"Второй шанс" - читать интересную книгу автора (Ефиминюк Марина)

Глава 5 Волшебство по-настоящему

Филипп гнал, выжимая автомобиль до предела, что здания за окном мелькали единой серой стрелой, а огни сливались в сплошную полосу.

Он опаздывал на «дарение имени», самый важный в колдовской жизни Снежаны ритуал, из-за очередной пустоголовой Зайки, и даже мучился от необъяснимого приступа совести.

Или он называл последнюю блондинку «милая»?

Сентябрь, наконец, показал зубы и полил холодными ливнями. Из-под колес летели брызги, дворники размазывали по стеклу потоки дождя. В теплом салоне орала резкая музыка, а минуты неуклонно бежали. Ночной город понуро мок, поблескивая огнями и вывесками.

Неожиданно в моторе раздалось нехорошее рычание, раздался непонятный чих, и автомобиль остановился, дернувшись, словно непутевый вьючный осел. Филипп вцепился в руль мертвой хваткой, едва избежав удара о руль.

— Что тебя! — От злости парня перекосило. Прижав палец к замку зажигания, он попробовал завестись, но только услышал глухой гул. Машина отказывалась двигаться дальше. Боковые окна сочились змейками тонких ручейков, новое лобовое стекло покрылось мелкими каплями. Оставалось смириться с судьбой.

Злобно хлопнув дверью, парень выскочил под проливной дождь. Стоянка такси, удручая, пустовала. Порыв ветра тут же раздул полы короткого серого пальто, пробирая до костей. Подняв повыше воротник, Филипп побежал к метро, обозначенному красной горящей буквой. Последний раз он ездил в подземке совсем ребенком, еще до переезда в Гнездо. После жизнь резко изменилась, перевернувшись с ног на голову.

Парень стремительно вошел через тяжелые стеклянные двери, раскачивавшиеся от яростного сквозняка. В лицо пахнуло незнакомым запахом спертого воздуха и машинного масла, резко разнившимся с ароматом натуральной кожи в салоне дорогого автомобиля. От приложенной ладони турникет мигнул зеленым глазком, любезно пропуская нового пассажира. В поздний час станция, закованная в мрамор, пустовала. Эскалатор двигался со скоростью улитки, и Филипп буквально сбежал по двигающимся ступенькам, словно его подгоняли в спину, и внутри действительно все прыгало от непонятного беспокойства.

Не задумываясь и даже не глянув на горящее под потолком табло, парень повернул направо, уверенный, что едет в нужном направлении. Через несколько минут бесконечного ожидания, когда на платформе собралась толпа уставшего и сонного народа, из черной пасти тоннеля, разогнав холодный воздух, вылетел поезд.

Пропустив вперед влюбленную парочку, не разнимавшую объятий ни на мгновение, молодой человек вошел в скупо освещенный вагон, пестрящий рекламой. Хмурые пассажиры, нахохлившись, как наседки на жестких сиденьях, уставились в книги, некоторые перешептывались или разглядывали соседей с таким видом, будто хотели придушить. Дорого одетый, вызывающе красивый и высокий Филипп невольно приковывал к себе внимание любопытных.

Через недолгое время свет мигнул, поезд остановился на очередной станции, и в вагон вошла веселая компания, что-то громко обсуждавшая, а вслед им мелькнула рыжеволосая макушка. Неожиданно в душе Филиппа шевельнулось странное чувство, непонятное и тревожно. Хохотавшая компания подвинулась, открывая девушку для взора. В первый момент Филипп даже не поверил, таких невероятных совпадений с ним никогда не случалось!

Саша прислонилась к боковому поручню рядом с дверьми и устало прикрыла глаза. Теперь Филипп смог в полной мере разглядеть ее: ярко-рыжие волосы были гладко зачесаны в хвост, худенькое веснушчатое личико с острым подбородком и чуть выступающими скулами казалось осунувшимся. Куртку Саша перекинула через лямки рюкзака, оставшись в футболке с рожицей диснеевского Микки-Мауса, и на белой вытянутой руке темнели витиеватые буквы. Надпись на латыни гласила: «мой второй шанс». С изумлением Филипп узнал татуировку, до последней закорючки повторявшую рисунок на его спине, который он сделал пару лет назад на спор с Заком.

У Саши были самые странные воспоминания, из тех, что ему доводилось считывать. Три улыбающихся лица и смех, а потом бесконечный черный асфальт, тонкие пальцы на руле и ничего более, словно, жизнь действительно обрывалась на мелькающей дороге. Эта девушка отталкивала его, но отчего-то каждый раз притягивалась к нему, словно они действительно следили друг за другом.

