"Макет мироздания" - читать интересную книгу автора (Ефимов Алексей Иванович)

Глава 4. Мир А-1443

Анмай вышел в коридор и прислушался. Там царила абсолютная тишина. Он знал, что все остальные каюты в их коридоре уже пусты, но не ожидал, что тишина будет такой мертвой.

Сейчас, когда на борту осталось всего полмиллиона файа, выделение тепла значительно снизилось. Сидератор мог работать без помех, и, хотя «Астрофайра» двигалась по инерции, на ее борту была обычная сила тяжести.

Он на секунду замер перед порталом транспортной трубы, а затем просто вошел в нее, чувствуя, как под ногами пружинит слабо светящийся упругий серый пластик. В воздухе ощущалась вибрация — силовые поля могли в любой миг подхватить его.

Едва Анмай решил идти пешком, корабль сразу стал огромным. Он шел, невольно подобравшись, осторожно заглядывая в порталы выходов и боковые ответвления. Нигде не было ни звука, ни движения. Среди миллиарда помещений и миллионов миль коридоров и труб даже полмиллиона файа терялись так, что по кораблю можно было бродить часами и не встретить никого. Доходя до вертикальных труб, Анмай бездумно перепрыгивал их, на мгновение активируя поле, а затем шел дальше, ненадолго останавливаясь, чтобы выбрать путь. Летные трубы казались бесконечными — они уходили вдаль, суживаясь в точки.

Лишь через полчаса он достиг огромного центрального ствола. Колоссальная шахта была столь же пуста, как и все остальные. Правда, внизу мелькнуло что-то белое, но движущийся воздух колебался и определить, что это, было нельзя. При одном взгляде вниз начинала кружиться голова. Анмай вспомнил, как чуть не упал в другую шахту — на уже несуществующей планете и давно, давно, давно… Он усмехнулся, а затем решительно шагнул в пустоту.

Хотя он не отдавал никаких приказов, свободное падение продолжалось всего секунду. Затем его мягко подхватило снизу — он по-прежнему падал, но медленно, словно на невидимом парашюте. Падать неспешно, как во сне, лениво вращаясь в воздухе, было жутковато, но очень приятно. Анмай знал, что в силовой шахте ни один предмет не может упасть быстро, и вообще, при всем желании никто на борту «Астрофайры» не сможет причинить себе вред, но все же удивился, что столь простое развлечение не пришло ему в голову раньше. Полет оказался не слишком долгим — вскоре показалось дно. Вэру интересовало, что будет, если он ничего не прикажет.

Дно приближалось. Он расслабившись смотрел на него — и вдруг оказался лежащим на животе, с довольно глупым видом. Поднявшись, Анмай посмотрел вверх. Видно там никого не было, но он поспешно нырнул в боковую трубу и вышел в один из обычных коридоров.

Здесь, на самом нижнем из доступных файа ярусов корабля, оказалось неожиданно прохладно. Многие механизмы были отключены, но компрессоры и тепловые трубы работали по-прежнему. В результате, здесь было холодно, а наружная броня корабля сияла чистым белым светом — раскаленная добела. Обычных световых полей здесь не было — чистый голубоватый свет испускали закрепленные на потолке кристаллические пластины. Темные стальные стены слабо отблескивали, мягкий серый пол глушил звук шагов. В стенах изредка попадались квадраты больших бронированных дверей — они вели в различные цеха производственного комплекса звездолета.

Здесь и раньше никто не бывал, и Анмай надеялся побродить в полном одиночестве. Но всего через минуту от оставшегося позади портала летной трубы донесся шум воздуха, затем глухой удар — кто-то с силой спрыгнул на пол. Оглянувшись, Анмай вошел в темное ответвление туннеля. Восьмиугольный проем в его торце перекрывали гладкие белые плиты двери-диафрагмы. Он растянулся на сером пластике у стены, зная, что его одежда сливается с полом. Довольно долго он ничего не слышал, но, когда он шел, его босые ноги тоже ступали совершенно бесшумно…

Внезапно по коридору беззвучно, как призрак, прошла девушка, одетая только в короткую набедренную повязку из темно-красной, блестящей ткани. Анмай видел ее считанные секунды, но хорошо рассмотрел — и застыл в изумлении. У нее была великолепная, подтянутая и идеально стройная фигура. Масса густых черных волос скрывала почти всю спину. Сотни рассыпанных в них крохотных цветных огней делали их похожими на звездное небо.

Ни в ее одинокой прогулке, ни даже в ее одежде не было ничего удивительного, но Анмай тихо подкрался к углу и выглянул в коридор. Девушка свернула в почти темный боковой проход и пропала из виду. Оттуда донесся звук открывающейся двери. Анмай секунду колебался, потом последовал за ней. Ступая совершенно беззвучно, он тоже достиг ответвления и заглянул за поворот. Перед ним, в конце тупика, была дверь, очевидно, ведущая на склад. Потихоньку приоткрыв ее, он увидел просторное помещение, полутемное и с низким потолком. Оттуда доносилась непонятная возня и сдержанные стоны. Стонала девушка — но явно не от боли. Анмай застыл на минуту, затем очень осторожно заглянул внутрь.

Комната была завалена рулонами яркого пёстрого шелка, беспорядочно растрепанными. На них уютно устроились пять или шесть нагих девушек. Они занимались любовью — на сверхтехнологичный манер Файау.

Одна из них лежала назвничь, закинув руки за голову, судорожно выгибалась и стонала так, словно вот-вот задохнется. Другая девушка сидела напротив, направив на нее плоское остроносое устройство с крохотным пёстрым экранчиком сбоку. Анмай, вздрогнув, узнал лассу — ужаснейшее, после Эвергета, изобретение файа. Теперь он понял, зачем они выбрали столь укромное место. Ласса была генератором ощущений и могла передавать их на расстояние до нескольких метров с практически неограниченной интенсивностью. Ощущения могли быть любыми — радость, боль, нежность, чувственное удовольствие, страх… Противиться действию лассы было невозможно и те, кто хоть раз испытал его, как правило уже не могли без него обойтись. Конечно, и сам Анмай после всеохватных любовных слияний порой хотел чего-то несравненно большего. Но это устройство излучало эмоции — последнее, что отличало живого файа от машины. С помощью лассы любая пустая душа могла испытать все недоступное ей богатство чувств, не разделяя их. И пусть в любящих руках ласса могла стать тем чудом, что сливает души влюбленных воедино, она давала ее владельцу безграничную власть. Гораздо чаще она становилась орудием унижения и боли. Конечно, ласса была запрещена, но искушение, как всегда, оказывалось сильнее. И пусть ее применение считалось позором, но любознательной файской молодежи хотелось испытать все…

Здесь, на складе, девушки устроили нечто вроде состязания — кто доставит больше удовольствия — и то и дело менялись, бесстыдно обсуждая свои ощущения, очень яркие — попав в луч, они извивались, выгибались дугой так, что опирались о пол только ладошками и пальцами босых ног. Но у лассы был один недостаток — узкая направленность — и ее воздействию могли подвергаться только один или двое. Анмай усмехнулся — в любви возможность получать удовольствие была далеко не самой важной. Гораздо приятнее было дарить его — самому, чувствуя, как отзывается тело любимой…

Юные файа, как оказалось, считали так же. Девушки решили эту проблему вполне естественным путем — сбившись в тугой клубок из перепутанных ног, приникших к груди губ и ладошек, трущихся между бедер. Шепот, тихие вскрики, стоны слились в единую музыку любви.

