"Месть нибелунгов" - читать интересную книгу автора (Хольбайн Вольфганг, Деви Торстен)

4 БИТВА БЕЗ ПОБЕДЫ

С того самого момента, как Зигфрид и Нацрей начали в Вормсе тратить первые золотые монеты, они уже были не одни. Богатство позволило им подружиться со многими людьми, хотя они оба были достаточно осторожны в выборе помощников. Пришло время осуществлять задуманное, определять тактику и стратегию предстоящей битвы. Зигфрид при этом откровенно скучал, а вот Нацрей проявил поразительную смекалку. Таверна стала их собственной штаб-квартирой, все больше и больше наполняясь теми, кто на них работал. Уже вскоре все комнаты и конюшни в Вормсе были заняты, так что пришлось ставить шатры.

Сначала они наняли нескольких солдат для охраны. Сигурд считал, что он способен отразить нападение, но из-за малочисленности отряда опасность столкновения с любой шайкой разбойников сохранялась. Зигфриду удалось договориться с казначеем Вормса, который помимо всего прочего занимался здесь налогами, о том, чтобы поместить сокровища нибелунгов в местную казну. Теперь между золотом и любым вором оказалась бы Целая армия.

Следующим человеком, которого друзья взяли в союзники, был Фелониус, римский наместник в Вормсе. Потребовалось несколько недель, чтобы он убедил свое начальство в Риме, что падение Вульфгара входит в интересы Римской империи, уже заметно ослабленной. В качестве основного аргумента послужило заявление римлянина, что после падения старой династии королей Ксантена и Бургундии Вульфгар, располагая боеспособной армией, мог напасть на Вормс. Зигфриду и Нацрею удалось укрепить мнение Фелониуса на этот счет, и в итоге римляне были рады, что кто-то другой выполнит за империю всю грязную работу по устранению узурпатора.

Новость о том, что любой свободный мужчина, обладающий собственным мечом, может поступить на службу к новому военачальнику за высокую плату, быстро распространилась повсюду, перелетая из таверны в таверну, из города в город, из гавани в гавань. Многие из наемников, пришедших к Зигфриду, принимали непосредственное участие в нападении на Исландию. Зигфрида пришлось долго убеждать в том, что ему не стоит отказывать тем, кто своим оружием несколько месяцев назад порабощал его собственный народ. В конце концов Зигфрид понял, что Нацрей совершенно прав, говоря: «Их меч — это услуга, которую любой может купить. Они не несут вины, и им не нужно мстить».

Саксы сейчас увязли в спорах о наследовании престола, и Зигфриду, нападая на Ксантен, опасаться их вмешательства не приходилось. Исландия, хоть и была аннексирована, но в любом случае не состояла в военном союзе с Ксантеном. Что касается Дагфинна, то датский король тоже не будет выступать против военачальника, которого он знал как Сигурда. Мелкие королевства в Британии вообще не были заинтересованы в войнах на континенте.

Оставались франки. Их огромное королевство представляло решающую силу на материке, а король Тойдебальд, имея под рукой непобедимое войско, прославился тем, что был склонен вступать в разные военные столкновения, которые его совершенно не касались. Вопрос состоял в том, рассматривает ли Тойдебальд короля Ксантена как конкурента или же ценит этого узурпатора как защитника от нападения с востока. Следовало учитывать и то, что франки не возражали против нападения Вульфгара на Исландию.

Зигфрид отправил из Вормса трех послов ко двору франков, но все они вернулись без ответа. Тем не менее сам этот факт уже был хорошим знаком, поскольку напрашивался вывод: скорее всего Тойдебальд хочет сначала увидеть, кто же станет победителем, чтобы не опозориться преждевременным союзом с проигравшим.

Зигфрид тщательно скрывал свое намерение вернуть Исландию. Конечно, следовало ожидать, что он стремится освободить свой остров, а вовсе не уничтожить Вульфгара. Но это было не так. Принц мечтал о том, чтобы увидеть Исландию свободной, но хотел, чтобы его мечта исполнилась как дополнительный подарок, который он получит после того, как займет трон своего отца в Ксантене.

Римляне оказались идеальными помощниками в создании нового войска. У них были готовые контракты для солдат, список лучших лучников и всадников, а также список конюшен и кузниц, что помогло за кратчайший срок осуществить покупку необходимого количества лошадей и мечей. Вормс буквально трещал по швам, словно в этом городе кто-то собирался праздновать объединение двух королевств. Фелониус даже пригласил Сигурда жить в замке его предков, где выросла родная мать юноши. Но Сигурд отказался: он был уверен в том, что Бургундия — не его родина. Фелониус с трудом скрывал радость: ему вовсе не хотелось, чтобы с ним на старости лет случился конфуз, состоящий в том, что он поддерживает правителя, который в итоге будет воевать с Римом за Вормс. Сигурд и Фелониус доверяли друг другу и часто допоздна засиживались вместе, обсуждая стратегию и тактику прошлых войн.

Вскоре Зигфрид оказался правителем с собственным войском, но без королевства. Что ж, он собирался это исправить.

Вульфгар был достаточно умен, чтобы почуять неладное. Зима приближалась к концу, и гонцы привезли известия о новом военачальнике, собиравшем вокруг себя наемников и практически создавшем собственное войско. Никто не знал, с кем он собирается воевать, но вычислить кандидатов было несложно. Ни один безумец не отважился бы напасть с войском наемников на королевство франков — это было бы самоубийством и вылилось бы в кровавую резню. Римляне не стали бы прикармливать собственного врага, так что тоже выбывали из списка противников. Дания не стоила создания огромного войска, да и захватчик давно уже попросил бы у Ксантена позволить ему совершить переход через их земли. Вульфгар хорошо контролировал свою территорию, и без его разрешения никто бы по ней не прошел.

Должно быть, целью этого правителя была Саксония, где за власть боролись сыновья умершего короля. Это было удачное время для нападения, так как тамошние войска даже не знали, кому из претендентов на престол подчиняться. Вульфгар, признаться, немного рассердился, что эта идея не пришла в голову ему самому. Саксония сейчас была наиболее уязвимым королевством, и сюда вполне мог прийти правитель из другой страны.

Но для войн всегда было время.

Поход в Исландию завершился всего полгода назад, да и желудок Вульфгара сейчас выносил только разваренную капусту, а все из-за того, что этой тупой придворной даме вздумалось его отравить! Он не хотел видеть в том, что с ним произошло, участие своей дочери и всегда нервничал, вспоминая о злосчастном празднике.

И все же он решил вызвать Ксандрию к себе. Великая политика создавалась не только на поле боя, но и на ложе любви.

Любовь. При мысли об этом Вульфгар хмыкнул. Любовь была никак не связана с браком, который он задумал для своей дочери. Наоборот, он хотел, чтобы она вышла замуж за сурового принца, который бил бы ее каждый день, требуя от нее беспрекословного подчинения и уважения. Она обладала прекрасными данными для того, чтобы стать хорошей королевой, но сперва нужно было выбить из нее упрямство. Да уж, убедить Ксандрию в необходимости замужества будет сложно.

Когда принцесса вошла в тронный зал, Вульфгар отослал своих советников. Он не боялся дочери. Даже если бы у нее на поясе висел кинжал, он успел бы задушить ее еще до того, как рука девушки нащупала бы оружие.

— Отец? — обратилась к нему Ксандрия. В ее голосе не было ничего — ни радости, ни страха, ни ярости.

Вульфгар хорошо научился распознавать настроение принцессы, как, впрочем, и своих приближенных. Но за последние недели что-то изменилось. Ксандрия стала более замкнутой, но не страдала от этого. Она была… счастлива?

— Ксандрия, — проворчал Вульфгар, — подойди ближе. — Он сказал это, зная, что ей не нравится находиться рядом с ним. А ему доставляло удовольствие играть в эту игру.

Ксандрия послушно приблизилась.

— Что вы хотели?

— Пришла весна, — начал король. — Вскоре тебе исполнится семнадцать. Некоторым принцам, которые собираются укрепить свое королевство богатым потомством, ты можешь показаться слишком старой.

— Да, отец, — ответила она на вопрос, которого он не задал.

— На юге что-то происходит. На территории римлян какой-то военачальник собирает армию, оплачивая ее собственным золотом.

— Снова будет война?

Вульфгар покачал головой.

— Вряд ли. Но это напоминает нам о необходимости вступать в военные союзы и укреплять дружбу с сильными мира сего.

— Что ж, тогда вам стоит отослать гонцов, чтобы пригласить для меня женихов, — предложила Ксандрия. — Ксантену, вероятно, понадобится союз, основанный на крови.

У Вульфгара был готов ответ на любое строптивое возражение дочери, но он никак не ожидал ее согласия. Ксандрия… хотела выйти замуж?

— Твоя сознательность в этом вопросе… меня очень радует, — пробормотал король. — Радует, хотя это и кажется мне подозрительным.

Ксандрия улыбнулась, даже не пытаясь выглядеть искренней.

— Я уверена, что где-то меня ждет мой принц. Он должен получить возможность встретиться со мной.

Вульфгар кивнул.

— Если ты не насмехаешься надо мной и если твои прелести достаточно хороши, чтобы понравиться принцу, то мы, несомненно, заключим неплохой союз. Принц кастильской династии даст нам и власть, и богатство. А если выйдешь замуж за араба, мы сможем вести торговлю на краю мира. Пряности, шелк, драгоценности… Тогда мы позаботимся об увеличении флота.

Ксандрия почтительно опустила глаза.

— Как вам будет угодно.

Вульфгар нахмурился. Он никогда не слышал этой фразы от дочери, даже когда она была ребенком и боялась любой пощечины.

— Ты ведь знаешь, что я не шучу, правда?

Принцесса кивнула.

— И что никакое недостойное поведение перед лицом принца не спасет тебя от твоего долга?

Принцесса снова кивнула.

— Долой с моих глаз! — взорвался Вульфгар.

Ксандрия неспешно вышла из зала, и советники вернулись на свое место. Хенк, заметивший недовольство на лице короля, поспешил сказать:

— Ваше величество, я уверен, что принцесса обязательно подумает о замужестве…

— Она уже подумала, — перебил его Вульфгар. — Именно это меня и смущает.

Нацрей пытался найти то, чего уже несколько недель в Вормсе практически не было — спокойное место. Наконец он устроился в заброшенном свинарнике, расставив на полу несколько свеч. Араб мало спал и по ночам записывал свои переживания и впечатления, как делал это уже много лет.

Он никогда не думал, никогда не надеялся, да и боялся этого, что однажды ему придется вновь выйти в мир и стоять рядом с молодым воином, наблюдая за великой битвой. В знаменитом багдадском университете Нацрей изучал книги древних мыслителей, которые в разные времена и на разных континентах утверждали одно и то же: мир не был результатом войны, но лишь следствием ее угасания. Недальновидности и опьянения властью было достаточно, чтобы уже на следующий день вновь требовать крови. Иногда причины, по которым страны и королевства нападали друг на друга, казались до смешного банальными. Нацрей давно поклялся, что никогда не будет способствовать войне.

Но разве не был замысел Зигфрида благородным? Разве Вульфгар не заслужил смерти? Разве Исландия не должна быть свободной, а Зигфрид не должен занять трон Ксантена? Возможно, все так и было, но Нацрей боялся не за Ксантен или Исландию, не за римлян в Бургундии, не за наемников на поле боя. Он боялся за юношу. Зигфрид был горд и чист сердцем. Нацрей за свою жизнь повидал много таких молодых людей, и никто из них не вернулся с поля боя прежним, независимо оттого, одержали они победу или же постыдное поражение. У него на родине была поговорка: «На войне у мужчины улетает душа, потому что она умнее рассудка и быстрее тела».

Да и как военачальник мог остаться таким же, как раньше, если тысячи людей по его собственному приказу шли на смерть, если свобода оплачивалась горами трупов? Нацрей знал цену свободы, знал, что она еще никогда никого не благодарила за принесенные ей жертвы.

Все дело было в проклятой судьбе, за которую люди на этом проклятом континенте держались, словно утопающие за соломинку. Некоторые называли ее «волей богов», другие считали ее своим «предназначением», третьи пытались бороться с судьбой, но никто не ставил ее под сомнение. Нацрея пугало, насколько мало люди в этих местах верили в свободу собственных решений и личную ответственность.

Зигфрид, как и прочие, не был хозяином своих решений. Женщина, о которой он рассказывал, могла быть злобным демоном, лесным духом или же валькирией, в которых верили на севере. А нибелунги? Нацрей не пытался объяснять то, чего не мог объяснить, но все эти бестелесные существа что-то нашептывали Зигфриду, что-то обещали ему, пророчествовали, манили. Они рисовали перед ним образ короля-воина, так что он шел к этой мечте, не сомневаясь ни мгновения.

Они могли бы остаться в Британии. Простая жизнь среди простых людей. Зигфрид мог бы жениться на деревенской девушке, взять себе новое имя, и уже через два поколения все забыли бы о династии исландского короля. Все жили бы в мире и не боялись мести. Конечно, о справедливости все равно приходилось бы только мечтать. Но ведь не было бы кровопролития!

Возможно, Нацрей отправился с Зигфридом именно для того, чтобы понять безумие войны. Он не видел в битве ничего привлекательного, никакого идеала, к которому можно было бы стремиться. Но все же люди шли в бой, с радостью бежали навстречу смерти, ликующей оттого, что ей досталась легкая добыча.

Нацрей хотел понять природу войны. Его разум вновь и вновь убеждался в том, что понимать тут нечего, но сердце не могло в это поверить. Долго размышляя о человеческих судьбах, Нацрей решил, что, когда придет время, он совершит то, что позволит избежать очередного безумия. Нацрей задумал убить Зигфрида. Конечно, юноша был его товарищем, но жизнь тысяч людей была дороже жизни лучшего друга.

А может, простое предательство было бы предпочтительнее? Если предупредить Вульфгара о том, что на его границы нападет новое войско, он наверняка сможет так укрепить их, что любое нападение станет бессмысленным.

Нацрей еще долго писал в своей книге, и тонкая вязь ложилась на бумагу, буква за буквой, которых здесь никто не знал, а значит, не мог прочитать. Возможно, когда-нибудь ему останется только это…

У Зигфрида болела голова. Наконец-то он улегся спать. Весь вечер они с Нацреем и несколькими другими военачальниками его армии, посвященными в намерения принца, сидели над планами и картами. Числа с трудом укладывались в голове принца, а условные знаки и маркировка, указывающие на возможное передвижение войск, путались, утрачивая изначальный смысл. Планирование великих битв было ему не по душе, а хладнокровные размышления о стратегии противоречили его ярости, направленной на Вульфгара. Он хотел очертя голову броситься на тирана и его людей, но Нацрей убедил его в том, что таким образом успеха не достичь и что правильная стратегия — залог любой победы.

Он услышал в таверне приглушенный смех мужчин. Зигфрид проявил себя как щедрый господин и выплачивал хорошее жалованье, хотя никому не приходилось обнажать меч. Если он не мог завоевать энтузиазм солдат любовью к стране, он мог сделать это обещанием и подтверждением хорошей жизни.

Нога еще побаливала, хотя и заживала хорошо. Нацрей снова зашил ему рану, так что теперь на бедре Зигфрида образовался широкий крест из двух шрамов. Когда принц злился, шрамы наливались кровью. До битвы боль от раны станет лишь смутным воспоминанием.

Сон пришел к нему быстро. Мысли Зигфрида становились все путанее, переплетались друг с другом и скатывались в темную пропасть, время от времени всплывая на поверхность. Одеяло грело его тело, а разум с наслаждением пользовался возможностью отвлечься от тактики и возможных способов нападения. Для этого еще было время. Много времени…

Ой!

В комнате что-то шипело и трещало. В его комнате.

Заподозрив неладное, Зигфрид не стал дергаться и хладнокровно подготовился к нападению. Он осторожно протянул руку под лежанку, где находился его меч.

Возможно, это был наемный убийца, подосланный Вульфгаром или другим королем, увидевшим в новой армии угрозу.

Снова раздался треск дерева.

Нибелунги? Возможно. Зигфрид был уверен, что не в последний раз встречается с лесными духами. Он старался дышать ровно, делая вид, что еще спит. Нащупав рукоять меча, принц осторожно подтянул к себе оружие. В голове уже совсем прояснилось, а руки и ноги жаждали действия. Как и учил его Нацрей, он готов был увидеть все, что угодно…

Но только не женщину, которая въехала на коне с горящими копытами сквозь стену, не повредив при этом досок. А ведь это был верхний этаж дома!

— Вставай, Зигфрид, — сказала валькирия. — Давай не будем тратить время пустыми играми с мечом.

Конь, на котором сидела воительница, был настолько огромным, что едва помещался в комнате, и деваться от него было некуда. Кроме того, копыта на восьми ногах этого великана пылали, и темнота перестала быть союзником Зигфрида. У юноши были все причины впасть в панику, начать молиться или от страха залезть под лежанку. Но какой бы величественной ни казалась эта воительница, по необъяснимым причинам Зигфрид ее не боялся. Поэтому он просто сидел на лежанке и смотрел на удивительную женщину.

— А ведь я тебя знаю, — произнес он с натянутой улыбкой.

Она спрыгнула с коня, чтобы не пригибаться под низким потолком.

— Ты меня видел, но ты не можешь меня знать.

Зигфрид встал, желая, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами воительницы.

— Я видел тебя в бреду.

Ее губы растянулись в улыбке, но в ней не было дружелюбия.

— Мне нравится путешествовать по снам и пребывать в безумии многих мужчин. Чем менее реальным выглядит мое появление, тем меньше я должна что-либо объяснять.

Зигфрид не собирался позволять ей высокомерного тона в общении с ним.

— Наша встреча необычна. Кто ты?

Вместо ответа воительница сделала шаг ему навстречу, и на Зигфрида повеяло холодом. Она провела ладонью по его щеке, коснулась подбородка юноши и нежно убрала пряди со лба.

— Ты так на него похож, что на тебя больно смотреть. Ты немного меньше ростом и не такой мускулистый, но ведь он провел свою молодость в кузнице у Регина.

Зигфрид убрал ее руку.

— Скажи, как тебя зовут! И о ком ты говоришь?

Воительница отступила, и в отблеске огня, вырывающегося из-под копыт коня, в ее черных волосах заплясали тени.

— Меня зовут… меня звали Брюнгильда. Богам не нравится, если валькирии продолжают носить свои земные имена.

Глаза Зигфрида расширились.

— Брюнгильда? Бывшая королева Исландии? Жена Гунтера?

Неужели в глазах Брюнгильды мелькнула грусть? Принц не был уверен в этом, но воительница напряглась.

— Я была намного большим, чем это. Намного большим…

— Ты видела, как пала Исландия? — спросил Зигфрид. — Ты пришла, чтобы благословить меня на борьбу?

— Я видела падение Исландии, — подтвердила Брюнгильда. — И многих других королевств. Иногда мне кажется, что королевства распадаются быстрее, чем создаются.

Зигфрид знал о власти валькирий. Он опустился на колено.

— С твоей помощью я одержу победу. Исландия вновь будет свободна.

Наивность юноши удивила Брюнгильду. Признаться, она ждала от принца мудрости, но Зигфрид, похоже, до сих пор оставался ребенком. Однако, если ей не изменяет память, его отец играл с ней в лесу, тоже мало что зная о мире. Что ж, годы сделают из этого молодого человека хорошего короля, если, конечно, на то будет воля богов.

— А что будет потом? — резко спросила Брюнгильда.

Зигфрид не понял вопроса.

— Тогда… тогда воцарятся свобода и справедливость.

— Как?

— Я… Ну, как король… — запинаясь, пробормотал Зигфрид и замолчал.

— Ты продумал все только до момента завершения твоей мести, — с укоризной произнесла Брюнгильда. — В эту битву тебя ведет одно — желание убить Вульфгара. Но если ты не хочешь пасть жертвой меча, тебе следует знать, как ты будешь править, когда взовьются твои флаги.

Зигфрид оставался смиренным.

— Что же мне делать?

В этом Брюнгильда тоже усмотрела отличие от его отца. Зигфрид-старший был намного упрямее и не стал бы просить о совете. Она снова улыбнулась, на этот раз настолько тепло, насколько это могла сделать валькирия.

— Что отличает хорошего военачальника?

— Победа, — бойко ответил Зигфрид.

Брюнгильда покачала головой.

— Тогда любой победоносный военачальник был бы хорошим военачальником. Это касается Вульфгара?

— Нет! — поспешно исправился Зигфрид. — Вульфгар хуже зверя, хуже подлого убийцы. Он…

— Твой поход будет стоить многих жизней, — перебила его Брюнгильда. — Отомстить за смерть своих друзей и близких означает отдать жизнь других людей. Умный военачальник достигает цели не за счет перевеса в оружии, но с помощью мудрых решений. Так, например, он осмотрительно выбирает свои битвы.

— Я не понимаю, что это значит, — признался Зигфрид.

Брюнгильда присела рядом с принцем, до сих пор стоявшим на колене.

— Вульфгар должен умереть, а Ксантен перейти в твое наследство. Но тебе нужно завоевать не так страну, как сердце.

— Чье сердце?

Валькирия положила правую руку туда, где когда-то билось ее сердце.

