"Доверие. Социальные добродетели и путь к процветанию" - читать интересную книгу автора (Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama))
Правительственная политика просто поддержала тенденцию, которая уже существовала в японском частном секторе, и при всей похожести такого положения дел на положение дел в Китае ситуация продолжала развиваться и без помощи государства. В Японии государство никогда не играло решающей роли в субсидировании крупной промышленности, как это было, например, в Корее или во Франции. Правительственная поддержка имела эпизодический характер и никогда не была напрямую связана с периодами роста крупной промышленности. Поскольку японские фирмы всегда имели профессиональное управление и административную иерархию, они никогда не сталкивались с проблемой спада предпринимательской энергии после ухода основателя, как это имело место в китайских компаниях. Многие уникальные организационные характеристики крупных японских компаний — практика «сетевых» организаций, взаимная поддержка контрактами, пожизненная занятость, перекрестное держание акций и т. д. — являются изобретениями японского частного сектора.
Крупный масштаб и существование административной иерархии — не всегда преимущество. Мы уже отмечали, что в Японии не хватает слоя агрессивных маленьких компаний в компьютерной промышленности и высокотехнологических областях. Четыре крупные японские компании по производству компьютеров были созданы по модели «IBM», и все они страдали от присущей «IBM» инертности и медлительности при освоении новых технологий и рынков. Поскольку в Японии сильно развита корпоративная бюрократия, принятие решений занимает слишком много времени; стремление к полному взаимопониманию в японской культуре приводит к тому, что этот процесс излишне затянут, решения низкого уровня должны пройти как минимум дюжину инстанций для получения резолюции(24)*. Маленькие семейные фирмы с менее разветвленной администрацией зачастую реагируют на ситуацию быстрее.
С другой стороны, именно масштабность позволила Японии занять свое место в тех ключевых областях экономики, в которые она при ином раскладе не смогла бы попасть. Понятно, что завоевание американского рынка автомобилей и полупроводниковой промышленности, предпринятое в 1970— 1980-е годы японскими компаниями, могло быть осуществлено только действительно крупными корпорациями, располагающими серьезными технологическими ресурсами и большими капиталами. Для того чтобы отвоевать себе долю на рынке, японские полупроводниковые компании (например, «NEC» или «Hitachi») должны были серьезно снизить цены и, следовательно, резко сократить размер прибыли, иначе американские компании немедленно предъявили бы им обвинение в демпинге(25)*. Они могли себе позволить пережить период низкой доходности, потому что их затраты в этой области могли быть возмещены более прибыльной продукцией — скажем, бытовой техникой. Плюс к этому, кроме капиталов самого предприятия, эти компании поддерживались партнерами по кейрецу. Корейские полупроводниковые компании могут попытаться повторить этот подвиг, поскольку они не уступают японским в размере и склонны к расширению в еще большей степени, чем японские. Однако довольно трудно представить даже крупные тайваньские или гонконгские компании, которые решатся на этот шаг без постоянной правительственной поддержки.
Японские фирмы были способны расти вне семейной организации, поскольку сама японская семья сильно отличается от китайской. И именно к этой проблеме мы сейчас обратимся.
ГЛАВА 15. Сыновья родные и приемные
В Японии изначально развивалась традиция семейных уз, не основанных на кровном родстве. Хотя во время феодализма в Японии существовали кланы, которые часто сравнивают с китайскими родами, эти группы не вели свое происхождение от общего предка, а объединялись на основе преданности одному феодалу — даймё. Таким образом, в Японии еще до эпохи промышленной революции существовали системы ассоциаций, не основанных на кровном родстве; подобные группы в это же время существовали и в Европе.
Фундаментальной основой развитой способности японцев к спонтанной социализированности была сама структура японской семьи. Семейные связи в Японии развиты гораздо слабее, чем в Китае. С точки зрения традиционных обязательств, они менее значительны и более слабы, чем, например, связи в больших семьях центральной Италии. На самом деле с эмоциональной точки зрения японская семья ограничивает своих членов даже меньше, чем американская, хотя она, очевидно, гораздо стабильнее. Более слабые семейные связи в Японии позволили развиваться другим видам объединений, особенно в начале эпохи Эдо (1600—1867), и это послужило источником высокого уровня спонтанной социализированности в ХХ веке.
