"Месть нибелунгов" - читать интересную книгу автора (Хольбайн Вольфганг, Деви Торстен)

5 ПРАВО НА ВЛАСТЬ

Ксандрия не понимала его, и ни единое слово, произнесенное Зигфридом, не могло этого изменить.

Он хотел бросить ее! И не для того, чтобы дать измученному исландскому народу новую надежду и установить отношения с соседними королевствами, обеспечивая мир и дружбу! Он намеревался отправиться на край мира в поисках легенды, которая позволит ему добиться того, что, с точки зрения Ксандрии, будет несправедливым.

И как она должна была отнестись к этому решению?

Зачем Зигфриду вообще нужно, чтобы ксантенский народ признал его наследным принцем? Зачем ему нужно покорять королевство, которое и так уже лежит у его ног, в том числе и его королева? Он, будучи королем Исландии, мог официально просить ее руки. После возвращения Зигфрида с родины она бы приняла его предложение и он стал бы тем, кем и мечтал стать — королем Ксантена. Может, и не по праву крови, но с законной короной на голове.

Но Зигфрид не хотел ничего слушать и собирался учиться кузнечному делу, совершенно не нужному королю. И все это для того, чтобы подражать своим предкам, погибшим на поле боя молодыми и никогда не видевшим своих сыновей.

Нет, Ксандрия этого не понимала.

И все же она чувствовала, что не сможет его удержать. Осознавая, что ей было бы еще больнее, если бы он не просто уехал, но уехал, рассорившись с ней, юная королева взяла себя в руки и не плакала, когда Зигфрид обсуждал со своими советниками, как ему найти остров Баллову. Но как же ей хотелось разрубить на части корабль, выделенный ему для поездки. Возможно, истина была в судьбе, о которой постоянно говорил Зигфрид, уверенный в том, что нельзя останавливаться, не пройдя до конца свой жизненный путь.

И вот наступил день, когда весь двор собрался на берегу, чтобы проводить в далекие края человека, который пришел на эту землю завоевателем, а уходил другом Ксантена.

Предыдущей ночью Зигфрид и Ксандрия сжимали друг друга в объятиях, произнося сладкие клятвы и всячески отрицая возможность неудачи.

— Дай мне слово, что вернешься, — сказала королева, радуясь, что выплакала все слезы заранее и теперь не рыдала перед всем честным народом.

— Я вернусь королем, — твердо пообещал Зигфрид, последний раз проверяя припасы, которые его люди погрузили на маленький корабль.

— Было бы достаточно, если бы ты остался жив, — прошептала Ксандрия. — Да сохранит тебя Спаситель.

Зигфрид на мгновение задумался о том, как могла его возлюбленная просить о защите этого странного бога христиан, в то время как он отправлялся в место, опровергавшее само его существование. Край мира был пристанищем асов, древних богов, и Всевышний, которому поклонялись в церквях Бургундии, там явно не обитал.

Последний раз взглянув на ксантенцев, стоявших на берегу Рейна, чтобы проводить его в долгий путь, Зигфрид почувствовал уверенность в правильности своего решения. Это были хорошие люди, которые заслуживали хорошего короля. Короля из династии, много столетий правившей этим королевством и лишившейся трона только из-за подлости и предательства.

Трое солдат столкнули кораблик в реку, и тот погрузился в воду. Никто из присутствовавших не верил в то, что Зигфрид мог отправиться в плавание на таком крошечном судне, но принц уверил всех в том, что боги пообещали ему безопасность.

Он даже не оглянулся, поскольку мечтал о своем будущем, и кораблик, словно ведомый невидимой рукой, спокойно поплыл по морю.

Ксандрия стояла на берегу дольше, чем все остальные, и вскоре осталась там только со своими охранниками. Она винила себя в происшедшем. Если бы она отвергла Зигфрида и не отдалась ему, возможно, он вернулся бы в Исландию и ему в голову не пришел бы столь безумный план. Может, тогда он успокоился бы и позволил всему идти своим чередом. Однако теперь он плыл на край мира, чтобы доказать что-то себе и всем ксантенцам. Королева расплакалась.


Нибелунги считали неправильным все, что не соответствовало их устремлениям, и не признавали чьих бы то ни было приказов, если они не совпадали с их интересами. Именно поэтому Один когда-то прогнал этих карликов, наложив на них проклятие вечной жизни в бестелесном состоянии и без возможности действовать. Они были подлыми и злобными созданиями, которые радовались страданиям окружающих, потому что боль и мучения людей были свидетельством того, что нибелунги могли влиять на судьбу, несмотря на призрачную форму своего существования.

Обычно им хватало того, чтобы посеять в человеческих сердцах жадность. Стремление к обладанию вызывало ненависть и подлость, зависть и интриги. Задача значительно упрощалась, если на одну и ту же собственность предъявляли права разные люди. Тогда злобные мысли быстро приводили к злобным поступкам, а нибелунги хихикали, глядя, как льется кровь. Они с удовольствием пожинали урожай, сея вокруг подлость и раздор. Их влияние на мир длилось с незапамятных времен, когда человек еще не умел использовать каменные орудия и питался тем, что можно было найти в лесах или добыть охотой. С тех пор как люди стали жить большими сообществами и их жажду можно было разогревать бесполезным металлом, нибелунги с радостью использовали сокровища в качестве приманки. Человек, польстившийся на золото, начинал сеять зло.

Зигмунд Ксантенский пал от руки Хъялмара, который стремился к короне. Хаген привел к падению собственного короля, пытаясь оправдать смерть Зигфрида. Брюнгильда предала все, что любила, потому что не хотела отдать своего возлюбленного кузнеца Кримгильде Бургундской. Сама же Кримгильда ослепла от горя и пожертвовала всеми своими королевствами ради мести за любимого супруга, погибшего от копья Хагена.

Нибелунги радовались, находя себе развлечения в человеческих распрях, иначе им пришлось бы скучать в одиночестве в своем лесу. Но теперь они чувствовали себя оскорбленными. Один не позволял им самостоятельно наносить прямой вред людям. Поэтому дракон Фафнир, которому отец богов ничего не запрещал, был им очень выгоден. Сила нибелунгов заключалась в иллюзиях, в игре с желаниями и мечтами, в ложных обещаниях. Помешать планам нибелунгов могли только люди. Снять проклятие попытался Зигфрид-старший, а после его смерти то же самое пробовали сделать Гернот и Эльза.

Но Брюнгильда не придерживалась этого правила! Валькирия с самого первого дня оберегала Зигфрида-младшего, чью душу она должна была забрать в Валгаллу. Она своевольно продлила ему жизнь и в ключевые моменты его жизни подсказала, какой путь выбрать. А ведь Один сделал Брюнгильду валькирией, так как считал, что может положиться на нее в этом вопросе. Юноша воплотил в себе все, что сделало ее земную жизнь невыносимой и из-за чего она в конце концов бросилась на меч Гунтера. Этот молодой человек был символом любви Зигфрида к Кримгильде, и поэтому Брюнгильда должна была стремиться к тому, чтобы поскорее убрать его с лица земли. Почему она этого не сделала, оставалось тайной. Но ее действия шли вразрез с устремлениями нибелунгов, которые не желали ни пропажи своих сокровищ, ни снятия проклятия. Валькирия не имела права вмешиваться, когда лесные духи пытались привести к страданиям и смерти сына Зигфрида!

И нибелунги решили рассказать Одину обо всем, что произошло. Конечно, отец богов не испытывал радости, оттого что ему приходится говорить с мерзкими карликами, которых он когда-то прогнал. Он не впустил нибелунгов в Валгаллу, решив встретиться с ними в смердящих болотах Утгарда, где изнывали титаны и повсюду звучали крики проклятых.

Один не был особо впечатлен болтовней нибелунгов, но все же удивился, узнав, что молодой Зигфрид до сих пор не пирует в Валгалле рядом со своим отцом. Его имя уже давно было записано в книге мертвых. Крючковатые пальцы нибелунгов указывали на Брюнгильду. Духи обвиняли во всем валькирию и жаловались на то, что она защищает принца. Один с ними не согласился. Разве не Брюнгильда заманила Зигфрида в Баллову? Разве, выковывая Нотунг, Зигфрид не ковал собственное несчастье? Подчинившись мечу своего отца, Зигфрид тем самым навлечет на себя верную смерть. Валькирия, зная об этом, не удержала принца.

Однако нибелунги нашлись, как ответить на возражение Одина. Брюнгильда пообещала Зигфриду защиту богов и спокойное путешествие. Это обещание не мог отменить даже Один. Нельзя было предположить и то, что этот старый дурак Виланд откажет Зигфриду в помощи. Так какие же несчастья должны были ожидать Зигфрида? Противника принца не без помощи Брюнгильды уже не было в живых, а самого Зигфрида с нетерпением ожидали в Ксантене.

В конце концов Один понял, что произошло, и пришел в ярость. Его молнии сжигали целые поселения, а тяжелые башмаки в бешенстве топтали тысячи человеческих душ. Отец богов не возражал против неповиновения со стороны своих сыновей, Локи и Тора, но валькирии, будучи его слугами на земле, должны были хранить ему верность, несмотря ни на что.

