"Лакмусовая бумажка" - читать интересную книгу автора (Аверченко Аркадий Тимофеевич)Аркадий Аверченко Лакмусовая бумажкаЯ был в гостях у старого чудака Кабакевича, и мы занимались тем, что тихо беседовали о человеческих недостатках. Мы вели беседу главным образом о недостатках других людей, не касаясь себя, и это придавало всему разговору мирный, гармоничный оттенок. — Вокруг меня, — благодушно говорил Кабакевич, — собралась преотличная музейная компания круглых дураков, лжецов, мошенников, корыстолюбцев, лентяев, развратников и развратниц — все мои добрые знакомые и друзья. Собираюсь заняться когда-нибудь составлением систематического каталога, на манер тех, которые продаются в паноптикумах по гривеннику штука. Если бы все эти людишки были маленькие, величиной с майского жука, и за них не нужно бы отвечать перед судом присяжных, я переловил бы их и, вздев на булавки, имел бы в коробке из-под сигар единственную в мире коллекцию! Жаль, что они такие большие и толстые… Куда мне с ними! — Неужели, — удивился я, — нет около вас простых хороших, умных людей, без глупости, лжи и испорченности? Мне казалось, — я этими словами так наглядно нарисовал свой портрет, что Кабакевич поспешит признать существование приятного исключения из общего правила — в лице его гостя и собеседника. — Нет! — печально сказал он. — А вот, ей-Богу, нет! — Сам-то ты хорош, старый пьяница, — критически подумал я. — Видишь, молодой человек, ты, может быть, не так наблюдателен, как я, и многое от тебя ускользает. Я строю мнение о человеке на основании таких микроскопических, незаметных черточек, которые вам при первом взгляде ничего не скажут. Вы увидите — Это все бездоказательно, — возразил я. — Докажите на примере. — Ладно. Назови имя. — Чье? — Какого-нибудь нашего знакомого, это безразлично. — Ну, Прягин Илья Иванович. Идет? — Идет. Корыстолюбие! — Прягин корыстолюбив? Вот бы никогда не подумал… Ха-ха! Прягин корыстолюбив? — Конечно. Ты, молодой человек, этого не замечал, потому что не было случая. А мне случая не нужно. Он умолк и долго сидел, что-то обдумывая. — Хочешь, молодой человек, проверим меня. Показать тебе Прягина в натуральную величину? — Показывайте. — Сегодня? Сейчас? — Ладно. Все равно, делать нечего. Кабакевич подошел к телефону. — Центральная? 543–121. Спасибо. Квартира Прягина? Здравствуй, Илья. Ты свободен? Приезжай немедленно ко мне. Есть очень большое, важное дело… Что? Да, очень большое… Ждем! Он повесил трубку и вернулся ко мне. — Приедет. Теперь приготовим для него лакмусовую бумажку. Придумай, молодой человек, какое-нибудь предприятие, могущее принести миллиона два прибыли… Я засмеялся. — Поверьте, что если бы я придумал такое предприятие, я держал бы его в секрете. — Да нет… Можно выдумать что-нибудь самое глупое, но оглушительное. Какой-нибудь ослепительный мираж, грезу, закованную в колоссальные цифры. — Ну, ладно… Гм… Что бы такое? Разве так: печатать объявления на петербургских тротуарах. — Все равно. Великолепно!.. Оглушительно! Миллионный оборот! Сотни агентов! Струи золота, снег из кредитных бумажек! Брраво! Только все-таки разработаем до его прихода цифры и встретим его с оружием в руках. Мы энергично принялись за работу. — Что такое стряслось? — спросил Прягин, пожимая нам руки. — Пожар у тебя случился или двести тысяч выиграл? Кабакевич загадочно посмотрел на Прягина. — Не шути, Прягин. Дело очень серьезное. Скажи, Прягин… Мог бы ты вступить в дело, которое может дать до трех тысяч процентов дохода? — Вы сумасшедшие, — засмеялся