Анмай ощутил, как его охватывает жар — не только уши, но и все тело, до пяток. В Файау генетическая структура файа непрерывно совершенствовалась — но, поскольку этим, в основном, занимались мужчины, усовершенствования касались, большей частью, девушек. Результат был понятен — они стали, в массе, лучше парней и Файау приобрела несколько феминистический характер. Считалось, что мальчики плохо разбираются в искусстве любви — и не удивительно, что девушки Файау часто занимались ей друг с другом.

Анмай яростно встряхнул волосами, затем подошел к ближайшей двери, положив руку на углубленный квадрат справа от нее. Пластина мигнула и секунду спустя массивная плита отскочила вверх. Едва он прошел, она захлопнулась с мягким, отдавшимся в ушах ударом. Он оказался в высоком, занимавшем три яруса, длинном помещении. На плоских платформах вдоль стен стояли огромные черные цилиндры. Анмай узнал вакуумные форматоры, способные создать почти любой предмет из тончайших струй осаждаемых послойно атомов. Он взобрался по лестнице наверх одного из цилиндров, уселся, упершись пятками в выступ огромной крышки, и задумался.

Уже почти два года он жил в Союзе Файау. Он не бывал на других его планетах, но многое узнал о них. Ее Первичный мир уже давно не был самым развитым и счастливым. Были ушедшие много дальше — например, Церра. Были и отставшие, особенно среди дальних колоний. Но Анмай не мог составить цельную картину. В Файау каждому была доступна любая информация, — в принципе, по крайней мере, но ее общий объем был настолько огромен, что добраться до нужной часто оказывалось невозможно. Многое ему было трудно понять. Хотя единство Файау оставалось нерушимым, ее развитие не везде шло одинаково. Случались отклонения, иногда очень неприятные. Файау стала очень либеральной в некоторых вопросах общностью. Иные действия, чудовищные с его точки зрения, стали в ней повседневной нормой. Бессмертие сделало бессмысленным убийство, любое преступление вообще. Так как полностью уничтожить чью-либо личность было нельзя даже при большом старании, за убийство теперь не полагалось никакого наказания. Оно могло быть развлечением. Были миры, где файа убивали друг друга, охотились друг на друга. Были миры, где велись войны, где разыгрывались эпизоды истории файа и истории других рас. Там воевали с помощью старинных технических средств и там все было настоящим — оружие, ненависть, боль, расправы, пытки, государственные интриги, эпидемии, лагеря смерти — всё, кроме самой смерти. Умерший от голода, замученный насмерть, разорванный в клочья снарядом файа через шесть месяцев получал новое тело и мог покинуть этот мир, или вновь включится в игру, если позволяли правила. Таких миров было много.

И даже это было еще не все. Личность файа была неприкосновенна, но вот с ее копией можно было делать все, что угодно — убивать, пытать, и это никак не наказывалось. Среди гиперкомпьютерных разумов Файау тоже не бывало полного мира. Полная свобода часто оказывалась гибельна. Миры Файау были неравны и ее машины-правители — некоторые из них — незаметно защищали файа от них самих. Они были их истоком, но необходимость в них уже отпала. Объединение расы было неизбежно и оно произойдет скоро — для тех, кто умел ждать.

Анмай помотал головой. Размышления о нравственной истории Файау давались ему с трудом — в ней постоянно крутились узкие талии, опущенные ресницы и маленькие ладошки бесстыжих файских девчонок, скользящие по их тугим круглым попкам. Сцена эта, вопреки всему, ему нравилась. К тому же, в ней не было ничего удивительного. Уже год они находятся в ядре галактики А-1443, а результаты их экспедиции весьма невелики.

Он вспомнил, как через три месяца после прибытия они вошли в систему безымянной двойной звезды. Она была очень молодой и ее планетная система еще находилась в стадии формирования. Хотя большинство звезд в ядре были старыми, но при большой плотности водорода и обилии туманностей звездообразование было достаточно интенсивным. «Астрофайра» вошла в планетообразующий диск, где тучи пыли скрывали сияние звезд. Здесь было множество астероидов. Анмай часами просиживал у окна, наблюдая как они тучами проплывают мимо корабля, растворяясь в розовой дымке. Некоторые глыбы плыли прямо на них и, попав в силовое поле корабля, плавно отходили в сторону, иногда рассыпаясь на куски. Один за другим они увязали в тисках поля, подплывая к корме. Там камень и лед начинали кипеть и испарятся в пламени двигетелей. Разлетавшаяся плазма билась в магнитных ловушках, и, скручиваясь смерчем, исчезала в масс-приемниках «Астрофайры». Ей пришлось поглотить два десятка астероидов, прежде чем ее топливные танки заполнились доверху. На это потребовался месяц и этот месяц они потратили на изучение планетной системы — ее планеты уже успели сформироваться.

Впервые в жизни Анмай вошел в рубку десантного корабля. Он совершил много полетов, обследуя странные, ни на что не похожие миры. Эта система была еще молода. Хотя ее планетам было уже по несколько сот миллионов лет, все здесь было еще неоформившимся, неостывшим, юным, и даже крошечные спутники здесь обладали густыми атмосферами. Всюду волновались еще не успевшие замерзнуть океаны, иногда представлявшие собой просто огромные шары из теплой воды диаметром в несколько сотен миль. Планеты-гиганты, размещавшиеся на периферии системы, излучали так много тепла, что светились собственным, дымчато-багровым светом. Третья планета очень походила на Файау. Она содрогалась от взрывов астероидов и вулканов, ее окутывала густая шуба ядовитых газов, но на ней уже была жизнь.

Анмай вспомнил о своей первой посадке на этой планете. Он стоял над каменистым обрывом, у его ног плескался теплый океан, за его спиной, на обломках скал примостилась плоская громада их корабля. За ней возвышались невысокие иззубренные горы. Небо было мутно-розовое, — солнца еще не взошли, — и в нем висел диск небывало огромной луны, бледный и расплывчатый. Он двигался прямо на глазах и море поднималось к их ногам как живое. Все они стояли застыв — они словно попали в далекое прошлое своей планеты и множества других планет. Там Анмай понял, что, поскольку все звезды имеют разный возраст, путешествующие среди них одновременно путешествуют во времени — они могут попасть в самое далекое прошлое или в самое далекое будущее…

Вернувшись к реальности, Анмай спустился на пол. Всего в восьми дюймах под ним находилось нейтридное перекрытие, разделяющее основные отсеки. Но, хотя ни один файа не мог войти в машинные камеры, существовали контрольные каналы, и по ним можно было попасть в седьмой отсек — к камере Эвергета. У него не было никакой необходимости это делать, но его одолело любопытство. Если можно было увидеть что-то новое, он не мог сдержаться.

