РАССКАЗ РЕЙГА

Океан и смерть

Волшебный город

Океан и смерть

Мне надо было соображать, как разделаться с заокеанскими чудовищами, а я совсем не про битву думал, глядя на серые волны. Я вспоминал восход солнца у разбойничьей пещеры, когда я впервые увидел колдовские косы Ифри, чернее угля в костре, чернее ягод ежевики. Я сказал этой горянке, что выберу себе подругу не за цвет волос, но это такая хитрость против женщин. Чтобы они не знали, что ты думаешь на самом деле. Ведь я всегда любил полный опасностей сумрак леса и темную ночь, хозяйку тайн. И священных черных воронов всегда чтил. Разве сумел бы я забыть эту воронову сестру! А ресницы у нее такие длинные, что я видел их даже после захода солнца….

Берег был уже далеко, а мне чудилось, будто Ифри стоит рядом со мной, улыбается мне и разговаривает со мной. Смотрит на меня ласково и ободряюще, а глаза у нее светло-золотые, будто мед, собранный с самых белых из всех растущих в полях цветов.

До встречи с ней я был один. Как первый или последний из людей на земле… Наши хуторянки и селянки таких, как я, не хотят — мол много рассуждаешь и много знать хочешь. Мы, говорят, хранительницы мудрости. А вам, мужикам, большого ума не надо чтоб топором-то махать. А если и будет у вас ум, все равно в первой же битве у вас его из головы дубиной выбьют. Да имея ум-то, может вы и не захотите в сражение лезть. Знай одно: быть храбрым и ходить с грозным видом! Вот что надо хитрой дочери Матери-Земли. Тогда хоть и будешь называться глава семьи, а на самом деле станешь при ней вроде пса сторожевого, дом охранять и чужаков распугивать, за кормежку и ласку. Да дрова рубить для ее священного домашнего очага.

Слышал я, что на берегах южного синего моря не так, что там не всеми познаниями владеют женщины. Я не верил. Как можно сравниться разумом с той, которая одним взглядом лишает тебя разума? Но Ифри была воспитана мудрым отцом из южных царств, и видно он ей внушил, что мужчина все-таки умом равен женщине и тоже способен к обучению. У меня-то глаза голубые, как у несмышленого волчонка, а у нее были золотые, как у взрослой волчицы. Древним и мудрым был мир ее отца, но как на равного, смотрела на меня золотоглазая дочь Исмона. Она научила меня письменности и играм, которые учат принимать решения. Рассказала мне про науку логику, рассуждала со мной обо всем и верила, что я смогу доплыть до другого берега. Правда, может быть, лучше бы иметь мне строгую жену, которая дала бы мне браги и ногу кабанью, да велела дома сидеть… так думал я все чаще, глядя в бескрайний холодный океан. Как был я один, так и один и остался, сидел с моим псом среди несчетного стада белогривых волн.

И думал я, что все женщины колдуньи и ворожеи. Они заставляют свою добычу видеть то, чего нет и быть не может. На самом деле может быть Ифри просто оплела меня хитрыми женскими чарами. Я верю, что она меня любит, я в сердце моем говорю ней! А она, наверное, уже забыла меня. На деньги, которые я ей оставил, она купит себе тунику из тонкого льна, такую чтобы из-под ткани просвечивала ее смуглая грудь. Раздобудет себе новый цветной пояс и краски для лица, про которые я сам сдуру ей рассказал. Вплетет в свои проклятые змеиные косы цветные камни, те светлые голубые камни, что я ей оставил! Зачем я ей их дал? Будут мои камни в ее волосах как голубой цветок-лотос в реке Нил, про который она мне рассказывала. Станет жена коварная искать себе нового мужа, или о ней позаботятся люди Валента Страбуса. Я уже начал догадываться, что этот Страбус и есть Лис-Охотник. Только проверить не успел. Уйдет к лису-Страбусу на службу моя ученая жена, а я тут без нее сижу сам как лиса без хвоста, одинокий и несчастный.

Женщины, они как океан, заманивают, влекут к себе своей красотою, а потом мучают тебя без всякой вины. Мне от этого океана было тошно, будто это я был женщиной беременной. А Ифри, думал я, от моего ребенка уже избавилась. В портовом городе есть улица Блудниц, а там хватает умеющих помочь в этом.