Сперва Один хотел наказать Брюнгильду, однако нибелунги отговорили его: если валькирия так любила Зигфрида, то для нее будет намного тяжелее смотреть, как Зигфрид умирает. К тому же Один не мог убить Брюнгильду еще раз, а вот у Зигфрида было столько счастья, что его уничтожение доставит массу удовольствия и радости. Отец богов, рассердившись на свою валькирию, дал нибелунгам уговорить себя. Зигфрид выкует Нотунг. И хотя меч ему понадобится, он не принесет ему счастья. Он позволит принцу только спасти собственную жизнь, чтобы увидеть, как окрасится в черный цвет горизонт его судьбы и как на землю падет кровавый дождь.

Никто не мог противиться Одину.

А тех, кто выполнит его волю и осуществит предстоящее наказание, отец богов нашел тут же, в Утгарде.


Брюнгильда сдержала слово. Хотя Зигфрид и налегал на весла, а ветер надувал парус, кораблик плыл сам по себе, направляясь прямо в Баллову. Суденышко спокойно скользило по водам Рейна в сторону севера, продолжая двигаться и ночью, когда принц засыпал, думая о своей стране и королеве.

Русло великой реки расходилось на многочисленные притоки, словно ветки огромного дерева, и кораблик безошибочно плыл вперед, пока наконец река не впала в северное море, где Зигфрида ждали широкие воды. На берегу в устье реки Зигфрид с изумлением обнаружил волка, которого он не видел уже несколько недель, хотя постоянно чувствовал его присутствие.

— Эй! — радостно воскликнул Зигфрид, но волк смотрел на него с бесстрастным выражением в глазах. — Я был бы не против, если бы ты поплыл вместе со мной, но говорят, что вы, волки, избегаете воды.

Взвыв, волк убежал прочь.

Зигфрид не сомневался, что найдет остров кузнеца и выкует Нотунг. В конце концов, такова была его судьба, и даже боги не могли противиться Норне, богине судьбы. Он уже предчувствовал радость от того, что с помощью меча предков завладеет своим наследством.

Берег вскоре скрылся из виду, и кораблик продолжил скользить по спокойной поверхности моря. Зигфрид не мог им управлять, так как не знал, где находится Баллова, а потому просто доверился воле богов. Он ел свои припасы и читал книги, которые получил от Нацрея и Фелониуса.

Время от времени на пути принца появлялись острова, в точках на горизонте он узнавал корабли, в основном торговые, но иногда и корабли храбрецов, отправившихся на поиски приключений. Однажды он увидел землю, которая показалась ему знакомой. Зигфрид подумал, что это Исландия, и на сердце у него стало тяжело — ему неудержимо хотелось остановиться там, чтобы обнять своих старых друзей. Но кораблик не позволял ему свернуть с пути, и принц попытался утешить себя мыслями о том, что он, скорее всего, ошибся и что это вовсе не Исландия.

В какой-то момент горизонт опустел и в небе уже не было видно птиц. Когда же Зигфрид глядел в воду, то не видел там ни одной рыбы. Он решил, что уже приблизился к краю мира, к месту, где нельзя повстречать людей, ведь здесь жили те, кто когда-то создал этот мир. Иногда принц слышал какой-то гул в воздухе, словно где-то гремел гром, но не раскатистый, а монотонный. Зигфрид мог лишь предполагать, что это шум водопадов, обрушивающих свои воды в Утгард. В такие моменты он надеялся, что его кораблик действительно знает путь к Баллове. Сейчас он злился, оттого что не мог сам определять маршрут своего путешествия. А ведь он гордился тем, что всегда самостоятельно принимал решения. Кто мог приказать ему идти туда, куда он не хотел идти? Но вот теперь, находясь на крошечном корабле, он был пленником в открытом море, заложником каких-то сил и не знал их цели.

Вскоре Зигфрид заметил, что грань между днем и ночью исчезла. Утром не становилось светлее, а по вечерам скудный свет не поглощался мраком. Это разделение стиралось постепенно, до тех пор пока он не стал двигаться в сумерках. Зигфрид утратил всякое ощущение времени, и счет дням мог вести только благодаря завтракам, обедам и ужинам. Он думал о том, насколько огромен мировой диск, раз ему приходится плыть так долго и не падать с края мира.

Но что, если боги водят его кораблик кругами для собственного развлечения? Он мог плавать здесь, пока у него не закончится провиант, а затем сойти с ума и умереть от голода, так что его тело станет разлагаться на пропитавшейся влагой древесине.

Что за чушь! Принц попытался отогнать от себя мрачные мысли, напоминавшие ему о бегстве из Исландии. Тогда тоже все было ужасно, но боги не оставили его в беде. Его ноги все больше слабели от долгого сидения на месте, и поэтому он время от времени заставлял себя потягиваться и ходить от носа до кормы, чтобы размять мышцы.

В какой-то момент появился туман. Он не мешал видеть, а ложился на воду плоским ковром, поднимаясь над уровнем воды всего лишь на ширину ладони, и Зигфрид мог размешивать этот туман веслом, словно теплый суп.

Воздух стал холодным. Тут было холоднее, чем в Исландии зимой, холоднее, чем в могиле изо льда. Так холодно, что Зигфрид решил, что умирает. Юноша подтянул под себя ноги, обвил их руками и, сунув голову между колен, накрылся всеми покрывалами и мехами, которые он взял с собой. Этому его научил Эолинд. На холод нужно было выставлять как можно меньшую поверхность тела, иначе он высасывал жизнь.

Зигфрид попытался призвать Брюнгильду, богов, дух своего отца. Ответа не было, и каждое произнесенное слово заставляло его рот наполняться холодным воздухом, так что он вскоре отказался от этого. Вскоре он впал в дрему, думая о Ксандрии, ведь только эта мысль грела его теперь. Он держался на грани между сном и явью, словно подчиняясь вечным сумеркам. В паузах между дремотой принц усилием воли сбрасывал с себя оцепенение, но даже не мог сказать, сколько времени он пробыл в полусонном состоянии и что его разбудило.

Внезапно послышался странный звук, как будто застонал кто-то из титанов, и онемевшее тело Зигфрида вздрогнуло. Он заставил себя открыть глаза и посмотреть сквозь щель, которую он оставил в защитном покрове мехов. Перед корабликом… было темно. Принц не мог бы описать это более точно, но все же это были не те светло-серые сумерки, которые окружали его в последние дни. Или недели?

Зигфрид выбрался из груды мехов и понял, что холод отступил. Конечно, ветер по-прежнему был холодным, но от него, во всяком случае, не дубела кожа. Пытаясь встать, Зигфрид дважды упал. У него болели ноги, а колени не хотели разгибаться. Наконец, покачиваясь из стороны в сторону, он все же встал на ноги и, сняв с лица корку льда, попытался рассмотреть место, в котором оказался.

Земля!

Нос лодки уткнулся в землю.

Тут не было ни травы, ни песка, ни гальки. Только скалы. Серые мрачные скалы, немного напоминавшие побережье Исландии.

Зигфрид взял кожаный сверток с Нотунгом и сошел на берег. Твердая почва под ногами, крепкая и надежная, вызывала приятные ощущения. Не было никаких сомнений в том, где он находился.

— Баллова, — прошептал Зигфрид.

Брюнгильда сдержала слово.


Едва став королевой, Ксандрия почувствовала, как ей трудно справляться с повседневными обязанностями. И не потому, что ей не хватало душевного порыва или времени — нет, просто она так тосковала по Зигфриду, что никакие другие мысли не занимали ее. Как правительнице, Ксандрии нужно было уделять все свое внимание государству, поскольку радость по поводу окончания войны уже прошла, а хранившиеся в замке припасы давно были съедены. К ксантенцам возвращалась повседневность, и эта обычная жизнь, как всегда, была наполнена проблемами, связанными с бедностью и болезнями. Конечно, большинство наемников приняли предложение осесть здесь, но переданные им хутора находились в плачевном состоянии, а время сева для осеннего сбора урожая, к сожалению, было упущено. Уже сейчас стало ясно, что зима будет тяжелой, а на лето рассчитывать не приходилось.

Кроме того, возникли споры между наемниками и коренным населением. Случалось, что в некоторых поселениях сразу трое мужчин спорили за один хутор, и управляющие никак не могли разрешить этот конфликт. Во многих случаях разбираться в ситуации приходилось королеве, и та часто убеждалась в том, что два человека иногда обладали одинаковым правом на одну и ту же собственность и решение, принятое в пользу одного, было несправедливым по отношению к другому. Ксандрия, выросшая с твердой верой в то, что добро и зло можно разделить, искренне расстраивалась, понимая, что ей не удастся установить справедливость.

По ночам юной королеве было еще хуже. Ее тело, успевшее привыкнуть к теплу спящего рядом Зигфрида, к объятиям его сильных рук, не давало ей уснуть. Она просыпалась от кошмаров, долго думала о своем возлюбленном, а потом укутывалась в одеяло и плакала в подушку, ожидая восхода солнца. Никто не мог сказать, сколько продлится путешествие Зигфрида. Сам принц лишь намекал ей на то, что предпринятая им поездка позволит доказать его наследное право на Ксантен. Опьяненный радостью, Зигфрид говорил о завершении всех страданий в том случае, если он найдет легендарного кузнеца. Ксандрию беспокоило то, что ее возлюбленный полагался на древних богов. Это была ересь, по крайней мере так ее учил отец. А ересь могла привести только к смерти. Ксандрия верила, что до свадьбы сможет уговорить Зигфрида перейти в христианскую веру. Насколько ей было известно, Гернот был крещен, как и вся бургундская династия, а значит, крещеной была и родная мать Зигфрида, королева Кримгильда.

