"Эмиль и трое близнецов" - читать интересную книгу автора (Кестнер Эрих)

Глава восьмая ПОЯВЛЯЕТСЯ ТРЕТИЙ БЛИЗНЕЦ

На следующий день дождь лил как из ведра. Ребята не выходили из дому, писали письма и открытки с видами, играли в шахматы и глядели все время в окно. Им казалось, что они как лягушки в банке. К счастью, в гости пришел Вторник. Он взял отцовский зонтик и стоял теперь в саду, словно гриб.

Едва он вошел в дом, мальчишки стали ему наперебой рассказывать про трех Байронов и их акробатические трюки. Рассказали ему и о том, что Пони-Шапочку вчера назвали «фройляйн».

— Да, да, — сказал Вторник, — мы стареем.

И так как Пони была на кухне, где Клотильда учила ее готовить, они ворвались туда с криком:

— Фройляйн, ваш партнер стоит у дверей!

Пони не удержалась и посмотрела в окно. Мальчишки расхохотались и побежали назад на террасу. Профессор от нечего делать взял со стола отцовскую книгу и стал ее перелистывать.

— Послушайте! — сказал он вдруг и громко прочел: — «Нормальные, здоровые дети приходят в мир не с пустыми руками. Природа дает каждому все, что ему повседневно необходимо. Развивать эти дары — наш долг, и часто все это лучше развивается само по себе». — Профессор захлопнул книгу и поглядел на друзей. — Вот видите, что сказал великий Гете.

— Что мы видим? — спросил Густав. — Все мы нормальные, здоровые дети. Ну, а дальше что?

Профессор ткнул указательным пальцем в книгу:

— Гете хочет сказать, что мы от природы обладаем уже всем, что необходимо для жизни. И все, что в нас заложено, считает Гете, может развиваться само по себе. Никто не должен нас опекать… — Профессор посмотрел на вошедшего отца. — Ты знаешь, что я не тебя имею в виду, сказал он, — но многие родители совершенно неверно обращаются с детьми.

— Чертовски трудно воспитывать детей, — сказал советник, — чтобы заниматься ими не слишком много и не слишком мало. И с каждым ведь все по-разному получается. У одного легко развиваются его природные качества, у другого их надо вытаскивать клещами, иначе они не выползут на свет божий. Советник сел. — Вы все это поймете потом, когда сами станете отцами.

— Насчет «саморазвития» — это мне по душе, — заявил Густав.

— Уважаемые господа, — сказал советник с улыбкой, — не хотите ли вы несколько дней развиваться самостоятельно, без всякой опеки? Пожалуйста, я вам это устрою. Я проходил сегодня мимо бюро путешествий и прочел объявление, что послезавтра отправляется пароход в Копенгаген. Поездка эта рассчитана на несколько дней. А я давно уже не был в Дании. Короче, я предлагаю всем взрослым и Пони-Шапочке тоже отправиться послезавтра на этом пароходе в Данию, в Копенгаген.

— А мы? — спросил Профессор.

— Вы, мальчики, останетесь одни в Корлсбюттеле. Обедать можете в столовой. Деньги я вам дам, если вы не усмотрите в этом покушения на самостоятельность вашего развития.

— Мы уж не так мелочны, — сказал Густав. — Деньги мы возьмем.

— А обо всем остальном вы сами позаботитесь, — сказал советник. — У вас будет полная возможность развиваться без помех, по своему желанию. Вы сами будете за себя отвечать и увидите, удовольствие это или обуза. Договорились?

Мальчики были в восторге.

Профессор подошел к советнику и гордо спросил у ребят:

— Видели ли вы лучшего отца?

— Нет! — заорали все в один голос.

Вторник поднял руку, как в классе:

— Господин советник, а моих родителей вы с собой не прихватите?

После обеда по-прежнему лил дождь. Когда все пили кофе, появился капитан Шмаух. Клотильде пришлось тут же сделать ему грог. Он сел в кресло, набил свою трубку, выпустил синее облако дыма и сказал:

— Здесь очень уютно. С тех пор как я посидел вчера вечером с вами, мне в моем доме стало как-то одиноко.

— Вам надо было жениться, когда вы были помоложе, — заметила бабушка.

— Нет, — сказал капитан. — Муж всегда в море, а жена всегда одна дома это тоже никуда не годится. Сегодня вечером я снова ухожу на несколько дней в Швецию. Повезу лес. Так я живу уже десятки лет. Всегда один! Если бы хоть Ганс остался со мной в Корлсбюттеле. Но и это невозможно. Когда кончится его срок учения, он поедет в Англию и во Францию. Хороший официант должен поработать за границей, он не может из-за своего старого дяди навсегда здесь поселиться. Вот так-то. И с каждым годом становишься все старше, пока в один прекрасный день…

Он расчувствовался не на шутку. Поэтому ему пришлось немедленно сварить еще один грог.