Когда лодка падала в пропасть между двумя крутыми валами, ужас разрывал мне сердце, и спрашивал я себя тогда почему тот, кто создал мир, не сделал людей из железа. Ведь я был сын гордой свободнорожденной страны и должен был не ведать страха! А на деле не совсем так выходило. И дорогу спросить было не у кого. Рыбы и чайки в разговор не вступали. Видно они и правда были не на моей стороне, а на службе у чудовищ из мира мертвых. Однажды проплыл вдали кит, нелюдимый и тоже безмолвный. Вот уже чайки почти все исчезли, а другого берега все еще не было видно. Но я верил, что я окажусь там раньше, чем у меня кончится запас воды или придет буря. Ведь Рябой сумел добраться из той страны вплавь, без лодки. Значит, далеко это быть не могло.

Я направлял лодку на запад, надеясь, что я не проплыву мимо Страны Мертвых. Такой остров в океане вряд ли затеряется. Огромна должна была быть страна, которая собрала всех умерших из всех земель. Ведь мертвых больше, чем живых, а мир живых велик. Отец Ифри рассказывал ей, что за дальним теплым морем скрываются горы, пустыни, леса и даже еще один океан. Несчетное множество людей родилось в подлунном мире, и многие из этих людей уже мертвы.

В северной части океана небо редко бывает ясным, и солнца я не видел. Но плыл не вслепую, потому что по левому борту лодки южное небо светилось драгоценным сиянием в разрывах темных туч. Глядя на этот свет, я вспоминал, как моя мать осторожно выводила литой золотой узор на железной рукояти меча, выкованного моим отцом. Это было изображение Священного Солнца. Мой отец и мать мои верили, что солнечный знак сделает оружие справедливым. Они и сами были людьми правого пути, но судьба оказалась несправедлива к ним. А я даже не успел научиться отцовскому ремеслу, и если сказать правду, умел только охотиться и воровать.

Ветер дул с северо-востока. У меня поверх кожаной куртки был шерстяной плащ, он же заодно и одеяло. Мой свой плащ, неволшебный. Зато сотканный из хорошей овечьей шерсти. Ведь серебряное одеяние с изображением рыбы, подаренное озерным волшебником, еще рано было доставать из котомки. Волшебник велел надеть его в мой смертный час, а до гибели мне еще было далеко.

А еще хоть я и бродяга бездомный, но у меня гордость есть! Ифри объяснила мне, что означают слова "ослово упорство", и понял я, что вовсе не за стойкость молодой волшебник дал мне этот дар…..

А еще чуял я шкурой — а она у меня чуткая, как у зайца уши — что в день, когда волшебники делились на добрых и злых, этот неучтивый волшебник в стороне стоял. Поэтому хотел я верить, что без его волшебной одежды смогу обойтись. Ведь у меня еще оставался запас воды, вяленое мясо и сухой моряцкий хлеб. Но все чаще думал я, что мудрая Ифри хорошо сделала, когда раздумала плыть со мною. Не за что ей было любить такого как я. И хозяин лодки был прав, назвав меня отчаянным дураком, хотя это и обидное оскорбление. Да и волшебник про осла-то может быть не зря говорил… Не было нигде никакой Страны Мертвых, океан был пуст, как моя глупая голова.

Я завернулся в мой шерстяной плащ и пса моего прикрыл, чтобы не мерз на студеном на ветру. В старину собаки говорили на человеческом языке. Но замолчали, когда узнали, что люди сделали ругательство из славного имени их собачьего рода. Я сказал Земному Хоарденну: "Мужайся, волчий сын!". Пес молчал, но смотрел на меня осуждающе, и прав был. Зря я его в океан потащил, не собачье это место. Волны с угрозой били в борт, плащ не согревал нас. Зато северным ветром лодку сносило к югу. Это обрадовало меня! Я ведь не знал, вернусь ли живым из плаванья, а мне хотелось перед смертью побывать там, где небо всегда голубое, ветер теплый, солнце горячее, будто огонь костра, а океан синий, как глаза моей матери, и совсем не замерзает зимой.

И вот на седьмой день плаванья солнце вошло в полную силу. Одинокая чайка поднималась к вершине неба, солнце пробивало насквозь ее белое оперение, и внутренний край ее крыльев сиял, будто лезвие священного золотого серпа.

От тех несчастных, кто плавал на галерах, я слышал, что в южном небе солнце обнажается для убийства. Я не верил им, ведь солнце доброе, оно не может убивать невиновного! Теперь понял, что может.

