"Появление Сесса" - читать интересную книгу автора (Тови Дорин)

Глава пятая

Мы не верили своим глазам. Эдмонтон, в котором мы побывали два года назад, запомнился нам как сугубо современный город. Нефтяная столица Кана­ды с семью тысячами действующих нефтяных вышек в радиусе ста миль. Город широких улиц, красивых зданий, великолепного университетского комплекса высоко над рекой Норт-Саскачеван и молодых энер­гичных жителей: согласно статистике семьдесят два их процента были моложе сорока лет,— откуда хват­кие бизнесмены, помахивая кейсами, отправлялись для деловых встреч в Калгари или в Ванкувер столь же буднично, как жители Брайтона, садящиеся в лондонский поезд.

А теперь аэропортовский автобус, казалось, увез нас на восемьдесят лет назад. Поскрипывая рессора­ми, мимо проехал дилижанс, и рядом с кучером на козлах сидел охранник, держа на коленях дробовик. По тротуарам шествовали дамы в турнюрах и шляпах с отделкой из искусственных цветов, спокойно и ве­личественно, словно никогда ничего другого не но­сили. И улицы выглядели как-то странно... Внезапно мы осознали почему. Дома щеголяли фальшивыми фасадами. Деревянные салуны, цирюльня с шестом, выкрашенным в красно-белую полоску, тюрьма прошлого века... контора проката автомобилей, за­маскированная под конюшню, предлагающую мулов напрокат. У входа в Монреальский банк, где вывеска приглашала: «Сдавайте сюда на хранение ваше золо­то», был привязан живой мул, нагруженный багажом старателя: кирка, лопата, решето для промывки зо­лота и туго свернутые одеяла.

Еще один мул был привязан у входа в «Шато-Ла-ком», где нам предстояло жить. Уличное движение остановил, пропуская автобус во двор, полицейский в викторианском мундире с дубинкой на поясе, а в вестибюле, пока Чарльз регистрировал нас, я изны­вала от неловкости — на мне алый брючный костюм, большая дорожная сумка через плечо, а все вокруг точно сошли с иллюстраций конца прошлого века.

Даже компания бизнесменов, покинувших один из конференц-залов отеля, не внесла в общую карти­ну ни малейшего диссонанса. Лиловые, светло-серые и синие сюртуки, брюки со штрипками и штиблеты. Причем в них не было заметно ни малейшего стес­нения — но, конечно, они привыкли раз в году оде­ваться так и в обычных своих костюмах бросались бы в глаза куда больше.

Так Эдмонтон отмечал годовщины знаменитой Золотой лихорадки 1898 года, когда город — в те времена всего лишь пушная фактория «Компании Гудзонова залива» на полдороге к ледяному безлю­дью Севера,— чуть ли не за одну ночь превратился в важнейший перевалочный пункт для старателей, хлынувших в Клондайк. Такая практичная дань ува­жения истории — не прибегая к речам и выставкам, а заменив их на две потрясающие карнавальные не­дели в июле, когда Эдмонтон целиком магически преображается... когда в салунах вертятся колеса ру­леток, половые в полосатых передниках разносят бу­кеты кружек с пивом, а в банке вас, и бровью не поведя, обслужит кассир в соломенном канотье, по­лосатом жилете и пружинных браслетах у локтей... Трудно придумать что-нибудь равное этому.

В номере нас ожидали наши костюмы, и я — всю жизнь сожалевшая, что мне не довелось пожить в последнем Веселом десятилетии прошлого века,— мгновенно облачилась в свой. И Чарльз тоже — без единого слова протеста. Наоборот, он, казалось, очень себе понравился. Мы оглядели друг друга. Он — в оливково-зеленом сюртуке, брюки в зеленую по­лоску, светло-синий парчовый жилет, песочного цве­та цилиндр и трость с золотым набалдашником. Я — в розовом атласном платье с буфами и огромной шляпе со страусовыми перьями.

— Кто бы подумал, что путешествие в дебри Ка­нады начнется с подобного? — сказал Чарльз.— Что подумали бы в деревне, если бы посмотрели на нас сейчас?