Анмай вышел в коридор. Дойдя до транспортной трубы, он нырнул в нее и, словно пуля, помчался к главной шахте. Опустившись на ее днище, он нажал кнопку весма. Открыть люк, ведущий в наблюдательные камеры, мог только комцентр корабля. Машина удивилась его настойчивости — вообще-то он мог увидеть все помещения «Астрофайры» в ближайшей наблюдательной рубке — но, после повторной просьбы, согласилась. Его любопытство казалось ей неразумным — если бы Эвергет был активирован, он бы погиб — но, даже в таком крайнем случае пострадает только его тело.

Силовое поле подняло Вэру в воздух. Упругое днище шахты под ним раскрылось, распавшись на восемь клиновидных сегментов. Под ними ослепительно заблестела вторая, нейтридная крышка. Она отскочила, провалилась внутрь и ушла вбок, тоже скользя в силовом поле. Едва Вэру, перевернувшись в воздухе, нырнул вниз, крышка тут же встала на место.

Шахта здесь была уже, с гладкими, зеркально блестевшими стенами. В расположенных по спирали углублениях сияли белые диски. Анмай стремительно помчался вниз, игнорируя редкие ответвления. Через две с половиной мили он миновал вторую нейтридную крышку, еще через две с половиной — третью, попав в залитый ярко-белым светом просторный цилиндрический зал. Из него расходились четыре радиальных туннеля и Анмай нырнул в левый, наугад — он знал, что все они одинаковы. Скользя над полом, он ощутил, что стал гораздо тяжелее — внизу, у сидератора, мощность гравитационного поля возрастала. В какой-то миг он ощутил, что поднимается.

Миновав три массивных двери-диафрагмы, одна за другой открывшихся перед ним, он повернул под прямым углом вниз, но теперь движение казалось ему горизонтальным. У дна узкой шахты был квадратный проем, также закрытый диафрагмой. Она разошлась и Анмай вплыл внутрь наблюдательной камеры, похожей на огромный плоский бриллиант — ее стены состояли из множества блестевших черным зеркалом фацет разных размеров. Самая большая из них, напротив входа, скрывала смотровое окно. Из узких щелей на стыках граней острыми лезвиями бил мертвенно-белый свет.

Анмай не стал отключать силовое поле — здесь, возле сидератора, тяготение достигало десяти «G». Даже в мягкой силовой подушке он дышал с трудом. Едва он коснулся весма, фацета с мягким шорохом ушла вглубь и, распавшись на восемь меньших, разошлась. Затем сдвинулась наружная, нейтридная крышка и камеру залил яркий свет.

Окно, к которому почти прижималось лицо Анмая, было многогранное, вдвое больше его роста в поперечнике и толстое — не меньше восьми дюймов. Его чистый фиолетовый оттенок привлек внимание Вэру — он знал, что окно сделано не из стекла, а из особого сплава алюминия и золота. Было трудно поверить, что металл вдвое более плотный, чем сталь, может пропускать свет, почти не искажая его. За окном было колоссальное сводчатое помещение поперечником в четыре мили с зеркальными, рассыпавшимися мириадами бликов стенами.

В нем на невидимых магнитных подвесах парил Эвергет — нестерпимо блестевший, казавшийся призрачным диск. Он медленно вращался вокруг своей оси. Сейчас он работал на ничтожную долю мощности, лишь обеспечивая функционирование сидератора. Питающие пучки частиц изящно изгибались в магнитном поле, и, теряя энергию, светились. Тысячи этих ярких, огненно-синих линий выходили из выступов на стенах и стремились к диску Эвергета. Угасая и вспыхивая вновь, они создавали гипнотизирующее впечатление подавляющей мощи. Вэру показалось, что он слышит могучий, пульсирующий гул, полный бесконечной силы. Он знал, что если бы оказался там, за окном, то погиб бы в одно мгновение. Там не было воздуха, а напряженность магнитного поля была такова, что даже металл бы потек, не говоря о живом мягком теле. Об убийственном уровне излучения нечего было и говорить… Пускай зона изменения, питающая сидератор, была поперечником всего в несколько метров, но если бы Эвергет вдруг включился на полную мощность — Вэру тоже бы погиб. И здесь было тепло — плита окна быстро накалялась, дыша мертвенным жаром. Тем не менее, Анмай продолжал смотреть.

Сверкающие сплетения Эвергета за окном, казалось, жили своей собственной жизнью. Глаз путался в бесчисленном множестве деталей, сверкание лучей на зеркальных плоскостях ослепляло. Перед ним было воплощение почти беспредельной силы, но ему вспомнилось еще более грандиозное ее воплощение — колоссальная конструкция, к которой они приблизились после трех месяцев свободного полета, на восьмом месяце пребывания в ядре.

Она действительно очень походила на линзу с закругленной кромкой, диаметром в восемь миллионов миль и толщиной в два. С одной стороны она была выпуклой, с другой почти плоской и быстро вращалась вокруг своей оси. Масса Линзы тоже была огромна, — она равнялась одной двадцатой стандартной солнечной. Уже самые первые измерения показали, что она состоит из нейтрида с максимально возможной степенью сжатия. Это подтверждало и окружавшее Линзу сверхмощное магнитное поле, столь же мощное, как поле пульсара. Из-за него никакой корабль даже не мог приблизится к ее поверхности. А если бы и смог — это ничего бы не дало. Сверкающая поверхность Линзы была полностью лишена каких-либо деталей. На ней не было ни антенн, ни наблюдательных люков, ни дюз — ничего. Тщательные поиски закрытых входов окончились провалом. «Астрофайра» просто облетела Линзу по параболе и удалилась, не получив никакой информации. Если в ней и были люки для звездолетов — скорее всего, в центре плоской ее части — то найти их, а тем более открыть не было никакой возможности. Никакой информации о Линзе в архивах Мэйат не сохранилось. Им оставалось лишь гадать о ее назначении.

Средняя плотность Линзы оказалась меньше плотности воздуха — ежу было ясно, что она полая. Гравиметрический анализ распределения масс показал, что выпуклая сторона Линзы намного массивнее плоской, а между ними — пустота. Ее гравитационное притяжение в сочетании с центробежной силой создавало силу тяжести, почти равную силе тяжести Первого Мира Файау и направленную всюду строго перпендикулярно к вогнутой поверхности. Температура внутри Линзы была наиболее благоприятной для жизни. Это легко удалось установить по ее инфракрасному излучению. Все вместе наводило на некоторые размышления. Внутри, несомненно, могла быть жизнь — но вовсе не обязательно. И в устройстве Линзы многое было непонятно. Каким был источник ее энергии, ее теплового излучения? Измерения показали, что в центре Линзы находится звезда малой массы. Вокруг нее двигались объекты с массой планеты — планеты внутреннего солнца? Но точность гравиметров была не слишком велика и ответить на этот вопрос оказалось невозможно.