В небе ни одного облака, лишь горячая смертельная синева. Пришлось поверить еще и в небывалое: что голова может болеть! Другого берега все еще не было видно. Воды осталось совсем мало, и она стала такой гнилой, что даже пес пить ее не хотел. Северо-восточный ветер потерял силу, будто и его истерзала южная жара.

Наконец ночь пришла, но холоднее не стало. Мне казалось, что небо налилось кровью, а на гребнях волн сияют изгибы белых молний. Я терял разум, уже не было океана, мы шли с Ифри по диким лугам, и трава колосилась красной зернью, а огненные птицы, насылающие лесные пожары, сжигали землю дотла. Но собака не залаяла, и я понял, что краснокрылые птицы всего лишь мерещатся мне. Потом подумал, что если мне видится то, чего нет, то жить мне осталось недолго. На заре я сказал моему псу:

— Хоарденн, у меня рот сохнет. Скоро я говорить не смогу. Слушай меня сейчас. Ты не ешь меня мертвого. А то сам потом станешь выть от одиночества.

Но я не умер ни в тот день, ни в ту ночь. Вот снова взошло солнце, а в нем мучение и смерть. Не смог я доплыть до другого берега. Пришло время воспользоваться подарком волшебника с берега лесного озера. Я достал из котомки странную одежду с изображением лосося и подставил ее лучам солнца. Никакого колдовства. Я подумал, что дар волшебника потерял волшебную силу и ничего не сделает…ни доброго, ни злого…. Но вдруг изображение рыбы загорелось золотым светом.

Вот теперь у меня уже сомнений не было! Я стал было просить у рыбы смелости, свежей пресной воды и попутного ветра, лучше похолоднее. Но не получил просимого. Однако рыба-то сияла волшебно и обнадеживающе. Я оделся в волшебную одежду и стал шепотом рассказывать ей мою жизнь и зачем я плыву за океан — чтобы священная рыба-лосось помогла мне. А солнце поднималось все выше, и собака бессильно выла на дне лодки. Сил у меня уже не было говорить ни с волшебной рыбой, ни с собакой. Кровь билась в сердце и в висках, перед глазами были лишь огонь и черный пепел. Пусть Ифри избавится от моего ребенка, пусть найдет другого или пусть уплывет на корабле в далекую солнечную Ливию моя волчица, которую я любил ласкать. Теперь лишь одно желание осталось у меня. Увидеть саму Смерть. Ведь встретить ее можно только раз в жизни.

Я прикрыл глаза цветным поясом Ифри и смотрел сквозь перекрестье нитей, чтобы отражение солнца на волнах не выжгло мои глаза раньше, чем я встречусь с той, что забирает всех без разбору. И вот она появилась вдали. Она шла с юга, наискось против ветра. С жалостью я посмотрел на белые кости ее некогда прекрасного и смелого лица. А потом запрокинул голову и в знак поражения подставил ей горло.

Волшебный город

Вы думаете, я умер? Какое там умер. Здесь история только началась. Вдруг лодки, собаки, океана, синего неба, солнца и убивающей жары не стало. Я будто шел через подобие снежного тумана. Было не тепло и не холодно, не темно и не светло, это была не земля и не небо, и не знаю, долго ли это длилось или один миг. Я ничего не видел, и ни звука не было слышно, но я знал — сам не знаю как — что рядом со мной что-то есть.

А потом увидел под ногами пол из дерева. Было это чье-то жилище, странное, колдовское. В стене было окно, совсем прозрачное, наверное из волшебного льда, только лед был не тающий и не холодный. Я глянул в окно и увидел, что колдовство принесло меня на высокую башню. Вокруг были другие башни, тоже не с бойницами, а с окнами. А внизу по дороге ехали избушки на колесах.

Решил я, что волшебная одежда принесла меня сюда за то, что я ее наконец солнечным светом напоил. Оглядел жилище и увидел на стене портреты волшебника с озерного берега и его сероглазой красавицы. Портреты были так искусно нарисованы, что я сразу узнал волшебника и волшебницу. В их жилище было много разного удивительного имущества. Я ничего не тронул, ведь Храбрый Бык некогда выучил меня учтивому поведению. Только смертельной жаждой томимый пива выпил. Было оно спрятано в странном коробе, в котором притаилась зима — хотя вокруг лето. А налито в прозрачный сосуд, и уж чего мне стоило его открыть, поймет только медведь, которому доводилось запускать лапу в дупло с медом! Медведь мне и посочувствует. О, Небо! Ну зачем пиво так крепко закрывать?