Действительно — что? И тем более в следующие дни, когда Чарльз, полностью войдя в свою роль вик­торианского души общества, спел в микрофон дуэт на званом завтраке в паре с Клондайкской Кэт, и мы с ним, а также с Дэвидом Ханном, тогда спортивным корреспондентом «Обсервер», лихо сплясали на сце­не салуна «Серебряная туфелька» по просьбе присут­ствовавших. Как британцы — единственные на вече­ре писателей и фотографов,— мы, видимо, вносили ноту подлинности в происходящее. Я потеряла туф­ли, Чарльз практически вывернул все суставы, но мы не посрамили дух британских первопроходцев девя­ностых годов прошлого века!

Все было точно сон. Как-то утром мы завтракали с представителями канадской конной полиции — но не с нынешними с их формой цвета хаки, фуражками и обтекаемыми полицейскими машинами, а мужчи­нами в алых мундирах, синих брюках для верховой езды и широкополых шляпах, с теми, кто поддержи­вал закон и порядок в прериях в давние времена. Мне невольно вспомнилась сцена из «Роз-Мари», в чем и приношу извинение конной полиции Канады за такое опереточное сравнение!

Сидя за огромным круглым столом, поглощая яичницу с беконом и тартинки с медом, мы беседо­вали о лошадях, о верховой езде и о путешествии по горам. А потом я задела ногой что-то звякнувшее, нагнулась поднять упавшую ложку или вилку и вдруг поняла, что звякнула шпора на сапоге моего соседа... Две внушительные серебряные шпоры с цепочками на форменных черных сапогах. И я с восторгом по­думала, что вернулась на мой любимый Дальний За­пад. Тут даже в городах было рукой подать до диких просторов.

И в первую очередь в Эдмонтоне, где из окон нашего номера за высокими белыми зданиями и ши­рокими улицами мы могли увидеть ждущую нас пре­рию. Рыжеватая с голубым отливом дымка в отдале­нии, простирающаяся насколько хватает глаз. Еще пять дней — и мы отправимся в путь. А тем временем мы извлекали массу удовольствия из нашей Клон­дайкской недели.

И извлекали мы его вовсю. Обычно мы ведем тихую деревенскую жизнь. Городские развлечения не в нашем вкусе. Но эти! Ночные клубы, приемы, ве­ликолепный завтрак, который устроил Торонто и Доминьон-банк... все это пронизывал стиль кантри, абсолютно неотразимый. Точно нескончаемый Праз­дник Урожая. И еще оттенок старомодной элегант­ности. Эти костюмы воздействовали на тех, кто их носил. Женщины двигались грациозно, мужчины проникались учтивостью — открывали двери перед дамами, изящным жестом приподнимали цилиндры, пропускали дам вперед. Вот почему Чарльз, всегда крайне учтивый, внес свою лепту в историю «Шато-Лаком».

Чарльз всегда пропускал женщин перед собой в двери и через турникеты. Сколько раз я проходила через театральное фойе или через барьер в таможне в полной уверенности, что Чарльз следует прямо за мной... и тут билетер или таможенник протягивает руку, я оборачиваюсь, чтобы кивнуть на мужа, у ко­торого наши билеты — или наши паспорта,— а между ним и мной семь-восемь женщин, и он вежливо про­пускает вперед еще одну.

Ну и естественно, в костюме тех времен Чарльз стал еще любезнее. Например, всегда входил в лифт последним, хотя обычно это большого значения не имело, так как наша компания заполняла весь лифт, а выходили мы на одном этаже.

Однако в этот раз среди нас затесалась еще пара. В клондайкских костюмах, разумеется, так что никто их даже не заметил. На нашем этаже мы все вышли и направились к своим номерам. У нас было ровно десять минут, чтобы привести себя в порядок и снова встретиться для нового похода в вестибюле отеля.

То есть разошлись все остальные, а я ждала, что­бы Чарльз вышел из лифта, где он вежливым жестом пропускал вперед оставшуюся пару, и тут женщина в аквамариновом платье с турнюром шагнула вперед, кончиком солнечного зонтика нажала на кнопку, двери лифта сомкнулись, и Чарльз унесся вверх.