Конечно, Япония — это конфуцианское общество, позаимствовавшее многие ценности у Китая(1)*. И в Японии, и в Китае сыновняя почтительность считалась главной добродетелью; у детей весьма много обязательств по отношению к родителям, чего нет в европейской культуре. Предполагается, что сын традиционно испытывает большую привязанность к своим родителям, чем к своей супруге. В обеих культурах есть сильная тенденция общественного деления по возрасту, что отражено в японской системе премирования на основе трудового стажа. Обе культуры практикуют поклонение предкам, а традиционная правовая система признает общую ответственность семьи перед законом. В обеих системах женщина строго подчиняется мужчине.
Однако между этими культурами существуют важные идеологические различия, оказавшие прямое воздействие на современную экономическую организацию. Главное отличие заключается в сущности японской ие, что обычно переводится как «домохозяйство», которое существенно отличается от китайского термина цзя, что значит «семья».
Японская ие обычно, но не всегда, соответствует биологической семье. Скорее же это что-то вроде фонда всего имущества домохозяйства, которым сообща пользуются члены семьи. Существует глава домохозяйства, который выступает в роли основного доверенного лица(2)*. Важная черта ие заключается в его прочности, сохраняющейся через поколения; это структура, чьи позиции могут быть временно заняты действительной семьей, действующей в качестве ее хранителя. Однако эту роль не обязательно должны играть биологические родственники.
К примеру, обычно статус главы домохозяйства передается от отца к старшему сыну, однако роль старшего сына может играть человек, не связанный кровными узами с семьей, — он лишь должен пройти определенные правовые процедуры усыновления(3)*. В Японии, в отличие от Китая, процедура усыновления людей, не связанных кровными узами, широко распространена и относительно легка. Если в семье не было наследника мужского пола, то муж дочери впоследствии брал фамилию жены. В результате он мог наследовать состояние ие, и между ним и кровными родственниками не делалось различия. Он даже мог сохранять свои полномочия в том случае, если в семье все же рождался сын(4)*. В древние времена японские семьи не придерживались строгого наследования по отцовской линии в отличие от китайских семей; более того, некоторые семьи практиковали брак по женской линии (наследство и жилье передавалось от женщины к женщине)(5)*. Иногда домохозяйство усыновляло даже слуг. Во многих ие слуги, живущие под одной крышей, имели более тесные связи с семьей, чем кровные родственники из других домохозяйств, и впоследствии они могли пройти ритуал вхождения в родство, поклоняться предку семьи и быть похороненными в семейном склепе(6)*.
Усыновление было не просто одной из маловероятных перспектив, в культуре существовала определенная настороженность по отношению к семейственности, которая была отражена во многих преданиях, повествующих о ленивых или несведущих сыновьях. Совершенно нормальным считалось лишить наследства биологического сына по той или иной причине, если он не подходил для руководства ие, в пользу абсолютно постороннего для семьи человека. Эта практика была более распространена до Реставрации Мэйдзи, особенно в семьях купцов и самураи (поскольку у них было больше имущества). В таких домохозяйствах процент передачи наследства не родным, а усыновленным детям составлял 25—34%(7)*. В Китае подобного рода практика была гораздо менее распространенной.
В Японии на усыновленных «со стороны» детях не стояло клейма(8)*. Усыновляющая семья не подвергалась общественному порицанию, как в Китае (китайцы время от времени критиковали японскую практику «беспорядочного» усыновления, называя ее «варварской» и «незаконной» из-за открытости японцев чужакам)(9)*. Зачастую младшие сыновья семей с высоким социальным положением усыновлялись другими семьями (таких людей называли мукоёси). Например, Эйсаку Сато, премьер-министр Японии в 1964—1972 гг., был в свое время усыновлен, а сам он происходил из выдающейся семьи (его брат Нобусукэ Киси занимал должность премьер-министра несколькими годами раньше)(10)*. Если мы углубимся в японскую историю, то найдем множество примеров того, как приемные сыновья достигали большого положения в обществе. Тоётоми Хидэёси, великий сёгун, заново объединивший Японию в начале эпохи Токугава, происходил из крестьянской семьи и был усыновлен дворянами. Уесуги Ёдзан, даймё области Ёнедзава, тоже был усыновлен из другой семьи даймё(11)*. Эти примеры, не имеющие аналогий в китайской истории, можно приводить бесконечно долго. Согласно одному исследованию, процент усыновлений в семьях самураи в четырех феодальных доменах вырос с 26,1% в XVII веке до 36,6% в XVIII веке и, наконец, в XIX столетии составил 39,3%(12)*.
