"Мой принц" - читать интересную книгу автора (Детли Элис)

6

Прошло две недели после переезда в дом Кэтрин. Оливер стал лучше выглядеть: исчезла отечность и синяки на лице и кожа приобрела нормальный цвет. Жестокие приступы головной боли, когда он не мог поднять головы от подушки, случались у него все реже. А главное, появился аппетит. Он явно шел на поправку, хотя еще сохранялись бледность и слабость. Хуже обстояло дело с памятью. Кэтрин не замечала в этом плане каких-либо перемен. Следуя совету Майкла Вуда, она не торопила Оливера, предоставив его крепкому организму самостоятельно справляться с последствиями травмы.

Однажды вечером, когда они возвращались с прогулки, Оливер вдруг остановился перед домом и стал его пристально разглядывать.

– Кэтрин, мне показалось или нет, что особняк изменился за время… – Он замолчал, подыскивая нужное слово. – За время моей болезни?

– Нет, тебе не показалось. Год назад в особняке была частичная реконструкция. Заодно весь дом отреставрировали, вернули фасаду первоначальный вид. Кстати, это было твое предложение, помнишь? Ты посоветовал, когда работал у нас, часть дома отвести под проведение деловых совещаний и встреч. Если хочешь, можешь посмотреть, как выглядит теперь вторая половина дома. Внизу находится конференц-зал на пятьдесят человек, гостиные, наверху – спальни для гостей со всеми современными удобствами. Первую конференцию мы наметили провести в начале июня. Есть уже предварительные списки учредителей конференции и участников…

– Скажи, – перебил ее Оливер, – я уже видел дом таким? Я бывал здесь в течение этого года?

Кэтрин внутренне замерла. У нее не было уверенности, что своим ответом она не навредит ему. И все же она рискнула ответить:

– Да, бывал.

– И часто я здесь бывал?

– Как часто ты здесь бывал? – переспросила Кэтрин, соображая, что ответить ему на этот вопрос. – Ну, ты иногда приезжал. – Она замялась. – Погостить, отдохнуть, подышать свежим воздухом.

Кэтрин опустила глаза, чтобы они не выдали ее замешательства и любовной тоски. А потому не увидела выражения, которое появилось на лице у Оливера в тот момент, когда он задавал ей очередной вопрос:

– И мы оставались с тобой одни в этом доме?

Кэтрин почувствовала, что краснеет, и просто кивнула, в напряжении ожидая его следующего вопроса.

– Наверное, пора ужинать, – будничным голосом произнес Оливер. – Я проголодался.

Неожиданный переход от болезненной темы прошлого к делам насущным принес Кэтрин облегчение и разочарование.

– Тогда пошли в дом. – Кэтрин приободрилась и первой поднялась по ступеням террасы. – Ты не очень сегодня устал? – спросила она и обернулась к Оливеру. Ее поразило лицо Оливера, страдальческий излом бровей и глубокая тоска в потемневших глазах, устремленных на нее. – Ты идешь? – растерянно спросила она.

– Иду, – тихо ответил Оливер, опустил голову и последовал за ней.

Если бы я могла понять, что творится в его больной голове! – терялась в догадках Кэтрин. Он явно страдает, и проще всего предположить, что его тяготит собственная неполноценность. Для человека с таким чувством собственного достоинства, каким всегда отличался Оливер Уинстон, нынешнее его положение должно быть невыносимым. Столько лет потратить на создание высокого рейтинга в мире бизнеса, пожертвовать ради этого личной жизнью, а в результате оказаться в зависимости от женщины! Кем она была для него до катастрофы? Всего лишь очередной любовницей. А теперь? Наверное, он должен возненавидеть ее. Или уже возненавидел. После ужина Кэтрин вымыла посуду и пошла в библиотеку, где Оливер проводил за чтением часы перед сном.

– Что читаем сегодня? – спросила она, заглядывая через его плечо.

Прядь ее волос скользнула по щеке Оливера. Он мягко отстранился, и Кэтрин увидела в его руках томик американской поэзии. Для нее было полной неожиданностью, что Оливер читает стихи. Не вязалось это как-то с его привычным обликом прагматически мыслящего делового мужчины.