Следовать воле древних северных богов означало следовать воле дьявола и отправиться в ад!

Словно в подтверждение ее плохих предчувствий, при дворе стали проявляться мрачные знамения. Корова разрешилась мертвым теленком с двумя головами, три святых воскресенья подряд шел дождь, молния ударила в ксантенскую церковь…

Ксандрия молилась каждое утро и каждый вечер. И каждый из ее снов был молитвой.

Шли недели, и давление на королеву усиливалось. Тойдебальд просил о встрече, так как война саксов за их трон затрагивала его границы, которые они должны были оборонять вместе с Ксантеном. А если могущественный Тойдебальд о чем-то просил, для всех остальных это было приказом. Семейные распри саксонских кланов привели к тому, что Йор все настойчивее стал предлагать ей руку и сердце, рассчитывая укрепить свои позиции. Конечно, он слышал о том, что Ксандрия собиралась выйти замуж за покорителя страны Зигфрида, но исходил из того, что обещание мира в регионе способно было изменить точку зрения королевы. Рим же, в свою очередь, надеялся на укрепление торговых отношений с Ксантеном, поскольку именно он через посредничество Бургундии привел к смене власти в королевстве.

Без Зигфрида Ксандрия чувствовала себя слабой, и все королевства, имевшие какие-то требования к Ксантену, считали ее нерешительной и замкнутой правительницей.

Вскоре на смену весне пришло лето, и Альбан задал вопрос, о котором Ксандрия отказывалась думать вот уже много недель: «Что мы будем делать, если Зигфрид не вернется?».


Ничего подобного Зигфриду еще не доводилось видеть. Остров был скалистым, как и Исландия, но цвет скал казался чуть светлее. К тому же здесь была равнина без возвышений, а закругленный край берега наводил на мысль, что он появился благодаря чьей-то задумке. В этих вечных сумерках ничего не росло, здесь не водились звери. Стоило отойти на три шага от воды, как шум моря исчезал и казалось, что ты оглох. Даже собственный голос становился приглушенным.

У Зигфрида возникло ощущение, будто он находится не на острове, а на огромной круглой каменной тарелке, которую кто-то бросил в море. Судя по круговой линии берега, на то, чтобы пройти остров по диаметру, потребовался бы день. А чтобы обогнуть его по периметру, понадобилось бы в три раза больше времени.

Принц решил отправиться к центру круглого острова, уверенный в том, что именно там живет тот, кого он искал. Хотя за последние дни голод и жажда ослабили его тело, Зигфрид был бодр и твердым шагом шел по намеченному пути. Вряд ли боги, оберегая его в море, хотели бы, чтобы он скончался на этом скалистом острове. Он увидел какой-то проблеск в сумерках на краю мира. Сперва отблеск был белым, как раскаленная сталь, а затем стал красноватым, как пылающее дерево. Огонь мерцал где-то вдали, и когда он разгорался, то его языки достигали неба. Когда Зигфрид услышал приглушенные, а затем все более мощные удары молота по железу, он понял, что пришел к заветному месту.

Кузница Виланда!

Он нашел в себе силы бежать, и уже очень скоро звук ударов металла по металлу стал настолько громким, что Зигфрид испугался, как бы у него из ушей не пошла кровь. Он еще издалека почувствовал тепло горна, а ветер из мехов, достигавших величины в три человеческих роста, развевал его волосы.

Конечно, в детстве Зигфриду доводилось бывать во многих кузницах Исландии, и он кое-что знал об этом ремесле, хотя и не владел им сам. Но эта кузница не была похожа на все, что он видел раньше. Здесь не было ни дома, ни хижины, ни какого-либо другого сооружения. Огонь в горне горел не от углей, а от раскаленных камней, пылавших в скалистой выемке. Наковальня была сделана из длинного, как стол, куска железа, а для охлаждения раскаленных изделий служила водоносная жила, словно мечом выбитая в острове на ширину нескольких ладоней. Меха были такими огромными, что верхнюю рукоять пришлось бы натягивать цепью. Светло-серая скалистая поверхность вокруг горна, покрытая черными пятнами, напоминала узор на шкуре диковинного зверя.

И повсюду было разбросано оружие. Целые груды оружия — некоторые сложены аккуратно, другие погнуты так, словно ими больше не собирались пользоваться. Копья, мечи, боевые топоры, молоты, щиты, броня, шлемы. Этого вооружения хватило бы для огромной армии, которой не видывал мир. Судя по всему, многое из того, что здесь начинали ковать, так и не было завершено. Тут были кинжалы без рукоятей, неотточенные лезвия, смятые забрала, разбитый или искореженный металл. Все, что не соответствовало требованиям богов, просто валялось среди камней.

В какой-то момент Зигфриду показалось, что он слышит кряканье уток, но принц усмехнулся, подумав, что в этом странном мире ему не следует полагаться на свои чувства, которые наверняка обманывают его.

Когда Зигфрид увидел человека, он сразу узнал в нем кузнеца. Это к нему он пришел на обучение. Тот стоял к принцу спиной и озлобленно бил молотом по раскаленному железу. Это был высокий мужчина, выше всех воинов, которых когда-либо видел Зигфрид, сам едва достававший этому богатырю до груди. Плечи кузнеца были шириной в человеческий рост, а под блестевшей от пота кожей, покрытой шрамами, перекатывались крепкие мускулы. Кожаная повязка едва удерживала черные волосы, и каждый удар сопровождался криком, который, видимо, помогал укрощать непокорный металл.

Какое-то время Зигфрид наблюдал за могучим кузнецом, работавшим у наковальни. Но прежде чем принц, зачарованный зрелищем, пришел в себя, помощник богов сказал:

— Мне говорили о твоем прибытии. — Его голос напоминал дуновение, исходившее от мехов.

Когда великан обернулся, юноша смог рассмотреть его. Он увидел темные глаза и огромную бороду, в которой блестели капельки пота. Поверх поросшей волосами груди не было обычного для кузнеца кожаного фартука, который бы защищал его от искр, а старые шрамы свидетельствовали о ссорах с теми, кто обращался к нему с заказами.

— Виланд, — неуверенно произнес Зигфрид, и это прозвучало как вопрос.

— Меня называют по-разному, — ответил кузнец. — Виланд, Виолант, Велант, а когда-то меня называли Велундр. Лишь моя работа осталась неизменной.

— А меня зовут… Мое имя… — пробормотал Зигфрид, который и представить себе не мог, что окажется лицом к лицу с богоподобным созданием.

— Зигфрид, — спокойно сказал Виланд. — Ветер донес до меня новости о твоем приезде. — Он поклонился, и старая кожа, из которой были сшиты его штаны, заскрипела. Кузнец втянул ноздрями воздух. — Ты пахнешь, как человек. Вас окружает гнилостный запах даже тогда, когда ваши сердца еще бьются.

— Я пришел сюда, чтобы перековать свой меч, — сообщил Зигфрид, пытаясь не дать себя запугать.

Он протянул великану кожаный сверток с Нотунгом, и Виланд внимательно осмотрел обе части меча, казавшиеся в его руках детскими игрушками.

— Хороший был бы меч, если бы не раскололся на части, — проворчал кузнец. — Но, видимо, Нотунг не очень-то верен своим владельцам.

— Ты знаешь меч моих предков? — изумленно спросил Зигфрид.

Виланд расхохотался так, что скалы под его ногами задрожали.

— Знаю ли я этот меч? Глупый мальчишка, это я выковал его когда-то!


Один не злился. По крайней мере, валькирия этого не заметила. Он принял Брюнгильду в двенадцати дворцах Валгаллы и потребовал у нее ответа за все, что касалось Зигфрида и его королевства. Валькирия прошла по праздничному залу замка богов к трону Одина и, оставив за спиной веселую кутерьму, досужие разговоры и похотливые тела, предстала перед своим господином и создателем.

Валькирии не приличествовало лгать Одину, и она в любом случае должна была говорить ему правду, дабы избежать гнева отца богов. Она рассказала о смущении Зигфрида, о его неутолимом желании стать королем Ксантена во имя своего отца. Брюнгильда пыталась убедить Одина в том, что отправила молодого воина к Виланду только для того, чтобы благодаря возрождению Нотунга быстрее закрутилось колесо судьбы. Во славу Одина.

Один не сердился. Наоборот, он смеялся, и все, кто сидел неподалеку, подняли свои кубки за Зигфрида, молодого героя, который следовал зову крови, независимо от того, куда тот мог привести его. Брюнгильда не могла отделаться от ощущения, что отец богов уже все знает и ее рассказ скорее испытание, чем новость для Одина. Но если Один уже знал причину, объясняющую, почему Зигфрид хотел покориться Нотунгу, как он мог надеяться на то, что вскоре сможет забрать его душу? Он наверняка бы предупредил Виланда, потребовав, чтобы тот ответил отказом на просьбу ретивого завоевателя или же вообще уничтожил принца одним-единственным ударом молота. Но ас лишь смеялся и с огромным удовольствием пил свой мед.