Анмай ощутил, что его голова пухнет от множества неразрешимых загадок. Никаких признаков Йалис Линза не проявляла. Если в ней и был Эвергет — то он молчал. Файа могли как угодно фантазировать насчет Линзы и ее неведомых обитателей. Все равно, узнать правду они не могли и только одно не подлежало сомнению.

Мэйат не хотели, чтобы Линзу нашли — они не только отдалили ее от средоточия своей цивилизации, но и спрятали, насколько это было возможно. Твердый объект таких размеров с комнатной температурой инфракрасного излучения даже в межгалактической пустоте бросается в глаза — его искусственная природа просто вопиет. Но в центре гигантской галактики, среди миллиардов звезд, в тучах пыли, он почти неприметен. Они нашли Линзу лишь по чистой случайности. Надо было попасть в ничтожно малую область ядра А-1443, в которой ее можно заметить. Вероятность этого практически равнялась нулю.

Анмай отбросил эти мысли, чувствуя, что кожа на лице горит от жара. Его межреберные мышцы уже начали болеть от непривычной нагрузки — силовое поле держало его в воздухе, но вот помочь дышать оно ему не могло. Он бросил последний взгляд на массу сверкающего металла за окном.

Казалось, перед ним огромное живое существо, а не машина. В некотором смысле, так оно и было. Как и все основные агрегаты корабля, Эвергет обладал собственным интеллектом. Он мог самостоятельно исправлять свои повреждения, регенерировать, а по уровню сложности структур с ним не сравнилось бы никакое живое создание.

Развернувшись, Анмай помчался обратно. За его спиной с мягким стуком закрывались двери. Он понял, как обширен корабль — чтобы вернуться к верхней крышке, ему потребовалось десять минут полета со скоростью шестидесяти миль в час. Миновав туннель, ведущий к его каюте, Вэру продолжал подниматься. Стремительно мчась вверх, он развлекался, представляя, что летит в колоссальной горизонтальной трубе, или даже падает головой вниз в бездонную шахту. Это так его увлекло, что он даже испугался, заметив верхнюю крышку. Не долетая до балкона, он свернул в боковую трубу, а затем вновь полетел вверх.

Теоретически, в первый отсек мог попасть любой член экипажа. Но нейтридные броневые крышки и здесь были закрыты и нужно было обосновать причину визита, чтобы открыть их. Для Вэру причиной стало любопытство. Плиты двери-диафрагмы разошлись и он влетел внутрь.

Большую часть первого отсека занимали различные энергетические установки. Вкруговую вдоль его наружных стен шли камеры маневровых двигателей. Выше располагалась прямоугольная сеть отсеков с наблюдательной аппаратурой, телескопами и радарами, — а также восемью сверхточными лазерными орудиями по триста тераватт каждое. Мощность радаров была немногим меньше, а их излучающие решетки были не из металла, а из жгутов плазмы, сжатых в магнитном поле. У днища отсека располагалась миниатюрная копия главного Эвергета — она выравнивала поля основного. А посреди всех бронированных отсеков с машинами, между гигантскими охладителями находился главный компьютерный центр — мозг корабля.

Анмай, уже неплохо знавший устройство «Астрофайры», понимал, что и это скорее символ, видимая часть мыслящей сети, пронизывающей весь звездолет. Его размеры были столь огромны, что даже свет шел от носа до кормы десятитысячную долю секунды — для управления механизмами, действующими с быстротой ядерных превращений, это было недопустимо много. Поэтому каждая машина имела свой мозг и лишь вместе они составляли то, что называлось «Астрофайрой». Здесь же размещались записывающие устройства и главное хранилище матриц.

Вэру подумал, что коллективный интеллект, под руководством которого проектировалась и строилась «Астрофайра» и который позднее стал ее мозгом, не был лишен известной доли тщеславия. Во всяком случае, путь к главному командному центру впечатлял. Сначала файа пришлось, минуя огромные квадратные люки, ведущие к маневровым двигателям, подниматься по гигантской прямоугольной шахте, похожей на канал, прорезанный в стальном монолите — здесь, как и внизу, преобладал холодный серебристый блеск. Затем, под гигантской звездообразной крышкой, ведущей в наблюдательные отсеки, он свернул в горизонтальный туннель. Среди колоссальных охладительных труб, под их арочными креплениями и высокими сводами Анмай казался себе крошкой среди сверкающей белизны стали. Ему это очень не нравилось: отдавало дурным вкусом и чванством, не служащим ничему и потому особенно унизительным.

Даже входные ворота комцентра между уходивших вниз труб казались небольшими. Когда их массивная, вдвое выше его роста, плита поднялась, Анмай увидел окаймлявший внутренние помещения широкий кольцевой коридор, сиявший идеальной белизной. От него внутрь отходили радиальные туннели. Их высокие стены, состоящие из аппаратных блоков, уходили в текучие тучи пепельного дыма. Потолок клубился мчащейся серой мглой.

Под сонное мигание разноцветных огней Анмай подошел к внутренней двери. Она мягко ушла вверх, словно была из пустой пластмассы, а не из двадцатидюймовой брони. Сам зал комцентра был не очень велик — метров двадцать в диаметре и пять в высоту. Его стены состояли из гладких белых панелей, усыпанных, словно драгоцнностями, множеством индикаторов, экранов, контрольных окон — в них, казалось в бездонной глубине, светились живые объемные схемы различных агрегатов и систем. На других экранах плавали изображения многих внутренних помещений корабля. Никаких ламп здесь не было и Анмай не сразу понял, что холодное сияние источают сами панели стен. Даже пол тлел тускло-серым, мерцающим свечением — казалось, под ним непрерывно мчатся тучи.

Потолка не было. На заменявшем его огромном экране сияло удивительное небо ядра галактики А-1443 — миллионы ярких звезд, рассыпанных на пятнистом алом, бежевом, нежно-синем и угольно-черном фоне. Объемное изображение было удивительно четким и чистым — казалось, Анмай смотрит прямо во Вселенную. Оно дышало холодом. Мглистый пол прогибался под ногами и тоже был неожиданно холодным — он казался зыбким и от всего увиденного у Вэру просто захватило дух. Лишь через минуту он пришел в себя.

Именно здесь был настоящий командный центр. Отсюда можно было вручную управлять кораблем — если почему-либо выйдут из строя высшие контуры его коллективного интеллекта. Теоретически это было возможно, но Анмай не сомневался, что живой экипаж «Астрофайры» погибнет гораздо раньше.

Внимание Вэру привлекло изображение матричного центра. Тот находился прямо под его ногами, занимая семьдесят этажей. Вдоль его пустынных коридоров с серыми полами и тускло-белыми светящимися потолками шли бесконечные ряды прямоугольных фацет, скрывающих кристаллические матрицы. На них непрерывно записывалось сознание полумиллиона файа. На каждой фацете было имя и код, а сверху горел экранчик-индикатор, показывая состояние ячейки и ее хозяина. Сейчас светились лишь немногие. Большинство обитателей корабля предпочли покинуть его.