Волшебник и волшебница не приходили. Смотрел я через окно на избушки с колесами, на высокие дома и на людей в странных одеяниях, и думал: попался я хуже зайца! Места дикие. Ни деревьев, ни травы, ни человека разумного вида.

А у меня ведь не было ни топора, ни ножа, ни лука со стрелами. Все в лодке осталось. Зато в жилище волшебника на столе лежали два серебряных обруча. Как велел волшебник, один из них я надел на голову. Никаких чудес не случилось.

Что мне было делать? Но я уже понял, что волшебство дело не быстрое, иной раз надо подождать. Задремал я, ведь в океане ночью не выспался. А то, что случилось потом, долго считал сном.

Вот что было со мной… я думал, что во сне, а теперь знаю, что наяву. Проснулся я от того, что кто-то стучит в дверь и зовет меня по имени. Дверь была так хитро заперта, что мне бы ее вовек не открыть, если не был бы я смышленый сын умного оружейника. А когда я ее все-таки сумел отворить, то увидел на пороге троих, странного вида! Стрижены коротко, как грязные звери римляне. Одеты так, будто решили меня рассмешить. До этого дня я таких одеяний нигде не видел. А вот этих троих вроде уже где-то встречал!

Вдруг один из троих как заорет:

— Мореплаватель, откуда ты взялся?

Я говорю ему из последних сил:

— Меня волшебная одежда принесла. Кто ты и откуда меня знаешь?

Он весь засиял от радости:

— Да ведь мы с тобой когда-то встречались, ты спас меня. Я торговец котами. Меня зовут Всегда-Удача. Ты мне еще на постоялом дворе дал талисман, а я тебе про океан всякие глупости рассказывал, будто там Драконий остров есть. А это обруч на голове… как бы тебе объяснить… на твоем языке, волшебный. Он это… сканирует…. читает… да ты небось и слова такого не знаешь.

— Я ему сказал, что я еще и не то знаю! А читать знаки меня научила моя женщина.

Тогда у дерзкого торговца котами спеси поубавилось, и он заговорил со мной на равных:

— Ну вот, читает. Воспоминания в твоей голове. Смотрит, есть ли у тебя здесь кто-то знакомый. А вот он! Он! Он! На столике стоит мой любимый! Это поискующий короб, именуемый компьютер! Он прочел мое имя в твоих воспоминаниях и вызвал меня сюда.

Я взмолился: — Не кричи, безумное сонное видение, а то разбудишь меня, и проснусь я в своей лодке. Потом спросил, кто те двое, что ним явились, и почему мои воспоминания их сюда вызвали. С ними-то я не был знаком. Всегда-Удача мне говорит с улыбкой:

— Это же Кровавые коршуны. Разбойники с постоялого двора, от которых ты меня спас.

Я бы от удивления топор выронил, если бы он у меня с собою был! Спрашиваю его:

— Они что, теперь твои друзья?!

А он мне:

— Не мои друзья, но они тоже твои знакомые. Поэтому дверь их вызвала сюда вместе со мной. Теперь мы все тут будем жить в дружбе. А обруч с головы не снимай. Он твои желания угадывает!

У них тоже были такие обручи вокруг головы. Я ничего понять не мог, и вот что мне рассказал торговец котами:

— Ты в будущих временах. Одежда, которую ты носишь, именуется скафандр, но не простой. Он может унести человека в прошлое. А потом вернуть обратно в будущее. Именуется это: пространственно-временная телепотрация. А кормится оно от солнца. И именуется это…

— И именуется это солнечная батарея, — влез в разговор один из Кровавых коршунов.

Всегда-Удача не обиделся на такую неучтивость и продолжал объяснение:

— Вот! Батарея солнечная. Она самая. А одежда, солнечного света напившись, тебя взад вперед по пространству-времени путешествует. Надо только уметь с ней управляться.

Я ему говорю:

— А я-то не умею. Почему ж я вдруг попал сюда к вам?