— Пускай выкует себе меч своих предков. Он увидит, чем все это закончится.

Голос Одина, казалось, звучал легкомысленно, но Брюнгильда уловила в нем скрытую угрозу. Ей было известно, что отец богов знал о том, что мог принести Нотунг своему владельцу. Этот меч был когда-то создан по приказу Одина, и судьба хозяина меча была в его руках.

— Зигфриду удастся вернуться в реальный мир? — спросила Брюнгильда.

— Конечно, все будет так, как ты ему и обещала, — ответил Один. — Он с гордостью сможет пользоваться Нотунгом, а Ксантен встретит его как короля.

— Но несчастья на этом не завершатся, — пробормотала Брюнгильда, чувствуя, как сжимается ее сердце.

Один снова рассмеялся.

— Зигфрид получит все, чего хочет, и потеряет все, что имеет.

— Так, значит, это никогда не закончится, — произнесла валькирия громче, чем это приличествовало ее статусу. — Колесо судьбы будет продолжать вращаться.

Лицо отца богов, которому была присуща расчетливая жестокость, стало серьезным.

— Это не мой каприз и не моя прихоть, Брюнгильда. У Зигфрида был выбор между тем, что он имеет, и тем, что он может получить в будущем. Мне же пришлось позаботиться о том, чтобы он заплатил должную цену за свой выбор, хотя, как известно, это входит в твои обязанности.

Один не сердился. И это был плохой знак.


С того момента как Зигфрид ступил на скалистую поверхность Балловы, усталость и голод отступили, превратившись лишь в тягостные воспоминания. Вместе с ними исчезло и ощущение времени, которое здесь, похоже, остановилось.

О таком учителе, как Виланд, можно было помечтать, однако этот исполин иногда переоценивал человеческие возможности. Когда принц ударил молотом Виланда по наковальне, у него едва не сломалось запястье, а от искр, разлетевшихся в разные стороны, на коже Зигфрида появилось множество ожогов. Горн, бывший на самом деле верхушкой вулкана, оказался слишком горячим, и при первой же попытке расплавить металл Зигфрид сжег все волосы на теле и голове. У него не осталось бровей, которые бы удерживали пот, стекавший со лба.

Поскольку тут не было сна и пищи, ради которых нужно было бы прерывать работу, Зигфрид и Виланд останавливались только в том случае, когда им хотелось немного отвлечься от монотонной работы.

— А как появился Нотунг? — однажды поинтересовался Зигфрид.

Виланд, не привыкший много говорить, почесал затылок.

— Один пообещал династии храбрецов награду. Но закон равновесия требует, чтобы любой свет оплачивался тенью.

— И ты получил заказ бога на этот меч?

Виланд улыбнулся. Он не часто улыбался, поэтому его улыбка была похожа на гримасу, вызванную чудовищной болью.

— Тогда я еще орудовал молотом в Идафельде неподалеку от Валгаллы. Морской отец Ваде гордился моей работой.

— А что произошло с Идафельдом?

Кузнец, вздохнув, пожал плечами, и на Зигфрида упала его тень.

— Любовь настигла мое глупое сердце, — сказал он. — Это была дева-лебедь. Но Один выбрал ее своей валькирией и после того, как я в неистовой ярости отказался ковать для него новое копье, изгнал меня сюда. Когда придет Рагнарёк, конец света, я умру вместе со старым миром.

Зигфрид заметил, как несправедливо и жестоко обходились друг с другом боги, как мало сердечности было в тех, кто создал сердца людей.

Они снова стояли то у горна, то у наковальни, и, когда Виланд раздувал меха, Зигфриду приходилось пригибаться, чтобы ветер не сбивал его с ног. Но принц учился быстро и старательно, и иногда Виланд хвалил его работу. Однако Зигфрид все равно был недоволен собой и раз за разом плавил металл, чтобы начать все заново.

Зигфрид трудился у наковальни, создавая меч за мечом. Он остужал лезвия и вновь ковал, пока металл не покорялся ему.

Но к Нотунгу он пока не прикасался. Он хотел стать настоящим мастером и только тогда перековать меч своего отца. У него не было времени, которым располагал Зигфрид-старший, всю свою молодость учившийся искусству кузнечного дела. Однако учителем принца был помощник богов, оказавшийся, несмотря на свою внешность, мудрым и терпеливым наставником. Вскоре Зигфрид знал, какие руды нужно добавлять к металлу, чтобы сделать его крепче и легче, до какого цвета следует накалить железо, чтобы его можно было начинать формировать, и какой ширины должно быть лезвие, чтобы не сломаться.

Через какое-то время Зигфриду удалось выковать мечи, достойные самих королей. Гладкие, блестящие, острые, они были настоящим сокровищем. Когда Зигфрид не ковал, он упражнялся в искусстве фехтования, чтобы получше овладеть мечом.

Однажды после долгой работы у наковальни Виланд положил свою огромную руку ему на плечо.

— Каким бы приятным для меня ни было твое общество, я должен сказать, что ты научился всему, чему мог научиться. Теперь пришло время для Нотунга.

Зигфрид вытер рукой лоб.

— Если ты рад моему присутствию, почему у тебя нет подмастерья?

— Когда-то у меня был ученик. Затем он отправился жить среди людей. Что с ним стало, я не знаю.

Впервые за все время принцу показалось, что Виланд неискренен с ним. Но это было его право, а Зигфрида теперь занимало другое — ему предстояли более важные дела.

Он должен был выковать свою судьбу!


Ксандрия, занятая делами королевства, не заметила, как прошла весна. Лето одарило ее нежным загаром, а когда осень позолотила листву, королева впервые позволила себе задуматься над вопросом Альбана: «А что, если Зигфрид вообще не вернется?».

Душой Ксандрии завладела неизбывная грусть, и никто из окружения королевы не мог развеять ее. Она разослала гонцов во все королевства, чтобы те искали ее возлюбленного, и пообещала за это достойную награду.

Королева отрядила в Исландию герольда, поручив ему сообщить тамошнему наместнику Эолинду о происшедшем и заключить договор о дружбе между двумя странами. Но что было толку в этом, ведь они напоминали нищих, делившихся друг с другом пустыми кошельками… Ситуация в соседних королевствах становилась все напряженнее. Там было вдосталь и мужчин, и оружия для войны, и вскоре Ксандрию известили о том, что на границах королевств франков и саксов собираются войска. Ксантен лежал между ними подобно острову в ожидании штормовой погоды. Королева понимала, что вскоре ксантенская земля станет ареной битвы для войск Тойдебальда, если, конечно, не случится чуда. А от арены, на которой происходят сражения, один шаг до того, чтобы превратиться в провинцию франков… Какая насмешка! Даже если Зигфрид вернется, он уже не найдет королевства, которое мог бы завоевать!

Каждый вечер Ксандрия сидела у окна, расчесывала свои блестящие волосы, втирала в кожу розовое ароматическое масло, надевала ночную сорочку изумительной красоты, а уже затем ложилась в холодную постель. Каждый вечер она надеялась, что Зигфрид вернется, и хотела быть готовой к возвращению принца, чтобы встретить его своей любовью.

Однажды она услышала в комнате какой-то шорох и почувствовала чье-то присутствие. Королева замерла, вглядываясь в темноту, и насторожилась, услышав поскрипывание кожаной одежды.

— Зигфрид? — Ксандрия всего лишь пошевелила губами, не произнося это имя вслух.

Луна бросила один-единственный луч в окно, и Ксандрия разглядела знакомый силуэт, который она не рассчитывала увидеть вновь. Это была валькирия, когда-то пообещавшая Ксандрии ее принца! В этот раз она пришла без огня и особого пафоса, словно хотела проникнуть сюда незаметно. Казалось, она боялась чего-то.

— Сперва сирота, затем королева, — тихо сказала валькирия, и в ее голосе было что-то неожиданное… Сожаление?..

— Что случилось с Зигфридом? — прошептала Ксандрия, которая все дни и ночи думала о своем любимом.

— Все произошло так, как я и предрекала. И все же иначе, чем я надеялась, — произнесла воительница, как будто не слыша слов королевы.

— Что произошло с Зигфридом? — повторила Ксандрия, чувствуя, что ее сердце все никак не может решить, биться ли ему чаще или вовсе остановиться.

— Вы не должны волноваться о Зигфриде, — ответила валькирия, но в ее голосе не было ничего успокаивающего.

Ксандрия, не заметив этого, всхлипнула от счастья и облегчения.

— Знать, что он жив — огромная радость для меня.

Валькирия сделала шаг ей навстречу. Вся сила, которую когда-то излучало ее тело, теперь, казалось, угасла.

— Мне очень жаль, королева Ксандрия.

— Почему вам жаль, валькирия? — спросила Ксандрия. — Разве вы не сказали мне, что с Зигфридом все в порядке? Что еще должно волновать меня?

Воительница Одина с любовью погладила королеву по щеке.