— Сердце народа и… сердце принцессы.

Ее слова обескуражили Зигфрида.

— Принцессы? Какой еще принцессы?

Брюнгильда встала.

— Один рассердится на меня за то, что я даю совет, который позволит тебе остаться в живых, ведь мне нужно забрать твою душу.

Зигфрид тоже поднялся на ноги.

— Я буду помнить о твоих словах, когда наступит решающий день. Но позволь мне спросить, почему ради меня ты идешь против воли отца богов?

Валькирия бросила на юношу долгий взгляд. В ее глазах таилась грусть, о которой барды могли бы сложить тысячи песен.

— У тебя должны были быть мои глаза, юный Зигфрид. Мои глаза. Тогда ничего не произошло бы и мой путь не привел бы меня в мир тьмы.

Зигфрид не понял ее, но кивнул.

— Моя благодарность тебе будет вечной, Брюнгильда. Может, мы увидимся вновь — в следующий раз, уже во сне.

Улыбнувшись, она вскочила на коня и властно развернула его к стене, так что голова животного скрылась за досками, будто конь опустил голову в горное озеро.

— А кто говорит, что это был не сон?

Когда Зигфрид вскинулся, пробудившись от сна, он еще слышал стук копыт. Было тихо, он лежал в темноте, а меч оставался в ножнах.

Сон.

Сон?..

По крайней мере, теперь ему уже не хотелось спать. И принц отправился в замок, чтобы поговорить с Фелониусом.

— Победа будет нашей еще до того, как мы увидим врага. Мы заключили договор с двадцатью тысячами воинов. Еще десять тысяч у нас на подхвате, и, несомненно, мы можем рассчитывать еще на десять тысяч, которые только и ждут, чтобы присоединиться к нам, когда вы выступите на Ксантен, — не без самодовольства говорил Фелониус, обращаясь к Зигфриду и снова чокаясь с ним.

Седой римлянин откинулся на лежанке и с наслаждением вкусил благородного вина из бургундских виноградников. Он говорил на бургундском наречии бегло и без ошибок.

Зигфрид посмотрел на него с удивлением.

— Ваш энтузиазм не только радует меня, но и удивляет. Вы не получите никакой непосредственной выгоды от затеянной мною войны. И все же вы помогаете мне всем, чем можете.

Фелониус горько улыбнулся.

— Возможно, это напоминает мне о старых добрых временах. Моя семья когда-то была расквартирована на восточных границах империи. Мой отец командовал шестью легионами. Но Рим уже давно не выступал на стороне победителей, и теперь у нас остались лишь воспоминания о былой славе. Будущее принадлежит королевству франков.

— А вы не беспокоитесь по поводу Тойдебальда? Он может рассматривать вмешательство римлян как личное оскорбление. Если король франков выступит на стороне Вульфгара, он не остановится перед вашими городами.

Фелониус устало отмахнулся.

— Тойдебальд — беспощадный воин, но мудрый правитель. Он нападет на нас только в том случае, если мы сами начнем войну против него. Вот знак истинного величия. А Вульфгар… когда-то я его встречал. Среди сброда в тавернах можно увидеть людей поблагороднее. Вы окажете хорошую услугу всему континенту, если отрубите ему голову, чтобы она сгнила в земле.

Зигфрид кивнул. Их объединяла общая цель. Но принца Исландского и наследника Ксантена мучило еще кое-что, о чем он не осмеливался говорить, чтобы Фелониус не поднял его на смех. Но все же ему не терпелось спросить об этом.

— Скажите, что вы мне посоветуете сделать с ближайшим окружением Вульфгара, когда мой флаг взовьется над его замком?

Фелониус ненадолго задумался.

— Люди, которые действительно верны Вульфгару, погибнут за него в бою. А все, кто останется, — либо трусы, либо сами ненавидят короля. И это, кстати, будет неплохим началом. Потребуйте, чтобы все они поклялись вам в верности. Вот увидите, такую клятву принесет вам каждый. А потом казните треть этих людей.

Римлянин говорил об убийстве беззащитных людей с пугающим безразличием. В то же время валькирия призывала принца к милосердию, что противоречило всем легендам.

— Но зачем же мне казнить людей, которые поклянутся мне в верности? — не скрывая недоумения, поинтересовался Зигфрид.

— Вы завоевываете Ксантен силой, — объяснил Фелониус. — Сильная рука наведет порядок. Каждый при дворе должен знать, что только неизменная лояльность гарантирует жизнь. Помните, что мы говорим о людях, готовых при первой же возможности предать бывшего короля.

— А что насчет… семьи? Династии Вульфгара… — Зигфрид наконец подобрался к пункту, который его интересовал более остального.

Фелониус подлил себе вина.

— Там вашему мечу будет немного работы. У него есть только дочь.

— Что вам о ней известно? — продолжал допытываться принц, стараясь не выдавать своего волнения.

Римлянин нахмурил лоб, вспоминая.

— Ее зовут Ксандрия. Говорят, красивая девочка. Если посмотреть на всех тех коров, которые сейчас на континенте носят титул принцессы, становится даже жаль, что ей перережут горло.

От одной только мысли, что ему придется убить Ксандрию, у Зигфрида сжался желудок, и Фелониус, казалось, заметил его тревогу.

— Не мучайтесь, добрый Зигфрид. Если Ксандрия действительно так хороша, как говорят, то отложите на время ее смерть. Действуйте по вашему усмотрению, наслаждайтесь ее телом так часто, как захотите. Если вам это по душе, вы можете обесчестить ее на глазах ксантенского народа, чтобы сломить его волю. А когда ее плач перестанет вызывать у вас страсть, беритесь за кинжал.

Фелониус говорил спокойно, не гнушаясь разговорами о смерти и изнасиловании. Для него это было средством достижения политической цели, а не обычным тщеславием. Зигфрид начал понимать, почему римляне были столь успешными много столетий подряд. Хладнокровие и расчетливость не могли замутнить их рассудка.

О себе он этого сказать не мог.

Йор Саксонский первым из принцев прибыл ко двору Ксантена, чтобы просить руки принцессы Ксандрии. Его путь был недальним, да и вообще саксы еще не очень отошли от культуры кочевников, поэтому принц умел быстро скакать. У него были сильные лошади и верные солдаты.

Ксандрия внутренне сразу же отвергла Йора, так как он не походил на того мужчину, который был обещан ей во сне. Конечно, сильный и мускулистый сакс выглядел довольно привлекательно, но все остальное Ксандрии не нравилось: от него несло конюшней, в его бороде и длинных волнистых волосах водились вши, поэтому он постоянно чесался, а челюсть была немного перекошенной, оттого что в детстве принца пнула лошадь. С тех пор на его лице застыло выражение недовольства. Ксандрия видела, что ее плохо скрываемое отвращение радовало Вульфгара, и он долго говорил с принцем, стараясь показать, что считает его идеальным женихом. К счастью принцессы, у Йора был решающий недостаток — никто не мог сказать, достанется ли ему корона саксов. За корону сражались еще два его брата и дядя, брат умершего короля, поэтому предвидеть, кто выйдет победителем из этой борьбы, было невозможно, как бы в этом ни убеждал себя и окружающих Йор.

В компании советников с обеих сторон они сидели за столом и обсуждали преимущества жареных перепелов и тушеной репы. Принц все время подмигивал Ксандрии. Это продолжалось в течение нескольких часов, и она уже начала подозревать, что у него нервный тик.

— А как обстоят дела на границах между землями саксов и франков? — поинтересовался Вульфгар у гостя. Король Ксантена умело пользовался приглашением к своему двору потенциальных женихов, чтобы выведать последние новости.

Йор пожал плечами.

— Тойдебальд не пытается нападать на наши земли. И правильно делает. Мы бы его заживо сожрали.

Это даже трудно было назвать преувеличением. Саксы, до недавнего времени очень дикий народ, только сейчас начали заниматься земледелием и скотоводством. Прошло всего несколько поколений с тех пор, как они принялись строить дома, выдерживающие более одной зимы. Предыдущему королю было весьма сложно сохранять мир между десятками предводителей кланов. К тому же саксы вполне могли принимать неожиданные решения — так, например, около сорока лет назад они внезапно присоединили к себе королевство Тюрингию. Все это объясняло, почему благородные франки до сих пор их опасались.

— Мы счастливы, что можем выступать друзьями ваших двух королевств, — дипломатично заявил Вульфгар.

Йор выплюнул мелкую косточку, и та чуть не попала Ксандрии в щеку.

— Именно поэтому столь удачен был бы союз наших династий. Когда вы умрете, ксантенский флаг с волком будет развеваться под флагом с боевым топором саксов.

Вульфгар украдкой взглянул на дочь, давая ей понять, что в этот момент Йор дискредитировал себя и в его глазах тоже.

— Нужно подождать сперва, какому королевству потребуется защита от врагов, ведь, как я слышал, у саксов появился противник на юге, который уже готовит поход.

Йор отбросил жареного перепела и вытер жирные руки о рубаху.

— Вот это вряд ли. Некоторые рыцари из наших собственных кланов недавно просили разрешения присоединиться к новому и очень богатому военачальнику, этому… как там его… Зигфриду. Ни один сакс никогда не нападет на своего соплеменника.

Вульфгар нахмурился.

— Но вы же не будете отрицать, что в Бургундии собрали армию, которая готовится выступить в поход?

Йор покачал головой.

— Мы не отрицаем того, что видит каждый, король Вульфгар. Вот только поход этот направлен не на нас.

Отец с дочерью вновь переглянулись. Встреча, которая должна была пройти как торжественное прошение руки принцессы, обернулась мрачным предзнаменованием.

— Что ж, мы достаточно поговорили. Моя дочь благодарит вас за приезд, делающий честь всему двору. Подождите нашего ответа до лета.

Кивнув, Йор последний раз подмигнул Ксандрии и вышел из зала, успев перед дверью еще раз отрыгнуть.

Вульфгар сидел молча до тех пор, пока не удостоверился, что все саксы покинули зал и не могут его услышать. Затем он крикнул своим советникам:

— Позовите моих генералов и командиров пограничных постов! И пусть придет Хенк! — Повернувшись к дочери, он добавил: — А ты уйди с глаз моих долой! Повезло тебе, что Йору вряд ли удастся взойти на трон саксов, иначе уже сегодня ты познакомилась бы со своим женихом.

Конечно же, он лгал. Союз с саксами был выгоден Ксантену только в том случае, если бы объединенное королевство саксов, благодаря браку с принцессой, согласилось бы подчиниться более мелкому прирейнскому королевству. Но после слов Йора на это рассчитывать не приходилось.

Ксандрия встала, с трудом скрывая облегчение.

— Благодарю, мой король.

— Рано радуешься, — ворчливо ответил Вульфгар, — твой принц скоро приедет.

Принцесса одарила его обезоруживающе искренней улыбкой.

— Несомненно. И я встречу его с радостью.

С этими словами она вышла из тронного зала, чтобы предоставить обсуждение нового положения мужчинам. Ксандрия торопливо направилась в свою комнату. Став у окна, она посмотрела на юг. Новый военачальник по имени Зигфрид? Ей никогда не приходилось слышать о нем, но при звуке его имени ее сердце начинало биться сильнее.

Зигфрид… Красивое имя. Такое имя подходит юноше со светлыми волосами, нежным лицом и ярко-синими глазами.

Ксандрия была уверена, что предводитель войска наемников был принцем ее мечты. Что предрекала ей странная воительница из того горячечного бреда? Сперва сирота, затем королева. Значит, Вульфгар умрет и трон перейдет ей. Именно поэтому она так легко подтвердила свое намерение выйти замуж. Никто не заберет ее из Ксантена, пока она еще принцесса. Это противоречило предназначению Ксандрии.

Сперва должен умереть ее отец.

Затем она будет править.

А уже потом придет время страсти.

То, что Исландия не утратила в результате вторжения ксантенского войска, забрала тяжелая зима. Несколько месяцев остров был покрыт льдом, и у того, кто выходил из дому, не закутавшись с головы до ног в меха, язык примерзал к нёбу. Когда холодный ветер поднимал в воздухе непроглядные снежные завесы, люди замерзали на бегу, превращаясь в ледяные фигуры. Казалось, боги насмехаются над несчастьями маленького королевства.

Тем не менее задумка Эолинда уплотнить жителей королевства и поселить их вокруг замка была просто гениальной. В больших помещениях, где раньше были таверны и конюшни, люди не замерзали благодаря скученности, а дров на обогрев уходило меньше. Сам замок стал местом, где могли укрыться сотни бездомных. Каменные стены защищали их от жадных завываний ветра и зимней стужи.

А на другой стороне острова, где не было Стена и его ксантенских прихвостней, росло сопротивление. Старые, якобы заброшенные шахты позволяли укрыться многим молодым мужчинам и женщинам. Холод не проникал под землю, а вход врагам был перекрыт. Те, кто имел оружие, тренировались, готовясь к восстанию, а те, кто был неспособен к вооруженному сопротивлению, добывали руду и со всеми мерами предосторожности перевозили ее на небольших кораблях в Данию. Этого хватило на то, чтобы купить у Дагфинна достаточное количество мечей и не попасться на глаза ксантенским шпионам.

Тщательно сплетенная агентурная сеть позволяла обмениваться новостями между городом-государством Исландией и северянами, о которых никто не догадывался. Гелен и Ион, как близкие друзья якобы погибшего принца, стали предводителями маленькой, но решительной группы повстанцев. Их угнетали не холод и голод, а неизвестность. С одной стороны, им было плохо, оттого что они не могли сказать своим людям, что принц жив и ищет способ освободить Исландию от ига захватчиков. С другой стороны, они даже не были уверены в том, жив ли Сигурд на самом деле. А вдруг с принцем что-то приключилось? Они видели грозу на горизонте, когда он вышел в море на своем маленьком корабле. Может, он погиб, став жертвой диких животных или убийц? И даже если сейчас Сигурд жив и здоров, как он один сумеет сломить власть Вульфгара? Им нужно было просто верить в благополучный исход, но очень часто этой веры не хватало.

Каждую ночь они с десятком своих сподвижников сидели у костра, разожженного глубоко в шахте, чтобы его не заметили снаружи. Неподалеку от костра было отверстие, через которое дым уходил, сменяясь свежим воздухом.

— По крайней мере, зима уже клонится к завершению, — проворчал Гелен, окуная черствый хлеб в пиво.

За последние месяцы он сильно исхудал, утратив не только свой вес, но и юмор.

Глядя на костер, Ион кивнул.

— Ждать всегда трудно. Будь рядом принц, я уже завтра готов был бы отдать жизнь, штурмуя замок. Но сидеть здесь, смотреть на этих вонючих ксантенцев и надеяться на знак от принца… Это меня изводит.

Друзьям Иона даже не надо было ему поддакивать — все испытывали те же чувства.

— Может, мне удастся улучшить ваше настроение? — донесся до них старческий голос, охрипший от холода.

Худой старик в плотной зимней шубе тихо подобрался к костру и откинул капюшон с головы на плечи.

Эолинд.

Удивительно было видеть его здесь. Они договорились избегать прямых контактов и обменивались новостями через курьеров. Он должен был принести невероятно важную новость, чтобы оправдать опасность раскрытия. Мужчины поприветствовали Эолинда, который на данный момент являлся самым высокопоставленным человеком в государстве, и предложили ему горячего пива, чтобы согреться.

— Какую же новость вы нам принесли? — спросил Гелен, которому не терпелось узнать о происходящем.

Эолинд сел на камень, сделал большой глоток горячего пива и протянул руки к костру.

— Сегодня утром прибыл корабль из Ксантена. Солдаты забрали стулья, столы, простыни — все, что смогли найти в замке.

— Да если бы сам замок не был высечен в скале, они бы растащили его по камешкам и переправили бы в свой Ксантен, — прорычал Ион.

— Такая жадность Вульфгара — это уже само по себе хороший знак, — возразил Эолинд. — Если бы Вульфгар был богатым и непобедимым, ему бы не потребовалась исландская древесина. Но я, несмотря на опасность, приехал сюда вовсе не по этой причине. — Старик сделал паузу, чем подстегнул и без того разгоревшееся любопытство слушателей. — Капитан корабля, вкушая вино и мясо, рассказал наместнику Стену о новостях в королевстве. Я услышал то, что не было предназначено для моих ушей. На континенте создается новая армия. Под Ворсмом собирают всадников и лучников, мечников и копейщиков. Работа в кузницах продолжается днем и ночью.

— А мы тут при чем? — спросил один из тех, кто даже не знал, где, собственно, находится Вормс.

Эолинд мягко улыбнулся. Он давно уже не улыбался…

— Шпионы Вульфгара докладывают, что новая армия готовится к походу на север и во главе ее будет светловолосый воин, имя которому Зигфрид.

Повстанцы, сидевшие у костра, принялись перешептываться. Наконец Ион переспросил:

— Зигфрид?

Эолинд кивнул и сказал:

— Это имя взял себе наш принц. Он бежал из Исландии под именем Сигурд, а под именем Зигфрид он ее освободит.

Старый придворный советник не пытался объяснить причину, по которой принц сменил имя: его подопечным не нужно было знать таких подробностей.

Свет надежды озарил лица повстанцев, и в их голосах зазвучала гордость.

— Так, значит, принц жив? И он придет, чтобы освободить свое королевство?

Ион поднялся на ноги. В его глазах светилось воодушевление.

— Разве мы когда-то сомневались в том, что боги отомстят Вульфгару за его чудовищные преступления?

— Когда же состоится поход? — поинтересовался Гелен, чувствуя, как его сердце расцветает.

Эолинд поднял руки.

— Сейчас это знает только Зигфрид — раз уже он выбрал это имя, будем называть его так. Но ни один военачальник не собирает войско ради того, чтобы солдаты пили и играли в кости. Нападение наверняка состоится уже весной.

— И какой у Зигфрида план? Как он собирается освобождать свое королевство? — спросил Ион. — Вряд ли умным и многообещающим вариантом является поход к морю мимо Ксантена.

— Ты сам ответил на свой вопрос, — сказал Эолинд. — Удар принца, который вскоре станет нашим королем, направлен на Ксантен. И поверьте мне, когда прибудет известие о падении Вульфгара, Исландия восстанет, чтобы отомстить своим обидчикам. Ксантенцы не смогут рассчитывать на поддержку своего королевства, и мы отрубим им головы. Вот увидите, наши дети еще много лет будут играть их черепами.

Старик поднял кружку с пивом, и все последовали его примеру.

— За победу!

Брюнгильда с высоты облаков смотрела на землю. Воздух тут был разреженнее, чем на самой высокой горе. Но валькирии не нужно было дышать, поэтому ей это не мешало. Она висела над Бургундией, но временами смотрела на север, в сторону Исландии. Ее взгляд был столь острым, что она видела кур на крестьянских подворьях в Вормсе и моряков в порту Фъеллхавена. Ничто не могло укрыться от ее взгляда, и она чувствовала себя повелительницей войны, которая могла по своему усмотрению двигать фигуры.

Ее конь заржал, нетерпеливо переминаясь всеми восемью ногами в воздухе. Она покрепче вцепилась в его гриву.

— Стой спокойно, Хъёрдан. Когда прозвучит первый вскрик, поскачем к полю боя и начнем отвозить воинов в Валгаллу. Их будет очень много. Один останется доволен.

Чтобы столь желанный день настал, Брюнгильде пришлось довольно много размышлять и даже интриговать. Один очень разозлился на свою валькирию, когда она вновь позволила Зигфриду остаться в живых. Он обвинил ее в том, что она сочувствует юноше, в котором видит своего бывшего возлюбленного. И Один был прав. Однако душа принца была столь же ценна для отца богов, как и любая другая, а благодаря войне между армиями Зигфрида и Вульфгара многие храбрые воины вступят на мост-радугу. Это давало Брюнгильде время заняться дальнейшей судьбой Зигфрида.

Что-то блеснуло в облаке неподалеку от нее. Молния? Предвестие грозы? Нет, на такой высоте молнии обычно намного сильнее. Они заливают все вокруг ярким светом и сопровождаются оглушительным громом. А это всего лишь слабая вспышка в тумане, словно отражение чьей-то мысли.

— Хоорошооо придууумалааа… разууумнооо провернууулааа… но ничегооо не выйдееет…

Нибелунги.

Брюнгильда в ярости развернула коня, пытаясь рассмотреть духов, чьи тени танцевали вокруг нее. Валькирия не знала, что эти бестелесные создания могли забраться на облака.

— Не вам судить об этом! — воскликнула она. — Зигфрид заслужил золото, потому что его отец уже заплатил за него сполна. Если вам этого недостаточно, то можете пожаловаться Одину.

Нибелунги рассерженно зашипели. Конечно же, Брюнгильда знала, что отец богов, когда-то навечно изгнавший нибелунгов, никогда не станет к ним прислушиваться.

