"Доверие. Социальные добродетели и путь к процветанию" - читать интересную книгу автора (Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama))

Практически любая экономическая организация начинается как семейное дело, то есть как предприятие, которым владеют и управляют родственники. Стало быть, базовая единица социальной общности служит и базовой единицей хозяйственной деятельности: труд распределяется между супругами, детьми, а также прочей близкой и — в зависимости от типа культуры — отдаленной родней(4)*. Семейные предприятия в виде крестьянских хозяйств существовали повсюду, причем не только в доиндустриальных аграрных обществах, но и в более современных, в частности в Англии и США, и именно их усилиями был осуществлен первый промышленный переворот.

В экономически развитых обществах новые фирмы также обычно начинаются как небольшие семейные предприятия, и обезличенную корпоративную структуру они приобретают лишь впоследствии. Поскольку в основе их сполченности лежит некая до-экономическая социальная общность, система моральных и эмоциональных взаимосвязей, семейные предприятия способны успешно работать даже в отсутствие коммерческого права и стабильного института прав собственности.

Однако семейное дело — это лишь первый шаг на пути развития экономических организаций. Надо сказать, что некоторые общества сумели выйти за пределы семейного типа социализированности довольно рано. Уже начиная с XVI столетия в Англии и Голландии существовали законодательные уложения, дававшие возможность распределять функции владения между членами таких крупных объединений, как товарищества собственников, акционерные компании или партнерства с ограниченной ответственностью. Помимо того, что подобные организации позволяли их участникам получать прибыль от своих вложений, сама правовая система создавала возможность для людей, не связанных родственными отношениями, заниматься предпринимательством сообща. Контрактное законодательство, оговаривавшее соответствующие обязательства и взыскания, смогло сыграть роль доверия в сфере, где оно естественным образом отсутствовало. Особенно способствовала дальнейшему укрупнению бизнеса и его выходу за пределы семейных предприятий структура акционерной компании, которая позволяла сосредоточивать в одних руках деньги многих вкладчиков.

Историки экономического развития, в том числе Дуглас Норт и Роберт Томас, утверждают, что создание стабильной системы прав собственности явилось решающей предпосылкой индустриализации(5)*. В некоторых странах, например в Соединенных Штатах, система прав собственности установилась довольно рано, и большинство семейных предприятий в стране имели статус юридического лица. Однако в других местах, например в Китае, где права собственности почти не были ничем обеспечены, семейные предприятия вырастали до значительных размеров и без законодательной поддержки.

Хотя появление таких юридических форм, как акционерная компания или товарищество с ограниченной ответственностью, позволяло посторонним людям сотрудничать в деловой сфере, оно отнюдь не всегда автоматически приводило к этому результату и тем более не означало мгновенного вымирания семейных предприятий. Очень часто семейные предприятия, номинально имевшие подобную юридическую форму и находящиеся под защитой законов о частной собственности, предпочитали в остальных моментах действовать по старинке. Практически все американские компании оставались семейными предприятиями вплоть до 1830-х годов, несмотря на существование довольно хорошо развитой системы коммерческого права и зарождающегося фондового рынка. Предприятия, продолжающие находиться во владении одной семьи, вообще способны разрастаться до невероятно больших размеров, иметь штат в несколько десятков тысяч человек и использовать самые современные технологии. К их числу по-прежнему относятся многие современные крупные корпорации, например, такая хорошо знакомая американским потребителям компания, как «Campbell Soup»(6)*.

Однако по мере того, как дело расширяется, а штат растет, сил одной семьи начинает недоставать. Первые сбои дает именно семейное управление: сколь бы многочисленными, одаренными и образованными ни были члены одной семьи, их — сыновей, дочерей, супругов, братьев, сестер — все равно слишком мало, и в какой-то момент они уже не способны полностью контролировать стремительно разрастающееся предприятие. Семейное владение более жизнеспособно, однако рано или поздно развитие бизнеса потребует таких капиталовложений, которые ни одной семье не под силу. И тогда тотальный семейный контроль начинает ослабляться: сперва заимствованиями — банки-кредиторы получают ограниченное право голоса при принятии решений, — а потом открытием подписки на акции. К этому моменту семья часто уже либо сама отходит от управления компанией, либо отстраняется от него скупившими контрольные доли сторонними инвесторами. Иногда распад семьи происходит сам собой, из-за ревности, ссор или некомпетентности, — именно такая судьба постигла бесчисленные ирландские бары, итальянские рестораны и китайские прачечные.