– И давно ты увлекаешься поэзией? – осторожно спросила она.

– Нет, недавно. Только в твоем доме. Но уже многое успел узнать.

– Что, например? – с легкой насмешкой спросила Кэтрин, сев рядом в кресло.

– Ну, например, что первым американским поэтом была женщина, Анна Брэдстрит. Книга ее стихов была издана в Лондоне в середине семнадцатого века и называлась «Десятая муза, объявившаяся недавно в Америке, или Несколько стихотворений, сочиненных с большим разнообразием остроумия и учености». Забавно, правда?

Оливер закрыл книгу и отложил ее в сторону. Кэтрин с нескрываемым интересом смотрела на него. С ним определенно творилось что-то невероятное. Но Оливер был бы не Оливером Уинстоном, если бы и в этой сфере не проявил себя аналитиком.

– Если сравнить американскую поэзию с европейской, даже с английской, то приходишь к выводу, что большинство поэтов Америки были очень мрачными людьми. Ты посмотри, как мало писали они о земной любви. В основном, о любви писали женщины-поэты. Может, мужчины в нашей стране не способны любить? – пробормотал он под конец сонным голосом и устало закрыл глаза.

– Может, тебе пора отправиться в постель? – ласково сказала Кэтрин, удивляясь внезапному интересу Оливера к любовной поэзии.

– Наверное, ты права, но твой диктат невыносим, – пожаловался Оливер.

Если сравнить твой былой диктат с моим нынешним, то приходишь к выводу, что ты вел себя как тиран, хотела возразить ему Кэтрин, но сдержалась.

– Я только напоминаю тебе о режиме, предписанном врачом, – мягко возразила она.

– Спасибо, Кэтрин. Я иду спать, – кротко произнес Оливер и поднялся с кресла. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Оливер.

Кэтрин осталась в комнате наедине со своими сожалениями о том, что упустила прекрасную возможность поговорить с Оливером о любви. Почему, когда в душе нет любви, человека влечет к любовной поэзии? Возможность заполнить пустоту? Или потребность? Она бегло пролистала томик стихов, который до ее прихода читал Оливер. Действительно, ничего похожего на сонеты Петрарки, заключила Кэтрин, поставила томик на полку и вышла из библиотеки, предварительно выключив свет.

Это случилось в пятницу около пяти часов вечера, когда они вернулись в дом после дневной прогулки. Кэтрин находилась в кухне, где собиралась приготовить чай. Оливер заглянул туда и спросил, где накрывать чайный стол, в гостиной или на террасе. С некоторых пор он старался помогать ей по дому, когда не было прислуги.

– Где хочешь. Сегодня теплый вечер, можно и на террасе, – откликнулась Кэтрин, не оборачиваясь.

Она стояла перед большим старинным буфетом, держась поднятыми вверх руками за распахнутые дверцы верхней полки. На ней выстроились в ряд красивые стеклянные чайницы, заполненные разными сортами чая. Каждый день Кэтрин по настроению выбирала тот или иной сорт. Сам процесс заваривания чая носил у нее характер священнодействия.

Что в этой картине поразило Оливера, он и сам вначале не понял. Я уже когда-то видел все это! – вдруг мелькнуло у него в голове. А в следующую секунду он вспомнил!

«Какой чай ты предпочитаешь?» – спросила тогда Кэтрин, стоя в точно такой же позе перед массивным буфетом темного дерева.

Оливер подошел ближе. Да, тогда он стоял прямо за ее спиной. Потом обнял ее. Его бросило в жар. Он желал ее тогда так, как никого прежде. Он вспомнил и то, что последовало дальше. Неожиданно обретенная память с нарастающей скоростью воскрешала в его голове картины прошлого, вызывая острую головную боль. Давно у него не было такого сильного приступа. Боль ослепляла его. Он продолжал стоять за спиной Кэтрин, не решаясь двинуться с места. Почувствовав наконец его присутствие, она обернулась и едва сдержала крик. Бледный как полотно, Оливер смотрел на нее невидящим взглядом. Зрачки его глаз были расширены настолько, что глаза казались черными.

– Тебе плохо?