— За упрямство Зигфрида придется заплатить вам. Ксандрия хотела накрыть своей ладонью руку валькирии и сказать ей, что она готова выдержать любую боль ради своего любимого, но ее пальцы ощутили лишь пустоту. Она вновь осталась в комнате одна.

Этой ночью орды Утгарда вышли в Мидгард, чтобы наказать Ксантен и забрать Ксандрию.


Подчинять меч Нотунг своей воле было весьма болезненно. Каждый раз, когда Зигфрид бил молотом по раскаленному металлу, ярость оружия въедалась в кожу его ладони, пронзала руку и отдавалась болью в плече. Казалось, что Зигфрид пытался вытащить из глотки медведя кусок мяса так, чтобы зверь не успел сомкнуть свои мощные челюсти.

Нотунг не хотел покоряться — его нужно было покорить.

Виланд стоял рядом и смотрел, как Зигфрид сражается с мечом. Кузнец наслаждался борьбой между упрямством меча и решительностью своего ученика, намеревающегося покорить оружие прежде, чем он выкует его заново. Десятки, сотни раз принцу не удавалась эта затея. Места надлома лезвия слишком быстро остывали, и, вместо того чтобы соединяться, куски металла отлетали в стороны. Иногда казалось, что обломки меча сами собой расползаются по наковальне до того, как Зигфрид успевал соединить их молотом.

Если бы Зигфрид считал дни, он наверняка бы отчаялся. Но на скалистом острове Баллова времени не было, и каждая последующая попытка все равно принадлежала настоящему, а не прошлому.

Однажды Виланд объявил:

— Так не пойдет.

Зигфрид прервал работу и, запрокинув голову, уставился на своего учителя.

— Что ты имеешь в виду?

Виланд осмотрел осколки Нотунга.

— Соединив обломки меча, ты получишь все тот же меч. Тебе нужно новое лезвие. Лишь оно сможет тебе пригодиться.

— В каком смысле?

— Для Нотунга нужно новое лезвие, выкованное из старого металла. Старое лезвие придется переплавить.

Немного подумав, Зигфрид кивнул и оставил лезвие в покое.

— Новое начало. Мне это нравится.

Великан криво улыбнулся.

— Тогда пришло время для уток.

Оказалось, что у кузнеца богов действительно была клетка с утками, которые громко крякали.

— Зачем нам эти утки? — опешил Зигфрид. — Я не голоден.

— Поедать этих птиц было бы расточительством. Это одна из величайших тайн кузнечного искусства, — сказал Виланд. — Если ты хочешь, чтобы твой меч был крепче, чем металл, из которого он сделан, то нужно сначала накормить уток металлической стружкой.

— Зачем? — спросил Зигфрид. — Насколько я могу судить, из их тела железо выйдет таким же, каким оно в него попало.

Виланд покачал головой.

— Поверь, ты ошибаешься, мой добрый Зигфрид. В кишечнике этих глупых уток металл алхимически изменяется. Когда ты отделишь железо от их помета, оно станет крепче, чем ты мог бы себе представить.

У Зигфрида не было оснований сомневаться в утверждении Виланда, каким бы странным оно ни казалось. Принц с любопытством наблюдал за утками в клетке. Когда он протянул к ним руку, птицы попытались его ущипнуть.

Зигфрид с Виландом распилили металл на стружку и, перемешав ее с овсом и пшеницей, скормили уткам. Они прождали некоторое время, пока птицы не исторгли из себя помет с железом. Вонь стояла чудовищная, но горн выжег весь помет, так что осталось одно железо. Оно было необычайно бледным, словно его отполировали еще до ковки.

Зигфрид переплавил железо в форме и поднял молот, чтобы заново выковать Нотунг. Это длилось в десять раз дольше, чем требовалось для всех мечей, которые он ковал раньше. Искры летели в небо, и металл буквально кричал, сопротивляясь молоту.

— Молодец, дружище, — похвалил его Виланд. — Не отступай. Нотунг всегда рождается в боли.

В какой-то момент Зигфрид перестал ощущать мышцы в руках. Голова у него раскалывалась от грохота, глаза болели от мерцающего раскаленного железа. Виланду пришлось схватить его за плечи и оттащить от наковальни, когда работа была сделана.

— Все в порядке, — сказал кузнец богов.

Зигфрид нехотя опустил молот и отбросил в сторону щипцы.

— Нотунг… — выдохнул он.

— Ты выковал его еще сто ударов назад, — довольно усмехнувшись, произнес Виланд.

Великан взял раскаленное лезвие и опустил его в небольшой ручей неподалеку от горна. Послышалось шипение, и в воздух поднялось облако пара, словно от гейзеров, которые Зигфрид видел в Исландии. Впервые за столь долгое время принц подумал о чем-то другом, кроме своего задания.

Ксандрия.

Он даже не вспоминал о Ксандрии!

— А теперь проверка предков, — прервал Виланд его мысли.

Великан вырвал у себя на голове толстый черный волос и бросил его в воду. Волос медленно поплыл, а кузнец опустил острие Нотунга в ручей, прямо на пути волоса. И лезвие разделило его по всей длине на две части!

— Ух ты! — в восторге воскликнул Виланд и бросил по-прежнему смущенному Зигфриду его меч. — Сразу видно, что это хорошая работа!

Поймав меч, принц взвесил его на ладонях. Меч был приятным на ощупь, теплым, придающим уверенность. Он был настолько хорошо сбалансирован, что Зигфрида так и влекло вперед, вслед за мечом. Меч дарил ему ощущение силы и справедливости.

И власти.

— Теперь у меня есть все, чтобы доказать мое наследное право, — сказал Зигфрид, любуясь мечом, как любовался когда-то телом своей королевы.

Он направил острие меча к небу.

— Нотунг не станет ждать, как и твоя судьба, — заметил Виланд. — Но подумай о том, что не всегда нужно принимать какое-то решение. Иногда мудрость состоит в том, чтобы покориться неотвратимому.

Зигфрид задумался, глядя на великана.

— Ты самоотверженно помогал мне, когда я не знал, что делать. Чем я могу отблагодарить тебя?

Виланд отмахнулся.

— Мне было приятно поучаствовать в создании столь гордого оружия. Боги уже давно не ценят такое искусство. Если когда-то твоим сыновьям придется перековывать Нотунг, присылай их к старому Виланду. Пока есть время до Рагнарёка, я готов их учить.

Зигфрид протянул ему руку.

— Если все будет по-моему, то меч больше никогда не сломается пополам.

Говорить больше было не о чем. Заново разгоревшаяся страсть к Ксандрии влекла принца вперед, и он направился к берегу, где его ждал кораблик.

Виланд, который долго смотрел вслед принцу, внезапно погрустнел. Он прекрасно осознавал истинную ценность таких вещей, как Нотунг.

— Этот меч всегда ломается надвое. Таков порядок вещей.

Затем он услышал тихий голос, который молчал с тех пор, как Зигфрид явился на остров Баллову. Голос, обладателю которого все это уже довелось пережить.

— Ах, Регин, — пробормотал Виланд. — Что же мне было делать? Отказать Зигфриду в помощи? Ведь его отец тоже не послушал тебя.

Немного поговорив с Регином, он кивнул.

— Конечно, добром это не кончится. Так бывает всегда.


Они пришли из Межмирья, где не было ни врат, ни границ, ибо так приказал Один. Они взобрались по мировому древу Иггдрасил от корней вверх, пробились через пласт земли, находя путь сквозь трещины в земной коре. Их черные голые тела были не больше, чем тела детей, из их гнилых ртов сквозь желтые зубы вырывалось дыхание Утгарда, а руки, переходившие в когти, могли покорить любую крепость. Они не разговаривали, но знали, чего хотят. Они не имели оружия, но их количество само по себе было оружием.

Хватило бы и тысячи этих непривычных к солнечному свету существ, чтобы легко завоевать Ксантен. Две тысячи лишили бы людей любой надежды на сопротивление. И все же Один призвал пять тысяч демонов, поскольку ему нравилось наблюдать за тем, как их орды копошатся в царстве людей, как они гоняются за этим высокомерным племенем, как они кусают их, вырывая куски плоти из мягких тел. Женщины, мужчины, дети, коровы, лошади… демонам нравилось охотиться за всем, что еще жило, и они не оставляли свою добычу до тех пор, пока она не испускала дух.

У жестоких орд демонов не было никакой цели, даже в Утгарде. Они существовали вне порядка вещей, будучи остатками темных времен. Их скорее терпели, чем в них нуждались. Даже Один не мог бы сказать, оставалась ли в аду всего лишь пара таких племен или они насчитывали миллионы. Эти низкорослые гномы вели бессмысленную жизнь, а может, и не жизнь вовсе.

Приказ отправиться из Утгарда в Мидгард и уничтожить королевство Ксантен вызвал восторг у орды демонов. В предвкушении сладострастия демоны, едва ли способные думать, мечтали о нежной плоти и кричащих жертвах, страхом которых можно было полакомиться. Если в аду никто не пугался, глядя на этих кошмарных созданий, то на земле они наслаждались паникой людей, когда откусывали им ступни и пили кровь из их вен. Каждый, кто пытался противостоять демонам факелом или мечом, подвергался нападению сзади десятью такими же демонами. Карлики выбрасывали людей из окон, чтобы посмотреть, что происходит, когда они падают на мостовую двора. Животным они перегрызали мышцы, чтобы затем наблюдать, как те дергаются, пытаясь убежать.