На этом этапе перед семьей встает решающий выбор: попытаться сохранить контроль над своим предприятием, а значит, скорее всего, смириться с перспективой остаться в нише мелкого или среднего бизнеса, или же отказаться от этого и стать, по сути, пассивными акционерами. Если выбор делается в пользу второй альтернативы, семейное дело сменяется современной организацией корпоративного типа. На место владельцев-основателей приходят профессиональные управленцы, отбираемые не по признаку родства, а на основании их компетентности в том или ином аспекте бизнеса. Предприятие институализируется и начинает жить собственной жизнью, не зависимой от того или иного конкретного человека. Обычная для семьи беспорядочная система принятия решений уступает место формальному типу администрирования с четко распределенными властными полномочиями. Взамен непосредственного подчинения хозяину устанавливается иерархия менеджеров среднего звена, призванная оградить высшее руководство от перегруженности поступающей снизу информацией. Наконец, по мере дальнейшего укрупнения предприятия, возрастающая сложность управления им требует децентрализации механизма принятия решений по подразделениям, которые в глазах топ-менеджмента получают статус самостоятельных центров, отвечающих за свою доходность(7)*.

Корпоративная форма организации появилась лишь в XIX столетии, сначала в Соединенных Штатах и чуть позже — в Германии. Однако в американской экономике она стала доминирующей уже в первые десятилетия ХХ века. Классическое описание развития «управленчества» (managerialism) в деловой жизни США было дано Адольфом Берлом и Гарднером Минсом в их книге «Современная корпорация и частная собственность», опубликованной в 1932 году. Они отмечали, что с появлением новой, корпоративной формы организации связь между функциями владения и управления стала разрушаться, и это открывало возможность возникновения конфликта интересов между собственниками и профессиональными менеджерами(8)*. Историк бизнеса Альфред Чендлер в подробностях зафиксировал становление современной многофилиальной иерархической корпорации, причем как в США, так и в других странах(9)*. Многие известные представители корпоративного мира современной Америки — «Du Pont», «Eastman Kodak», «Sears», «Pitney Bowes», «Kellogg» — в XIX веке начинались как небольшие семейные предприятия.

В течение многих десятилетий обществоведы были убеждены, что между семейными предприятиями, зависевшими в своей работе от традиционных моральных обязательств, и современными обезличенными и профессионально управляемыми корпорациями, опирающимися на контрактное право и легальную систему прав собственности, лежал некий естественный путь развития. Как следствие, многие из них уверяли, что излишнее упорство любого общества в сохранении семейных связей в ущерб другим социальным отношениям — установка, получившае название «фамилизм», — вредит его экономическому развитию. Макс Вебер в своей книге «Религия Китая» доказывал, что установившийся в рамках прочной китайской семьи чрезмерно ограничительный характер взаимозависимости между ее членами — то, что он назвал «цепями кровного родства», — препятствует усвоению китайцами общечеловеческих ценностей и развитию обезличенных социальных связей, необходимых для современной организации деловой жизни.

На Западе многие исследователи были уверены, что ослабление семейной сплоченности является предпосылкой экономического прогресса. Следующая цитата, взятая из одной стандартной работы на тему промышленного развития и типичная для представителей раннепослевоенной концепции модернизации, иллюстрирует эту точку зрения на разрушение расширенной семьи:

[Расширенная семья] обеспечивает своих членов пищей и кровом независимо от личного вклада каждого, поэтому неимущие и обездоленные в одинаковой мере охватываются своеобразной системой «социального обеспечения». Предполагается, что работающие члены трудятся на благо всех, и личные накопления не приветствуются. Поведение и карьера (в том числе брак) членов семьи находятся под пристальным вниманием старших. Преданность и обязательства по отношению к семье превыше преданности и обязательств по отношению к кому бы то ни было еще. Таким образом, расширенная семья обычно распыляет инициативу отдельного человека, связана она с работой, сбережением или вложением денег(10)*.

Не только западные социологи и специалисты по вопросам управления выносили столь отрицательную оценку роли семьи в хозяйственной жизни. Этой точкой зрения руководствовались и китайские коммунисты, когда, надеясь ослабить хватку традиционной китайской семьи, пытались поощрять в гражданах другие формы преданности — коммуне, партии, государству в целом(11)*.

Хотя фамилизм и назывался препятствием экономическому развитию, социологи склонялись к той мысли, что он обречен утратить свое влияние в результате социально-экономических перемен. Также было широко распространено убеждение, что в «до-современных» аграрных обществах расширенная семья была нормой, но индустриализация заставила ее смениться семьей нуклеарной. Хотя в эпоху, предшествующую промышленной революции, в разных культурах существовало огромное множество форм семейной организации, по единодушному мнению большинства, эти различия со временем будут все более размываться и в конечном счете форма нуклеарной семьи, уже сейчас доминирующая в Северной Америке и Европе, будет доминировать во всех культурах.