— Еслиии Зигфрииид… жииив… хотяяя должееен быыыл умереееть… то жииизнъ не принесееет емууу счааастьяяя…

Брюнгильда промолчала. Нибелунги не угрожали — они предрекали. А она, как валькирия, тоже была наделена даром предвидения. Она знала, когда ей подбирать души воинов, чтобы отвести их в Валгаллу. Ей не хотелось в это верить, но она видела, что будущее выглядит мрачно. Оно было размытым и неопределенным, но в нем явно не было счастья и покоя. Вот уже несколько недель Брюнгильда пыталась не обращать на это внимания. Она повлияла на Ксандрию и Зигфрида, чтобы по возможности в их жизни нашлось место любви и справедливости, но будущее все равно оставалось черным. Брюнгильда не могла сказать, что конкретно произойдет, но чувствовала: что бы ни произошло, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Ты знааешшшь… ты знааешшшь… ты знааешшшь…

Валькирия понимала, что нибелунги не могут читать ее мысли, но сейчас ее волновало другое: в воздухе запахло войной. Она явно ощущала этот запах. Брюнгильда надеялась, что с этой войны ничего не начнется, а лишь завершится, но не могла исключать и того, что допустила чудовищную ошибку.

— Колесо уже вертится, и судьба на подходе, — пробормотала она. — Там, где мы сеяли мысли, теперь пожнем действия.

На широких полях на берегу Рейна Зигфрид собрал свою армию, и сейчас, словно копошащиеся муравьи, перед ним стояли по-разному одетые и вооруженные солдаты. Его голос могли услышать только те из них, которые стояли впереди, а герольды должны были передавать слова военачальника на всю армию.

Перед войском в цепочку выстроилась дюжина всадников: Зигфрид, Нацрей и десять генералов. Рядом с конем Зигфрида стоял Фелониус, который не выступал официально на их стороне, но не хотел пропустить начало похода.

Это было великолепное зрелище, гордое и ужасное. Всего лишь за четыре месяца Зигфриду и его единомышленникам удалось собрать армию, которая могла бы справиться с Ксантеном, Данией, Исландией, а может, и Саксонией. Конечно, эти сорок тысяч солдат не могли противостоять Риму или франкам, но, как войско наемников, эта армия была огромна. Оставалось, однако, дождаться, сколько же людей перед самой битвой спрячутся в кустах в надежде, что после войны не останется никого, кто стал бы их наказывать.

— Воины! — воскликнул Зигфрид, и многоголосый хор ответил на его приветствие. — Сегодня мы выступаем против врага. Вы встали на мою сторону, не зная противника, его силы, его армии. В ответ я обещал вам не только золото, но и победу. Когда вы сегодня пойдете на север, многие опытные солдаты сразу догадаются, где их ожидают вражеские мечи. Мы выступаем против Ксантена.

Когда Зигфрид выкрикнул эти слова, войско ответило ему ликующими возгласами. Но вряд ли это был искренний восторг — скорее купленная лояльность. Причины радоваться по поводу войны с Вульфгаром не было, так как многие солдаты совсем недавно выступали под его флагами. Направление было указано, и время похода неумолимо приближалось. Шпион на быстром коне, несомненно, сразу же донесет об этом Вульфгару, и уже через несколько дней ксантенские войска будут стоять у своих границ.

— Но я предлагаю вам не просто золото и победу! — воскликнул Зигфрид.

Нацрей удивленно взглянул на него. Что еще придумал его друг? Принц ударил коня и, выступив из окружения генералов, медленно поехал вдоль первого ряда войск, заглядывая в равнодушные лица воинов.

— Вы пришли издалека. У многих из вас нет родины, или вас изгнали из других королевств. За золото вы можете купить себе шлюх, но не жен! Вы можете купить дом, но не родину! Вы можете купить союзников, но не друзей!

Фелониус, подняв брови, посмотрел на Нацрея. Что этот Зигфрид себе думает? Он что, хочет деморализовать собственных людей, отвратив их от наград войны?

— Но Ксантену нужен не только король — ему нужны жители! Как и Исландии! Измученные войнами и плохим правлением, эти королевства остались практически без своего народа. Поэтому я обещаю каждому — каждому! — кто завоюет победу вместе со мной, полноправное гражданство Ксантена. Или Исландии, если вам нравится холодный климат.

Некоторые солдаты рассмеялись, другие одобрительно закричали в ответ.

— Вместе с полным гражданством, засвидетельствованным бумагой с моей печатью, вы получите хороший участок земли, на котором сможете поселиться. Вы воюете не только за мой трон — вы воюете за собственное будущее!

Прошло несколько минут, прежде чем слова Зигфрида донеслись до последних рядов войска. Все больше мужчин притопывали ногой или били рукоятью меча по щиту в знак согласия. Звук становился все громче и громче. Кто-то начал кричать «Зигфрид! Зигфрид!», и сотни кулаков поднялись к небу.

Зигфрид вернулся в ряды военачальников. Генералы смотрели на него с изумлением.

— Я видел что-то подобное только в Риме, — рассмеялся Фелониус. — Так мы когда-то позволяли рабам получить свободу.

Нацрей, не скрывая удивления, произнес:

— Это был умный ход в начале выступления. Он достоин короля.

Зигфрид улыбнулся, наслаждаясь ликованием, гревшим его, как теплая волна.

— Нужно завоевывать не только королевства, но и сердца, как мне сказали недавно. Теперь мы отправляемся в поход не просто с армией — мы отправляемся в поход с моей армией.

— Значит, боги будут на твоей стороне, — сказал Фелониус, доставая что-то из мешка у своих ног. Он протянул Зигфриду рукопись в твердом кожаном переплете, достаточно потрепанную, и сказал: — Пусть эта книга станет тебе наставником по пути в Ксантен.

— Что это? — осведомился Зигфрид, не открывая книги.

— Это мои военные заметки, — пояснил Фелониус. — Хроника моих битв с описанием военных знаний, накопленных римской империей за много столетий. Я не могу поехать с тобой, но эта книга заменит тебе опытного учителя.

Зигфрид благодарно кивнул, и они крепко пожали друг другу руки.

— Я принимаю ее с почтением, и, когда голова Вульфгара сгниет на копье, дети в Ксантене будут учить военное искусство по твоим заметкам.

Принц знал, что пора отправляться, и не только для того, чтобы не дать Вульфгару как следует подготовиться к войне, — он хотел использовать эмоциональный подъем воодушевленных им солдат.

Под рубашкой Зигфрид чувствовал рог дрыка — знак его мужества, клятву его семье. Он вскинул кулак к небу:

— В путь!

И сорокатысячная армия направилась в Ксантен.

При дворе царила неописуемая суета. Когда Вульфгар планировал нападение на Исландию, у него было все время мира, но теперь Ксантен сам оказался перед угрозой вторжения. Король понимал, что захватчик не будет ждать, пока они вооружатся. Иногда Ксандрия долгими часами сидела у окна в своей комнате и смотрела на всю эту суматоху. Генералы бегали туда-сюда, ремесленники принимали заказы, чтобы как можно скорее изготовить оружие, и огромное количество гонцов отправлялись в деревни, чтобы сообщить там о предстоящем нападении и призвать мужчин с оружием в руках стать на защиту своего короля.

Вот только слухи ходили ужасные. Умудренные опытом советники нашептывали их Вульфгару, и тот не мог ответить на них своей обычной вспыльчивостью. Говорили о пятидесяти, семидесяти или даже сотне тысяч солдат, тысячах всадников. О катапультах и чужих стягах до горизонта. Казалось, весь мир объединился, чтобы воевать с Ксантеном.

Наверняка это были глупости. И Ксандрия не обращала внимания на эту болтовню. Но ей было ясно, что Ксантен вряд ли справится с хорошо вооруженным войском. Конечно, некоторое время Вульфгару удастся удерживать границы и таким образом приостановить продвижение войск противника вглубь страны, но на этом возможности ксантенских защитников заканчиваются. Любой переход воинами Ксантена границы был агрессией по отношению к другим королевствам, и таким образом Ксантен мог нажить врагов среди своих соседей. А если чужая армия вступит в альянс, то эти же соседи на Ксантен и нападут. Кроме того, солдаты, выступавшие против Исландии, в надежде спокойно пожить пару лет, разбрелись кто куда. Чтобы их собрать, потребуются недели. А времени у Ксантена не было.

Королевство охватил страх. Если еще вчера все бахвалились собственной силой в победе над маленькой Исландией, то сегодня слышались возмущенные голоса по поводу несправедливой судьбы, позволившей буквально из ничего возникнуть противнику, который собирался покарать Ксантен.

Но хотя жители королевства запаниковали, они не были безоружны. Благодаря правлению сильной руки Вульфгара в стране царила строгая дисциплина, и уже вскоре первые отряды, расквартированные на южных границах, ожидали противника в полной боевой готовности. Дороги перекрыли, а в лесах наставили множество ловушек, чтобы сбить с толку противника, не знающего, сколько еще смертей поджидает его на ксантенской земле. К тому же ксантенцы надеялись загнать врага в горные ущелья и вырезать их там, как скот. Многие копья и мечи, выкованные в эти дни, были из исландской руды.

Ксандрию не волновал вопрос, почему Зигфрид это делает и справедливо ли его дело. Она не знала этого. Но ей казалось вполне вероятным, что предводитель чужого войска хотел поквитаться с Вульфгаром. Будучи дочерью тирана, Ксандрия не могла в чем-либо упрекать неизвестного военачальника. Не она ли совсем недавно, желая смерти отца, сама пыталась его убить? Этот Зигфрид придет, чтобы освободить страну и убить короля. А за сердце принцессы ему и бороться не придется, ведь он завоевал его много снов назад.

По этой причине Ксандрия не только не боялась, а наоборот, с нетерпением ждала начала боя, надеясь, что он быстро завершится. Она и сейчас хотела смерти отца, чтобы победитель поскорее обратил на нее внимание.

Он должен сделать ее сиротой.

Затем — его королевой.

А в конце — его шлюхой.

Вульфгар воткнул кинжал в карту, пригвоздив ее к большому столу, за которым он со своими генералами планировал защиту королевства.

— Едва тысяча? Как это возможно? Я вернулся из Исландии с двадцатью тысячами солдат.

Никос, один из старейших советников, осторожно кивнул.

— Двадцать тысяч, если не больше. Но многие наемники откололись от войска еще на границе и направились своей дорогой.

— Так приведите их обратно! — закричал Вульфгар, которому вот уже несколько дней не удавалось заснуть без того, чтобы не накачаться вином перед тем, как лечь спать.

Никос осторожно посмотрел на Хенка, которому все чаще приходилось сообщать королю плохие новости. Вот и теперь казначей покорился своей судьбе.

— Большинство наемников, которые в прошлом году выступали на вашей стороне, на этот раз собираются напасть на Ксантен под чужими флагами.

Вне себя от бешенства Вульфгар швырнул кубок в стену, и остатки красного вина растеклись по ней, как огромное пятно крови.

— Позор этим свиньям! Позор! Бесчестное отребье!

Король, конечно же, знал, что он всегда наживался на бесчестии «отребья», но никто не осмелился напомнить ему об этом.

Хенк откашлялся.

— Тем не менее у нас есть преимущество: мы занимаем оборонительную позицию. Если враг должен нападать, чтобы захватить земли и получить свою долгожданную победу, то Ксантену нужно всего лишь не сдаваться. Удержать собственные границы намного легче, чем поработить чужое королевство.

Вульфгар осмотрел границы Ксантена на карте.

— И каковы наши шансы?

Смущенное молчание было достаточно красноречивым ответом, и последовавшие за ним слова короля прозвучали как угроза и в то же время клятва.

— Мы сосредоточим все наши силы на юге и по флангам, — сказал Вульфгар. — Любого, кто откажется защищать страну, ждет смерть. И если этой проклятой армии так уж хочется завоевать наше королевство, ей придется сперва искупаться в крови жителей Ксантена.

Поздним утром, когда в воздухе витал запах весенних цветов, войско из Бургундии подошло к границам Ксантена и стало лицом к лицу с войском Вульфгара. Гонец со стороны Зигфрида прискакал к генералам короля и оставил формальный вызов: «Мой господин, принц Зигфрид, высказывает свои претензии на королевство Ксантен и его трон, а также на все захваченные Ксантеном земли, в особенности на Исландию. Немедленная капитуляция будет вознаграждена милосердием в предстоящем процессе передачи власти. Единственным исключением будет король Вульфгар, чьей судьбой должна стать смерть. У вас есть шесть часов на ответ».

Меньше чем через два часа обезглавленное тело гонца привязали к коню и отправили к войску наемников. Такой ответ Вульфгар считал справедливым.

Война началась в тот же день.

Почти пятьдесят тысяч солдат со стороны Зигфрида вступили в сражение с двадцатью тысячами защитников, которых удалось собрать королю Ксантена. Солдаты ксантенского королевства сидели в поспешно возведенных укреплениях и, несмотря на то что были неплохо вооружены, дрожали, как зайцы.

В первый день на стороне захватчиков погибло почти пять тысяч человек. Со стороны Ксантена солдат погибло столько же. Трупы лежали рядами, разделенные временем перезарядки лука. Между ними ходили напуганные, принюхивавшиеся к запаху запекшейся крови кони, многие из которых были ранены. Священники поспешно отпевали мертвых, а затем трупы бросали на тележки и увозили прочь.

Зигфрид наблюдал за битвой, стоя на холме с южной стороны от поля боя. О том, что происходит на полях и равнинах, которые укрывались от его взгляда, сообщали гонцы, и, исходя из этих новостей, военачальники переставляли знаки на картах и продумывали план новых атак. Зигфриду хотелось самому броситься в бой и вести свое войско, опережая в атаке всех солдат, как это и приличествовало будущему королю. Но и книга Фелониуса, и его друг Нацрей отговорили его от этого. Нацрей без тени шутки в голосе пообещал оглушить Зигфрида, чтобы удержать его от глупостей.

— Какими бы отважными ни казались вожди, изображенные на картинах и в легендах с занесенным над головой мечом, на поле боя военачальник — это громко крякающая и размахивающая крыльями утка, которая умоляет о стреле охотника. Тебя может задеть даже случайное попадание собственных солдат, и, если тысяча мертвых воинов не приведет к завершению войны, достаточно лишь смерти предводителя, чтобы вся кампания закончилась.

На следующий день было решено сделать передышку. Зигфриду не удалось захватить ни пяди ксантенской земли, хотя он потерял каждого десятого солдата. Ни за что ни про что погибла и четверть ксантенского войска.

На второй день Зигфрид потерял семь тысяч человек, а Ксантен всего две тысячи. В результате всех этих смертей войскам Зигфрида удалось занять пограничные посты и начать продвижение по земле врага. Хотя Зигфрид и не смог захватить замок, теперь шатер принца стоял на земле его предков. Однажды вдалеке Зигфрид увидел волка, которого когда-то спас по пути в Бургундию. Зверь держался от побоища на расстоянии, словно ему не нравилась легкая добыча.

Преимущество ксантенцев состояло в том, что они могли ждать, а нападать приходилось воинам Зигфрида. Кроме того, солдаты Вульфгара хорошо ориентировались в этой местности и легко могли спрятать сотню лучников так, чтобы те без помех целились в противников. Войску наемников никогда не удавалось обнаружить эти укрытия без чудовищных потерь.

В руки захватчиков попали первые деревни, разграбленные и покинутые. Зигфрид дал четкое указание не обращаться с гражданским населением по-варварски и видеть врага только в солдатах противника. Но по донесениям во многих местах его наемники вели себя так же, как год назад в Исландии. Единственное, что успокаивало Зигфрида, это мысль о том, что он несет мир, а не угнетение. Однако разницы между одним и другим принц не видел. Во всяком случае, сейчас.

Зигфрид снова и снова скакал по только что отвоеванным землям, какими бы маленькими они ни были. Он прикасался ладонями к деревьям, вдыхал запах земли, пил из ручьев, утолявших когда-то жажду его деда. Так он хотел обрести веру в свое право, ради которого прибыл сюда. Но все его возвышенные чувства разбивались на осколки, когда он видел совсем юных мальчишек, которым Вульфгар в спешке вручил копья и вилы, или сожженные дотла деревни и их жителей, из-за войны вынужденных покинуть свои дома. Зигфрид впервые подумал о том, что войны не могут быть освободительными. По крайней мере, они не приносили освобождение сразу. Хотя жизнь продолжалась, ей нечего было противопоставить постоянным разрушениям.

Первая неделя принесла новые победы Зигфриду, а войско Вульфгара все время отступало, защищая прилегающие к замку поселения. Но продвижение вперед сопровождалось дальнейшими потерями, и войско Зигфрида сокращалось не менее чем на тысячу человек в день. По ночам трупы сжигали, сбрасывая их в огромные кучи, и погребальные костры были видны издалека, словно символ кровожадности обеих сторон. Священники сдались, так как для христианского погребения времени не хватало. Радовались всему этому только снабженцы, ведь теперь они могли выдавать каждому солдату по два меча и столько кинжалов, сколько тот мог унести. Оружие в войне не умирало, и, чем дольше продолжалась война, тем больше оружия приходилось на все меньшее количество воинов. Некоторые стрелы вонзались уже в третью или четвертую грудь. Шла вторая неделя войны.

Противники бились не на жизнь, а на смерть. Заболоченность ксантенских земель не позволяла вести атаку широким фронтом, а все дороги, ведущие к замку короля, были серьезно защищены, и захватить их было невозможно. Зигфрид подумывал бросить вперед ударный отряд, но ему подсказали, что солдаты Вульфгара могут зайти с флангов, взяв его в клещи, и уничтожить еще до того, как он достигнет замка. Эффективным могло быть только постепенное продвижение вперед, но в этом случае не удавалось избежать огромных потерь. Понимая, что терять больше нечего, ксантенцы становились все упорнее. То, что Зигфрид завоевал днем, он мог потерять уже ночью. То, что должно было стать молниеносным нападением, превращалось в вялое продвижение по деревням и долинам, а иногда и по лесам.

Никто не выигрывал. Все проигрывали.

До поздней ночи Зигфрид сидел со своими генералами и верным Нацреем в штабе. Но что бы они ни планировали, как бы ни пытались застигнуть противника врасплох, все это не приносило успеха. Завоеванная страна не давала достаточно пищи, чтобы прокормить войско, и приходилось привозить продукты из королевств франков и саксов. То, что эти дворы поставляли им провизию, было единственным подтверждением, что от Зигфрида ожидают успеха.

А вот Ксантен голодал. Еще до войны от урожая мало что осталось даже для того, чтобы прокормить ослабленное королевство, а теперь из-за битв торговые пути, по которым Вульфгар скупал все необходимое, были перекрыты. Что ж, у Зигфрида была и эта возможность: он мог несколько недель или месяцев держать Ксантен в блокаде, пока ксантенцы не начнут пожирать друг друга. Но тогда он завоюет землю мертвецов.

Прошло десять дней с того момента, как войско исландского принца совершило первую атаку, но дело не двигалось. Все дальнейшие атаки оказались бессмысленными, так как не было завоевано ни пяди земли. Ксантен ожесточенно защищался, хотя и не мог выступать как серьезный противник. Если бы наемники по приказу Зигфрида развернулись и оставили эту войну, ксантенское войско не могло бы преследовать их. Дни тянулись, не принося новых побед. Велся подсчет мертвых, предоставлялось лечение раненым, а выжившие воины распределялись в заново созданные отряды. Через какое-то время стало очевидно, что желание воевать угасло.

Через пять дней из ксантенского замка в шатер принца приехал гонец, привезя послание с королевской печатью. Сломав печать, Зигфрид поспешно прочитал документ и, рассмеявшись, протянул его своему лучшему другу.

— Крот приглашает нас поиграть.

Нацрей был разочарован тем, что Зигфрид в такой ситуации мог смеяться. Ему не нравилось легкомыслие, с каким он непочтительно говорил о Вульфгаре. Араб, прочитав послание, заметил:

— Он предлагает переговоры, как это принято между предводителями воюющих сторон.

Зигфрид кивнул.

— Говорить тут не о чем. Он что, считает меня глупцом, который добровольно пойдет в логово врага? Если Вульфгар хочет говорить, пусть сам приходит сюда.

Нацрей свернул пергамент.

— Но ты в тот же миг убьешь его, зарубив мечом.

— Вот именно.

— Так почему же он должен так поступать? Зигфрид, он предлагает тебе переговоры лицом к лицу, а это лучше, чем сидеть здесь или терять своих воинов в бессмысленных битвах.

Принц взглянул на друга, словно тот сошел с ума.

— Я должен вести с Вульфгаром переговоры? Нацрей, если бы мне хотелось пообщаться с ним, я мог бы приехать нищим к его двору. Разве Вульфгар вел переговоры, когда нападал на Исландию?

Нацрей покачал головой.

— Нет, не вел. И не стоит следовать его примеру. Что тебе мешает поговорить с ним?

— То, что он не выпустит меня из замка живым.

— Так обеспечь себе безопасность. Определи место и условия встречи. Дипломатия между врагами всегда предпочтительнее битвы.

Кровь Зигфрида кипела. Он не хотел личной встречи со своим заклятым врагом.

— Предложение Вульфгара свидетельствует о том, что он считает войну проигранной, — запальчиво произнес принц. — С моей стороны было бы признаком слабости идти с ним на переговоры!

Нацрей взял друга за плечи.

— Твоя глупая сила будет стоить жизни тысячам людей. Подумай, что их кровь — это твоя кровь, Зигфрид, а значит, в любом случае есть смысл вести переговоры с Вульфгаром!