Второе важное отличие между японской и китайской семьями связано с правом наследования. Как мы уже отмечали, в Китае в течение тысячелетий происходило равное деление имущества среди наследников мужского пола. Япония же создала свою систему майората за довольно короткое время — в эпоху Муромати (1338—1573), что можно сравнить с ситуацией в Англии и других европейских странах(13)*. При таких обстоятельствах большинство поместий, включая семейный дом и (если имелся) семейный бизнес, передавались по наследству старшему сыну или человеку, который воспринимался семьей как старший сын(14)*. Наследник имел разнообразные обязательства по отношению к младшим братьям и сестрам; к примеру, предполагалось, что он возьмет на работу младшего брата или поможет ему сделать карьеру в другой области. Однако он не был обязан делить состояние семьи. Никто не ждал, что младшие сыновья останутся в домохозяйстве, напротив, от них требовалось основать собственное. Поэтому во втором поколении семьи быстро делились на хонкэ и бункэ — старшую и младшую ветвь соответственно. Вдобавок, китайская традиция многоженства не была так широко распространена в Японии. Это не значило, что японские мужчины были более преданны своим женам (практика внебрачного сожительства была широко распространена), это просто означало, что у богатых людей было меньше сыновей с законными правами на наследство.
Институт наследования по первородству имел несколько следствий для семейной и деловой жизни. Прежде всего, крупные семейные предприятия, занимавшиеся торговлей или другими видами коммерческой деятельности, не разделялись между двумя-тремя поколениями наследников, как в Китае. Во-вторых, японские домохозяйства были меньше. В Китае социальным идеалом была объединенная семья, в которой женатые сыновья жили вместе с родителями. Раздельного проживания старались избегать и разъезжались, только если жены сыновей не ладили друг с другом. В Японии, напротив, считалось нормальным, если младшие братья уходили из семейного гнезда и основывали свои собственные домохозяйства, как только старший брат начинал полностью управлять ие. Меньший размер домохозяйства означал, что члены ие не стремились к той степени самостоятельности, которая была присуща китайский «большой» семье, они были вынуждены вести самостоятельную экономическую жизнь. Такая форма организации предполагала большую мобильность в целом, поскольку семьи постоянно ветвились на новые домохозяйства(15)*. Как отмечает Тие Накане, существует связь между размером семьи и практикой усыновления: в Китае не было необходимости столь часто усыновлять посторонних, поскольку большие семьи и разветвленное родство предполагали наличие гораздо большего числа наследников, если у главы семьи не было биологических сыновей(16)*. Наконец, младшие сыновья не наследовали значительной части семейного состояния, поэтому они обеспечивали постоянный приток кадров в другие виды сферы: бюрократический аппарат, военное и коммерческое сословия. Эти альтернативные пути, несомненно, повлияли на степень урбанизации в Японии, поскольку многие люди, лишенные наследства, стремились в город.
Различия между японскими и китайскими семьями очевидны даже на уровне традиций получения имени. В Японии гораздо больше фамилий, чем в Китае, а китайских, в свою очередь, больше, чем корейских. Относительно небольшое количество фамилий в Китае свидетельствует о сплоченности семейных и родственных групп. Китайские фамилии очень стары, некоторым из них больше двух тысяч лет. Никого не удивляет, если спустя много лет жители одной деревни носят одну фамилию. Семьи разыскивают отдаленных родственников по женской линии и стараются включить их в свою семью, а отдаленные родственники стремятся доказать свое родство со знатной семьей. Плюс к этому, мужчины одного поколения и носящие одну фамилию обычно имеют сходные имена. В Японии, напротив, до эпохи Токугава фамилии обычно не использовались, отец с сыном даже не были связаны общим именем. Домохозяйства легко делились на более мелкие, и бункэ (старшие домохозяйства) не заставляли хонкэ (младшие домохозяйства) поддерживать связь. Благодаря относительной легкости разделения домохозяйств и традиции усыновления в одном географическом районе практически никогда не главенствовали одна или две влиятельные семьи(17)*.