– Голова, – процедил сквозь зубы Оливер и пошатнулся.

Кэтрин обхватила его обеими руками и медленно, шаг за шагом, довела до спальни.

Боль бушевала в голове как пожар, и Оливер крепче стискивал зубы, чтобы не застонать и не уйти в спасительное беспамятство. Кэтрин помогла ему лечь, расстегнула верхние пуговицы рубашки и хотела ослабить ремень брюк. Ему казалось, что ее прикосновения только усиливают боль.

– Оставь, я сам могу это сделать, – с трудом произнес он и резко оттолкнул ее дрожащие руки.

Испуганная Кэтрин побежала звонить в клинику и через полчаса оттуда приехала медсестра, чтобы сделать обезболивающий укол. После укола Оливер погрузился в глубокий сон. Кэтрин в течение вечера несколько раз заходила к нему, прислушиваясь к его дыханию. Новый приступ подорвал ее веру в полное выздоровление Оливера. Однако, сравнивая нынешнего Оливера с тем, каким он был до катастрофы, она ловила себя на мысли почти кощунственной, что этот больной, страдающий Оливер ей ближе и дороже того, прежнего, высокомерного Оливера Уинстона. Изредка она даже задавалась вопросом: если он поправится и вновь станет властным, постоянно диктующим ей свои условия любовником, сможет ли она продолжать с ним отношения?

Оливер проснулся, когда в комнате уже совсем стемнело. Маленький ночник на тумбе рядом с кроватью едва рассеивал мрак. Светящиеся стрелки на циферблате часов показывали начало первого часа нового дня. Оливер прислушался к слабым отголоскам пережитого приступа боли и вспомнил то, что ему предшествовало. Он снова закрыл глаза. В этот момент дверь его спальни открылась и к постели подошла Кэтрин. Стараясь дышать ровно, он почувствовал, что она склонилась над ним, затем осторожно поправила накрывавший его плед. Потом печально вздохнула. Оливер плотнее прикрыл веки. Больше всего его пугало в этот момент, что она догадается о его притворстве. Ему вспомнилось детство, когда он вот так же притворялся, не желая, чтобы мать узнала, с каким нетерпением он ждет ее возвращения. Как правило, от нее пахло вином и резкими духами. Иногда он слышал шепот и понимал, что мать вернулась домой не одна. Когда мать уходила из детской, он долго плакал в подушку, пока не засыпал.

Наконец Кэтрин ушла к себе. Оливер выждал немного, открыл глаза и лег на спину. Почему он повел с ней себя так же, как когда-то вел себя с матерью? Страх или нежелание дать волю чувствам, которые он испытывает к этим двум женщинам? Но если мать предала его, как он считал тогда в детстве, то Кэтрин ни в чем перед ним не провинилась. Да, он был ее Любовником, теперь он все вспомнил. Так, может, чувство собственной вины перед ней всему причиной? Оливер смотрел в темный проем окна, где среди ветвей запуталась яркая одинокая звезда. Одиночество… Всю жизнь, начиная с детства, он чувствовал себя одиноким, изгоем общества. Сколько лет он боролся за достойное положение в этом обществе. Он многого добился, но не изжил одиночества. Более того, он охранял его, как драгоценную реликвию, холил и лелеял. Одиночество было его неприступной крепостью. Ни одна женщина не сумела взять эту крепость. Встреча с Кэтрин внесла сумбур в его устоявшуюся жизнь. Он хотел ее, но не хотел разрушать своей крепости, расстаться с одиночеством. Только сейчас он начал понимать, что встретил женщину, так же стойко, как и он, охранявшую собственное одиночество. Одиночество и независимость стали для них синонимами. Однако ради него она поступилась своей независимостью, подчинилась ему как раба. Почему раба? Может быть, просто как любящая женщина? А он по-прежнему защищает свое право на независимость и одиночество. Вот откуда это жгучее чувство вины и стыда у него.

