледяная туча на небосвод… Безоблачные дни давно миновали. Теперь помощи ждать было неоткуда…

А чего он, собственно, хотел? Ревидан оказалась именно такой женой, как он и планировал. Ведьмой. Злой и расчётливой. Умной и ловкой. Красивой до невозможности. С такой можно было горы и море местами поменять. Но зачем… Разве могла она заменить Сиэл?

И вот однажды, вскоре после свадьбы, случилось так, что Ревидан ненадолго потеряла бдительность и со смехом сказала мужу:

— Вот ведь, сир, как судьба-то складывается. Не будете ревновать, если я кое-что расскажу?

— Что же? — Арнит интуитивно напрягся.

— Я и не мечтала о такой чести, как брак с Бессмертным Императором. Да и Квадры боялась смертельно… Правда, живя в Кридоне, я была первой в бесконечной очереди претенденток на роль невесты Наместника. Только ведь он крутил любовь с одной местной дурочкой. Ну, да я её устранила… Да как! — и она со смаком начала рассказ об уничтожении Сиэл.

Император выслушал это признание молча. Лишь однажды сверкнул глазами. Злодейка приняла это за одобрение своих действий. На самом же деле Йокещ бы за такое, наверное, убил. Арнит придумал нечто более страшное.

XII

— Цер-рвемза! — орал Император, забыв о существовании колокольчика.

На пороге незамедлительно появился громадный старик.

— Цервемза, — вкрадчиво обратился к нему Правитель. — Ты что же это, мерзавец этакий, задумал?

— Сир! — царедворец опешил, не понимая, к чему клонит господин, но чувствуя скрытую в его словах угрозу. — Чем я прогневал Ваше Величество?

— Чем прогневал, говоришь? — голос Императора, тихий и почти ласковый, не предвещал ничего хорошего. — Ты кого мне подсунул? Только не говори, что твою племянницу, будь она неладна, выбрал я. Выбрать-то выбрал… Но как же ты, предатель, не рассказал мне, что именно моя нынешняя жёнушка в своё время извела Сиэл? Вся моя жизнь ушла с ней…

Арнит осёкся, увидев, как старый вояка побледнел и, не спрашивая разрешения Государя, тяжело опустился в кресло.

— Сынок! Как ты только мог предположить… — только и промолвил Цервемза, обращаясь к Императору, как к маленькому. — Я же вырастил вас обоих…

— А что… что я должен был думать, когда эта змея мне в подробностях рассказала и как Квадру задурила, и как себя спасла, а её… погубила? — не обращая внимания на то, что его бывший наставник нарушает этикет, рявкнул Император. И почти плача, прошептал: — И ведь смеялась! Смеялась…

— Молодой господин! Позвольте мне если не оправдаться, то объясниться, — старый слуга немного пришёл в себя и смог подняться. Он стоял напротив Арнита, привычно скрестив грубые руки на груди. — Я искушён в придворных интригах и не склонен к сентиментальности и жалости. Есть всего два человека, которые мне дороги: вы и ваша жена. Моя племянница… Я был польщён, когда вы избрали её. Более того, вы знаете, что эта простушка Сиэл мне никогда не нравилась… Но, верьте, сир, даже Ревидан я не позволил бы вмешиваться в вашу судьбу…

— Я верю тебе… И хватит об этом, — резко сменил тон Император. — Со своей женой я разберусь сам. Но мне необходима твоя помощь… Срочно разыщи брата Мренда. Ему теперь предстоит много работы.

ТИЛЬЕЦАД

I

Утро выдалось на редкость тихое и нежное. В такую погоду хочется бродить босиком по росистой траве и напевать простые детские песенки. Добрые лучи рассветного солнца лукаво заглядывали в огромные окна Тильецада и мягко, но упрямо будили всех, кого только могли найти. Радостные и деловитые звуки и запахи сначала заполнили внутренние покои, а потом настойчиво растеклись по всем помещениям. Несмотря на напряжение последних дней и почти бессонную ночь праздника, обитатели скального замка чувствовали себя бодрыми и отдохнувшими. Наверное, таким и должно быть первое утро после великих событий. Или — последнее перед таковыми. По прихоти судьбы, начинавшийся день был как раз из таких, (личная или мировая) начинает делиться на до и после. Мира нашим героям, безусловно, хотелось больше, но, судя по всему, приходилось готовиться к войне, которая обещала быть затяжной, изнурительной, достаточно кровопролитной и более или менее бессмысленной, как и полагается любой войне.

Несмотря на отчаянную усталость, Хаймер так и не ложился. Он решил прогуляться. И вообще, как истинный Первооткрыватель, он с давних пор заметил, что такое времяпрепровождение приводит его в порядок не хуже многочасового спокойного сна. По новой, приобретённой в Дросвоскре, привычке молодой человек незаметно выскользнул из замка. Он действительно снял обувь и пошёл босиком. Доверчивая весенняя травка ластилась к ногам, как весёлый детёныш неведомого и доброго животного. Ароматы известных и незнакомых ему цветов сплетались в стройную симфонию, такую же мощную и гармоничную, как и весь этот край. Ранние птицы радовались хорошей погоде и даже странному прохожему, идущему, куда глаза глядят, а точнее — куда ноги выведут. Побродив немного, Первооткрыватель вышел на небольшой холм, с которого превосходно просматривалась вся долина. Усевшись на заросший чем-то зелёным и мохнатым валун, Хаймер задумался. Его взгляду открывался цветущий простор Ларьигозонта, колыхавшийся как море. За ним проступали в светящейся росной дымке прекрасные лёгкие контуры Амграманы. Утопающие в зелени городские крыши казались бутонами неведомых цветов, которые вот-вот развернутся навстречу солнцу. Стройные шпили, подобные диковинным длинноногим птицам, просыпались и потягивались, готовые взлететь в любую минуту. Прозрачная тишина усиливала весёлые звуки, доносившиеся из пробуждавшегося города.

Если бы в своё время кто-нибудь сказал молодому господину Кураду, что он решится на откровенный бунт, он попросту поднял бы говорящего на смех. Слишком уж благонадёжным подданным Сударбской Короны считал он сам себя. Хотя службу умудрился выискать такую, которая не требовала постоянного присутствия на бесконечных в своём занудстве мэнигских церемониалах… До недавних пор в случае чего он мог сослаться на срочную необходимость отъезда в дальние края и, соответственно, изобразить глубочайшее сожаление по поводу своего отсутствия на очередном дворцовом мероприятии. Обычно этот номер легко проходил и Первооткрывателю верили. А может быть, Арнит закрывал на это глаза. Потому и отослал из столицы подальше… Теперь же Хаймер прекрасно понимал, что перешёл все дозволенные границы. В сложившихся обстоятельствах не было никакого смысла изображать, что он был смертельно занят или вовсе не получал приглашения на бракосочетание Бессмертного Императора Йокеща и как её там? Ах, да — некоей девицы Ревидан из Кридона. Первооткрыватель, безусловно, понимал, что если Арнит изменился только внешне, то он вряд ли сможет поверить в такое совпадение. Однако, после всего услышанного вчера, Хаймер решил не оправдываться: не хотел, вот и не явился. Ему надоело объясняться и подыскивать формальные причины своего поведения даже перед теми, кому он был обязан отчётом. На то были свои резоны. Во-первых, придворных лизоблюдов на этой свадьбе и без участия молодого учёного наверняка хватило. Хаймера, привыкшего к простоте и открытым добрым отношениям в здешнем обществе, даже передёрнуло, когда он представил напыщенную и самодовольную свиту Императора. Во-вторых, он вспомнил, что в своё время слышал о невесте Его Величества достаточно нелестных и язвительных отзывов от самого Арнита. Хаймер не стал задумываться о том, что побудило бывшего друга к такому более чем странному шагу. В-третьих, Первооткрыватель не был уверен, что во время официальной церемонии или сразу после таковой уместно и разумно было бы вызывать Императора на большой разговор. При этом, находясь в весьма расстроенных чувствах, молодой человек не мог поручиться, что сдержится и не надаёт ему пощёчин. Хотя бы словесных! Странное дело, ещё несколько месяцев назад Хаймер, воспитанный в лучших придворных традициях, попытался бы найти объяснение своим некорректным действиям. Теперь же ему было просто наплевать.

"Пусть играют в свои игрушки в своей комнате — у нас есть своя!" — ехидно подумал он.

Карьера, безусловно, катилась в пропасть, зато жизнь складывалась как нельзя лучше. В Сударбе всегда считалось, что невезение на службе или в торговле — вернейший признак удачи в любви. Кроме того, бывший Императорский, а теперь вольный Первооткрыватель был слишком щепетилен, чтобы подкладывать свою или чью-либо другую судьбу или свободу под валуны, лавины и другие придворные стихийные бедствия.

Из всего этого могло следовать лишь то, что Мэнига со всей её брутальностью и интригами должна была остаться для него лишь дурным воспоминанием. Столица уходила всё дальше в какую-то иную реальность. Там оставалось только прошлое, а здесь были друзья, дюки и… Риаталь. Да… теперь ещё и Риаталь… Никогда не предполагал он, что всё повернётся таким причудливым образом. Но как ни крути, получалось, что именно здесь, в Дросвоскре, он нужен больше всего.

Первооткрыватель долго сидел в раздумьях. Потом они незаметно отступили. От души отлегло. Пришёл покой. Молодой человек полностью растворился в чистом радостном дыхании утра и его неслышной мелодии. Где уж тут было заметить, как, неуверенно поправляя чёлку, к нему подошла Риаталь. Она тоже решила прогуляться и тоже босиком. В самом деле, лучшего времени, чтобы осмотреть ближайшие окрестности Тильецада, девушка не могла придумать.

А может быть, она просто искала Хаймера?

Так или иначе, она его нашла…

II

Брат Мренд подходил к картине медленно… Не веря своим глазам… Боясь ошибиться… Потом обернулся к своим спутникам и поражённо выдохнул:

— Оделонар…

Кинранст и Хаймер переглянулись. Вообще-то в Сударбе считалось, что этот легендарный живописец никогда не существовал. Ходили, правда, слухи, что он всё-таки жил, а его работы надёжно спрятаны между нелепой мазнёй придворных маляров в Императорской галерее. Предания говорили, что его картины обладают чудодейственными свойствами. Чуть ли не мёртвых оживляют. Впрочем, никто и никогда не видел подлинников — только списки с мистических пейзажей и не менее загадочных жанровых сцен. О портретах и вовсе никто не слыхал.

— М-м-да! — после некоторого молчания потрясённо произнёс Художник. — Никогда не видел его работ… А я-то, старый дурак, думал, что это лишь собирательный образ, идеал и пример для подражания. Как же меня бесил учитель, постоянно твердивший: "Надо работать, как Оделонар… Надо работать, как Оделонар…"!

Брат Мренд задумался и начал прохаживаться по галерее, зачем-то внимательно изучая рамы. Снова вернулся к портрету. Волшебник и Первооткрыватель недоумённо следили за ним, но не вмешивались.

Короткий путь из Мэниги в Тильецад он нашёл в рукописи Ольса. Дорога, проходившая по границе Немыслимых Пределов, занимала немногим более двух часов.

— Они дойдут за час… — пробормотал Оделонар и начал осторожно разворачивать картину, которая должна была послужить для дюков ориентиром.

Холст занял своё место в раме. Мастер отошёл на несколько шагов и придирчиво вгляделся в своё творение.

— Никуда не годится! — неудовлетворённо буркнул он. — Нужно было рисовать каждого по отдельности. Хоть всё сначала начинай.

— Так… — без предисловий начал Художник. — Этот портрет — первый в череде других, которые должны были занять эти рамы. Картины написаны, но перенесены в какое-то другое место. Прототипами служили наши знакомцы из Тильецада, — он говорил отрывисто, как в трансе. — Так он защищал дюков от неминуемой гибели.

— Откуда… — начал было Хаймер.

— Видел! — отрезал брат Мренд. — Это не всё. Оделонар погиб.

— С кого он писался? Вроде на Окта похож… — спросил Кинранст.

— Это собирательный образ. Мастер хотел напомнить дюкам о ком-то, кого они давно потеряли. Точнее не скажу, — Художник постепенно приходил в себя. — Выходит, я когда-то скопировал эту картину… По памяти… Занятно…

Он снова задумался и зашагал к выходу из галереи. Друзья двинулись за ним. Первооткрывателю на мгновение показалось, что не брат Мренд возвращается в Тильецад, а Оделонар шагает сквозь время…

III

Незаметно спустился вечер. В общем зале стал собираться народ.

Удивительным был этот зал: с одной стороны, он выглядел по-домашнему уютным, с другой — казался безразмерным, к тому же обладал отличной акустикой, поэтому говорить можно было почти шёпотом. Хаймеру всегда нравился контраст самого парадного помещения Тильецада с наиболее скромными в Императорском дворце.

Народу на совет собралось намного больше, чем предполагалось вначале, высказаться хотели многие. Проблема состояла лишь в том, как убедить дюков, не желавших вмешиваться ни в какие дела, происходившие за пределами Дросвоскра, участвовать в общем разговоре. Помогать они были согласны кому угодно. Восстанавливать справедливость, хотя бы и дорогой для себя ценой — тоже. Но решать свои проблемы люди, по их мнению, должны были сами. Дюки, как уже известно, были независимы и упрямы. Крайне упрямы. Наверное, в этом была своя правда, но сейчас обстоятельства складывались так, что — по доброй воле или по необходимости — приходилось объединяться. Поэтому, несмотря на всю свою отстранённость, даже они всё-таки созрели, чтобы прийти на совет в собственном замке. Тем более что люди, уставшие их уговаривать, в конце концов, самым хитрым способом додумались совместить совет с ужином. Не менее роскошным и обильным, чем вчерашний.

Это было странное зрелище: дюксы, скорее привыкшие петь, чем говорить, смущённо сидели, сбившись в небольшую стаю. Дюки, которые обычно становились распорядителями пиров, вообще не могли взять в толк, зачем их пригласили, однако старались никоим образом не выказывать своего недоумения. Будучи истинными кавалерами, они окружили своих дам особо подчёркнутой заботой.

Первым, на правах хозяина, должен был говорить Окт:

— Я… не знаю… что сказать… Это… Рёдоф… мастер… — почти растерянно и делая тяжеловесные паузы между словами, густым басом довольно невнятно прогудел длиннолицый гигант. — Или… вот Кинранст… Пусть… они… говорят. Мы — послушаем… Так — правильно. А если… помочь — поможем.

Похоже, Рёдоф не предполагал выступать, поэтому не сразу сообразил, с чего начать.

— Тут вот какое дело… Собственно, все о нём знают… Все понемногу. Все, да вот не всё. Да и доказательств никаких не было. Вкратце вот что вызывает беспокойство… На сударбском Престоле давным-давно воцарилась измена. Если говорить точнее, то никакого бессмертного Императора нет, да и не было никогда. Раньше Конвентус всем голову морочил, подсовывая своих безвольных слуг. Последний Йокещ был тоже из таких… От Конвентуса, значит. Теперь он уничтожен. И Конвентус истреблён. Весь, — Рёдоф помолчал, нелегко подбирая точные слова. — Подробности пока не известны, одно понятно, что извёл его никто иной, как бывший Кридонский Наместник. Тут кое-кто с ним знаком, так что особенно не удивляйтесь. У нас имеются неопровержимые доказательства, что он жив и только инсценировал свою смерть. Похоронили мнимого Арнита.

Неожиданно раздался вскрик Сиэл:

— Я не знала!.. Не знала… — почти беззвучным шёпотом повторила она после долгой дурной паузы. — Но чувствовала…

Старик слегка увлёкся и был готов и дальше обличать коварного Императора, но оглянувшись на побледневшую невестку, немедленно прервал гневную речь и озабоченно забормотал:

— Крепись, дочка! Это из далёких времён. Всё прошло уже… Да и не любил он тебя как надо… Другая у него сейчас… А у тебя дети. Кайниол…И муж. Он — любит. И ты его тоже… Сама, хорошая моя, знаешь, правда ведь? И всё у вас хорошо будет! А этот, — Рёдоф в бессильной ярости хлопнул ладонью по столу. — Не достоин он тебя. И никогда не был достоин…

Сиэл не отвечала, только тихонько всхлипывала, приникнув головой к плечу Мисмака. Тот по обыкновению своему печально молчал.

Впрочем, на самом деле всем стало не по себе. А особенно, наверное, Хаймеру, который хотя и знал уже о вероломстве Арнита, всё ещё не мог успокоиться. После этого, казалось бы, малозначительного инцидента в зале надолго воцарилось тяжёлое и неловкое молчание. Некоторое время дамы, особенно Шалук, хлопотали вокруг Сиэл. Но даже когда она немного пришла в себя, Рёдоф не мог собраться с духом, чтобы продолжить говорить. Поскольку все чувствовали себя не в своей тарелке, то ничего лучшего, чем заняться едой, никто не придумал. Некоторое время не было слышно ничего, кроме звона столовых приборов.

Во всём этом безобразии не принимал участия только Рьох. Этот, как всегда, бесцеремонно ворчал, что мол, кому это, скажите на милость, нужно, чтобы опять вокруг болтовня одна была; хотя, конечно, болтать-то все мастера, а делом заняться некому и некогда, потому что все ходят и ходят туда-сюда, а толку никакого нету, и вообще обсуждать тут нечего, и так всё идёт не лучшим образом, а менять никто ничего не собирается; а ведь он, Рьох, то есть, давным-давно предупреждал, что незачем собирать в Тильецаде такие огромные сборища, ещё пропадёт чего, а не пропадёт, так всё равно — греха не оберёшься, потому что разберись пойди, кто тут за кого; молодёжи-то ничего, у них вечно всё вот так: то людей лечить, то мир спасать, а потом старый Рьох ещё и виноват будет; нет, он, конечно, не жалуется, а молча страдает, но его одобрения они не дождутся, потому что вот раньше жили в своё удовольствие и жили бы дальше, так нет ведь — справедливость им всем понадобилась, а люди тут же обрадовались и просто оседлали бедных дюков и только на их способностях выезжают; вон уже и молодую особу до чего довели, ужас просто непередаваемый; так видишь ли, им мало показалось, ещё и поболтать надо, а о чём тут болтать?..

Эта бесконечная тирада, произнесённая на совершенно дикой помеси безмолвного и явного языков, оказалась столь неожиданной, что сильно разрядила обстановку. На дальнем конце стола даже раздались сдержанные смешки.

Несмотря на то, что напряжение несколько спало, никто больше не решался взять слово. Наконец, Кинранст встал и задумчиво оглядел аудиторию:

— Вот что, друзья, как ни трудно, нам придётся всё-таки продолжить разговор, ради которого мы здесь собрались, — сказал он. — Если сейчас всем так больно и тяжело, то что же будет, когда Император начнёт действовать? Поэтому я заранее прошу прощения у всех, для кого этот разговор будет особенно болезненным и тяжёлым и кому будет нелегко отказаться от простой мысли о личной мести. Хотя чем дальше, тем больше мне кажется, что эта идея отнюдь не лишена здравого смысла…

Казалось, Волшебник сознательно избегает смотреть в сторону Сиэл, да и Хаймера тоже, а может быть, он искал поддержки у старого друга, но брат Мренд молчал, как всегда непонятно чему улыбаясь, и делал наброски в своём небольшом походном альбомчике.

— Так вот, проблем на самом деле у нас множество, — Кинранст тоже волновался и никак не мог подобраться к главному. — Одну из них уже обозначил Рёдоф. Остальные вытекают из неё. Тут вот какая ерунда происходит: Конвентус обладал огромной силой. Я-то об этом знаю не понаслышке. То, что мне столько времени удавалось от них скрываться, можно считать счастливой случайностью. И если при этом нашёлся некто, способный не только перехитрить, но и уничтожить такую могущественную организацию, боюсь, мы даже не представляем, насколько опасен такой человек. Судя по всему, теперь он захотел единоличной власти и для того, чтобы её достичь, не погнушался ничем. Кроме того, Арнит обозлён и, вполне вероятно, растерян. Насколько можно судить, всё складывается совсем не так, как он хотел, узурпируя власть. Будучи человеком крайне самонадеянным, он раскачал такие силы, с которыми не сумеет справиться. А что может быть страшнее разъярённого и напуганного животного? Полагаю, ни у кого не вызывает сомнения, что первый удар он нанесёт именно по Дросвоскру.

— Не просто по Дросвоскру — по Тильецаду! — выдохнула Сиэл. — Если бы вы только знали, насколько он…

Дама осеклась, избегая называть Императора настоящим именем, но быстро взяла себя в руки и обычным уже своим мягким голосом повторила:

— Насколько он ненавидит дюков. Не знаю уж, какие к вам могут быть претензии… — она выразительно кивнула в сторону хозяев замка. — Кажется, его воспитатель был родом из этих мест. Точнее, потомком одного из разбойников, не пожелавших, как он говорил, мириться с диктатурой всяких длиннолицых. Простите меня, я не хотела обижать никого из моих спасителей и друзей…

— Это ещё раз подтверждает мои слова, — резюмировал Кинранст. — Нравится, друзья, нам это или нет, но, похоже, в ближайшем будущем придётся готовиться к серьёзной войне и защите замка.

После этого Волшебник вкратце изложил всё, что знал о том, как Арнит стал Йокещем. Теперь время от времени он прерывал свой рассказ и обращался для уточнения деталей то к брату Мренду, то к Хаймеру, то к Сиэл. Некоторые эпизоды, особенно история о том, как Художник отомстил Императору, сделав его смертным, и ещё то, как Кинранст наслал на Арнита неистребимые гладиолусы, вызвали просто бурю восторга. Всеобщее веселье прервал неожиданно разбухтевшийся Рьох:

— Ну конечно, всем просто необходимо нашими гербовыми цветами расшвыриваться да по Песонельту их сплавлять… — на самом деле в гулком голосе дюка слышалась искренняя досада, что не он додумался до такой остроумной каверзы. — Других способов свои проблемы решать у них нет; чисто дети какие! Картинки, понимаешь ли, они малюют! Ну, если вам так необходимы неприятности, причём здесь, скажите на милость, дюки? Можно ведь сразу или войну начать, или убежать на худой конец, чтобы долго искали, как вон этого.

Рьох обиженно кивнул в сторону Кинранста:

— Так нет ведь, эти шутнички опять за наши спины попрячутся, а если Император разбушуется, а он всенепременнейше разбушуется, можете даже не сомневаться, что потом делать? Не знаете, ну так я скажу — не Тильецад и даже не Дросвоскр защищать, а весь Сударб спасать придётся, а это, между прочим, совсем не одно и то же, что следить за порядком в Амграмане или откачивать всяких-разных беспамятных барышень. Интересно только, кто-нибудь из нынешних героических героев спросил, а хочет ли старый Рьох воевать, или, может быть, он хочет отдохнуть и погреться на солнышке?

Обречённо махнув рукой, ворчун царственно удалился в свой угол, откуда выходил лишь для того, чтобы сказать свою великую речь.

— Ясненько! Постыдился бы, хороший мой! Это, значит, мы тут виноваты? Ну, прямо во всём. Кошмар! Жуть! И ужас! Интересно, долго ещё тут будут выступать всякие-разные? — раздался голос с дальнего конца стола.

Это вскочила, уставив руки в боки, обычно незаметная и тихая тётушка Шалук. Она страшно волновалась, поэтому сильно частила:

— Один он тут понимает что к чему, а остальные? Мы здесь просто так выпить-закусить собрались, так, что ли?

Рёдоф и Мисмак, на своей шкуре знавшие, что бывает, когда эта милая толстушка разбушуется, следили за тем, что же произойдёт дальше, еле сдерживаясь от хохота.

— То есть вот ведь как получается: их рисуют, оживляют, не обижают ничем, в конце концов, помочь хотят, а они, стало быть, ворчат! — не унималась Шалук. — Не знаю как кому, а мне это всё до смерти надоело. И, кажется, я знаю что делать. Вот что, брат Мренд, все говорят, что у тебя золотые руки, талант рисовать картины, которые способны оживать, ведь так, правда? Но ведь для этого, кажется, нужны волшебные карандаши и даже кисти с красками, верно? А скажи-ка, хороший мой, волшебный ластик у тебя часом нигде не завалялся, чтобы роковые ошибки исправлять?

Тётушка так распалилась, что, всё так же подбоченясь, пошла наступать на хозяев замка, позабыв и о своём почтенном возрасте, и об огромной разнице в росте. Тут уже трубно захохотали даже дюки, до этого момента пытавшиеся сохранить серьёзную мину. Больше всех смеялся молодой Превь:

— Ну… не все же здесь… такие, — он плавно повёл рукой в сторону старшего дюка. — Есть… среди нас и… Как это?.. Ах, да, молчаливые.

Новый раскат хохота потряс стены древнего Тильецада.

— Право же, почтенная госпожа, прости ты его! — продолжил Превь, отсмеявшись и церемонно кланяясь Шалук. — Не стоит нас так уж сразу ластиком стирать!.. Даже страшно делается. Да к тому же, это ведь вы — люди — вернули нас сюда.

— И что? Что теперь, хороший мой, на всех бурчать можно? — отходчивая тётушка Шалук уже ругалась лишь для порядка.

— Бурчать, конечно, не стоит, это правда. Но, почтенная госпожа, если тебе не жаль нас, то неужели же не жаль таланта брата Мренда и усилий Волшебника? Да и потом… — прибавил Превь уже совершенно серьёзно. — Там, в Мэниге, решили, что отобранного не вернуть… Но здесь, в Дросвоскре, возвращённого не отнять. Таково уж наше свойство.

Раздался очередной взрыв всеобщего веселья, а потом произошло что-то странное. Несмотря ни на что, всем стало радостно и хорошо, как никогда. Правда и свобода, недоступные большинству сударбцев, оказались для участников совета тем единственным, ради чего стоило не только воевать и умирать, но и просто жить. Даже пикировка между Шалук и Рьохом лишь прибавила всем задора. Ещё не дослушав до конца, все стали наперебой искать выхода из создавшегося положения. Одни предлагали бороться с узурпатором при помощи волшебства. Другие — надеялись, что ещё чего-то можно добиться переговорами. Третьи предлагали похитить Императора, чтобы притащить его в Дросвоскр и уже здесь втолковать этому дуралею, что к чему. Короче говоря, поднялся такой шум и гам, что никто никого уже не слышал. И лишь Римэ Вокаявра, сидевшая всё это время молча, каким-то чудом успокоила спорщиков, а потом мягко сказала:

— Не наша вина, что мы живём в такое время, когда добрые души не могут не быть злыми. Я, возможно, плохая прорицательница, но давайте подумаем здраво, чего может хотеть Император Йокещ, Арнит, или как там его ещё?.. Власти? Теперь у него этого добра более чем достаточно… Любви? Он слишком много раз её предавал… Богатства? Оно и так является бесплатным приложением к Сударбской Короне. Так чего же он всё-таки может хотеть? Прежде всего, надо решить, чего он может не хотеть. Во-первых, он не просто не хочет, но и очень боится разоблачения. Во-вторых, он не хочет терять того, что получил с таким трудом. А как можно этого добиться? Да только став бессмертным! Поэтому не надо шуметь… Если здраво подумать, обязательно должен найтись некий единственно правильный выход…

— Ну, наконец-то хоть кто-то говорит толковые вещи. Барышня права… А то вон ругаются, ругаются, а зачем, спрашивается? Старый Рьох им, видите ли, не по нутру. Опять разболтались, разбухтелись, а меня же ещё и обвиняют… Накричали вот… Ну да ладно, всё равно рано или поздно помогать вам, несмышлёнышам, пришлось бы. А раз так, то, думается мне, лучше всё-таки рано, чем поздно. Другое дело, что хорошо бы понять, не опоздали ли мы. И если опоздали, то насколько… — на этот раз Рьох почти совсем не ворчал. Выдержав паузу, достаточную для того, чтобы все окончательно успокоились, гривастый старик продолжил: — На самом деле, я думаю, выход есть, да, пожалуй, даже и не один… Хватит ходить вокруг да около. Давайте посмотрим, что у нас есть… Во-первых, нам известны, хотя бы в общих чертах, замыслы нашего врага. Во-вторых, у нас есть неуловимый Волшебник, Художник, владеющий секретом нашего герба, замечательные дамы и наши, и ваши. И ещё некоторые из вас…

Рьох неопределённо оглядел аудиторию. Казалось, он хотел встретиться взглядом с каждым, кого он знал хорошо и не очень. По всей видимости, узнав то, что нужно, он продолжил:

— Это немалая сила, да к тому же волшебная. Только вот я никак не могу взять в толк, почему здесь не говорят об одном, возможно, самом главном? Насколько я понимаю, в Амграмане подрастает Наследник Сударбского Престола, ведь так? — Рьох задумчиво и как-то неуверенно посмотрел в сторону Сиэл.

Бедная женщина снова побледнела. Медленно и тяжело встала. Ухватилась за край стола. Некоторое время она молчала, собираясь с мыслями. Потом помертвевшими губами еле слышно произнесла:

— Да… Всё верно… В жилах Кайниола действительно течёт кровь Арнита… Но, — твёрдо добавила она, справившись, наконец, с волнением, — отец его — мой муж Мисмак. К тому же мой старший сын ещё совсем юн…

Она задыхалась от накатившего ужаса. Потом умоляюще прошептала:

— Неужели нельзя ничего сделать, чтобы хотя бы детей оградить от надвигающейся войны? Почему они должны становиться главными аргументами в наших взрослых спорах и козырями в таких недетских и нечистоплотных играх?

— Просто береги его, Сиэл… А слишком уж бояться за мальчика не стоит… — никто не собирается, как это? Спекулировать… твоим сыном… — снова подал голос Окт. — Всё происходит так и тогда… как и когда должно происходить… Но если… Нет, когда будет полностью восстановлена справедливость и возвращено всё отобранное… Кто, по-твоему, любезная госпожа, должен будет занять трон?.. Не бойся… мы поможем и тебе, и другим тоже… Как иначе?

Не дожидаясь того, чтобы в воздухе снова повисла неловкая пауза, в разговор вклинился неугомонный и вусмерть разобиженный Рьох:

— Ну вот, опять начинается болтовня. Как будто никто не знает, что дюки всем помогают, что все всех любят. Идиллическая, доложу я вам, ситуация. Только, может быть, кто-нибудь удосужится объяснить старому нелепому Рьоху, над которым всем подряд можно всячески насмехаться и которого любой считает своим долгом перебивать, — почему на фоне этакой-то пасторали мы оказались неготовыми к обыкновеннейшему коварству? Почему, если вокруг столько многомудрых и хитроумных, никто… — заметьте себе — абсолютно никто не заметил надвигающегося переворота? А вот почему: можно сколько угодно лепетать, бормотать и трепаться по поводу и без — ситуации это не изменит. Я уже сказал, что выход есть. Однако для этого нужно, во-первых, называть вещи своими именами и не падать по этому поводу в обмороки, — старый дюк настолько вошёл в раж, что голос его, обычно глухой и гулкий, как у всех его соплеменников, стал больше похож на человеческий. — Во-вторых, что здесь делать, всем так или иначе понятно — Тильецаду защищаться надо и город защищать. Тут всё вроде бы ясно. Труднее с другим — необходимо кого-то заслать ко двору этого, как его там?