Отличия между японской ие и китайской цзя нашли отклик в большинстве социальных групп. Как мы уже видели, основой китайской семьи было родство, а иногда родственные организации более высокого порядка, т. е. кланы. Хотя родство в Китае является путем социализированности и за пределами семьи, все равно речь идет о кровной связи. В Японии существовали и более крупные организации, называемые додзоку, что обычно переводится как «клан», однако они никогда не основывались на родственных отношениях, как в Китае(18)*. Они не базировались также и на территориальном признаке или принадлежности к конкретному землевладельцу(19)*. Скорее их основой были взаимные обязательства, которые добровольно принимались во время периода феодальных войн и внутренних беспорядков в Японии. Так, например, самурай мог быть связан с группой крестьян в деревне, обеспечивая их защиту от бродячих банд и получая взамен причитающуюся ему часть сельскохозяйственной продукции. Подобные обязательства могли взять на себя феодал (даймё), с одной стороны, и самураи, которые воевали за него, — с другой(20)*. С течением времени эти обязательства принимали ритуальный характер, но не наследовались, поэтому организация не могла выжить без добровольного обновления от поколения к поколению, как это было в китайских родственных объединениях. Эти объединения также не походили и на американские добровольные организации вроде Объединенной методистской церкви или Американской медицинской ассоциации. Кроме того, вхождение в эти отношения было добровольным, а выход — нет; моральная ответственность перед выполнением взаимных обязательств продолжалась всю жизнь и принимала характер религиозного обета.
С самого начала феодального периода японское общество значительно отличалось от китайского по своему характеру. В японском обществе семьи были относительно маленькими и хрупкими, одновременно появилось большое количество социальных организаций, основанных не на родственных отношениях(21)*. С другой стороны, прочность несемейных организаций привела к тому, что семейные связи стали более уязвимы, особенно с точки зрения китайской культуры. Тие Накане замечает, что «даже в довоенное время отношение японских детей к своим родителям часто удивляло китайцев, посещавших Японию, поскольку, по их мнению, дети не оказывали родителям должного уважения»(22)*. Как и китайская, японская семья изменялась в результате урбанизации и экономического роста(23)*. Однако эти изменения (в противовес ситуации в Китае) меньше повлияли на японские социальные и коммерческие организации, поскольку последние в меньшей степени были основаны на принципе семейственности.
В японском обществе повсеместно были распространены группы, похожие на ие; глава такой группы назывался иемото. Групп с такой организацией было особенно много в области традиционных искусств и ремесел (стрельба из лука, фехтование, чайная церемония, театры Но и Кабуки, икебана и т. д.). Группы иемото — это неродственные объединения людей, которые ведут себя так, как если бы они были родственниками. Учитель играет роль отца, ученики — детей; подчинение в группах имеет иерархический характер и передается по мужской линии, как в обычных семьях. Важнейшими социальными связями были не горизонтальные отношения среди равных (например, среди учеников одного мастера), а вертикальные — между старшим и младшим(24)*. Эти отношения можно сравнить с японской семьей, где связь между родителями и детьми гораздо сильнее, чем между братьями и сестрами. Группы иемото напоминают современные добровольные организации на Западе, поскольку не базируются на родстве; кто угодно может примкнуть к этому объединению по собственному желанию. Однако они похожи на семьи тем, что отношения внутри группы носят не демократический, а иерархический характер, поскольку сложить с себя принятые моральные обязательства не так просто. Однако членство в группе не наследуется, то есть не может быть передано от отца к сыну(25)*.