Она передернула острыми плечиками, чуть выгнулась, поморщившись, и тут резко открыла глаза, как будто ее подтолкнули, вперив взгляд в Филиппа. В расслабленном лице мгновенно появилось знакомое напряжение, зеленые глаза сердито блеснули, губы поджались. Саша стала походить на разозленного рыжего котенка. Парень не выдержал и, от тряски вагона держась за поручень, приблизился к ней, нависнув над девушкой, доставшей ему едва до подбородка.

— Привет. — Улыбка получилась медленной и ленивой, как у заправского ловеласа, подобравшегося в новой невинной жертве. — И здесь ты.

Она не отвечала, прикусив губу, и выглядела настороженной. Только сейчас он заметил в ее ушах маленькие наушники плеера. Филипп осторожно вытащил один, и Саша вздрогнула, от легкого прикосновения его пальцев по рукам девушки побежали мурашки. Парень услышал искаженный писк знакомой мелодии, всего пятнадцать минут оравшей в автомобиле.

За окнами замелькала станция, а они озадаченно разглядывали друг друга, словно виделись впервые. Вагон качнулся, останавливаясь, и девушка неловко налетела на Филиппа и тут же отпрянула, как от чумного.

Саша вырвала из его пальцев наушник, а потом вдруг выпалила:

— Так кто за кем следит?!

Он и глазом не успел моргнуть, когда девушка выскочила на платформу, а двери захлопнулись, оставив Филиппа внутри. Вагон тронулся с места, устремляясь в темный тоннель. Парень только бессильно проследил, как Саша, топая к выходу, сердито натягивает на ходу куртку. «Следующая станция Бибирево» — прохрипел динамик, и парень понял, что с самого начала ехал в противоположную сторону.

Он успел только чудом, совершенным Максимом. Кузен долго издевательски хохотал в телефонную трубку над неудачливостью Филиппа но, сжалившись, все-таки подобрал его у метро, а потом гнал на полной скорости, разбрызгивая лужи огромными колесами большого, похожего на нелепый ботинок автомобиля.

— Ты не весел, друг мой. — Брат расслабленно следил за дорогой.

— Я снова с ней столкнулся. С рыжей. В метро. — Пробормотал он, стараясь не глядеть на Максима, тот понимающе усмехнулся. — Мне начинает казаться, что это я за ней слежу.

— Вы следите друг за другом! — Хохотнул Макс.

Глупая шутка Зака в тот день на стоянке, когда Филипп стонал над разбитым стеклом купе и костерил сводного брата, превратилась в навязчивую идею. «Как она смотрела на тебя! Спорим, она от тебя не отвяжется?» Словно в подтверждении его слов Филипп везде натыкался на девчонку.

Отчего-то ему казалось, что должна была произойти какая-нибудь подлость, например, закончится бензин в баке, но обошлось без происшествий. Он вошел в холл, пока брат ставил машину в гараж. Услышав, что хлопнула дверь, из столовой выбежала Снежана в белой исподней рубахе с расчесанными гладкими волосами. Она бросилась к Филиппу и прижалась горящей щекой к холодному пальто.

— Я ей говорила, что она не должна появляться на людях. — В дверях стояла Лиза и изображала недовольство. — Но она так ждала тебя, что удержать ее в комнате оказалось нереально.

Девочка по-прежнему обнимала Филиппа, и тот насильно отстранил ее, разжимая худые ручонки, и ласково улыбнулся.

— Я боялась, что ты не приедешь. — Глаза Снежаны светились радостью.

— У меня машина сломалась. — Пояснил тот, обращаясь к Лизе.

— Ну, да знаем мы твои поломки. Очередная Зайка? Надеюсь, она того стоило. — Фыркнула Лиза, возвращаясь в столовую. Кузина мстила за презентацию фильма — Фил сбежал минут через десять после Саши. Отчего-то неожиданно показалось, что наполненный людьми зал слишком пуст для него одного.

Снежа задумчиво прошлась по холлу, разглядывая свои босые маленькие ступни, высовывавшиеся из-под длинного подола.

— Филипп? — Появилась Аида. — Ты чего так задержался? — Она чмокнула сына в щеку.

— Машина сломалась. — Тот стянул пальто, оставшись в рубашке.

Из гаража вернулся Максим и стряхнул дождевые капли с куртки на мраморный пол.

— Ну, и ливень. Тебе повезло, Малышка, — покосился он на девочку, — в дождь называют самых сильных ведьм.

Та фыркнула, точно копируя Лизу, и, шлепая пятками, вернулась в комнаты.

— Она взрослеет на глазах. — Хмыкнул парень, уже взбегая по лестнице на второй этаж.