Смерть дарила орде величайшую радость, сравнимую разве что с таким лакомством, как страдания. И они наслаждались всем этим в полной мере, как будто присутствовали на роскошном пире, который никогда не должен кончиться.

Одину не полагалось вмешиваться в дела людей, но Ксантен был страной христиан, и ему нравилась мысль о том, что он отправил орду демонов туда, где люди будут умолять о помощи своего глупого бога. Это вторжение было лишь справедливым наказанием за своеволие Брюнгильды и Зигфрида. Своей хитростью они пытались изменить судьбу, надеясь на то, что повсюду настанет вечный мир. Даже добравшись до золота нибелунгов, молодой Зигфрид использовал его мудро, и духи не смогли обрушить на принца свое проклятие. Но в тот момент, когда свет будущего уже забрезжил перед ним, Зигфрид возжелал власти прошлого и заново выкованным Нотунгом, как и кровью отца, снова поставил все под вопрос.

Один не понимал, почему он должен позволять этим людишкам оставаться безнаказанными.

Ксантен горел в течение нескольких часов, и крики людей, подвергнутых пыткам, заполонили всю страну, отчего даже войска Тойдебальда, охваченные страхом, побежали от границ. Но Один приказал демонам взять себе только Ксантен. Нападение на все остальные страны было заданием другого дня, который еще не настал.

Однако важнее разрушения королевства была судьба его правительницы, Ксандрии, в которой Один видел ключик к Зигфриду. То, что сделает с ней Один, будет для принца болью вдвойне. Так он задумал.

Именно по этой причине сотни карликов вскарабкались на крепостную стену, цепляясь когтями за камни, и стали выбивать окна, пока за одним из них не обнаружили Ксандрию. Они мало что понимали, но знали о ценности человеческого достоинства и умели его отобрать. Поэтому они не просто били королеву, а, впившись зубами, сорвали с нее платье, сломали ее корону и принялись хватать молодую женщину именно за те места, которые она больше всего старалась защитить. Чем громче она кричала, чем больше умоляла, тем сильнее распалялась орда демонов.

Пять-шесть демонов вывернули королеве руки и поволокли ее за собой, как военный трофей. Те, кто еще остался жив, с ужасом смотрели, как Ксандрия, насилуемая демонами, погружается в землю. Последней скрылась рука королевы, которую она вытянула вверх, словно умоляя кого-то удержать ее на поверхности земли.

Демоны, избегающие солнечного света, свирепствовали шесть ночей, и вскоре королевство Ксантен исчезло. А где не было королевства, там не было и королевы.

Один остался доволен. Он отобрал у Зигфрида все, о чем мечтал принц. Но отец богов не торопился завершить эту безжалостную игру, ведь по закону судьбы у человека всегда есть шанс изменить ее. Зигфрид обладал Нотунгом, а Один дал ему то, за что принц мог бороться.

Поэтому Ксандрии нельзя было умереть. Ей предстояло жить в Утгарде с демонами, а уж что там демоны с ней делали, это Одина не касалось. Она должна была продолжать жить.

Что еще могло подвигнуть Зигфрида на месть?


Казалось, волк ждал его. Он приветствовал Зигфрида с берега, на котором принц видел его последний раз. Но сейчас зверь выл отчаянно и горестно… Зигфрид никогда раньше не видел, чтобы волк так метался. Убедившись в том, что принц его увидел, волк поспешно побежал в лес, вверх по Рейну, на юг.

Зверь был темным предвестником того, что ожидало Зигфрида, хотя он и не знал об этом. Возвращение из Балловы было спокойным и легким, и Зигфрид с юношеским задором целыми днями упражнялся с Нотунгом на корабле, повергая в прах десятки невидимых врагов. Жизнь казалась Зигфриду прекрасной. Любовь королевы, почтение и слава в двух королевствах и величавая история династий Ксантена и Бургундии в крови. Нотунг в его руке был символом того, что ему полагалось.

Он стремился попасть в Ксантен, к Ксандрии, на роскошный праздник по случаю завоеванного покоя.

И тут он увидел дым.

Сначала он подумал, что это лесной пожар. Затем решил, что разбойники, возможно, подожгли чью-то усадьбу. Но дым был густым и тянулся над горизонтом плотной черной завесой там, где должен быть Ксантен. Когда его корабль повернул за излучину Рейна, Зигфрид понял, что произошло нечто ужасное.

Ксантен был в огне!

Принц больше не мог оставаться на судне. Схватив Нотунг, он выпрыгнул за борт и поплыл к берегу. Затем он бежал к своему королевству, попеременно восклицая: «Ксандрия! Ксантен!» Мысли лихорадочно проносились в его голове, от ощущения беды сжималось сердце. Бурая осенняя листва под ногами свидетельствовала о том, что он оставил эту страну много месяцев назад и то, что Ксантен оказался в беде, было, скорее всего, связано с его отсутствием.

Леса вокруг были сожжены дотла, и его ноги утопали в пепле. У разрушенных домов валялись сломанные тележки, обгоревшие останки людей и домашнего скота. Зигфрид был поражен, но бежал дальше, стараясь не терять ни секунды.

Совершенно измотанный, он наконец добрался до замка. Оставив за спиной сожженные и изуродованные тела, он несся по темным коридорам, время от времени слыша последние стоны умирающих.

Он нашел покои своей королевы. Они были пусты.

Безумие наполнило его душу. Зигфрид огляделся по сторонам. Где же она? Он достал Нотунг, словно меч мог помочь ему сразиться с противником, который давно уже покинул поле боя. На земле он обнаружил испачканное кровью платье, явно изорванное когтями. Он вдохнул его запах, и этот запах подарил ему одно мгновение покоя. Ксандрия. Аромат роз и вина.

У принца подкосились ноги.

Несколько часов превратившееся в лохмотья платье королевы впитывало его слезы, а Нотунг, столь могущественный и бесполезный, лежал рядом. Когда солнце начало садиться, в лесу завыл волк. Только теперь принц понял отчаяние зверя. Он уже догадался, что боги решили наказать его, однако не понимал почему.

У двери послышались хлюпающие звуки, и Зигфрид, приглядевшись, увидел изувеченное тело. Это был Альбан, вернее, жестокая карикатура на Альбана. У него не было одной ноги, а руки, вывихнутые невероятным образом, торчали в разные стороны. На месте глаз, когда-то мудро смотревших на мир, зияли кровоточащие раны.

— Кхре… Кхрххре… кххра… ле… вха… — прохрипел он, и Зигфрид увидел, что его язык разделен на несколько частей.

Принц заставил себя поднять старика и перенести его искалеченное тело на постель королевы.

— Альбан, это Зигфрид. Скажи мне, что произошло.

Каждое слово давалось старику с болью, но советник знал свой долг.

— Окхххрды… Орр… орды. Укхгр… Укхргахрхд. Кхрт… т… тысякхрчи… де… декххрмоны…

Альбан был христианином, и Зигфрид об этом знал. И все же старик говорил об Утгарде, подземном царстве. Он не сомневался в том, что произошло.

— Так, значит, войско Утгарда напало на королевство? — уточнил принц.

Советник кивнул, насколько ему позволяла сделать это боль.

— Из окхрдня… всек… ххрг… меркхххтгвы…

Именно в этот момент Зигфрид принял решение во что бы то ни стало отомстить богам за эту кровавую резню.

— Прости меня, что я не был с вами, Альбан. Я бы отдал жизнь, чтобы спасти вас и Ксандрию.

— Кххоролева, — с трудом прохрипел Альбан. — Спаси… кхгр… ее…

Потребовалось несколько мгновений, чтобы смысл этих слов дошел до Зигфрида.

— Спасти Ксандрию? Значит, она жива?

Альбан хотел схватить Зигфрида за руку, но сломанные кости не позволили ему это сделать.

— Укххргард, — прошептал он, и жизнь стала покидать его тело. — Кххоролева…

Наконец смерть освободила старика от мук, державших его при жизни, дабы он смог передать эти слова Зигфриду. Альбан выполнил свой долг, и даже больше. Зигфрид взял платок, чтобы накрыть лицо преданного советника.

Он вышел на балкон, поднял Нотунг к заходящему солнцу и закричал:

— УТГА-А-АРД!!!


Орда тащила Ксандрию сквозь землю, пока все ее тело не покрылось грязью. Она выплевывала прогнившую почву, забивавшуюся ей в уши, под ногти и в лоно. Корни ранили нежную кожу королевы, но раны не кровоточили, потому что на них налипала грязь. Дышать тут было невозможно, да Ксандрия и не заботилась о том, чтобы наполнять легкие воздухом. Внезапно демоны пробили дно Мидгарда и Ксандрия полетела вниз. Так могло продолжаться до тех пор, пока она не умерла бы на пустынной земле Утгарда. Но демоны вновь впились в ее тело и, цепляясь за корни Иггдрасила, стали спускаться вниз. Они не были особо осторожны, и королева снова и снова билась головой о толстые корни, вскрикивая от боли. Когда же в ее тело впивались толстые занозы, Ксандрия едва не теряла сознание.