Безусловно, Рьох помнил, как зовут Императора, но считал ниже собственного достоинства называть его имя.

— Пусть там покрутится да поточнее узнает, узнает, что да как… Вопрос лишь, кого бы отправить? — интонация, с которой это всё было произнесено, смутно напоминала тон учителя, ищущего очередную жертву среди нерадивых учеников. — Из тех, кто не находится либо в опале, либо под нашим прямым покровительством, я знаю двоих: брата Мренда и Хаймера. Конечно же, Императорский…

— Уже нет! — буркнул со своего места Хаймер.

— Ладно, простой-препростой, прямо-таки самостийный Первооткрыватель был бы предпочтительнее. И подозрений меньше, и придворную жизнь неплохо знает. Но… судя по всему, молодому Кураду оч-чень не хочется возвращаться в Мэнигу. Так ведь? Да и небезопасно. Заставлять мы его тоже не можем… Стало быть, остаётся только Художник, если, конечно, он тоже не откажется из высоких соображений…

Вся аудитория непроизвольно обернулась в сторону брата Мренда.

— Да не откажусь я! Не откажусь… — успокоил он всех максимально зловредным тоном, не отрываясь от альбома. — Тем более что мне нет никакого резона. Сегодня с утра я получил настоятельную просьбу немедленно прибыть во дворец для написания портрета Императорской четы…

— Нет… друг, — озабоченно сказал Окт. — В таком случае… появляться в Мэниге… тебе небезопасно…

— Не опаснее, чем остальным, — меланхолично парировал Художник. — Да и потом, не забывайте, откуда я родом. Какой спрос с шаракомского дурака?

Немного ещё поспорив, стали собирать брата… Мастера Придворного Портрета в дорогу. Вскоре он уехал, снабжённый провизией на много дней вперёд. А ещё каждый старался дать Художнику какое-нибудь наставление или просто пожелать доброго пути, и все без исключения норовили всучить ему какой-нибудь оберег. Так что если бедолага решился бы нацепить на себя все амулеты разом, он стал бы похож на один из пёстрых мэнигских дворцов.

IV

Арнит то ли прознал о чём-то, то ли просто почувствовал, но в очередной раз убедился, что решительно весь мир взбунтовался против него. Ревидан только делала вид, что слушается мужа, а на деле своевольничала и заигрывала со всеми появлявшимися на её пути мужчинами, что, безусловно, не входило в первоначально отведённую ей роль. Зато о детях она думать категорически не хотела, да, похоже, и не могла. Вокруг Государя стала образовываться пустота. Во дворце Арнит постоянно находился один. Испарились даже вездесущие царедворцы, в пору правления предыдущего Йокеща без устали угодливо сновавшие по дворцовым анфиладам и залам.

К тому же последнее время Императора постоянно и назойливо стали преследовать воспоминания юности. Он не мог закрыть глаза, чтобы не увидеть Хаймера, Отэпа или Сиэл… Эти трое самых дорогих, но по разным причинам ушедших из его жизни людей должны, обязаны были всегда находиться рядом с Императором. Обязаны! Только вот нет их… Отобранного не вернуть… Судьба, вероятно, такая… Так что абсолютная власть не дала Его Величеству ничего, кроме абсолютного одиночества. Пробивая себе путь наверх, Арнит разогнал, распугал, да и попросту уничтожил практически всё своё окружение — даже придворных преданных не осталось. Сейчас рядом находились лишь Цервемза да новый Смотритель Цветника, подозрительно смахивавший на своего предшественника, бесславно окончившего дни на камнях Мэнигской мостовой.

Оставалась последняя надежда на брата Мренда, который единственный мог изменить давящую реальность. По крайней мере, так казалось Арниту.

Художник, ничего не подозревая, подъезжал к сударбской столице. Ему было понятно, что ничего не понятно… И только поднявшись по парадной лестнице почувствовал неладное… Слишком уж подобострастно засуетились вокруг государевы прихвостни… Слишком спешно были заперты ворота…

"Что-то здесь не так!" — единственное, что успел передать брат Мренд в Тильецад.

И вдруг, как грохот обвала, откуда-то из-за спины раздался громовой голос Цервемзы:

— Именем и по приказу Бессмертного Императора Йокеща вы арестованы! Прошу следовать за мной…

Художник на всякий случай максимально достоверно изобразил на лице удручённую мину и, поправив шляпу, поплёлся навстречу неизвестности…

ЧАХЛИК

I

Стоял душный знойный день, вполне обычный для середины лета. Хаймер растянулся на мягкой густой траве и закинул руки за голову. Он всю жизнь любил смотреть на облака. В раннем детстве они напоминали уютных зверят. Позднее — диковинных птиц, чьи степенные стаи уносили боль, даря покой и радость. Иногда он видел в проплывающих облаках замки, мосты и сады. Порой в небе разворачивались картины сражений, таких не похожих на пышные придворные турниры. Проплывавшие по небу мохнатые облачка, начинали тяжелеть и собираться в грозовые тучи.

Вглядевшись в бесформенные громады, он увидел армию на прекрасных легконогих конях. Бесконечную, грозную и гордую. Ему удалось различить развевающиеся знамёна, тускло поблёскивающие доспехи да напряжённые в торжественном ожидании лица воинов. Разом засверкали выхваченные из ножен мечи. Затем воины забряцали оружием о щиты. Великую битву сулило это видение. Великую и страшную…

А может быть, это просто сверкали отдалённые молнии, да неуклонно нарастали раскаты приближающегося грома?

II

Сады первыми почувствовали мертвенное дуновение неведомого зла. Никогда за всю историю не нападало на них столько вредителей. Правда, с этой напастью ушлые местные садоводы управились довольно скоро. И вроде бы всё снова вошло в привычное русло. Но не зря говорят, что беды ходят парами. Вторую — заметили не сразу. Ещё весной в Амграмане пошла мода на завезённую из других краёв Империи невзрачную травку, которая поначалу радовала амграманцев, поскольку была неприхотлива и ровным ковром затягивала все пустые места. Новичок тихой сапой заселял всё большие пространства, но не мешал другим растениям. Напротив, с его появлением, фрукты и овощи уродились крупнее и красивее, чем в предыдущие годы. Уродиться-то они уродились… Но садовники начали жаловаться на то, что глянцевые и привлекательные плоды, начисто лишённые привычного солнечного аромата, были водянистыми и по вкусу больше всего напоминали траву. О продаже урожая в Мэнигу и речи быть не могло. Ни в варёном, ни в сушёном виде эти пустые фрукты всё равно никуда не годились. С винами дело обстояло ещё хуже, поскольку из негодного сырья получалась какая-то невнятная бурда. Она приносила не веселье и наслаждение, но тяжкий хмель и затяжное беспробудное похмелье. Цветов напасть почти не коснулась. Разве что выглядели они не так ярко да не пахли ничем. Вот только гладиолусы стали куда-то исчезать. Не чахнуть, не вырождаться, а именно исчезать. В никуда… Но и тогда горожане решили, что в сады ни с того ни с сего повадились неизвестные воришки. Один Рёдоф считал эти слухи сущей ерундой, а потому вдумчиво и весьма цветисто бранился, последовательно поминая самыми что ни на есть недобрыми словами весь мир, и тех, кто так безобразно его поганит. Смысл этих обличительных речей можно было свести к следующему:

— Откуда воришкам, а тем более мелким, взяться в Дросвоскре? Объяснить мне кто-нибудь может? Который год хлеба-то никто не ворует. Вы лучше этих вот чахликов неистребимых выполите! — бушевал хозяин гостиницы, потрясая очередным трофеем, который предусмотрительно держал не голыми пальцами, а тряпочкой — то ли из брезгливости, то ли из опасения. — Глядишь, и соображения поприбавится! А то развели тут, понимаешь ли, всякой гадости — смотреть противно!

Достаточно долгое время на его гневные тирады не обращали внимания и поднимали старика на смех. Даже Хаймер, лучше других понимавший, что Рёдоф прав. Уж кому-кому, а Мэнигскому Садовнику можно, да и нужно было доверять безоговорочно… А вот ведь не верилось, и всё тут. Пропуская мимо ушей насмешки, хозяин "Неудавшегося гладиолуса", и раньше не допускавший в своём саду никакой новомодной растительности, теперь с маниакальным педантизмом поддерживал порядок на своей земле. И только сегодня утром Первооткрыватель понял смысл такого рвения. Молодой человек шёл по узкой тропинке к гостинице. Машинально сорвал с дерева яблоко и впился в него зубами. Живые запах и вкус, почти забытые за это лето, наполнили всё существо Хаймера, проясняя привычную уже путаницу в мыслях. Оглядевшись, он увидел, что перед ним единственный сад в Амграмане, сохранивший былую прелесть и почувствовал, как возвращается прежняя радость жизни. Это нужно было обдумать…

Первооткрывателю казалось, что он упускает нечто важное. Итак… Со времени Совета прошло не более четырёх месяцев, но обстановка в Дросвоскре резко изменилась. Внешне это почти никак не выразилось. Разве что настроение… Жители Амграманы стали более скрытны и замкнуты. Всё реже звучали во дворах и на улицах детский смех и девичьи песни. Зато всё чаще на ровном месте вспыхивали бессмысленные ссоры и даже потасовки, которые не приводили ровным счётом ни к чему, кроме новых раздоров. Всё больше окон и дверей, теперь было плотно затворено. А некоторые и вовсе заперты или закрыты тяжёлыми ставнями. Даже архитектура города — такая музыкальная и весёлая — теперь притихла… Похоже, амграманцы чувствовали неизвестную и нежданную угрозу, медленным ядом растворявшуюся в воздухе и отравлявшую умы и души.

Лето — самая лучшая пора в этих краях. Но сейчас всё чаще из амграманских садов веяло не доброй прохладой листвы и фонтанов, а холодным осенним сквозняком… Потом всё проходило, но неприятный осадок оставался.

Так возвращался в Дросвоскр давно забытый страх. Возвращался затем, чтобы липкой заразой расползтись по просторам Сударба.

III

Дюки всё так же патрулировали улицы столицы. Ну, может быть, чуть медленнее и внимательнее. И там, где они проходили, снова восстанавливалась тончайшая ткань равновесия, нарушенная неведомым противником.

Всё с тем же постоянством гривастые гиганты встречали караваны. Всё так же пели в Тильецаде дюксы. Только праздники в честь исцеления становились скромнее, а потом и вовсе перестали проводиться. Некогда было — столько лишённых дара волшебников прибывало из самых отдалённых областей Империи. То ли магов стало больше, то ли отлавливать их стали тщательнее.

У Окта больше не хватало ни времени, ни сил на беседы с Хаймером. Даже Рьох почти не бурчал не только на человеческом наречии, но даже на безмолвном. Казалось, что старший дюк обдумывает какой-то план, однако делиться им не спешит.

Шататься в одиночку по затерянным комнатам и залам древнего Тильецада не хотелось, да, наверное, и не имело смысла. Пока. Интуиция, которой он привык доверять, подсказывала Первооткрывателю, что ничего нового там уже не найти. Ему был нужен совет, и не хватало общения, но и амграманские друзья были заняты так же, как и тильецадские.

Неизвестность… Она мучила нашего героя не меньше, чем ощущение надвигавшейся безнадёги. От брата Мренда была получена единственная весьма невразумительная весточка. После этого всякая связь с ним прервалась. Вот и понимай, как хочешь: то ли Художник был занят по уши, то стряслось что-нибудь… Кинранст и Римэ вообще куда-то девались. Наверняка отправились в Мэнигу на подмогу.

IV

Хаймер никак не решался признаться себе в главном… Ему припомнилось, как его отец в запале с какими-то особенными, убеждающими интонациями говаривал: "Не в эт-том дело!" Кому и зачем?

"Не в эт-том дело!.. Не в этом… — несколько раз безразлично повторил про себя Хаймер. — Но тогда в чём же?"

Да только в том, что он и Риаталь начали ссориться на ровном месте. Для Мэниги такой расклад был бы вполне нормален. В столице, скорее всего, не поняли бы, в чём загвоздка. Но здесь, в Дросвоскре, где всё располагало к откровенности и простоте, отношения строились раз и навсегда: дружба так дружба, любовь так любовь. Хаймер никак не мог понять, какая змея переползла их дорогу.

"Просто мы становимся как все… — обречённо думал Первооткрыватель. — Как все. И всё тут… И никакой Квадры для этого не нужно… В этих краях возвращённого не отнять. Так, кажется, говорит Превь? А ускользающее и исчезающее, интересно, удержать можно? А если и можно, то нужно ли… Да и зачем?"

Резкий порыв ветра вернул его к реальности, выдув из головы липкий туманный морок. Вокруг сильно похолодало. Пора было искать укрытие. В Тильецад идти было далековато, и Хаймер решил направиться в Амграману. Накинув куртку, он всё так же в прострации сунул руку в карман и вытащил небольшое жёлтое яблоко с красным румяным бочком. Когда и где оно было сорвано, молодой человек не задумывался, но сладкий с кислинкой вкус и терпкий снова, как и в саду Рёдофа, вернули его к жизни.

"Всегда знал, что яблоки полезны для здоровья, — довольно хмыкнул молодой человек, смахивая с лица первые капли дождя, — особенно для душевного…"

Дождь уже не накрапывал — он хлынул, разом прорвав все тучи.

Хаймер прибавил ходу. Мокрый и изрядно озябший, он широким шагом шёл к "Неудавшемуся гладиолусу", уверенный в том, что всё будет в порядке. Он точно знал, что делать дальше. По крайней мере, в ближайшее время…

V

— Это где тебя, парень, носило? — расхохотался Рёдоф, увидев промокшего до последней ниточки, но сияющего постояльца. — Что дома-то не сидится, господин Первооткрыватель?

Хаймер лишь весело отмахнулся и промчался в свою комнату переодеваться. На секунду замешкавшись у зеркала, он снова рассмеялся — настолько глубокомысленная рожа глянула на него из тяжёлой рамы.

"Вот ещё с полгодика проживу здесь и превращусь в дюка. Маленького такого и нелепого… Ворчать научусь, как Рьох!" — хихикнул молодой человек, подмигнув своему отражению.

Решив, что время обдумать данный факт у него ещё будет, а помирать голодной смертью меньшей мере бессмысленно, Хаймер спустился к Рёдофу.

На кухне было жарко. Хозяин сидел на корточках и помогал невестке перебирать коренья, сушившиеся на огромных противнях. Рядом на полу возились дети, отбирая друг у друга громадного мохнатого чёрного кота. Тот лениво отбрыкивался, но продолжал мурлыкать. Тётушка Шалук стряпала что-то неимоверно вкусное. Пристроившийся в уголке Мисмак чинил какую-то обувку. Казалось, что благословенный покой навсегда и неколебимо поселился в этом доме.

Едва увидев вошедшего гостя, Кайниол бросился к нему, с трудом волоча под мышкой отвоёванного у младших братьев зверя.

— Это кто же у вас такой пушистый? — пропыхтел Хаймер, пытаясь одновременно обнять паренька и удержать здоровенного кота. — Где такого красавца добыли?

— Тийнерет… Сам нас нашёл. Голодный был. Переночевал, да так и остался, — проворковала Шалук. — Пускай живёт, хороший мой!

— Да и детям радость, — мрачно добавил Мисмак, пытаясь утихомирить разревевшихся сыновей.

Постепенно страсти улеглись. Котище растянулся на толстой кошме, точно между детьми, очевидно, не желая никого обижать. Тщательно, волосинка к волосинке, причесал роскошный блестящий мех. Потом, щуря огромные зелёные глазищи на огонь, задремал, предоставив любому желающему гладить его сколько душе угодно. Он, как и все коты, был выше любых человеческих дрязг.

Хаймер подумал, что впервые за долгое время видит животное в доме. У менигских аристократов иногда жили меленькие собачки с мерзкими голосами и характерами да какие-то крупные клочковатые грызуны, которых держали в качестве домашних клоунов, исключительно по причине их неказистости и несъедобности. Но это была привилегия немногих избранных. В остальных краях к животным относились лишь как к слугам. Но вся эта живность обитала за пределами человеческих домов. Зачастую ещё и потому, что служила предметом различных нелепых предрассудков. В основном, дурных. Поэтому тётушка Шалук, вечно подкармливавшая всякий гавкающий и мяукающий сброд, даже в Амграмане слыла чудачкой.

VI

— Так о чём ты хотел поговорить? — спросил Рёдоф, когда они с Хаймером привычно уединились в каморке, не забыв прихватить кувшин и пару стаканов.

Посидеть было о чём, и Хаймер начал без предисловий:

— Знаешь что я тут недавно понял? Мы ждали военного вторжения, так?

— Ну, вроде бы…

— Ты хотя бы примерно представляешь себе, сколько народу нужно сюда заслать, чтобы дюков победить? У нас, конечно, Империя огромная. Народу много. Армия, соответственно, тоже не мала. Но… не в эт-том дело, — усмехнулся Первооткрыватель. — Насколько я понимаю, ещё ни одному человеку с дурными намерениями не удавалось пересечь границы нашего анклава безнаказанно. Не думаю, что императорские военачальники настолько глупы, чтобы соваться сюда с оружием. Значит, нужно идти окольными путями. Так ведь?

— Похоже. Есть какие идеи?

— Ну-у… — Хаймер задумался, подбирая слова поточнее. — Ты был прав, когда бранил новомодную траву. Не знаю точно как, но думаю, что именно с ней связаны все неприятности последнего времени…

— Дошло, наконец! — злорадно вставил Рёдоф. И с грустной озабоченностью добавил. — Конечно связаны! И откуда она только взялась?

— Вот и я тоже подумал, что военных или бандитов дюки не пропустили бы. Так? А что ты скажешь о торговцах? Никому и в голову не пришло бы досматривать их тюки и корзины… Подумаешь, семена да рассада. Всегда возили беспрепятственно, вот и нынче всё прошло почти как обычно… Причём в качестве невольных курьеров могли оказаться вполне безобидные люди. Знаешь, как это бывает… — Первооткрыватель прервался, как будто пытался ухватить ускользающую. — Хорошо бы только понять, что это за гадость нам заслали из Мэниги…

— Тут я, пожалуй, могу кое-что объяснить. Сам я, правда, с этой пуганью никогда не имел дела. Но слышал немало, — старик крепко ругнулся, прежде чем продолжить, — судя по всему, в наши сады проник так называемый оньрек Лоза. Растение редкое. Настолько, что никто не может точно сказать, растение это или нечто другое. Важно вот что: эта пакость стремится высосать душу из всего живого — людей, животных, растений и даже из домов. Постепенно порабощая всё на своём пути, парализуя волю своих рабов, оньрек начинает диктовать им свои мысли, поведение и даже чувства. Беда в том, что размножается чудо-сорняк молниеносно, а вот истребить его — проблема большая… Яду нужно столько, что весь Сударб перетравить можно. Выпалывать нужно всё, до самого незаметного корешочка. Единственное по-настоящему действенное средство — это не допускать оньрек в свой сад.

Наступила долгая трудная пауза. Хаймер лихорадочно пытался подобрать точные слова для того, чтобы сформулировать своё открытие. Потом махнул рукой, разлил по стаканам остаток вина и смущённо пробурчал:

— Тут ещё вот какое дело… Конечно, может быть, я просто сошёл с ума или это наваждение, навеянное злосчастным… как ты сказал?

— Оньреком.

— Вот-вот, именно им… оньреком. Вот ведь напасть — язык свернуть можно!

— Ты не крути! Мы тут все, так или иначе, не совсем нормальные. Говори, давай! И без мэнигского занудства. Если, конечно, ты в состоянии, — не выдержал изрядно взвинченный Рёдоф. — А если я сочту, что ты действительно спятил — отдам Сиэл на растерзание. Она знает, как всякую придурь лечить.

— Ну… тогда вот что, — Хаймер наконец решился. — Кажется, я знаю противоядие от твоего чахлика… Самое смешное, что находится эта панацея прямо у нас под носом. Точнее, в твоём саду…

Молодой человек рассказал о том, что пережил за последние дни. Хозяин гостиницы слушал внимательнейшим образом. Ни тени улыбки не скользнуло по его суровому, рубленому лицу.

— М-да… — протянул он, сходив за добавкой. — Идея не лишена смысла. Только вот хватит ли яблок-то? У меня сад, безусловно, большой, но не бесконечный. Ну, ещё парочку нетронутых садов найдём… Но Амграмана-то уж больно велика…

— Думаю, в лекарственных целях любые фрукты сгодятся, и овощи, и даже вино. Ну, а уж если и этого не хватит, чтобы горожанам головы прочистить, тогда…

— У дюков позаимствуем — они не откажут! — дружно резюмировали оба.

VII

"Ну, чего они все от меня хотят?" — Риаталь и сама не могла понять причины своей хандры.

Вообще-то и раньше девушка не отличалась смирением, но последнее время она просто стала подобна горной реке прорвавшей плотину. Ближе к середине лета Хранительнице вдруг стало тесно в тихом и доброжелательном мире. Ей стало казаться, что все окружающие ждут от неё каких-то не то чудес, не то решительных действий… Да и на их с Хаймером любовь начал наслаиваться вязкий ил рутины.

"В общем, всё как у всех, — невесело констатировала она. — И, кажется, уже не выпутаться… Да, наверное, и не надо".

В довершение всех бед у Риаталь ни с того ни с сего пропал голос. Точнее, она перестала чувствовать песню. Вероятно, девушка подхватила обыкновенную простуду, но травки, которыми отпаивала её Сиэл, почему-то не помогали. Короче говоря, всё складывалось хуже некуда.

Неизвестно, чем бы это закончилось, но сегодня ей пришлось улепётывать от грозы, неожиданно съехавшей с гор. Как в детстве, подобрав юбку, она понеслась к ближайшему укрытию, которым оказался "Неудавшийся гладиолус".

Едва перешагнув порог, Риаталь споткнулась обо что-то мягкое и мохнатое. Многострадальный котяра возмущённо мяукнул, но тут же начал тереться об её ноги, как бы приглашая в дом. Вокруг девушки поднялась весёлая суета. Вымокшую с головы до пят гостью немедленно потащили обсушиться у камина. Рёдоф притащил неизменный кувшин, а Хаймер почему-то — яблоко… Во всём происходившем живо участвовал кот, с озабоченным видом шатавшийся по залу.

Догадка Первооткрывателя блестяще подтвердилась: прошло каких-нибудь несколько минут, и всё стало на свои места. Риаталь быстро приходила в себя. Пока друзья наперебой объясняли, что происходит, она окончательно отогрелась. Котяра успокоился, забрался к девушке на колени и утробно размурлыкался с таким видом, как будто именно он уладил все недоразумения. Объясняться с Хаймером не пришлось — они просто, как и прежде, взялись за руки и больше не расставались.

На следующее утро к Риаталь вернулся голос.

VIII

Под различными предлогами целебные плоды и вина раздавались амграманцам. Действие нетрадиционного лекарства сказалось незамедлительно — в город стало возвращаться прежнее настроение. Очухавшиеся садоводы тут же начали, поначалу казавшуюся абсолютно безнадёжной, борьбу с чахликом. Простым горожанам очень понравилось презрительное словцо, однажды брошенное Рёдофом!

Это была единственная в истории война человека с растением. Бои велись не на жизнь, а на смерть. Травка, которую выдирали в одном месте, тут же появлялась в другом. Тогда додумались сжигать вырванные кустики. Но даже это нехитрое мероприятие проходило с трудом: костры разгорались неохотно, а сгоравший бурым вонючим пламенем оньрек жутко верещал, пугая детей и суеверных старушек. Правда, вскоре все попривыкли и перестали обращать внимание на предсмертные вопли врага. Однако, несмотря на то, что прополка продолжалась даже по ночам, силы были слишком неравными. Дюки в эту странную битву предпочли не вмешиваться, ограничившись тем, что бесперебойно снабжали город здоровыми овощами, фруктами и рассадой.

Постепенно люди всё же начали уставать и даже унывать. И тут у них появились совершенно неожиданные помощники. На заросли зловредной травы ополчились амграманские кошки. Оказалось, что в столице их великое множество. Где они таились до того, как решили вступить в войну, и что подвигло прийти на помощь недолюбливавшим их людям, так и осталось загадкой. Похоже, зверькам грозила та же опасность. Кошки поровну разделили между собою территорию и принялись за дело. Мохнатые садовники выполняли свою работу не хуже, чем их двуногие коллеги. Поскольку кошки всё видят не так, как люди, они безошибочно определяли те части чахлика, уцепившись за которые можно было вытащить его полностью и без остатка. Пользуясь этим знанием, зверьки выдирали гнусную травку и долго трясли, как будто пытались задушить. Людям оставалось только собирать вянущие листья в кучи и поджигать. А кошки на этом не останавливались: выполов зелень, они тщательно, вдумчиво и презрительно затаптывали освободившуюся почву. На всякий случай! Если людьми руководил, естественно, Мэнигский Садовник, то в кошачьих рядах то тут, то там чёрным грозовым флагом развевался пуховой хвост Тийнерета. С появлением усатой и хвостатой гвардии дела пошли намного быстрее. Не один день на это понадобился, но постепенно чахлик стал отступать, а потом и вовсе выродился.

Справившись с ботанической напастью, амграманцы принялись приводить в порядок изрядно потрёпанные сады. Благо климат позволял вырастить второй урожай. Вот тут-то и пригодилась рассада из дюковских запасов. Даже гладиолусы стали восстанавливаться. Воздух в городе очистился, и настроение у всех улучшилось. Снова над столицей Дросвоскра полились песни фонтанов, птиц и девушек. Хозяйки начисто вымыли окна и распахнули их, как весной…

А ещё в Амграмане теперь стало считаться хорошим тоном и доброй приметой привечать кошек, которые так помогли в трудное время. Пушистые рыцари принимали воздаваемые им почести как должное. Многие, пользуясь случаем, выбрали себе хозяев, отъелись, похорошели и теперь часами нежились на солнышке или дурачились, развлекая детей.

Вторая половина лета сулила быть доброй и мирной…

IX

…Звон разбитого стекла разбудил хозяев небольшого домика, находившегося недалеко от рыночной площади. Произошло невероятное — в дом влезли грабители. Воры, похоже, сами испугались, поэтому, так ничего и не взяв, удрали. Тогда на ночное происшествие никто не обратил особого внимания.

Потом, когда у каретника и портного одновременно пропали лошади, все решили, что животные просто захотели свободы и сбежали к диким собратьям.

И даже когда одной злосчастной ночью ни с того ни с сего загорелся один из самых красивых домов в городе, это списали на оплошность служанки.

Поскольку люди не придавали значения происходящему, дюки по-прежнему не считали необходимым вмешиваться. Убедившись в своей безнаказанности, неизвестные злодеи продолжали тревожить покой горожан. Почти каждый день случались неприятные казусы: некто неуловимый крал вещи, сманивал животных, вытаптывал цветы, поджигал повозки и сараи, рушил беседки, осквернял фонтаны — чем дальше, тем более изощрёнными и жестокими становились выходки. Тщетно амграманцы, забыв своё благодушие, пытались изловить пакостников. Ужас состоял в том, что было непонятно, кого и где искать. В результате однажды произошло то, что давно считалось в Амграмане невозможным — пролилась кровь. Бессмысленно и нелепо погиб самый искусный в городе пекарь. Это уже не могло быть простым совпадением.

Надо сказать, что к хлебопёкам во всём Сударбе, а уж тем более в Дросвоскре, всегда относились с большим уважением. Так повелось, что учиться этому почтенному ремеслу позволялось далеко не всем, а только самым достойным и порядочным юношам. Обучение длилось долго. Зато и хлеб пекли только настоящие мастера.

И вот главу пекарского цеха, балагура и добряка, неким утром нашли мёртвым прямо в пекарне. Казалось (а может, так и было?), что кому-то просто доставляет удовольствие запугивать горожан. То, что это преступление далеко не последнее, стало понятно всем…

Мера несправедливости была переполнена. Тогда из Тильецада вышли дюки. Все. Одновременно. Строги и печальны были их длинные лица. Ни гнева, ни злобы не отражали загадочные глаза, только скорбь и досаду. Войдя в город, невиданная процессия остановилась. Хотя никто не предупреждал амграманцев, улицы мгновенно обезлюдели. Дюки выстроились в одну линию и взялись за руки. То же сделали и дюксы, встав за спины своих мужей. Затем все негромко, но грозно запели и медленно двинулись по улице.

Когда дюки вышли на главную площадь, их охватило радужное свечение. Сначала едва заметное, оно быстро разгоралось, становясь всё ярче. Потом поющие просто утонули в сиянии. А затем свет распался на множество нестерпимо сверкающих лучей, которые стали заполнять амграманские улицы. Даже самые любопытные в страхе отпрянули от окон и затаились, ожидая, когда свершится великое правосудие. Они не видели, как, промчавшись по всем улицам, лучи снова собрались воедино. И этот Луч Правды как молния ударил в давно заброшенный дом, стоявший на отшибе. Только два почти бесцветных пятна в форме человеческих тел остались на его полу. А затем снова понеслись по улицам сверкающие лучи. Теперь чтобы вернуться к пославшим их дюкам. Потом свечение вокруг длиннолицых гигантов стало затухать. Затихла и песня. Дюки разомкнули руки. Повернулись и в том же порядке, как пришли, торжественно отправились в обратный путь.

Потрясённые амграманцы ещё долго не решались выйти на улицы.

Дюки же, восстановив справедливость, вернулись в Тильецад, и некоторое время появлялись в Амграмане только по великой необходимости — даже тем, кто, казалось бы, соткан из магии, иногда следует отдохнуть…

X

В это время Хаймер и Риаталь находились довольно далеко от Амграманы. Им было необходимо побыть вдвоём. Повод для кратковременного бегства нашёлся самый превосходный: Первооткрыватель решил пройтись по дальним окраинам Дросвоскра и поглядеть, нет ли там ещё каких-нибудь весёлых сюрпризов вроде чахлика; а Хранительница вызвалась хотя бы на время защитить границы анклава. Похоже, Дросвоскр был в полной безопасности. Ни оньрека, ни подозрительных персонажей — вообще ничего странного или опасного в этих благословенных безлюдных краях они не заметили. Зато обнаружили целые заросли диких, но от этого не менее прекрасных гладиолусов совершенно неожиданных форм и цветов. Ни в Амграмане, ни в Тильецаде такие не водились. Прихватив некоторое количество луковиц в качестве сувениров для Рёдофа и дюков, они направились в обратный путь.