В конце концов арабу удалось уговорить принца, и яростное желание воевать уступило место разуму.

— Каждую ночь я плачу кошмарами за смерть моих людей. Возможно, ты прав и моя забота о них обуславливает мой долг не искать победы любой ценой.

— Никто и не думает, что ты не заслуживаешь триумфа, — тихо, но очень настойчиво сказал Нацрей. — Но победа — это не всегда победа меча.

— Тогда помоги мне, — попросил Зигфрид. — Скажи, как отвечать Вульфгару, чтобы не потерять лицо, да и жизнь в придачу.

Нацрей удовлетворенно улыбнулся.

— Вот теперь я слышу слова человека, который может стать королем. Потребуй у Вульфгара встречи между двумя армиями на поле, которое хорошо просматривается. Пусть обе стороны приведут своих лучших лучников и держат их на достаточном расстоянии. Если один король прикажет убить другого, они умрут оба. Не должно быть ни доспехов, ни оружия, ни вассалов.

— Тогда вероятность собственной смерти укротит желание короля выступить в роли убийцы, — пробормотал Зигфрид. — Равновесие страха. Конечно, это нельзя назвать благородным решением, но оно послужит своей цели.

Нацрей кивнул.

— Эта тактика стара, как война. Если гонец передаст эту новость Вульфгару, встреча может состояться уже завтра. До того времени битва должна прекратиться.

Зигфрид нахмурился.

— А нам нужно подшить гонцу ответ в сумку, а потом отправить его труп к замку на коне?

Нацрей замер, ужаснувшись холодному тону, каким его товарищ задал вопрос, но внезапно Зигфрид расхохотался.

— Это была всего лишь шутка, друг мой. Я не столь кровожаден, как Вульфгар, и не считаю передачу послания позорным делом. Бедный гонец должен достичь своей цели живым.

Арабу стало легче от проявленной Зигфридом человечности.

Была уже поздняя ночь, генералы ушли несколько часов назад, чтобы проинструктировать своих подчиненных. Вульфгар сидел в своих покоях за круглым деревянным столом, накрытым бесчисленными картами, и раздумывал над ответом предводителя чужой армии, с которым ксантенский король был полностью согласен. Требования Зигфрида были достойными и выполнимыми и свидетельствовали о разумной осторожности.

Но перед Вульфаром стояли вопросы, ответы на которые он хотел бы знать прежде, чем ему придется встретиться с врагом. Предводитель вражеской армии называл себя «принц Зигфрид», но, насколько знал Вульфгар, ни в одной королевской династии за последние годы не было сына с таким именем. Если допустить, что это самозванец, присвоивший себе титул для большего уважения, то он наверняка назвал бы себя королем. Даже если Зигфрид не был представителем королевской династии, откуда у него богатство, позволившее за зиму собрать огромное войско наемников? На это не хватило бы всех сокровищ Ксантена и Исландии, вместе взятых. Вульфгар мог только предполагать, что у Зигфрида был сильный покровитель. Может, это дело рук Рима? Или король франков Тойдебальд использовал самозванца Зигфрида, чтобы столкнуть с трона не нравившегося ему короля? Это было возможно, но король Ксантена всегда лояльно относился к франкам. И Вульфгар не видел какой-либо причины нападать на него со столь большим войском. Кроме того, никто на континенте не мог бы ничего сделать, если бы франки сами вели эту войну.

Ко всему этому был еще один неясный момент. Зигфрид открыто требовал смерти Вульфгара. Разумеется, смерть смещенного короля — это естественное следствие войны между двумя королевствами, но уже в своем первом послании Зигфрид ясно дал понять, что он требует смерти Вульфгара, дабы наступил мир. Значит, дело в личной мести, в каком-то неоплаченном счете.

Король раздумывал над этим, когда открылась дверь и в покои вошла принцесса, хотя сюда женщинам запрещалось входить.

— Чего ты хочешь? — прорычал Вульфгар. — Ночь не время для того, чтобы шататься здесь.

Но Ксандрия не обратила внимания на грубость отца и, не желая тратить время на пустые фразы, сказала:

— Эта война стоит больше, чем мы готовы заплатить.

— То, о чем ты тут говоришь, не видит только слепой.

— Может, нам стоит признать неизбежное и не пытаться отгородиться от судьбы трупами? — осторожно произнесла принцесса.

— Я знаю, что ты считаешь меня чудовищем, — проворчал Вульфгар, — кровожадным зверем, которому нравится убивать.

Ксандрия хотела возразить, но король только отмахнулся.

— Не надо лживых возражений. Так оно и есть. Если Тойдебальд не поможет нам, вражеское войско захватит Ксантен. А Тойдебальду нет никакого смысла вмешиваться в это.

— Что же теперь будет?

Вульфгар почесал затылок.

— Я встречусь с предводителем вражеского войска, с этим Зигфридом. Может, нам удастся достичь какого-то решения. Если, конечно, я пойму, чего он хочет. А если нет, то, возможно, мне повезет и война будет окончена быстрым ударом кинжала.

Он увидел, что дочь побледнела, оперлась на стол, как будто внезапно ослабела. Дыхание Ксандрии стало неровным и быстрым.

— Ты встретишься с Зигфридом? Когда? — взволнованно спросила она.

— Завтра утром, — ответил Вульфгар. — На поле в двух часах скачки отсюда. А тебе какое дело?

— Никакого, — смущенно пробормотала Ксандрия. — Но меня беспокоит судьба народа.

— Да что тебе сделал этот народ? — презрительно спросил король. — Неужели ты думаешь, что, если бы ксантенцы могли, они не бросили бы тебя свиньям точно так же, как и меня?

Ксандрия решила не реагировать на эту злобную насмешку.

— А можно мне сопровождать тебя? В конце концов, речь идет о королевстве. Если мое присутствие поможет смягчить мужчин, то…

— Женщине не место на поле боя, — отрезал Вульфгар, хотя сама мысль ему понравилась. — Но с другой стороны, может, этот Зигфрид такой идиот, что его удастся разжалобить твоим хорошеньким личиком.

— Пойду приготовлюсь, — поспешно сказала Ксандрия.

Она выбежала из комнаты, словно боялась, что Вульфгар передумает.

Король рассерженно посмотрел вслед дочери. «А если его не разжалобит личико, то от твоего тела у него наверняка встанет. Многие военачальники совершали величайшие ошибки, идя на поводу своей похоти», — подумал он и расхохотался от этой мысли, взорвав тишину громким смехом.

Лишь немногие были посвящены в то, что этим утром противники встретятся на поле боя. Солдатам с обеих сторон не понравилось бы видеть своих предводителей за переговорами.

Вульфгар привел с собой свою личную охрану, тех, кто защищал бы замок в случае нападения. Великолепные лучники, способные хорошо обращаться еще и с мечом, в любой момент готовы были принять смерть, защищая короля.

Зигфрида сопровождали Нацрей и с десяток солдат, имевших опыт службы в римской армии. Им приказали не ослаблять тетивы луков ни на мгновение и все время держать Вульфгара на прицеле. Если ксантенец осмелится поднять кинжал на Зигфрида, его сердце должно перестать биться в ту же секунду.

— Я рад этой встрече, но репутация короля делает меня подозрительным, — пробормотал Нацрей, когда они сидели в ожидании на краю лесной опушки.

Зигфрид вспомнил резню, устроенную Вульфгаром в Исландии, и кивнул.

— Доверять ему нельзя, это уж точно.

День близился к полудню, и солнце светило прямо над их головами, не ослепляя ни одну из сторон. Так, как они и договаривались.

— Король готов! — закричали с другого края опушки.

— Его противник тоже! — крикнул Нацрей в ответ и повернулся к Зигфриду: — Что ж, пора.

Принц снял пояс, на котором висели меч и нож, а затем закатал рукава, чтобы показать, что он не прячет оружия под рубашкой. Присмотревшись, Зигфрид увидел какое-то движение на другой стороне опушки. Там появилась чья-то фигура. Вернее, две фигуры. Нацрей кивнул своим солдатам, и те натянули тетиву луков.

Араб проникновенно взглянул на Зигфрида.

— Помни о том, что ты хочешь захватить Ксантен, а не уничтожить его. Не делай ставку на высокую цену, которую потом придется платить твоим людям.

Кивнув, Зигфрид вышел на поляну. До ее середины было шагов сто, и переговорщики принялись неспешно двигаться по направлению к центру. Принц подумал, что он никогда еще не был так близко к Вульфгару с тех пор, как видел его из окна исландского замка. У Зигфрида снова мелькнула мысль о том, чтобы убить Вульфгара на месте, и он почувствовал, как по телу прокатилась горячая волна ярости. Если ему придется заплатить своей жизнью, то не была ли это справедливая цена, о которой говорил Нацрей?

Но прежде чем Зигфрид успел углубиться в мысли о мести, его взгляд скользнул по второй фигуре, которую он заметил позже. Это была девушка. Она осталась стоять на краю поляны. Не нужно было много ума, чтобы разглядеть в ней принцессу Ксандрию, дочь Вульфгара. Золотой пояс украшал ее талию, изящная корона удерживала ярко-рыжие волосы. Бледная кожа светилась на солнце.

Зигфрид почувствовал, как его взгляд тянется к Ксандрии, как глаза отказываются смотреть в другом направлении. Принцесса была необычайно красива, и от одного ее вида у Зигфрида задрожали руки. Даже на таком расстоянии он разглядел улыбку на ее губах, нежные пальцы, которые слегка вздрагивали, словно ей хотелось махнуть ему рукой. Сердце, которое нужно было завоевать? Зигфрид вспомнил о том, что сказала ему Брюнгильда. Ксандрия была ключиком к власти над Ксантеном. Но как такое возможно? В случае его победы он должен будет убить ее, чтобы прервать династию Вульфгара. Он мог ослепить ее и отправить нищей в изгнание, чтобы судьба сделала за него грязную работу. Но ему было больно от одной только мысли об этом, но он так и не успел додумать ее до конца.

Когда же от тела Вульфгара на ноги Зигфрида пала тень, принц понял, что они дошли до центра поляны. Оторвавшись от мыслей о красавице Ксандрии, он подумал, что дочь и отец так же далеки друг от друга, как роза и коровий помет.

Вульфгар был такого же роста, как и Зигфрид, но намного толще, так что по весу исландцу было нечего ему противопоставить. Плотная мантия еще больше усиливала впечатление от широких плеч ксантенца, а тяжелые клепаные кожаные повязки подчеркивали мощь тренированных мышц.

— Так вот как выглядит наш безродный принц, — прорычал Вульфгар, и Зигфрид обрадовался, что ему теперь не нужно стараться быть вежливым.

— Лучше не иметь никакой родины, чем иметь краденую, — возразил юноша.

Вульфгар криво улыбнулся.

— А вы, видно, пытаетесь изменить это.

— Я хочу получить лишь то, что принадлежит мне, — сказал Зигфрид.

Вульфгар наклонился так, что едва не коснулся кончиком носа его лица.

— И как же зовут того, кто заявляет здесь о своей собственности?

Принц не дал себя запугать.

— Я пришел сюда под именем Зигфрида, но, когда вы бесчинствовали в Исландии, меня еще называли Сигурдом Исландским.

Вульфгар отступил на шаг назад и в ярости топнул ногой по земле. С его губ слетело проклятие, которое было настолько старым, что никто уже не помнил, когда оно появилось.

— Этот старый дурак меня обманул! Ну конечно! Да я его на куски порву!

Король Ксантена казался почти ребенком в своем неистовстве — так он бушевал, осознав, что дал Эолинду обмануть себя. Даже Ксандрия вздрогнула. Зигфрид, заметив это краем глаза, грустно улыбнулся.

— Боги на моей стороне, и с их помощью я верну то, что отобрали у моей семьи.

Вульфгар взял себя в руки, погладил бороду и осмотрел Зигфрида с головы до ног.

— Так, значит, Сигурд.

— Зигфрид.

— Ну ладно, Зигфрид. Должен признать, что теперь мне многое понятно. Даже то, что римляне позволили вам собрать в Вормсе войско. Ведь в ваших жилах течет бургундская кровь.

— Да, это так.

Вульфгар стал размышлять над ситуацией. Собственно говоря, все было настолько очевидно, что он злился, поскольку сам не додумался до этого объяснения. Теперь даже требование Зигфрида выдать ему голову короля казалось само собой разумеющимся.

— Итак, ваша цель — это месть, а не стремление к власти и деньгам…

— Денег у меня достаточно, а власть меня не интересует, — подтвердил Зигфрид, все время поглядывая на принцессу.

Вульфгар ухмыльнулся.

— Черт побери, тогда мы можем договориться.

Зигфрид расправил плечи.

— Основным условием нашей договоренности может быть только капитуляция Ксантена. А кроме того, я предлагаю вам вступить со мной в честный поединок, чтобы убить вас благородно, а не мучить в цепях, ожидая, когда жизнь покинет ваше истерзанное тело.

Вульфгар снова стал серьезен.

— За эти слова я отрезал бы вам язык и заставил бы вас его сожрать. Но, как король Ксантена, я обязан заботиться о примирении. Так что у меня для вас есть предложение.

— Говорите.

— Я отдам вам Исландию.

Зигфрид этого не ожидал, и ему потребовалось какое-то время, чтобы оценить предложение Вульфгара.

Король Ксантена поднял руку.

— Для этого не нужно вести войну. Я отобрал землю вашего отца, потому что он был слаб и не защищал ее. Таков закон природы. Если вы хотите стать хорошим королем на севере, то ведите свое войско через Ксантен до самого моря. Никто из моих солдат не поднимет на вас меч. Я пошлю впереди вас быстрого гонца, так что вы по прибытии в замок не застанете там ни одного ксантенца. Одно королевство для вас, другое — для меня, и больше никакого кровопролития.

Вульфгар говорил так, как будто предлагал ему второсортный товар, и Зигфрид знал, что для него так оно и было, ведь для короля Ксантена, загнанного в ловушку, эта цена была приемлемой. Барды при дворе Ксантена будут восхвалять Вульфгара как победителя, а Зигфрида при дворе Исландии как освободителя.

Это было хорошее предложение, хотя и трусливое. И Зигфрид знал, что в придачу он мог бы потребовать дочь короля, если бы захотел. Он мог потребовать все, чего пожелала бы его душа. Нацрей бы им гордился. Но Зигфрид подумал о Брюнгильде, о нибелунгах и о своем отце, имя которого он теперь носил. Последние несколько дней он спал на земле своих предков всего в дне скачки от замка, в котором когда-то правила его мать, Кримгильда.

Принц решительно покачал головой.

— Если бы я был только Сигурдом Исландским, мы сошлись бы на этом. Но я стою здесь как Зигфрид, наследник Ксантена.

Он сказал это достаточно громко, чтобы его слышали и солдаты короля, и принцесса. Вульфгар, уже видевший себя победителем, зарычал:

— Что за чушь вы несете? Зигфрид — это легенда, он давно мертв.

Принц кивнул.

— Но Кримгильда Бургундская родила ему сына. Здесь, в этом замке. И от ее имени я заявляю о своем праве на это королевство — и на вашу голову.

Вульфгар встряхнулся, словно только что очнулся от сна.

— Тогда миру не бывать.

— Не бывать, — подтвердил Зигфрид.

— Я растопчу ногами ваши внутренности, — прошипел Вульфгар и, развернувшись, пошел к своим людям.

Зигфрид последовал его примеру, стараясь не глядеть на Ксандрию.

Он убьет ее отца. А может, и ее тоже.

Нацрей был вне себя, и Зигфрид даже понимал его. Араб просил своего друга отнестись к Вульфгару с пониманием, чтобы появилась надежда на мир. Вульфгар предложил больше, чем можно было ожидать. Зигфрид мог бы вернуться в Исландию королем.

Час за часом Зигфрид пытался объяснить, почему он не смог принять это предложение, почему трон Ксантена был для него важнее, чем трон Исландии. Он считал, что нужно восстановить справедливость, утраченную несколько поколений назад, когда у его деда на поле боя отобрали корону. Но всякий раз, когда Зигфрид говорил о судьбе и предназначении, Нацрей только разъяренно плевался.

— Расскажи о предназначении детям, которые потеряют своих отцов! — возмущенно кричал араб. — И расскажи о судьбе женщинам, которые после битвы лишатся мужей.

Они разошлись, крепко поссорившись, — впервые за все время их знакомства. Зигфрид не знал, можно ли объяснить непонимание арабом значения судьбы тем фактом, что он воспитывался на другой культуре.

Ночью Зигфрид не мог уснуть и, после того как факел в его шатре догорел, просто лежал на спине и смотрел в темноту. Он должен был действовать так, а не иначе. Ведь правда? Он отправился в путь, пообещав убить Вульфгара. А теперь ксантенский король швырнул к его ногам желанную добычу, чтобы спасти собственную жизнь. Довольствоваться этим было бы трусостью.

Пытаясь сосредоточиться на дальнейшей стратегии войны, принц все чаще видел в темноте ночи белое лицо принцессы. При мысли о ней его сердце начинало биться чаще, шрамы на ноге пульсировали, а по вискам стекал пот. Он не понимал, как у этого чудовища Вульфгара могла быть такая красивая дочь. Впечатление, которое произвела на него Ксандрия, убеждало Зигфрида в справедливости своего дела, ибо даже непреодолимое желание обладать ею не могло удержать его от того, чтобы захватить Ксантен.

Он был сыном Зигфрида, наследным принцем Ксантена и Исландии. И эта война не закончится, пока он не станет королем обеих стран. Или пока он не умрет.

Кто-то похлопал по занавеске, закрывающей вход в шатер.

— В чем дело? — спросил Зигфрид, садясь на лежанке.

Он устал до смерти, но все же был слишком взволнован, чтобы спать.

Один из стражников, которых ему порекомендовал Фелониус, осветил шатер факелом.

— Принц Зигфрид, извините, что беспокою вас так поздно…

Принц отмахнулся.

— Что случилось?

— Кто-то проник в наш лагерь. Несомненно, для того, чтобы убить вас.

Зигфрид мрачно улыбнулся.

— Что ж, этого и следовало ожидать. Для Вульфгара такое решение вполне логично. После мирных переговоров…

Глаза у стражника бегали, и Зигфрид понял, что ошибается.

— По-моему, вам лучше взглянуть на это самим…

— Конечно, — согласился принц. — Приведите ко мне на допрос этого презренного убийцу.

Стражник высунулся из шатра, и уже через миг двое солдат внесли в шатер хрупкую, но яростно сопротивляющуюся девушку. Это была Ксандрия, принцесса Ксантена.

Вульфгар, собрав вокруг себя ближайших советников, обсуждал с ними свою встречу с Зигфридом.

— Этот безумец назвался Зигфридом и вбил себе в голову, что он наследник настоящего Зигфрида Ксантенского. Из-за этого безумия он хочет пожертвовать и своим, и нашим войском. Нашими королевствами. Я предложил ему Исландию, но это не удовлетворило его жажду власти. Он не готов к разумным переговорам.

Как и надеялся Вульфгар, военачальники так возмутились, что даже не стали задавать вопросов о том, чем же Зигфрид обосновывает свое «безумие». Они размахивали мечами, втыкали кинжалы в мягкое дерево столешницы и вопили о возмездии, словно принц со своим войском демонов вторгся на земли ни в чем не повинного правителя Ксантена. Они требовали не просто голову Зигфрида, но и полного уничтожения его войска, называя это долгом чести. Они хотели битвы, невзирая на чудовищные потери.

Вульфгар удовлетворенно кивнул.

— Значит, решено. Ксантен не отступит. Королевство будет бороться, пока в нем останется в живых хоть один человек.

Хенк придвинулся к нему поближе и сказал:

— Пускай женщины и старики со своими вилами тоже выходят против захватчиков. Весь Ксантен должен стать на сторону своего короля.

— Разнесите эту весть по деревням! — воскликнул Вульфгар. — С этого дня каждого гражданина Ксантена приказываю считать солдатом. Оборона — первоочередная задача всего населения. Отказ от вступления в войско считать предательством. Жить ради Ксантена и быть готовым умереть за короля!

Военачальники одобрительно кивали, стуча себя кулаками в грудь и демонстрируя свою верность королю.

Оставшись один, Вульфгар налил себе хорошего вина, которое он припас заранее, и присел на стул. Он стоял уже много дней на всех встречах, чтобы засвидетельствовать свою силу и могущество, и теперь позволил себе расслабиться. Время громких слов прошло. Война была проиграна. И все же, теперь она… только начиналась. Победа была не главным. Главным была цена, за которую можно продать свое поражение. Каждый ксантенец, который умрет от руки захватчика, уже никогда не будет служить Зигфриду. И каждый ксантенский мужчина, погибший от меча исландского принца, оставит после себя семью, которая будет ненавидеть Зигфрида. Страдания народа вряд ли будут списывать на Вульфгара. Они станут заботой нового короля.

Вульфгар пил вино большими глотками.

Может, бежать? Чушь! Он будет вынужден прятаться еще десять-пятнадцать лет, пребывая в постоянном страхе перед наемными убийцами. Нет, это ему не по душе. Он предпочитал увидеть разрушение королевства, которое после того, как он с триумфом вернулся из Исландии, не помогло ему защитить страну.