Там, где корни Иггдрасила уходили в землю Утгарда, демоны снова подняли королеву на плечи и потащили ее к зловонной горе, бывшей их жилищем. Они обитали там, заселив сотни грязных пещер. От войн богов, происходивших тысячи лет назад, демонам досталось много железа, поэтому, недолго думая, они приковали королеву тяжелыми цепями к отвесу скалы.

Потребовалось три дня, чтобы Ксандрия пришла в себя. Впрочем, время тут не имело никакого значения. Ее мысли сейчас вращались вокруг побега и еды. Изредка демоны бросали ей пищу, которую ничто не могло превзойти по отвратительности. Но в конце концов желудок Ксандрии пришел в такое отчаяние, что заставил рот не выплевывать то, что можно было хоть как-то переварить.

Говорить с этими созданиями не имело смысла. Они игнорировали все мольбы и просьбы королевы, снуя по пещерам туда-сюда и время от времени сверля свою пленницу неприятным взглядом. Иногда они принимались гортанно хихикать. Судя по всему, ее вид доставлял демонам чистую радость.

Так, в сущности, и было. Этим безобразным существам редко доводилось видеть нежную белую человеческую плоть, как, впрочем, и человеческий страх, и ничего прекраснее этого демоны не знали. Они хотели сломить благородство молодой красивой женщины, ибо в подземном мире это было исключительным лакомством. Через несколько дней относительного покоя, которые Ксандрия провела, рыдая и голодая, демоны начали бить ее острыми палками, наслаждаясь криком своей пленницы. Когда тело Ксандрии стало слишком слабым, чтобы исторгать истерические вопли, демоны подошли поближе и принялись расцарапывать когтями ее воспалившиеся от грязи раны. И королева оправдала их ожидания. Она плакала и молила о пощаде. Или, по крайней мере, о быстрой смерти. Демоны были в восторге.

Вскоре они заметили, что несчастная женщина кричит и отбивается с особым остервенением, когда они входят в ее лоно…


Каждое утро и каждый вечер Зигфрид выкрикивал имя своей возлюбленной, стоя на стенах сожженного замка. Он призывал Одина и Утгард, он был в ярости и обращался к Брюн-гильде. Он насмехался над нибелунгами, надеясь, что они явятся к нему.

Но все оказалось тщетным. Дни были такими же безжизненными, как и ночи, и такими же застывшими, как и мертвое королевство Ксантен. Лесные звери начали подбираться к разлагающимся трупам, чтобы полакомиться мертвечиной.

Зигфрид понял злобную иронию посмеявшихся над ним богов. Разве у него теперь не было Ксантена? Разве он не властвовал над королевством единолично, да еще держа в руке Нотунг? Боги действительно исполнили его желание — как одно, так и другое. Опасность в жажде того, чего так сильно хочешь, можно было и не заметить… А вот утратить то, что имеешь…

В какой-то момент он увидел тонкие струйки дыма на западе. Зигфрид подозревал, что это лагерь франков, чувствовавших себя увереннее, поскольку теперь у них появилась возможность присоединить к своему огромному королевству пустошь, в которую превратился Ксантен. Тут не было короля, которого нужно было побеждать, не было войска на границах. Разрушенный Ксантен, девственно чистый и безлюдный, стал легкой добычей для любого, кто решил бы занять его территорию. Зигфриду не хотелось противиться новым хозяевам этой земли с мечом в руках. То, что было желанием его сердца с того момента, как он узнал о своем происхождении, уже не имело для него ценности. Королевство было столь же ничтожным, как и кровь, в которую нельзя было вдохнуть жизнь и любовь.

На четвертый день своего отчаяния Зигфрид придумал, как ему вызвать Брюнгильду. Сам Один поручил валькирии отвести принца в Валгаллу, когда смерть потребует его душу. Так ли это? Зигфрид решил проверить свое предположение. В лучшем случае он мог подманить ее. А в худшем он умрет, что, в общем-то, его не пугало. Мысль о том, что он свободен в своих действиях, придавала ему сил. Зигфрид нашел в своей прежней комнате чистую рубашку, вымылся в чистом ручье и поджарил кусок телятины, чтобы подкрепиться.

Вечером он сел на камень в центре королевского двора, упер рукоять Нотунга в землю и приложил острие меча к своей груди. Руки он расслабленно свесил вдоль тела, а глаза закрыл. Одно резкое движение — и все закончится. Меч, который когда-то спасал его предков, поможет ему положить конец неизбывному горю. Не такой смерти мог бы пожелать себе воин, но в это мгновение любая смерть для Зигфрида была хороша. Он чувствовал выкованное им же острие меча, царапающее кожу и словно ищущее путь в его тело. Острие было теплым, приятным. Оно обещало быструю смерть. Зигфрид подумал о том, не помолиться ли ему, но у него больше не было богов, которых он мог уважать. Асы оказались жестокими и подлыми, а бог христиан не защитил Ксандрию. Что ж, это последнее путешествие ему придется совершить одному. Последний раз вздохнув, Зигфрид уже напряг мышцы для рывка.

— Твой отец никогда бы не выбрал столь трусливый путь, — услышал он голос валькирии.

Зигфрид открыл глаза. С тех пор как демоны уничтожили Ксантен, в замке больше не горели факелы, и в лунном свете силуэт Брюнгильды казался тенью.

Его план сработал.

— Ты пришла за моей душой или только для того, чтобы посмеяться надо мной? — спросил Зигфрид.

Стало немного светлее, так как из земли показался конь валькирии с его восемью копытами, горевшими огнем.

— Ни то, ни другое не заставило бы меня поторопиться сюда, — ответила Брюнгильда, и в ее голосе послышалось нечто, напоминающее сожаление. — То, что произошло, не должно было произойти.

Зигфрид встал, сжимая в руке Нотунг.

— Ты говорила, что с этим мечом я могу доказать свое законное право на трон Ксантена.

— Ты можешь это доказать, — подтвердила Брюнгильда. — Но я никогда не говорила, что ты сможешь этим воспользоваться. Насмешка богов состоит в том, что люди думают только о награде и напрочь забывают о цене, которую им придется заплатить.

— Ты могла бы предупредить меня, — с горечью произнес Зигфрид. — Одно лишь слово предостережения…

— …ничего бы не дало, — перебила его валькирия. — Тебя распирало от гордыни и тщеславия. Ты не захотел обрести судьбу, назначенную тебе. Никто не может сойти с предписанного богами пути, не вызвав их гнева.

— Неужели ты знала, что это произойдет? Ты предвидела мои страдания?

Брюнгильда покачала головой.

— Все жизненные линии предначертаны, и мы можем прочитать в книге смерти о том, в какой момент они могут оборваться. Но когда ты пережил поездку в Британию, когда нибелунги не сумели тебя удержать, а твой друг Нацрей убил Вульфгара, все смешалось и линии твоей судьбы перепутались. Я могла лишь распутать эти линии, стараясь не вызвать гнева Одина. Но мне это не удалось.

Все мышцы в теле Зигфрида болезненно напряглись.

— Так, значит, это отец богов приказал устроить резню в Ксантене?

Брюнгильда кивнула. Ей было больно, оттого что они стояли в полутьме двора друг против друга, словно враги.

— Он прислал сюда орды Утгарда, чтобы сломить твою гордыню.

Зигфрид в ярости воткнул Нотунг в землю, и меч задрожал, задев камень.

— Один! Как он мог так отплатить мне за мою храбрость? Разве я не действовал ему во славу? Разве я не выковал меч, который он когда-то дал моему роду?

Брюнгильде хотелось как-то успокоить принца, взять его за руку, но в последнее мгновение она сумела подавить это желание.

— Слава и честь порождают зависть и ненависть. Таков закон равновесия мира, — сказала валькирия. Ее глаза, намного превосходящие человеческие, не успели заметить быстрого движения, которым Зигфрид выхватил Нотунг из земли и поднес меч к ее горлу. Подрагивая, меч застыл на волоске от шеи Брюнгильды.

— Не знаю, способен ли Нотунг убить тебя, — холодно произнес принц, — но я готов проверить это.

— И зачем?.. — В голосе Брюнгильды не было страха, одно лишь любопытство.

— Мне нужен твой конь, который способен перемещаться между мирами. Я поеду на нем в Утгард и освобожу Ксандрию.


В Утгарде, как и в Асгарде, время не ощущалось. Оно имело значение в среднем слое мира, Мидгарде, поскольку определяло там течение жизни. В Мидгарде, где жили люди, где солнце разделяло день и ночь, где почва подчинялась смене сезонов и где чувствовалось изменение всего живого, время играло важную роль. В Утгарде же нельзя было обрести счастье. Здесь титаны изнывали в своей бесконечной борьбе, и никто не мог измерить вечность. Все, что происходило на среднем слое мироздания, в Утгарде не находило отклика, и те четыре дня, что Зигфрид в Ксантене ждал Брюнгильду, в Утгарде длились не дольше мгновения и не меньше жизни.