Надо ли говорить, что возвращались влюблённые оч-чень медленно? Они знали, что это их время. Поэтому оно идёт совсем не так, как в Амграмане, Стевосе, Мэниге или где-нибудь там… скажем, в Шаракоме. И торопить это время не надо — такое не повторяется…

МАСТЕР ПРИДВОРНОГО ПОРТРЕТА

I

Обычно спокойный и миролюбивый брат Мренд наконец взбунтовался. Годившийся ему в сыновья, щенок-Император, не переживший на своём веку и пятой части выпавшего на долю Художника, попытался его — Мастера Придворного Портрета — запугивать! Чего стоил хотя бы совершенно идиотский спектакль с арестом. Правда, в качестве места заточения, по счастью, была выбрана не тюрьма, а две большие, изолированные от остального здания комнаты во внутренних покоях дворца. Скромные по мэнигским меркам помещения, были более чем роскошны для уроженца Шаракома. Художник даже порадовался отсутствию лишних деталей в интерьере и довольно скоро освоился. Некоторое время его вообще не тревожили, однако недурно кормили. Из этого Мренд сделал вывод, что он весьма необходим Императору, а значит, можно будет торговаться за личную безопасность, те же гарантии для друзей, а если повезёт — попробовать добиться, чтобы Дросвоскр со всеми его обитателями оставили в покое. А если не получится, то хотя бы время потянуть, чтобы в Амграмане и Тильецаде успели придумать что-нибудь толковое.

Взамен свободы пленнику была предоставлена возможность сколь угодно долго бродить по дворцовому саду, и он мог вволю рисовать растения, дорожки и статуи. Точнее, статуи-то как раз он и не рисовал, предпочитая хотя бы на эскизах освобождать пейзаж от тяжеловесных и бездарных скульптур и оставлять только красоту деревьев, трав и цветов. Здесь за Художником не присматривали. Да он и не собирался никуда сбегать.

Так продолжалось не один и не десять дней…

Однажды Художник забрёл в один из незнакомых уголков. И тут его взору открылась совершенно неожиданная картина: прямо посреди пышных зарослей каких-то мудрёных растений находилась совсем ровная весёлая площадка, заросшая мягкой изумрудной травкой, расцвеченной мелкими синими, красными и жёлтыми цветами.

"Совсем как на моих детских рисунках", — улыбнулся мастер.

Похоже, ни одному человеку из многих поколений Императорских Садовников не удавалось справиться с этим местом и придать ему сколько-нибудь культурный вид. Ну, и постепенно все махнули на непокорный участок рукой. Художник увлёкся работой, рисуя прогалинку в разных ракурсах, но как он ни старался, изображению чего-то не хватало. Немножко подумав, он добавил четыре роскошных бархатных гладиолуса. Отошёл, полюбовался новым шедевром и, удовлетворённо хмыкнув, решил, что в таком виде работа вполне завершена. Интуиция и осторожность подсказали брату Мренду, что место необходимо запомнить, а зарисовки, как ни жаль, уничтожить.

Едва он успел вернуться в свои комнаты, как вошёл Цервемза. Лично. И осведомился, свободен ли в данный момент господин Мастер Придворного Портрета, и если да, не соблаговолит ли он проследовать в покои Его Величества Бессмертного Императора Йокеща для некоей архиконфиденциальной беседы?

— А что, старик, есть варианты? — наивно осведомился Художник.

Затем, чувствуя свою безнаказанность, панибратски похлопал Императорского Советника по плечу.

Вообще-то Цервемза был старше брата Мренда всего лет на пять, но возможность выказать своё презрение действовала на Художника как глоток живительной влаги. Злопамятный царедворец лишь сверкнул глазами, отложив ответ, равно как и жестокое отмщение, на неопределённое время.

II

Несмотря на внешнюю браваду, брат Мренд побаивался этой встречи. Он прекрасно понимал, что слишком многое зависит от того, сможет ли Узурпатор диктовать свои условия. То, что попытается, он даже не сомневался. Художник почему-то совершенно отчётливо представлял, как, Йокещ своим насмешливым тоном начнёт обвинять его в государственной измене и ещё чём-нибудь столь же нелепом.

Пройдя по душной анфиладе мелькающих яркими пятнами комнат, залов и коридорчиков, миновав оранжерею, пахнущую не столько цветами, сколько затаённой опасностью, брат Мренд оказался в уже знакомом аудиенц-зале. Цервемза и стражники удалились, оставив его одного. В помещении ничто особенно не изменилось, правда, интерьер дополнился двумя напольными светильниками грубой работы с тяжеловесными и крайне неудобными полочками, предназначавшимися, очевидно, для мелочей. От нечего делать Художник отошёл к окну и с безразличным видом начал разглядывать ветку дерева, пытавшуюся влезть хотя бы в форточку.

Наконец Его Величество вспомнил о назначенной аудиенции. Он вошёл в комнату через потайную дверь, спрятанную за гобелен, весьма натуралистично изображавший охоту на крылатых морских котов-лежбиков.

Йокещ кивком отпустил свиту, состоявшую из Цервемзы, неопрятного старика-предсказателя и невзрачного слуги, кажется, садовника. Подождал, пока гобелен с кровавой сценой займёт своё место. Уселся в то же кресло, в котором позировал для портрета. Нарочито-замедленным движением указал на стул, который может занять собеседник. Из этого Художник заключил, что разговор предполагается секретный, серьёзный и продолжительный.

Император не начинал разговора и выдерживал паузу, пристально разглядывая Художника, который отвечал тем же. Обоим было не до церемоний.

Один молчал и смотрел…

Другой — смотрел и молчал…

Наконец, все так же не отводя слегка прищуренных глаз, Йокещ заговорил:

— Ну, вот мы и встретились, господин Мастер Придворного Портрета… Рад тебя видеть при дворе… Очень рад… Заботы о благе Сударба задержали меня и не дали возможности поприветствовать тебя сразу же по прибытии, — Император старался говорить язвительно и с угрозой в голосе, но Художник расслышал, что Арнит подавлен и не знает, с чего начать. — Надеюсь, дорога была приятна?

— Дорога?.. О, да, сир! Только я ведь предпочитаю путешествовать по старинке, безо всяких там колдовских ухищрений. Так что если не считать ухабов и прочих неприятностей, дорога была просто великолепна, — в упор глядя на Йокеща своими наивными глазами, которые от верноподданнического усердия стали ещё светлее, чем были, ответствовал брат Мренд. — А приём! Да-а, он превзошёл все ожидания. Покои и кухня — выше всех похвал! Особенно же умиляет потрясающая забота о личной безопасности такой ничтожной персоны, как я. Мною дорожат настолько, что без сопровождения я могу выходить только в сад, откуда никто и никогда, насколько мне известно, даже и не пытался сбежать… Благодарю вас, сир, — теперь мне остаётся бояться разве что самого себя!

— Мренд, прости ты моих остолопов! — Йокещ пытался отшутиться. — Ты же знаешь придворных глупцов. Выслужиться хотят, ну и…

Не дав ему договорить, Художник взорвался, плюя уже не только на этикет, но и на элементарные правила приличия. Но, в конце концов, он был старше, Император сильно нуждался в его услугах, поэтому брат Мренд мог кое-что себе позволить. Отчётливо произнося каждое слово, он тихо, даже несколько задумчиво осведомился:

— То есть, ошиблись они, да? Так надо понимать? Только ведь меня здесь не как гостя ждали — как пленника…

— Помилосердствуй… — Йокещ нервно рассмеялся, пытаясь при этом героически сохранить остатки величия. — Да кто же?

— Если я правильно понимаю, Ваше Величество не знает, что делают или говорят его слуги?

Наверное, никто не смел так обращаться к Сударбскому Правителю. И в другое время человеку, позволившему себе такую вольность, грозило бы жестокое наказание.

Но это другому человеку и в другое время…

— Да как ты!.. — гневный огонь обжёг лицо Императора, однако он быстро взял себя в руки и продолжил: — Так кто же из царедворцев посмел стеснить твою свободу?

— Да хотя бы этот старый грубиян. Высоченный такой. Как его там? — Художник помедлил. — Ах, да! Цервемза. Верно-верно, именно Цервемза! Если я, конечно, не путаю… Плохо у меня с памятью на имена…

Он почтительно склонил голову. Достаточно смиренно, но так, чтобы Император успел заметить его лукавую улыбку. Брата Мренда от души забавляла складывавшаяся ситуация: похоже, сейчас он мог говорить всё, что угодно — Император не потерпел бы только рукоприкладства. Но этого Правитель мог не опасаться — даже в пылкое время юности Мренд не опускался до вульгарных драк.

— Значит, он… — Йокещ что-то обдумывал. — Так я и полагал. Чем же тебя задел мой преданный Советник?

— Помилуйте, сир! Я не говорил, что кто-либо меня оскорблял или что-то в этом роде. Просто, по словам вашего слуги, — казалось, Художник пропустил мимо ушей должность Цервемзы, — я был арестован вашим именем и по вашему же приказу!

— Арестован? — по удивлённому тону Императора трудно было понять, превысил ли Советник свои полномочия или действовал строго в рамках государева поручения.

— Именно так, сир!

— Я не отдавал такого приказа… Да и к чему нужно было тебя арестовывать? Странно… — Йокещ недоумённо пожал плечами.

— А можете себе представить, Государь, каково было мне? Получив ваш приказ, я, как верный подданный Короны, бросил все дела и немедленно отправился в Мэнигу. Никуда скрываться не собирался, — брат Мренд чуть не плакал то или от огорчения, то ли от едва сдерживаемого смеха. — Приезжаю… А тут такое!

Снова наступила затяжная пауза.

— Ладно! С Цервемзой я потом разберусь, — Император полностью совладал с собой. — Перейдём к делу. Знаешь ли, зачем я пригласил тебя ко двору?

— Могу только предполагать, сир.

— Вот что… — голос Императора дрогнул. — Мне не нравится мой предыдущий портрет. Твоей, между прочим, работы!

— Наймите другого, если я не подхожу! — беспечно бросил Художник, буквально сразу смекнувший, к чему клонит оппонент. — Полагаю, в столице достаточно прекрасных мастеров, готовых выполнить любое ваше пожелание.

Он говорил об этом так, как если бы речь шла о распущенных придворных красавицах.

— Не-ет, брат Мренд, — Йокещ придвинул своё перекошенное от злобы лицо почти вплотную к лицу Художника. — Не тот ли, кто оскорбил моё Величество, и обязан восстановить мою честь?

— И этот святотатец — я?

— Ты поразительно догадлив!

— И чем же, позвольте узнать, я оскорбил вас, сир?

— То, что ты сделал, будет, пожалуй, пострашнее, чем оскорбление. Кто, по-твоему, изобразил меня с печатью скорой смерти на лице?.. Меня! Бессмертного Императора! — Йокеща передёрнуло от ужаса. — Думаешь, я глупее тебя? Я не собираюсь выяснять, за что или зачем ты это сделал, но исправить ты это обязан!

— Боюсь, сир, что буду вынужден отказаться, — речь Художника была так же спокойна и насмешлива, а взгляд глуповат и подобострастен. — Не мне и не вам это говорить, но… отобранного-то не вернуть! Не так ли? Да если бы я и мог что-либо изменить, зачем это мне? Деньгами такую услугу не оплатить… Ну не пытать же вы меня прикажете?

— Тебя? Нет, не прикажу, — в голосе Императора зазвенели льдистые презрительные нотки. — Но уничтожить всех, кто тебе дорог, вполне могу.

— Ваше Величество изволит мне угрожать? — нехорошим тихим тоном осведомился брат Мренд, и вдруг заорал на Правителя, как на последнего мальчишку, — Я, может быть, и стал бы слушать Императора! Императора! Но не тебя — господин Арнит!

III

…Арнит вздрогнул…

…воцарилась долгая пауза…

…казалось, ей не будет конца…

Художник встал, отошёл к окну и снова воззрился на дерево, всё так же лезшее в форточку. За спиной, обдумывая ответ, нервно вышагивал из угла в угол Император.

Мренд несколько выдохся, поэтому потихоньку выскользнул на балкон подышать. Настырная ветка тут же благодарно ворвалась в зал, шелестя слегка примятыми листьями.

Вечерело. Воздух был напоён прохладным ароматом.

…и снова потянулись бесконечные минуты ожидания…

Наконец нервические шаги стихли. Арнит тоже вышел на балкон.

— Тем лучше, — сказал он таким тоном, как будто ничего не произошло. — Давно ты узнал?

— Ещё когда писал тот портрет, — спокойно ответил Художник. — И смерть Йокеща тоже видел…

— Так действительно лучше, — неопределённо протянул Император. — Если знаешь ты — узнают и другие. Надо им помочь. Рано или поздно мне придётся открыться своим подданным. Видишь ли, я решил, что пора возвращаться к древним традициям и основывать династию. Для того и женился. Но загвоздка вот в чём: сам по себе Йокещ, который мне смертельно надоел, не может снова стать Арнитом. Ты должен написать мой новый портрет. Если не хочешь возвращать тому, первому, силу, ладно — пусть себе прежний Император тихо ждёт своего корабля в Дальний Мир. Но на правильном портрете изъянов быть не должно…

И опять повисла тишина.

— Всё это замечательно. Только вот я который час пытаюсь понять, зачем это мне? Как ни крути — выгоды-то никакой… — помолчав, сказал Художник. — Если ты хочешь со мной расправиться, то зачем на тебя работать. А в то, что человек, последовательно устранивший со своего пути и всесильный Конвентус и Бессмертного Йокеща, позволит мне остаться в живых, поверить сложновато.

— Мужественный ответ. Ценю, — Император шагнул обратно в комнату. Художник был вынужден последовать за ним. — А дюки? Неужели ты не хочешь умереть спокойно, зная, что твои создания находятся в безопасности? Если я могу разобраться с людьми, то и на длинномордых найдётся управа. Полагаю, ты согласишься, что у такого человека, как я, помимо оружия, ядов и всевозможного колдовства, есть множество способов воздействовать на тех, кого сочту лишними?..

— Ну, предположим, что ты прав… А где гарантии, что, получив желаемое, ты не обманешь меня или дюков?

— Кто знает… — Император пожал плечами. — Я могу предложить лишь одно: ты остаёшься во дворце. Навсегда. И выполняешь все мои заказы. Ценой твоей свободы будет свобода Дросвоскра и безопасность дюков. Полагаю, ты хотел чего-нибудь подобного?

— Примерно… Но я должен получить гарантию, что ни ты, ни кто другой не заставят меня рисовать ничего разрушительного и необратимого.

— Прекрасно. Заказов и без того хватит, — Арнит окончательно успокоился. — Осталась пустая формальность: связать ветки. Это единственная гарантия, которую я могу дать, впрочем, как и получить от тебя. И помни, что не только твоя жизнь зависит от этого.

— Ты сам, хороший мой, — брат Мренд отчего-то вспомнил ворчливо-покровительственное выражение тётушки Шалук, — не забудь о том, что сейчас обещаешь.

Император в очередной раз проглотил колкость. Потом собственноручно достал из шкафчика две хвойных и две лиственных ветки, шёлковый шнурок, сплетённый из золотистых и серебристых нитей, а так же маленькую жаровню. Судя по всему, Арнит совсем недавно подготовился к ритуалу, поскольку листья и цветки на ветках ещё не успели завянуть.

С давних пор в Сударбе вместо клятвы говорят: "Связываю ветки". Когда же хотят закрепить серьёзный договор, проводят особый обряд. Считается, что обет данный таким образом — нерушим.

Итак, одним концом шнура были связаны лиственные ветки во имя Творящих, а другим хвойные — во имя Хранящих. Затем шнур многократно объединил две связки. Получившийся букет был положен на жаровню и сожжён. Художник, правда, не был до конца уверен, что даже так удержит Императора от дальнейшего лиходейства. Но нарушение взаимной клятвы одной стороной автоматически освобождало от каких-либо обязательств другую.

IV

Работы, как и обещал Арнит, оказалось невпроворот!

Предстояло написать особый портрет Императора. Идея состояла в том, чтобы это изображение медленно менялось, потихоньку возвращая Императору его истинный облик. Ещё брату Мренду, необходимо было сделать списки с этого портрета по числу провинций. Для того чтобы подданные привыкали к настоящему лицу своего Государя постепенно.

Второй заказ оказался намного сложнее: августейший супруг потребовал изменить облик Ревидан, придав ей черты Сиэл. Выяснять, что за блажь напала на Государя, Художник не стал. Спорить тоже не счёл нужным.

Ревидан не понравилась ему с первого взгляда: нехорошая у неё была красота, и глаза тоже — пустые, злые и надменные.

"Ну, что ж, — думал брат Мренд. — И не таких преображали!"

Трудность здесь была лишь одна: необходимо было откуда-нибудь срисовать лицо Сиэл. И тут выяснилось, что в качестве прототипа Император мог предложить только крохотное изображение бывшей возлюбленной, хранившееся в простеньком медальоне. От глаз Художника не укрылось то, что Арнит слишком долго искал этот портрет. Для этого он перерыл кучу каких-то полочек, шкатулок, коробочек и тайников, ничуть не смущаясь присутствием посторонних. В конце концов, оказалось, что злосчастный медальон завалился за полку с книгами, где, судя по виду, провалялся не один год.

Да-а! Забавная была любовь у Императора Арнита…

V

Ревидан не могла взять в толк, как и за что в один день она, своевольная и почти единоличная хозяйка дворца, оказалась в глубокой опале.

"Что?.. Что не так?" — стучало у неё в мозгу.

Она пыталась поговорить с мужем — он отвечал, что она придумывает и всё хорошо. Бросалась к дядюшке — Цервемза отделывался сухими фразами, что, мол, раньше думать надо было, а теперь всё плохо.

Ну что, виновата она, если ещё в детстве ей встретилась старая колдунья? Милейшая старушка научила её всему, что умела: привораживать и остужать, танцевать и отравлять, лгать и добиваться своего. Даже как обмануть Квадру, подсказала. А ещё ведьма напророчила своей ученице, что у той будет всё: сила, богатство, власть. Не будет только любви и детей… В то время Ревидан не сочла цену слишком высокой, а теперь жалела об этом. Нет, сентиментальности замужество ей не принесло, просто теперь жена Императора понимала всю невыгодность своего положения. Ребёнок мог бы стать серьёзным аргументом в борьбе за власть. Ну, нет так нет! Надо выкручиваться как-нибудь по-другому. Только как?

С чего же всё началось? Всё шло нормально до тех пор, пока она не начала рассказывать Йокещу о своих кридонских подвигах. Почти сразу она заметила, как странно смотрит на неё муж. И почему только Ревидан сразу не прикусила свой длинный язычок? Почему не превратила трагедию в шутку? Нет ведь, как морок на неё нашёл — продолжила. И смеялась, и кокетничала, и гордилась своей изворотливостью!.. А он? Муж то есть… Смотрел на неё, как будто видел в первый раз. И молчал.

Что же она пропустила? Ну конечно! Лишь на мгновение он потерял над собой контроль и поглядел жене прямо в глаза с такой болью, как будто эта история касалась его лично. Как будто? Да нет же, именно касалась! Это было невероятно, но… — так отчаянно мог смотреть только… Арнит.

Несмотря на зной середины лета, Ревидан обдало гибельным холодом. Если это действительно он — прощения не будет. Она бы уж точно не простила… Интересно, какой смертью придётся умереть?

Умереть… Не-ет, на это Ревидан не была согласна. Лгать, унижаться, юлить — словом, делать всё, что угодно, только бы выжить! Нет. Не только выжить. Вернуться и вернуть. Всё вернуть: мужа, власть, покой!..

VI

В дверь постучали, и Йокещ вошёл в комнату, чтобы пригласить Ревидан проследовать в малый аудиенц-зал для написания портрета императорской супруги. Он желал присутствовать при этом, чтобы в полной мере насладиться её унижением.

Император не узнал своей жены…

Она была на удивление тиха и кротка. За одно утро потеряла она и гордый заносчивый вид, и презрительную мину, не сходившую с её лица даже при разговоре с мужем. Хотя, может быть, это началось намного раньше. С того времени, как она рассказала Йокещу то, чего не надо было рассказывать, супруги виделись редко и только на людях.

Сейчас перед ним стояла бледная, печальная, измученная раскаянием женщина. Такой Ревидан Йокещ никогда не видел. Император решил сделать вид, как будто ничего не заметил, и заговорил даже резче, чем обычно:

— Вы готовы, прекраснейшая? Мренд уже ждёт. Идёмте! — нетерпеливо проговорил он и, видя, что жена не двигается с места, даже прикрикнул: — Да что с вами сегодня? Идёмте же!

— Отошли слуг… пожалуйста!.. — умоляюще пролепетала Ревидан. — Нам совершенно необходимо поговорить…

— Потом поговорим. Идёмте!

— Умоляю тебя! Это ненадолго…

Йокещ удивлённо посмотрел на неё. Подумал. И кивком головы отослал сопровождающих.

— Что ещё у тебя стряслось? — раздражённо спросил он, усаживаясь в глубокое кресло.

— Умоляю, выслушай меня! — голос Ревидан дрожал. — Только не перебивай…

— Ну, что ты хотела?

— Даже не знаю, как начать… — она опустилась на колени сбоку от кресла и прижалась щекой к руке мужа. — Наверное, это чьё-то проклятье, но детей родить тебе я не смогу… Когда я поняла это, тогда и стала дурить. От отчаяния, наверное…

— Зачем ты об этом сейчас…

— Погоди… — она не дала ему договорить. — Главное не в этом… Тогда в Кридоне я наделала много зла. Квадры боялась. На Сиэл злилась, потому что ревновала безумно. Я очень виновата… Но я всегда, и тогда и сейчас, любила тебя, Арнит!..

Император отстранил жену и внимательно вгляделся в её заплаканное лицо:

— Значит, знаешь! — холодно прошипел он. — И чего же ты от меня хочешь?!

— На что я могу рассчитывать, кроме как на милосердие и снисхождение… Ведь прощение и примирение невозможны? — робко и покорно прошептала женщина.

— Нет! — Арнита трясло то ли от гнева, то ли от ужаса. — Ты должна будешь понести наказание.

— Пощади… — Ревидан было по-настоящему страшно. — Оставь мне жизнь… Я ещё пригожусь тебе…

— Если бы я хотел крови — убил бы тогда же. Придрался бы к очередной измене и убил. Сам. Даже палача звать бы не стал, — Арнит жестоко усмехнулся. — Я придумал кое-что получше. Знаешь, как Арнит стал Йокещем? Художник помог. Таково свойство его портретов. Ну, так вот мой приговор: та, которая уничтожила Сиэл, чтобы занять её место в душе Арнита, займёт это место по праву. Ты навсегда примешь её облик и имя… — он сделал мучительную паузу. — Нет… Пожалуй, её имя я оставлю в покое, как память о том, что могло быть, но не случилось… Не тебе касаться его. Оставь себе своё, пусть это будет моим подарком. А тобой… Что ж, тобой я стану любоваться, как напоминанием о несбыточной мечте и ещё о том, что отобранного не вернуть!

— Я согласна! На всё… лишь бы заслужить твоё прощение, Император! Любую клятву принесу, что не подведу тебя!

— Твоё согласие, женщина, не требуется. И клятвы тоже… Я повторяю — это приговор, а не договор. Прощения не будет, чем бы ни объяснялись твои поступки… Но ты действительно ещё можешь мне пригодиться, — ни один мускул не дрогнул на лице Арнита. — А теперь позови служанок, Ревидан, пусть приведут тебя в порядок! Ты всё-таки жена Императора… И нам негоже заставлять господина Живописца ждать нас так долго. Поэтому поторопись. Я буду в соседней комнате.

Пока камеристки вились вокруг жены Императора, она пыталась понять, что же, кроме несносной жизни в чужом теле, ей удалось выторговать. Пока довольно и этого… Однако чем дольше ведьма думала о произошедшем, тем больше разбирало её зло: да что же это такое! Опять эта глупая Сиэл победила её.

"Ну, это мы ещё посмотрим! Я не привыкла проигрывать! — кипятилась Ревидан. — Ладно, поживу пока так. Только когда-нибудь и Арнит будет умолять о прощении и снисхождении… И не только для себя. И не дождётся…"

Когда она вышла к мужу, то была ослепительна как никогда. Ни одна тревога не омрачала прелестное лицо. Беспечно улыбнувшись, она оперлась о руку Императора и пошла навстречу судьбе.

VII

Перед братом Мрендом лежал раскрытый медальон. Несмотря на то, что рисунок был выполнен провинциальным мастером, Художник оценил и тонкую работу, и точность изображения. Совсем юная девушка смотрела на мир ласково и весело, как будто впереди её ждала одна только радость. Такой Сиэл брат Мренд не застал. Теперь её образ предстояло отдать другой… Гнусная работёнка, но что делать…

Чтобы защитить Сиэл от неизбежного превращения в Ревидан, Художник срисовал портрет и спрятал в секретную часть своей папки… Едва он закончил, вошла Императорская чета…

…Нежные мазки ложились на холст. Так долго над портретом брат Мренд ещё не работал. Казалось, а может, так было на самом деле, что натура сопротивляется своему воплощению на холсте. И всё-таки прелестное, но холодное лицо Ревидан обретало всё больше общего с прототипом.

Тонкие черты лица… Дымчатого оттенка волосы… Изящная фигура… Плавные руки…

А глаза? Они, как ни бился брат Мренд, оставались жёсткими и безучастными. Ну и ладно! Художник сделал несколько маскировочных штрихов, чтобы хоть цвет совпадал.

Казалось, он уже должен был привыкнуть к метаморфозам своих работ, но каждый раз его начинал колотить озноб при виде очередного оживающего рисунка…

…Арнит бесстрастно наблюдал за тем, как постылое лицо замещается некогда любимым и вспоминал, что совсем недавно вот так же позировал для портрета Йокеща. Он прекрасно представлял себе, каково сейчас Ревидан и злорадно думал о её дальнейшей судьбе…

Брат Мренд закончил работу и развернул мольберт к Императорской чете. Йокещ милостиво кивнул. Его супруга, едва скользнула взглядом по холсту. Встала. Подошла к небольшому зеркалу, висевшему в дальнем конце зала. Долго и внимательно смотрела на своё отражение. Слегка пошатнулась. Обернулась и, любезно улыбаясь, произнесла:

— Прекрасная работа, господин Мастер! Я никогда этого не забуду…

— Не стоит благодарности, прекраснейшая госпожа! — растерянно поклонился Художник. — Я лишь исполнял заказ.

Ревидан снова одарила его фальшивой улыбкой, совершенно не шедшей к новому облику. Обернулась к мужу:

— Довольны ли вы, сир?

— Более чем… — соблаговолил произнести Император.

— Я устала. Позвольте мне удалиться!

Арнит снова кивнул.

Едва за женой закрылась дверь, Император поманил Художника:

— Где портрет?

— Вам не стоит на него смотреть, сир!

— Дай!

— Как пожелаете, сир, но право же… — брат Мренд с поклоном передал ему медальон.

Арнит схватил его! Открыл…

— Вот значит, куда она спряталась! — с ненавистью прошипел он и швырнул бывший портрет Сиэл в камин.

— Не надо! — попытался остановить его Художник. — Не надо… было этого делать… Теперь обратное превращение невозможно…

Он печально поклонился и стал собирать инструменты…

— И прекрасно! — рассмеялся Йокещ.

Он ещё не понимал, что только что развязал ветки…

ИЗ АМГРАМАНЫ В МЭНИГУ

I

— Мы пойдём вместе! И знать ничего не хочу! — едва дослушав, отрезала Римэ таким непререкаемым тоном, что Кинрансту ничего не оставалось, кроме как развести руками и сдаться. Выждав убедительную паузу, она спокойно и жёстко добавила, — Вместе, чего бы это ни стоило. Если наше путешествие окажется не опасно — это лишний повод побыть вдвоём. Ну, а в случае беды… кто-то будет должен позаботиться о тебе.

Несмотря на улыбчивую скромность и мягкий негромкий голос, Римэ всегда знала, как настоять на своём. Это упрямство, свойственное скорее мрачным кридонцам, нежели несколько отрешённым жителям Ванирны, всегда определяло её дорогу.

Так повелось с самых первых дней обучения, когда совсем юная госпожа Вокаявра, не предупредив никого из домашних, впервые увязалась за своим обожаемым учителем и пропала на полтора года. О том, что происходило в те поры, девушка никогда не распространялась, но вернулась она так же неожиданно и выглядела повзрослевшей и усталой. В тёмных глазах её, ранее озорных и весёлых, появился печальный отсвет опыта и выстраданной мудрости. О пророческом даре, открывшемся во время путешествия, Римэ также никому не рассказывала. Мол, к чему смущать окружающих, да и на себя нетрудно беду накликать. После возвращения она некоторое время была покладиста и тиха, чем несказанно радовала родителей и младшую сестрёнку, которые вечно тряслись над взбалмошной старшенькой, опасаясь неприятностей, в которые та постоянно влипала. То ли характер такой у неё был, то ли талант…

Так продолжалось несколько долгих лет, а потом Римэ ушла из дома окончательно. На этот раз она не спешила и обстоятельно попрощалась со всеми, объяснив родным, что так было предопределено и, мол, сейчас просто пришло время. Для остальных сударбцев это был бы весьма сомнительный аргумент… Для остальных, но не для жителей Ванирны, считавших предсказанную судьбу весьма серьёзной силой. Что происходило после того, как она покинула дом, оставалось только догадываться. До родных время от времени доходили смутные и путаные слухи о том, как она попала в лапы Квадры, и о том, как её спас от гибели некий Волшебник, может быть, даже тот, ради которого она второй уже раз оставила дом.

А потом был Дросвоскр. И она снова ждала. Упрямо и гордо, как всегда. У Римэ Вокаявры достало сил дождаться. Именно поэтому теперь, когда между Прорицательницей и Волшебником наконец-то не существовало преград, расставание на сколько-нибудь длительный срок казалось и немыслимым, и бессмысленным.