Ксантен заслужил страдание, и Вульфгар предоставит ему возможность пострадать. Так сказать, воздаст сторицей.

Они стояли друг против друга — враги, которые в душе были связаны теснее, чем брат и сестра. Небольшой факел отбрасывал тени на их лица и разжигал страсть в их взглядах. Сначала они оба растерялись, не зная, что сказать, хотя и догадывались, о чем думает каждый из них.

Нужно ли Зигфриду притворяться самоуверенным королем и насмехаться над дочерью своего противника? Нужно ли Ксандрии изображать из себя недотрогу, которая пришла, чтобы бросить вызов врагу собственного отца? Оба не видели смысла в пустых словах и вежливых фразах, казавшихся им ненужными и смешными.

— Мне рассказали о тебе во сне, — произнес Зигфрид, почему-то не испытывая стыда.

Ксандрия заглянула ему в глаза.

— Я тоже видела тебя во сне.

Они верили в разных богов, но оба считали, что, какие бы боги ни управляли человеческой судьбой, именно они предопределили их жизненный путь.

— Мой стражник прав? Ты пришла, чтобы убить меня и приблизить окончание войны?

— С твоей смертью закончится и мое будущее, — ответила принцесса. — Но я люблю Ксантен, я чувствую его боль, когда он страдает.

Зигфрид кивнул.

— Я не хочу, чтобы народ Ксантена страдал. Я хочу принести этой стране освобождение. Меня огорчает то, что твой отец стал причиной этих страданий.

Говоря это, он наслаждался красотой девушки. Каждое движение ее губ было для него призывом, а каждый вздох, при котором поднималась грудь, — пением сирены. Он продолжал говорить только для того, чтобы не впасть в бессловесное безумие и не взять то, от чего он больше никогда не хотел отказываться.

Словно услышав его мысли — а может, ее желание было таким же, — Ксандрия предложила:

— Я готова отдаться тебе, если это позволит уменьшить страдания хотя бы одной ксантенской семьи. Я отдам тебе свое тело добровольно. — Ее слова были искренними, но в то же время лживыми: принцесса вся дрожала от желания, она жаждала Зигфрида, которым обладала ранее лишь во сне. Ее тело не было залогом, оно сгорало от страсти к незнакомому принцу. Она хотела отдаться ему за одно лишь ощущение его губ на своей груди.

Они стояли, сдерживая дрожь. И чувствовали, что между ними пролегла война.

— Ради этого залога я готов пожертвовать жизнью, — сказал Зигфрид. — Но я не могу оставить Вульфгара в живых. В Валгалле мой отец откажется праздновать рядом со мной, если я оставлю в живых убийцу моей семьи и разрушителя моего королевства.

Они сделали шаг навстречу друг другу, так что теперь каждый чувствовал дыхание другого.

— Неужели меня недостаточно для того, чтобы прекратить это безумие? — спросила Ксандрия.

Ее голос проник в каждую клеточку тела Зигфрида, лаская его плечи и спину, возбуждая его чресла. Он нежно провел ладонью по ее щеке, коснулся пальцами свежих губ, а она закрыла глаза, стараясь сдержать бушевавшую в ней страсть.

— Большего я не мог бы и пожелать, но этого мало, чтобы воспротивиться воле богов, желающих падения Ксантена, — ответил Зигфрид, жалея, что не может солгать Ксандрии и заставить ее возлечь с ним. — Трон принадлежит моей династии, а в несправедливости не может быть мира.

Принцесса убрала его ладонь со своего лица и сжала ее, словно заключая договор, а затем заглянула ему в глаза.

— Что ж, Зигфрид Исландский и Ксантенский. Я покажу тебе несправедливость там, где ты пытаешься установить мир.

Этим вечером Нацрей не вернулся в свой шатер. Его телу не нужен был сон, а ложе не нуждалось в его присутствии. В мешке он нес с собой все, что было необходимо, а мягкий мех на обуви приглушал звук шагов. Ни одна ветка не шелохнулась под его ногами, ни один лист не выдал его продвижения.

Произошло то, чего он боялся. То, что началось как завоевание, переросло в уничтожение. Вульфгар не хотел, а Зигфрид не мог уступить. Оба приняли это решение без особых затруднений, ведь число павших солдат — это всего лишь число. Потворствуя своему тщеславию, они с яростным упрямством жертвовали все большим количеством жизней. Нацрей же считал, что король — это прежде всего защитник и его основная цель — благополучие народа.

Он многому научил Зигфрида, но некоторые вещи юноша просто отказывался понимать. У наследного принца Ксантена и Исландии было благородное сердце, однако он не обладал мудростью опытных воинов. Опыта Вульфгара хватило бы на многих воинов, но вместо сердца у него был камень. Нацрей уже долго наблюдал за этой войной и понимал, что после нее повсюду останется только выжженная земля.

Он должен выполнить свой долг.

Проще всего зарезать Зигфрида кинжалом. Нацрей, будучи другом принца, может приблизиться к нему, и ни один стражник не посмеет обыскивать его, проверяя, не несет ли он с собой оружия. Но смерть Зигфрида означала бы победу Вульфгара, вечные страдания для Ксантена и Исландии, конец королевской династии. Нацрей хотел остановить кровопролитие, но не такой ценой. Значит, убивать Зигфрида нельзя.

Конец войны наступит со смертью Вульфгара.

Ночная темень не мешала Нацрею, и он довольно быстро шел по незнакомой местности. Те годы, о которых араб никогда не рассказывал Зигфриду, он провел в обучении, приобретя богатый опыт.

Нацрей пробрался мимо ксантенских часовых, которые прислушивались к окружавшей их ночи. Эту преграду он преодолел беззвучно, и с каждым шагом его старые мышцы расслаблялись все больше, словно вспоминали давно заученные движения. Его ноги, казалось, плыли над землей, не касаясь ее, а глаза видели больше, чем глаза сов, крики которых нарушали тишину.

Он не думал ни о предательстве, ни о постыдности поступка. На родине Нацрея убийство ради свободы было благородным делом и применение искусства убийства не считалось низостью. Но это могли делать немногие, и то после долгих лет обучения. Нацрей был воспитан поступать так, как не мог поступить Зигфрид, веривший в судьбу.

Ночь близилась к середине, когда по обеим сторонам от дороги появились первые хижины и обработанные поля, которые нужно было засевать после окончания войны.

Ксантенский замок был уже недалеко.

Полагаться на слова принцессы, дочери врага, было не просто глупо, а крайне опрометчиво. Но Зигфрид ни на мгновение не задумывался о том, стоит ли ей доверять. Он пошел бы в тронный зал ксантенского замка голым и в окружении мечей Вульфгара, если бы Ксандрия попросила его об этом. Ее слово было не просто просьбой. Оно было законом.

Молодые люди облачились в темные накидки и сняли все знаки власти, которые моглибы выдать их. Они взяли двух быстрых лошадей, и стражники с обеих сторон фронта пропустили их без лишних вопросов — наемники выполняли приказ Зигфрида, а защитники Ксантена не подвергали сомнению приказы принцессы и не интересовались ее спутником. Узкими тропами и темными лесами они скакали к Ксантену.

Зигфриду не нравилось, что ему приходится пробираться в страну предков, словно какому-то вору. Он хотел войти сюда победителем, чтобы его окружал ликующий, освобожденный им народ. Он хотел купаться в восторге людей, которые ждали его одного.

Но с другой стороны, теперь рядом с ним скакала Ксандрия, и поэтому его сердце было исполнено силы. Прошло всего два часа с тех пор, как они обменялись первыми словами, но Зигфрид больше не хотел встречать рассветы без нее. Стройная фигурка принцессы в развевающемся на ветру платье была такой изящной! Глядя, как она грациозно сидит на лошади, Зигфрид думал о том, что Ксандрия соответствует всем его мечтам и фантазиям.

Размышляя о своих чувствах к принцессе, он очень поздно заметил, через какую глушь они едут. Первые дома на их пути были темными, но не потому что хозяева спали, а потому что жилища были сожжены или покинуты. С обочины доносился сладковатый запах разлагавшихся трупов домашних животных, которые околели от голода. Вдоль дороги стояли тележки с отломанными колесами. Ни одно поле не было вспахано. А там, где ничего не росло, посадить что-либо вряд ли удастся.

Они видели деревни с колодцами, забитыми трупами, а рядом в грязи лежали мужчины и женщины, отдаленно напоминавшие людей, еще живые, издававшие предсмертные стоны. В слабом свете луны Зигфрид заметил мертвого кролика, но на самом деле это оказался мертворожденный ребенок, тельце которого пожирали черви. Принцу пришлось остановить лошадь на краю дороги и наклониться: его стошнило.

Ксандрия была полна сочувствия, но она слишком часто видела страдания, и эта удручающая картина не производила на нее столь сильного впечатления.

— Ты видишь свой Ксантен, Зигфрид? Война сюда еще не дошла, но уже уничтожила то немногое, что давало правление моего отца. Постучи в любые двери, и ты не найдешь там ни одного мужчины. Остались только голодные дети, парализованные старики, отчаявшиеся женщины.

Зигфрид вытер рот, пытаясь сохранить достойный вид.

— Но разве этого недостаточно, чтобы освободить несчастное королевство от правления твоего отца? Покончить со страданиями и принести сюда справедливость и свободу? Ксантен никогда не был беден при правлении моего деда Зигмунда или моей матери Кримгильды.

— Но пока придет освобождение, из-за развязанной тобой войны не останется ничего, чем можно было бы править, — возразила Ксандрия. — В деревнях некому будет возделывать поля. Жилища большинства крестьян сожжены. Конечно, то, что ты пообещал своим наемникам гражданство в Ксантене, очень благородно, но эти люди создадут новое королевство, и здешний народ уже не будет ксантенским народом. Таково твое наследство, Зигфрид.

Принц осознавал, что Ксандрия права. Но разве война не всегда приносит страдания и нищету, а потом приводит к установлению нового порядка? Ведь это необходимое очищение, как, например, прижигание раны…

— Скажи мне, что нужно сделать, чтобы покончить с правлением Вульфгара и чтобы трон Ксантена перешел в руки законного короля? Я последую твоему совету.

По щеке Ксандрии, сверкнув в лунном сиянии, скатилась слеза.

— То, что было в моих силах, я уже совершила. Прежде чем услышать твое имя в снах, я пыталась убить своего отца. Но мне это не удалось. Так что вряд ли я отвечу на твой вопрос.

— Мы стали заложниками жестокой борьбы и должны довести ее до конца, каким бы горьким он ни был…

Ксандрия взглянула на него и улыбнулась. Зигфрид еще никогда не видел такой печальной улыбки.

— Ты пошел бы на смерть — со мной?

Он кивнул, не колеблясь.

— Я больше никогда не оставлю тебя одну — ни в жизни, ни в смерти.

— Тогда мы могли бы быть вместе и сбросить тяжкий груз проблем, не думая о том, как побороть нищету и страдания.

Зигфрид подъехал к ней так близко, что мог накрыть ее руку, удерживающую поводья, своей ладонью.

— Но тогда до конца жизни нам пришлось бы думать о том, что мы трусливо бежали, не выполнив своего долга.

— Я стыжусь, оттого что у меня на сердце легко и радостно, когда я вижу твое лицо, — тихо произнесла Ксандрия и положила его ладонь себе на грудь, чтобы он почувствовал биение ее сердца. — Имеем ли мы право на любовь, когда нами жестоко правит наш долг?

Зигфрид, в свою очередь, взял ее руку и тоже положил себе на грудь.

— Это мое величайшее желание, и мне предрекли, что мы в любви объединим наши королевства.

Они поцеловались, и в их поцелуе не было дикой страсти, но лишь мягкая нежность.

— Завтра с утра мы вновь будем врагами, — шепнула Ксандрия Зигфриду на ухо.

— Боги возрадуются, если мы найдем выход из этой ситуации, — уверенно сказал Зигфрид.

Они расстались, чувствуя на душе тяжесть. Ксандрия должна была находиться рядом со своим ненавистным отцом, а принц по-прежнему оставался предводителем войска наемников, от которого уже с утра будут ждать новых указаний.

Перед тем как войти в палатку, Зигфрид услышал вой волка, чей голос он так хорошо знал. Его песня была обращена к луне, но в ней звучало обвинение не только одиночеству ночи.

Зигфрид ощущал сладкую боль в сердце, и впервые за долгое время ненависть перестала быть его единственным спутником. Знание о том, что его любовь к принцессе взаимна, делало его голову ясной, руки сильнее, а гордость больше, чем когда-либо.

А что касается Вульфгара… эту проблему нужно решать на поле боя, ибо поле боя знает лишь одного победителя.

Хотя войску Зигфрида не удавалось взять Ксантен, вся оборона королевства оказалась совершенно бесполезной, когда столкнулась с одним-единственным человеком в темных одеяниях, который решительно шел сквозь ночь по направлению к замку.

Нацрей быстро установил время смены поста у ворот. Он хорошо знал, насколько трудно, почти невозможно уследить за каждым участком охраняемой земли, в особенности ночью.

Сообразно традиции, внешние крепостные стены охраняли около двух десятков сторожевых псов. Благодаря великолепному нюху, эти псы считались идеальными помощниками, которые могли предупредить стражников о том, что кто-то чужой пытается пробраться в замок. Но у Нацрея на этот случай была припасена мазь, рецепту которой насчитывалось более тысячи лет. Люди почти не чувствовали ее запаха, но сладковато-горький аромат отпугивал псов, так что они даже не приближались к Нацрею, который нанес эту мазь на лицо и руки.

Араб залез на внешнюю крепостную стену. Тут не было рва вокруг замка, столь привычного для более южных областей и Британии. Один из стражников явился немного раньше, чем рассчитывал Нацрей. Размахивая факелом, он прошел всего лишь в трех шагах от Нацрея, который изо всех сил прижался к земле, стараясь не шевелиться. Араб хорошо помнил о том, что ночью глаза стражников ищут движение.

Сама стена не представляла особого препятствия. Чем больше и прочнее были камни, из которых ее сложили, тем легче было по ним взбираться. Выбрав стену, на которую не падал лунный свет, Нацрей вытащил из мешка две деревянных рукояти с прибитыми к ним металлическими крюками. Крепко сжав эти искусственные когти, он принялся карабкаться по стене, используя щели между камнями. Зная привычки караула, Нацрей понимал, что у него на это есть пара минут, а уж темнота скроет его от любых посторонних глаз. Ему приходилось действовать очень тихо, чтобы не вызвать подозрений стражников на стене.

Араб убедился в том, что ни один дворец от Багдада до Мекки, от Каира до Византии не был так плохо защищен, как замки германских племен. И это было неудивительно, ведь тайные атаки считались здесь бесчестными и люди предпочитали сражаться на поле боя, убивая друг друга.

Нацрей ненадолго задержался на крепостной стене, ожидая, пока стражник пройдет это место. Он глубоко вздохнул, понимая, что теперь стычки не избежать. Ловко перебросив ноги через стену, араб бесшумно опустился в проход, так что очутился прямо за спиной солдата, как он и рассчитывал. Зная, что ему не добраться ни до одной из дверей ни слева, ни справа от внешней стены так, чтобы его не увидел стражник, Нацрей решил быстро и тихо убить его.

Левая рука Нацрея опустилась на затылок солдата, правая легла на подбородок, а затем последовал один сильный рывок, и араб услышал ужасный хруст костей. Солдат обмяк, не издав ни звука. Нацрей подхватил его копье, чтобы оно не ударилось о камень.

Теперь вход в замок был свободен. Араб понятия не имел, где именно находятся покои короля, но по опыту знал, что большинство замков в местных королевствах были построены одинаково, а значит, всегда есть шанс найти признаки, по которым можно ориентироваться: чем ближе были покои короля, тем шире становились коридоры, роскошнее ковры и многочисленнее стража.

Прямой путь не годился, поскольку комнату Вульфгара наверняка хорошо охраняли, в особенности в военное время. Обычно комнаты, расположенные выше и ниже королевской спальни, охранялись уже не так тщательно. Убедившись, что король находится именно там, где и предполагалось, араб поднялся по лестнице на этаж выше. Тут он обнаружил купальни и кладовую, набитую хламом. Одна из купален выходила во двор, и к ней примыкал полукруглый балкон. Окно королевских покоев было не прямо под этим балконом, а немного левее, но Нацрея это вполне устраивало. Достав из сумки веревку, натертую пеплом, чтобы ее нельзя было разглядеть на каменной стене, он привязал ее к каменному умывальнику.

Нацрей просидел целый час в этой комнате, чтобы еще раз проверить порядок смены часовых. Он осознавал, что проделал весь этот путь не для того, чтобы в последний момент погибнуть от стрелы солдата. Наконец араб решил, что наступил подходящий момент, и, сделав три-четыре быстрых движения, спустился вниз по веревке. Потом Нацрей начал раскачиваться взад-вперед, пока его не отнесло вправо, и ухватился за подоконник в комнате Вульфгара.

В королевской спальне было темно. Там горела одна-единственная свечка, оставленная на тот случай, если королю захочется выйти по нужде. Свет был достаточно слабым, так что Нацрей видел скорее тени, чем сами предметы, но его это вполне устраивало.

Конечно, бывало и такое, когда ему не удавалось зарезать свою жертву, потому что обреченный на смерть ночевал не в своих покоях, а у любовницы. Но удача — в отличие от Зигфрида, Нацрей ни в коем случае не назвал бы это судьбой — была на стороне убийцы. Вульфгар спал в своей кровати, о чем свидетельствовал громкий храп, наполнявший королевскую спальню.

Кинжал, поблескивающий на поясе Нацрея, был маленьким и очень острым. Некоторые римляне, побывав на войне в восточных странах, использовали такие кинжалы для бритья, хотя для этого нужно было обладать определенной ловкостью: в конце концов, этот кинжал предназначался для того, чтобы перерезать горло, а не снимать волосы.

Ксандрия была настолько возбуждена, что не могла думать ни о сне, ни о еде. Вернувшись в замок, девушка не стала ждать, пока придет конюх, чтобы забрать ее коня, а просто оставила его перед входом в холл.

Она должна была поговорить с отцом! Срочно!

Ксандрия понимала, что Зигфрид не был тираном и не желал падения Ксантена. Если Вульфгар поймет это и если ему дорога его жизнь, то он должен найти выход. Не может быть, чтобы обе стороны не хотели вести эту войну, а она все же продолжалась и продолжалась за счет народа.

Ксандрию вела не только надежда на мир.

Зигфрид.

Он был всем, о чем она мечтала. Каждый его поцелуй вызывал в ней дрожь, причем более сильную, чем та, которая охватывала ее в сладострастных снах. Его рука была нежной и в то же время уверенной, и она не могла решить, на какой части тела ей бы хотелось почувствовать эту руку больше всего.

Свою накидку Ксандрия сбросила на бегу где-то в коридорах ксантенского замка. Кто-нибудь из слуг ее поднимет, а если и нет, то какая разница? Впервые за много лет принцесса была счастлива, и ее счастье не может не повлиять как на отца, так и на народ. Им предстояли великие дела!

Конечно же, она знала, что Зигфрид требовал себе Ксантен, а король скорее прибил бы себе корону к голове гвоздями, чем позволил бы ее отобрать. Но если они оба хотели мира, то нужно было прийти к какому-то решению. Ксандрия была уверена в этом! Может, Зигфрид останется править в Ксантене, который принадлежал ему по наследству, а Вульфгар отправится в Исландию. Холодный остров очень подходит его жестокому характеру…

Стражники едва успели убрать копья в стороны, когда Ксандрия пробежала мимо них. Они поздоровались с ней, но принцесса их не слышала.

Ксандрии всегда было трудно открывать тяжелую дверь в покои короля, потому что для мощных дверных петель требовалась мужская сила. Но сегодня ночью Ксандрия была сильнее всех в мире и стремительно бросилась своим нежным телом на деревянную дверь, которая со скрипом распахнулась.

— Отец! — закричала принцесса. — Просыпайся! Нам столько всего нужно обсудить! Я…

Она замерла. Ей потребовалось какое-то время, чтобы глаза привыкли к мерцающему свету единственной свечи. Только тогда девушка поняла, что здесь произошло.

Вульфгар лежал на спине, одеяло было отброшено в сторону. Его горло, перерезанное от уха до уха, казалось сплошной раной. Кровь из-под бороды стекла на кровать, окрасив простыню в красный цвет. Словно сомневаясь в смерти короля, убийца вонзил в грудь Вульфгара кинжал, проткнувший его холодное сердце.

На стуле возле кровати сидел смуглолицый мужчина в темной одежде. Странно подвернув под себя ноги и закрыв глаза, он тихо молился. При этом он пользовался языком, которого Ксандрия никогда не слышала. Чужой язык напоминал ей жужжание.

У принцессы закружилась голова. Жестокость этого поступка, непредсказуемые последствия… Ее голова заполнилась беспорядочными мыслями, а кровь отлила от щек.

Принцесса прислонилась к тяжелой деревянной двери, чтобы устоять на ногах.

Двое привратников тоже вошли в комнату, удивившись странному поведению Ксандрии. На мгновение они, казалось, онемели, но затем один из них закричал:

— Король мертв! Вульфгара убили!