Совсем недавно мнение о единственном пути экономического развития, по которому должны пройти все страны в ходе своей модернизации, стало распространено гораздо меньше. Так, историк экономики Александр Гершенкрон констатировал, что модель сравнительно поздней модернизации Японии и Германии существенно отличается от более ранней (осуществленной, к примеру, в Англии и Соединенных Штатах), ибо теперь в стимулировании развития активнейшую роль играло государство(12)*. Если рассмотреть эволюцию корпоративной формы организации, то крупная, вертикально интегрированная компания, описанная Чендлером, не является единственным способом решения проблемы масштаба. Альтернативой ей стала японская система кейрецу, носящая скорее сетевой, нежели иерархический характер и таким образом добивающаяся одинакового с «вертикальной» корпорацией экономического эффекта масштаба, сохраняя более гибкое устройство. Более того, развитая страна может иметь экономику, в которой по-прежнему доминирует семейный бизнес, примером чему служат Италия и Тайвань. Ремесленные традиции сосуществуют здесь с оснащенными по последнему слову техники крупными предприятиями, а мелкосерийное производство — с массовым(13)*.

Недавние исследования по истории семьи показали, что эволюционная теория поступательного и неуклонного развития «современной» семьи от расширенной ее формы к нуклеарной не вполне корректна. Историки показали, что нуклеарная семья была гораздо шире распространена в доиндустриальных обществах, чем считалось раньше, а кое-где расширенные родственные группы сначала распадались, но потом, в ходе индустриализации, вновь восстанавливались(14)*. С точки зрения культуры наиболее важно здесь то, что причинно-следственная связь оказалась двусторонней: если экономические перемены повлияли на природу семьи, то семейная структура, в свою очередь, повлияла на природу индустриализации. Как мы увидим в дальнейшем, экономические системы Японии и Китая весьма различны, и в конечном счете эти различия упираются в исторически сложившуюся разницу между семейными структурами их обществ.

В Соединенных Штатах за последние годы резкая оценка семьи как препятствия развитию была существенно смягчена, и на смену ей — как показала полемика о семейных ценностях, начатая Дэном Куэйлом, — пришел более позитивный взгляд на роль семейной жизни в экономическом благосостоянии. Как теперь стало понятно, теоретики модернизации, писавшие в 1950-х или 1960-х годах, ошибались, предполагая, что дезинтеграция родственной структуры должна закончиться на стадии нуклеарной семьи, устойчивость и сплоченность которой они не ставили под сомнение. Оказалось, что нуклеарные семьи с пугающей быстротой стали распадаться и уступать место неполным семьям, и это уже имело гораздо менее благоприятные последствия для благосостояния, чем распад расширенных семей в предыдущие годы.

Таким образом, влияние семейных ценностей на экономическую жизнь весьма сложно и противоречиво: в одних обществах семья может быть слишком сильна, чтобы позволить перейти к современным формам организации хозяйственной деятельности, в других же — слишком слаба, чтобы справиться даже со своей основной задачей, социализацией. Как столь противоположные тенденции могут существовать одновременно, объясняется в следующих главах.

ГЛАВА 8. Горсть песка

Компания «Wang Laboratories» (Лоуэлл, штат Массачусетс) начиналась как небольшой семейный бизнес. К 1984 году прибыли этой компании-производителя компьютерного оборудования составили 2,28 млрд долларов, а численность ее персонала в одно время достигла 24800 человек — что делало ее одним из крупнейших работодателей в районе Бостона(1)*. Ан Ванг, основавший «Лаборатории» в 1951 году, родился в Шанхае и эмигрировал в США в двадцатипятилетнем возрасте. «Wang Laboratories» впервые прославилась в конце 1950-х, а уже для следующего поколения американцев история ее успеха в области высоких технологий стала одной из самых громких легенд. Когда в середине 1980-х Ан Ванг решил отойти от дел, он захотел, чтобы следующим главой компании стал его сын Фред, американец по рождению. В результате Фред Ванг получил повышение «через голову» нескольких заслуженных топ-менеджеров, в числе которых был Джон Каннингем — человек, считавшийся большинством персонала главным кандидатом на роль преемника Ванга-старшего. Неприкрытое покровительство, оказанное Вангом своему отпрыску, было крайне отрицательно воспринято американцами в руководящем звене компании и заставило их в скором времени покинуть ее(2)*.

Последовавший затем крах компании «Wang Laboratories» ошеломил даже крайне изменчивый рынок компьютерной техники. Первый раз компания заявила о своей убыточности уже через год после того, как Фред Ванг взял бразды правления в свои руки. За четыре следующих года капитализация компании упала на 90%, а в 1992 году она оказалась на грани банкротства. В конечном счете старшему Вангу пришлось признать, что его сын — никудышный менеджер, и отстранить его от дел. Вопрос о том, доживет ли эта так хорошо знакомая всем американцам китайская торговая марка до конца 1990-х, остается открытым.