Затем, как выяснилось позже, Чарльз объяснил, что он хотел выйти на том этаже, и женщина, думая остановить лифт, скользнула пальцем по всем кноп­кам сверху вниз, прежде чем Чарльз или ее муж ус­пели ее остановить. Эффект был потрясающим. Пара вышла через два этажа, а Чарльз, оставшись в гордом одиночестве, продолжал ехать вверх с остановками на всех этажах вплоть до двадцать четвертого, где находился вращающийся ресторан, а затем лифт по­шел вниз, опять-таки останавливаясь на каждом эта­же, открывая и закрывая двери.

По пути вверх Чарльз увидел в открывшихся две­рях мужчину в лиловом сюртуке, который ждал лиф­та вниз и, по словам Чарльза, очень удивился, когда двери вновь открылись на его площадке и он опять узрел Чарльза, теперь на пути вниз. Однако он уди­вился еще больше, когда, хотя он нажал кнопку ве­стибюля, а Чарльз был в кабине один, лифт продол­жал автоматически останавливаться, открывать и закрывать двери на каждом этаже, хотя все площадки оказывались пустыми. Но женщина в аквамариновом платье преуспела в своем благом порыве.

К несчастью, Чарльз так увлекся, объясняя все это, что не заметил, как лифт остановился на двенад­цатом этаже. И поехал дальше. Меня на площадке не было, потому что я искала горничную с ключом от нашего номера... Десять минут нашей передышки почти истекли, и пора было спускаться в вестибюль. А Чарльз тем временем спустился этаж за этажом в вестибюль, где собралась целая толпа, завороженно наблюдая по световым сигналам за фантастическим движением лифта. Он обезоруживающе улыбнулся им и начал подниматься. Когда он наконец все-таки добрался до двенадцатого этажа, на площадке уже ждала вся наша компания, чтобы спуститься в вести­бюль.

С полной невозмутимостью Чарльз учтиво посто­ронился, пропуская их в кабину.

— Ну, нет! — возопила я, вцепляясь в него, чтобы все не повторилось снова.

И в тот же вечер, после обеда в «Старой фабрике спагетти», куда из-за катания на лифте мы успели еле-еле, у нас произошла самая-самая первая встреча с гризли. И не в глуши Скалистых гор, как мы рас­считывали, а в заповеднике в пятнадцати милях от Эдмонтона. И если это покажется пресным, значит, в отличие от меня, вы не кормили из детской буты­лочки взрослого гризли. Одного из самых крупных гризли в неволе, весящего в шесть раз больше како­го-нибудь могучего атлета.

Идея принадлежала управляющему Эдмонтонско-го бюро путешествий, с которым мы обсуждали наши планы. В Джасперовском национальном парке есть волки, сообщил он нам. Однако будет редкой удачей, если мы сумеем увидеть их летом. В горах вокруг Уотертона водятся гризли... Ну, да это мы и сами знали. Но, сказал управляющий, если мы посетим Бесклеточный зоопарк Альберты, то сможем посове­товаться со специалистами. Они могут рассказать нам о гризли очень много. У них там есть три взрос­лых гризли, и канадские рыси, и пумы, и олени, и бизоны.

Чистейшая правда! И наблюдать животных в их естественной среде обитания — удовольствие ни с чем не сравнимое. Я не люблю зоопарки, но этот — совсем другое дело. Вольеры такие огромные, что, как правило, ограждений просто не видно. И неко­торые животные полностью вымерли бы, если бы не такие заповедники, где делают все для их сохране­ния. Особенное впечатление на нас произвели лес­ные волки, которые в полной безопасности от яда и пуль бродили, сторонясь людей, как заложено в их натуре, по принадлежащему им лесистому склону холма. И я никогда не забуду, как меня изучали ум­ные глаза великана-гризли, чья морда находилась в каком-нибудь футе от моего лица.

Он был одним из трех осиротевших медвежат, ко­торых за одиннадцать лет до этого нашли в горах Суон-Хиллс к северо-западу от Эдмонтона. В этих краях давно бытуют истории об особенно крупных гризли, которые считаются потомками давно вымер­ших гризли прерий. Самый большой гризли, из опи­санных в Канаде, был застрелен в Суон-Хиллс про­водником, и высота его, когда он встал на задние лапы перед человеком (именно эта поза придана его чучелу), превышала десять футов.