Эти слова эхом разнеслись по коридорам, а солдаты передавали их все дальше и дальше. Когда Ксандрия осознала смысл этих слов, у нее подкосились ноги и она потеряла сознание.

С утра на линии фронта было необычайно тихо. По земле еще стелился туман, а трава была влажной от росы. Зигфрид поприветствовал генералов, которые хорошо отдохнули и были готовы выполнять приказы своего предводителя.

— Где Нацрей? — спросил принц.

До этого дня его друг не пропустил ни одного совещания. Однако ответа на свой вопрос он не получил, ибо никто не знал, куда подевался араб.

Зигфриду так и не удалось поспать. Всю ночь он думал о Ксандрии и битве с войском ее отца. Он хотел найти решение, благодаря которому войну можно было закончить быстро и с минимальными потерями для народа и солдат. Вот почему ему нужен был Нацрей, его друг и лучший советник. В конце концов, именно он постоянно советовал ему использовать не только силу меча.

Ксантенское войско вело себя сегодня очень странно. Даже в стратегических местах не начинался бой.

— Похоже, уставшие солдаты Вульфгара проспали войну, — пошутил один из генералов, входя в большой шатер, предназначенный для военных советов.

— Мы можем этим воспользоваться, — пошутил Зигфрид в ответ. — Это напоминает нам о том, что ксантенцы прижаты к стене. Их становится все меньше, и они не в состоянии отражать наши атаки. Возможно, им удастся задержать падение, но отнюдь не предотвратить его.

— Надо извести голодом это отродье, — прорычал Гедерих, старый воин, участник многих сражений. Он наверняка принял бы сторону Зигфрида и без денег, потому что для этого франка война была как эликсир жизни. — Зачем нам вообще нападать? Если мы еще два-три месяца будем осаждать ксантенцев, они и меч поднять не смогут, когда наше войско войдет в город.

— Страдания народа не могут быть такими же, как страдания солдат, — сказал Зигфрид, вспоминая прошедшую ночь. — Ксантен повержен, но мы пришли сюда не для того, чтобы добить его.

Военачальники недовольно переглянулись.

— В чем же смысл войны, как не в унижении и порабощении противника?

Раздался стук копыт — верный знак того, что к лагерю приближался гонец.

Это был один из гонцов ксантенского двора. Он запыхался от быстрой езды. Двое верных солдат ввели его в шатер.

— Что произошло столь ранним утром? — осведомился Зигфрид.

Гонец немного отдышался и достал из-под накидки свернутый пергамент.

— Мой… мой господин… Вы приглашены ко двору.

Поднялся гул голосов. Предводителю войска ни в коем случае нельзя было ехать в замок врага, где он легко мог пасть жертвой, поскольку гарантировать его безопасность никто бы из генералов не взялся.

Зигфрид тоже был не в восторге от приглашения.

— Моя встреча с Вульфгаром прошла не очень удачно. Он знает мои условия. Что еще он может сказать такого, что потребовало бы моего личного присутствия? — Помедлив, принц наконец взял пергамент.

Только сейчас он заметил, что пергамент отличался от того, который Вульфгар прислал ему раньше: на нем не хватало королевской печати.

— Как так вышло, что вы приносите известие от короля, но на нем нет его печати?

Не успевший отдышаться гонец глубоко вздохнул и пояснил:

— Это приглашение от двора, а не от короля Вульфгара.

Теперь военачальники уже не перешептывались, а загалдели в полный голос. Неслыханно! Никто, кроме короля, не имел права вступать в непосредственный контакт с врагом. Это была измена, высшая государственная измена. Ни в одной стране мира для нее не было другого наказания, кроме смерти.

Зигфрид недовольно развернул пергамент, тщательно изучив приглашение двора.

— Но если приглашение законно, то тут все равно должна стоять печать Вульфгара.

Гонец растерялся, понимая, что он обязан отвечать на поставленные ему вопросы.

— Печать короля Вульфгара Ксантенского была сломана сегодня рано утром.

Повисла напряженная тишина.

Зигфрид с удивлением смотрел на гонца. Генералы стояли как громом пораженные.

Королевская печать могла быть сломана только в одном случае. В случае смерти короля.

— Оседлайте быстрого коня, — решительно произнес Зигфрид. — Найдите десять хороших охранников. И приведите Нацрея. Я хочу, чтобы он поехал со мной.

Ксандрия не могла думать о своей любви к Зигфриду. Еще никогда в жизни день не начинался с такого хаоса, со стольких голосов, которые она должна была слушать, и стольких ушей, ожидавших ее решений.

Король мертв.

Страна ведет войну.

И она должна сама все решать.

Принцесса приказала бросить подлого убийцу в тюрьму. Его смерть — дело решенное, и о ней даже не надо было объявлять. Во всяком случае она займется этим позже. Насущные проблемы не давали времени на траур. Кроме того, Ксандрия не знала, следует ли ей этот траур объявлять.

Война не терпела промедления. Военачальники осаждали ее со всех сторон, пространно рассуждая о судьбе, и фактически умоляли ее не позволить врагу воспользоваться суматохой при дворе и провести массированную атаку, которая окончательно сломит Ксантен. Лишь самый узкий крут людей знал о том, что произошло, и только поэтому удалось удержать эту новость в замке. Как там сказал Хенк? «Передайте новость о смерти Вульфгара врагу, и Ксантен всего за несколько часов падет».

За кого теперь драться солдатам? Некоторые из генералов предложили противоположную стратегию — внезапное нападение на врага по всем фронтам, прежде чем Зигфрид узнает, что Вульфгар мертв. Может, благодаря этому последнему отчаянному нападению войну удастся выиграть?

Они обсуждали все это, не обращая внимания на присутствие принцессы, пока она в ярости не вонзила меч своего отца в стол.

— Со смертью Вульфгара управление государством переходит ко мне, и я не думаю, что вам следует игнорировать этот факт! — заявила Ксандрия.

Она приказала оставить войска в казармах и в спешном порядке приготовиться к передаче королевской власти. Для этого нужно было сказать народу правду и представить нового короля. Вернее, королеву.

Печать ее отца была сломана этим утром сообразно обычаю, и золотых дел мастер уже приступил к работе над новой печатью — для королевы. Обычно передача власти длилась от одной недели до месяца: с того момента, как умер старый король, и до того, как будет помазан на царство новый. Все это было связано с религией, протоколом и наследием. В Саксонии эта процедура длилась уже шесть месяцев.

— Идет война, и Ксантен не должен оставаться без правителя ни на один час, — сказал генерал Альбан.

— Ксантен ни на один час не должен продлевать эту никому не нужную войну, — возразила Ксандрия. — Пошлите гонца предводителю вражеского войска, Зигфриду. Он должен приехать ко двору немедленно.

Даже умудренные опытом военачальники умолкли, услышав этот невероятный приказ. Все считали, что именно Зигфрид приказал убить Вульфгара. А раз он отдал этот приказ, значит, его следует считать убийцей короля. И Ксандрия хочет, чтобы убийца короля прибыл ко двору?

Но тут слово взял Хенк.

— А ведь это очень умная стратегия! — воскликнул он. — Зигфрид считает, что после смерти Вульфгара Ксантен падет перед ним на колени! Но его прибытие сюда позволяет нам отомстить ему и позаботиться о том, чтобы он не дожил до завтрашнего дня.

Военачальники одобрительно закивали, и в их головах уже начали зреть новые планы.

— Нет! — в ярости прошипела Ксандрия. — Больше никакой мести! Перед нами стоит более важная цель! Мой отец не воскреснет, если мы положим рядом с ним труп его врага.

Некоторые генералы решили, что принцесса спятила от горя. Другие и не ждали от женщины разумных суждений, касающихся ведения войны. Но Ксандрия никому не позволила сомневаться в том, что она намерена выполнить свое решение.

— Итак, я приказываю отослать к Зигфриду гонца! И позаботьтесь о том, чтобы он вез с собой приглашение, а не приказ.

Новую жизнь в Ксандрию вдохнула не только любовь к Зигфриду. Она не печалилась по поводу смерти отца. Наоборот, с ее души наконец-то свалился груз, который она тащила шестнадцать лет. Ее сила, ум и решимость, которые раньше подавляли и высмеивали, теперь были нужны как никогда. Тот, кто в эти часы смотрел ей в глаза, не видел в них и тени сомнения.

У Ксандрии на голове еще не было короны, но она уже правила страной как королева.

В полдень зазвонили церковные колокола, и их звон разнесся по всей стране. Три раза, с перерывами. Колокола возвестили о смерти монарха и одновременно о всеобщем народном сборе. Все, кто мог, взяли узелки и отправились к замку. Кроме солдат. Ксандрия не хотела оставлять границы государства без защиты, прежде чем она поговорит с Зигфридом.

Зигфрид. Сейчас она хотела бы видеть его рядом с собой.

Солнце стояло высоко, когда Ксандрия вышла на балкон, чтобы выступить перед народом. На ней было простое платье, но украшенный драгоценностями пояс свидетельствовал о ее новом статусе. Двор замка до отказа был заполнен людьми, и они толкали друг друга, словно ожидали, что сейчас с неба пойдет золотой дождь. За воротами замка тоже собрались ксантенские граждане, которые пришли, чтобы из первых рук получить новости.

Находясь совсем близко к народу, Ксандрия не видела печали в глазах людей — одно только любопытство. Люди ненавидели Вульфгара, и это было очевидно. Они не хотели оплакивать старого короля и собирались ликовать по поводу нового. На мгновение Ксандрия подумала, что отец, возможно, был прав, когда говорил, что народ не любит ее так же, как и его. Она стояла в тени возле двери, ведущей на балкон.

Первым к народу вышел Альбан и сделал официальное заявление о смерти короля.

— Слушайте, граждане Ксантена! — воскликнул он. — Сегодня ночью король отправился на небеса. В тяжких предсмертных страданиях он думал о своем любимом народе.

Люди зашептались, но никто не решился на открытую насмешку.

— Враг стоит у наших границ, и, хотя мы мужественно обороняем их, стране нужен новый правитель. Как того требует закон и право наследования, сегодня корона переходит к… Ксандрии Ксантенской!

Ксандрия вышла вперед, и ей сразу стало легче на сердце, когда она увидела, что люди ликуют — сперва сдержанно, но потом с все большим воодушевлением. В воздух взвились чьи-то руки, сотни ртов стали выкрикивать ее имя. Некоторые горожане махали ей платками.

Хенк, стоявший сзади, передал Альбану корону, которую пришлось чуть-чуть подправить, чтобы она не сползала Ксандрии на нос. Альбан взял корону, и принцесса почтительно склонила голову. Когда золото коснулось ее лба, ликующие возгласы стали еще громче.

— С сегодняшнего дня вы уже не принцесса, а королева Ксандрия, — сказал Альбан, завершая торжественный ритуал.

Королева Ксандрия.

Так и было в пророчестве.

Сначала сирота.

Затем королева.

Ксандрия помахала собравшимся перед балконом людям, которые теперь были ее подданными, а потом увидела Зигфрида, въезжавшего на коне в ворота замка.

Она помахала рукой и ему тоже.

У Зигфрида в голове роилось множество вопросов, когда он направлялся к ксантенскому замку, сжимая в руке приглашение Ксандрии. Но когда он подъехал ко двору врага, на большинство из них уже нашелся ответ.

Увидев на балконе новую королеву Ксантена, принимавшую поздравления своих подданных, Зигфрид понял, что явился как раз вовремя. Ксандрия милостиво улыбалась, но улыбка не скрывала решительного выражения на ее лице.

Итак, Ксандрия стала королевой. А он, завоевав ее сердце, мог теперь покончить с кровопролитной войной. Брюнгильда не просто предрекала такой оборот дела. Она это обещала. Любовь, война, трон… все становилось на свои места, и вскоре страдания по ту и эту сторону границы прекратятся. Зигфрид мог не просто мечтать о свободе Исландии — он представлял ее столь же ясно, как видел остров на горизонте.

Ему пришлось ждать больше часа, пока новая королева произносила речь перед толпой, обещая верно служить своему народу, а не только править им. Тяжелые стены дрожали от восторга ксантенцев, и Зигфриду было радостно на сердце, оттого что в страну его предков вернулось счастье, в особенности после вчерашней лунной ночи, когда он стал свидетелем ужасного запустения ксантенских земель.

Вскоре Ксандрия подошла к нему и приказала всем советникам покинуть тронный зал. Зигфрид ответным жестом отослал своих охранников.

И вот они стояли друг перед другом, королева и принц — правительница Ксантена и его законный наследник.

Зигфрид опустился на колено.

— Моя королева.

То, как он произнес слово «королева» — уважительно и в то же время властно, — заставило Ксандрию задрожать, но она не поддалась порыву.

— Зигфрид, сын Зигфрида, наследный принц Исландии, — произнесла она.

Зигфриду это не понравилось. Ксандрия назвала его наследным принцем Исландии, но не Ксантена.

Он поднялся на ноги.

— Мне нужно поздравить вас. Уважение удерживает меня от того, чтобы выражать свою радость по поводу смерти Вульфгара, но я счастлив, потому что уверен: для Ксантена настали новые времена, ибо отныне страной будет править справедливая и прекрасная королева. Теперь будет мир.

Зигфрида неудержимо тянуло к Ксандрии. Он хотел заключить девушку в объятия, почувствовать биение ее сердца и поцеловать, чтобы убедиться в том, что эта королева так же близка ему, как и принцесса прошлой ночью. Но что-то удерживало его от этого.

Ксандрия не сводила с Зигфрида глаз, однако же в ее взгляде было нечто отстраненное, словно она увидела принца в другом свете.

— Ты не хочешь выражать свою радость по поводу смерти моего отца, но в то же время мое отсутствие в замке прошлой ночью очень поспособствовало твоим планам.

Зигфрид не понимал, о чем она говорит.

— А как наша вчерашняя ночь связана со смертью короля?

— Может, и никак. А может, и связана, — ответила Ксандрия. — Но я осмелюсь спросить, случайно ли ваш наемный убийца пришел именно тогда, когда вы пытались покорить мое сердце?

Ее тон звучал официально, и она снова говорила с ним как с незнакомцем. Радость внезапно покинула Зигфрида, как и все надежды на счастье.

— Мой наемный убийца? Королева, если вы хоть на мгновение поверили в то, что я настолько подл, чтобы…

— Не нужна вера там, — перебила его Ксандрия, — где есть доказательства.

У Зигфрида болезненно сжался желудок, а в голове возникла мысль, которая была слишком ужасна, чтобы ее можно было высказать вслух.

— Предъявите мне доказательство, и я его опровергну.

Ксандрия провела напряженного и удрученного Зигфрида в тюрьму, где около десяти охранников стояли у тяжелой двери, за которой спокойно сидел убийца короля в ожидании своей казни. Зигфрид взглянул сквозь железные прутья решетчатой двери. Теперь принц уже не мог отогнать от себя эту ужасную мысль: увидев своего друга Нацрея, он понял, что кошмар стал реальностью.

— Итак, как вы собираетесь опровергнуть то, что убийца короля был из вашего ближайшего окружения? — резко спросила Ксандрия.

Зигфрид не мог отвести глаз от своего старого друга.

— Нацрей, говори, что произошло? Скажи мне, что они приволокли тебя сюда ночью, чтобы приписать убийство невиновному!

Нацрей мягко улыбнулся.

— То, что ты не можешь поверить в мою вину, делает тебе честь. Но истина имеет огромное значение. Я собственной рукой перерезал Вульфгару горло.

Зигфрид прислонился лбом к решеткам двери, как будто холодное железо могло остудить его мысли.

— Но как это возможно? И зачем?

— Я отвечу на этот вопрос, только если мы останемся с тобой наедине.

Зигфрид повернулся к Ксандрии:

— Я могу с ним поговорить?

Королеве эта просьба не понравилась, но она отозвала своих охранников, предупредив принца:

— Это будет ваша последняя встреча.

Когда рядом с ним не осталось посторонних, Зигфрид позволил себе заплакать.

— Объясни мне, что произошло, Нацрей. Прошу тебя!

Араб встал и подошел к решетке.

— А разве это не очевидно? Война пошла не так, как мы рассчитывали, и в результате обе стороны начали проигрывать. Но теперь настало время для мира, и на твоих плечах не будет вины. Неужели моя жизнь такая уж большая жертва?

— Слишком большая, — прошептал Зигфрид. — Слишком…

— Я знал, что именно так ты и отнесешься к происшедшему, поэтому не стал посвящать тебя в свои планы, — объяснил Нацрей. — Ты ничего не должен был знать об этом. Теперь, будучи человеком чести, ты можешь вести переговоры с новой королевой.

Зигфрид покачал головой.

— Даже если я поверю в то, что все это безумие оправдано высокой целью, ты не подумал об одном: мне вряд ли удастся убедить Ксандрию, что я не посылал тебя убивать Вульфгара. А без ее доверия мира и спокойствия не будет.

Нацрей кивнул.

— Да, это так. Но я размышлял над этим. Ты дашь мне время рассказать тебе о том, что я так долго утаивал?

— Я готов сидеть здесь дни и ночи.

— Столько времени нам не потребуется, — улыбнулся Нацрей. — Иногда ты спрашивал меня, что я делал в мои молодые годы. Откуда моя сила, мое знание разных языков, мои умения. Важно, чтобы ты знал правду, тогда ты все поймешь. Я федаин.

— А что это такое? Народ? Религия?

— Это жизненный путь, встав на который нельзя повернуть обратно. «Федаин» — очень старое слово из языка моей родины. Оно означает «смертник». Мы верим, что одна смерть, которая нарушает закон, позволяет предотвратить многие жертвы.

— Ты хладнокровный убийца?

Нацрей кивнул.

— Убийство нельзя назвать хладнокровным, если благодаря одной смерти можно спасти две другие жизни. Для нас не имеют значения статус и богатство. Ценность человека не зависит ни от его предназначения, ни от его цели. Я ведь часто пытался объяснить тебе это.

— Так, значит, ты убил Вульфгара, потому что…

— …потому что жизнь двух простых солдат превосходит ценность его жизни. Для меня не имеет значения судьба. Для меня важны числа. Благодаря одной смерти я спас тысячи жизней. Называй это подлым убийством, но так я достиг покоя.

Эта идея была слишком чуждой Зигфриду, чтобы понять ее, но не слишком чуждой, чтобы он не мог ее принять.

— Тебе удается видеть благородство в кровопролитии. Но как же мне теперь завершить войну? Ксандрия считает меня заказчиком убийства, а это плохое начало всех переговоров.

— Мы, федаины, на протяжении многих столетий были посланниками смерти при дворах. Мы убивали в том случае, если иначе достичь справедливости было невозможно. Но с тиранией можно покончить только в том случае, если взять на себя ответственность за этот поступок. Я возьму на себя ответственность за смерть Вульфгара, а ты убьешь меня собственным мечом. По закону и по обычаям это снимет с тебя всю вину.

Зигфрид отшатнулся от решетчатой двери.

— Нет! Никогда! Я не смогу поднять на тебя меч. Мне легче взять замок с двадцатью тысячами солдат, чтобы освободить тебя! Благородный поступок, который ты совершил, нельзя оплачивать твоей же смертью!

Нацрей поднял руку, чтобы успокоить Зигфрида.

— Ты не хочешь меня понять. Смерть от твоей руки — это необходимая часть плана, точно так же, как и смерть Вульфгара от моей руки. Я выполнил свой долг ради установления мира, и теперь ты обязан мне помочь.

Зигфрид не мог даже думать об убийстве лучшего друга, своего спасителя, но все же эта мысль въелась в его душу: она была такой простой, такой убедительной, такой… правильной? Вот она, возможность одним ударом меча завершить то, что иначе будет стоить тысячи жизней. Этой мысли противилась только дружба, но она была невероятно сильна.

— Подумай о своей ответственности, — настойчиво говорил Нацрей, — ответственности короля. Ты не должен обращать внимания на личные чувства и думать только о собственном благополучии!

Зигфрид достал кинжал, словно оружие в руках могло облегчить его решение. Нацрей улыбнулся.

— Поверь мне, сделав это, ты сможешь стать настоящим королем. Умение принимать правильное решение, против которого восстает твое сердце, это признак великого вождя.

Кинжал дрожал в руке Зигфрида, словно жил своей отдельной жизнью и боялся того, что сейчас произойдет.

— Да что же я за король такой, если готов убить лучшего друга?

Протянув руку сквозь решетку двери, Нацрей схватил запястье Зигфрида и прижал кинжал к своей груди.

— Я федаин, Зигфрид. Смертник. И смерть — награда за мой поступок. Все остальное лишило бы меня чести.

Они стояли молча, понимая неизбежность того, что должно произойти. Зигфрид позволил-таки этой мысли, которая всего минуту назад казалась ему чудовищной, проникнуть в его сердце. То, чего требовал Нацрей… было правильно. Принц успокоился, и араб догадался по выражению его лица, что он готов принять решение.

— Ты знаешь, что я говорю правду, — настаивал Нацрей.

— Неужели правда всегда приносит столько боли? — Зигфрид горько усмехнулся.

На губах Нацрея появилась снисходительная улыбка.