Антрополог Фрэнсис Су утверждает, что группы типа иемото связаны не только с привычными искусствами и ремеслами, но составляют структуру практически всех организаций в Японии, в том числе и коммерческих(26)*. Скажем, японские политические партии делятся на квазипостоянные фракции, возглавляемые старейшим членом партии. Эти фракции не отражают определенных идеологических или политических позиций, как, например, фракции американской Демократической партии. Скорее, это группы, подобные иемото, скованные добровольными и личными взаимными обязательствами между лидером фракции и его последователями. В японских религиозных организациях существует та же структура, что и в группах иемото. В противоположность китайцам, посещающим те храмы и гробницы, которые считают нужным, японцы «принадлежат» определенному храму подобно тому, как американцы «принадлежат» определенной церкви, поддерживая ее благотворительными взносами и развивая личные отношения с монахом или настоятелем(27)*. Следовательно, религиозная жизнь в Японии более организована и строга, чем в Китае.
Такая форма организации создает определенную привычку, которая переносится на деловой мир: если о японских фирмах зачастую можно сказать, что они похожи на семью, то китайские — собственно, и есть семья(28)*. В японской корпорации присутствуют структура власти и чувство морального обязательства между членами, что делает ее сходной с семьей, однако в ней также есть и элемент самостоятельности, не разрушаемый соображениями родства; в этом отношении японская корпорация гораздо больше походит на западные добровольные ассоциации, чем на китайские семьи или кланы.
Совершенно разное положение семьи в японском и китайском обществах объясняется и японским вариантом конфуцианства. Япония является конфуцианской страной по крайней мере с VII века, когда принц Тайси Сотоку создал конституцию Японии, основанную на принципах конфуцианства и состоявшую из 17 статей(29)*. Некоторые исследователи говорят, что японское конфуцианство устанавливало те же нормы поведения, что и китайское; однако в Японии в своих ключевых аспектах это учение претерпело значительные изменения(30)*. Конфуцианское учение постулирует несколько добродетелей, и ударение на различные добродетели может иметь явное выражение в реальных социальных отношениях. К примеру, из пяти основных добродетелей ортодоксального конфуцианства самыми важными были следующие две: благожелательность (цзэн), которую к членам своей семьи люди обычно испытывают в естественном порядке, и сяо — сыновняя почтительность(31)*. Преданность, или верность, в китайском конфуцианстве тоже являлась добродетелью, но она воспринималась скорее как личная, а не социальная: человек верен себе и своим убеждениям, а не носителю политической власти. Более того, для китайцев добродетель преданности была связана с добродетелью справедливости или правосудности (и)(32)*. Предполагалось, что если внешний источник власти, требующий преданности, действует неправосудно, цзэн не требует от человека слепой покорности.
Когда конфуцианство было завезено в Японию и начало приспосабливаться к местным условиям, относительный вес этих добродетелей существенно изменился. В документе, типичном для японского понимания конфуцианства, — императорском постановлении для армии, выпущенном в 1882 году, — добродетель преданности была возведена в высший ранг, а благожелательность вообще не упоминалась(33)*. Кроме всего, по сравнению с китайской версией неуловимо изменился сам смысл преданности. В Китае эта добродетель обладала этическим смыслом: человек имел определенные обязанности по отношению к самому себе, то есть имелись стандарты поведения личности, которым нужно соответствовать. Такой подход являлся своеобразным функциональным эквивалентом западного понятия личной совести. Преданность господину должна была согласовываться с чувством долга перед собственными принципами. Напротив, в Японии абсолютно безусловное значение имел долг по отношению к господину(34)*.
Значение того, что преданность в японском конфуцианстве заняла ключевую позицию, а сыновняя почтительность — нет, может быть понято на примере системы социальных обязательств. Мы уже отмечали, что в традиционном Китае, если отец нарушал закон, сын не был обязан сообщить о преступлении органам правопорядка. Долг по отношению к семье был важнее долга перед политическими властями, даже выше власти императора. В Японии, наоборот, в такой ситуации сын стоял перед дилеммой, поскольку был обязан сообщить о своем отце органам правопорядка: преданность даймё превосходила преданность семье(35)*. Центральная роль обязательств по отношению к семье придала китайскому конфуцианству его особый характер. Хотя ортодоксальное конфуцианское учение настаивало на преданности императору и поддерживающей его бюрократической элите, семья выступала на первый план в качестве своеобразного оплота, защищающего личную независимость от контроля государства. В Японии все было наоборот: политические власти контролировали семью, и теоретически ни одна из личных сфер жизни не была защищена от их вторжения(36)*.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |