"Где-то на Северном Донце." - читать интересную книгу автора (Волосков Владимир Васильевич)

VIII

Удар лепешевского взвода был для гитлеровцев полной неожиданностью. Напрасно лейтенант боялся, что оскалятся навстречу атакующим злые огоньки немецких пулеметов. Не успели фашистские пулеметчики сменить позицию, не успели и минометчики. Не погасла еще в ночном небе красная ракета, как затрещали в саду автоматные очереди, загромыхали взрывы гранат, и, перекрывая весь этот шум, огласил черный сад душераздирающий немецкий вопль.

Без криков «ура», стремительно ворвались на позиции немногочисленного противника бойцы, руководимые Глининым. Они делали свое дело зло и сноровисто, и, по тому, как быстро стала стихать стрельба, Лепешев понял, что все идет как надо. Лейтенант пожалел, что остался здесь, на основной позиции, а не принял участия в удачной атаке.

За садами вспыхивает слабенький дрожащий огонек. Как бы собираясь погаснуть, он некоторое время робко моргает за деревьями, а потом вдруг рвется вверх, вырастает в огромный столб ревущего багрового пламени. Вскоре рядом с ним поднимается к небу еще один сноп огня.

Ночной ветерок приносит на мыс маслянистый, угарный запах бензина.

— Автоцистерну подпалили! — радостно гогочет Ильиных. Большой, сильный, он возбужденно топчется рядом с лейтенантом и завистливо глядит вниз. Наконец выдает свою тайную мысль: — Может, отпустите на минуточку, товарищ лейтенант?.. Я быстро. Теперь фрицы не скоро очухаются.

— Там и без нас народу хватает, — будничным голосом, хотя это ему трудно дается, говорит Лепешев. — Что, горящих машин не видели?

— Да как не видел… Сам сколько подпалил… — мнется бронебойщик. — А тут…

Лепешев уже не слушает. Все его внимание привлечено к гулу, нарастающему в степи. Этот гул все ближе, ближе, и Лепешев вскоре слышит характерный рев танкового мотора. От балок идет на максимальной скорости танк.

— Ильиных, изготовиться! — на всякий случай командует лейтенант.

Бронебойщик сваливается в свой окоп.

Рев танка нарастает. Лепешев видит, как в свете пожарища мелькают человеческие фигуры, скрываются за деревьями, сливаются с черной землей. Лейтенант не сомневается: если это враг, бойцы встретят машину как положено.

На подходе к садам танк уменьшает скорость. Он урчит где-то невдалеке, за желто-красными столбами огня. Видимо, экипаж хочет понять, что происходит здесь. И танкисты, и залегшие за деревьями бойцы ослеплены пламенем.

Наконец танк взвывает во всю мощь своей железной глотки и мчится к садам. Грохот и лязганье нарастают. И вот Лепешев видит в свете пожарища знакомый силуэт тяжелого танка КВ. Танк идет в стороне от дороги, и дуло его пушки настороженно глядит в сторону сада. Лейтенант готов засвистеть, по-мальчишески заулюлюкать от вспыхнувшего в душе торжества и огромного облегчения. Он готов бежать вниз, предупредить своих, чтобы не вздумали закидать танк гранатами. Но делать этого не нужно.

Выскочив из тени деревьев, посреди дороги появляется человек. Он машет пилоткой и неторопливо идет навстречу бронированной махине. Танк останавливается. Ослепительно вспыхивают фары, освещают машущего пилоткой Глинина (Лепешев сразу узнает его) ровным белым светом. Короткая заминка, потом открываются люки, и из машины стремительно выкатываются темные фигурки танкистов. Они кидаются к Глинину, обнимают его, целуют, подкидывают вверх свои рубчатые шлемы.

Тотчас из-за деревьев высыпает толпа кричащих бойцов. Они машут над головами оружием, пляшут, восторженно качают танкистов.

— Э-эх! — завистливо вздыхает у амбразуры Ильиных, опускает приклад противотанкового ружья и грустно говорит второму номеру Степанову: — Не везет нам с тобой, Егорыч…

Усач тоже вздыхает и ничего не отвечает, он глядит на освещенных пожарищем людей и утирает щеки.

Торжество на дороге наконец утихает. Танкисты идут к своей боевой машине. Взлетают в небо подряд три ракеты: красная, желтая и зеленая. Танк разворачивается и начинает мигать фарами затаившейся, примолкшей степи.

Через некоторое время в темноте рождается сначала слабое, а потом все более громкое и мощное «у-р-р-а-а-а!». Усиливается на короткое время стрельба и захлебывается, будто задавленная неукротимой мощью сотен голосов. Лепешев догадывается, что окруженцы последней атакой смяли остатки той группы немецких солдат, что недавно были увезены на черных грузовиках. Над балками взлетают ракеты. Три зеленые. И там, в глубине степи, за валом нарастающего «у-р-р-а-а-а!», зажигаются светлячки автомобильных фар, они тоже быстро ползут к излучине реки.

Как призывные маяки, полыхают у садов два высоких столба чадного, багрового пламени.

Но вот первая цепь бегущих со штыками наперевес красноармейцев подкатывается к огню. Снова восторженные крики, объятия, летящие вверх каски и пилотки. Кого-то качают вырвавшиеся из лап смерти бойцы. За первой цепью накатывается вторая. За ней третья. И вот уже огромная толпа людей мечется у пожарища и мигающего фарами танка. Лепешев ясно представляет, что там сейчас творится.

В свете танковых огней появляются автомашины. Длинная колонна их выползает из темноты и останавливается возле людского скопища. Восторженная толпа захлестывает головной грузовик, там опять кого-то качают, громко кричат, стреляют в воздух.

Наконец чья-то воля берет верх над кипящими у садов страстями. Лепешев ясно чувствует это дисциплинирующее начало, заставившее бойцов расступиться, очистить дорогу перед автоколонной. Слышатся громкие команды, красноармейцы начинают группироваться по подразделениям. Головная автомашина трогает с места и со светящимися фарами ползет вверх по хуторской улице, за ней движется вся колонна.

Лепешев выходит на дорогу, туда, где через траншею сооружено какое-то подобие мостика, и включает фонарик. Поравнявшись с ним, передовой грузовик затормаживает, с подножки соскакивает коренастый, плотный капитан и весело спрашивает:

— Где тут у вас лейтенант Лепешев?

— Я Лепешев…

— Браток! Дай я тебя расцелую, дорогой ты наш лейтенант!

И не успевает Лепешев опомниться, как оказывается в железных объятиях капитана. Ну и крепок же капитан! У Лепешева даже кости хрустят. Он целуется с капитаном, вдыхает запах терпкого мужского пота и пороха и чувствует себя таким счастливым, каким не бывал давным-давно. Пусть вкатит фитиля обремененный заботами добряк Савеленко. Черт с ним, со взысканием! Вот за это счастье встречи со своими русскими людьми Лепешев готов на что угодно. Он узнал наконец-то, что даже в горести общего отступления случаются безмерные, ни с чем не сравнимые солдатские радости.

От остановившейся автоколонны подбегают еще несколько командиров. Они окружают лейтенанта, обнимают, хлопают по спине, плечам, счастливо хохочут.

— Ну-ка, покажите мне его. Покажите этого орла! — Растолкав всех, к Лепешеву протискивается рослый полковник. На его петлицах поблескивают скрещенные пушечки. Артиллерист. — Ну спасибо, лейтенант Лепешев. От всей дивизии спасибо! — Полковник обеими руками трясет кисть Лепешева и широко улыбается, обнажая в свете автомобильных огней золотозубый рот.

— Ну, как тут у вас? — спрашивает полковник, когда страсти немного утихают.

Лепешев рассказывает командирам об обстановке на переправе.

— Четыре плота и понтон! — радуется капитан. — Значит, можем по одной машине потихоньку переправлять. Выдержит!

— Так не пойдет, — деловито говорит полковник. — Машины разгружать — и снова за ранеными. Пока немцы не пришли в себя, не сгруппировались, раненых надо вывезти из степи. Назначаю вас, капитан, начальником переправы. Батальон связи — в ваше распоряжение.

Командиры недолго совещаются, распределяя новью свои обязанности, затем расходятся. Лепешев остается один. Он понимает, что теперь не он хозяин на этом изрытом взрывами клочке земли, и чувствует легкую ревность. Мимо ползут грузовики, устало бредут к реке красноармейцы-связисты. Некоторые из них приветливо здороваются с лейтенантом, освещающим дорогу маленьким фонариком. Потом рядом с Лепешевым появляется сержант-сигнальщик с мощным аккумуляторным фонарем, и на лейтенанта уже никто не обращает внимания. Ему остается лишь завидовать четкости и порядку, который быстро устанавливается на узкой дороге, идущей к реке, порядку, который установили энергичные командиры, оттеснившие его, Лепешева, недавнего хозяина мыса, на второй план.

Лепешев идет в конюшню. Там его встречает Глинин. Докладывает:

— Товарищ лейтенант! Задание выполнено. Убитых нет, легкораненых трое.

Лепешев приказывает развести за задней стеной здания костер, Когда это сделано, строит взвод и медленно говорит:

— То, что вы сделали, — видели собственными глазами. Добавить к этому нечего. Мне остается лишь сказать, что я счастлив командовать такими бойцами. Надеюсь, что и в будущем мне не придется говорить других слов. — И заканчивает свою краткую речь: — От имени командования благодарю вас за отличное выполнение задания!

— Служим Советскому Союзу! — дружно звучит над покрытой туманной дымкой рекой.

«Значит, скоро рассвет», — отмечает про себя Лепешев и обыденным голосом командует:

— А теперь всем спать. Отдыхайте, товарищи.

Строй рассыпается, оживленно переговариваясь, бойцы расходятся.

Лепешев доволен, что никто не спросил, когда взвод будет переправляться, долго ли еще они будут сидеть в земляных норах на этом прибрежном взлобке. Почему не торопится переправляться — лейтенант и сам не знает. Какое-то смутное предчувствие подсказывает ему, что он, Лепешев, и его пулеметчики еще понадобятся здесь.

Лепешев стоит у самого обрыва и смотрит вниз. Коренастый капитан, видимо, дремать не любит. У берега уже не видно ни плотов, ни понтона. Под вербами, в свете автомобильных фар, бойцы разносят по щелям и береговым нишам носилки. Врач сортирует раненых — кого переправлять в первую очередь, кого класть в укрытие. И Лепешев снова невольно завидует: такого порядка при переправе его собственной дивизии не было.

Сзади появляется Глинин.

— Вас зовут, — тихо говорит он незнакомым взволнованным голосом. — Генерал Федотов. Командир дивизии.

Лепешев удивляется взволнованности всегда хмурого, бесстрастного бирюка, но от вопросов воздерживается.

Генерал неширок в плечах, не лишку в нем и росту. Он стоит возле камуфлированной «эмки» и зябко поправляет накинутую на плечи шинель. На петлицах поблескивают звездочки.

— Товарищ генерал, лейтенант Лепешев…

— Ладно, давайте без формальностей познакомимся, лейтенант Лепешев. — Генерал жмет сухими, неожиданно сильными пальцами руку Лепешеву и разглядывает его из-под козырька сдвинутой на лоб фуражки. — Вот вы какой… Спасибо. Вы нам здорово помогли.

— Что вы, товарищ генерал… — Лепешеву неловко. За одну ночь услышал лейтенант столько искренних похвал и благодарностей, сколько не получил за всю предыдущую военную службу, хотя порой бывало куда тяжелей.

— Не скромничайте, лейтенант. Когда немцы ударили по авангарду из минометов, мы шли на последнем дыхании. Уже приняли было решение укрепиться на сутки в балках, чтобы дать людям хоть чуть-чуть отдохнуть. А это значило бы, что мы могли завтра никуда не выйти. Могли навсегда остаться в тех балках… — Генерал опять зябко ежится.

— Вы нездоровы, товарищ генерал? Пойдемте к костру. Там теплее.

— Есть костер? — оживляется генерал. — Пойду с удовольствием. Несколько дней ночевал на земле. Очевидно, простыл немного.

У костра они садятся на пустые патронные ящики. Генерал угощает Лепешева папиросой и блаженно протягивает руки к огню.

— Правду солдаты говорят, что вы пошли нам на помощь по собственной инициативе?

— Не совсем так… — Для Лепешева вопрос этот неожидан. — Командир нашей дивизии полковник Савеленко знает, что мы встречаем вас.

— Знает? — Генерал окидывает Лепешева цепким взглядом небольших, глубоко посаженных глаз.

— Да, знает.

— Хм… Что ж, встретимся — поблагодарю его за воинское братство. — В голосе генерала Лепешеву слышится сомнение, и он спешит изменить неприятное направление разговора.

— Как вам удалось сохранить столько техники? — спрашивает он. — Такой путь прошли… Наши переправились без единой автомашины. А у вас даже танки!

— Э-э, юноша… — слабо улыбается генерал Федотов. — Всего один танк. А вчера их было куда больше. И бойцов много потеряли. Из вышедших половина раненых. Неделю же назад была полнокровная дивизия.

— Н-да… Окружение — не шутка, — сочувственно вздыхает Лепешев, наслаждаясь папиросой. В присутствии этого утомленного, грустного человека с генеральскими звездочками на малиновых петлицах он чувствует себя свободно и легко.

Они молчат, думают каждый о своем. Наконец генерал спрашивает:

— Когда вы планируете переправиться к своим?

— А вы полагаете, что успеете переправить всех раненых до рассвета? — задает встречный вопрос Лепешев.

— Едва ли. — Генерал долго кашляет, прикрывая ладонью маленький рот. — Раненых на прошлое утро было около полутора тысяч человек. Конечно, за сутки их стало много больше.

— Значит, завтра вам придется держать здесь оборону?

— Безусловно. Сводная рота уже окапывается в садах. Оборудуем промежуточную позицию на развалинах.

— Тогда нам необходимо остаться, — решает Лепешев. — Во-первых, мы не можем переправляться за счет раненых. Во-вторых, наши пулеметчики и бронебойщики уже пристрелялись к местности. У них есть надежные ориентиры. Если немцы предпримут завтра танковую атаку, то в садах и развалинах вашим долго не продержаться. Следовательно, эта позиция опять станет основной.

— Пожалуй, вы правы, — подумав, соглашается Федотов. — В садах нам долго не удержаться. А полковник Савеленко не будет к вам в претензии?

— Полковник разрешил действовать по обстановке. Да и при чем здесь какие-то претензии, когда дело требует! — сердится Лепешев.

— Ого! — улыбается генерал. — Вы и в самом деле с характером.

— Год воюю — будешь иметь характер! — вырывается у Лепешева.

Генерал Федотов опять долго молчит. Отблески неяркого костра подрумянивают его осунувшееся лицо, делают его более молодым.

— Вы правы, лейтенант, — тихо говорит он наконец. — У немцев перед садами большая возможность маневра. А здесь, на круче… Тут только в лоб. Да еще на узком участке. Мы закопаем наш танк именно тут. И дадим вам две «сорокапятки». Согласны?

— Конечно.

Генерал опять улыбается и по-отцовски добрым голосом произносит:

— Ну, вот и договорились. Можно наше совещание считать законченным?

Лепешев конфузится.

Федотов тихо смеется и похлопывает его по плечу.

— Не надо, лейтенант. Я очень рад, что вы в самом деле хороший командир. Не всякий молодой человек так разумно делает свое воинское дело. — Он на мгновение замолкает. — Сегодня вот такой же юноша по своей глупости оставил противнику почти весь наш боезапас. Есть три дивизионные пушки, есть двадцать три миномета, а стрелять теперь нечем… Так-то.

— А патроны? — вырывается у Лепешева.

— Этим мы вас скромно, но обеспечим. И гранатами, и противотанковыми патронами. И к «сорокапяткам» снарядов дадим.

Они опять молчат, наблюдая, как ползут вверх разгруженные у реки грузовики.

— Женаты? — вдруг спрашивает Федотов.

— Нет.

— Мать и отец живы?

— Матери нет. Умерла. У отца новая семья.

— Гм… — Федотов поправляет на плечах шинель. — Хорошо, что не женаты.

— Да, хорошо, — неожиданно для себя охотно соглашается Лепешев и невольно вспоминает ту, которая так и не приехала к нему в Кишинев. Ему уже не жаль ни ее, ни себя, ни канувшую в Лету юношескую любовь. Сейчас есть только легкая грусть о прошлом да запоздалое облегчение, что судьба не связала его с расчетливой, лицемерной женщиной.

— В атаку сами взвод водили? — спрашивает Федотов.

— Нет. Помкомвзвода. Я оставался здесь. — У Лепешева начинают гореть уши, ему кажется, что генерал сейчас саркастически усмехнется. — Нужно было грамотно прикрыть огнем атакующих в случае осложнений.

Генерал не усмехается. Он внимательно смотрит на лейтенанта и уважительно говорит:

— Весьма разумно поступили. Для молодых командиров такое самопожертвование — редкость. Юные лейтенанты зачастую стремятся и где нужно, и где не нужно играть первую скрипку. Чаще всего в ущерб руководству боем. Не зазнавайтесь, но вы молодец.

— Да ну… — снова конфузится Лепешев. — Моей заслуги тут нет. Помкомвзвода у меня надежный. Опытный боец. Это он вам огненный сигнал устроил.

— Да? — весело удивляется Федотов. — Вы бы хоть показали мне его. Как-никак я ему чем-то обязан…

— Глинин! — кричит Лепешев.

Из здания бесшумно появляется Глинин. Он останавливается у дверного проема, вдали от костра, и вытягивается по стойке «смирно».

— Красноармеец Глинин по вашему вызову явился.

— Подойдите ближе, — говорит Лепешев.

Глинин делает три шага и опять останавливается.

— Да подойдите же! — добродушно смеется Федотов. — На немцев в атаку ходить не трусите, а своих генералов боитесь.

Глинин подходит к костру. Федотов делает шаг навстречу и жмет ему руку.

— Спасибо, красноармеец Глинин! Вы нам весьма и весьма помогли. Благодарю. От всего личного состава благодарю!

— Служу Советскому Союзу! — чужим голосом отвечает боец.

Генерал досадливо морщится, ему, очевидно, хочется поговорить не по-казенному. А Лепешев удивляется. Он видит, как мелко подрагивают пальцы у его вытянувшегося в струнку помощника. Такого за Глининым никогда не водилось.

— Я уже сказал товарищу Лепешеву, как вы нам помогли, — тихо говорит Федотов. — Хочу, чтобы и вы это знали, поняли в полном объеме.

— Так точно, понимаю, товарищ генерал-майор! — хрипло рубит боец.

Федотов опять морщится.

— Вольно, красноармеец Глинин. Присаживайтесь к костру. Поговорим.

— Разрешите доложить, товарищ генерал! Есть срочное дело. Не могу сидеть.

— Ну что ж… — Федотов сожалеюще разводит руками. — Коль так… Отпустим его, лейтенант?

— Да. Пусть идет. — Лепешева начинает всерьез беспокоить поведение помкомвзвода, он уже опасается, что бирюк выкинет какой-нибудь номер, вроде того, как вечером с полковником Савеленко.

— Идите, красноармеец Глинин, — хмуро говорит Федотов и пристально смотрит в лицо напрягшемуся бойцу.

— Есть идти! — с явным облегчением произносит Глинин, четко поворачивается и быстро скрывается в конюшне.

Генерал ногой подталкивает головешки в середину костра и о чем-то думает, а Лепешев гадает — что такое могло сегодня приключиться с твердокаменным бирюком, если у него вдруг стали дрожать пальцы.

— Всегда он у вас такой? — неожиданно спрашивает Федотов.

— Всегда. — Лепешев безнадежно машет рукой. — Бирюк бирюком. Двух слов в неделю не услышишь. А боец что надо. Будь моя воля, я б его без раздумий в комбаты произвел. Голова!

— Что ж, бывают и такие… — раздумчиво соглашается Федотов.

Из-за угла здания выбегает запыхавшийся майор. Он вскидывает руку к фуражке:

— Товарищ генерал! Штаб дивизии прибыл. Начальник штаба просил дать указание, где размещаться!

— Сейчас иду. — Федотов протягивает Лепешеву руку, прощается. — Значит, денек повоюем вместе, а?

— Повоюем.

— Ну и добро! Сейчас я пришлю артиллеристов. Укажите им, где разместить орудия. Лучше вас этого никто не сделает. И отдыхайте. Поспите немного. Завтра вам забот хватит, жарко будет. — И, уже повернувшись, добавил: — А с полковником вашим постараемся договориться. Убедим, что вы здесь нужнее.