После того как они, не узнав практически ничего, облетели Линзу, среди экипажа воцарилось уныние. Но оно быстро рассеялось, едва было решено приступить к резервной задаче экспедиции — заселению нового мира. Звезд здесь было много и найти подходящую, с кислородной планетой, не составило труда. До нее было всего двенадцать световых дней — четыре месяца полета. Планета не имела разумных хозяев и внешне очень походила на Файау. Может быть поэтому Анмай не захотел побывать на ней.

Сама высадка была произведена за рекордно короткий срок — четверо суток. За это время было высажено почти восемьдесят миллионов файа — а ведь на каждого приходилось тридцать тонн груза: самосборных домов, пищи и всевозможных машин, которые должны были на месте построить все, что составляет цивилизацию. У колонистов было также четыре малых установки Эвергет, аналогичных размещавшейся в «Товии». Они предназначались скорее для связи, — их мощность была слишком мала для эффективной защиты. Теперь в Файау стало на один мир больше. А «Астрофайра» выполнила свой долг и может возвращаться — так и не узнав главного.

Хотя с момента расставания прошла едва неделя, на борту вновь воцарилось уныние. Чем более восхищенные сообщения приходили с новой планеты, тем тяжелее становилось на душе у оставшихся. Раскрыть загадку Линзы можно только проникнув внутрь — а это было невозможно. Впрочем… Двигатель их корабля мог пробить стену пустоты толщиной в миллиард световых лет, — а пройти сквозь несколько дюймов нейтрида гораздо легче. Идея была очевидной, но не слишком разумной. Раз Мэйат решили полностью изолировать Линзу, то они должны были предусмотреть и этот способ. Выход из не-пространства можно было блокировать относительно несложными манипуляциями с квантовыми полями — попав в них, корабль просто пройдет их насквозь, промахнется. Это не причинит ему вреда — но и не позволит причинить вред Линзе. Они не обнаружили, правда, никаких признаков такой защиты. Но перед ними был плод технологии, опередившей Файау на несчетные тысячи лет и очень долго существовавший автономно, что лишало все архивные сведения практического смысла. Теоретически, им ничего не грозило, кроме потери времени. Но если отталкивающее поле окажется достаточно сильным — они вообще не смогут выйти из не-пространства и исчезнут, размазанные по атомам на десятки миллиардов световых лет. Это зависело от того, насколько недопустимым Мэйат считали проникновение в Линзу — а узнать это можно было лишь опытным путем. Поскольку они не рисковали ничем, кроме себя, а видимых признаков опасности не наблюдалось, им стоило попробовать — с одним условием. Свое согласие на опыт должны дать все члены экипажа. Если хоть один откажется — экспедиция вернется домой.

Анмай не сомневался, что они согласятся — ведь только ради этого они и остались здесь. Но тогда возникнет еще одна, дополнительная проблема. При выходе из не-пространства происходит мощный взрыв — они полностью разрушат часть внутренней поверхности Линзы. В таком случае нельзя было избежать нападения охранных механизмов и вполне возможной гибели. Правда, «Астрофайра» выйдет в пустоте между листами. Нижняя поверхность Линзы наверняка покрыта слоем воздуха — гамма-излучение не пройдет сквозь него, а анти-Хиггсы можно было нейтрализовать, дав дополнительную дозу обычных частиц. Но это вызовет рост гамма-импульса еще в несколько раз. Ослабить его они уже никакими средствами не смогут. Это был неустранимый риск, но награда за него обещала быть более чем большой. Одна не-планета была равноценна тысячам обычных миров.

На это время был назначен опрос экипажа — Анмай знал, что это не займет много времени. Все обстоятельства уже были известны каждому и многократно обсуждены. Теперь все файа на корабле должны были нажать кнопки весмов и сказать «Да» или «Нет». Подсчет результатов голосования вообще не занял бы времени — с его точки зрения, но наверняка найдется несколько колеблющихся и потребуются уговоры.

Анмай невольно ёжился — не столько от царящего здесь холода, сколько от напряженного ожидания. Оно затянулось, прошло уже минут пять. Вдруг прямо в его голове раздался чистый, спокойный голос:

«Все члены экипажа согласились с нашим предложением. Запасы массы полные, возвращение к Линзе займет сто восемь дней. Оповещение уже дано, расчеты не займут много времени. Через сто восемь суток мы будем в Линзе, или в любой другой части Вселенной. А может быть, не будем вообще».

— Эй, постойте! Я же не активировал весм! Вы можете разговаривать и без него!

«Естественно. Он постоянно передает все данные о вашем сознании, но не напрямую — это ретранслятор. Он улавливает сигналы наносети, части вашей преобразованной нервной системы. Она может и улавливать сигналы… при определенных условиях. Ласса действует по тому же принципу».

— Я никогда не слышал об этом.

«Первоначально такая возможность не была предусмотрена. И мы стараемся не пользоваться ей. Прямая передача образов и ощущений приводит к тому, что отдельные сознания исчезают. В свое время это доставило нам очень много неприятностей. Как тело состоит из отдельных клеток, так и сверхсознание должно состоять из отдельных разумов. Вы поймете это, когда присоединитесь к нам. Но это будет еще не скоро».

Анмай не стал отвечать, но не решился и уйти. Его босые ноги застыли на холодном пластике и он бездумно поднялся в воздух, зависнув в центре зала.

Сначала он почувствовал себя увереннее, но до звезд, казалось, можно было достать рукой, а пол сверху казался хмурым предгрозовым небом — он оказался между двух небес. На пультах вокруг мерцали индикаторы — обработка информации шла полным ходом, но кроме этого здесь ничего не менялось. В голове Вэру все время вертелся один вопрос, но он не решался задать его. Внезапно комцентр сам ответил на него.

«Вас интересует, действительно ли вы видели будущее тогда, в юности? Да. Это несомненно. То, что видели вы в ядре Цитадели, и то, что Файау узнала о Вселенной после вашей… смерти, совпадает».

— Неужели будущее можно предсказывать? Ведь принцип неопределенности…

«Будущее непредсказуемо. Это правда. Его можно планировать, но не предвидеть. Чтобы сделать даже приближенный прогноз, нужна информация. Но вы видели будущее — видели не-планеты… еще тогда. Это тоже правда. Возможно, Вселенная еще более сложна, чем нам представляется. Возможно, в вас есть что-то, чего не фиксируют наши приборы. В таком случае вопрос выходит за границы науки. Но какое он имеет значение? Ведь не вы, живые файа, определяете, куда пойдет Файау. Любое необычное явление можно игнорировать, если оно ни на что не влияет. Но потом, когда вы умрете и вольетесь в нас, мы займемся этим».

Анмай вдруг понял, что по-прежнему ничего не знает о цивилизации Файау. Три с половиной тысячи лет оказались непроходимой пропастью. В ней окончилась история файа и началась история машин — а он не смог понять этого. Как может развиваться сознание? Чем оно может стать? Он понял, что ему самому придется узнать это — и испугался. Участь части чужого ума показалась ему хуже смерти. Ему нестерпимо захотелось оказаться как можно дальше отсюда — на новой колонии, на Девяти Мирах Файау или хоть в своем прошлом — даже в приюте. В любом месте, где нет разумных машин. Но, хотя на самом деле у него не было иного выбора, кроме интеллектронного слияния или смерти, этот выбор предстоял в неопределенно далеком будущем и пока не особенно его трогал. Сейчас ему хотелось просто смотреть на звезды.