Им овладело беспокойство, он сел на кровати и спустил ноги. Оказывается, он так и проспал одетым. Оливер встал, застегнул ремень брюк и подошел к распахнутому в сад окну. Повеяло приятной прохладой, в голове прояснилось. Наступал новый день, и чувство обновления вызвало у него новые мысли. Он вспомнил ангельский лик, явившийся ему, когда он впервые вынырнул из забытья. Кэтрин… Сколько времени она потратила на него, сколько любви и терпения! Чем он сможет отплатить ей за такую удивительную любовь? Как такая глупость могла прийти ему в голову?! Разве можно чем-то отплатить за любовь кроме любви? Для этого ему понадобится еще какое-то время, чтобы разобраться в себе, в своей жизни.

Оливер расстегнул до конца рубашку и подставил грудь освежающему потоку ночного воздуха. Хорошо бы сейчас прогуляться вместе с Кэтрин по саду. Он обнял бы ее за талию, и их бедра тесно соприкоснулись бы. Приступ острой тоски и желания овладел им. Перед глазами возникло соблазнительное в своей нежной обнаженности тело Кэтрин. Оливер представил, как целует ее грудь, как гладит атласную кожу и вдыхает аромат ее пушистых светлых волос. Голова закружилась. Он больше не мог находиться в этой комнате, где еще гнездилась болезнь в виде упаковок с лекарствами на специальном столике, в виде односпальной кровати, на которой он провел столько дней, когда над его головой, возможно, страдала от одиночества самая прекрасная в мире женщина.

Он вышел в коридор, дошел до лестницы, ведущей наверх, и здесь решительность изменила ему. С какой стати он решил, что Кэтрин дожидается его в своей спальне? Прошло достаточно времени с тех пор, как они в последний раз были вместе. И все это время она видела перед собой беспомощного инвалида, а не любовника. Ее чувство к нему могло измениться. Это раньше он не давал себе труда задуматься над тем, что она испытывает к нему, что думает о нем. Ему было достаточно, что она страстно отзывается на его ласки, что она великолепный партнер в любовных играх. Если хорошенько вспомнить, как он вел себя тогда, то иного определения, чем любовная тирания, его поведение с Кэтрин не заслуживает. Оливер сел на ступеньку и спрятал лицо в ладонях. Что он наделал?! Внезапная слабость растеклась по его телу. Не хватает только расплакаться, подумал он, когда стало невозможно дышать от подступавших рыданий. Ты уже давно не мальчик.

Мысли об Оливере не давали Кэтрин заснуть, несмотря на усталость. Надо уговорить его съездить в клинику, решила она. И если Майкл Вуд посоветует пройти обследование, уговорить его там остаться. Лучше бы он остался здесь с нею. Она могла бы утром отвозить его туда, а вечером забирать домой. Успокоившись на этом, Кэтрин стала погружаться в сонную дремоту, когда ей послышалось, что внизу кто-то ходит. Она подняла голову от подушки и прислушалась. Шаги смолкли у лестницы, которая вела к ней. Кэтрин встала с постели и приоткрыла дверь. В доме было тихо, но ее не покидало ощущение, что кто-то затаился на лестнице. Босиком спустившись на несколько ступенек, она заглянула через перила. Было темно, но в этой темноте она явственно различила фигуру сидящего на ступенях мужчины. Оливер! Почему он сидит на лестнице? Ведь совсем недавно она заходила к нему и убедилась, что он спокойно спит. Встревоженная происходящим, Кэтрин, как была в легкой ночной рубашке и босиком, сбежала вниз. Он сидел, уткнувшись лицом в ладони, раскачивался из стороны в сторону и что-то бормотал, как безумный.

– Оливер, милый! Что случилось? – Кэтрин опустилась на колени и обхватила его руками, словно так могла защитить его от новой напасти. Он перестал раскачиваться и затих. Она провела ладонью по его отросшим за время болезни волосам. – Скажи мне, что с тобой? – чуть не плача, взывала к нему Кэтрин.

Большого мужества потребовалось от Оливера, чтобы поднять к ней залитое слезами лицо. Кэтрин увидела близко-близко только его глаза, и сердце в ней перевернулось.

– Милый, милый! Все будет хорошо, ты поправишься. Я уверена в этом. Ты станешь прежним, вернешься к работе. – Ладонями она вытирала его мокрые щеки.

Оливер молча смотрел ей в глаза.

– Поцелуй меня, – неожиданно попросил он.