— Отправимся, конечно же, отправимся… — после минутного раздумья, показавшегося Римэ бесконечным, неуверенным эхом произнёс он. — Раз ты так решила…

Ох, как боялся Волшебник брать её с собой. Всей душой сопротивлялся! На мгновение он даже пожалел о тех давно и безвозвратно ушедших временах, когда ученица верила каждому слову, в том числе и ерунде насчёт того, что, оставаясь дома, она помогает даже больше, поскольку ему будет куда вернуться. Теперь же, что бы ни было причиной этих разговоров — каждый раз повторялось одно и то же: она настаивала, он колебался… Долго и мучительно. Наверное, сказывались бесконечные годы одиночества. А потом, тяжко вздохнув, он уступал, как будто проигрывал бой местного значения. Вот и нынче Кинранст долго молчал, а потом дал согласие, скрепя сердце. И не мудрено… Дорога предстояла неблизкая. С не очень внятным маршрутом. Зато определённо небезопасная, даже если бы он шёл без спутницы. С другой стороны, давно подмечено, что вдвоём любое дело втрое легче делается. Уж чего-чего, а дел у наших путешественников было невпроворот, зато времени как раз наоборот — не хватало. Так что в глубине души он даже хотел, чтобы любимая была рядом. Страшно, конечно, но оставлять жену изнывать в Дросвоскре было, по меньшей мере, нелепо. Эта женщина его и чувствовала, и видела, и слышала через любые препятствия, будь то расстояния или времена. И вообще, Римэ всегда считала, что лучшей помощи и защиты для одного, чем близкое присутствие другой, просто не существует. А что тут удивительного? Люди так устроены: мужчины рождены творить, а женщины — хранить, так же как женщины — родить, а мужчины — оберегать. Поэтому, если их уже двое, то зачем что-то менять в предопределённом порядке?

Но высокая философия высокой философией, а, уж коли они обо всём договорились, нужно было двигаться… Даже если бы Тильецаду в ближайшее время ничто не угрожало, то одновременно выручать пропавшего в Мэниге брата Мренда, и выяснять, откуда в Амграмане появились чахлики и куда собираются ползти дальше — было уже непросто. Значит, предстояло путешествовать, не прибегая к магии — силы имело смысл беречь. Мало ли что… Поэтому в одно прекрасное утро, а может быть, это был день? Да-да, конечно же, днём, когда все вокруг были заняты своими делами — эти двое втихаря пустились в путь. Таинственность была не столько насущной необходимостью, сколько частью образа Волшебника — загадочного и всегда неожиданного. А то как же! Волшебники и коты — хозяева своих путей.

"А дамы — хозяйки и тех и других!" — посмеивалась про себя Прорицательница, вспоминая добрейшую тётушку Шалук, вечно окружённую мохнатыми хвостами малой, средней и высокой степени потрёпанности.

Последний раз авантюрную парочку видели, когда они, ведя лошадей в поводу, шли через Ларьигозонтскую долину. Оттуда потайными дюковскими дорогами начался их путь через Ванирну, а потом в Мэнигу.

II

К тому времени, как они миновали последний Тилькаревский отрог, долгий торжественный закат уже расчертил косыми перламутровыми полосами небо над гладкой, как книжный лист, долиной. Здесь начиналась застывшая в бесконечной медитации самая загадочная провинция Сударбской Империи. Волшебника, неоднократно пересекавшего невидимую границу Дросвоскра и Ванирны, всегда поражало, что каких-нибудь полдня пути настолько меняют пейзаж.

"Мне бы научиться творить подобное волшебство! — который раз с завистью думал он. — А то вот всю жизнь учусь, да, видно, без толку…"

Прорицательница молчала и намётанным взглядом изучала небо, пытаясь понять, чего им ожидать в ближайшем будущем. Облачные знаки были грозны и запутаны и сулили многие неприятности, неволю, странную встречу и загадочное внезапное избавление от бед, наползавших, подобно туману, со всех сторон. Кинрансту Римэ ничего не стала рассказывать. А зачем, если он и так всё понял по её глазам?

Заночевать им пришлось под открытым небом. Особых удобств путешественникам не требовалось. До того, как окончательно стемнело, они успели добраться до рощи. Там и соорудили простенький шалаш, набрали воды из родника, натаскали валежника. Всё сообща: перекликаясь, как дети, и хохоча так, что распугали, наверное, всех сов в округе. Разведя костёр и приготовив ужин, Римэ и Кинранст с наслаждением вытянули уставшие ноги. Еды и вина они взяли вполне достаточно, так что можно было не экономить. Серьёзные разговоры как-то сами собой были отложены на завтра. Огонь потрескивал и рисовал свой загадочный танец. Звёздное небо напевало тихую и нежную мелодию. Мудрые лошади паслись рядом и, несмотря на то, что не были привязаны, никуда не собирались уходить. Умиротворение снизошло и на людей, и на коней, и на пейзаж, окружавший их. Что могло быть лучше этого?

III

Об оньреке Волшебник немного знал из древних магических книг. Появление этой травки было опасно само по себе, а кроме того, предвещало затяжные бедствия краю, где она решила обосноваться. Любое другое растение можно было употребить не только во вред, но и с пользой: в качестве красителя или лекарства, для предсказаний, наконец. Оньрек был исключением — ничего, кроме запаха опасности, от него не исходило.

Непонятно было, кто, когда и зачем умудрился провезти оньрек в Дросвоскр. Первая мысль была, разумеется, о том, что эта пакость заслана по прямому указу Императора. Однако, Волшебник, безусловно, знавший о многих способностях Арнита, сильно сомневался, что тот разбирается в травах так же хорошо, как в отравах… Интуиция подсказывала магу, что здесь вмешалась другая, более древняя и тёмная сила, которая сумела затаиться на долгие времена, а сейчас выходит наружу, подчиняя своей воле всех, кто попадается на её пути.

Вопросов было немало, однако ситуацию несколько облегчало то, что путь лежал через знакомые с детства места. При необходимости можно было пройти незаметно, тем более что тропы дюков плавно растворялись в витиеватых ванирнских дорогах.

IV

Прорицательница и Волшебник шестой день брели по безлюдным местам. Наконец перед ними открылась небольшая долина, покоившаяся между тремя холмами. Точно в центре её лежали руины, отдалённо похожие на замок. Вид у строения был самый нежилой и зловещий… Но это не остановило путешественников. Они слишком устали.

Оба наперегонки бросились к развалинам. Они надеялись по-настоящему отдохнуть, да и ожидание тайны гнало их навстречу странному зданию. Кинранст добежал первым и полез в тёмный пролом в стене. Римэ слегка замешкалась и осталась снаружи. Волшебник решил, что жена догонит его, и уже был готов двинуться вперёд, как вдруг откуда-то издали услышал голоса:

— Именем и по приказу Бессмертного Императора Йокеща!..

Дослушивать Кинранст не стал! Он бросился обратно, но споткнулся о невидимую стену. "Ловушка! Всё предусмотрели…" — подумал Волшебник, и крепко ругнувшись, начал разгонять чары.

Он выскочил вовремя: помертвевшая Римэ неестественно прямо сидела на плоском замшелом камне, окружённая четырьмя вооружёнными людьми. По счастью, Квадра только начала работу… В голове Волшебника бешено пронеслась уже виденная однажды картина. В тот раз юную госпожу Вокаявру пришлось откачивать у дюкс. Эта встреча могла погубить его жену.

"Дурак я, дурак! — охнул он. — Ей нельзя было уходить из-под защиты дюков…"

— Возвращённого не отнять! — громко и отчётливо крикнул Волшебник, неожиданно вспомнив слова Превя, и угрожающе вскинул ладонь.

Это был скорее неосознанный жест отчаяния, нежели попытка серьёзного сопротивления. Кинранст просто надеялся потянуть время.

— А вот и второй… — прошипел палач, возглавлявший группу.

Похоже, он был сильно раздосадован. Квадра рассчитывала разделаться с путешественниками по отдельности.

— Возвращённого не отнять! — глядя на него в упор, повторил Кинранст и весь напрягся, как будто хотел самими этими словами раздвинуть убийственный квадрат, сомкнутый вокруг его любимой…

Похоже, ему это удалось… Волшебник повторял одно заклятие за другим, защищая Римэ. Несмотря на то, что Прорицательница даже не шелохнулась, он почувствовал её охраняющие чары. Не сговариваясь, они медленно и настойчиво теснили подобравшуюся к ним гибель. Казалось, что сражение длилось не одну вечность. Любовь и верность — против ненависти и подлости. Пара — против Четвёрки.

Каким-то вторым зрением Кинранст наблюдал за Командиром. Он чувствовал, что должен запомнить это отмеченное привычной ненавистью ко всему свету лицо.

Они могли надеяться только на чудо. И оно произошло. Квадра не смогла преодолеть сопротивление сразу двух сильных, да ещё и связанных воедино магов… Сперва воины-палачи отошли на шаг. Потом ещё на один. И ещё. А потом… — бесследно исчезли.

V

Когда всё закончилось, Волшебник расхохотался:

— Идиот! Нет, ну какой же я идиот! Я, который годами умудрялся ускользать и от всеведущего Конвентуса, и от Бессмертного Императора, и от вездесущей Квадры! Я, придумавший столько каверз, чтобы позлить Йокеща! Я, возомнивший себя фактически неуязвимым! И вот ведь попался… Как мальчишка! — Кинранст смеялся так, что рухнул на траву.

Римэ не отвечала. После пережитого кошмара она никак не могла прийти в себя. Второй раз в жизни повстречаться с Квадрой — это уже слишком! Многие и одного-то раза не выдерживают. Волшебница сидела в прострации. Ужас воспоминаний накатывал на неё ледяными волнами. Потом порыв горячего ветра, пахнущего травами, мёдом и светом, вернул её к действительности. И вдруг всем существом осознав, что всё обошлось, Римэ тоже расхохоталась! И тоже повалилась на траву. Женщина смеялась и смеялась. И не могла остановиться.

Они лежали на замечательном жарком цветущем лугу, хохотали до слёз и смотрели в небо, по которому стремительно проносились мелкие облака.

VI

Последние пару лет Алчап, возглавлявший Мэнигскую Квадру, редко бывал в хорошем расположении духа. Нынешний день и вовсе не задался. Их Четвёрка должна была задержать и обезвредить шедших через долину мужчину и женщину. Зачем? Этот жестокий человек много лет был воином-палачом, причём одним из лучших, поэтому не привык задавать вопросов, даже таких, от которых никуда не денешься.

Для себя Алчап давным-давно решил, что все обречённые просто являются врагами. Его личными. В таком случае не приходилось сомневаться в справедливости приговора. Главное было исполнять весь обряд досконально и безжалостно.

Ещё издали заметив своих жертв, Алчап точно понял, что женщина — ведьма, уже однажды побывшая в руках Четвёрки и… вернувшая свой дар. Это было невероятно! Ещё более странным было то, что такое невзрачное и хрупкое создание второй раз сумело выстоять против Квадры. Правда, на этот раз ей помогал мужчина. Похоже, что эта черноволосая упрямая особа была ему очень нужна для каких-то тёмных дел. Иначе, зачем бы он её так яростно защищал? Мог бы попытаться скрыться… Сильный и хитрый оказался волшебник… Поразительно осведомлённый… Даже такое останавливающее заклятие знал, которое ему, Алчапу, не было известно… Впрочем, женщина тоже знала. И сопротивлялись они спокойно, вдумчиво и жёстко… Они выстояли только потому, что каждый из них сражался не за себя, а за другого. Никто и никогда так не противостоял Квадре. Обычно обречённые настаивали на своей невиновности. О, как жалки и безобразны были они в это время! Некоторые брались за оружие или пытались колдовать и попадались в силки своего же отчаяния. Чем яростнее бились они, тем быстрее потом действовало отбирающее зелье, тем легче колдуны и ведьмы теряли свой магический дар.

Этих же двоих связывало и поддерживало нечто, выходившее за грань понимания.

Горечь поражения переросла в бессильную ненависть к ускользнувшим чародеям. Он должен их разыскать и покарать. Своими руками! Под одним небом им не ходить!

Решение было принято, но легче от этого не стало… Отчего-то навалилась боль, и обрывки каких-то давних, может быть, даже и не его воспоминаний и сновидений, закружились в голове, возвращая в давно погибший мир.

"Только этого не хватало! — Алчапа передёрнуло. — Опять…"

VII

— Знаешь что? — Волшебник резко сел на постели. — Я, кажется, всё понял…

— Ну и отлично! Просто замечательно… — сонно промурлыкала Римэ и, повернувшись на другой бок, добавила: — Я сплю…

Наши герои решили несколько дней отдохнуть на небольшом постоялом дворе на подступах к сударбской столице. И вот они ели и спали. А потом спали и ели. Как будто старались впрок запастись на случай вынужденной бессонницы и голода. Пару раз, правда, они прогуливались в рощу неподалёку от гостиницы, но, не найдя ничего достойного внимания, возвращались в свою комнату и снова ели и спали… Примерно тем же были заняты и их лошади. Большую часть дня животные мирно подрёмывали, обдумывая причины такого тупого и нелепого времяпрепровождения…

Даже в дальних предместьях Мэниги сказывался душный столичный колорит. На напряжённых и чопорных лицах местных жителей лежала печать высоких, глубоких и тяжёлых забот. Волшебник уже сто раз пожалел, что не воспользовался экипажем. С другой стороны, и Кинранст это отлично знал по собственному опыту, волшебный путь был лишь короче, но отнюдь не безопаснее.

Заканчивалась последняя спокойная ночь перед той неизвестностью, которая ждала путешественников в Мэниге. Поэтому Римэ, обладавшая счастливой способностью сладко спать где и когда угодно, не сразу поняла, о чём толкует её спутник. Она попыталась досмотреть прерванный сон и… проснулась окончательно. Кажется, Кинранст пытался объяснить что-то важное. Она потянулась и тоже села.

— Прости… — дама всё ещё зевала. — Так что ты понял?

Кинранст усмехнулся, нежно глядя жену. Повторялась обычная картина — сперва Римэ изображала равнодушие, зато потом Волшебник не знал, как выдержать её вопросы, которыми она сыпала, как дитя. После некоторого раздумья он сказал:

— Не знаю, что нам это даст, но, похоже, Лозу не повредило развоплощение. Более того, оказалось даже на руку, и он научился этим пользоваться! — Кинранст принял комически пафосную позу и выдержал долгую паузу, ожидая заслуженной похвалы.

Расчёт был абсолютно верен — Римэ расхохоталась и долго не могла успокоиться:

— Кинранст, я тебя обожаю, а ты вместо благодарности меня уморить пытаешься!.. Причём тут Лоз? Мы же вроде бы Мренда найти должны… — еле выдохнула она. — Брось дурачиться и расскажи толком, что ты понял и до чего додумался… Обещаю быть паинькой, как тогда, помнишь?

Волшебник сразу посерьёзнел, обнял даму за хрупкие плечи и вернулся к разговору:

— Всё это приятно слышать, но паинькой могла бы стать другая женщина, только не ты! Да, по правде сказать, моей милой смирение не к лицу… — Кинранст пытался из последних сил сохранить идиллическое равновесие утра, которое, к слову сказать, сам же и нарушил. — Ладно… К делу так к делу… В общем, тут такая штука: кого, по-твоему, легче поймать: одну крупную птицу или целую стаю всякой мелюзги, да ещё летящую вразнобой?

— Одну, конечно, — не задумываясь ответила Римэ. — Чтобы поймать остальных, слишком много ловцов потребуется.

— Пра-авильно! — Волшебник то ли в шутку, то ли всерьёз вдруг заговорил занудным тоном старого учителя.

Римэ остро вспомнила, что так ёрнически-покровительственно он разговаривал с нею годы, если не века, назад. Она была тогда ещё совсем юной и слегка отупевшей от бесконечной учёбы и, казалось, безответной любви. А он… — он был знаменитым Одиноким Волшебником!

— А что легче различить: тучу, несущую громы и молнии, или комок пыли, от которой и вреда-то никакого? Так, разве кто-нибудь особенно чувствительный расчихается…

— Ну, безусловно же, тучу! Я только всё никак не могу понять, к чему ты задаёшь риторические вопросы?

— Это для нас с тобой они кажутся риторическими, а вот никто ещё не задавал их…

— Ну-у… вроде бы так…

— Тогда смотри… Лоз не жив, но и не умер: рассыпался пылью, но исчез лишь частично.

— То есть?

— Ну, то есть, он понемногу вселился в чахликов, в Квадру, в дурака-Арнита, наконец. В ещё не знаю кого или что!

— Погоди-ка! А зачем ему это, и чего он может добиться таким образом? Ты же сам говоришь, что Лоз не жив… Какой вред от пресловутого комка пыли?

— Не понимаешь?

Римэ помотала головой.

— Я сказал, что он не жив, так?

— Та-ак…

— Но он и не мёртв — вот что для нас сейчас важно. Просто существует в какой-то пустой нише между Дальним Миром и Ближним, постоянно прорастая здесь. Помнишь книгу, найденную Хаймером в Тильецаде? Конечно, рукопись сохранилась далеко не полностью, но, насколько я понял, наш враг, превратившись в камень, а затем, рассыпавшись, смог спрятаться прямо у всех на виду. Заметь также, что я ни разу не сказал, будто Лоз утратил свою силу. Нет, он растерял немалую её часть, но осталось ещё вполне достаточно, чтобы натворить в Сударбе, а может, и в других мирах небывалых бед.

— Так чего же он хочет-то? — не унималась Римэ.

Их коснулся нездешний и равнодушный холод, всегда приходивший при одном упоминании об этом существе, его сущности и сути.

— А ничего! Хотя… Чего может хотеть сгусток злобы и несправедливости? О существовании любви он и не догадывается, впрочем, как и о ненависти. Богатство ему не нужно. Вообще любые страсти и желания, равно как и страдания или страх, неведомы Лозу. У него, пожалуй, остаётся лишь ожидание власти да единственное стремление: всё обратить в ничто… Вот скажи, зачем, людям рабы?

— Чтобы выполнять и предупреждать любые желания повелителей.

— Верно-верно! Но мы ведь знаем…

— …что как таковых желаний у Лоза нет, да и быть не может… — закончила за него Прорицательница и задумалась. — А правда, тогда зачем?

— Дело в том, что оньрек, через который он предпочитает действовать — в нашем мире фактически бесплоден. Размножить это растение может лишь человек. Он должен ухаживать за слабенькими молодыми побегами, благо чахлики неприхотливы и нуждаются лишь в постоянном присутствии садоводов. Окрепнув, неблагодарные питомцы окончательно порабощают своих кормильцев, начиная уничтожать их чувства и мысли, а потом и диктовать поступки. Вот тебе, собственно говоря, и объяснение той эпидемии, которая внезапно охватила Амграману.

VIII

Грейф Нюд получил должность Императорского Предсказателя совсем недавно. Этот человек слыл в Сударбе фигурой скандальной. Одни считали его безумцем, другие — шарлатаном, третьи — просто злобным шутником. Находились и такие чудаки, которые искренне верили его словам. В конце концов, кое-что из предсказанного им иногда всё-таки сбывалось, правда, часто не совсем так, как говорил почтеннший господин Нюд. Но что вы хотите от старика? И вообще прорицания нельзя принимать буквально!

Цервемза, просмотревший по поручению Арнита немало кандидатур, остановил свой выбор на старом Грейфе Нюде. Возможно, он тогда счёл, что благообразный вид, тягучий голос и безнадёжная (в некоторых случаях!) глухота смогут вызвать расположение подданных Сударбской Короны.

Советник никак не мог понять, почему Император принимает пророчества Грейфа Нюда всерьёз. Меж тем Предсказатель почти полностью завладел мыслями Государя. Пока это не имело никаких последствий, но Цервемза был начеку. И потом, старый царедворец очень надеялся, что беседы с Прорицателем отвлекут Арнита от семейных проблем.

Что касается Предсказателя, то Йокещ нашёл в его лице забавного и даже интересного собеседника. Так почему Государь должен был отказывать себе в ежедневных полутора- двухчасовых беседах с ним? Стоило Арниту задуматься, он бы увидел, что все предсказания Грейфа Нюда сводятся к угрозе голода и разрухи. Плохая погода говорила пророку, что если так будет идти и дальше, то страну ожидают неминуемые голод и разруха. Хорошая, наоборот, сулила засуху, ведущую к голоду и разрухе. Однажды Государь решил узнать у почтеннешего господина Нюда, отчего Ревидан так зла и неверна своему супругу. И получил ответ, что эта женщина заслуживает всяческого порицания, но такова уж её порочная природа, которую Император со временем сможет исправить. И потом, неверность жены, пусть даже августейшей, конечно, большая неприятность, но ведь существуют беды куда более страшные, например, голод и разруха, которые непременно охватят цветущие земли Сударба, если Его Величество будет слишком сильно тревожиться по поводу личной жизни, забывая о судьбах своей страны и благе подданных. Пророчество выглядело довольно нелепо, но, между тем, не было лишено здравого смысла.

Однажды Император получил от Грейфа Нюда предостережение, что в Мэнигу вошла странная пара: мужчина и женщина. По дороге они злыми чарами разогнали Квадру. Стало быть, эти люди весьма сильные колдуны и их приход в столицу сулит стране лишь голод и разруху.

После этого арестовать путешественников не составило труда.

Наверное, другие, так нелепо попав в тюрьму, уже впали бы в уныние. Но эти двое всегда жили по старой пословице, что надежды нет, только если голова отрублена.

КОСТОПРАВ

I

Такого в Амграмане ещё не бывало — предыдущий день не предвещал ничего дурного, город жил обычной жизнью и вдруг за одну ночь он был окружён Императорскими войсками. Откуда они взялись, никто не знал. Поскольку незаметно в Дросвоскр войти невозможно, а ещё накануне никаких военных приготовлений не наблюдалось, вероятнее всего, дело не обошлось без волшебства.

Если говорить точнее, то столица Дросвоскра была не оцеплена, а лишь наглухо отрезана от Тильецада. Солдаты перекрыли все дороги и остановились в ожидании дальнейших распоряжений. Военачальников нигде не было видно, и солдаты стояли неподвижно, наподобие грубых каменных изваяний. Город и замок, давно бывшие единым целым, теперь оказались разделены. Впервые ни один дюк не появился в Амграмане. В воздухе повис давящий запах надвигающейся войны…

Когда первый шок прошёл, в городе раздался набатный гул колоколов, но даже не дожидаясь призыва, горожане стали стекаться к ратуше. Традиция собирать в лихую годину Великий Совет, в честь которого и была названа площадь, существовала в Амграмане с древнейших времён. Когда в своё время в Дросвоскр пришли дюки и взяли анклав под свою защиту, горожане вздохнули свободно, поскольку необходимость самообороны отпала сама собой. Тогда же советы приняли несколько формальный вид и стали созываться лишь в особо торжественных случаях. Даже для борьбы с чахликами или поиска пресловутых бандитов созывать Совет не стали. Однако на этот раз цепкая память безошибочно подсказала, что всего за одну проклятую ночь прежние благодатные времена рухнули безвозвратно. Значит, снова нужно будет браться за оружие.

Чувствуя важность момента, обычно шумливые амграманцы притихли. Даже дети не шалили, а как большие шли вместе со взрослыми, приняв особенно торжественный и серьёзный вид. И женщины не сплетничали, не кокетничали и не перекликались.

Уже и просторная площадь была заполнена до отказа, а люди всё подходили. Когда места не стало совсем, горожане расположились на деревьях, заборах и, в устьях прилегающих улиц.

Поскольку Наместник Дросвоскра был человеком весьма преклонных лет и предпочитал греться не на жарком амграманском солнце, а в лучах славы Бессмертного Йокеща, то жил он, соответственно, поближе к источнику этих лучей, то есть — в Мэниге. Впрочем, он постоянно справлялся о стоянии дел в своей провинции и регулярно являлся с докладом к Императору. Тот, безусловно, догадывался, что подчинённый лжёт самым бессовестным образом, но из каких-то своих соображений делал вид, что верит каждому его слову. В отсутствии Наместника анклавом управляло Большое Собрание, избираемое из самых уважаемых амграманцев, обычно из тех, кто возглавлял ремесленные цеха.

И вот на подиуме появился главный Оружейник, седой крепкий старик. Его глаза сверкали молодым задором и решимостью. Следом за ним размашисто шагал высоченный Кузнец, чьи могучие мускулы вызывали трепет и уважение даже на расстоянии. За ними семенил старик-Лекарь — растрёпанный и рассеянный человечек небольшого роста, меж тем распугавший все болезни в округе и, по слухам, приструнивший даже смерть. Прибежал жилистый Ткач юркий, как его челнок. А затем появились Кожевник, Каретник, Ювелир и даже подслеповатый Кондитер, известный умением творить самые немыслимые и изысканные сласти чуть ли не на ощупь. Чуть отставая от них, шёл страшно смущённый непривычным вниманием к себе Пекарь — совсем ещё молодой, но добрый, честный человек и славный мастер. Он был на редкость хрупок и изящен, что до смешного не вязалось с его добротным званием и сытным ремеслом. Рядом с ним шагал, давая последние наставления, Мэнигский Садовник.

II

Над затихшей толпой разнёсся густой бас Рёдофа.

— Я ещё успею сказать своё слово. Но по совести правильно, если первым будет говорить новый главный Пекарь, молодой господин Никбелх.

Юноша густо покраснел, побледнел, снова покраснел ещё гуще и неверным шагом вышел вперёд. Несколько раз он даже открывал рот, пытаясь выдавить из себя если не слово, то хотя бы сколько-нибудь внятный звук, но всё не решался. Наконец осипшим от волнения голосом, запинаясь и путаясь в самых простых выражениях, он начал:

— Вот ведь какое дело… Ох, здесь бы не мне стоять… Нет, ну вот, правда, же, какой из меня оратор? Работать вот я вроде бы умею, а говорить красиво так и не научился. Но только вот ведь беда — теперь во всей Амграмане не сыскать такого чудесного хлеба, как тот, который выпекал мой дядя и учитель, погибший от рук пришлых убийц! Вот, значит, мне придётся говорить от имени пострадавшей стороны… Наши верные друзья и добрые соседи дюки тогда спасли прекрасную Амграману от всяких там дальнейших злодейств. Как это происходило, вы все помните… Вот, плохо одно — пережив эти испытания, мы как-то слишком быстро вернулись к безмятежной жизни. И весь ужас середины этого лета не совсем, конечно, забылся, но несколько поутих, что ли. А вот нынче случилось так, что наша помощь срочно понадобилась им, то есть дюкам нашим… Что делать-то будем? — поначалу робкий и неясный голос и зазвенел лёгкой сталью. — Вообще-то мы давно, чуть ли не с самой весны ждали чего-то подобного. Многие нас предупреждали о том, что в Мэниге готовят вторжение в Дросвоскр: вот и молодой господин Хаймер, тот, который был Первооткрывателем у Йокеща; и Волшебник Кинранст, хоть и чудак, а человек мудрый; и жена его, которая будущее может предвидеть; да и Рёдоф опять же… Да и без предупреждения мы чувствовали, нет! — знали, что так будет… Только вот любая беда всегда приходит неожиданно. Можно иметь сколько угодно оружия, много смелых солдат и хитроумных командиров, но быть готовым к войне невозможно. Эта вот и вовсе оказалась какой-то ползучей: нас последовательно атаковали сначала чахлики, потом — бандиты, а теперь вот — войска… И, вот ведь, совсем никто не может сказать — самое ли это страшное бедствие из тех, что свалились на нас. Видно, мы сами виноваты — всё за спины дюков прятались… А ведь в наших жилах течёт кровь гордого народа воинов. Давным-давно, в тяжёлые дни великих бедствий прошлого, наши предки занялись разбоем не от хорошей жизни. Это потом оказалось, что мы можем быть другими: сады разводить, вина делать, замечательные дома строить. И сейчас нам придётся решать: или добровольно браться за оружие ради сохранения спокойной жизни, или дожидаться поражения дюков, а потом снова хвататься за ножи и выходить на большую дорогу. Я не сомневаюсь в том, что жители вольной Амграманы сделают правильный выбор. Так вот, хотя бы ради памяти моего погибшего учителя или из простой благодарности к нашим благородным длиннолицым соседям, я прошу вас помочь! Кто чем может: оружием, кормёжкой, одеждой, мужеством и сильными руками! Сам же я пойду в бой ещё и за, неведомо, где сгинувшего, младшего брата Кельара. Того вот самого, который, как многие наверняка помнят, буквально взглядом вправлял вывихи и сращивал сломанные кости одним прикосновением руки. А пару лет назад он решил, что с такими способностями может претендовать на должность Придворного Лекаря. По дороге в Мэнигу его поймала Развесёлая Четвёрка, ну вот, Квадра, в общем. Куда они дели парня, узнать так и не удалось… Так что вот, у меня со всей этой шатией свои особые и личные счёты! Впрочем, вот, полагаю, что я здесь не один такой. Да, это вот — последнее, что я хочу сказать…

Когда Никбелх закончил, площадь одобрительно загудела. Перед ними стоял не застенчивый и добродушный трудяга, но сильный, страстный, мужественный воин, чей призыв к бою обязательно должен быть не только услышан, но и поддержан. Некоторое время ещё слышались одобрительные возгласы, какие-то предложения и даже аплодисменты. Затем снова воцарилась тишина. Правильная и тёплая. Такая, в каждом мгновении которой сквозит истина. Потом выступали и другие, в том числе Рёдоф, но всё, что они говорили, так или иначе повторяло речь Пекаря. В общем, всем было ясно, что дальнейшие прения не нужны, поскольку решение принято, и предстоит лишь произнести его вслух.

Обсуждение планов прорыва к Тильецаду не заняло много времени. Договорились двигаться завтра сразу после восхода солнца, пользуясь тем, что даже самые опытные солдаты противника не успели бы за столь короткий срок досконально изучить все тропы и проходы. За остававшееся до следующего утра время ополченцы должны были привести в порядок оружие, притупившееся за долгие годы бездействия.

III

Первооткрыватель проснулся от странного предчувствия. Судя по неверному сумеречному свету за окнами, утро только начиналось. Риаталь рядом не было. В сердце Хаймера застучал безотчётный страх. Молодой человек моментально оделся и сломя голову бросился на поиски… Ему пришлось пережить несколько ужасных минут, больше всего напоминавших дурной сон, где от тебя ничего не зависит и откуда не вырваться.

Вокруг стояла непривычная тревожная тишина. К этому времени дюки обычно уже были на ногах и занимались всякими хозяйственными делами. Сейчас же коридоры, залы и лестницы Тильецада были пусты. Двери большинства комнат отворены. Очевидно, обитатели замка куда-то спешили.