Едва он захотел, поле под ним исчезло и он упал на пол, но так мягко, что даже не почувствовал. Ледяной холод стал проникать сквозь тонкую ткань одежды в его тело. Пол медленно прогибался, засасывая его — он уже не мог видеть ничего, кроме неба. Но, лежа навзничь с раскинутыми руками и ногами, в мягких объятиях ожившего пластика он чувствовал себя единым со всей несущей его громадиной. Это было очень приятное ощущение. Он привык был необычным, отдельным, особым, — это право у него оставалось, но он лишился возможности влиять на окружающий мир. Анмай не испытывал непреодолимого стремления к власти — но в Фамайа ее сохранение стало для последнего Единого Правителя вопросом выживания и сейчас он с удивлением понял, что ему не хватает этой борьбы. Ни дома, ни друзей, ни врагов. Одна Хьютай. Но и она чувствовала себя не лучше. Они могли делать все, что хотели — но это ни к чему не вело…

Лишь уже действительно замерзнув, Анмай выскользнул из рубки и помчался по туннелям и шахтам вниз, к двери-диафрагме. Когда она закрылась за ним, он вдруг подумал, что неограниченная свобода — тоже не высшее счастье. Выбрать из бессчетных возможностей одну нелегко и даже нельзя порой понять, что выбор неверен. Не поэтому ли он не хочет выбирать себе занятие, имеющее хоть какой-то смысл?

Анмай яростно встряхнул волосами, словно выбрасывая из нее обрывки мыслей и представил, что это такое — быть колоссальным бессмертным существом, для которого не существует преград. Это была его неизбежная, но почему-то не манящая судьба.

Три месяца спустя Анмай сидел у окна-экрана своей комнаты. Напротив его глаз парил бледный, едва заметный диск — планета, лишившаяся солнца, едва заметная в свете звезд, но ничуть не похожая на его родной Уарк. Это был газовый гигант, причем относительно небольших размеров — такие обычно встречаются во внешних областях планетных систем.

«Астрофайра» уже тормозила. Через две недели она попытаеться проникнуть внутрь Линзы. Этот же мир они заметили давно и даже изменили курс, чтобы пройти возле него. Сейчас он был на расстоянии всего сорока тысяч миль и его диск казался бледной дырой в сверкающих небесах.

Анмай поудобней устроился в кресле. Изображение в метровом квадрате окна было безукоризненным во всех отношениях — казалось, он действительно смотрит в открытое окно дома на удивительное, полное звезд небо. Его вид никогда не надоедал ему. Обернувшись, он увидел Хьютай — та, уютно устроившись на постели, читала книгу. Ее домашний наряд состоял, в основном, из белой футболки — такой куцей, что между подолом и трусиками было добрых три дюйма ее кожи. Зная, что это очень выгодно подчеркивает тугой изгиб ее бедер и стройные длинные ноги, подруга любила вертется в таком виде на его глазах, — якобы занимаясь очень важными делами.

На борту «Астрофайры», вообще-то, не было книг и ей пришлось самой заказывать их в производственном комплексе. Сейчас у нее собралась уже целая библиотека. Это были отчеты других звездных экспедиций, — точнее, те их части, в которых сообщалось о малоудачных попытках контактов с иными цивилизациями. Анмай тоже с интересом читал их, хотя не мог отделаться от мысли, что все это слишком интересно, чтобы быть правдой.

Жизненные формы разума оказались до крайности разнообразны. Двуногие прямоходящие преобладали, но встречались и разумные осьминоги с венцами огромных глаз — они дышали воздухом, не отдаляясь, впрочем, от воды. Или шары-аэростаты с пучками щупалец, парящие в густой атмосфере планет-гигантов, которые получали от своих солнц не меньше тепла, чем Файау. Впрочем, наличие двух рук и ног, как правило не означало сходства.

Были полуводные расы, похожие на выпрямившихся лягушек, или напротив на файа — но лишь выше пояса. Были летающие, похожие на летучих мышей — на планетах, чья слабая гравитация все же могла удержать атмосферу — как правило, в системах нежарких спокойных солнц. Были сумчатые, были покрытые роскошной шерстью, с полукруглыми ушами, похожие на медвежат из сказки. Были четырехрукие, похожие на обезьян создания — они происходили от птиц, хотя и сохранили от них только рудиментарный клюв. Не было найдено только никого, подобного файа. Были очень похожие — но не такие. А были и гигантские существа, общавшиеся с помощью радиоволн и жившие практически вечно — но они, как не странно, так и не создали технической цивилизации.

Что же до религий, искусств, форм общественной организации — то они были столь разнообразны, что просто захватывало дух. Среди них были и прекрасные, и невообразимо чудовищные. Сама Файау давно переросла ту стадию, при которой можно было говорить об государственном устройстве. Но коммунистические принципы, положенные некогда в ее основу, нигде больше не встречались. И Файау не поддерживала связь ни с одной цивилизацией равного с ней уровня — просто потому, что таких цивилизаций не было. Даже более старые расы, чем она, в абсолютном большинстве уступали Файау. Почему?

Файа считали, что освоение космоса, заселение других миров является для цивилизации единственным шансом стать чем-то большим, чем планетарный феномен. Но это требовало чудовищных затрат, концентрации всех усилий — понятно, что в ущерб интересам живущих здесь и сейчас. Такая задача действительно могла быть выполнена — хотя и не обязательно. В противном случае цивилизация начинала двигаться по гибельной синусоиде, многократно приходя в упадок и возрождаясь после социальных потрясений и банальных массовых вымираний. Проходя бесконечный ряд разрушительных кризисов, она платила за свое слабоволие и недальновидность миллиардами жертв, пока ее создатели либо не разрывали порочный круг выходом в космос, либо не истощали ресурсы планеты и не вымирали окончательно. В любом случае, создание звездолетов не относилось к числу их главных задач, и даже появление чужого корабря воспринималось таким обществом лишь как источник получения новых технологий, если не как просто досадная помеха, которую надо устранить как можно быстрее.

Очень немногие расы, кроме файа и Мэйат, пользовались Йалис. Это неизбежно ограничивало их развитие. Межзвездные полеты они осуществляли с помощью релятивистских ракет, но тогда они длились десятки или сотни лет, а радиосвязь на таких расстояниях практически теряла смысл. Поэтому, если какой-либо расе и удавалось основать колонии на планетах соседних звезд, они никогда не составляли единой культуры, как Файау. Независимо от своего желания, каждая такая колония неизбежно превращалась в отдельную цивилизацию. Иногда только с помощью анализа плазмы наследственности файа удавалось установить их родство с метрополией.