Только сейчас Кэтрин заметила, что дрожит, потому что забыла накинуть халат. Но все отступило на задний план под умоляющим взглядом Оливера, чьи страдания были невыносимы для нее. Она склонила голову и робко коснулась губами его рта. Он не ответил, тогда она обвела кончиком языка его губы и почувствовала, как они дрогнули. Его ответный поцелуй был нежным и сладостным. Забытое чувство радости поднялось в ней. Поцелуи Оливера становились все более глубокими и продолжительными, они согревали ее. Дрожь у Кэтрин прошла, уступив место жаркому желанию. А он упивался нежным дыханием Кэтрин, жадно прильнув к ее губам, как приникает к источнику живительной влаги измученный жаждой путник. С каждым глотком Оливера покидала слабость, словно и впрямь с дыханием Кэтрин он пил живую воду. Обняв в темноте ее голые плечи, он обнаружил, что на ней ничего нет, кроме легкой ночной рубашки с тоненькими бретельками.

– Ты можешь простудиться, – заволновался Оливер, поднялся на ноги и потянул за собой Кэтрин. – Я отнесу тебя в постель.

Кэтрин обхватила его за шею и стыдливо спрятала пылающее лицо у него на груди. Словно все происходило у них в первый раз. Нет, даже лучше! – вдруг решила она, загадочно улыбаясь в темноте.

Оливер положил Кэтрин на постель и включил настольную лампу.

– Я хочу тебя видеть, ведь я так давно тебя не видел, – произнес он жарким шепотом, снимая с нее рубашку. – По-моему, ты стала еще прекрасней. – Он взял в ладони ее налившиеся груди и нежно поцеловал их.

Голова Кэтрин кружилась, желание переполняло ее. Она слушала его жаркий шепот, его тихие стоны и наслаждалась каждым его прикосновением.

– Надеюсь, теперь ты позволишь мне раздеть тебя? – прерывающимся от восторга голосом тихо спросила она.

– Ты можешь делать со мной, что захочешь, только мне трудно оторваться от тебя, – признался Оливер. Он покорно вытянулся рядом с ней и, пока Кэтрин расстегивала на нем брючный ремень, продолжал гладить ее грудь, мешая ей, заставляя стонать от наслаждения.

Изнемогая от желания, она освободила его наконец от одежды и положила голову ему на живот. Рука ее коснулась завитков темных волос внизу живота и самой трепетной, самой отзывчивой части его тела. Оливер ахнул от неожиданности, потом приподнялся и притянул к себе Кэтрин, чтобы обжечь ее поцелуем, пока его рука ласкала ей бедра, ноги, живот. Оба дрожали от нетерпения, но Оливер длил и длил упоение ее телом, пока Кэтрин не взмолилась:

– Оливер, я больше не выдержу, возьми меня.

Не выпуская тела Кэтрин из объятий, он положил ее на подушки и вошел в нее. Одновременный крик восторга вырвался у обоих, заставил их замереть на секунду, заглянуть в глаза друг другу, утонуть в них для начала, чтобы потом совершить восхитительное поступательное движение к высшему наслаждению.

Они лежали, не размыкая объятий. Накопившийся голод не отпускал их. Желание накатывало волнами, давая им лишь небольшую передышку. Вконец обессиленные, они заснули перед самым рассветом. Первые лучи солнца осветили их обнаженные тела, переплетенные ноги и руки, словно во сне они боялись потерять друг друга.

Первым проснулся Оливер. Осторожно, чтобы не разбудить Кэтрин, он выскользнул из постели и, забрав одежду, валявшуюся на полу, спустился к себе на первый этаж. В душе, стоя под сильными струями воды, он с удивлением вспоминал прошедшую ночь. Переход от глубокого отчаяния инвалида, каким он ощущал себя меньше суток назад, к радостному ощущению полнокровной жизни был таким внезапным, что он до сих пор не мог прийти в себя. Главное, не было никаких последствий приступа жестокой головной боли, случившегося накануне. Оливер вытирался перед зеркалом, придирчиво разглядывая свое тело, будто заново знакомился с ним. За время пребывания в доме Кэтрин он здорово прибавил в весе. Что неудивительно – Кэтрин откармливала его как индейку к рождественскому столу. Пора в тренажерный зал, жирок растрясти, мышцы подкачать, подумал он. И вообще, пора возвращаться к активной жизни. Конечно, к той жизни, которую он вел раньше, возвращаться он не собирался. Встряхнув ему мозги, авария на дороге заставила его увидеть себя со стороны. Оливер еще не знал в деталях, какой будет его новая жизнь, но общее направление было для него ясно. Вообще-то, он соскучился по работе.