Прягин. — Такого дела не может быть. Кабакевич схватил его за руку и, сжав ее до боли, прошептал: — А если я докажу тебе, что такое дело есть? — Тогда, значит, я сумасшедший. — Хорошо, — спокойно сказал Кабакевич, пожимая плечами и опускаясь на диван. — Тогда извиняюсь, что побеспокоил тебя. Обойдемся как-нибудь сами. (Он помолчал.) Ну, что… был вчера на скачках? — Да какое же вы дело затеваете? — Дело? Ах, да… Это, видишь ли, большой секрет, и если ты относишься скептически, то зачем же… — А ты расскажи, — нервно вскричал Прягин. — Не могу же я святым духом знать. Может, и возьмусь. Кабакевич притворил обе двери, таинственно огляделся и сказал: — Надеюсь на твою скромность и порядочность. Если дело тебе не понравится — ради Бога, чтобы ни одна душа о нем не знала. Он сел в кресло и замолчал. — Ну?! — Прягин! Ты обратил внимание на то, что дома главных улиц Петербурга сверху донизу покрыты тысячами вывесок и реклам? Кажется, больше уже некуда приткнуть самой крошечной вывесочки или объявления! А между тем есть место, которое совершенно никем не использовано, никого до сих пор не интересовало и мысль о котором никому не приходила в голову… Есть такое громадное, неизмеримое место! — Небо? — спросил иронически Прягин. — Земля! Знаешь ли ты, Прягин, что тротуары главных улиц Петербурга занимают площадь в четыре миллиона квадратных аршин? — Может быть, но… — Постой! Знаешь ли ты, что мы можем получить от города совершенно бесплатно право пользования главными тротуарами? — Это неслыханно! — Нет, слыхано! Я иду в городскую думу — и говорю: «Ежегодный ремонт тротуаров стоит городу сотни тысяч рублей. Хотите, я берусь делать это за вас? Правда, у меня на каждой тротуарной плите будет публикация какой-нибудь фирмы, но не все ли вам равно? Красота города не пострадает от этого, потому что стены домов все равно пестрят тысячами вывесок и афиш — и никого это не шокирует… Я предлагаю вам еще более блестящую вещь: у вас тротуарные плиты из плохого гранита, а у меня они будут чистейшего мрамора!» Прягин наморщил лоб. — Допустим, что они и согласятся, но это все-таки вздор и чепуха: где вы наберете такую уйму объявлений, чтобы окупить стоимость мрамора? — Очень просто: мраморная плита стоит два рубля, а объявление, вечное, несмываемое объявление — двадцать пять рублей! — Вздор! Кто вам даст объявления? Кабакевич пожал плечами. Помолчал. — А, впрочем, как хочешь. Не подходит тебе — найду другого компаньона. — Вздор! — взревел Прягин. — К черту другого компаньона… Но ты скажи мне — кто даст вам объявления? — Кто? Все. Что нужно для купца? Чтобы его объявление читали. И чтобы читало наибольшее количество людей. А по главным улицам Петербурга ходят миллионы народу за день, некоторые по нескольку раз и всё смотрят себе под ноги. Ясно, что — хочешь, не хочешь, — а какой-нибудь «Гуталин» намозолит прохожему глаза до тошноты. — Какую же мы прибыль от этого получим? — нерешительно спросил Прягин. — Пустяки какие-нибудь? Тысяч сто, полтораста? — Странный ты человек… Ты зарабатываешь полторы тысячи в год и говоришь о ста тысячах, как о пяти копейках. Но могу успокоить тебя: заработаем мы больше. — Ну, сколько же все-таки? Сколько? Сколько? — Считай: четыре миллиона квадратных аршин тротуара. Возьмем даже три миллиона (видишь, я беру все минимумы) и помножим на 25 рублей… Сколько получается? 75 миллионов! Хорошо-с. Какие у нас расходы? 