А потом капитану Шмауху уже было пора отправляться на борт своего парохода. Он надел брезентовый дождевик и зашагал под ливнем. В сторону Швеции.

После ужина мальчишки снова сидели одни на террасе. Вторник тоже был с ними. Родители отпустили его до девяти часов. Дождь барабанил по крыше. Ребята скучали.

Вдруг кто-то тихо постучал, и они увидели прижавшееся к стеклу лицо.

Все четверо вскочили. Профессор подбежал к двери и распахнул ее:

— Кто там?

На пороге стояла закутанная в плащ фигура. Ребята не сразу поняли, что это Ганс Шмаух.

— Извините, если я вам помешал, — сказал он торопливо, входя на террасу, — но мне нужен ваш совет. — Он снял с себя мокрый плащ. Представляете, что случилось. Около восьми часов мистер Байрон велел мне принести стакан чая к нему в номер. Принес я ему, значит, этот чай, а когда хотел уйти, он меня остановил. Сказал, что хочет у меня спросить одну вещь, но никто не должен об этом знать. Я кивнул. А что я мог еще сделать? Тогда он сказал: «Ты отличный гимнаст. Я видел, как ты работаешь на брусьях. У тебя есть талант. Если я буду тебя учить, ты станешь великолепным акробатом. А главное, ты такой маленький и легкий! Разреши, я тебя подниму!» Он поднял меня одной рукой и так стал крутить, что у меня потемнело в глазах. Потом он меня снова поставил на пол. «Чай стынет, мистер Байрон», — сказал я и хотел выйти. Но он преградил мне дорогу и спросил, охота ли мне стать цирковым артистом и выступать с ним. «Но ведь у вас же есть ваши близнецы, — сказал я. — Зачем вам нужен третий?» — «Мне не нужен третий, мне нужен второй». И знаете, что он еще сказал?..

Мальчишки взволнованно слушали.

— То, что он мне еще сказал, звучало так смешно, — продолжал свой рассказ Ганс. — И вместе с тем так жутко. Он сказал: «Джекки становится слишком тяжелым».

— Слишком тяжелым? — переспросил Вторник.

— Ну да. Джекки растет. И чем больше он становится, тем больше он весит. И оттого, что он все больше весит, его отец уже не в силах делать с ним некоторые упражнения, или это становится слишком опасно. Если Джекки и дальше будет так расти, мистер Байрон вообще больше не сможет с ним работать.

Мальчики стояли и молчали.

— Вот почему мистер Байрон предлагает мне уехать с ним и Макки. Ночью, тайком. Чтобы Джекки ничего не подозревал. Я для него очень удачная замена, сказал мне мистер Байрон, такого не скоро найдешь.

Эмиль схватился за голову:

— Бог ты мой, разве может человек бросить своего сына где-то на побережье только потому, что он быстро растет! Это же чистое безумие! А что Джекки будет делать?

— Бедный Паульхен! — прошептал Густав.

Профессор нервно ходил взад-вперед по террасе.

— Хорошенькая история! Этого мы не допустим. Разжаловать одного из близнецов! И взять третьего на это место! Об этом и речи быть не может.

— Какое счастье, что все наши отправляются в Данию! — сказал Густав. Хоть мешать не будут.

Эмиль ударил кулаком по столу.

— Этот мускулистый чурбан еще крякнет от удивления! Мы займемся этим делом. — Эмиль обернулся к Гансу. — Когда он решил отсюда смываться?

— Мистер Байрон говорит, что это всецело зависит от меня, потому что я для него находка, счастливый случай, который не повторяется.

— Мы подождем, пока взрослые уедут, — заявил Профессор. — Потом нам снова придется держать военный совет. До тех пор, Ганс, — слушай внимательно! — до тех пор, значит, ты будешь этому Байрону зубы заговаривать. Ясно?

Ученик официанта кивнул.

— Чур, на этот раз я не буду сидеть у телефона. Так и знайте.

— На этот раз мы вообще обойдемся без телефона, — объяснил Густав. — На этот раз придется всем действовать.

Ганс Шмаух снова нацепил на себя свой мокрый плащ.

— Вы только не пропадайте, — сказал он, направляясь к двери. — Пароль «Эмиль»! — крикнул он перед тем, как исчезнуть.

— Пароль «Эмиль», — ответили остальные.

На этот крик отозвался лишь ветер, гудящий в саду.