Для начала он отправился на кухню и занялся приготовлением завтрака. Когда кухню заполнило благоухание ароматного кофе, на пороге появилась Кэтрин. В белом стеганом халатике, с распущенными волосами, еще влажными после душа, она выглядела соблазнительно. Увидев ее смущение, Оливер поспешил радостно сообщить, что завтрак готов, после чего заключил ее в свои объятия. Такой знакомый, такой родной запах свежести… Мысль о том, что он мог бы каждое утро вдыхать ее запах, целовать ее прелестные розовые губы, медленно раскрывающиеся навстречу его губам, пронзила его с такой силой, что он крепко прижал к себе тело Кэтрин.

– Почему ты не разбудил меня? Я сама приготовила бы завтрак, – проговорила Кэтрин, тая от нежности.

– По-моему, ты стала слишком самостоятельной, – пошутил Оливер. – А из меня сделала иждивенца и тирана. Признайся, я ведь был тираном?

– Ну, не то чтобы тираном… Просто ты всегда действовал по своим правилам… – неуверенно ответила Кэтрин.

– И навязывал их тебе, не считаясь, нравятся они тебе или нет, – договорил за нее Оливер.

– Значит, ты все вспомнил, – сказала она. – И когда это произошло?

– Вчера. Здесь, на кухне. – Оливер поцеловал ее розовое ушко. – Давай завтракать, а то кофе остынет. Потом я тебе все расскажу.

– Как вкусно! – сказала Кэтрин, беря очередной гренок с ветчиной. – Я и не знала, что ты умеешь хорошо работать не только с цифрами, но и со сковородками.

– Ты еще многого обо мне не знаешь, но ты узнаешь! – с шутливой угрозой сказал Оливер.

Кэтрин внимательно посмотрела на него, чуть прищурив глаза. Несмотря на шутливый тон, лицо Оливера было серьезным. Еле заметные следы от порезов осколками стекла на виске и на лбу сделали его лицо еще более привлекательным, по мнению Кэтрин. Она залюбовалась им. Ясные синие глаза смотрели на нее по-новому. Она сразу не могла бы объяснить точно, в чем состоит перемена. Потом поняла. Обычно он смотрел на нее так только в постели, а за столом отдалялся от нее, погружаясь в свои мысли, допуска к которым у нее не было. Сейчас Кэтрин не ощущала такого барьера, и это открытие взволновало ее необычайно.

– Думаешь, меня можно испугать? – так же шутливо ответила Кэтрин.

– Нет, я так не думаю, – совершенно серьезно ответил Оливер. – Вспомнив все, я понял, что ты самая бесстрашная женщина на свете.

– Заслуженный комплимент для женщины, которая решилась стать твоей любовницей, – заметила Кэтрин с иронией.

Оливер внимательно посмотрел на нее и снисходительно улыбнулся.

– Все правильно, только напрасно ты иронизируешь. Любовница от слова «любовь». А любовь самое прекрасное, что есть в этом мире. Нет ее вины в том, что людям угодно было внести уничижительный оттенок в слово «любовница». Когда-нибудь мы будем вспоминать с тобой об этом времени как о самом счастливом в нашей жизни.

– Наверное, ты прав, – согласилась Кэтрин, скрывая охватившее ее волнение.

Впервые Оливер заговорил об их будущем, и она ждала продолжения.

– Но прежде, чем мы войдем в наше будущее, – сказал Оливер, словно угадав ее мысли, – я хочу предложить тебе прогулку в мое прошлое. Если ты, конечно, не утратила к нему интереса.

– Нет, Оливер, не утратила, – нежно ответила Кэтрин и устремила на него светившийся любовью взгляд.