— Не всегда. Но даже если она приносит боль, отрицать ее нельзя.

— Ты всегда будешь жить в моем сердце.

— Я бы этого очень хотел. И если ты позволишь мне высказать еще одну просьбу…

— Да, любую просьбу.

— Вернись в мою хижину и возьми ящик с книгами, а затем прочитай их. Там ты найдешь ответы на те вопросы, которые жизнь еще не успела тебе задать.

Зигфрид кивнул.

— Клянусь честью.

Его рука сильно дрожала и слишком ослабла, чтобы нанести удар Нацрею. Зигфрид не мог даже разрезать ткань рубашки, которая была на его друге.

— Королева! — громко позвал Нацрей.

Уже через пару секунд Ксандрия с охранниками подошла к его камере. Она испугалась, увидев кинжал в руке Зигфрида и ладонь араба, сжимавшую запястье принца.

— Что это за шутки?

Нацрей поклонился ей.

— Ваше величество, примите мои поздравления по поводу коронации. Даже здесь я слышал ликующие крики народа. Так воспользуйтесь же возможностью представить народу труп убийцы вашего отца. Это укрепит вашу власть и запугает предателей в вашем окружении.

Ксандрия чувствовала такое напряжение, что у нее заболели суставы в коленях и локтях.

— Мне не нужны советы убийцы моего отца.

— Это было мое решение, и только мое, — сказал Нацрей. — Принц Зигфрид ничего не знал. И в доказательство он отомстит за Вульфгара.

Араб пристально посмотрел на Зигфрида. Это была и просьба, и приказ. Он должен был сделать это — только тогда всему, что произошло, нашлось бы правильное объяснение. Пальцы Зигфрида сжимали рукоять кинжала, и он чувствовал, как пот стекает по его шее. Он пытался найти другой выход, какую-то ошибку в логике Нацрея, что-то такое, что его друг не продумал.

Принц не сумел найти такой ошибки и… нанес удар.

Лезвие легко вошло в тело Нацрея; глаза араба приобрели легкий блеск, как у свечи, которая перед тем, как погаснуть, вспыхивает немного ярче.

Нацрей умер с улыбкой на устах.

Уже через час Зигфрид сбросил труп убийцы короля с балкона замка во двор, чтобы ксантенцы могли над ним поглумиться. Перед этим он сказал:

— Я, Зигфрид, пришел сюда, чтобы вызвать Вульфгара на честный бой и обрести Ксантен как награду за честную победу. Убийца короля забрал у меня это право, и поэтому я лишил его жизни. В моем сердце нет ненависти к новой королеве, и с сегодняшнего дня я прекращаю все военные действия. Мы начинаем переговоры, дабы прийти к единению — единению ради мира во всех королевствах!

Ксантенцы ответили ему ликованием.

Новость о войне на ксантенских границах уже через неделю донеслась до Исландии. Такую необычную весть привез в исландский порт один из кораблей. Стен и прочие люди Вульфгара пытались сохранить плохие для них вести в тайне от исландцев. После окончания тяжелой зимы страна наконец-то начала давать прибыль. Из шахт в замок стала поступать руда, а из деревень — урожай и твердая тяжелая древесина, из которой можно было вырезать всякие изделия. Исландцы были недовольны, хотя к этому времени прошла общая подавленность, в первые месяцы сводившая на нет все попытки создать функционирующее государство, управляемое ксантенцами.

Конечно же, Эолинд и все остальные узнали о неведомо откуда взявшемся войске, под предводительством некоего Зигфрида, которое бросило вызов королю Вульфгару. Практически каждый слуга, повар и конюх в замке был шпионом, работавшим ради свободы исландского народа, так что новость быстро распространилась. И если большинство исландцев лишь надеялись, что врагом Ксантена был исландский принц, то Эолинд знал это наверняка, поскольку ему давно было известно об истинном происхождении Сигурда.

Безопасность, которую обеспечили себе ксантенские наместники, находясь на острове, была обманчива с первого дня. Простой народ, на первый взгляд покорившийся игу новых господ, действовал по договоренности с повстанцами. До тех пор пока Вульфгару давали то, чего он хотел, не возникало оснований ни для тщательного патрулирования территории, ни для наказаний. Тем временем в глубине страны под неусыпным взором Гелена и Иона в течение уже многих недель тренировались молодые воины, и к труднодоступному берегу острова прибывали корабли из Дании. Ксантенцы же этого не замечали. На кораблях привозили оружие и провизию: это был дружественный жест Дагфинна, который не мог напасть на Ксантен, но поддерживал Исландию, как только мог.

И вот наконец наступило время, которое, если и не предвидел, то по крайней мере обещал всем Эолинд. Последний отпрыск королевской династии пришел, чтобы отомстить гнусным захватчикам Исландии и отрубить их жестокому предводителю Вульфгару голову. Два дня повстанцы пели и пили, и Эолинд с радостью чокался кубком с Геленом и Ионом.

— Пускай наш добрый Сигурд, хоть он теперь и называет себя Зигфридом, помочится в череп Вульфгара!

Настроение в замке, наоборот, было подавленным. Прибывавшие корабли привозили новости об отступлении ксантенцев, и на них не было новых солдат, которые должны были сменить своих товарищей. А тех, кому не нужно было трудиться здесь каждый день, отозвали в Ксантен, чтобы они вступили в войну с врагом. Со Стеном остались только самые необходимые управители и стражники, которые помогали удерживать государство в руках наместника. Чтобы похвастаться своими достижениями, Стен не уставал уверять короля в том, что на острове все спокойно, что о сопротивлении не может быть и речи. Он верил в это, хотя иногда просыпался по ночам в ужасе, так как ему казалось, что кто-то приставил к его горлу холодный кинжал.

Эолинд стоял рядом со Стеном, когда корабль с «лишними» солдатами отплыл, чтобы отправиться на континент. Советник с трудом сдержал улыбку, услышав, как ксантенский наместник сказал:

— Ну что ж, на родине они будут нужнее, чем здесь.

— Несомненно, — пробормотал старик. — Здесь нам солдаты Вульфгара не нужны.

Стен искоса посмотрел на него.

— Может, и легкомысленно говорить такое, Эолинд, но я рад, что ты на моей стороне. Ты хороший человек, и любой король гордился бы тем, что ты служишь ему.

Эолинд кивнул.

Той же ночью началось восстание. Слуги в замке открыли повстанцам ворота, а некоторые из них даже воспользовались тайным ходом, по которому когда-то прошел Зигфрид. Ночь была безлунной, а факелы в длинных коридорах предусмотрительно потушили. Исландцы действовали тихо и быстро, жестоко и эффективно. Большинство оставшихся в живых ксантенцев и их наемников проснулись с уже перерезанным горлом или кинжалом между ребрами, так что их жизнь после пробуждения была столь короткой, что они даже не успели закричать. Некоторых смерть настигла во сне, другие получили стрелу в горло, когда поднимались по лестнице. Чтобы проникнуть в замок без особых хлопот, стражников отравили супом, а часовых в порту просто сбросили на скалы.

Наместником Вульфгара Стеном занялся лично Эолинд. Он позволил себе роскошь разбудить своего начальника, разрешил ему одеться и выйти в тронный зал на поединок. Они с Геленом и Ионом так не договаривались, но Эолинд желал честного боя. Стен был моложе и лучше обращался с мечом, но любовь к Исландии и ненависть к Ксантену придавали старому советнику силы. Перевес в бою был то на одной, то на другой стороне, противники прыгали по столам и стульям, и в конце концов бой завершился, когда Эолинд пригвоздил Стена мечом к исландскому щиту.

— Я сам выбираю короля, который заслуживает моей верности, — презрительно произнес Эолинд, когда глаза Стена закрылись.

Исландцы отпраздновали освобождение, пустив в дело продукты, которые у них еще оставались, и в полночь разожгли «костер радости», в котором сгорели трупы ксантенцев. Они возносили молитвы за своего некоронованного короля Зигфрида — теперь на острове его тоже называли этим именем, так как Эолинд в праздничной речи открыл жителям правду, скрытую легендой.

Никто не сомневался в том, что Зигфрид победит Вульфгара и вернется в свое освобожденное королевство. Это произойдет всего через несколько недель. Исландцы решили к возвращению домой победителя привести остров в надлежащий вид. Они принялись отстраивать то, что разрушили ксантенские захватчики.

О том, что Вульфгар умер от кинжала Нацрея и Ксантен уже не был их врагом, а его солдат не нужно убивать, исландцы не знали. Их кровавое восстание завершилось успехом и через пару дней превратилось в героическую легенду.

События, которые вызвали ликование при дворах Ксантена и Исландии, стали поводом для ярости и возмущения в царствах теней. От леса нибелунгов до Валгаллы, от Утгарда до окраин мира, где жили чудовища, — везде ощущалась ярость богов.

Брюнгильда предвидела это, но все же не думала, что все произойдет именно так. За жизнь Зигфрида Одину было обещано много душ, и кровожадность отца богов должна была утолиться чудовищным падением двух королевств. Такова была старая игра — спасти благородную жизнь за счет тысяч безымянных душ.

Поступок Нацрея изменил обещанную судьбу, нарушил баланс между Асгардом и Мидгардом. И виновата в этом была только Брюнгильда. Она должна была предвидеть, что сердца Зигфрида и Ксандрии стремились не к войне, а только друг к другу. Их страсть, вызванная чувством любви, не могла посеять ненависть и раздор. Брюнгильда в ярости проклинала и саму себя, и войско Зигфрида. Она стояла на холме, глядя на миролюбивую обстановку, царившую на линии фронта. Солдаты оставались в своих шатрах, перевязывали заживающие раны, ухаживали за лошадьми. Кое-кто уже молился, благодаря небо за конец насилия.

Это было… неправильно. Неправильно и отвратительно.

Внезапно рядом с Брюнгильдой раздалось хихиканье. Сперва тихое, словно оно доносилось издалека, а затем все громче и громче. Звук скользил по траве, отражаясь в росе у ее ног.

— Нееет… крооовиии… Одииинууу… Нееет победыыы Зииигфридууу… Нееет концааа проклятиююю…

Валькирия в гневе топнула, как будто могла таким образом заставить нибелунгов молчать.

— Я не собиралась этого делать! Судьба обещала принцу порабощение Ксантена — после долгой и тяжелой войны!

— Судъбааа не исполнилааасссь… из-за тебяяя… Будущее чернооо…

А ведь все могло разрешиться просто. Кроваво, но просто. Зигфрид убил бы Вульфгара, а затем женился на Ксандрии, объединив королевства. Когда Брюнгильда еще могла отчетливо представлять будущее, она видела Зигфрида королем, сумевшим бросить вызов королевству франков. Ему было предопределено править не одной страной, а целым континентом. Он стал бы не королем Зигфридом, а императором Зигфридом.

Но Нацрей уничтожил это будущее. Поступок одного-единственного человека изменил судьбу всех людей. Воды будущего стали мутными. Ни жаждущие отмщения нибелунги, ни Брюнгильда, ни, возможно, даже Один не могли сказать, что же теперь будет.

— Кааак же тааак… кааак же тааак… какжетаккакжетаккакжетак?

Это был вопрос и в то же время обвинение. Брюнгильда попыталась оправдаться:

— Это араб во всем виноват. Боги могут предопределять судьбу только тех людей, которые в них верят, а он вмешался во все это, хотя обладал сердцем без предназначения, душой без судьбы. Он не верил в волю богов, и его клинок уничтожил то, что позволяло предвидеть будущее на долгие годы вперед.

— Ооодин будееет буйствовааатъ… Ооодин будееет требовааать… Ооодин будет карааать…

Брюнгильда молчала, потому что ничего не могла возразить. Посулив отцу богов много других душ, она уберегла Зигфрида, продлив время его жизни из-за пустых воспоминаний о своем возлюбленном. В итоге ей не удалось выплатить договоренную цену, и уже не важно было, по какой причине это произошло. Она забыла о своем долге валькирии и теперь не могла что-либо исправить.

Валькирия догадывалась, что даже смерти Зигфрида будет недостаточно для того, чтобы успокоить Одина. Вину перед отцом богов ей вряд ли удастся загладить, несмотря на то что на берегах Рейна высились горы трупов.

Один потребует страданий.

Неслыханных страданий.

Чудовищных страданий.

Бесконечных страданий.

— Мне очень жаль, Зигфрид, — прошептала Брюнгильда под заливистый смех нибелунгов.

Просто удивительно, как одна ночь и две смерти могут изменить мир. Если вчера Зигфрид мог только мечтать о том, чтобы захватить ксантенский замок, то теперь неприступная крепость лежала прямо у его ног и для ее захвата не нужен был меч.

Он старался держаться на втором плане, в то время как Ксандрия решала повседневные вопросы. Официально мир не был заключен, а так как Зигфрид не завоевал страну, то ему не приличествовало ею управлять. Он был уверен, что новая королева станет править вместе с ним и что в их славном будущем Ксантен и Исландия сольются в единое королевство, управляемое королевской парой.

Военачальники обоих войск, в душах которых больше не горел огонь войны, встретились без ненависти и, протянув друг другу руки, обсудили положение. Зигфрид обещал своим солдатам гражданство Ксантена, и измученная земля с благодарностью приняла чужеземцев, которые собирались заниматься земледелием, животноводством и торговлей. Женщины ждали новых мужчин, дети — новых отцов, а солдаты — мира там, где они могли спокойно состариться. Конечно, Ксантен был еще очень далек от исполнения этих мечтаний, но не сулил ли неслыханный конец войны новых надежд?

Зигфрид хотел, чтобы Ксандрия вновь стала доверять ему, и, хотя он мучился из-за смерти Нацрея, его радовал конец войны, благодаря чему удалось избежать дальнейшего кровопролития. Пока королева занималась назначением новых чиновников на важнейшие посты в государстве и отправляла жестоких прихвостней ее отца в изгнание, Зигфрид с ее позволения принялся укреплять замок. Осмотрев склады, он обнаружил огромные запасы провизии, которая вот-вот могла испортиться. Он нашел невероятное количество тканей, без которых ксантенцы мерзли зимой, а также плуги, ржавеющие здесь, вместо того чтобы быть использованными на полях. Он быстро организовал десять групп верных солдат, чтобы те передали излишки двора простым гражданам. Для новоприбывших в Ксантен готовилась пища, им раздавали вина из погребов короля. Молодая королева собиралась править справедливо и милостиво.

Зигфрид и Ксандрия целыми днями напролет пытались навести порядок, чтобы не дать королевству погрузиться в хаос. Сильная рука Вульфгара утратила свою железную хватку, и теперь в ход должно было пойти мудрое планирование.

Вечером одна из придворных дам сказала Зигфриду, что королева просит его явиться в ее личные покои. Зигфрид ответил согласием и, проходя по коридорам, которые он успел изучить за день, продолжал раздавать указания на завтра. При этом он жевал кусок холодного мяса, так как успел проголодаться. Вот уж действительно выдался волнующий день, полный усердного труда.

Он открыл дверь в комнату Ксандрии, по-прежнему погруженный в мысли о том, где же разместить лошадей своих солдат и найти для них сено. Теплый ветер развеял все его мысли. Ему показалось, что двор и насущные проблемы исчезли в одно мгновение, утратив свое значение.

Ксандрия лежала на кровати, и ее нежное обнаженное тело освещали сотни свечей. Ее белоснежная плоть была невинной и в то же время требовательной. Свет отражался в рыжих волосах, а лоно блестело от влаги ярче, чем все сокровища нибелунгов. Несмотря на то что в комнате было тепло, ее соски торчали от возбуждения, словно ожидая губ, которые поцеловали бы их. От лица до кончиков пальцев на ногах королева была намазана ароматическим маслом, и ее кожа пахла розами и вином. И она действительно была королевой. Ее единственное украшение, корона, сверкала, отражая пламя свечей.

Зигфрид подошел к кровати, чувствуя, как в его груди разгорается жестокая борьба: любовь требовала от него насладиться этим зрелищем и не двигаться, дабы не нарушить очарование столь идеальной картины. Зигфрид хотел бы застыть навечно, чтобы смотреть и смотреть на лениво потягивающуюся королеву, осознавая, что он нашел идеал красоты. Но в то же время он чувствовал, что от страсти, разгоревшейся в его теле, появилась нестерпимая боль в чреслах. Тело требовало, чтобы руки взяли то, чем наслаждался его взгляд. Эта раздвоенность была сладкой пыткой такой неизведанной глубины, что у Зигфрида вряд ли нашлись бы слова, чтобы описать свое состояние.

Ксандрия немного приподнялась на кровати и сказала:

— Я видела тебя во сне. — Дрожащий голос королевы выдавал ее волнение.

— Мне тоже рассказали о тебе во сне, — ответил Зигфрид, как и при первой встрече.

Он обошел кровать и оказался рядом с ней.

— Я такая, как ты надеялся? Мое тело достойно твоей любви?

Она спросила это с невинностью честной девушки, которая еще не знает о своей власти над мужчинами.

— Моя любовь молится о храме твоего тела и вопрошает о том, достойна ли она тебя, — ответил Зигфрид, не спуская восторженного взгляда с Ксандрии, самой красивой женщины, которую ему доводилось видеть в своей жизни.

— Дай мне взглянуть на тебя, — прошептала Ксандрия.

Зигфрид сбросил свои одежды и остался стоять перед ней обнаженным. Его чресла напряглись от страсти, что вызывало у него неприятные ощущения. Он жаждал возлечь с Ксандрией, прижав ее тело к подушкам и раздвинув ее ноги бедрами. Но ложе любимой было алтарем, который он не хотел осквернять потом и семенем.

Ксандрия взглянула на него, на его вздыбленную плоть и, нисколько не смущаясь, улыбнулась.

— Ты приготовил для меня великолепный подарок, — сказала она. К счастью, в ее голосе не было даже намека на насмешку.

Зигфрид, имевший про запас достаточно много пошлых шуток на этот счет, растерялся. Его глаза были прикованы к телу королевы — его королевы! Он ласкал взглядом ее бедра, груди, следил за движением ее плеч, тонких пальцев, когда она проводила длинными ногтями по своей коже, оставляя полосы, словно рисовала картину вожделения.

Ксандрия наслаждалась страстным взглядом Зигфрида. Его член был даже больше, чем в ее снах. Она видела влагу на головке, напоминавшую влагу ее лона. Она медленно раздвинула ноги и принялась ласкать себя, чувствуя первую дрожь любовной игры, к которой раньше столь часто прибегала.

— Ты дашь мне то, что обещают моему лону мои пальцы? — спросила она, раскрываясь перед ним, словно цветок. — Последуй зову своего сердца.

Вид его королевы, ласкавшей себя у него на глазах, сломил сопротивление Зигфрида, и он склонился над ней. Ксандрия раскрыла губы для поцелуя и протянула руку к его члену. Хотя они оба не могли дождаться того момента, когда их тела сольются, превратившись в одно целое, им все же хотелось наслаждаться касанием губ и рук. Зигфрид провел языком у нее между лопатками и принялся ласкать ладонью ее нежные ягодицы, а она играла пальцами на чреслах принца, страстно покусывая его мускулистую грудь.

Зигфрид излился ей в ладонь, а затем в рот, и она радовалась этому подарку. При каждом излиянии он награждал возлюбленную, лаская языком самые нежные места на ее теле. Наконец Ксандрия сжала в кулаках покрывало, и корона упала с ее головы. Она закричала от страсти и благодарности за то, что реальность намного превзошла ее сновидения.

Трудно сказать, когда Зигфрид впервые вошел в нее и когда Ксандрия обвила ногами его бедра, чтобы почувствовать его в себе полностью. Долгие ласки сделали этот путь легким и безудержным. Они терлись друг о друга телами и останавливались только для того, чтобы вместе ощутить сладострастную дрожь. Ксандрия притягивала его к себе за плечи, чтобы любоваться красивым лицом Зигфрида, и откидывалась на спину, а он нежно приподнимал ее голову, чтобы лучше слышать стоны, задававшие ему ритм. Когда он впервые излился в ее лоно, она стала облизывать его пальцы и покусывать их, чтобы заглушить боль.

Зигфрид слышал и по опыту с Лив знал, что любая ночь когда-то заканчивается и мужчина устает. Но его ночь с Ксандрией, казалось, была бесконечной. Едва он откатывался в сторону, пальцы Ксандрии уже касались его чресл и под ее ладонью страсть разжигалась вновь. А когда королева в изнеможении закрывала глаза, дрожа всем телом, Зигфрид жадно ласкал ее живот, гладил руки или проводил языком от пупка вниз, пока она не запускала пальцы в его волосы и не прижимала его голову к своему лону. Время от времени Ксандрия тихо, чтобы возлюбленный этого не слышал, произносила:

— Твоя шлюха… Наконец-то я стала твоей шлюхой…

Ее страсть сдержала обещание любви, и как барды всегда находили новые слова, чтобы воспеть красоту женщины, так и Зигфрид все время находил новые способы доставить Ксандрии удовольствие. Когда солнце уже начало подниматься над горизонтом, они подошли к окну и, вместо того чтобы направить мечтательный взгляд на свои владения, вновь бросились в объятия друг друга. Все завершилось диким возбуждением у стены, так что Ксандрия, прислонившись спиной к холодному камню, встретила утро страстными криками.