В полночь вся семья собралась в склепе. Закутанные в черные широкие плащи с большими капюшонами взрослые окружили углубление в полу. Со стены на них скалилась дыра, приготовленная для праха усопшего деда. Все сохраняли торжественное молчание и ждали, когда стрелки часов сойдутся на вертикальной отметке. Ровно в полночь по каменной лестнице прошуршали шаги, и в темное холодное помещение вошла Снежана. Ее худенькая фигурка в белой длинной рубахе походила на легкий призрак. Лицо девочки побледнело от волнения, но синие глаза блестели нетерпением.

Она гибко скользнула в погребальную яму, готовая умереть, чтобы возродиться и получить истинное имя. Только после ритуала сила позволит девочке творить колдовство, светлое или темное, юная ведьма обязана сама решить.

— Готова ли ты, дочь моя? — Прогремел в гулкой тишине голос Грегори.

— Готова. — Твердо заявила девочка, лежа на ледяной земле и прижав руки к бокам.

Она, не отрываясь, смотрела в глаза Филиппа, ее кулаки судорожно сжимались, что побели костяшки пальцев. Каждому из них было страшно умирать, но только в первый момент. Филипп помнил свой ужас, нестерпимую боль, когда острое лезвие вонзалось ему в сердце, и от всей души сочувствовал малышке.

Грегори встал на колени и низко опустил голову, накрытую капюшоном, бормоча про себя слова молитвы. Он обращался к силе, чтобы та возродила его дочь своей благодатью.

В неясное мгновение мужчина резко вскинулся, в тусклом свете факелов сверкнуло острое лезвие, и сильная рука молниеносно вонзила его в тело дочери. Из груди Снежаны вырвался сип, раздался общий испуганный вздох. Ритуальный кинжал дернулся назад, с острия капала кровь, а на белой ткани сорочки проявилось кроваво-красное пятно. Зрачки Снежаны расширились, делая радужку черной, в них медленно угасала жизнь.

А потом тело девочки медленно поднялось в воздух, безвольные руки свисали, волосы доставали почти до земли. Белое лицо казалось мертвым и заострившимся, утерявшим живые черты. Через мгновение девочка выгнулась дугой, вскрикнув от боли, и схватилась за сердце, глаза вспыхнули пониманием. Сила приняла ее жертву и подарила ей истинное имя.

Худенькая фигурка с острыми локтями обмякла, и Грегори ловко подхватил дочь на руки. Семья вздохнула с облегчением, напряжение спало, заменяясь радостными улыбками. Теперь в семье появилась еще одна ведьма.

Говорят, что нужно переспать тревожную мысль, и на следующий день голова проясниться. Но десятичасовой сон не смог унять бушующую внутри злость от встречи с Филиппом в метро, даже становилось непонятно, отчего меня душил гнев. По крайней мере, теперь дворняжка поймет, что я не слежу за ним, и мне нет до него никакого дела!

Я повторяла эти слова, стараясь в них поверить, и когда торопилась в институт, опаздывая на семинар по латыни. Увидев два спортивных автомобиля, черный и серебристый, припаркованные в обычном месте, непроизвольно я сделала круг и забежала в здание факультета, как воришка, с черного входа, ругая свою трусость последними словами.

Преподаватель встретил меня недовольным прищуром и снова сделал многозначительную пометку в своей толстой тетради. Подозреваю, он исписал все листы одними и теми же фразами: «Александра Антонова опоздала, исправила мою неточность, написала эссе без ошибок, исправила мою оговорку, ненавижу. Ненавижу, ненавижу!» Через толстые стекла очков глаза, казавшиеся крошечными точками, действительно искрились сильной нелюбовью.

В аудитории стояла тишина, одногруппники ломали голову над тестом. От тусклого света дневных ламп хотелось сощуриться, в большие грязные окна бился дождь, а через рассохшиеся рамы залетал сквозняк.

— Держите. — Когда я уселась на свободное место, передо мной лег листочек с вопросами. — Не забудьте указать номер задания. У всех осталось пятнадцать минут. — Громко оповестил преподаватель.

По кабинету раздались недовольные шепотки, студенты нервно заерзали на стульях. Мой сосед выглядел явно озадаченным, не написав ни слова. Он жалобно покосился на меня, почесав затылок, и в глазах читалась настоящая паника.

Указав номер, я посмотрела первый вопрос, относившийся к разделу грамматики, и тут же написала ответ неразборчивым почерком, испорченным за три года учебы в медицинском институте.

Вопрос номер два. «Сегодня в восемь. Ресторан ты знаешь. Филипп» — прочитала я и изумленно моргнула. Вчиталась снова, подозревая, что схожу с ума.

— Слушай, что здесь написано? — Я толкнула соседа в локоть.