30 % агентам по сбору реклам — 25 миллионов. Стоимость плит с работой по вырезыванию на них фирмы — по три рубля… Ну, будем считать даже по четыре рубля — выйдет 16 миллионов! Пусть — больше! Посчитаем даже двадцать! На подмазку нужных человечков и содержание конторы — миллион. Выходит 46 миллионов. Ладно! Кладем еще на мелкие расходы 4 миллиона… И что же останется в нашу пользу? 25 миллионов чистоганом! Пусть мы не все плиты заполним — пусть половину! Пусть — треть! И тогда у нас будет прибыли 10 миллионов… А? Недурно, Прягин. По 5 миллионов на брата. Прягин сидел мокрый, полураздавленный. — Ну, что? — спросил хладнокровно Кабакевич. — Откажешься? — По… подумаю, — хрипло, чужим голосом сказал Прягин. — Можно до завтра? Ах, черт возьми!.. Я вздохнул и заискивающе обратился к Кабакевичу и Прягину: — Возьмите и меня в компанию… — Пожалуй, — нерешительно сказал Кабакевич. — Да зачем же, ведь дело не такое, чтобы требовало многих людей, — возразил Прягин. — Я думаю, и вдвоем управимся. — Почему же вам меня не взять? Я тоже буду работать… Отчего вам не дать и мне заработочек? — Нет, — покачал головой Прягин. — Это что ж тогда выйдет. Налезет десять человек, и каждому придется по копейке получить. Нет, не надо. — Прягин! Я схватил его за руку и умоляюще закричал: — Прягин! Примите меня! Мы всегда были с вами в хороших отношениях, считались друзьями. Мой отец спас однажды вашему — жизнь. Возьмите меня! — Мне даже странно, — криво улыбнулся Прягин. — Вы так странно просите… Нет! Это неудобно. Я забегал по кабинету, хватаясь за голову и бормоча что-то. — Прягин! — сказал я, глядя на него воспаленными глазами. — Если так — продайте мне ваше право участия в деле. Хотите десять тысяч? Он презрительно пожал плечами. — Десять тысяч! Вы не дурак, я вижу. — Прягин! Я отдам вам свои двадцать тысяч — все, что у меня есть. Подумайте, Прягин: завтра утром мы едем с вами в банк, и я отдаю вам чистенькие, аккуратно сложенные двадцать тысяч рублей. Подумайте, Прягин: когда вы входили сюда, вы продали бы это дело за три рубля! А теперь, — что изменилось в мире? Я предлагаю вам капитал — и вы отказываетесь! Бог его знает, как у вас еще выйдет это дело с тротуарами!.. Городская дума может отказать… — Не может быть!! — бешено закричал Прягин. — Не смеет!! Ей это выгодно!! — Торговые фирмы могут найти такой способ рекламы не достигающим цели… — Идиотство!! Глупо! Это лучшая в мире реклама! Всякий смотрит себе под ноги и всякий читает ее… — Прягин! У меня есть богатая тетка… Я возьму у нее еще двадцать тысяч и дам вам сорок… Уступите мне дело!! — Перестанем говорить об этом, — сухо сказал Прягин. — Довольно!! Кабакевич… я завтра утром у тебя; условимся о подробностях, напишем проект договора… — А, так… — злобно закричал я. — Так вот же вам: сегодня же пойду в одно место, расскажу все и составлю свою компанию… Я у вас из-под носа выдерну это дело! Я вскочил и побежал к дверям, а Прягин одним прыжком догнал меня, повалил на ковер, уцепившись за горло, и стал душить. — Нет, ты не уйдешь, негодяй… Каба… кевич… Помо… ги мне!.. Нечаянно, в пылу этой дурацкой борьбы, мои глаза встретились с глазами Прягина, и я прочел в них определенное, страшное, напряженное выражение… Кабакевич был удивительный человек. — Прочли, — догадался он, освобождая меня из-под Прягина. — Ну, довольно. У вас разорван галстук… Не находите ли вы, что кислоты слишком подействовали на лакмусовую бумажку? — Вот не ожидал я от него этого, — тяжело дыша, проворчал я. — Ага! — засмеялся старый Кабакевич. — Ага? Прочли? Глаза-то, глаза — видели? Ха! Такую вещь приходится читать не каждый день!.. |
|
|