Хотя история с компанией «Wang Laboratories» произошла и не в Китае, она раскрывает одну фундаментальную особенность китайского бизнеса. Несмотря на продолжавшееся последние двадцать лет бурное развитие китайской индустрии по всему миру, несмотря на современное лицо многих китайских компаний, в целом китайская деловая жизнь по-прежнему базируется на родственных связях. Новые предприятия опираются на социальный капитал, накопленный китайской семьей, но она же создает серьезные трудности в плане их дальнейшего укрупнения и институализации.

Крах «Wang Laboratories» иллюстрирует также и другую особенность китайской культуры. Некоторые исследователи отмечают, что многие проблемы, возникшие у компании после того, как Фред Ванг встал у ее руля, были прямым результатом стиля управления его отца. Ан Ванг был авторитарным руководителем и не хотел ни с кем делить власть: в 1972 году, когда штат компании насчитывал уже 2 тысячи сотрудников, 136 находились в его личном подчинении(3)*. Будучи человеком достаточно энергичным, он умел заставить работать эту типично китайскую централизованную систему, и во многих отношениях такая политика способствовала укреплению духа корпоративной солидарности. Однако подобной структуре чрезвычайно трудно придать форму института, который оставался бы жизнеспособным после ухода основателя, и крах «Лабораторий» это продемонстрировал. Далее мы убедимся, что этот стиль управления характерен для всех китайских предприятий и истоки его лежат глубоко в структуре китайской семьи.

Китайцы представляют собой самую большую в мире расовую, языковую и культурную группу. География китайских сообществ обширна: это и все еще коммунистическая Китайская Народная Республика, и островные анклавы в Юго-Восточной Азии, и такие промышленно развитые демократические страны, как США, Канада и Великобритания.

Несмотря на различия в политических системах, можно говорить об относительной однородности китайской хозяйственной культуры. В самом чистом виде она воплощена на Тайване, в Гонконге и Сингапуре, где китайцы являются национальным большинством и где государство не осуществляет идеологическое руководство экономическим развитием, как это происходит в КНР. Однако те же культурные особенности можно обнаружить и в относительно малочисленных китайских диаспорах Малайзии, Таиланда, Индонезии и Филиппин, и те же черты проявились в открытой, частной экономике, зародившейся в Народной Республике в конце 1970-х в результате реформ, проведенных Дэн Сяопином. Наконец, как показывает история компании «Wang Laboratories», они сохраняются даже в Соединенных Штатах, несмотря на более высокую, чем в Юго-Восточной Азии, степень ассимиляции с доминирующей культурой. Тот факт, что одна и та же модель экономического поведения воспроизводит себя везде, где правительство позволяет китайской общине вести деловую жизнь по собственному усмотрению, свидетельствует о том, что в каком-то смысле эта модель есть естественное порождение самой китайской культуры.

Первая особенность, которую необходимо отметить, говоря о промышленной структуре Тайваня, Гонконга и Сингапура, это небольшой размер предприятий(4)*. На Западе, в Японии и в Корее экономическое развитие осуществлялось путем увеличения скорее размера компаний, чем их числа. Совершенно противоположное явление можно наблюдать в странах китайской культуры. К примеру, на Тайване из 44 054 частных производственных предприятий, существовавших там в 1971 году, 68% имели небольшой размер, а 23% классифицировались как средние, со штатом до 50 сотрудников(5)*. Количество таких фирм выросло за период 1966—1976 гг. на 150%, в то время как среднестатистический размер частных предприятий (по количеству занятых) вырос на 29%. В Корее, которая старалась идти по пути Японии и Соединенных Штатов, ситуация была прямо противоположной: количество производственных предприятий выросло за тот же период времени лишь на 10%, а штат сотрудников одного предприятия в среднем вырос на 176%(6)*. Хотя на Тайване и существует несколько крупных частных компаний, их размер ничтожен на фоне огромных корейских корпораций, и эту разницу невозможно объяснить с точки зрения уровня развития, поскольку Тайвань всегда ненамного опережал Корею. «Formosa Plastics», крупнейшая частная тайваньская компания на 1983 год, имела годовой объем продаж в 1,6 млрд долларов и штат сотрудников из 31 211 человек; в корейских конгломератах «Hyundai» и «Samsung» на тот момент объем продаж составлял 8 и 5,9 млрд долларов, а персонал — 137 000 и 97 384 человек соответственно. В 1976 году среднестатистическая корейская фирма была вдвое больше среднестатистической тайваньской(7)*.