Он мне объяснил:

— Эта одежда по дрожанию крови слышит, если у человека начинает сильно биться сердце, или наоборот, если сердце останавливается. Тогда она понимает, что ее владелец в опасности, и приносит его назад в будущее. А то представь себе, что было бы, если человек из будущего попал туда, где мы с тобой раньше жили. За одним кустом волчья стая, за другим разбойники, за третьим трясина бездонная, за четвертым племя воинственное! И много других всяких бед может внезапно случиться! Этак человек из будущего сгинет раньше, чем сообразит дать своему скафандру команду спасаться обратно откуда явился. Посему создатели машины времени предусмотрели возврат без приказа ее владельца, если тот попал в беду. В таком случае машина времени приносит его туда, откуда он начал свое путешествие. Именуется это: "возврат аварийный". А если одежда сменила хозяина, то новый хозяин окажется там, откуда отправился в прошлое прежний владелец. В то же время и в то же место. Хозяин твоего пространственно-временного скафандра видно отправился в прошлое отсюда, из собственного дома, что теперь именуется: квартира. Ты в океане был охвачен страхом, а скафандр умеет это распознать. Вот он и принес тебя сюда.

Я пытался уразуметь сказанное, а один из презренных Кровавых коршунов стал насмехаться надо мной:

— Вот и трус ты, Рейг. Умный скафандрик-то все про тебя правильно понял. А ты еще нас топором пугал.

— Я ему говорю, что топор у меня в лодке остался, но если ему развлечений хочется, то я могу ему челюсть свернуть. Они оба обиделись, обругали меня каким-то тупым варваром, пообещали, что меня из будущего выгонят, и ушли. Всегда-Удача сказал им вослед:

— Зря ты так с ними. Не думай, они исправились! Они теперь современные люди, вот!

Я говорю:

— Когда же они успели исправиться? Еще и года ведь не прошло?

Всегда-Удача ответил мне:

— Не годы прошли, Рейг. Со дня нашей встречи прошло два тысячелетия. Не удивляйся, ибо здесь у тебя будет еще много более важных причин для удивления. Здесь много оживленных людей из прошлого. Это Остров мертвых.

Я не понял с первого раза, но он мне снова объяснил, что они теперь умеют возвращаться в прошлое, в любой миг в прошлом. И могут забирать оттуда людей.

Вот тогда я обрадовался. Я ему говорю:

— Всегда-Удача, не зря тебя Удачей зовут! На счастье ты мне повстречался. Скажи мне быстро: как с этим волшебной одеждой обращаться? Научи меня как мне во времена моего детства вернуться! Я предупрежу людей моего рода о хитрости, которую затеяли их враги. И в бою им помогу. А если ты мне дашь избушку на колесах, какие у вас здесь повсюду ездят, то я один на все вражеское племя страху нагоню.

Но Всегда-Удача мне сказал то, что меня не обрадовало:

— Рейг, в прошлом нельзя ничего менять. Даже в самых малых событиях. Иначе изменится и будущее. Здесь нам живется хорошо, а кто знает, что будет, если все изменится? Поменяешь прошлое: может быть и вообще никого в живых не останется, либо чудища какие повылезут. А некоторые говорят, что если станешь менять время, оно тебя убьет. Вот как если вытащить камень из основания уже построенной стены, то стена на тебя рухнет. Поэтому нельзя исправить ничто из того, что случилось.

Я ему говорю:

— А как же вы умирающих забираете к себе? Ведь если человека утащить, прошлое поменяется. Кого будут хоронить?

А он мне объяснил:

— В том-то и дело, что спасти умирающего — это единственное, что можно сделатьзащищал слабых без опасности что-то изменить в прошлом. Здешние ученые люди научились делать точное подобие тела человека. Именуется: биокопия. Это тело не живое — это неотличимое подобие живого тела. В миг, когда человек умирает, его забирают и на его месте оставляют в прошлом подобие того, кем он был. Подменяют быстро, почти мгновенно, чтобы люди не заметили, что умирающий исчез. Ведь мы повелители времени, для нас вечность может быть одним мигом, но по желанию нашему для нас один миг может стать долгим, как вечность. Быстрее, чем слеза падает на землю, повелители времени могут унести умирающего и положить на его место его точное подобие. Пусть люди прошлого оплакивают и хоронят биокопию. В прошлом ничего не изменилось, а человек спасен. Здесь же наши ученые целители могут вернуть умирающего к жизни. Могут даже омолодить человека. Так я некогда умер, и в прошлом зарыли в землю мое неживое подобие, а я попал сюда. И облик мой изменил к лучшему, ибо здешние многоученые люди и в этой науке преуспели.