Тот пробежал глазами и прошептал: «Переведите фразу: Ученье — свет». Я тут же под диктовку написала высказывание на латыни.

— Спасибо.

— Антонова, прекратите помогать соседу! — Рявкнул преподаватель, сердито сверкнув очками.

— Это он мне помогает, забыла надеть линзы, — шустро соврала я, специально прищуриваясь, — строчки расплываются. — И заработала недовольное учительское фырчание.

Похоже, соседу действительно придется подсобить. Глянув в его тест, на чистом листе я, сокращая слова, вывела правильные ответы на вопросы, пододвинув его к парню.

Потом взялась за свою контрольную.

Вопрос номер три: «Ты же хочешь встретиться, не отрицай».

Чтоб тебя пробрало, злая фея паршивая! Меня затрясло от возмущения.

Как ни странно, проявления неизведанного совсем не пугали. Может быть, во всем были виноваты насмешники демоны, поселившиеся в голове, и именно они заставляли воспринимать существование ведьмаков и магии, как нечто само собой разумеющееся. Возможно, раньше подобное заставило бы обратиться к родителям за подтверждением душевного здоровья, сейчас меня охватывало единственное чувство — бессильная злоба. Тон записок оскорблял, как будто парень заранее получил письменное благословение всех моих родственников. За всю жизнь не встречала подобной самоуверенности!

— Что здесь написано?

Сосед скользнул взглядом и подсказал:

— Переведите фразу: «Истина — дочь времени».

Я записала перевод, ровно тот момент, когда преподаватель буквально выдернул у меня из рук листочек с ответами.

На лекцию по истории я шла, дрожа от бешенства и чувствуя себя оскорбленной до глубины души. Перед началом занятия, пока поток собирался в лекционном зале, похожем на амфитеатр, от бессильной ярости я отправила Пашке сообщение: «Раз молчишь, то катись куда подальше!»

Преподаватель, молодой мужчина в клетчатом пиджаке, очаровывал юных студенток приятной улыбкой и шутил с первыми рядами. Вчерашние школьницы смотрели на него во все глаза и краснели от смущения. Мужчина едва ли не танцевал перед доской, и диктовал лекцию, взмахивая руками, словно дирижировал огромным оркестром.

Ручка быстро скользила по странице, стараясь успеть за бодрой лекторской речью, палец горел, и ныла кисть. Я перевернула лист, собираясь продолжить, как взгляд наткнулся на новую надпись, оставленную твердым и четким мужским почерком:

«Я так и не получил от тебя ответа. Твое молчание наводит на мысль о согласии. Я прав?»

В витиеватой закорючке ниже угадывалась литера «Ф». Я скрипнула зубами и перевернула страницу в тетради.

«Не медли, я почти передумал!»

Не выдержав крупными печатными буквами, с силой нажимая на ручку, что порвалась бумага, я вывела: «ПОШЕЛ ТЫ НА…» и, выдрав сразу три листа, мстительно скомкала их. На шуршание, кажется, оглянулись все соседи по длинному узкому столу.

Буквально через минуту настежь распахнулась дверь аудитории, и на пороге возник Заккери. У меня появилось подозрение, что братья сговорились сегодня, чтобы довести меня до нервной икоты. Студенты заволновались, девушки зашушукались, поглядывая с интересом на высокого светловолосого красавчика. Преподаватель, почувствовав смену настроений аудитории, замолчал и в недоумении оглянулся.

— Заккери Вестич? — Его лекторский тенорок оставался спокойным. — Чем обязан?

— Я на первом курсе пропустил лекцию об античных войнах, — парень нахально смотрел ему в глаза, — хотел бы послушать.

Учитель удивленно поднял брови, в лекционном зале нарастал гул.

— Ну, что ж, проходите. — Неожиданно согласился он, гостеприимно махнув рукой. — Надеюсь, барышня, изучающая античные войны в этой аудитории, оценит вашу изобретательность и мучения. Ведь нет ничего скучнее античных войн! — Добавил он, уже обращаясь к ученикам, и зал прыснул нервным хохотом.

Все взгляды были прикованы к высокой фигуре в облегающем черном свитере и модных джинсах. Заккери спокойно, ни на кого не обращая внимания, поднялся по ступенькам к верхнему ряду. Рыжеволосую барышню в моем лице, к которой направлялся парень, ощупывали десятки пар глаз. Мне показалось, что мое лицо походило на красный сигнальный фонарь, от смущения стали влажными ладони. Парень бесцеремонно уселся рядом. Освобождая ему место, я шибанулась коленом об острый угол стола и сдавленно застонала от резкой боли, охватившей все тело.

— Продолжим! — Учитель прервал обсуждения, привлекая внимание.

Со слезами на глазах, я растерла ногу. Зак внимательно следил за преподавателем, совершающим очередные уморительные па у доски, но рука парня незаметно и очень быстро легла на мое ноющее колено. От ладони шел жар, боль мгновенно улеглась. Я сбросила руку Зака и, уткнувшись в конспект, сдвинулась на лавке, толкнув соседа сбоку. Тот в свою очередь, цокнув языком, подвинул следующего.

Девушки украдкой кидали на Заккери смущенные взгляды, а изобретательные особы с первых рядов ожесточенно передавали ручки и простые карандаши на задние парты, с интересом пялясь на пришельца, пошатнувшего душевное равновесие женской половины потока. Потом, очевидно, у девиц закончились мелочи — отличный повод оглянуться, и они принялись за записочки, вконец перестав слушать учителя. Лекция оказалась под угрозой срыва, хотя причина подобного возмутительно факта никак не реагировала на подобное поведение окружающих.

Ручка вырвалась из моих влажных пальцев и заскользила сама собой по листу, выводя буквы незнакомым размашистым почерком: «Начнем с легкого — прокатимся?» Чтобы не вызвать подозрений, мне пришлось повторять ее движения, и быстро дописать:

«Мой поезд едет в метро».

«У меня отличная машина! Попробуй, тебе понравится!» — нацарапала ручка.

«В метро очень удобные поручни, орангутанги могут с комфортом на них повиснуть! Попробуй, тебе понравится!» — Опровергла я, чувствуя, как в груди начинает зарождаться раздражение.

«Метро для дураков, орангутанги стали умнее и предпочитают мягкие сиденья!»

«Значит, я дура и мне комфортнее на жестких лавках!» — От возмущения рука дрожала.

«Будет не больно, а главное домчимся быстро…»

С силой мои пальцы прекратили порхание букв и вывели: «Вот и мчись в гордом одиночестве!»

«В мою машину легко найдутся пассажиры». — Пригрозила ручка.

«Отлично, значит, я пассажир не твоей машины!» — Чиркнула я, сжав губы.

В этот момент преподаватель объявил об окончании занятия, студенты шумно засобирались, с неприкрытым интересом поглядывая на нас. Мы с Заккери уставились друг на друга. Он обижено хмурился, между моих бровей пролегла злая морщинка. Схватив со стола конспект, я подняла с пола рюкзак и стала выбираться, продвигаясь в противоположную сторону. Он по-прежнему сидел, скрестив руки на груди, и следил за моими неловкими движениями.

— Не смотри на меня так, иначе решу, что ты меня гипнотизируешь! Или как у вас там называется? Морочишь? — Не выдержав, прошипела я.

Уже в коридоре меня застиг неожиданный Пашкин звонок.

— Ты меня напугала своим злобным посланием. — Прогудел приятель вместо приветствия.

— Чего не отвечал на звонки? — Буркнула я недовольно и тут же осекла себя. Паша не виноват, что вокруг меня творится непонятная чертовщина, и молодые люди, которые обычно не должны обращать внимания на рыжеволосую конопатую худышку с мозгами набекрень, строятся в очередь на свидание.

— Судя по твоему тону, ты злишься. — Прокомментировал он печально.

— Не злюсь, я просто в бешенстве. — Призналась я, продолжая ворчать. — Ты пропал, как ясный сокол темной ночью.

— Как мне загладить свою вину?

— Не знаю. Разбей свою тачку и стань пешеходом, может быть, это примирит меня с твоим исчезновением.

— Жестокая! Давай, сегодня сходим куда-нибудь поужинать? — Тут же предложил приятель. — Ты меня простишь, и моя тачка останется целой.

Кажется, в его голосе прозвучала радость.

— Ты подлизываешься! Но я так по тебе соскучилась, что готова принять предложение. Готовься, я объем тебя по полной программе и не заплачу ни копейки! — Пригрозила я.

— Хорошо, я возьму две кредитки и встречу тебя в метро. — Парень говорил совсем счастливо.

Попрощавшись с ним, я надеялась только на то, что вечер в обществе старинного друга успокоит мои расшатанные нервы.

Аида стояла рядом с подъездом старого пятиэтажного дома в спальном районе города и с опаской разглядывала обшарпанные стены, потемневшие кривые балконы, заваленные рухлядью, и темные окна. Запах старья сочился даже из-под закрытой на кодовый замок железной двери. Казалось, что «хрущевка» могла развалиться от простого дуновения ветра, дом сильно отличался от новых многоэтажных строений вокруг, чистеньких и светлых. Старуха Никонора жила на третьем этаже, и когда Аида вошла в подъезд, то ей под ноги бросилась кошка, махнув хвостом по ногам.

Сестра умершего Луки, не смотря на отказ от семьи, все равно являлась сильной ведьмой-гадалкой, видевшей и будущее, и прошлое, и настоящее. Обычные люди записывали к ней на встречу за полгода, она всегда говорила правду, и не мудрено — Никонора читала карты, как раскрытую книгу судеб.

Позвонив в дверь, Аида тревожно оглянулась на поднимавшихся по старой лестнице соседей, те покосились на дорого одетую даму с немым укором и подозрением. В квартире зашаркали, и со скрипом отворилась дверь. Старуха в выцветшем халате и стоптанных домашних тапочках заулыбалась во весь рот, продемонстрировав коричневые от табака зубы.

— Ну, здравствуй.

— Здравствуй. — Кивнула Аида, входя.

Она нерешительно встала в крошечной прихожей, стараясь не дотрагиваться до стен с грязными обоями. Пальцы так и впились в маленькую лакированную сумочку.

— Разувайся. — Приказала Никора, кивнув на поношенные тапки.

Чувствуя странную неловкость, Аида сняла туфли и повесила пальто на гвоздь в стене, заменявший вешалку. Из комнаты, обтираясь о стену, выглянул черный кот и, глядя на гостью, недовольно мяукнул. Его зеленые глаза как будто светились в полумраке.

— Зачем пришла?

Аида посеменила за старухой на кухню.

— Я знаю, ты лучшая. — Она подготовила целую речь, но сейчас все слова вылетели из головы. Старуха оглянулась, изогнув седые брови, в синих глазах скользнула насмешка.

— Ты лучше всех нас сможешь увидеть будущее. — Поправилась Аида быстро. Никонора выдвинула из-под стола табурет, предлагая гостье присесть. Сама плюхнулась на расшатанный стул со спинкой и закурила самокрутку, зажимая ее между пальцами с желтоватыми от табака ногтями.

— Тебя беспокоит то, о чем ты не можешь рассказать семье? — В проницательности старухе, похоже, тоже не было равных.

— Филипп. — Аида быстро заговорила. — Он меня беспокоит. Он так сильно изменился, стал грубым, резким. Мне кажется, что у нее появилась женщина!

— Он красив и молод. — Старуха выпустила облако дыма и стряхнула пепел в грязную кружку, стоявшую на столе. — Это нормально, ты бы за него порадовалась.

— Хочу знать об этой женщине все! Я слышала, как дети шутили, что она следит за сыном. Кто она такая? Расскажи мне.

Старуха пожевала губами и скомкала окурок.

— Не всегда родителям стоит знать секреты детей.

— Много ли ты понимаешь? Ты всю жизнь была одинокой! — Рассердилась Аида.

— Ну, хорошо. — Никонора тяжело поднялась и взяла с низенького холодильника колоду карт таро. — Давайка, сними.

Ухоженная рука с крупными перстнями, чуть подрагивая, одним пальчиком отметила половинку. Карты с рисунками стали разлетаться по столу, словно женщине показывали фокус. Никонора наклонилась к раскладу и долго в него всматривалась, цокая языком.

— Ну что там? — Не выдержала Аида, молчание угнетало ее.

— Девица у него на душе действительно есть. — Кивнула она лохматой головой. — Только я не понимаю, чего ты так всполошилась?

— Если бы у тебя был взрослый сын, ты бы по-другому рассуждала! — Фыркнула женщина. — Что ты видишь?

— Вижу-то? — Никонора вытянула губы. — Ну, она была рыжей.

— Рыжая?! Господь с тобой! — Вскричала женщина, прикладывая руку к сердцу.

— Рыжая — это не лысая! — Покосилась на нее старуха. — Ее родители врачи. Она хорошо готовила. Хммм… была не глупа, совсем не глупа, судя по этим картам, — она ткнула пальцем в две картинки, — и еще она была невинна.

— Желаю ей такой и оставаться! — Буркнула Аида.

— Ох, зря ты шутишь с этим, — хмыкнула ведьма, скривив морщинистый рот. — Конечно, останется, выбора-то у нее больше нет.

— Что, значит, нет выбора?

— Девочка погибла еще в конце апреля. Так что твоего сына мучает прошлое.

— Как понять погибла?! — Опешила Аида, вытаращившись. — Ведь я своими ушами слышала, как дети шептались, что она появляется везде, куда ходит Филипп!

— Она не может там появляться! — Категорично отказывалась верить старуха. — Смотри, эта карта мертвого человека, и все, что я тебе говорила, лежит в прошлом. Линия ее жизни обрывается резко и четко. Насильственная смерть, может автомобильная катастрофа, не очень понятно. Она не может жить, ее просто нет на этом свете!