Привычно взбежав по бесконечным ступеням в донжон, Первооткрыватель смог, наконец-то, с облегчением выдохнуть. На фоне рассветного неба виднелись гордые силуэты дюков в неизменных чёрных камзолах. Но главное, в золотистой заревой стае дюкс ярким рассветным пятном выделялось красное платье Риаталь. Хаймер бросился к ней. Девушка виновато спрятала лицо у него на груди:

— Не знаю, что заставило меня прибежать сюда, не предупредив. Веришь ли, я даже не помню, как оделась.

— Всё-всё… — повторял и повторял, судорожно обнимая её, Первооткрыватель, ещё не понимающий, что страх очередной раз оказался напрасным. — Не бросай меня больше…

Наверное, в иной обстановке и в другое время их объяснение заняло бы гораздо больше времени, но… То, что было видно из укрытия, в одно мгновенье оставило позади любые личные темы.

— Императорские войска… — безмолвно сказала Риаталь. — Мои песни здесь бессильны…

— Началось… — отчётливо прогудел Окт, крепко сжимая руку Никуцы в своей. — Жаль, что так рано… И неожиданно…

Хаймер отметил про себя, что действительно грядут большие перемены, если дюки начинают говорить вслух, а люди пользоваться безмолвным наречием. Вообще у Первооткрывателя была странная особенность: в моменты потрясения, как бы велико оно ни было, молодой человек становился невероятно спокоен, смотрел на ситуацию со стороны и педантично фиксировал в памяти происходящее. Ничто не ускользало от холодного внимательного взгляда исследователя. За это свойство постоянно приходилось расплачиваться бессонницами и жестокими головными болями. Правда, подобное состояние не повторялось со времени отъезда из Мэниги. Хаймер даже успел забыть, как это бывает, и с любопытством наблюдал за новыми ощущениями.

Бой мог начаться в любую минуту. Дюки были весьма неплохими воинами, да ещё владели недоступной людям магией, поэтому предпочитали первыми не нападать. Паниковать они тоже не были склонны, поэтому, оставив в дозоре самого юного, то есть Превя, вернулись к своим привычным заботам, резонно рассудив, что во время сражения будет явно не до бытовых дел.

IV

"Всё-таки быть солдатом Его Бессмертного Императорского Величества очень неплохо. Даже просто замечательно! А что? Кормят прилично. Одевают тоже. Думать, бояться и даже чувствовать не заставляют. Для этого существуют начальники. Одно плохо — два раза в день вместо нормального человеческого вина приходится пить какую-то безвкусную и бесцветную бурду, от которой долго кружится голова и путаются остатки мыслей. Вроде бы это пойло придаёт храбрости, мужества и сил, а также оберегает от сглаза, ранений и даже гибели в бою; кто-то говорил, что оно ещё помогает от перхоти, облысения и глупости… Всё равно гадость! Зато как прекрасно стоять плечом к плечу со всеми и ожидать приказа о наступлении!

Кто-то же должен защитить мирных амграманских жителей от врагов, засевших в Тильецадской крепости. Считается, что замок заколдован злыми волшебниками, чьи чары можно разрушить только звонким стальным оружием. А ещё говорят, что там живут ужасные и злобные длинномордые страшилища, один вид которых сводит людей с ума. Называются они не то глюки, не то плюхи, в общем, что-то в таком роде. Не всё ли равно, как зовут тех, против кого сам Император Йокещ начал войну? Всё равно, поскольку это даже и не люди, точнее говоря — нелюди. По слухам, эти грюки хотят только одного — власти и чтобы всё в Империи делалось лишь по их чёрной и страшной воле. А чтобы достичь этого, до какого кошмара додумались: похищают бывших злобных ведьм и колдунов, которых мужественные воины с немалым трудом отлавливают по всему Сударбу и излечивают от способности колдовать. Потом, несмотря на то, что это невозможно, коварные люки возвращают несчастным отобранное, и те становятся ещё более вредными.

Я тоже вроде бы умел колдовать. Мучился сам и других мучил… Костоправом себя считал. Чувствовал, что могуч и добр. Думал, может, помогу кому-то. А не надо думать-то! Да и чувствовать тоже… На самом деле я был зол и коварен, рвался извести Императора. По счастью, меня нашли Четверо Воинов, тех самых, которые всегда и везде появляются вовремя и наводят порядок. Им долго пришлось бороться за моё спасение. Я что-то пытался им доказать, за оружие брался. Один из Четвёрки даже похвалил меня, мол, хороший солдат выйдет. Теперь я и взаправду солдат. Весьма неплохой, а главное, здоровый и безо всяких там волшебных штучек и фокусов…

Кто-то после их ухода советовал мне срочно вернуться в Дросвоскр, мол, ты оттуда родом, близкие ищут тебя и хотят помочь… Бессмысленный был совет и просто глупый! Да не помню я, откуда попал на службу Его Бессмертному Величеству… Откуда-то попал. Остальное не имеет никакого значения. Скоро уж два года как я на службе. Лишь это важно. Родиной своей считаю Мэнигу. А если была другая, или там, родственники, что ж… отобранного не вернуть!

Ну, ничего, скоро наступление. Поскорей бы уж. Потом неизбежная победа. Так предсказали Императору Йокещу. А там и по домам можно будет. Да только что там делать, дома-то? Особенно если самого дома не было и нет".

Бедолага-солдатик, так похожий на старшего брата, рвался в бой, как ребёнок на праздник. Другие его соратники тоже. И помочь этим парням было невозможно. Даже если бы они и стали слушать, то верить бы никто не стал точно, поскольку войска состояли исключительно из бывших волшебников, специально подбираемых Квадрами. Что уж с ними делали? Кто знает… Да только никаких других чувств и мыслей, кроме тупой озлобленности, свойственной скорее бойцовым собакам, нежели людям, у императорских солдат не оставалось. Вот и шли они к своей погибели, ни о чём не думая, не сожалея и не беспокоясь.

V

День прошёл в напряжённом ожидании как для защитников Тильецада, так и для амграманских ополченцев. Спокойны оставались лишь войска, разделявшие два города.

С наступлением ночи напряжение многократно возросло. Противники выжидали, тщетно вглядываясь в глубокую черноту. Раньше, прозрачная и мягкая, она навевала дивные сны влюблённым, вдохновляла мастеров и даровала безмятежный спокойный сон неприкаянным душам. Теперь же — была душна, непроглядна и не сулила ничего хорошего. Время шло. Терпение было на исходе.

Незадолго до рассвета горожане пошли в атаку. Такой слаженной и бесшумной вылазки императорские солдаты не ожидали. Ряды их дрогнули. Этого хватило для того, чтобы амграманцы практически бескровно разогнали отряд, перекрывавший дорогу в Тильецад, и, не останавливаясь ни на миг, хлынули в долину, устремляясь на подмогу к дюкам.

Ополченцы почти добрались до войск, стоявших под стенами замка, и были уверены в скорой и лёгкой победе. И тут над солдатами разнёсся рычащий, как грозовой раскат, звук приказа. Он шёл как бы ниоткуда и был отчётливо слышен всем. В тот же миг отряды пришли в движение.

Сверкнуло оружие…

Тяжёлые запахи стали и крови; звон, топот, героические крики и страдальческие стоны слились в едином бессмысленном смерче, не разбиравшем дороги.

Теснимые с разных сторон, ополченцы теряли своих и, отбиваясь, отступали к стенам Тильецада.

Замок выглядел вымершим. Только когда до уступа, скрывавшего вход, осталось не более двух полётов стрелы, из крепости раздалось стройное пение. Мотив медленно заполнял долину, постепенно перекрывая все другие звуки. Стена расступилась. На пороге появилась странная компания: дюки, за ними — дюксы, а замыкал шествие Хаймер. Гулкие голоса смолкли. Только Риаталь, оставшаяся в донжоне, продолжала выводить свою хранящую песню.

Войска, подступившие почти вплотную, остановились. Вместо того чтобы напасть на тильецадцев, солдаты оторопело смотрели на длиннолицых гигантов. Воспользовавшись их замешательством, хозяева замка прошли несколько вперёд и присоединились к амграманцам.

— Вам нужны дюки?.. Зачем?.. — как всегда задумчиво прогудел Окт, с едва заметной усмешкой поглядывая на обступившую их вооружённую толпу. — Ну, вот мы… Что дальше?..

— Именем и по приказу Бессмертного Императора Йокеща я обвиняю вас в мятеже и попытке узурпации власти! — зычно провозгласил грозный и казавшийся безликим командир отряда. — Я требую, чтобы вы сдались и предстали перед справедливым судом Его Величества.

— Иными словами… мы опять… в чём-то виноваты?.. — не унимался любознательный Окт. — Государь… хочет видеть нас… в Мэниге?.. Зачем?..

— В Мэнигу он захотел, бунтовщик проклятый! — сорвался на крик командир. — Здесь тебя судить будем. Хватит и этого!

— Ну-у… сдаваться мы, пожалуй, спешить не будем, а поговорить — можно. Объясниться, что ли… — промолвил Сбар.

Защитники были настроены иронично и миролюбиво. Это окончательно взбесило нападавших, и они, разразившись грязной, хотя и не особенно остроумной бранью, особенно в адрес дюкс, начали оттирать гигантов от Тильецадских ворот.

Вместо ответа дамы вышли из-за спин своих мужей и снова запели. На этот раз что-то вроде колыбельной.

Войска снова замерли, прислушиваясь к плавным голосам.

Давно забытые слова: детство, дом, любовь — донеслись до них из убитого прошлого.

Несколько солдат, стоявших ближе к поющим, почувствовали, как холодная тяжесть давит на их вновь застучавшие горячие сердца. Инстинктивно они стали срывать с одежды корявые корешки, нашитые с левой стороны груди. Грубые нитки резали пальцы и сопротивлялись даже ножам. Парни не обращали на это внимания, потому что дюксы пели о запахе свежего хлеба и свете девичьих глаз, о журчании родника и шуме леса, о звёздах в небе и вкусе вина…

"Меня зовут Кельар…, - пронеслась в голове первая здравая мысль. — Места вокруг вроде знакомые…. Это — Тильецад… Я же вырос совсем рядом, в Амграмане…".

Длиннолицые дамы пели о возвращении отобранного. Теперь к ним присоединилась не усидевшая в крепости Риаталь. Голоса сплетались и расходились. За минуты им было необходимо сотворить чудо, на которое обычно уходили дни и недели. Не задумываясь о том, возможно это или нет, они пели…

"Отсюда и путь начал… Вроде бы я шёл в Мэнигу… Квадра! — хлестнула холодом память. — Меня схватили почти у самого Императорского дворца… Они сказали, что отобранного не вернуть, и превратили меня в солдата…"

Кельар робко улыбнулся и убрал меч. Показывая раскрытые ладони, он решительно двинулся к ополченцам. То же сделали и ещё несколько его товарищей.

Безлицый командир рыкнул на подчинённых, и солдаты из задних рядов, до которых не докатилась ещё волна волшебства, неохотно потянулись за своими фляжками.

"Теперь нас послали воевать против дюков. Этого не хватало! Я — Костоправ. И работы, судя по всему, мне хватит не только на сегодня… После боя надо будет брата найти…"

Кельар не успел закончить мысль.

Заныла тетива. Вторая… Третья… Сотая… Стрелы даже не свистели — они шумели как густой летний ливень. Солдаты, только начавшие путь к себе, стали падать один за другим.

Безлицый командир решил, что сможет отнять у них возвращённое, а отобрал только жизни.

VI

Говорить больше было не о чем. Смутная надежда на то, что дело могло разрешиться миром, умерла в тот момент, когда погиб первый воин, которому выстрелили в спину. Это было не только жестоко, но и несправедливо… Тогда долину снова стала заполнять строгая и грустная песня — это вступили в бой дюки. Тяжело было у каждого из них на сердце. Когда умеешь лечить и оберегать, любая мысль о необходимости разрушения кажется кощунственной. Негромкие, но мелодичные голоса дюкс были по-прежнему сильны. Дюки гулко вторили им, всё так же легко перекрывая любые звуки. Сначала дивное пение разогнало душные чары, опутавшие долину. Потом вокруг исполинских воинов затеплился свет. Радужный и золотистый, как одежды хозяек Тильецада, и неяркий. Как и в прошлый раз, дюки растворились в звуке и свете. Сияние, не стесняемое городскими стенами, набрало небывалую доселе силу. Оно не рассыпалось на множество осколков, а сразу собралось в длинный сверкающий луч, наподобие последнего закатного, только чистого серебряного цвета.

Риаталь вцепилась в рукав своего возлюбленного и смотрела, не отрывая глаз.

Первооткрыватель молча обнял девушку. Всё тем же отстранённым исследовательским взглядом он старался запомнить каждую деталь. Пред ним были дюки во гневе. Раньше Хаймер почему-то представлял их по-другому. Картиннее, что ли. А тут — никакой бутафории — только свет и пение. И это было страшнее всего…

Луч всё расширялся и расширялся, безошибочно выхватывая из общей толпы одну вражескую фигуру за другой. Напоследок сверкнул как лезвие и стремительно вернулся обратно. Когда стихло пение и угасло свечение, все увидели, что Императорские войска исчезли. Совершенно бесследно. Как будто и не приходили они в Ларьигозонтскую долину. На поле боя остались лишь бесконечно измотанные тяжким сражением дюки, совершенно ошарашенные произошедшим ополченцы да несколько сотен погибших парней, которые так и не смогли дойти до своих…

VII

Над Амграманой перекатывался скорбный гул колоколов — хоронили погибших. Место выбрали быстро. Более всего для этого подошёл небольшой пустынный островок, отдалённо напоминающий кладбище в Мэниге. Строить погребальные корабли вызвались лучшие плотники и каменщики. Несмотря на невероятную усталость, к печальной работе подключились и дюки, чьё волшебное умение сильно облегчило работу строителей. У серебряных дел мастеров работы было невпроворот — только у них получались лучшие колокольчики. Потом на лодках, увитых цветами, павших торжественно отвезли на остров. Погребальная процессия медленно проплывала мимо берега, на котором столпились почти все жители Амграманы и Тильецада.

Незадолго до этого, пока одни были заняты подготовкой похорон, другие просто разыскивали и оплакивали своих близких. Пекарь не понял, как, когда и, главное, зачем присоединился к последним. Терять ему было решительно некого, однако молодой человек бесцельно слонялся по берегу реки, пристально вглядываясь в лица погибших. Время от времени Никбелх останавливался около тех или иных носилок, помогал похоронным бригадам, потом так же печально двигался дальше. Искал ли кого-нибудь или просто скорбел по погибшим, он, пожалуй, не осознавал. Скорее всего, его просто гнала всё дальше и дальше глупая надежда хоть что-нибудь узнать о брате…

Пока…

Он не закричал.

Не бросился на колени.

И даже не пошатнулся.

— Брат!.. — прошептал он. — Вот ты и нашёлся…

ОДЕЛОНАР

I

Вопреки опасениям, Кинранста и Римэ даже не разлучили. Да и обыскали чисто формально. Обычно придирчивые солдаты успокоились на том, что брезгливо окинули арестантов взглядами с головы до ног. Потребовали повернуться спиной. Потом повторили процедуру и повели куда-то. И тут, к великой радости наших авантюристов, оказалось, что они попали прямо во дворец. Правда, не совсем туда, куда стремились.

Вообще-то в Мэниге было две тюрьмы. Первая, о которой знали все, располагалась за пределами города и предназначалась для разных воров и убийц. Вторая, секретная, находилась Императорском дворце. Сюда доставлялись персоны, интересовавшие лично Его Величество.

Именно туда и препроводили Волшебника и Прорицательницу. Комнаты были на удивление практично и удобно обставлены. У заключённых под рукой оказалось всё самое необходимое, кроме свободы… Впрочем, иллюзия таковой существовала, поскольку двери комнат не запирались. Вместо замков существовала система бесконечных лабиринтов. Тех, кто не знал точного плана здания, ожидало многодневное блуждание, пока сжалившиеся охранники не водворят измученного голодом и жаждой беглеца на место.

Ощущения провала и даже неудачи не было. К гонениям Кинранст привык и считал их делом привычным и рутинным. Подумаешь, неволя! Не было ещё случая, когда бы ему не удавалось найти хоть какую-нибудь дырочку в самых мудрёных силках.

Конечно, он владел тем волшебством, при помощи которого перенестись из старых добрых времён в нынешние недобрые и наоборот было парой пустяков. Но одно дело перепрыгивать через годы в одиночку, и совсем другое — вдвоём. Разница в ощущениях была примерно такая, как если перепрыгивать канаву налегке или перебираться через неё с поклажей. Да и годы — не исхоженные, а прожитые — лёгкости не придают. Кинранст понимал, что всему виной усталость, но признаваться в этом не то что Римэ, но и самому себе не хотел… Она была абсолютно права, когда увязалась за ним. Но теперь за всё приходилось отвечать вдвойне, хотя, с другой стороны, и всем неприятностям удавалось противостоять с удвоенной силой. Если бы не страх потери, Волшебник мог радоваться хотя бы этому обстоятельству. Да и с той самой Квадрой поодиночке им было бы не справиться. А в нынешней шаткой и малопонятной ситуации никто не мог гарантировать, что этой встречи можно было избежать. Впрочем, как и ареста.

Тупое ожидание допросов и связанных с ними радостей жизни никак не входило в планы наших героев, поэтому, немного передохнув и от души подкрепившись, они решили обследовать свои апартаменты на предмет поиска лазейки. Всё равно — простой или магической.

II

Брат Мренд в который раз бесцельно шатался взад-вперёд по Императорской галерее, скептически рассматривая собственные творения.

"Экий я, оказывается, гений! И вот ведь какой плодовитый… — сокрушённо думал он. — Намалевал безобразий — смотреть противно! Сжечь бы их, что ли? Вместе с галереей. И с дворцом… Да только вряд ли это поможет…"

В воздухе пахло одновременно вечностью и плесенью. Тоска… "Раньше здесь было по-другому!" — подумалось мастеру. Когда это раньше и что по-другому — а кто его знает…

Дверь. Шестьсот шагов туда. Парадные портреты. Конец галереи. Дурацкий гобелен, изображающий очередную охоту. Столько же — обратно. Сцены с участием Его Бессмертного Величества или его же костюмные портреты. Снова шестьсот шагов. Снова. И снова… Художник уже не прохаживался, он обречённо метался. Как зверь в клетке. Или как человек, потерявший что-то важное. Только что? И где?

Что-то заставляло Мренда приходить сюда каждую свободную минуту, несмотря на то, что ему решительно не нравилось это место. Он и сам не знал, что нового можно найти в душном, пустынном коридоре без окон, освещавшемся лишь рассеянным светом, шедшим откуда-то из-под уходящего далеко вверх потолка. Однако мастер чувствовал, что нужно продолжать искать. Когда ему надоело слоняться просто так, он начал корешком своей папки методично простукивать стенки, как будто надеялся найти за ними тайник. Звук везде был одинаков. Художник ходил и ходил. Но, как известно, случайность на то даётся, чтобы помогать отчаявшимся. Очередной раз дойдя до тупика, брат Мренд остановился, отрешённо разглядывая гобелен, и вдруг… Он почувствовал едва заметное дуновение отдалённого сквозняка. Сдвинув ткань, он обнаружил за нею ещё одну галерею, на стенах которой висели несколько картин, настолько нелепых и безвкусных, что оставалось лишь удивляться, зачем и кому взбрело в голову так серьёзно прятать эту чепуху. Но раз уж появилось что-то новенькое, то, хотя бы развлечения ради, нужно было изучить его более досконально.

Стены таинственной галереи, с позволения сказать, украшали портреты каких-то вельмож. Судя по всему, прототипы были столь же бездарны и глупы, как и мастер, их запечатлевший. Впрочем, в качестве карикатур картины были весьма недурны. По левую руку висели шесть мужских изображений, по правую — четыре женских, очевидно, парных к ним. Брат Мренд ещё подумал, что, наверное, два оставшихся дамских лица были отвратительнее других и поэтому их решили не увековечивать…

Ряд открывало напыщенное одутловатое лицо пожилого мужчины без пары, чей пустой и тяжёлый взгляд пытался пробуравить слащавый пасторальный пейзаж, замещавший отсутствующий женский портрет. Дальше шли три поразительно похожих заносчивых брезгливых лица, явно принадлежавшие братьям. Напротив них оказались три пухленьких расфуфыренных пустышки, как нельзя лучше подходившие своим чопорным мужьям. Чуть поодаль пытались испепелить друг друга ненавидящими взглядами тощие, как после великого голода, муж и жена. Завершал блистательную галерею портрет манерного юнца-замухрышки, томно разглядывавшего безобразную охапку искусственных цветов на противоположной стене.

Что-то это всё напоминало… Только вот что?

"Кинранста бы сюда! — посетовал Художник. — Или Хаймера… Ну, хоть кого-нибудь… Нет, лучше всего — Рёдофа, а то, похоже, без его заветного кувшинчика, да ещё одному, тут не разобраться…"

III

Смутный шорох донёсся прямо из-под его ног. Скреблись настойчиво и планомерно. Пол неожиданно разошёлся, так что Художник едва успел отскочить.

— Кинранст! Римэ! Откуда? Как? — выдохнул он в следующее мгновение, бросаясь к друзьям. Он никак не мог поверить ни своим глазам, ни тому, что его просьба, обращённая в никуда, была услышана. — Так пугать людей можете только вы…

— Всё потом! Сперва лучше объясни, где мы? — традиционно не здороваясь, выпалил Волшебник, одновременно водя рукой над отверстием.

Пол на глазах начал сходиться.

— В Мэнигском дворце, а ты где ожидал? — всё так же оторопело пробормотал его друг.

— Понятно, что не на Еанокском берегу, — устало и слегка раздражённо ответил Кинранст, таким же неуловимым жестом приводя в порядок одежду свою и Римэ. — Что это за помещение?

— Судя по всему, какая-то тайная галерея. Правда, ты заявился именно в тот момент, когда я пытался понять, зачем такие немыслимые шедевры человеческого безумия прятать от глаз людских, словно сокровище какое. Едва ли у Императора или его присных проснулось чувство прекрасного. А если и так, то они скорее бы уничтожили этакую-то мазню, чем стали с ней возиться.

Пока друзья вели столь содержательный разговор, Римэ медленно ходила вдоль картин. Вглядывалась в толстые, бесчувственные мазки краски. Отходила. Снова возвращалась. Что-то говорила, обращаясь к каждому из портретов. Улыбалась и даже напевала. Сперва мужчины не обратили на это внимания. Потом разом утихли и двинулись за ней. Прорицательница, похоже, вошла в транс и плела кружево своих чар, смывая с полотен всё наносное. Слой за слоем. Волшебник молча присоединился к ней. Последним подключился Художник, не вполне понимавший, что делает, но абсолютно доверившийся друзьям.

Медленно, но верно безобразные изображения тускнели, становились прозрачнее и прозрачнее.

Показались холсты.

Ослепительно вспыхнув, они явили другие, до боли знакомые лица и пейзажи.

Рьох задумчиво любовался видом Тильецада. Окт, Евл и Ырсь слегка улыбались Никуце, Ырвде и Данотре. Сбар нежно переглядывался с Харомосой. Превь созерцал дивный букет гладиолусов.

Картины светились, и казалось, что краски звучат, а звуки пахнут. Авторство сомнений не вызывало. Это были утерянные полотна Оделонара.

IV

Волшебник молчал и прислушивался к своим ощущениям. Римэ, которая ещё не вышла из транса, приобняла Кинранста и продолжала напевать. Брат Мренд пытался понять, откуда ему знакомы эти картины. Некоторое время он всматривался в лица и пейзажи, трогал холсты, изучал их, разглядывал под различными углами. Как будто припоминая что-то. Привычно прорисовывал рукой в воздухе мазок за мазком, точно повторяя их расположение.

Прямой, высокий, и крепкий, как одинокое дерево, и седой, как снеговая туча, человек заканчивал работу. Звали старика Оделонар. Он очень торопился. Время, с которым он соревновался всю жизнь, истекало. Он не слышал, но чутьём, которое свойственно всем магам, совершенно определённо знал, что по дальним лестницам уже слаженно шагают ноги его убийц. То, что его боялись, несколько льстило самолюбию Мастера. Сам же он с давних пор боялся только одного — оставить незавершённой главную работу своей жизни. Сильные точные руки, привыкшие к работе решительно с любым материалом и даже с возрастом не потерявшие подвижности, на этот раз творили чары, которые должны были защитить холсты от враждебных взглядов. Несмотря на спешку, Оделонар работал так же, как и всю жизнь — размеренно, вдумчиво и тщательно.

Сколько же времени прошло с тех пор, когда он в поисках натуры случайно набрёл на Тильецад? Должно быть, очень много и даже чуть больше того… Во всяком случае, достаточно, чтобы перекрасить чёрные волосы в белый цвет… Тогда совсем юный Оделонар был волен выбирать дороги. Одна из них и свела Художника с дюками. Дружба их продолжалась почти столько лет, сколько необходимо, чтобы превратиться из робкого ученика в спокойного и строгого мастера. Дивные создания всегда были добры к нему. Но однажды к друзьям пришла беда — те же глупые люди, которые преследовали его последние годы, заставили дюков уйти из этого мира. Отправляясь в изгнание, друзья попросили Мастера написать портреты, которые смогли бы помочь им вернуться, когда придёт срок. Он не стал уточнять, что да когда должно произойти, а сразу принялся за работу.

Сначала он сотворил собирательное изображение-оберег, который должен был помочь привести дюков в будущее. Потом написал прощальные портреты своих друзей. Гладиолусы, столь любимые длиннолицым народом. И ещё пейзаж с видом на Тильецад.

Когда работа была закончена, Оделонар успел спрятать в дальних покоях скального города лишь главное изображение, присовокупив к нему фолиант с Подлинной Историей, который с давних пор хранился у дюков. Остальные картины были захвачены императорскими войсками. Поскольку на месте уничтожить опасные изображения не удалось, они были тайно доставлены в Мэнигу. С великим трудом Мастеру удалось прикинуться колдуном, который брался разрушить чары, защищавшие картины. Пользуясь этим, Оделонар смог проникнуть в секретную галерею, где волшебные портреты валялись в ожидании казни.

Простых заклинаний здесь уже было мало, и Художник спрятал благородные лица своих друзей под толстым слоем чудовищной мазни. Теперь оставалось скрыть саму галерею. Мастер понимал, что рано или поздно его замысел будет раскрыт…

— Топот и лязг оружия был слышен уже совсем близко… Я продолжал работу, — бормотал брат Мренд. — Выросла, разделяя галерею, стена. Нелепый гобелен прирос к ней. Последнее защитное заклинание было произнесено. Стук в запертую дверь стал просто невыносим…

— Я вернусь! — шепнул Оделонар и, гордо подняв голову, шагнул навстречу своим убийцам.

Видение медленно таяло в конце потайной галереи.

— Невероятно… — покачал головой Кинранст, оглядываясь на Римэ. — Значит…

— …это был… — кивнула Прорицательница.

— Да. Похоже, это был я, — после бесконечной паузы произнёс брат Мренд. Потом ещё помолчал и добавил: — Я, наверное, всегда знал… Хотя этого и не может быть…

Когда охотничий гобелен занял своё место, за ним снова выросла стена. Друзья по очереди коснулись её холодных плит, убеждаясь в надёжности сотворённого ими волшебства.

V

Друзья сидели на любимой поляне Художника в Императорском саду. Поскольку такой наглости никто не мог предполагать, они находились в полной безопасности. Едва беглецов уже хватились, да и кто мог себе представить, что эта обнаглевшая компания рискнёт прятаться прямо под самым носом у своих гонителей?

Вино медленно разливало по жилам свой благодатный огонь. Сбывалась вторая мечта брата Мренда — о кувшинчике из подвалов Рёдофа. Столько подарков за один день Художник не получал с самого детства. Нет, пожалуй, с тех пор, когда выбрал свой путь. Тогда тоже всё складывалось. В какой из жизней такое было? Не всё ли теперь равно…

Оделонар… Всю жизнь Художник искал его работы, собирал легенды, в надежде узнать о великом мастере хоть что-нибудь. Даже самые недостоверные сведения интересовали его. А теперь вот ведь как вышло… Жить Мренду предстояло, конечно же, с именем привычным, но ежесекундно помня о внезапно обретённом прежнем. Теперь необходимо было всё случившееся принять и одновременно осмыслить возможные последствия. Но что бы там ни светило в дальнейшем, в любом случае стоило это дело отметить!

Незаметно разговор вышел на последние дворцовые события. Кинранст слушал предельно внимательно. Потребовал показать ему портрет Сиэл. Немного подумал и начал расхаживать туда-сюда. Правда, на этот раз обошлось без жертв и разрушений, поскольку сметать полой мантии было просто некого и нечего. Ну, разве что несколько цветочных головок, которые, впрочем, и без того уже собирались завянуть. Пометавшись некоторое время, он с недоброй усмешкой изрёк:

— Поскольку Император, сам того не желая, развязал ветки, это освобождает Художника от любых обетов. Может быть, у нас есть шанс… Будем морочить Арниту голову. Для этого придётся ненадолго задержаться.

VI

Император, как всегда, бушевал! Сказать, что он был не в духе, означало ничего не сказать. Для начала Арнит наорал на Цервемзу. Потом ни с того ни с сего чуть ли не с кулаками набросился на Грейфа Нюда, мирно проводившего сиесту на одной из дворцовых террас. Поводом к очередной вспышке государева гнева послужил бесславный провал военной операции в Дросвоскре. Мало того, что он не отдавал прямого приказа о начале вторжения. Так ещё многие сотни солдат исчезли в никуда. Несколько успокоило Йокеща лишь известие о том, что верным приспешникам Цервемзы, наконец, удалось ночью придушить очередного Садовника и спалить его невесть какого по счёту заморыша. Император позлорадствовал несколько минут. Потом взял себя в руки и потребовал немедленно доставить Придворного Живописца пред свои очи.

Цервемза, последнее время постоянно напрашивавшийся на неприятности, нынче определённо решил нарваться окончательно. После разноса, устроенного Арнитом, он был особенно зол, а потому влетел в комнаты, где жил Художник, без стука.

— Собирайся! Император к себе требует!

— Что, старик, всё числишь меня в пленниках? — усмехнулся брат Мренд, привычно отвечая фамильярностью на фамильярность. — А не забыл ли ты, хороший мой, что, по крайней мере, при дворе Его Бессмертного Величества мы с тобой равны? Если, конечно, не задумываться о древности наших родов…

И зачем он это сказал? Вопрос родословной всегда был одним из самых болезненных для Цервемзы. Императорский воспитатель и Советник мог похвастаться живучестью, изворотливостью, преданностью своему господину, короче говоря, чем угодно, кроме генеалогического древа. Надо ли говорить, что любой намёк на безродство, а точнее, сомнительное родство со всякими там амграманскими пекарями по материнской линии и с кридонскими разбойниками по отцовской, бесили Цервемзу? Для Художника же его происхождение было лишь фактом биографии, не требующим оправдания или объяснения и не добавляющим ничего к жизненному опыту.