Я его выслушал, попросил повторить четыре раза, наконец понял и спросил:

— А отчего тогда Ифри не пришла меня встречать? Должен ведь быть предел женскому коварству и неверности! И где люди моего рода?

Я все- таки верил в глубине сердца моего, что Ифри не забыла меня, хотя не всегда я был нежен с ней. Всегда-Удача ответа не знал и сказал без большой уверенности:

— Давай спросим поискующий короб, именуемый всемогущий компьютер. Он на все ответ дает. Как вы вашего ребенка собирались назвать?

Я ему говорю, что если сын, то Храбрый Бык, а если дочка, то Рейин.

Всегда-Удача стал искать, а потом повинным голосом сказал:

— Я не могу найти среди оживленных никого с такими именами, из тех времен и тех мест, где жил ты. Но ведь бывает так, что человека до сих пор еще не нашли, чтобы оживить. Ведь чтобы забрать умирающего из прошлого сюда, надо знать, когда и где пришел его смертный час. Его дети это обычно знают. А их дети знают, где и когда умерли их родители. Так розыск и идет, от новых поколений к предшествующим. Если же из рода никого не дожило до наших времен, человека найти невозможно. Многие роды пресеклись в прошлом. Сам знаешь, как мы тогда жили: войны, голод…. Но ты не горюй. Если еще не нашли, так позже найдут.

Я ему говорю:

— Подожди! Нет Храброго Быка?! Как Ифри назвала сына, я не знаю. Если она вообще его родила. Но моего дядю тоже так звали. Почему его нет здесь?

Всегда Удача говорит:

— Может быть, его род пресекся. Поэтому некому его искать.

— Но ведь Храбрый Бык многим помогал, он защищал слабых. Когда и где он умер — все знали. Из тех людей чье-то потомство да выжило! Почему они не перенесли его сюда?

— Потому что он защищал слабых, а не сильных, — ответил мне кошкоторговец.

Я не удивился, услышав это. Но я не любил терять надежду и спросил:

— А есть тут кто-нибудь по имени Волчонок-Смерть-Врагам, сын Удара Молнии и колдуньи Семи Зверей? Он некогда избрал Ифри приемной матерью. Волчонок, наверное, знает, что случилось с Ифри и нашим ребенком. Ты поищи его.

Всегда-Удача опять стал нажимать куда-то пальцами и пристально глядел на поискующий короб, именуемый компьютер. Я решил, что это гадание такое. Всегда-Удача погадал и объявил:

— Волчонок-Смерть-Врагам живет здесь, в этом городе. Да ведь он зять самого господина Непобедимого Козла, предка нашего правителя! Давай пойдем к нему. Вдруг не выгонит.

И вот побрели мы по странной гладкой дороге. Там везде волшебные избушки ездили, а чем им кони плохи, я не понял. Вдали синело море, и высокие дома-башни стояли на самом берегу. Остров был удивительный и волшебный, но я на него смотреть не хотел. У меня все еще глаза от океанского солнца болели, а еще я был в ярости на здешних правителей, за мою семью, за моих друзей. Они были достойные люди, почему никого из них не вернули к жизни? Я спросил Всегда-Удачу:

— А тебя за какую доблесть оживили? Человек ты тихий, а ведь перышко далеко летит, когда привязано к стреле. Какая стрела тебя сюда принесла?

Он признался — все-таки честный — что после нашей встречи пошел служить Валенту Страбусу. Тот брал на службу людей уважаемых, обладающих властью. Торговец котами таким и стал, когда я ему подарил талисман-оберег. С того дня все северяне Всегда-Удачу смертельно боялись. Слово его стало законом. Ну а говорил он… говорил он то, что ему римские хозяева нашептывали. А в будущих временах, когда этого людоеда Страбуса оживили, он вернул к жизни всех, кто особенно усердно угождал ему. Я спрашиваю: а чем Страбусу плохи многоученые люди из будущих времен? Всегда-Удача презрительно ответил:

— Они ленивы и изнежены. Ни слуха, ни нюха. И в темноте плохо видят.

Когда он упомянул Валента Страбуса, я пожалел, что мой топор в лодке остался. Пока я оплакивал мой топор, мы пришли к Волчонку. Думал я: если Ифри воспитала его так, как я советовал, то он сумеет помочь мне.