Общение же с юными расами, одинаковыми в своем невежестве, не представляло никакого практического интереса — по крайней мере, с научной точки зрения. По мере развития файа загадка чужого разума привлекала все меньше внимания. Она считалась менее важной, чем изучение Вселенной или познание ее свойств. Может быть, потому, что некоторые — не пользовавшиеся популярностью — исследователи доказывали, что во Вселенной рождение владеющих Йалис сверхрас происходит волнами и цивилизация файа — одна из первых в очередной волне. К тому же открытие Йалис и само появление разума — явления случайные и необязательные. Файау возникла вследствие серии случайных совпадений — вероятность их одновременного повторения была крайне мала. Короче, дело было в везении, а не в особой исключительности Детей Кошек.

Вообще-то, хотя файа изучили 114 цивилизаций, вывести какие-либо общие законы их развития не удалось. Даже в сходных условиях оно шло по-разному. Можно было подумать, что развитие культур определяется чистой случайностью. Разнообразие рас оказалось столь велико, что нельзя было даже вывести принципы зависимости технического уровня от общественного строя — и считавшийся неизбежным технический прогресс не всегда шел по прямой. Иногда целые расы отказывались от техники — безо всяких видимых причин. Или, в совершенстве владея ремеслами и искусствами, вообще никогда не создавали машин, хотя были старше файа на несколько десятков тысяч лет. Существовали и планетарные расы, живущие многие миллионы и даже миллиарды лет. Но в общении с ними возникала весьма серьезная трудность.

Цивилизации тем сильнее похожи, чем меньше их возраст, несмотря на то, что исходные биологические различия очень велики. Но по мере развития культуры различия возрастали и, после определенного предела, взаимопонимание оказывалось невозможным. Файау приходилось просто оставлять такие расы в покое. Хотя было обнаружено 946 таких цивилизаций, ни с одной не удалось установить контакт. Все сведения о старших расах ограничивались данными наблюдений — впрочем, очень подробными и точными. Они давно сменили свои исходные жизненные формы на искусственные. Хотя казалось, что машинам проще договорится, чем живым существам, на деле это оказалось не так. И тех, кто сумел изменить свою исходную разумность, никогда не удавалось понять. Впрочем, может интеллектронные системы и могли это — но могли ли они объяснить свое понимание тем, кто еще мог дышать?

Отчеты об этих расах, переполненные техническими деталями и математикой, не вызвали у Хьютай интереса и она больше не заказывала их. Большинство книг, которые ей удавалось добыть, были о том, что происходило, когда файа и представители иных рас встречались лицом к лицу.

Такие встречи редко бывали мирными, но интеллектронные системы обычно не вмешивались в конфликты — хотя делали все, чтобы предотвратить передачу файских технологии. Анмай, уже знакомый с кровавыми играми Детей Файау, не удивился тому, что покорение иных рас тоже превратилось в игру — правда, только для файа. Для обитателей несчастных планет это была отчаянная борьба на выживание. Но если Файау действительно требовалось истребить чужую расу, это делалось за долю секунды — изменяя фундаментальные постоянные на ничтожные, почти незаметные величины, Эвергет корабля-мира делал невозможным существование разумных структур. Никто из обитателей этих планет не успевал даже ничего почувствовать. Но гиперкомпьютеры не без оснований скрывали подробности этих операций, и Вэру не знал даже, сколько рас было истреблено Файау, а тем более — по каким причинам это было сделано.

Логические рассуждения здесь отказывали — в одних случаях машины уничтожали примитивную расу, не имевшую даже понятия о технике, в других — просто покидали систему, в которой их корабль атаковал рой космических истребителей, обстрелявших его ядерными ракетами. Те, впрочем, не причинили никакого вреда защищенной силовыми полями громадине.

У них были лишь обрывки информации, части безнадежной головоломки. Впрочем, Хьютай удалось разыскать на корабле нескольких участников другой, печально известной экспедиции. Они участвовали в игре — только так можно было назвать покорение планеты Дейта.

Ее обитатели — похожие на людей, хотя и не в точности — не ушли в создании оружия дальше мечей. И файа, чтобы сохранить хотя бы видимое равенство сил, пришлось вооружиться ими же. Описания этих баталий, история войны, длившейся сотни лет были необычайно интересны, но Хьютай, читая их, злилась — она не могла понять, как интеллектронные системы могли допустить такую жестокость. Для файа это была лишь игра — они были бессмертны. Но вот их противники умирали по-настоящему. Похоже, и у машин границы морали совпадали с границами Файау…

История отважной расы дейтян окончилась печально. Они ничего не могли дать файа — но вот файа им могли, даже не желая этого. Так или иначе, но дейтяне узнали о своем враге гораздо больше, чем тот самоуверенно полагал. В конце концов, им как-то удалось внедриться в интеллектронные системы низшего порядка, отвечавшие за системы безопасности захватчиков. Предсказать результат оказалось нетрудно — через несколько часов на Дейте не осталось ни одного живого файа. Дейтяне захватили их базы, современное планетарное оружие и даже взорвали орбитальное хранилище матриц. Эта победа была плодом величайшего мужества — но через три месяца возле Дейты появился корабль-мир Файау и…

Анмай знал, что это была далеко не первая подобная история, но об других ему ничего не удалось узнать — хотя, безотносительно к морали, это было очень интересно. Самое страшное из доступных файа развлечений было одновременно и наиболее привлекательным.

Хьютай закрыла книгу и несколько секунд сидела в задумчивости.

— Ты знаешь, что я нашла? — вдруг сказала она. — Были файа, которые переходили на сторону врага — не в игре, а по-настоящему. Они пытались… но всегда безуспешно.

— Я знаю. Я бы тоже сделал все, чтобы прекратить такое, — Анмай повернулся к ней.

— А иногда файа и аборигены уживались друг с другом, — продолжала Хьютай. — Забывали вражду… Так было на Сурнее, и на других мирах. Что там сейчас — я не знаю. Интеллектроника позволяет менять тела, и я не уверена, что все удивительные расы, описанные здесь, — она помахала книгой — настоящие.

— Дай-ка посмотреть…

Он поднялся, но тут же упал, растянувшись на животе — пол выпрыгнул у него из-под ног. Свет мигнул. На мгновение пара оказалась в жутком мраке. Приподнимаясь, Анмай попытался представить, какова была сила удара и вздрогнул — корабль весил восемь триллионов тонн!

— Что это? — спросила Хьютай.

Анмай открыл рот, чтобы ответить, — но от второго удара полетел через всю комнату. Он успел развернуться в воздухе, но все же с такой силой ударился о стену, что у него перехватило дыхание и потемнело в глазах. В ушах зазвенело, тело сделалось невесомым — двигатели «Астрофайры» отключились.

Еще миг — и тень смерти прошла по его сознанию, притупив ощущения. Впервые за все время своего существования «Астрофайра» прибегла к своему страшному оружию. Когда тяготение вернулось, Анмай осознал, что стоит на четвереньках, тупо уставившись в пол — все это заняло не больше пяти секунд. Он тут же вскочил и обернулся, а через секунду облегченно перевел дыхание — Хьютай, отчаянно вцепившаяся в подушки, не пострадала. В окне, над верхним краем гигантского диска планеты, тлела новорожденная туманность. Она медленно тускнела и расплывалась, сливаясь с небом. Уже понимая, что случилось, Анмай нажал кнопку весма.

— Что это было?