— Как нет? — Аида окончательно растерялась. — Так что же мне делать?

— Ты можешь только помочь своему сыну забыть ее. — Протянула Никонора, разведя руками. — Это все, что я могу тебе посоветовать. Я тебе сейчас дам кое-какие капельки… — старуха тяжело поднялась, облокотившись на крышку стола. — Пойдешь в полнолуние на кладбище, принесешь жертву кровью, положишь какую-нибудь вещь своего сына, — давала она инструкции, изучая внутренности холодильника, заполненного бутылочками темного коричневого стекла с наклеенными бумажками, — и затушишь все настойкой. Душевная боль притупиться, а с окончанием полнолуния пройдет совсем. Поняла?

Она протянула Аиде бутылек, и та неуверенно кивнула, ей показалось, что шея стала деревянной от страха. За спиной старухи стояло странное полупрозрачное создание с прекрасным грустным лицом и укоризненно качало головой.

Холодные пальцы сами собой сжали бутылочку с настойкой.

Пашка выглядел смущенным, когда в сутолоке станции, стоя между многочисленными парочками, вручал мне букет темнобордовых роз. Похоже, приятель решил действовать наверняка, и мне оставалось только ломать голову, как бы выкрутиться из неприятного положения. Я чмокнула парня в щеку и ловко избежала подставленных губ, чуть оцарапавшись о жесткую рыжеватую щетину.

— Отлично выглядишь. — Смирившись с первым поражением, отвесил комплимент приятель.

На свидание я приехала после лекции родителей, где они демонстрировали меня очередным доцентам. Узкие брюки не давали сделать широкого шага, бесстыдный вырез мамашиной блузки открывал кружева белья, а туфли на высоких каблуках, купленные специально для таких поводов, намяли ноги. Посему настроение стремительно скатывалось от плохого до откровенно отвратительного.

— Не обольщайся, — не стала его разочаровывать я, — отец потребовал меня на занятие в институт.

— Конечно, — усмешка Паши вышла грустная, — разве можно нарядиться ради меня?

— Паш. — Я дернула его за руку и едва не уронила букет. — Мы сейчас не будем ссориться. Хорошо?

— Хорошо. — Он не удовлетворился моим ответом. Конечно же.

Небольшое кафе в центре города рядом с известной площадью привлекало множество молодых людей. Здесь собирались непризнанные таланты из музыкантов, певцов, стихоплетов и авторов никогда не изданных романов. Дух декадентства так и витал в воздухе, пропитывая его романтизмом. В углу стоял микрофон, рядом, сгорбившись на стульях, на гитарах играли молодые люди, и приятная мелодия добавлялась к гулу голосов.

— Выглядишь усталой. — Пашка явно озадачился моим неважным состоянием.

— Так и есть. — Проворчала я, усаживаясь на услужливо отодвинутый им стул в красном, под цвет скатерти, чехле. — Еще учиться не начали, а уже контрольные пишем.

Услужливый официант принес вазу с водой, куда излишне небрежно был запихнут букет.

Розы рассыпались по слишком широкому горлу и торчали тонкими жалкими палочками с острыми шипами и тяжелыми уже распустившимися венчиками.

Паша нервно закурил, чего последнего время не делал в моем присутствии, зная, что меня стал сильно раздражать запах табачного дыма. Отчего оставалось непонятным, ведь до аварии я сама дымила, как паровоз, и на компьютерном столе всегда испускала неприятные фимиамы полная окурков пепельница.

Рука приятеля слегка дрожала, когда он подносил сигарету ко рту.

— Что случилось? — Не поднимая взгляда от меню, буднично спросила я.

Парень молчал, а потом вдруг пробормотал:

— Саш, я поговорить с тобой хотел. Серьезно.

Его взволнованное лицо и полные неясного страха глаза буквально вопили, что наши с ним дела совсем паршивые. Похоже, давний знакомый решил сделать очень глупые признания. Внутреннее я напряглась, уже выдумывая слова для отказа, чтобы не ранить его глубоко. Стало понятно, что наша дружба закончится сегодняшним вечером.

— Валяй. — Беззаботным тоном предложила я.

Снова вернулся официант, готовый принять заказ. Сильно расстроенная я наугад ткнула в название, и только потом прочитала, что пальцем попала в строчку с ненавистным борщом. Пашка пытливо разглядывал меня, нетерпеливо дожидаясь, когда официант отойдет к другому столику.

— Саш… — Наконец, решился он, глубоко вздохнув и нервной рукой смяв в пепельнице окурок.

— Извините, но это вам. — Снова раздался голос официанта. Приятель, не скрывая своего недовольства, сморщился от раздражения.