Цервемза вздрогнул, как от пощёчины. Он немного подумал, а потом тихо сказал:

— Пожалуй, сегодня Его Величество немножко подождёт… Скажу, что пришлось тебя поискать. А пока… — он выразительно положил руку на эфес меча. — Не будет ли так любезен благороднейший господин проследовать за мной?

— Куда бы это?

— Так… — неопределённо буркнул царедворец. — Прогуляться и побеседовать.

— И я смогу передать Императору суть нашего разговора? — Художник воззрился на собеседника своими невыносимо наивными глазами. — Давай, старик, проставим все буквы в строке: убивать и даже мучить меня ты не будешь. По крайней мере, пока… Понятно, что тебе очень бы этого хотелось, только ведь я нужен и тебе, и твоему бессмертному господину… Так что мои ответы на твои вопросы никуда не денутся. Впрочем, как и я из этого премиленького домика.

Некоторое время мужчины помолчали, сверля друг друга глазами. Ясные светлые, в которых отблёскивало холодное торжество безнаказанности, отражались в тёмно-серых, полыхавших бессильным злобным огнём. Потом Цервемза всё-таки медленно и тяжело отвёл взгляд.

— Не могу препятствовать благородному господину… — промолвил он с издевательским поклоном. — Осмелюсь лишь спросить, что передать вашим друзьям, находящимся в личной тюрьме Его Величества?

— Друзьям? — брат Мренд удивлённо поднял брови. — Не соблаговолит ли господин Советник пояснить, о каких, собственно, друзьях идёт речь?

— Намедни, именем и по приказу Императора Йокеща были арестованы некие Кинранст и Римэ Вокаявра, известные также как Одинокий Волшебник и Прорицательница.

— Ну, и какое это имеет отношение ко мне? — с детской непосредственностью спросил Придворный Живописец. — Эти чудаки шатаются сквозь времена, а я… Я состою на службе Его Императорского Величества, и не более того!

Цервемза не нашёлся, что ответить. Художник отвесил ему церемоннейший поклон и зашагал по галерее, мурлыча под нос какие-то фривольные куплеты и жизнерадостно помахивая папкой с эскизами. Настроение у него было просто великолепное!

VII

— Знаешь ли, брат Мренд, что судьба двух близких тебе людей всецело зависит от исхода нашего разговора? — Император улыбался.

— Если ты о Кинрансте и Римэ… то я тебя давно предупреждал о болтливости Цервемзы, — брат Мренд растягивал фразы, а заодно и своё удовольствие. — Может быть, объяснишь, при чём тут я?

Он как бы невзначай достал из папки запечатанный конверт.

— Надо бы их допросить, а то вестей из Амграманы давненько не слыхать, — искоса поглядывая на собеседника, как бы сам себе сказал Арнит, стараясь не глядеть на наживку.

— Неплохо… Только знаю я их — не добьетесь вы, сир, ничего. Понимаю я и другое — вы ни перед чем не остановитесь в поисках желанного талисмана, — голос брата Мренда стал задумчивым и завораживающим. — А известно вам, какой силой он обладает?

— Бессмертие… Он даёт бессмертие! — выдохнул Правитель.

— Главное, что он даёт такие власть и силу, с какими не каждый может справиться. Только мудрый и справедливый… — всё тем же заклинающим тоном продолжал Художник. — Тот, кто не выдерживает — обречён. Его ждут бесконечные страдания и мучительная гибель в этом мире и безнадёжная пустая дорога в Дальнем. Подумай хорошенько, Арнит из Кридона, нужен ли тебе такой опасный дар? Я не спрашиваю зачем — только… нужен ли он? Если да…

— Нужен… — прошептал Йокещ. Помолчал. И выкрикнул. — Необходим! Дай!..

— Возьмите, сир, теперь вы действительно можете стать бессмертным… — брат Мренд с безнадёжной грустью посмотрел на него. — Только не пожалейте об этом. Хотя, может быть, он поможет вам стать собой…

Арнит не расслышал или попросту не понял последних слов, впившись невидящим взглядом в предмет своего вожделения. Затем тонкие пальцы судорожно вцепились в него. Император задыхался. Он с трудом дотянулся до колокольчика. На пороге вырос безмолвный слуга.

— Пить!.. — прохрипел Арнит.

Слуга поклонился. На секунду исчез за дверью. Вернулся с подносом, на котором стоял на удивление изящный кубок и прозрачный кувшин с рубиновым напитком. Судя по всему, это было вино. Художник такое не любил. Император уронил кубок, махнул рукой, схватил кувшин и начал залпом пить. Немного утолив жажду, он медленно опустился в кресло, собираясь взломать печать. Брат Мренд остановил его руку:

— Погоди… Всему своё время. Сначала ты должен запомнить вот что: вскрыв конверт, ты должен три дня неотлучно провести в своих покоях, не общаясь ни с кем, включая Цервемзу и Ревидан. Попроси принести сюда самое необходимое. Далее, эти дни никто не должен покидать дворца. Остальное я сообщу только после того, как ты отдашь распоряжения, — он отошёл к окну и стал смотреть на свою любимую ветку, привычно бившуюся в стекло.

Арнит больше не задавал вопросов. Он как сомнамбула выполнял всё, что говорил ему Художник.

— Итак, господин Арнит, ты понимаешь, что будешь должен вечно хранить происходящее в тайне и никогда не использовать во вред приобретённый оберег? Клятвы брать с тебя я не имею права. Придётся поверить честному слову…

Император молча кивнул.

— Сир, я по доброй воле передаю вам этот конверт и снимаю с него защитное заклятие, — торжественно заключил брат Мренд. — Поступайте с ним по совести и в согласии со своей волей!

Печать медленно исчезла, и конверт открылся сам собой. Внутри оказался небольшой пятиугольный медальон с выступавшей из него веткой гладиолуса. Арнит осторожно положил его на ладонь и потрогал золотые лепестки.

— Как он действует? — похоже, Император несколько робел.

— Его, как большинство амулетов, нужно носить не снимая.

Брат Мренд поклонился и собирался потихоньку выйти из государевых покоев.

— Постой! — голос Арнита снова стал резок, и в нём зазвучали властные нотки. — Пока что Император здесь я… не так ли?

— О, безусловно, сир! Истинный и отныне владеющий ключом к бессмертию, — не без ехидства заметил Художник.

— Тогда кто позволил тебе уходить?

— Простите, сир, я полагал, что более не нужен… — брат Мренд взвешивал каждое слово, чтобы не испортить так удачно начавшуюся игру. — Не забудьте, Вашему Величеству следует побыть одному.

— Я сам разберусь, что там мне следует! — вспыхнул Император. Потом взял себя в руки и продолжил: — А скажи-ка мне, господин Придворный Живописец, как ты докажешь, что это не подделка?

— Так же, как вы, сир, можете доказать свои добрые намерения. Точнее сказать — никак. Ну, разве что с балкона броситься или яд принять… Только боюсь, что против самоубийства ни один талисман не поможет.

— Хитро… нечего сказать… — Арнит колебался. — Ладно… пока ступай…

VIII

Оставшись в одиночестве, Император никак не мог отделаться от неприятного ощущения.

С чего бы этот хитрец вдруг стал покладистым? Что стоит за его неожиданным даром? Человек, который в состоянии оживлять портреты и управлять с их помощью чужой жизнью, опасен. Весьма и весьма… Отчего этот пройдоха так легко расстался с дюковским талисманом? И что снова мешало Императору избавиться от противника, хотя стоило только черкнуть несколько слов, или нет… просто позвать стражу… А если всё-таки талисман действует, и в нём бессмертие и власть? Тогда большинство вопросов разрешится само собой. Можно будет избавиться от постылой Ревидан. Извести дюков, коль скоро они так опасны, как рассказывал в своё время Цервемза. Потом Квадру. Да, ещё всех Садовников с их оньреками.

А если повезёт… Разыскать и вернуть. Всех, кто ещё жив… Хаймера. Сиэл. Отэпа. Кого там ещё?.. Ну, хотя бы их. Вымолить прощение. Излечить…

Потом можно будет обеспечить процветание и благоденствие стране.

Потом…

Арнит… Бессмертный Император Йокещ сам не заметил, как задремал…

IX

Ничто не тянется так долго, как время ожидания и вынужденного безделья. К исходу третьего дня в непривычно тихих внутренних покоях мэнигского дворца раздался голос Императора:

— Цер-рвемза! Где тебя опять носит?

Советник тихо просочился в помещение и замер в ожидании распоряжений.

— Приведи этих двоих!

Стражники, отправленные в тюремное крыло, не возвращались слишком долго. Цервемза начал беспокоиться. Послал ещё несколько человек. То же повторилось во второй и в третий раз. Наконец взбешённый Советник взял без малого двадцать человек и отправился сам. Спустившись, он обнаружил презанятнейшую сцену: все его предшественники разбрелись по лабиринту и безнадёжно перекликались, пытаясь выбраться на волю. Цервемза решил, что не станет их вызволять. Пусть успеют напугаться как следует. В дальнейшем будут порасторопнее. Пусть побродят по коридорам да полазают по лестницам, по крайней мере, до тех пор, пока не изловят пленников. Меж тем заключённые исчезли. Зато все ловушки были перепутаны. Прочесывая тюремные закоулки, Советник со своей двадцаткой сам едва не заблудился. То тут то там маячило женское платье или мантия Волшебника, или нечто, похожее на одежду Художника. Стражники бросались туда и натыкались на очередную стену, украшенную портретом, похожим на одного из беглецов. Эта фантасмагория продолжалась довольно долго. Впрочем, даже самому себе Цервемза никогда не признался бы в том, что ему становится страшно. Выбравшись наконец из лабиринта, он был крайне зол…

НАЧАЛО ИГРЫ

I

Отправляясь на очередную аудиенцию к Императору, Грейф Нюд даже и не собирался успокаивать взбешённого последними событиями Йокеща, но понимал, что направить августейший гнев в правильное русло, то бишь в совершеннейшее никуда, просто необходимо. Предсказатель считался, по крайней мере, сам считал себя великим хитрецом и дипломатом. Поэтому он был, безусловно, уверен в том, что прекрасно подготовился к беседе, точнее, к бесконечному монологу, суть которого должна была сводиться к призыву оставаться на месте и не предпринимать никаких решительных действий. Войдя в личные покои Его Бессмертного Величества, Грейф Нюд едва поклонился и сразу же заговорил, как ему казалось, весьма убедительно, а на деле — утомительно занудно и пусто. Бесконечно длинная, гладкая и прочувствованная, несколько даже сдобренная старческой слезой речь, направленная на то, чтобы вразумить Императора, безусловно, нимало не объясняла происходящего в смятенной душе Его Величества, в кулуарах дворца, в государстве в целом и в распоясавшемся Дросвоскре в частности, зато богато изобиловала многочисленными упоминаниями грядущих бед, грозящих многострадальному Сударбу, непременными голодом и разрухой, которые постигнут страну, дворец, Государя, его благородную супругу, царедворцев, челядь и самого Грейфа Нюда в случае, если Его Бессмертное Величество будет предпринимать какие-либо серьёзные действия не подумав; впрочем, если он совершит нечто подобное по здравом размышлении — результат будет тот же, равно как и в случае бездействия, поэтому необходимо тщательно взвешивать каждое слово и выверять каждый шаг и, конечно же, не предпринимать никаких шагов, буде то решения личные или государственные, не посоветовавшись с господином Придворным Предсказателем, чтобы разрушительные последствия деятельности великого Императора Йокеща не могли перевесить влияния его августейшей особы на страну, окружение и семью, и без того измотанных бесконечным ожиданием неминуемых голода и разрухи, которых пока ещё кое-как удаётся избежать исключительно благодаря счастливой случайности и разумному руководству лично господина Нюда.

Раньше Император с благодарностью прислушивался к тому, что говорил ему старик. Теперь же Йокещ был рассеян и невнимателен, однако дал Предсказателю закончить. Помолчал. Странно усмехнулся. Затем холодным тоном произнёс:

— Благодарю, любезный Нюд! А теперь — изволь ступать в свои покои…

Стоило это расценивать как начало опалы или ещё как, растерявшийся Предсказатель не знал. Однако спорить с Императором. Отвесив полагающееся количество по-стариковски неуклюжих поклонов, он поспешил удалиться восвояси.

Оставшись один, Йокещ вволю посмеялся, а потом задумался. Удивительная, доселе неведомая свобода переполняла его душу. Однако Арниту и в голову не могло прийти поблагодарить за это талисман или хотя бы того, кто дал ему столь замечательную вещь.

II

Надвигалась война. Настоящая и куда более серьёзная, чем предыдущая вылазка Императорских солдат. До очередного Тильецадского совета оставалась пара часов. Совсем немного, но вполне достаточно, чтобы Художник мог спокойно обсудить с Кинранстом последние события. Ему было необходимо кое-что уяснить…

Чтобы потолковать спокойно, друзья отправились в патио. За стенами скального города шумел скучный осенний дождь и хулиганил порывистый ветер, а во дворике было хотя и пасмурно, но спокойно и сухо. На центральной клумбе всё так же радостно цвели неизменные гладиолусы, словно не замечавшие смены времён года. Брат Мренд и Волшебник выпили по неизменному стаканчику за здоровье старика Рёдофа, его виноградники, погреб, да и вообще… Помолчали…

— Ну… тут… вот… понимаешь ли… столько всего сразу… бегство… свобода… картины эти… опять же… Оделонар… да ещё талисман… Арнит… будь он неладен… а я как раз… понять-то и не могу… слишком уж… и главное… что дальше… — пробормотал в конце концов Художник настолько невнятно, что Волшебник всерьёз засомневался, из одного ли кувшина они хлебали.

— А я и не знал, что ты у Рьоха уроки красноречия начал брать. И давно ли? — мрачно осведомился он. — Или, по-твоему, так говорили в прошлом? Должен тебя огорчить — такого наречия не существовало даже в Изначальные Времена.

Они расхохотались, как школяры.

— Смешно ему! Видали такого? Понятное дело… Некоторым моим знакомым Волшебникам и должно быть смешно. Они, конечно, привыкли говорить загадками, а нам, простым Художникам, разбирать? — брат Мренд принял игру и с удовольствием пародировал старого дюка. — Я понимаю, что от такой седой древности, как твой покорный слуга, наверное, можно ожидать большей сообразительности… но, видишь ли… Я всё сделал, как мы договаривались. Но если ты думаешь, что от этого твои великие замыслы стали яснее, то глубоко ошибаешься! Поэтому объясни толком, что, а главное, зачем я передал Арниту. Только не пытайся меня убедить, что именно так выглядит оберег дюков. Я всё-таки сам его рисовал.

— Нет, конечно… Но Император хотел талисман, да ещё дающий бессмертие — я дал ему желаемое. Правда, не совсем. Не стану же я, в самом деле, дюков защиты лишать. И потом, мы-то знаем, как их оберег выглядит на самом деле, а вот Арниту это известно лишь в общих чертах. Да и свойства у моей бирюльки несколько иные.

— Что ж… я примерно так и полагал… А если подробнее?

— А что подробнее… Насколько я понимаю, ты знаешь не меньше моего. Оберег может дать своему обладателю чувство свободы, защитить практически от любого злого волшебства, да и просто от вторжения в душу и мысли. Это поможет Арниту действовать разумно и только по своей воле. А остальное… зависит от того, как он будет себя вести. Если одумается и сумеет остановиться, тогда его жизнь обретёт совсем другой смысл и станет длиться так долго, что покажется бесконечной и прекрасной. Если же нет… — жизнь его будет не столь длинна, но страданий, причиняемых самому себе, будет столько, что она, увы, тоже покажется бесконечной. Так что Бессмертный Император волен сам выбирать, что ему больше по душе: награда или наказание… Но тут уж мы с тобой бессильны…

— Жестоко… — поморщившись, пробормотал Художник.

III

На новый военный совет сходились медленно и неохотно. Когда же, наконец, собрались, то долго сидели молча и потихоньку переглядывались. Хаймер с болью заметил, что лица дюков, и без того задумчивые и отрешённые, теперь как-то потускнели и осунулись. Да и люди выглядели ненамного лучше…

— То есть как всегда, то они суетятся, торопятся, носятся, гоняются друг за другом — никто никогда никуда не успевает… И ведь что обидно, болтают, болтают — просто слова вставить некуда… А тут собрались и сидят… Сидят и смотрят… Смотрят и молчат… Молчат и ничего не делают… На это время у них есть… Чего сидеть-то?.. Все же болтать мастера… Пришли — говорите… Война, безусловно, штука противная, но это не повод молча пялиться друг на друга… Решать что-то надо, или я один тут должен порядок наводить? Старый Рьох, конечно, только для этого и годен… Молодёжи, наверное, невдомёк, что у старого ворчуна есть своё мнение…

Хаймер подошёл к его креслу, сочувственно положил свою ладонь на громадную длань расстроенного дюка и безмолвно произнёс:

— Успокойся, почтенный друг! Все молчат лишь потому, что не хотят болтать лишнего. Трудно нам всем… Петля слишком туга, чтобы выбраться, не повредив шкуры…

Не все поняли сказанное молодым человеком, но гулкий и совершенно серьёзный ответ Рьоха дошёл до всех.

— Вот что я тебе скажу, молодой Первооткрыватель: совсем плохие времена настают, если человек приходит на помощь дюкам… По велению Творящих и Хранящих мы жили среди людей, чтобы они творили, а мы хранили… Или что-то в этом роде… Я слишком долго живу — мог и забыть… Или перепутать…

— Вот об этом и речь… — у Хаймера болела голова, но он упрямо продолжал говорить на безмолвном языке. — Нам просто необходимо сейчас поменяться местами.

Рьох лишь горестно покачал головой. К нему торопливой утиной походочкой подошла и тётушка Шалук:

— Хаймер прав, хороший мой! Не надо горевать… Мы все покуда живы. А коли судьба, так поживём ещё, — даже на сидящего дюка она смотрела несколько снизу вверх. — А если нет — будет ещё по ком сокрушаться и кого оплакивать… И потом, мы столько уже выдержали, что сможем, хороший мой, и дальше.

Владела ли она языком дюков или промолчала свой монолог по наитию, кто знает…

— У нас есть оружие… которым не владеет больше никто… — как всегда задумчиво и с расстановкой вступил в разговор Окт. — По крайней мере… до сих пор Луч Правды… действовал безотказно… Конечно, нам нужно хорошенько отдохнуть… чтобы снова воспользоваться… Но ведь и Арниту… нужно время… чтобы напасть…

— А у нас есть, с одной стороны, страх, боль и общая беда, а с другой — благодарность, надежда и желание справедливости… — вступила в разговор Сиэл.

Помолчала и решительно добавила:

— И… Кайниол…

— Есть и ещё кое-что, вселяющее надежду на относительно благополучный исход, — добавил Кинранст. — Мы с Одело… в общем, с братом Мрендом и Римэ нашли потайную галерею Оделонара. Там все вы…

Волшебник выразительно посмотрел на дюков, по обыкновению, сидевших в одном углу. В такие моменты они напоминали Хаймеру огромных горных птиц.

— А ещё, — добавил Волшебник, — мы подбросили Его и без того Бессмертному Величеству одну вещицу, которая может помочь Йокещу стать Арнитом… Не внешне, как он хотел бы, а по-настоящему — каким мог бы он быть…

— Честное слово, было бы неплохо, — с грустной улыбкой пробормотал вернувшийся на своё место Хаймер.

Молодой человек произнёс это вслух, но так тихо, что даже сидевшая рядом Риаталь непонимающе пожала плечами.

Римэ встрепенулась, как бы пробуждаясь ото сна. Медленно поднялась и заговорила. Её мягкий голос звучал одновременно спокойно и тревожно:

— Это, может быть, и не важно — все и так знают о надвигающейся угрозе и чувствуют её неминуемое приближение. Но я вижу: сначала огромное войско, медленно, но верно заполняющее нашу прекрасную долину. Противостоять этой силе практически невозможно. Но это не самое страшное — за войсками движется Квадры… Их намного больше, чем было всегда.

Прорицательница замолчала. Ей стало страшно и холодно. Волшебник тихо положил руку на плечо жены. Римэ снова подняла голову, даже не пытаясь прятать слёзы:

— И последнее… Сражение будет слишком длинным, чтобы я могла разглядеть его исход. Похоже, мы проиграем. Потом будет долгая зима. И не одна. Боль. Страх. Потом — весна. Наверное, тогда всё вернётся. Всё, да не все… — эти слова Римэ произнесла совсем тихо. — В Дальний Мир отправятся многие из тех, кто окажется на нашей стороне. Что касается присутствующих… По меньшей мере, двое должны будут пожертвовать собою ради возвращения отобранного. Лиц их я не вижу, но знаю, что этих будет не вернуть. Правда, и гибель их не окажется напрасна…

— А мой сын… — в ужасе прошептала Сиэл. — Что грозит Кайниолу?

— Пока он рядом с тобой, а ты в Дросвоскре — ничего, — в прострации пробормотала Пророчица.

Потом она бессильно рухнула в своё кресло и до конца совета больше не произнесла ни слова.

Обсуждать больше было нечего. Обычно Римэ не ошибалась.

И тут запели дюки.

Завораживающий мотив возвращал мужество, мудрость и спокойствие.

Дюки и пели, то ли плетя невидимую защиту себе, Тильецаду, друзьям, прекрасной Амграмане и всему Дросвоскру; то ли прощаясь со всем и всеми… Так, на всякий случай…

Потом присоединился морской голос Риаталь, которой больше не нужны были слова, чтобы творить заклинания-обереги.

Затем, немного смущаясь, на том же наречии запел Хаймер. Потом, что было ещё более неожиданно — начал басить Рёдоф, которому вторила тётушка Шалук. К ним подключился баритон Мисмака. Дивную мелодию подхватила Сиэл. А чуть позже — Римэ.

Такое воинство победить было невозможно. Выстоят…

IV

В Мэниге тоже полным ходом шёл военный совет. Правда, состоял он исключительно из Арнита и Цервемзы.

Тщетно Грейф Нюд пытался проникнуть в зал, где решали дальнейшую судьбу Сударба. Предсказатель искренне хотел предупредить Императора о голоде и разрухе, грозящих стране в случае принятия или непринятия каких-либо серьёзных решений. Впрочем, не менее искренне он передал бы услышанное прекраснейшей госпоже Ревидан… Так происходило всегда… Однако на этот раз почтеннейший господин Нюд не смог даже до конца открыть дверь, как услышал насмешливый голос Государя:

— Сейчас не время для предсказаний, а тем более для бесед… Так что ступай в свои покои!..

— Но, сир! — пытался возражать Придворный Проныра. — Вы даже не представляете… Голод и разруха, которые…

— Ты слышал приказ Императора? — громыхнул Цервемза.

— Но…

— Ступай! — проревели две глотки.

Цервемза выразительно взялся за меч. Арнит оглянулся и, не найдя ничего лучшего, схватил кочергу.

Бедняга Предсказатель предпочёл ретироваться, не дожидаясь более серьёзных аргументов.

С минуту Император и слуга молчали. Потом рассмеялись. И лишь спустя некоторое время, вернулись к делам.

— Они сбежали… — то ли зло, то ли озадаченно сказал Арнит. — Все трое…

— Знаю, сир, это моя вина… Эта компания мало того, что сумела выйти из лабиринта, так ещё и самым невероятным образом переплела все тамошние ходы.

— Нет, Цервемза… Твоей вины в этом нет…

— Прикажете снарядить погоню, сир?

— Нет. Пока нет. Я не Конвентус и тем более не Квадра, поэтому Волшебник, Одинокий или ещё какой, меня не интересует — я сам кое-что умею. Ещё меньше волнует меня его женщина. Она, говорят, нехороша собой?

— Полагаю, что да, сир… — не совсем уверенно ответил Цервемза.

— Ну, вот видишь — даже с этой стороны Римэ Вокаявра не может представлять для меня никакого интереса, — некоторое время Император молчал, а потом нехотя добавил: — Другое дело брат Мренд…

— О да, сир, и у меня с этим пройдохой давние счёты! — не сдержавшись, буркнул Советник.

— Не перебивай! — Арнит начал выходить из себя. — Художник развязал ветки.

Цервемза недоумённо поднял брови, словно первый раз услышал о договоре.

— Да… — Император решил не разбираться, что там известно его Советнику. — Он обещал неотлучно находиться при моём дворе, чтобы выполнять любые заказы…

— Простите, сир, но я не могу понять, зачем вообще было арестовывать тех двоих?

— Ты прав. Вероятно, незачем… Но, видишь ли, очень уж хотелось узнать из первых рук, что делается в Дросвоскре. А то с тех пор, как перестал посылать отчёты этот…

— Вы о молодом господине Кураде, сир? — царедворец как будто издевался.

— А ты, болван, думал, что о Грейфе Нюде? — еле слышно прошипел Арнит, глядя на Советника сузившимися от гнева глазами.

— Нет, сир. Просто хотел уточнить… Стало быть, ваш бывший… — Цервемза хотел сказать друг, но произнёс: — …слуга бесследно канул в Амграмане?

— Похоже… — горестно вздохнул Император.

— Не знаю, утешит вас это или расстроит, но осмелюсь предположить, сир, что он предал вас не по своей воле.

— Не понял? — на самом деле Арнит знал и одновременно боялся услышать ответ.

— А так, — Цервемза настолько увлёкся, что заговорил с Императором, как в былые времена. — Помните, молодой господин, что я всю жизнь твердил вам о дюках? Это они заколдовали вашего… Первооткрывателя, как впрочем, и многих других… Эти длинномордые твари не останавливаются никогда и ни перед чем…

— Ну, это мы ещё посмотрим! — неопределённо хмыкнул Император. — Так уж и нет на них никакой управы?

— Считается, что нет. Хотя…

— Продолжай!

— Говорят, их силы не бесконечны…

— Ну же?

— Дело в том, что давеча вы, сир, изволили бранить вашего покорного слугу за провал военной операции… Я не стал тогда спорить с Вашим Величеством. Однако осмелюсь заметить, что всё идёт так, как и должно. Ну… если вам, конечно, не жаль пожертвовать некоторым количеством солдат.

— То есть?

— Сир, я не хотел компрометировать вас в глазах подданных, поэтому взял на себя ответственность за все приготовления к большой войне в Дросвоскре, которой всё равно не избежать. Вы вольны наказать меня, но вначале позвольте объясниться.

— Неплохо… Хотя и несколько самонадеянно…

Арнит отошёл к окну. С одной стороны Цервемза, конечно, его Советник… С другой… Император небезосновательно полагал, что прежде, чем принимать важные решения, неплохо было бы поинтересоваться его мнением. А также хорошо было бы знать, чем и когда он подал повод к самоуправству. Ладно, выслушать он согласен.

Император медленно произнёс:

— Отчего же ты не посвятил в свои планы меня?

— Ну-у, я полагал, что не стоит беспокоить Ваше Величество, когда вы решали столь серьёзные проблемы, как подготовка возвращения Императора Арнита. А мне совсем не безразлично, что происходит на моей родине… И потом… — Цервемза настолько расхрабрился, что добавил: — Осмелюсь напомнить, сир, что решительно все документы, которые касаются вторжения в Дросвоскр, засвидетельствованы вашим перстнем. Полагаю, подданным знать об этом не обязательно?

Арнит предпочёл не заметить язвительного тона Советника.

— Итак…

— Итак, — Цервемза тоже не заметил, как изменился голос повелителя. — Конечной целью была военная операция. Но поскольку так просто никто не мог проникнуть в анклав, находящийся под неусыпным контролем длинномордых, необходимо было притупить их бдительность и подточить силы. Поэтому я подговорил ныне покойного Садовника (не то второго, не то четвёртого по счёту) поделиться ростками оньрека, а заодно и секретами его выращивания. Потом с торговыми караванами заслал эту пакость в Амграману. Они там любят цветочки разводить…

— Разумно…

— Немножко зная тамошних садоводов, я не сомневался, что рано или поздно они сумеют разобраться с напастью.

Арнит удивлённо поднял брови.

— Вы не ослышались, сир, они должны были справиться. Только вот… последствия растительного нашествия оказались весьма плачевны для жителей провинции: во-первых, многие отравили свои души плодами растений, в свою очередь отравленных оньреком. Во-вторых, почувствовали себя неуверенно не только люди, но и дюки. Тогда я заслал в столицу анклава двух самых отпетых негодяев, которых смог найти в Мэнигской тюрьме. В обмен на свободу они согласились пойти на любое преступление. Появляясь в разных уголках Амграманы, они пакостили, как могли: то один что-нибудь украдёт, то другой — испортит. Несложные чары, наведённые одним из придворных шарлатанов, делали их неуловимыми. Постепенно эти двое вошли во вкус и стали зверствовать так, что даже мне стало жутковато. Они настолько разошлись, что неожиданно даже для меня убили одного из амграманских мастеровых.

Говоря это, Цервемза сильно кривил душой. Убийство Пекаря отнюдь не было случайностью. Наоборот, подсылая бандитов в его дом, Советник сбивал одним выстрелом даже не две, а три мишени: перерубал последний родственный корешок, провоцировал дюков, а заодно избавлялся от глупых пешек.

Возможно, старый хитрец продолжал бы свой рассказ до бесконечности, но вдруг Император, прервав его буквально на полуслове, поднялся с кресла и направился к двери:

— Уже поздно, а такой разговор не терпит спешки. Нынче я устал. Продолжим завтра. Разбудишь как всегда. А теперь прикажи прислать слуг в опочивальню, — на пороге он несколько задержался и прибавил: — Да… пожалуй, мою жену тоже…

Цервемзе ничего не оставалось, кроме как с учтивым поклоном проводить Государя и отправиться выполнять его поручения. Однако, сделав, что положено, Императорский Советник остался в некотором замешательстве: "Раньше он вёл себя по-другому… Более чем странно…" — думал Цервемза, не узнававший своего воспитанника и начинавший всерьёз волноваться как за хозяина, так и за собственную шкуру.

V

Когда к середине ночи Ревидан возвратилась в свои покои, Арнит почувствовал себя окончательно одиноким. Ну не могла эта женщина дать ему ничего, кроме горестных воспоминаний. Одно время он тешил себя совершенно безумной мечтой, что Художник наделил Ревидан не только внешностью Сиэл, но и душой. Ну, хотя бы малой её частью. Однако рядом была всё та же постылая пустышка, только в другой упаковке. Изредка пользоваться этой игрушкой было даже приятно. Хотя и небезопасно… Кто знает, что могло взбрести в коварную головку?

Когда Императору очередной раз надоедало развлекаться с придворными дамами и дамочками, он посылал за Ревидан. Проведя с ней некоторое время, он всегда отправлял жену обратно, очевидно побаиваясь за свою безопасность.

Арнит честно попытался заснуть. Понял, что это не светит. Оделся и вышел в сад. Подумать было о чём…

Правителю было по-настоящему страшно. Какие бы чувства он ни испытывал по отношению к своему воспитателю — тот перешёл все границы дозволенного. Да и недозволенного тоже… Так и до бунта недалеко. Когдатошний кридонский мальчик мог думать что угодно, но Бессмертный Йокещ должен избавляться от таких царедворцев. Чувства, особенно тёплые детские воспоминания — слишком большая роскошь для августейших особ.

"Что же делать? — лихорадочно думал Император, понимая, что мир, который он так, тщательно и тщетно выстраивал, рассыпается на песчинки. — Ну, предположим, можно попросту убить Цервемзу — слишком уж зарвался. Равным мне себя числит. Объявить его бунтовщиком? В тюрьму отправить? Нет, пожалуй, лучше показательно казнить где-нибудь на площади. Не принято? А самовольничать, значит, принято? Нет, слишком вычурно… Вот что: в данном случае, пожалуй, не помешает пара капель одного из моих заветных зелий — и через несколько дней я буду прочувствованно и со слезой в голосе говорить надгробное слово над телом моего верного слуги, безвременно и нелепо погибшего от неожиданной, неизвестной и беспощадной болезни… Решено! От бунтарей и неверных слуг надобно избавляться. И немедленно…

Так, а если Цервемза прав… — тогда он может ещё пригодиться. Вот что… это можно будет проверить…"

Усталость брала своё, поэтому, погуляв ещё немного, Император вернулся в свои покои. Сел на кровать. Слегка расстегнул ворот камзола, чтобы не мешал. Сбросил туфли. И заснул, не зная, положил ли голову на подушку…

VI

Пожалуй, последнее ясное утро перед наступлением затяжного ненастья началось точно так же, как и все другие в Императорском дворце. Цервемза шёл будить Арнита. Войдя в опочивальню молодого господина, он тепло усмехнулся — хозяин мог сколько угодно менять внешность, но с детства он имел дурную привычку валиться спать не раздеваясь… Старый воспитатель ещё подумал о том, что слишком многое выдавало в Йокеще Арнита, а ведь сколько времени прошло, пока всё выяснилось. Вот шельмец — как глаза отвёл!

Советник раздёрнул занавески и потихоньку окликнул Императора по одному имени. Потом — по другому… Тот не желал просыпаться… Цервемза снова припомнил старые времена, когда никак не мог добудиться своего воспитанника. Правда, тогда было легче: сильные руки и зычный голос могли вырвать из объятий сна любого. Сейчас другое дело — придворный этикет категорически не позволял прикасаться к монаршей персоне. Правда, и кричать в присутствии Императора было тоже строжайше запрещено. Однако как-то будить Его Величество было необходимо, поэтому Цервемза давным-давно плюнул на соблюдение дворцовых обычаев и каждое утро слегка потряхивал Арнита за плечо.

Вот и сейчас Советник наклонился к постели, собираясь вернуть своего повелителя в этот мир. Наклонился и оцепенел… Солнечный луч играл на изящном золотом гладиолусе, лежавшем на мерно вздымавшейся груди Императора.

"Вот, значит, как, — Цервемза моментально забыл о своём сентиментальном настроении, — у него тот самый талисман… Лживый мальчишка! Я стою перед ним, как идиот, оправдываюсь, что мы не смогли одолеть длинномордых, что те уничтожили наших солдат, он разносит меня за провал военной операции, а сам с ними снюхался! Наверняка это связано с беглецами… Любезнейший Император тут изволит с бессмертием шутки шутить. С превращениями балуется. Магией от нечего делать развлекается. Квадры на него нет! А рискуют за него другие… Мне бы его власть, да эту вещицу — в стране давно был бы порядок!"

Быстро справившись с приступом гнева, царедворец коснулся плеча Правителя:

— Приветствую вас, сир!

— А-а! Это ты, Цервемза… — Арнит потянулся и сладко зевнул.

Судя по всему, он был в самом наилучшем настроении. Потом, очевидно, вспомнил о чём-то важном. Молниеносно сел. Бросил озабоченный взгляд на непроницаемое лицо слуги. Так же скоро поправил застёжку камзола. Облегчённо вздохнул и потребовал умываться.

— Ну-с! Продолжим вчерашнюю беседу? — невнятно пробормотал он, плещась и отфыркиваясь.

Всего несколько минут назад Цервемза умилился бы и этой, совершенно детской привычке своего хозяина. Теперь же царедворца раздражало решительно всё.

— Как пожелает молодой господин! — отвествовал он с подчёркнуто-вежливым поклоном.

Эта фраза больно резанула слух Арнита. Император попытался вспомнить, где он слышал такие слова, да ещё сказанные таким же тоном… Сиэл… ну, конечно же, именно она так отвечала на любую его просьбу. Не всегда, а лишь после того, как стала другой… Весёлый утренний голос Правителя, моментально стал холодным и бесцветным:

— Пожелаю… непременнейше пожелаю, верный мой Цервемза, — с плохо скрываемой угрозой произнёс Император, жёстко глядя Советнику прямо в глаза.

— С чего прикажете начать, сир? — любезным тоном спросил царедворец после паузы, которая сделала бы честь любому артисту.

Взгляда он не отводил. Арнит сразу понял, что послужило причиной гнева Советника. Усмехнувшись, он снова расстегнул верхние пуговицы камзола ровно настолько, чтобы бунтовщик смог полюбоваться недоступным талисманом. По крайней мере, эта партия была выиграна.

Его Величество продолжал, как будто не прерывал разговора:

— Твой вчерашний рассказ убедил меня в том, что ты действовал исключительно в интересах и во имя чести Сударбской Короны. Я хотел бы обсудить другое… Но… — Император обезоруживающе улыбнулся. — Право же, не знаю, с чего начать…

— Я весь внимание, сир!

— Будем играть в открытую! Ты, похоже, видел мой амулет, — ученик с немалым удовольствием издевался над старым учителем. — Тебе совершенно неважно знать, как он ко мне попал. Главное — в чём заключена его сила. И тебе, насколько я понял, интересно именно это. Я отвечу…

— Но… сир!

— С каких пор слугам дозволено перебивать Государя? — в глазах Императора полыхнула ледяная молния. — Так вот… Эта милая вещица, которой ты владел бы с не меньшим удовольствием, чем я, может даровать своему хозяину, то есть мне, бессмертие. И ещё много разных приятных мелочей, о которых я не собираюсь говорить. А ты, бедный мой Цервемза, ничегошеньки не можешь с этим поделать. Мой оберег устроен так, что действует лишь тогда, когда его отдают добровольно. Ни насилие, ни магия ничего не дадут. Сам пробовал… Теперь ты знаешь почти всё. Вот в свете этого мы и поговорим.

— Я весь внимание, сир! — растерянно поклонился Цервемза.

— Ты славно потрудился последнее время. Я несказанно благодарен.

Советник пробормотал в ответ дежурную благодарность и поклонился ещё ниже, лихорадочно пытаясь понять, что означает такая прелюдия.

— Я же просил не перебивать! Так вот, я долго думал, как наградить тебя за долгую преданную службу и рвение, и решил, что лучше всего будет направить тебя моим Наместником в одну из провинций. Так уж совпало — Наместник Дросвоскра настолько стар и немощен, что на днях попросил об отставке. Я принял её и теперь желаю назначить на эту должность тебя. Что скажешь? Или отдать эту должность другому… Молодому Кураду, например?

— Безмерно благодарен вам, сир! — Цервемза поклонился в третий раз, чувствуя, что земля уходит из-под ног.

Он мог ожидать всего: отставки, опалы, смерти, наконец. Но только не этого. Страшнее ничего придумать было невозможно. Отказаться — тоже…

— Ну и отлично… Ты всегда говорил мне, что мечтаешь расквитаться с дюками за вынужденное изгнание вашего рода. По-моему, тебе представляется прекрасный случай доказать это на деле. Но помни — ставка слишком высока! Не справишься… Ну, что ж, обещаю тебе самое почётное погребение. А вернёшься с победой… Как знать, не отдам ли я тебе эту вещицу добровольно, чтобы мне быть твоим советником и жить спокойно, а тебе царствовать… А теперь ступай и подумай, кого и что ты хочешь взять в анклав, чтобы навести там порядок и править долго и мудро…

БУНТ

I

Наместник третий час сидел у дверей Императорского кабинета. После давешнего разговора он не был вхож в личные покои Арнита. Почётная ссылка на неминуемую войну то пугала, то будоражила воображение. Однако время поджимало, и нужно было собираться в дорогу. Император обещал содействие во всём, что даст возможность справиться с дюками. И Цервемза отправился к Его Величеству, чтобы лично изложить свои просьбы. А теперь сидел и ждал. Заняться было решительно нечем. Советник устроился в громадном кресле и сам не заметил, как задремал.

Ему грезились прекрасные горы Дросвоскра, никогда не виденные наяву. Долина, на которой лежала Амграмана, ещё более красивая, чем на картинках. И тёмные тени жутких длиннолицых чудовищ, одно дыхание которых туманило и обезличивало эту красоту. А ещё почему-то виделось Советнику лицо, очень похожее на Арнита в детстве. Только оно было не надменным и дерзким, как у молодого господина, а задумчивым и печальным. И рядом с ним ещё одно, в котором угадывались черты Сиэл… А потом…

— Цервемза! — окликнул его Император. — Ты просил о встрече…

Советник вздрогнул. Сознание медленно возвращалось к нему.

— Итак, о чём же ты хотел попросить?

— Я безмерно благодарен вам за аудиенцию, сир, — Цервемза вскочил с кресла и попытался начать разговор учтиво, но получилось почти язвительно. — Прежде всего, я знаю о той опасности, которая исходит от наших противников. Поэтому нижайше прошу Ваше Императорское Величество помочь найти средство, которое защитит меня от пагубного воздействия дюков. Хорош же я буду, если попаду под их влияние!

Император понимающе кивнул:

— Мысль здравая. Продолжай!

— Благодарю, сир! Я никогда не сомневался в вашем ко мне расположении. Далее вот что. Если я правильно понял, вы сочли проведение операции в Дросвоскре настолько важным, что для успешного её хода позволили мне по своему усмотрению сформировать военные отряды. Не так ли, сир? — Цервемза замер в полупоклоне.

— Безусловно, господин Советник. Я никогда не сомневался в твоей понятливости и хитроумности, — Йокещ с удовольствием включился в пикировку. — Так что же ты решил предпринять?

— Полагаю, вы позволите мне набрать отряд из лучших Императорских солдат?

— Хоть из моих персональных слуг!

— Ну что вы, Ваше Величество, в благословенном Сударбе достаточно сильных молодых людей, которым совершенно нечем заняться. Полагаю, что именно они и составят основу моей армии.

— Что ж, и эта просьба разумна. Есть ещё какие-нибудь?

— Всего одна, но едва ли вы сможете её удовлетворить, слишком уж дерзкой она кажется даже для меня. Однако всё-таки рискну осмелиться просить Ваше Величество предоставить в моё распоряжение всю Сударбскую Квадру и какой-нибудь инструмент, позволяющий управлять этим оружием.

— Действительно, дерзко… Как ни странно, я постараюсь выполнить и это пожелание. Но зачем тебе Квадра?

— Во-первых, сир, формировать элитные полки гораздо легче, используя возможности Четвёрки. А во-вторых, насколько я знаю, Дросвоскр с давних пор является пристанищем всякого беглого сброда, и прежде всего — волшебников. Ну кому, как не Квадре, разбираться с ними?

— Мудро… Полагаю, ты просишь не больше того, что я могу дать. Как только всё будет готово — я позову тебя.

Императорский Советник почтительно поклонился, а когда разогнулся — Арнита в комнате не было.

II

Для Цервемзы, который постепенно начал воспринимать назначение в Дросвоскр как разновидность почётной казни, эти несколько дней тянулись почти так же долго, как и вся предыдущая жизнь. Бездействие и неизвестность изматывали, как тяжёлая болезнь. Императорский Советник отсиживался в своих комнатах, злился на себя, пил тяжёлое мэнигское вино. От этого свирепел ещё больше: на себя, на Императора, на дюков, на судьбу, да и вообще на весь свет…

Впрочем, для Арнита это тоже было не лучшее время. Он долго не решался никого посвятить в свои дела. Да, по крупному счёту, и некого было… Больше всего ему не хватало опального Цервемзы, но… Остальные слуги могли служить лишь слепыми исполнителями государевых приказов. Грейф Нюд, постоянно маячивший на пути и появлявшийся только что не из воздуха, был не в счёт. Тем более что Предсказатель настолько надоел Его Величеству своими бесконечными рассуждениями о грядущих голоде и разрухе, что бедолаге Йокещу не оставалось ничего другого, кроме как постоянно отсылать старика в его покои. Такое обращение очень раздражало почтеннейшего господина Нюда и, соответственно, доставляло несказанное удовольствие Императору.

Однако как ни крути, но помощник в изготовлении охранных амулетов просто необходим. И Арнит решился обратиться за помощью в столь деликатном деле к Ревидан.

"В конце концов, — думал Правитель, — я взял её в жёны для того, чтобы у меня была помощница. Наследник тоже оказался бы к месту. Ну, раз его не будет, то хотя бы какую-то пользу из брака извлечь можно. Для остального — жениться не обязательно".

III

Ревидан совершенно онемела, когда супруг соблаговолил самолично явиться на её половину. За последние недели она настолько привыкла к роли почётной куртизанки в длинном придворном ряду, что перестала переживать по этому поводу. Просто, как змея, затаилась и копила яд, чтобы при первом же удобном случае смертельно отомстить за все унижения.

Император с некоторым содроганием вошёл в едва ли не самые пышные комнаты дворца, напоминавшие вычурный дамский секретер со множеством ящичков, шкатулочек и потайных отделений. Манерные фрейлины, стреляя глазками, засеменили к выходу. Проводив их самым томным взглядом, на который был способен, Император удобно расположился в кресле. Он долго разглядывал воздушный облик Ревидан, присевшей перед ним в низком реверансе. Потом, наконец, заговорил:

— Похожа… Отчаянно похожа! — он получал удовольствие, мучая жену постоянными напоминаниями о той, что должна была быть на её месте. — Ну да я, собственно, не за этим. Полагаю, ты не растеряла своих способностей?

— Смотря каких… — Ревидан попыталась игриво улыбнуться.

— Безусловно, магических, — не замечая её кокетства, буркнул Арнит.

— Я не ослышалась, сир? — она откровенно испугалась.

— Ты полагала, что я бы женился на обычной женщине? Не-ет, прекраснейшая. Мне всегда была нужна помощница… Как будто ты никогда не знала, кто твой муж? Наверняка знала и задумывалась, как я смог прийти к власти, последовательно устранив Конвентус и Йокеща, да ещё и Квадры избежать. Теперь мне необходимо, чтобы ты немножко поработала вместе со мной.

— А если я откажусь? — язвительная улыбка Ревидан плохо вязалась с лицом Сиэл.

— Твоё дело… Но я бы не советовал…

— А что ты можешь со мной сделать?

— Я — ничего, но Квадра — многое…

Женщина вздрогнула. Потом справилась с волнением и, нахально уставившись в глаза Императору, медленно спросила:

— А за себя не боишься?

— Вообще-то это моё дело. Могу лишь сказать, что я для Четвёрки недосягаем. Впрочем, как и для твоих чар, — Арнит помолчал, а потом, кротко улыбаясь, добавил: — Так берёшься ты мне помочь в таком важном деле, как изготовление особенного талисмана для твоего дядюшки, отправляющегося Наместником в Амграману?

— Цервемза едет в Дросвоскр? Зачем? — Колдунья в ужасе охнула, поняв, что с его отъездом лишится последней поддержки.

— Ну-у… — протянул Император. — Хотя бы для того, чтобы избавить этот край от дюков. Ты ведь слышала о них не меньше моего, не так ли?

— Слышала, — она впервые говорила серьёзно. — И не единожды… Но считала их сказочными чудовищами, вроде тех, которые украшают изголовье моей постели.

— До поры и я так думал, но, увы…

— И чем же я могу помочь Вашему Величеству?

— Твоя задача подготовить всё, что необходимо для изготовления амулета, защищающего от их влияния. Сможешь?

Ревидан кивнула.

Арнит встал и, больше не обращая на неё внимания, отправился в свои комнаты.

По дороге ему раза три встретился Грейф Нюд со своими неизменными голодом и разрухой. Все три раза Император был исключительно милостив, а потому отправил наглеца не на эшафот, а лишь в его покои.

IV

Работа шла почти безостановочно. Если один уставал и ложился отдохнуть, другая продолжала то, что он не закончил. Потом они менялись местами. Если бы так трудились любящие люди, то, поддерживая друг друга, они сотворили бы нечто бесконечно прекрасное. Но… Мэнига — не Амграмана. Ни о какой любви и речи быть не могло. Душные запахи зелий, азарта, страха и обоюдной ненависти перемешивались в и без того спёртом воздухе аскетичной каморки без окон, напрямую сообщавшейся с личными апартаментами Его Величества. Супруги почти не переговаривались. Даже не переглядывались. Такую кошмарную обстановку могли как создать, так и вынести только очень злые волшебники.

В конце концов, Ревидан не выдержала и потеряла сознание. Не прерывая работы, Арнит велел слуге доставить молодую госпожу в её комнаты и передать на попечение фрейлин.

Как только за ними закрылась дверь, он осторожно начал соединять детали воедино…

…Он трудился уже около суток почти без отдыха. В комнате стало просто невыносимо душно. Император скинул камзол и остался в одной рубахе. Потом подумал ещё немного. Решил, что сейчас опасаться нечего и некого, и снял с шеи оберег, казавшийся последнее время слишком тяжёлым. Тем более что от его изящного стебля отломился один из десяти цветков и куда-то бесследно запропастился, что было обидно. Но заниматься поисками сейчас не было времени.

Арнит безумно устал, но под утро перед ним лежал диковинный кулон из странного тусклого серого металла, который никогда не становился тёплым. Та часть амулета, которая закрывала владельца от дюковской магии, была похожа на увядший гладиолус. Обратная сторона представляла собой корешок оньрека и давала власть над всеми Квадрами Сударба. Достаточно было слегка постучать по кулону, и солдаты-палачи тут же являлась на зов хозяина.

— Ну вот, собственно, и всё… Можно звать Цервемзу, — пробормотал Император.

V

Чтобы скоротать время, Советник решил прогуляться по саду. Его внимание привлёк листок бумаги, застрявший в одном из кустов. Очевидно, он выпал из папки Художника. Изображение было слегка размыто вчерашним дождём, но… Этого не могло быть! И всё-таки: перед Цервемзой лежал эскиз талисмана дюков. Даже на рисунке щит с гладиолусами светился.

"Прекрасно! Значит, у него не настоящий талисман. Та-ак, а ведь молодой господин не знает об этом. Тогда… Тогда у меня есть шанс не ехать в Дросвоскр! Только бы заполучить обещанное оружие, а там… Для начала я отправлю погоню по следам брата Мренда. Из-под моих замков он не убежит… Пускай пишет с меня очередной портрет Бессмертного Йокеща. Не самозванца, а настоящего… Более того, Арнит обмолвился, что желает быть Советником при мне. Ну что же… не стану отказывать в его просьбе. Для борьбы с дюками нужен сильный и мужественный военачальник. Хочет бессмертия? Пусть обретёт его в бою, добывая настоящий талисман для меня. Ну, а если добудет и для себя — его счастье. Пусть живёт вечно… Но в тюрьме".

Чей-то голос вырвал неверного царедворца из мечтаний.

— Господин Советник, Император Йокещ зовёт вас к себе!

Слуга на посылках, трепетавший перед Цервемзой едва ли не больше, чем перед Государем, отвесил почтительнейший поклон и буквально испарился, не дожидаясь ответа.

Дрожа от нетерпения, предатель отправился в личные покои своей жертвы.

Аудиенция была кратка и скучна. Император выглядел уставшим и каким-то отрешённым. Он отдал Советнику желаемое и вернулся к себе.

Почувствовав на своей груди холод талисмана, Цервемза даже оцепенел. Вот она, победа… рядом! Осталось сделать последний шаг…

VI

— Именем и по приказу Его Бессмертного Величества Императора Йокеща… — раздалось в потайной каморке Императора. Похоже, уже бывшего.

Квадре было всё равно, соответствует ли приговор действительности.

Сопротивляться или спорить было бесполезно. Об этом Арнит слышал давным-давно. Он безмолвно сидел, прислушиваясь не к тому, что говорят палачи, а к своим ощущениям. Страха не было, он уступил место тупому безразличию и осознанию неизбежности происходящего. Не было ни отчаяния, ни раскаяния… Теперь он жалел лишь о том, что начал с Конвентуса… Ум низлагаемого Императора был ясен и холоден. Уставшая душа пыталась призвать на помощь память. Но та приносила лишь боль. Тоже тупую и холодную:

"Вот, значит, что она чувствовала тогда. Интересно, долго ли это всё продлится… Хватило бы мужества… У неё — хватило…"

— Цервемза!.. Предатель… — последние два слова он произнёс вслух, но так тихо и безнадёжно, что никто не услышал.

Слова приговора всё звучали и звучали. Наконец Арниту это надоело.

— Довольно! — тихо, но внятно сказал он. — Я всё понял… Покончим с этим поскорее. Дайте кубок! И уберите оружие — я не откажусь.

И тут, наконец, пришёл страх. Приговорённый взял зелье. Немножко помедлил. Вцепился рукой в столешницу. В ладонь впилось что-то острое. Смотреть он не стал.

— Отобранного не вернуть! — прозвучало заключительное заклинание.

— Отличный тост! — усмехнулся Император. — Пью за неё… За кого? Вам — то не всё равно…

Встав и гордо распрямившись, он медленно и не отрываясь, осушил кубок.

После первого же глотка мир вокруг пошатнулся, закружился и поплыл…

Арнит из Кридона… — одинокий, никогда и никем не любимый, сбитый с толку мальчик улетал в далекое прошлое.

Никем не любимый и одинокий Император Йокещ лежал на полу своей комнаты, до крови сжимая в руке изящный золотой гладиолус, от которого отломился ещё один цветок.

VII

Цервемза еле дождался, когда Квадра выйдет из покоев Арнита. Подозвал Командира:

— Когда с ним можно будет говорить?

— Получаса довольно. Приговорённый достаточно крепок. Так что скоро очухается.

— Хорошо… Ступайте… Император вам благодарен.

Едва палачи закрыли за собой одну дверь, Советник скользнул в другую. Ему было необходимо собственными глазами убедиться в том, что ученик-соперник повержен. Сердце предателя неистово билось от предвкушения последнего акта драмы, которую придумал и разыграл он, Цервемза — потомок великих воинов из Дросвоскра!

Комната была пуста…

Он не поверил своим глазам. Осмотрел каждый закуток. Арнита нигде не было. Уже собираясь снова вызвать Квадру, чтобы потребовать объяснений, он увидел едва заметный проём в стене. Цервемза всегда думал, что во дворце не существует дверей, о которых бы он не знал… Резко рванув ручку, он попал в крохотную и тёмную комнатку. Хотел оглядеться. Но не успел. Сильная рука втащила его в помещение, а другая приставила кинжал к горлу…

— Ты полагал, вернейший мой Цервемза, что в состоянии со мной справиться? Я же предупреждал…

— Сир? — прохрипел Советник. — А я неплохо вас натренировал.

— Да стой же ты смирно!

Арнит пребольно кольнул предателя, а затем быстро жестом сорвал с него амулет.

— Так-то лучше, — добавил Император и слегка постучал по холодной металлической поверхности.

На пороге выросла Квадра.

— Как видите, воины, вы ошиблись. Я — настоящий Император. И ваше замечательное зелье не принесло мне вреда. Считайте, что ничего не было.

— Да, сир! — разом гаркнули четыре лужёных глотки.

Правитель удостоил своих давешних мучителей милостивым кивком:

— Этого… стеречь, но не трогать до моего возвращения. Я хочу с ним разобраться сам…

— Да, сир! — раздалось в спину уходящему Императору.

Боковым зрением он увидел, как четыре дюжих молодца встали вокруг кресла, в котором безвольно сидел несостоявшийся Йокещ…

VIII

Горе-узурпатор терялся в догадках о том, как Арниту удалось избежать лап Квадры. О своей дальнейшей судьбе он предпочитал не задумываться. Понятно было, что ничего хорошего ему не светит. Однако то, что его не уничтожили на месте, давало некоторую надежду. На что? Он и сам не знал.

Цервемза сделал Арнита таким, каков тот был теперь: безжалостным и живучим. Он научил своего воспитанника перешагивать не только через обстоятельства, но и через людей. А ещё нынешний Император умел уходить. Навсегда и не оборачиваясь. Как сейчас.

"И зачем только я протянул руку за короной? Что меня, старого дурака, заставило обгонять молодого ученика? Сидел бы себе тихо. Так нет, власти захотелось. Повоевал? Навоевался? Ну и что дальше… К смерти я, пожалуй, готов. А вот к задушевной беседе с этими четырьмя красавчиками вряд ли… Да что же он медлит?"

Тем временем Император даже и не думал никуда спешить. Цервемзу нужно было немного помучить, чтобы он дозрел до серьёзного разговора. Государь решил, что для начала Советнику не повредит ночь в тёплой компании Квадры. Самого же Арнита после пережитого мучила смертельная жажда. Он сидел и пил. Слуги сбились с ног, подливая и подливая питьё. Он осушал кубок за кубком, не вполне понимая, что за жидкость там плещется, но наслаждаясь самим процессом.

Затем Его Бессмертное Величество пожелал принять ванну и долго смывал с себя ужас и усталость. Послал за Ревидан, которая уже вполне оправилась для государевых утех. А после этого блаженно растянулся на постели и мгновенно заснул, глубоко и без сновидений.

Спал Арнит почти до полудня. Потом всё так же не спеша позавтракал. Сегодня он получал удовольствие от самых простых вещей. Каждой клеточкой своего тела он ощущал свободу, жизнь и безопасность. Наконец Император соблаговолил вспомнить о пленнике.

По дороге он нос к носу столкнулся с Грейфом Нюдом, который на этот раз не пытался пророчествовать. Старик ни за что не соглашался отправляться в свои покои, а Йокещ ещё не настолько отдохнул, чтобы спорить, поэтому махнул рукой и позволил Предсказателю сопровождать себя. Но только до дверей аудиенц-зала! Нелепый старик, которому, судя по всему, осточертело одиночество, был рад и этому.

IX

Отослав Квадру, Император уселся в кресло визави с предателем и спросил:

— Поговорим?

— О чём, молодой господин? — бесцветно спросил Цервемза.

— Ну, например, о том, как должен себя вести Наместник Дросвоскра, чтобы попытаться исправить одну свою нелепую оплошность…

— Я слишком давно знаю тебя, Арнит, чтобы верить в эту возможность.

— Зато я в неё верю. И если ты захочешь связать ветки, обещая повиноваться — я приму эту присягу… Пожалуй, даже скорее, чем извинения, — Император ненадолго умолк, а потом с убийственно-милосердной улыбкой добавил: — Насколько я знаю, к Императору полагается обращаться сир. По крайней мере, мне так привычнее и приятнее.

Цервемза сторожко прислушивался к тому, что говорит человек, держащий в одной руке нить его жизни, а в другой нож.

Арнит тем временем продолжал:

— Ребята из Квадры, безусловно, правы, говоря, что отобранного не вернуть. Ну, значит, и не нужно возвращать! Поступим по-другому. Представим, будто я нанял тебя только сегодня. Это выгодно нам обоим… Не так ли? Или полагаешь, что мне лучше позвать тех четверых, которые стоят за дверью, и рассказать о некоторых магических упражнениях — твоих и твоей племянницы? Но в таком случае тебе всё равно придётся работать на меня… Так не лучше ли начать помогать мне по своей воле?

— Для того чтобы начать новое, необходимо завершить старое… Не так ли, сир? — старик сверлил его тяжёлым бесстрастным взглядом.

— Пожалуй…

— Тогда, сир, позвольте мне последний раз обратиться к вам, как в былые времена.

— Изволь… Это даже интересно.

— Ты хороший ученик, Арнит. Я могу гордиться! Даже слишком хороший… Ты успел изучить мой характер, устремления и страхи. Начнём со страхов… Я не боюсь смерти, но смертельно боюсь Квадры. Теперь об устремлениях. Ты ищешь способ наиболее болезненно наказать меня за предательство. На твоём месте я поступил бы так же… Но, согласись, ты не упустил бы такого шанса, оказавшись на моём… Я нашёл эскиз дюковского талисмана и решил, что у тебя подделка…

— Допустим… Хотя это не оправдывает тебя, — ни один мускул не дрогнул на холодном ироничном лице. — Как видишь, настоящий талисман всё-таки у меня. А что до эскизов — художники их сотнями рисуют…

— Скажи, Арнит, ты поверил бы моим извинениям?

— Нет!..

— Именно поэтому ты их и не услышишь. Это к разговору о моём характере. Так вот, скажи мне, бывший ученик, стал бы ты давать обещания, не имея никаких гарантий своей безопасности?

— Конечно же, нет! И чего же ты хочешь? Только не забудь о том, что твоего ученика больше не существует. Арнита-мальчика прошлой ночью убила Квадра, пришедшая по твоему приказу. Она убила и моего воспитателя-Цервемзу, которого до недавних пор я считал едва ли не единственным своим другом. Теперь здесь остались лишь Император, который пережил очередное предательство, и его Советник-предатель, который хочет сохранить не только свою жизнь и свободу, но и должность.

— Арнит! Молодой господин! Я прошу лишь об одном…

— Ты забываешься, Цервемза! — сверкнул глазами Арнит. — Ещё раз спрашиваю: свяжешь ли ты ветки и станешь мне помогать, или всё-таки позвать Квадру?

— Сир, я согласен!.. Но если я выполню свою миссию в Дросвоскре, сохраните мне жизнь и отправьте в отставку!

— Да что же вы все торгуетесь-то… — Император сказал это почти неслышно, но с таким выражением лица, что Цервемза понял — повелитель действительно начал терять терпение. — Ладно. Будь, по-твоему…

Связанные ветки никак не хотели разгораться, что считалось в Сударбе дурным предзнаменованием. Тут и без Грейфа Нюда было ясно, что из этого шаткого договора ничего путного не выйдет. В конце концов, обряд был кое-как завершён.