«Нападение. Неизвестный объект вышел из-за диска планеты и практически немедленно выстрелил пучком тяжелых частиц дельта-уэмон, которые создают силовые поля. Мощность обстрела была относительно невелика — меньше мощности наших двигателей. Но они не поразили нас только потому, что броня «Астрофайры» сделана из материала, практически не подверженного физическому разрушению. Если они использовали излучатель силового луча, они должны уметь производить магнитные монополи, без которых создать его невозможно. Энергия такого уровня дает доступ к Эвергету. Поэтому мы сразу прибегли к сильнейшему средству. Применив Йалис, мы хотели только парализовать нападавшего, однако он взорвался. Сейчас у нас на борту около пяти тысяч раненых и восемьсот убитых — к счастью, матричная система корабля не пострадала и это обратимые потери».

— Почему оно напало на наш корабль, один размер которого уже должен внушать известное уважение?

«Мы успели рассмотреть объект прежде, чем он взорвался. Он состоял больше из силовых полей, чем из материи и был не очень большим — примерно таких же размеров, как межзвездные корабли Межрасового Альянса и примерно того же уровня технологии, насколько можно судить. Он заранее заметил нас — «Астрофайра» видна на огромном расстоянии — и укрылся в тени планеты, выставив сеть малозаметных датчиков».

— Но это же бессмысленно! Почему они не пытались связаться с нами?

«Скорее всего, там не было экипажа. Это сооружение было автоматическим боевым кораблем, который атакует все, что не может дать верный отзыв. Он мог странствовать в космосе долго — быть может, несколько тысяч лет».

— Так это корабль Межрасового Альянса?

«Возможно. Но чтобы выяснить его реальное происхождение, нам придется обследовать все ядро этой галактики — это займет сотни лет, а мы не можем отказаться от нашей главной задачи».

Анмай отпустил кнопку. Он чувствовал, что они наткнулись на след древней и страшной трагедии — но о ее деталях уже никто никогда не узнает. Среди всех известных файа цивилизаций не было более счастливой, чем их собственная. Но он все чаще думал, что это счастье куплено за чужой счет.

Когда последние минуты перед рискованной попыткой проникновения в Линзу истекали, Анмай с удивлением понял, что не испытывает никакого волнения. Отчасти это было следствием долгой подготовки. Он хорошо представлял, что может произойти как при удачном, так и при неблагоприятном исходе.

Подготовка была нелегкой — чтобы снизить до минимума разрушительный импульс, пришлось переформировать Эвергет. Это была опасная и очень сложная процедура, но все прошло совершенно спокойно и теперь Анмай чувствовал себя увереннее — шансы на успех составляли девяносто процентов. Он усмехнулся, вспомнив, как жалеют оставшиеся на планете — но им оставалось только ждать их возвращения с невероятной информацией.

Вероятность неудачи и даже гибели тоже была велика, но тут оставалось лишь надеяться на лучшее. Они собирались проникнуть в периферийную часть Линзы, ближе к ее верхнему листу — судя по показаниям гравиметров там была абсолютная пустота.

Анмай взглянул на экран. Как и во время первого прыжка, он сидел в наблюдательной рубке, но теперь они с Хьютай были одни. На экране, среди алмазных россыпей звезд, блестел крошечный диск Линзы — до нее оставалось всего полмиллиарда миль. Судя по размещенным под экраном индикаторам все уже было готово. Энергия в накопителях достигла расчетной величины, продольная ось корабля была с идеальной точностью сориентирована в направлении прыжка. Сейчас комцентр проводил последнюю проверку всех механизмов.

Вэру переглянулся с Хьютай — та поджала босые ноги, обхватив колени руками, и глубоко утонула в кресле. Она слабо улыбнулась ему, но ее глаза остались серьезными. Раздался тихий голос комцентра:

— Все механизмы функционируют нормально. Уровень энергии в накопителях полный. Пусковой механизм Эвергета готов к работе. Сейчас мы должны совершить одно из величайших открытий в истории Файау. Внимание! Пуск через пятнадцать секунд. Удачи.

Стало совершенно тихо. Анмай поудобней устроился в кресле и постарался расслабиться. Он уже знал, что последствия прыжка довольно неприятны. Как-то смягчить их было нельзя. Переход в не-пространстве неизбежно причинял повреждения живым организмам. Но чем более активны они были — тем менее опасными оказывались последствия. Если бы он спал, шок от прыжка был бы столь силен, что его беззащитное сознание — или сердце — могли не выдержать.

Можно было, разумеется, прибегнуть к наркозу и большая часть экипажа предпочла именно этот вариант. Но паре это казалось трусостью. И, в конечном счете, им было просто обидно пропускать столь яркое впечатление. А что же до боли — то ее можно было и вытерпеть, тем более, что длиться она будет недолго.

Анмай достаточно хорошо владел своими мыслями, чтобы заставить себя не чувствовать страха. Но вот прогнать воспоминания о боли было нельзя. Теперь он отлично знал, что именно ему предстоит выдержать. Почти непроизвольно он крепко сжал подлокотники и втянул живот. Его мышцы напряглись, пальцы ног поджались. Зная, что истекают последние секунды, Анмай задержал дыхание, но его глаза остались широко открытыми, их тревожно расширенные зрачки были неподвижны.

В ничтожно краткое мгновение перед тем, как все взорвалось немыслимо ярким светом, ему показалось, что звезды на экране исчезли, и он видит нечто совершенно другое. Но боль ударила его с такой силой, что он просто потерял сознание.

Едва придя в себя, Анмай чуть снова не лишился чувств. Все его тело горело, голова невыносимо кружилась, он не мог ничего разобрать ни из того, что слышал, ни из того, что плавало перед его глазами. Он закрыл их, ровно дыша. Понемногу боль стихла и ему стало получше, но он так и не решился открыть глаз. От того, что они увидят, зависело, удалось ли их безумное предприятие. Вдобавок, его тревожила тишина. Ни Хьютай, ни комцентр почему-то ничего не говорили.

Ожидание стало невыносимым, но он никак не мог решится. Наконец, его веки чуть приподнялись, но все дрожало и расплывалось от слез. Внезапно, разозлившись на свою трусость, Вэру широко открыл глаза.

На экране было небо — совершенно не похожее на сиявшее на нем всего десять минут назад. Редкие слабые созвездия, угасающая россыпь звездной пыли, едва угадывалась во мраке, столь глубоком, что даже в космосе он был редкостью — лишь на окраинах галактик и в неизмеримой бездне между ними царит такая тьма. Анмай подумал, что прыжок забросил их в бездны Вселенной, и они никогда не смогут узнать…

Но тут, увидев светящуюся полосу внизу, он в один миг понял — они оказались внутри Линзы! Зрелище было совершенно невероятным, непохожим на все, что он ожидал увидеть. Он вскочил как подброшенный, чтобы поделится переполнившей его радостью с Хьютай.

Секундой позже Анмай застыл, уже почти не воспринимая окружающее — ее кресло оказалось пустым. От резкого движения и страха у него закружилась голова и, вновь потеряв сознание, он растянулся на полу.