Однако теперь, когда была найдена нефть и неф­тяные компании строят поселки и пролагают бульдо­зерами дороги, гризли в Суон-Хиллс подверглись ис­треблению. Их пристреливали, когда они, недоуме­вая, следовали по своим привычным тропам или, как в обычае у медведей, приходили рыться в куче отб­росов у поселка. Для зоопарка Альберты день, когда траппер-индеец нашел трех медвежат и прошел шесть­десят миль до ближайшего поселка с телефоном, стал великим днем.

Когда медвежат привезли туда, Большой Дэн ве­сил семь фунтов, а его сестры Леди Эдит и Суони — пять и четыре фунта соответственно. Вскормленный из бутылочки с соской, Большой Дэн одиннадцать лет спустя весил почти тысячу фунтов (вес шестерых мужчин атлетического сложения) и его сестрички не слишком от него отстали. Их кормили мясом, яйца­ми, салатом, хлебом, сдобой и морковью... но они по-прежнему получали ежедневно свою бутылку с молоком.

Натуралист, наш проводник, объяснил, что в дет­стве они получали в молоке необходимую дозу вита­минов, а теперь, если бы им в вольеру ставили ушат с молоком на всех троих, самец выпивал бы его еди­нолично до дна вместе с витаминами. А потому и приходится поить их из личных бутылок. Ну а полу­чая пищу из рук, они не дичают, и совсем недавно это помогло предотвратить настоящую трагедию.

Случайно калитка в их вольеру осталась откры­той, и медведи, по природе очень любопытные, бы­стро это обнаружили и тут же отправились погулять. Когда их хватились, они бродили между вольерами, разглядывали других животных, и сотрудники зоо­парка затаили дыхание. Да, они, бесспорно, были ручными, но гризли ведь непредсказуемы. И стоило бы им почувствовать вкус к кровавой охоте, их уже ничто не удержало бы. А они способны убить оленя или человека одним ударом лапы.

Поэтому сотрудники схватили ружья и заняли стратегические позиции, пока медведи трусили гусь­ком по дорожкам. Неужели после стольких лет пло­дотворной работы им придется застрелить своих пи­томцев?

Чуть больше паники, чуть меньше понимания — так бы, наверное, и кончилось. Но здесь наблюдатели терпеливо выжидали, и чуть позже, когда подошло время кормежки, гризли повернулись и величествен­но проследовали мимо вольеры с перепуганными оленями назад в свою, где уселись рядом у проволоч­ной сетки ограды, безмятежно ожидая своих буты­лок.

И сейчас как раз время кормежки, сказал натура­лист, так не хочу ли я дать Большому Дэну его мо­локо? Тут меня ожидал сюрприз. Бутылка оказалась длиной примерно в три фута и вмещала три с поло­виной галлона молока. Мне пришлось держать ее на плече, пока я его кормила.

Служители иногда кормят гризли внутри вольеры, и туристы не устают фотографировать это зрелище: огромные медведи сидят на задних лапах, обхватив передними бутылки, которые служители постепенно наклоняют, по мере того как они пустеют. Я безо­пасности ради кормила Большого Дэна сквозь сетку. И тем не менее... Огромные черные когти цепляются за сетку рядом с моими пальцами, чудовищная мор­да, глубоко посаженные глаза... глаза, задумчиво ус­тремленные в мои с расстояния в какие-то двенад­цать дюймов. И пока он шумно сосал свое молоко, я думала, что никак не ожидала увидеть гризли так близко. Хорошее предзнаменование для нашего пу­тешествия?

Так оно и было. Когда два дня спустя мы отпра­вились в Скалистые горы, то даже не подозревали, какие нас там ожидают приключения. А пока мы как зачарованные смотрели на трех гризли в вольере, ко­торые, покончив с молоком, направились вперевалку к трем внушительным кучам ожидающего их корма. Пригорок зелени, еще пригорок битых яиц, а также и черствых булочек, словно бы из всех булочных Эд­монтона. Суони начала с салата. Леди Эдит приня­лась за яйца, загребая их в пасть обеими лапами. А мой мальчик, Большой Дэн? Владыка всего, что его окружало, он двинулся прямо к булочкам.