Спустя некоторое время Император произнёс почти беззаботным тоном:

— Ну, вот и хорошо! Возьми свой оберег, Цервемза, и пользуйся им с умом…

Царедворец подчёркнуто-низко поклонился. С немалым трепетом взял холодный кулон и долго держал его на ладони.

— Смелей! — прикрикнул Арнит.

Он даже помог Цервемзе застегнуть крепкую цепочку, на которой висел амулет. Магический холод коснулся Советника даже через камзол. Император подумал и ободряюще сказал:

— А теперь отошли Квадру! Сам. Воины в твоём распоряжении. Но прежде чем они покинут дворец, я намерен задать им парочку вопросов.

Цервемза недоверчиво посмотрел на своего повелителя, потом всё-таки решился постучать пальцами по кулону. На пороге незамедлительно появились четыре человека, одно присутствие которых почти уничтожило старика прошлой ночью. Теперь они подчинялись ему. Точнее, Наместник Дросвоскра мог им приказывать. Но сладостное ощущение власти в присутствии Четвёрки улетучивалось.

— Вы прекрасно поработали… Ответьте на вопросы Его Величества и ступайте.

— Да, почтенный господин!

— Скажите, воины, — раздался вкрадчивый голос Императора. — Кто приговорил Римэ Вокаявру и Волшебника Кинранста?

— Почтеннейший господин Грейф Нюд отдал нам приказ, сир, — нехотя пробурчал старший в группе.

— На каком основании?

— До недавних пор, сир, господин Придворный Предсказатель возглавлял Квадру.

— Мэнигскую?

— Нет, сир, Квадру всего Сударба. Только вот…

— Да?

— Позавчера его амулет перестал действовать.

— Я так и думал… Грейф Нюд всё ещё ожидает в соседней комнате?

— Да, сир!

— Приведите этого клоуна сюда!

Наместник кивнул. Квадра бесшумно исчезла. За дверью раздалась какая-то возня, потом топот. Ещё через некоторое время на пороге появилась запыхавшаяся Четвёрка. Командир склонился, не смея поднять взгляд на Императора.

— Ну, что там? Где Предсказатель?

— Он сбежал, сир! Напустил на нас каких-то призраков и сбежал…

— Куда же он направился? — грозно спросил Император, глядя в одно из окон, выходивших на главную площадь, и вдруг расхохотался. — Смотри-ка, Цервемза, как забавно! Отпусти Квадру…

Когда солдаты, настороженно переглядываясь, вышли, Советник тоже подошёл к окну. Картина действительно была весьма занятная: посреди площади стоял совершенно растерянный Грейф Нюд.

— Похоже, он в спешке вышел через ворота для слуг… — констатировал Йокещ.

Они некоторое время смотрели на нелепого старика, который не знал, куда податься. Потом Арнит отошёл от окна и сказал:

— Знаешь, любезный мой Цервемза, я слишком привык к тебе. Поэтому решил дать тебе ещё один шанс. Служи мне верно, и тебя ждёт почёт без отставки, — тон Императора был почти сентиментален. — Давай выпьем в знак примирения.

Наверное, если бы Советник не был так измучен, он бы прислушался к излишней ласковости тона своего господина. И уж непременно бы вспомнил о том, что с самого раннего детства Арнит никому ничего и никогда не прощал. Даже тем, кто перед ним и не был особенно виноват. Тогда, Цервемза, безусловно бы, понял, что у него лишь два выхода: бегство и самоубийство. И совершенно неизвестно, какой из них окажется наиболее надёжным.

Однако этого не случилось. То ли старик потерял бдительность, то ли его господин очередной раз воспользовался своим умением — так или иначе, но Цервемза даже обрадовался. А тот продолжил таким же завораживающим тоном:

— Прекрасно! Мне намедни доставили отменное вино. Кувшин на столе. Налей нам обоим. И забудем прошлое!

— Сир, я могу наполнить лишь ваш кубок — другого здесь нет.

— Вот и отлично! Можно, конечно, позвать слугу, чтобы он принёс второй. Но зачем? Мы, как старые друзья, которые столько пережили вместе — выпьем из одного. Сама Случайность даёт мне возможность доказать полное к тебе расположение. По крайней мере, ты не будешь бояться, что я угощу тебя ядом.

Советник не нашёлся, что ответить, и лишь натянуто улыбнулся.

Золотистое сладкое вино наполнило кубок до краёв и светилось, призывая к радости и забвению. Его тонкий и мягкий аромат заполнял собою весь зал.

— По старшинству пей первым, любезнейший Цервемза!

— Нет, сир, сегодня вы доказали, что старший здесь именно вы… Ваш и первый глоток.

— Ну, как знаешь… Я пью за твою верность и за удачное завершение операции в Дросвоскре! — торжественно изрёк Арнит и, сделав глоток, передал кубок Цервемзе.

Осторожно приняв сосуд из рук Императора, Советник произнёс в ответ:

— За ваше бессмертие и мудрое правление!

…То ли вино оказалось слишком крепко, то ли Цервемза отпил слишком много, но стены комнаты мягко покачнулись. Виновато улыбаясь, Советник опустился в кресло и сразу же отключился. Остатками сознания он услышал тихий, но властный голос Арнита:

— Вот теперь я уверен в тебе, Цервемза. Неужели ты думал, что я научился прощать? Это зелье безопасно для меня, но тебя оно сделает моим верным рабом очень надолго…

ГРОЗОВЫЕ РАСКАТЫ

I

Придя в себя, Советник ничего не помнил, кроме того, что выпил с Императором кубок примирения и сильно захмелел. Такого конфуза на его веку не бывало. Поэтому, чтобы избежать подчёркнуто участливых взглядов Его Величества, он немедленно занялся подготовкой к отъезду в Дросвоскр.

Первым делом он вызвал к себе начальников поместных Квадр, чтобы дать им подробные инструкции. Несмотря на различное удаление провинций от Мэниги, воины явились пред его светлые очи почти одновременно. И вот пятеро из двадцати самых жестоких палачей Империи почтительно склонились, приветствуя нового повелителя. Все они были в полном его распоряжении, как свора свирепых псов, готовых защищать хозяина даже ценой собственной жизни. А ещё — вынюхивать, преследовать и безо всяких рассуждений рвать любого, на кого укажет его рука. Наверное, это и была власть. Впрочем, так же, как и с собаками, с Квадрой необходимо было держать ухо востро.

Вельможа внимательно разглядывал подчинённых. Лицо Мэнигского Командира, не давало Советнику покоя, вызывая какие-то давние воспоминания. Впрочем, он мог и ошибаться, поскольку именно этому человеку было поручено произвести экзекуцию над Арнитом. И он же чёрным погибельным призраком простоял всю позапрошлую ночь за спиной у Цервемзы. И всё-таки… что-то в его облике заставляло искать в памяти зацепку. Искать и не находить…

— Имя?

— Алчап, почтеннейший господин!

И снова тонкая струйка памяти попыталась проникнуть в холодное сердце.

— Давно ли в Квадре? — Советник удивился, что такой простой вопрос заставил Алчапа сильно задуматься.

— Почти всю жизнь, — прозвучал неуверенный ответ. — С юности… А сколько лет… Нет, не могу сказать.

— Откуда родом?

— Странный вопрос… — и снова ему показалось, что Алчап колеблется. — Раз я служу в Мэниге, стало быть, отсюда.

— Ладно. Хватит об этом…

II

— Именем… — аукалось в Кридоне.

— …и по приказу… — откликалось в Мэниге.

— Его Бессмертного Величества… — прокатывалось грозой над скалами Стевоса.

— Императора Йокеща…, - змеиным шипением ползло по Ванирне.

— …мы обвиняем тебя… — смущало покой беззаботных шаракомцев.

…Император повелевал…

…Наместник командовал…

…Квадра делала своё дело…

По всему Сударбу разнеслись слухи об её бесчинствах. Любого и сильного юношу, вне зависимости от того, какому сословию он принадлежал и каким ремеслом занимался, могли обвинить в колдовстве и опоить, а затем… Армия пополнялась жестокими и бездумными, не помнящими ни рода, ни родины солдатами, которые были готовы подчиняться любым приказам и могли принести больше голода и разрухи, чем Грейф Нюд воображал в самых жутких своих фантазиях.

Цервемза был ненасытен. Пяти Квадр стало не хватать. И вот по просторам Империи расползлись новые подразделения, возглавляемые бывшими рядовыми воинами-палачами. Новые начальники, неожиданно возвысившись, оказались самыми усердными и страшными… Теперь целых двадцать Развесёлых Четвёрок творили беззакония и наводили ужас на отцов и матерей, тщетно пытавшихся спрятать сыновей от неизбежности… Квадру уже не волновало, обладают ли их жертвы хоть каким-нибудь даром. Усовершенствованное зелье, теперь действовало даже на людей, знания которых о волшебстве ограничивались лишь бабушкиными суевериями.

Жаловаться было бессмысленно, да и некому… Император так хотел, а Наместник требовал… День за днём самые ясноглазые мальчики Сударба обретали пустой и бестрепетный взгляд. Оставалось лишь уверить их в изначальном безродстве и убедить в безупречной правоте командиров да в простоте и святости идеи, ради которой нужно убивать и умирать.

Бессмертный Император Йокещ изнывал от нетерпения…

Цервемза злился…

До начала Войны оставались дни…

— Отобранного не вернуть! — неслось над Империей.

III

Формирование элитных войск завершалось, как и все срочные работы — в спешке. Когда очередной бесконечный день подошёл к концу, Алчап собрался очередной раз напиться до беспамятства. А что ещё оставалось делать, если в голову постоянно лезли ненужные мысли? Трусом он, безусловно, не был, но хотел спокойно спать по ночам. Не то чтобы его мучила совесть — за годы службы он успел позабыть об её существовании. Да и к сомнениям его бесстрастная душа как-то не привыкла. Но последнее время появилось в его жизни несколько странных тем, которые лишали бытие простоты и ясности. Тяжкий хмель мэнигского вина казался палачу лучшим лекарством, и превосходно помогал избегать как самих вопросов, так и малоприятных ответов на таковые.

Сегодня он тщетно бродил по своему небольшому жилищу в поисках выпивки. В трактир тащиться не хотелось. Алчап обшарил все закоулки и на своё счастье нашёл немалую, довольно пыльную запечатанную бутыль, вероятно, оставшуюся ещё от прежних хозяев. Он несколько минут трудился, чтобы сломать сургуч. Печать отчего-то никак не хотела поддаваться. Но воин был упрям. Наконец, в стакан потекла душистая золотистая жидкость, один вид которой примирял с жизнью. Отхлебнув пару глотков, Алчап почувствовал, что усталость быстро покидает его тело, а мысли проясняются. Это было не совсем то, а точнее — совсем даже не то, о чём мечталось, но оказалось тоже весьма приятно… Место, которое долгие годы в его душе занимали страх и пустота, медленно заполнялось печалью и интересом к жизни. Выходило, что вопросы можно не только забывать и запивать, но и задавать и получать на них ответы.

"Когда же всё пошло не так? Да, пожалуй, с того самого момента, как я был призван во дворец, чтобы судить некоего Арнита из Кридона за попытку узурпации власти с помощью колдовства. Я, безусловно, когда-то уже слышал это имя. Да и лицо приговорённого тоже мне знакомо. Хотя странно было бы верному подданному Его Величества не узнать Императора. Но дело в другом. Взгляд этого самого Арнита, его манера говорить и даже жесты, так же как и упоминание о Кридоне, сбили меня с толку…. Отчего? Кто знает… Тогда спрашивать надо было, да вот не случилось… Советник тоже, видно, что-то помнит… А иначе зачем бы он стал меня так подробно расспрашивать, мол, кто я да откуда?

Наверное, откуда-то я есть. И до службы в Квадре что-то было… И звали как-то по-другому…

Ничего не помню! Хотя… иногда во сне вижу двух парней, с хохотом бегущих наперегонки по какому-то лесу. Один из этих ребят — мой друг. Его лицо скрыто длинными прядями тёмных волос, падающих на лоб. Второй паренёк — я. Потом мы устаём от игр и садимся передохнуть на поляне, и я пою. И взлетаю! И ещё я никак не могу взять в толк, отчего мой приятель не летит рядом, а всё также сидит на траве и то ли смеётся от зависти, то ли плачет от радости. Нынче уж и не вспомнишь, как там было на самом деле…

А чуть позже я мешком грохаюсь на землю и пребольно ударяюсь всем телом. Прийти в себя и понять, что случилось — не успеваю. Вокруг появляются какие-то люди, которые говорят ужасные вещи и тащат меня неведомо куда… Мой дружок бежит за нами и кричит что-то гневное им и ободряющее мне. Он быстро выдыхается и без сил падает на траву. А мои мучители всё обвиняют меня в каких-то злодействах. Потом заставляют выпить жидкий холодный огонь. Этих людей четверо. Теперь я один из таких же…

Отобранного не вернуть…

Сколько же раз потом я произносил эту фразу над другими приговорёнными… И сколько ещё произнесу?"

Когда под утро один из подчинённых пришёл будить Командира, то застал его спящим прямо за столом, под которым валялась пустая бутыль.

"Возвращённого не отнять!" — пробормотал Алчап и проснулся. По счастью, солдат не понял его слов, приняв за обрывки пьяной болтовни.

Реальность, как всегда, оказалась пустой и рутинной. Хотел Алчап или нет, но наступало время снова отправляться в Квадру.

IV

Бесконечные осенние тучи повисли над Ларьигозонтской долиной, отделив столицу Дросвоскра от города дюков тяжёлым дождевым занавесом. Казалось, они заранее оплакивали будущее поле боя. Амграмана пребывала в настороженной осенней полудрёме. Тильецад слился с горами настолько, что стал почти незаметен.

Вне зависимости от погоды, каждое утро в Амграману отправлялись дюки, продолжавшие встречать дальние караваны в поисках лишённых дара. Таких привозили в Дросвоскр немало. В основном, молодых мужчин, а ещё чаще — почти мальчиков.

Потом пришёл караван из Стевоса. С ним доставили совсем юного парня, в котором Риаталь с ужасом узнала своего соседа и по совместительству — верного пажа. Хранительница не помнила имени мальчишки, зато очень хорошо представляла его неизменную белозубую улыбку, забавно контрастировавшую со смуглым лицом и угольно-чёрными глазами. Сейчас его губы были плотно сжаты. Кожа бледна. А глаза — подёрнуты сизой смертной дымкой. Вероятно, парень отчаянно сопротивлялся, поэтому его заставили выпить самое сильное зелье, которое только нашлось в арсенале Квадры. За пациента взялись и дюксы со своей магией, и Сиэл со своими травками, и Риаталь, надеявшаяся вернуть старого приятеля родными песнями. Почти двое суток боролись они за мальчика, но тщетно… Он бредил, буйствовал, рвался в какой-то бой… потом затих, но сознание так и не возвратилось к нему… Паренёк, так и не узнавший ни любви, ни красоты того мира, против которого его пытались заставить воевать, ни даже настоящего боя — умер…

Похоронили его на том же острове, где и жертв первого сражения…

Караваны перестали приходить в Дросвоскр задолго до наступления настоящих холодов.

Анклав оказался в полной изоляции.

V

— Нам… надо восстановить силы… — как-то смущённо прогудел Окт. — Поэтому… придётся… покинуть Амграману… Странно как-то… И стыдно… Можем ли мы… попросить город… — глава клана колебался. — Не приходить к нам… на помощь?

По залу пронёсся недоумённый и неодобрительный гул.

— Да, — поддержал Окта Евл. — Только силы потратите. Свои и наши. Но ни с Квадрой, ни с Императорскими войсками не справитесь.

— Вас поймут. Все, — ободряюще промолчал Первооткрыватель. — По крайней мере, все, кому мы успеем сказать.

— Единственное, хороший мой, о чём вас может просить город, — поддержала его тётушка Шалук, — так это об особой защите. Моя прабабка рассказывала бабке, что от своей прабабки слышала о каких-то оберегах, для которых нужна магия одного дюка и одного человека, одного мужчины и одной женщины. Знаешь о таких?

Дюки недоумённо переглянулись. Люди тоже.

— Я слышал и, кажется, неплохо знаю, о чём речь! — как будто припоминая что-то, сказал Кинранст.

Он встал. Уронил со стола какую-то мелочь. Усмехнулся и продолжил:

— Тут есть одна хитрость. Для ритуала на самом деле нужны не четверо, а лишь двое: дюк и волшебница, или дюкса и волшебник. Поскольку я один помню, как это делается, то и закрывать город придётся тоже мне. Только без помощницы тут не управиться… — он обвёл дюкс взглядом. — Кто сможет пойти со мной в город? Я объясню, что нужно делать…

Он ещё не успел договорить, как, не задумываясь, встала Никуца:

— Я… смогу… — так же медленно и с такой же расстановкой, как и Окт, произнесла она, крепко сжимая руку мужа.

Кинранст выразительно посмотрел на Римэ: вот, мол, и ты такая же!

— Благодарю, прекрасная госпожа… — Волшебник почтительно поклонился. — Только ведь это небезопасно… И очень. А у тебя…

Дама прервала его:

— Я — смогу! — упрямо повторила она. — Мне… есть… кого защищать. Я… пойду….

— Работы предстоит много, поэтому мы уходим немедля. Нам нужно приготовить очень много оберегов, доставить их в Амграману и поскорее возвратиться в Тильецад.

Кинранст на прощание обнял Римэ, шепнул ей на ухо что-то ласковое и весёлое. Потом обернулся к Никуце. Она отпустила руку Окта и двинулась к выходу. Уже почти скрывшись за дверьми, Кинранст крикнул:

— Римэ! Помнишь, что спасло нас от Квадры? Пусть скажут всем, чтобы защищали не себя, а друг друга… Через это ни одна Четвёрка прорваться не сможет!

— Ну, что ж… — заявил Рёдоф. — Горожан действительно необходимо предупредить. Кто со мной?

Поднялись Хаймер, Мисмак, а также Сиэл, Римэ и Риаталь. Они поблагодарили хозяев за многолетнюю дружбу и гостеприимство, и тоже поспешили покинуть замок.

Ушла и тётушка Шалук, на чьи плечи теперь ложилась забота о детях Сиэл и Мисмака.

— Ну, а я, пожалуй, займусь своим делом, — хмыкнул Художник, доставая этюдник.

VI

Работы предстояло много. Зато теперь брат Мренд был свободен. Всё! Ни страшных клятв, ни заказов, ни сопротивления моделей, — вообще ничего. Только свои идеи и темы, которые диктовала его бесконечно влюблённая в этот мир, в людей и дюков душа… Сейчас работала та её часть, которая принадлежала ещё Оделонару. Что мог сделать Художник для своих друзей, однажды возвращённых в этот мир? Его, между прочим, руками! Сохранить их жизни на холстах… Зачем это было делать, если уже существует потайная мэнигская галерея? Положим, есть такая, ну и что… Нет никаких гарантий, что в случае необходимости туда можно будет быстро проникнуть. И потом, дюки тоже изменились со времён Оделонара. Поэтому брат Мренд решил писать все портреты заново. И не на бегу, как тогда, а спокойно…

— Ну-с, кто первый? — спросил он, подготовив все инструменты.

Дюки и дюксы нерешительно переглядывались. Странно было видеть смущение и недоумение на их длинных лицах. Рьох безнадёжно махнул рукой:

— Начни вон с него, — он кивнул в сторону главы клана, — а там посмотрим…

Окт долго усаживался в кресле с высокой спинкой. Потом замер, как фантастическое изваяние. Сейчас он более чем когда-либо казался частью Тильецада, живым фрагментом скалы, из которой был высечен замок. Лицо дюка, слегка светясь, выступала из вечернего сумрака. Роскошная седеющая грива ниспадала на плечи. Вытянутые глаза смотрели куда-то вдаль.

Брат Мренд давно не работал так быстро и запойно. У него получалось решительно всё. Краски легко смешивались и ложились на холст. Изображение, казалось, само перетекало с оригинала на картину.

Наконец первый портрет был готов… Он не был копией того, из прошлого, но как будто продолжал его.

От холста дивно пахло краской. Окт удивлённо разглядывал себя.

— Какой… я… странный… В зеркале… — другой… получаюсь.

— Ты считаешь, не похоже вышло?

— Похоже… Очень… И хорошо… Не то… — дюк с трудом подбирал слова. — Просто… Здесь… Я какой-то… Торжественный… Прямо… — хранитель… места…

— А ты такой и есть!.. — с шутливым пиететом парировал Художник, ставя на мольберт новый холст.

Дальше, по уму, стоило нарисовать портрет Никуцы, парный к портрету Окта. Но дела задержали дюксу в Амграмане, и пришлось брату Мренду рисовать кого-то другого…

И вот уже понятливые полотна, ещё подрагивавшие от прикосновений всемогущей кисти, навсегда запомнили Евла и Ырвду, Ырся и Данотру, Сбара и Харомосу.

Жена Окта всё не возвращалась.

Тогда Художник принялся за портреты холостяков.

Рьох очень настаивал, чтобы сначала нарисовали Превя, мол, юнцу это важнее, мало ли что может случиться. Но тот сослался на какие-то неотложные дела и скрылся.

Рисовать старика было одно удовольствие. Он дисциплинированно уселся, куда его просили и замер, как натурщик. Под внешним недовольством миром скрывалась добрая и мудрая душа. Посидев некоторое время смирно, Рьох, конечно же, разбурчался, объясняя брату Мренду, что теперь всё не так как надо складывается, потому что молодёжь бестолковая пошла, потому что он, Рьох, то есть, давным-давно говорил о том, что нужно в Мэнигу идти с Императором настоящим или поддельным разбираться, кто там чем ему не угодил и не хочет ли он извиниться перед своими подданными, а заодно и перед дюками, потому что думать иногда головой нужно, но куда уж там думать — это же не церемонии разводить и с гордым видом за тильецадскими стенами отсиживаться, ну а вот теперь досиделись, похоже, потому что теперь из-за всеобщей дюковской заносчивости и упрямства сварилось такое блюдо, что все обжигаются, а никто съесть не может…

Брат Мренд тихонько посмеивался, чтобы не обидеть старого дюка, но с грустью понимал, что Рьох прав, и время действительно упущено.

VII

— На Дросвоскр надвигается самая страшная война за всю историю! — раздавался бас Рёдофа. — Это не наша вина!

— Ещё бы наша была! — неслось из окружавшей его толпы. — Это в Мэниге от обжорства дурят. Всё не знают, чем бы заняться.

— Дюки, которые нам всегда помогали, сейчас очень устали. Они не смогут больше охранять улицы Амграманы и поэтому просят о разрешении покинуть город… — объяснял Хаймер.

Эта идея, как и предполагал Первооткрыватель, была встречена с пониманием, хотя и без особого энтузиазма.

— Взамен они дают Амграмане особую защиту, которую принесут дюкса Никуца и Волшебник Кинранст… — успокаивал сограждан обычно тихий Мисмак.

— Дюки помогли нам возвратить отобранное. Теперь, чтобы ни случилось, мы сможем сохранить дух и честь Амграманы, — немного смущаясь, добавляла Сиэл.

— У наших длиннолицых друзей есть ещё одна необычная просьба, которую нам будет труднее всего выполнить. И всё же сделать это придётся… — волнами накатывался завораживающий голос Риаталь. — Когда Императорские войска подступят к Тильецаду, дюки просят ни в коем случае не приходить им на помощь и даже не организовывать ополчения.

— И самое главное, что надо помнить: следом за войсками придут Квадры, — Римэ вздрагивала от одного их упоминания. — Так вот, единственный способ им противостоять — это пытаться защищать не себя, а другого. Этого Четвёрка не выдерживает. Поэтому, по возможности, не оставайтесь в одиночестве ни дома, ни на улице, а особенно когда вам будет нужно покидать стены Амграманы.

Когда на ратушном подиуме появились Кинранст и Никуца, толпа почтительно расступилась, во все глаза рассматривая странную пару. Мужчины одобрительно шушукались, оценивая стать и повадку дамы. Женщины обсуждали покрой её платья из неведомой ткани.

Волшебник и дюкса принесли с собой множество золотых луковиц, похожих на гладиолусные, только эти были совсем крохотными.

Подождав, чтобы все успокоились, Кинранст взял слово:

— Я так понимаю, что основное вам уже объяснили, нам остаётся лишь немногое. Мы раздадим обереги, созданные древнейшей магией дюков и людей, — Волшебник показал сияющую луковку. — Они надёжно защитят от вмешательства в ваши души и мысли, укрепят добрую волю и спокойствие. Прикрепите обереги к одежде, повесьте на шею, просто положите в карман — они уже никогда не потеряются, их никто не отнимет. А если это и произойдёт — талисманы сами вас отыщут и вернутся обратно.

VIII

Наступила очередь Превя. Точнее, он снова попытался отвертеться, как всегда ссылаясь на самые разнообразные дела — существующие и нет. Наконец его правдами и неправдами усадили в кресло.

То ли брат Мренд совсем устал, то ли молодой дюк слишком торопился закончить сеанс, но работа всё не задавалась. Наконец Превь утихомирился и перестал сопротивляться. Как большинство его предшественников, он замер в кресле и погрузился размышления. Его удлинённые глаза затянул мечтательный туман. Художник усмехнулся, отчётливо увидев в этих глазах тайную влюблённость. Впрочем, это не касалось Художника. Или всё-таки касалось?

Как будто услышав эти мысли, Превь вновь вернулся к реальности и проговорил:

— А, знаешь ли, брат Мренд, как приходят в этот мир дюксы?

— Никогда не задумывался. Может быть, есть кто-то другой, который их рисует? — меланхолично ответил Художник.

— Значит, не знаешь! — скорее себе, нежели собеседнику, гулко сказал дюк. — Хочешь, расскажу?

Радуясь тому, что можно спокойно продолжать рисовать, брат Мренд согласился бы поддержать любой разговор. А от такого уж просто грешно было отказываться!

— Так вот, у наших жён могут рождаться только мальчики. Так уж мы устроены…

— Погоди… А девочки?

— Их нет. У нас есть только взрослые дамы… — Превь ненадолго замолк, подбирая наиболее точные слова, потом продолжил: — Понимаешь, приходит время, когда дюк начинает задумываться о любви. У вас ведь тоже что-то такое есть?

— Ну-у, пожалуй…

— И тогда Творящие и Хранящие посылают ему сны. Особенные. Повторяющиеся и вещие. В этих снах к нему впервые приходит дюкса. Такая, которую он будет любить и почитать всю жизнь, и которая ответит ему тем же и станет его верной женой. Помощницей и подругой. Навсегда. На всю нашу долгую жизнь.

Портрет Превя обещал стать самым лучшим среди всех, составлявших новую галерею. Художник не знал, почему юноша, обычно скрытный и ироничный, нынче решился на откровенность.

— Вот… — продолжал Превь. — А потом эти сны становятся всё отчётливее и явственнее. Повторяются всё чаще и чаще. И однажды в клан приходит дюкса. Та самая. Мудрая и могущественная. Умеющая петь и лечить.

— То есть получается, что дюкс создают дюки?

— Думаю, скорее, принимают участие в их сотворении… Уж в выборе их облика — совершенно однозначно. Иногда наши дамы удивительно похожи на тех, кого мы любили в детстве. Иногда — их образы появляются сами по себе. А вообще я думаю, что дюксы приходят только тогда, когда сами чувствуют необходимость. И сами решают, какими им быть.

— Поэтому ты один?

— Наверное, ненадолго. Последнее время мне снится дюкса. Всё чаще и чаще. Кажется, она будет одной из самых прекрасных и сильных в нашем народе.

— Ты уже видишь, на кого она будет похожа?

Превь замешкался. Прокашлялся. И глухо даже для дюка произнёс:

— Да… Наверное, на жену Окта… Только она будет совсем-совсем другой… — после долгой паузы он добавил: — Брат Мренд, могу я попросить тебя об одолжении?

— Конечно, если это в моих силах.

— Наверное, да. Только ты устал очень, — дюк умоляюще посмотрел на человека. — Постарайся её нарисовать. Мало ли что…

Художник подумал, что впервые получает такое необычное и приятное задание, и кивнул:

— Я постараюсь… Хотя и не очень понимаю, как смогу это сделать. Я привык иметь дело либо с живыми прототипами, либо уж с собственными мечтами. Короче, мне никогда не приходилось воплощать чужие фантазии.

— Пока есть время, я подскажу. Эту дюксу зовут Илса. Она похожа на благородную Никуцу, но совсем молоденькая. Глаза посветлее, да грива порыжее. И ещё — Илса поёт лучше всех. Пусть она всё-таки придёт! Иначе, боюсь, мы можем разминуться…

Брат Мренд достал из заветной папки листок и начал быстро набрасывать эскиз. Вскоре перед ним лежал желаемый рисунок. Едва молодой Превь взял листок в руки, как изображение на нём стало таять. Художник никогда такого не видел. Но он не успел даже удивиться — в дальних покоях зазвучал дивный голос юной дюксы.

— Она… — прошептал Превь. — Теперь мне ничего не страшно. Я твой должник, почтеннейший господин Мренд…

Художник только рукой махнул.

IX

… свирепствовала Квадра…

О детях пела Сиэл, о долине и горах — Риаталь, о мудрости и спокойствии — Римэ; Хаймер и Мисмак — о дружестве, Рёдоф — о мужестве воинов и о надежде на добрый исход. Голоса поющих переплетались причудливым узором. Человеческая речь смешивалась с безмолвной.

…собирались войска…

Незаметно наши герои покинули площадь и направились к выходу из города. Нужно было возвращаться в Тильецад. Уходя, они слышали, как песню подхватили амграманцы.

…стекались чёрными тучами к городу дюков…

Художник продолжал рисовать. Он торопился закончить защитную галерею дюков. И как всегда, точнее — как тогда, не успевал. Оставался лишь портрет Никуцы, с которым автору никак было не справиться. Изображение буквально ускользало с листа. Точнее, не само изображение, а взгляд… Он не никак не хотел приживаться на портрете. Брат Мренд упрямо делал набросок за наброском. В углу росла груда скомканных листков.

…сеяли раздор и безумие… убивали надежду и радость…

В Тильецаде был устроен последний большой праздник. Превь привёл в клан Илсу. Особенно радовался старый Рьох, так и не увидевший во сне свою дюксу…

— Отобранного не вернуть! — хрипло гремело над поругаемым Сударбом.

— Обретённого не отнять! — лилось ответной песней из благословенного Дросвоскра.

Начиналась Великая Война…