Передо мной поставили белую чашечку с кофе на маленьком блюдце. Недоуменно я глянула на официанта, но тот только пожал плечами и сказал:

— Молодой человек за тем столиком, — он махнул рукой, — просил передать, что это вам. Кофе без кофеина. Ээээ, — он замялся, — как вы любите.

— Что?! — Опешила я, повернулась в указанном направлении, мой желудок завязался крепким узлом.

В самом углу на удобных диванах, а потому скрытые для взора остальных посетителей, сидели Заккери, Филипп, крутившаяся нетерпеливой юлой девчонка лет пятнадцати и Елизавета Вестич во всей своей красе. Все четверо со снисходительными улыбками внимали стрекоту стайки школьниц, возносивших талант актрисы и сующих ей бумажки для автографов. В нашу сторону они, к счастью, даже не косились.

— Извините, — обратилась я к официанту, — скажите, а у вас есть зефир в шоколаде?

Пашка багровел и, кажется, был готов взорваться, как воздушный шарик.

— Есть. — Не понял официант, но почувствовал, что стал невольным участником непонятной игры, сильно злившей моего спутника.

— Пожалуйста, передайте за тот столик, как ответный жест, передайте, что зефир я готова отдать его спутницам. Хорошо?

Официант недоуменно кивнул, отходя.

— И запишите на счет молодого человека, передавшего кофе! — Уже ему в спину крикнула я.

— И что это значит? — Сдержано поинтересовался Павел.

— Да так, знакомые из института. — Отмахнулась я, стараясь держать раздражение в кулаке. — На чем мы остановились?

Неожиданно на скатерть упал пожухлый бордовый лепесток, а потом еще один. Скосив глаза, я обнаружила, что цветы в вазе стремительно темнеют и съеживаются, будто в ускоренной киносъемке. Букет подарил настоящий листопад, и свежими остались лишь парочка роз. Как для покойника, честное слово. Открытие добавило мрачного юмора подлой ситуации.

Паша помолчал, потом быстро заговорил, словно боялся, что его перебьют:

— Саш, мы знаем друг уже много лет. Мы еще детьми были, когда познакомились. — Он жалобно заглядывал в мои глаза, и мне становилось как-то очень тоскливо и обидно. — Я всегда тебя поддерживал и после аварии тоже всегда был рядом.

Это был удар ниже пояса! Вспоминать, что он носился со мной, как с ребенком, не давая впасть в депрессию, звучало не по-дружески!

— Понимаешь? — Приятель накрыл влажной ладонью мои пальцы, сжатые в кулак. — Я хочу постоянно о тебе заботиться, мне просто необходимо это… Я хочу быть с тобой.

— Ты же и так со мной. — Напряженно пробормотала я.

— Нет, я хочу…

На стол осыпались остатки роз, превратив букет в голые прутики с коричневато-зелеными шипами, словно в отдельно взятое кафе залетела осень, обнажила цветы и исчезла.

— Извините! — Раздался голос официанта, я воспользовалась заминкой и отдернула руку, спрятав ее под стол. Пашка шумно выдохнул и уставился на невольного курьера злобным взглядом. Тот плюхнул передо мной тарелочку с кусочком черного хлеба. — Это тоже вам, — официант явно чувствовал себя не в своей тарелке, смахивая ладонью со скатерти съежившиеся лепестки.

— Кто? — Я заставила себя не оглядываться, а потому сидела, неестественно выпрямившись на самом краешке стула.

— Ээээ… брюнет. — Покосившись на дальний столик, отозвался бедняга.

— Брюнет, значит. — Через сжатые зубы пробормотала я. — В таком случае, передайте ему мою благодарность. Хлеб — это как раз то, что нужно!

Теперь Пашка покраснел в цвет скатерти, накрывающей столик. Официант ушел, а я тут же поднялась, с грохотом отодвигая стул.

— Паш, мне что-то есть расхотелось. Ты можешь отменить заказ? Я подожду тебя на улице.

И пока он возмущенно мычал, явно растерявшись, выскочила из кафе. Холодный ветер тут же остудил горящие щеки, внутренности рокотали. Конечно, мой быстрый уход выглядел позорным и поспешным бегством, но семейка злых фей сводила меня с ума!

У дверей квартиры, ругая себя последними словами, я позволила Пашке себя поцеловать, понимая, что он для меня является кусочком простого постного хлеба. Мне отчаянно хотелось находиться в другом месте, совсем с другим человеком (или не совсем человеком?) с невероятно синими глазами.

Я загадала, что если Филипп мне позвонит завтра, то не стану слушать доводы рассудка и уступлю нам обоим. Тем более что с рассудком мы рассорились уже давным-давно.