Лишь Ксандрия, которая была родом из Мидгарда, в этом подземном мире чувствовала, как ее жизнь угасает. Королева не боялась этого — наоборот, она перестала молиться своему богу и шептать имя любимого в тот момент, когда два или три демона насиловали ее тело. Единственное, о чем она умоляла, это смерть. Ксандрия надеялась, что по крайней мере эту, скромнейшую из ее просьб, выполнят.

Но не такова была воля Одина, и, каким бы слабым и истерзанным ни становилось тело королевы, он не позволял угаснуть в нем искре жизни. Сейчас она была уже меньше, чем человеком, меньше, чем куском мяса.

Ксандрия была добычей.

В какой-то момент ее тело перестало кровоточить: не было крови ни в ранах, ни в ее лоне, прежде подчинявшемуся ритму женского организма. Иногда, чувствуя онемение руки или ноги, она царапала их сломанными ногтями, чтобы посмотреть, гниет ли ее плоть. Язык Ксандрии касался расшатанных зубов: некоторым демонам нравилось бить женщину по лицу, входя в ее тело.

В орде были демоны как мужского, так и женского пола. Хотя внешне они были очень похожи, Ксандрия быстро научилась их различать: демоны-мужчины желали поскорее излиться в нее, насилуя ее вдвоем или втроем. Кончив, они отступали от пленницы, язвительно ухмыляясь. Демоны быстро сообразили, в какие отверстия могут изливать свое семя, и не заботились о том, чтобы обеспечить удобный вход.

Демоны-женщины не пытались насиловать королеву. Наоборот, они ревновали ее и подползали к ней, когда Ксандрия лежала в полуобмороке. Тогда они кусали женщину за грудь, вырывали у нее клочки волос, плевали ей в глаза. Их было так много, что в какой-то момент Ксандрия утратила им счет. Иногда ей казалось, что они приходили издалека, словно королева из Мидгарда была лакомством, которым каждый мог насладиться по-своему.

Что делать душе, которой не дано умереть, но которая не может выносить жизнь? Она отделяется от тела — медленно, тихо, как будто уходит от семьи, которую оставляет туманной ночью, чтобы отправиться в неизведанные дали за новым счастьем. Сознание Ксандрии связывало ее душу и тело воедино, связывало прочным узлом, но часто, когда тело спало, сознание отправлялось в краткие путешествия, пытаясь найти себе лучшее пристанище. Пробуждаясь, королева впадала в отчаяние, и с каждым разом сознанию требовалось все больше времени, чтобы выполнить свой долг перед телом. Вскоре стало понятно, что разуму не терпится окончательно покинуть несчастное тело.

Ксандрии не было больно, когда она замечала, что разум покидает ее тело. Наоборот, боль приходила при возвращении разума, когда она снова ощущала огромные члены демонов в своем теле, когда их когти искали не успевшие зарубцеваться раны, чтобы доставить ей максимальную боль. Иногда она говорила сама с собой, чаще всего лишь в мыслях, чтобы не привлекать внимания. Иногда в ее голове возникало одиноко танцующее слово «шлюха». Шлюха. Так, как говорилось в пророчестве.

А вскоре и душа королевы отказалась от своего обещания оставаться в теле. Но если разуму не о чем было сожалеть, поскольку он оставлял всего лишь гниющий кусок плоти, то душа отчаянно сопротивлялась, потому что за многие годы существования в этом теле она полюбила его. Что касается Ксандрии, то ей больше нечего было предложить разуму, ей хотелось спасти хотя бы душу. И разум понял, что тело уже не удержать. И поняв это, он покинул истерзанную плоть…


Конечно же, Зигфрид не мог убить Брюнгильду. Во-первых, она уже была мертва. Во-вторых, сердце валькирии не билось, а то, что принцу казалось ее телом, на самом деле было иллюзией. Иллюзия же выглядела настолько телесной, насколько этого хотела Брюнгильда. Прежде чем Зигфрид успел бы подумать о том, чтобы опустить меч, призрак валькирии исчез бы, предоставив мечу возможность рубить ночной воздух.

Но отчаянное мужество Зигфрида произвело впечатление на Брюнгильду.

— Немногие мужчины отважатся угрожать валькирии.

— Если бы я боялся тебя, это означало бы, что мне еще есть что терять, — возразил Зигфрид, мысленно ругая себя за то, что его рука дрожит. — Но вы все у меня отняли.

— Кроме твоей жизни, — напомнила ему Брюнгильда. — И это большее сокровище, чем ты можешь себе представить.

— Мне не жить без Ксандрии, — угрюмо произнес Зигфрид.

Брюнгильда криво улыбнулась.

— Когда она была твоей, ты об этом не думал.

По телу Зигфрида прокатилась волна дрожи, и совершенно немужские слезы покатились по его щекам.

— Не напоминай мне! Сейчас имеет значение только настоящее. И если она жива…

— Она жива…

— Тогда я найду ее! И вся эта злая шутка завершится.

Сила воина, которая дала ему мужество приставить меч к горлу валькирии, быстро иссякала. Брюнгильде было жаль его. Может, это и было ее ошибкой с самого начала? Жалеть воинов не входило в обязанности валькирии.

— Злая шутка как раз состоит в том, чтобы ты искал ее. Неужели ты думаешь, что Ксандрия выжила случайно? Этого хочет Один, который уверен, что глупый Зигфрид попадется на его приманку.

— Дело не в глупости, а в моей любви, — прошептал Зигфрид. — А если это одно и то же, мне, честно говоря, все равно.

— Тогда возьми моего коня Хъёрдана, рожденного от Слейпнира, скакуна Одина, — сказала Брюнгильда, выполняя желание принца. — Он отвезет тебя в Утгард по корням дерева Иггдрасил. Черную орду ты узнаешь сразу, как только увидишь их.

— Я найду Ксандрию? — потребовал ответа Зигфрид.

Валькирия вздохнула.

— Если ты способен следовать важным советам, которые тебе давали в течение жизни, то у тебя есть такая возможность.

— Я спасу ее? — продолжал допытываться он.

— Ты можешь ее спасти, — осторожно произнесла Брюнгильда. — Но то, что ты собираешься спасать, вероятно, спасти уже нельзя. Большего я тебе сказать не могу.

Зигфрид запрыгнул на восьминогого коня Хъёрдана. Конь стоял смирно.

— Что ж, тогда мне нужно спешить. Если я могу спасти Ксандрию, то я сделаю это. Какой бы ни была цена, ее нельзя назвать слишком высокой.

— Именно на это и делают свою ставку нибелунги, — предупредила Брюнгильда. — Они считают, что все твои достоинства вкупе с тем, что ты имеешь, очутятся на чашах весов, когда твоей целью станет спасение Ксандрии.

— А при чем тут нибелунги? — спросил Зигфрид. — Разве то, что произошло, это не дело рук самого отца богов?

Брюнгильда усмехнулась.

— Неужели ты так и не догадался, кто нашептал Одину о твоем и моем нежелании покоряться ходу судьбы? Кто сказал ему, что королева — это средство, благодаря которому он сможет причинить тебе величайшую боль?

Зигфрид сунул Нотунг в кожаные ножны на спине.

— Тогда после моего возвращения мне придется призвать нибелунгов к ответу. И я не стану говорить с ними. Я уничтожу каждого из них по отдельности. Пока проклятие не завершится не из-за их решения, а из-за их смерти. Такова моя клятва.

Брюнгильда положила Хъёрдану руку на ноздри и тихо сказала коню на ухо:

— Прошу тебя, отвези человека на своей спине в Утгард и жди у Иггдрасила, пока он не вернется или пока я не позову тебя.

Хъёрдан тихонько фыркнул. Брюнгильда знала, что конь выполнит ее задание лучше любого человека, с которым ей пришлось иметь дело во всей этой истории. Она взглянула на принца, последний раз с наслаждением любуясь его лицом, точной копией лица Зигфрида-старшего, которого она так любила.

— Ничего больше я для тебя сделать не могу.

Зигфрид кивнул.

— Вряд ли у меня будет другая возможность поблагодарить тебя. Пусть я обречен на страдание, но мне приятно осознавать, что ты пыталась мне помочь, несмотря на опасности, которые грозили тебе. Если я смогу отплатить тебе добром, я сделаю это.

— Может, боги когда-нибудь позволят нам встретиться, — с грустью прошептала валькирия и убрала руку с ноздрей Хъёрдана, нетерпеливо бившего копытами, из-под которых летели искры. — Тебя ждут трудные испытания. Сражайся с достоинством.

Зигфрид кивнул. Конь развернулся, собираясь въехать в землю, будто это было то же самое, что спуститься по холму. Брюнгильда еще успела увидеть конец Нотунга, но и его вскоре поглотила земля.

И вот она стояла в сожженном замке в стране мертвецов, понимая, что ей остается только надеяться и ждать. Без верного Хъёрдана валькирия не могла наблюдать за происходящим с высоты.

Вероятно, так было даже лучше.

Волк, молчаливый спутник Зигфрида, вошел во двор, не обращая внимания на трупы. Он не стал есть тела убитых и неспешно приблизился к валькирии. В его взгляде был вопрос, а может, и обвинение.

— Не смотри на меня так, — с горечью сказала Брюнгильда. — Не смотри на меня так, словно это все моя вина.

Сама она об этом думала достаточно часто.