Чувства, которые они вызывали друг у друга, утихли лишь после того, как Зигфрид заметил слезинку на щеке Ксандрии, уже не искавшей его взгляда.

— Что случилось, моя королева? — изумленно спросил он. — Я сделал тебе больно?

— Нет, нет, нет, — прошептала она и прижалась губами к его рту. — Ты подарил мне жизнь.

Хотя она вновь попыталась возбудить его, он немного отстранился от нее и настойчиво спросил:

— Тогда почему ты плачешь?

Ксандрия глубоко вздохнула и, подняв покрывало, упавшее на пол, завернулась в него, потому что комната уже наполнилась утренней прохладой.

— Красота ночи, мой принц. Может ли день сравниться с ней?

Зигфрид опешил, а потом рассмеялся.

— И ты из-за этого переживаешь? Ксандрия, наша первая ночь никогда не повторится, но я каждый день и каждую ночь хочу переживать вместе с тобой такое же счастье.

Она улыбнулась, но ее улыбка была печальной.

— Но что же теперь будет? Ты должен ехать в Исландию, а Ксантен не может остаться без королевы. Даже сейчас, когда ты находишься рядом со мной, я уже чувствую отчаяние, оттого что тебе придется покинуть меня.

Зигфрид погладил ее по щеке.

— Ты говоришь о неделях, а этих недель будет немного. Прикажи ксантенским наместникам в Исландии отдать остров его жителям. Я позабочусь о начале возрождения Исландии, а как только все пойдет своим чередом, вернусь к тебе. И тогда мы вместе будем править на Рейне.

Выражение глаз принцессы изменилось, и неуверенность отступила перед удивлением.

— Мы будем править… вместе?

— Ну конечно, — сказал Зигфрид. — Разве судьба не великолепно все устроила? Законный наследник Ксантена и его королева. Вместо того чтобы уничтожать одну из династий насилием, мы создадим союз на крови и любви.

Ксандрия немного отодвинулась от него. Магия последних нескольких часов мгновенно испарилась.

— Зигфрид, ты не можешь быть моим королем.

— Но почему?

Она плотнее укуталась в покрывало, словно теперь ей нужно было прятаться от своего возлюбленного.

— Ты по-прежнему предводитель войска, которое напало на страну, а я дочь короля, выступившего против этого войска. Даже то, что ты поступил благородно, расправившись с убийцей Вульфгара, ничего не меняет: ты по-прежнему враг Ксантена.

— Но я же наследный принц этой страны! — возмутился Зигфрид. — Мой дед был всеми любимым королем Зигмундом, а моя мать не менее любимой королевой Кримгильдой.

— Но ты пришел сюда как завоеватель, — возразила Ксандрия. — Народ ничего не знает о твоем праве на престол!

— Тогда это нужно изменить, — решительно заявил Зигфрид. — Завтра мы скажем всем, чьей я крови.

— Ты можешь говорить что угодно, — возразила Ксандрия. — Но почему ксантенцы должны тебе верить? Имя Зигфрид ты взял себе сам, и для здешнего населения ты сын исландского короля, мечтающий о мести и захвате нашего королевства.

Зигфрид вдруг понял, что Ксандрия права. Он не подумал о том, что у него была возможность завоевать страну по всем правилам политики и войны, чтобы потом предъявить свое право на наследство. Но случилось иначе, и теперь поздно что-либо менять. Он ведь не будет ходить от дома к дому и объяснять каждому жителю Ксантена, что он тот, за кого себя выдает.

— О чем ты думаешь? — тихим голосом спросила Ксандрия, видя, что принц загрустил.

— О том, что нужно доказать мое наследное право, — мрачно произнес Зигфрид. — Я еще не знаю, как это сделать, но я обязательно отыщу какой-нибудь способ.

Она поцеловала его в кончик носа.

— Я в этом не сомневаюсь.

Он посмотрел ей в глаза.

— Но хотя бы ты веришь, что я законный наследник Ксантена?

Ксандрия улыбнулась.

— Ты уже давно убедил меня в этом. Теперь тебе осталось убедить еще и народ, и Ксантен будет принадлежать тебе точно так же, как и мое сердце.

Зигфрид изо всех сил старался скрыть свое разочарование. Он добился всего, о чем мечтал, однако теперь, стоя перед троном Ксантена, не мог на него взойти. Ксандрия была права. Как же он глуп! Конечно, он знал, что его отец — легендарный герой Зигфрид, но все остальные в королевстве примут это за проявление безумия, болезненную мечту о власти и величии. Народ ответил ему ликованием, когда он сбросил труп Нацрея во двор, но в тавернах уже начали поговаривать о том, что узурпатору Зигфриду не место возле храброй королевы.

Ему было больно видеть, что после окончания войны все стало идти своим чередом. Войско завоевателей словно растворилось среди местных жителей, и Ксандрия дала солдатам обещанное Зигфридом гражданство. Соседние королевства слали гонцов с пожеланиями счастья, а от короля франков Тойдебальда королева получила в подарок сотню великолепных скакунов. Зигфрид радовался за Ксантен, но ему не давала покоя мысль о том, что этой стране не нужен король Зигфрид и что это не он сам управляет здесь.

Ночи с Ксандрией, хотя и были полны ненасытной страсти и жаркого вожделения, не давали ему теперь такого ощущения экстаза, как прежде, когда он думал, что благодаря воссоединению с Ксандрией сумеет сделать последний шаг к трону. Ксандрия той ночью плакала о том, что Зигфриду придется уехать в Исландию. Теперь ее слова подтвердились: до Ксантена долетела весть о том, что исландцы провозгласили себя свободными. Сердце Зигфрида радостно забилось, когда он узнал об этом, однако вечером ему потребовалось много вина, чтобы забыть о происшедшем.

Исландии тоже не нужен был спаситель Зигфрид. Он был героем без поступка, воином без войны, легендой без истории. Тем не менее благодаря освобождению Исландии, где он не должен был доказывать свое право на престол, у него появилась задача. Потребуются годы, чтобы вернуть стране былое процветание, и он, став мудрым правителем, сумеет заслужить уважение, в котором ему было отказано в Ксантене.

Но теперь ему и думать было нечего о жизни вместе с Ксандрией. Он станет Зигфридом, королем Исландии, а она Ксандрией, королевой Ксантена… Возможно, их дети когда-нибудь сумеют объединить королевства, но теперешний Ксантен не встретит Зигфрида настоящей любовью. Самым же болезненным для Зигфрида было то, что вечерами в замке рассказывали предания о его деде, добром короле Зигмунде, а красоту Ксандрии постоянно сравнивали с красотой Кримгильды, которую в стране помнили и уважали.

Зигфрид приказал своим людям принести остатки золота нибелунгов и снарядить корабли для путешествия по Рейну. Он загрузил эти корабли провизией, одеждой и семенами, которыми предстояло засеять поля его родины. Четыре корабля он наполнил овцами и коровами, чтобы возродить животноводство Исландии. Если ему не суждено было стать спасителем своей страны, то он хотя бы вернется на родину как благодетель.

Военачальник Ксандрии Альбан оказался достойным советником в подготовке к долгому путешествию, и они провели немало вечеров за пивом и жарким, обсуждая возвращение Зигфрида домой. Старик обратил внимание на то, что, несмотря на успешный исход войны, у исландского принца было плохое настроение.

— Не грустите, ваше высочество. Конечно, Исландия не Ксантен, но все равно это красивое королевство и управлять им большая честь.

— Несомненно, — проворчал Зигфрид и отхлебнул пива. — Но я пришел сюда, чтобы завоевать другой трон.

Альбан мягко улыбнулся.

— Поверьте старому воину, трон Ксантена ненадежен, и уже много поколений ни один из его правителей не был счастлив. Когда я воевал под началом Зигмунда…

— Ты воевал в Ксантене, когда королем был Зигмунд? — изумившись, перебил его Зигфрид, который знал, что Вульфгар, придя к власти, сменил всех прежних военачальников.

Альбан кивнул.

— Я воевал рядом с ним, когда он вступил в бой с этим подлецом Хъялмаром.

— А Кримгильда? Ты знал благородную королеву?

Военачальник задумчиво погладил себя по бороде.

— Она была на троне недолго. Приехала из Бургундии, а затем отправилась в Гран, где и умерла. Говорят, что из-за утраченной любви королева сошла с ума, но все же она проявила себя как мудрая и справедливая правительница. Я слышал первые крики младенца, которого она родила.

Зигфрид едва мог скрыть свое волнение.

— Младенца? А что с ним произошло?

— У него было такое же имя, как и у вас, ваше высочество. Зигфрид. Она назвала его в честь отца. Королева взяла с собой ребенка в Гран, где она должна была выйти замуж за принца Этцеля. Но во время свадебного пира произошла кровавая резня, й с тех пор гунны ни с кем не создают союзов.

— А что же случилось с мальчиком? — продолжал допытываться Зигфрид.

Альбан пожал плечами.

— Наверняка его убили, как и Кримгильду, Гунтера и многих других. Гунны спалили трупы уже на следующее утро.

Зигфрид не знал о таких подробностях, и у него закружилась голова при мысли о том, что же пришлось сделать Герноту и Эльзе, чтобы спасти ему жизнь. Но он тут же взял себя в руки.

— Альбан, а что бы вы сказали, узнав, что я не просто назвал себя именем Зигфрида, но и стал бы утверждать, что я тот самый сын Кримгильды?

Генерал нахмурился. По его лицу было видно, что он рассердился, но ему не приличествовало вступать в пререкания с принцем.

— Я бы не поверил в это. Но если вы скажете…

— А если я не просто скажу, — перебил его Зигфрид, — а заявлю о своем наследном праве на трон Ксантена?

Альбан понизил голос, мгновенно сделавшись серьезным:

— Ваше высочество, у Ксантена сейчас есть королева, чье правление обещает стране процветание. Ваши претензии на престол лишат ее короны, и вряд ли в Ксантене найдется хоть один человек, кто на это согласится. Если вы попытаетесь использовать легенду о Зигфриде ради своей выгоды, это не принесет вам счастья.

Зигфрид кивнул. Он больше не мог сдерживаться.

— Но это правда! Я — Зигфрид, сын Зигфрида и Кримгильды, спасенный Гернотом Бургундским и воспитанный в Исландии как сын Гернота и Эльзы. Я бросил вызов нибелунгам, как некогда это сделал мой отец, и победил их. И теперь я хочу править в королевстве моих предков.

Он смотрел Альбану в глаза, и в его взоре не было и тени лжи. Старый военачальник допил пиво, отодвинул кубок в сторону и задумчиво кивнул.

— Не в моей власти утверждать, истинны ли ваши слова. Но если вы нуждаетесь в совете старого дурака, то я вам так скажу: докажите ваше право на престол!

— Именно этого я и хочу, — тихо произнес Зигфрид, стараясь, чтобы его не услышали другие люди в трапезной. — Но как? Мои родители — и настоящие, и приемные — уже давно мертвы, и ни в одной хронике не названо мое имя. Исходя из рассказанной тобой истории, я должен был умереть семнадцать лет назад.

Альбан потер лоб, словно пытаясь вспомнить что-то.

— Говорят, что Зигфрид на поле боя с Хъялмаром показал родинку, которая послужила доказательством его принадлежности к династии короля Зигмунда.

— Родинку? Где? — возбужденно спросил Зигфрид. Может, это и было решение проблемы?

— Между плечом и ключицей, — сказал Альбан, — если, конечно, я правильно все помню.

Зигфрид поспешно стянул рубашку с плеч, но его кожа была чистой.

— Родинки необязательно передаются по наследству, — успокоил юношу Альбан, заметив его разочарование. — Если бы родинка доказала вашу принадлежность к династии, то ее отсутствие этого не опровергает.

— Но что же делать? — в отчаянии воскликнул принц. — Как же мне убедить ксантенцев? Что мне предпринять, чтобы называть Зигфрида своим отцом?

Альбан тихо рассмеялся.

— Версия с убийством дракона, к сожалению, отпадает — тут уже Зигфрид выполнил всю работу. — Военачальник погрузился в размышления, но через какое-то время его лицо прояснилось. — Погодите-ка, погодите! Зигфрид не просто так победил дракона Фафнира. У него в руке был меч Нотунг! Оружие королей Ксантена!

Зигфрид был вне себя от радости. Он в восторге пожал Альбану руку.

— Тогда слушай, что я тебе сейчас скажу! Нотунг принадлежит мне! Я ношу его с собой с тех пор, как вернулся из леса нибелунгов!

— У вас есть меч династии? — ошеломленный заявлением принца, спросил Альбан. — А в каком он сейчас состоянии? — уточнил он, явно пытаясь взять себя в руки.

— Он расколот на две части, — признался Зигфрид. — Почему это так, я не знаю.

С поспешностью, столь не приличествовавшей его возрасту, Альбан схватил принца за плечи.

— Так, значит, это не ложь! Нотунг ломается, когда его хозяину суждено умереть! Я видел, как это произошло с Зигмундом, и то же самое слышал о Зигфриде! Если бы вы сказали, что ваш меч цел и невредим, я бы перед всеми этими людьми назвал вас лжецом!

— Вы считаете, что благодаря мечу я могу доказать свое наследное право на Ксантен? — спросил Зигфрид, и каждый миг ожидания показался ему вечностью.

— Да, это так, — торжественно произнес старый воин. — И клянусь Богом, если меч действительно у вас, то я сам поверю в вашу историю!

Зигфрид вскочил.

— Я не хочу медлить ни секунды!

Кто бы мог подумать, что ключ к трону уже много месяцев был у него в руках? Он должен быть благодарен тому одинокому голосу в хоре нибелунгов, который посоветовал ему взять с собой сломанный меч!

Зигфрид побежал в покои, которые отвела ему королева, и бросился к деревянному ящику, где хранились его вещи. Затем он поспешно нащупал сверток из грубой кожи — это был меч, привезенный им из бургундского леса. Он думал, что Нотунг всего лишь память об отце, но теперь этот меч обещал ему славное будущее. Меч ксантенской династии! И как он об этом не подумал?!

Две половинки меча стали теплыми в руках Зигфрида, словно ожили от его радости. Он покажет Нотунг своей любимой Ксандрии! А затем всему народу! Зигфрида еще будут славить! Зигфрида Ксантенского!

Он побежал с мечом к двери и налетел прямо на нее, так как она была закрыта. Принц протянул руку к кованому кольцу на двери, чтобы открыть ее, но железо было раскаленным! Вскрикнув, Зигфрид отпрыгнул в сторону. Кожа на пальцах покраснела от ожога, и в комнате распространился запах паленой плоти. Прежде чем он успел задуматься над тем, что же произошло, яркое пламя охватило дверь и огненные языки стали распространяться по стенам, словно собирались заключить принца в огненное кольцо.

Уже через мгновение вся комната пылала. Казалось, горело все — даже то, что не могло гореть: камень, железо, стекло. В центре же, где стоял Зигфрид, кривясь от боли в обожженной руке, внезапно стало холодно. Так холодно, что принц вспомнил зимние ночи в Исландии, когда от мороза во дворе околевали собаки. Дыхание вырывалось из его рта паром.

— И что ты теперь намерен делать? — услышал он голос валькирии, которую знал как Брюнгильду.

Зигфрид почувствовал, как от ледяного холода у него сводит мышцы, в то время как его кожа нагревалась, словно он сидел на льдине, окруженный факелами. Сверток с мечом показался ему невероятно тяжелым и выскользнул из его рук на пол.

— Еще раз спрашиваю! Каков твой план?

— Явись! — закричал он в ответ.

И Брюнгильда предстала пред взором принца. Она не зависела ни от предметов, ни от стихийных явлений реального мира и поэтому спокойно вышла из стены комнаты. Пламя не опаляло ее.

— А вот и я, Зигфрид, сын Зигфрида, — сказала валькирия без тени иронии.

— Именно это имя я собираюсь носить, — с твердостью в голосе произнес Зигфрид. — Меч Нотунг свидетельствует о моем наследном праве.

— Он расколот на две половины и свидетельствует, кроме всего прочего, о поражениях, — возразила Брюнгильда. — Или ты думаешь, что ксантенский народ позволит править королевством человеку со сломанным мечом?

Лицо Зигфрида раскраснелось от жара, однако он почти не чувствовал онемевших от холода ног.

— Это меч моих предков! — упрямо произнес юноша.

— И твоим предкам он служил для укрепления власти, ведь это было оружие короля, — презрительно сказала валькирия. — Или ты думаешь, что Зигфрид вышел против Хъялмара с железными обломками? Меч получает лишь ту силу, которую можно добыть благодаря его лезвию. Твой отец знал об этом и поэтому ковал меч днем и ночью, пока Нотунг ему не покорился. Именно в покорности меча и состоит доказательство родства.

— Тогда я перекую Нотунг, — заявил Зигфрид. — Как и мой отец.

Брюнгильда рассмеялась.

— Твой отец был моим возлюбленным, воином, принцем и королем. Но в то же время он был кузнецом, который провел много лет в кузнице Регина. Тебе откажется служить не только меч, но и молот с наковальней.

Ей нравилось издеваться над Зигфридом. Она ощущала власть и радость, оттого что снова может управлять судьбой. События, которые произошли в последние дни, уничтожили все ее планы, и теперь она была в долгу у Одина. Валькирии во что бы то ни стало нужно было повернуть колесо истории в обратную сторону.

— Я выкую меч, и он покорится мне, — упрямо продолжил Зигфрид. — Он принадлежит мне по наследству.

Валькирия задумалась. Если вскоре не произойдет что-то неординарное, то все задуманное растворится в банальной повседневности. Бурная река жизни готова превратиться в ручей, в который можно было опустить ноги, но который уже никого не увлечет за собой. Ксандрия останется в Ксантене, Зигфрид вернется в Исландию, а какие-то скучные дети с тепловатой, но не горячей кровью будут жить в точно таких же скучных королевствах. Она просто обязана позаботиться о том, чтобы течение жизни было, как и прежде, бурным!

— Есть одно место и… одна личность, у которой ты можешь научиться кузнечному делу, чтобы перековать Нотунг, — выдержав паузу, произнесла Брюнгильда. — Но предупреждаю тебя, что цена за обучение будет выше, чем ты можешь себе представить.

— А как зовут того кузнеца, о котором ты говоришь? — осведомился Зигфрид, не обращая внимания на вторую часть ее фразы. — Я потребую, чтобы его срочно привели ко двору!

Брюнгильда рассмеялась.

— Никто не сможет привести тебе Виланда. Он кузнец богов, и его кузница находится на острове Баллова.

— Я никогда не слышал о таком острове, — растерявшись, признался Зигфрид. — Где это?

— Баллова находится на западном краю Мидгарда, где вечные водопады несут свои воды с края мира в Утгард. Баллова находится неподалеку от страны титанов. Там, на безвременном скалистом острове, ты встретишься с Виландом, который когда-то выковал в вечном пламени Мьёльнир молот бога грома.

— И Виланд выкует мне Нотунг?

Она покачала головой.

— Это можешь сделать только ты. Но он даст тебе не только полезные советы, но и умение твоим рукам.

— Что ж, решено, — без тени смущения заявил Зигфрид. — Я поеду в Баллову. Я благодарю тебя за эту подсказку.

Брюнгильда уже собиралась отпустить его и тем самым распахнуть дверь для последней, черной, главы истории, но она вновь вспомнила о своей любви к Зигфриду-старшему.

— Ты должен знать еще кое-что, — задумчиво произнесла валькирия.

— Что именно?

— Меч позволяет себя выковать, если ему предстоит битва, — предупредила Брюнгильда. — Говорят, что он сам создает страдание, чтобы ему было с чем бороться. И в случае с твоим отцом, и с дедом легенда началась с меча и им же завершилась. Тот, кто кует меч, кует и собственную погибель.

— Как это?

Брюнгильда пожала плечами.

— Никто не может объяснить, почему так происходит. Нотунг, как и кольцо нибелунгов, всего лишь средство. Он переводит намерение человека в действие. Сегодня ты еще можешь довольствоваться тем, что имеешь. Можешь править Исландией и отдать Ксандрии трон Ксантена. Но если ты выберешь меч, он станет твоим господином.

Зигфрид задумался. Нет, он не видел другого выхода, ведь ему был нужен не просто Ксантен. Он хотел быть рядом с Ксандрией, а для этого ему необходимо стать королем. И лишь Нотунг мог дать ему уважение народа.

После довольно продолжительной паузы он кивнул.

— Я услышал твои слова. Но знай мое решение: я все равно поеду в Баллову.

Брюнгильда вздохнула.

— Что ж, тогда судьба повернется по-другому. Иди по этому пути, и, когда твой корабль уже не будет виден с берега, ветра богов сами поведут его.

Последний звук ее голоса еще висел в воздухе, когда Зигфрид моргнул — и волшебство исчезло. Не было ни огня, ни льда, ни валькирии. Даже в воздухе не чувствовалось того холода, что был здесь всего лишь миг назад. Так, значит, его путь не завершился, а судьба еще не исполнена. Зигфрид поднял кожаный сверток с пола и взглянул на Нотунг.

— Кузнец Виланд, Зигфриду Ксантенскому нужна твоя помощь, — сказал он.