"Любовные секреты Дон Жуана" - читать интересную книгу автора (Лотт Тим)

10

Наташа Блисс. Наташа, Наташа, Наташа. Блисс, Блисс, Блисс. Если вы хотите чего-то диаметрально противоположного Келли Корнелиус, Наташа – то, что вам нужно. Я столкнулся с ней в агентстве через две недели после того, как Келли ушла от меня к Хуго Бансу. Наташа заведовала клиентским отделом, была амбициозной, сексуальной, современной.

Это произошло в конце восьмидесятых, и Наташа принадлежала к новому племени über-женщин, или, во всяком случае, такой мне виделась расстановка сил в моей тогдашней сексуальной вселенной. Наташа была потрясающая, она была второй замечательной женщиной в моей жизни. Сексуально раскрепощенная, веселая, неистовая, всегда ухоженная и модная, умеющая заработать и потратить. Казалось, мужчина ей вообще не нужен.

Что ее привлекло во мне? Кто знает? Как я уже говорил, любовь не адресована конкретному человеку. Она – суть выражение самых неожиданных потребностей и скрытых желаний. Возможно, как старомодному господину N нужна была покорная спутница, так госпоже Наташе N нужен был покорный мужчина. Неудача с Келли что-то сломала во мне, я чувствовал себя потерянным. Конечно, я старался не показывать этого, но иногда мою уязвимость было трудно скрыть.

Впервые Наташа заметила меня, когда я расплакался на совещании, где она присутствовала. Я попытался изобразить приступ кашля, закрыл лицо платком, извинился и пошел к автомату с холодной водой. Я смачивал платок «Кристально чистой водой из горного источника», чтобы смыть следы слез, когда увидел, как подходит Наташа: ее лицо выражало обеспокоенность. Такое проявление сочувствия не было для нее характерно: обычно она производила впечатление человека, считающего, что сострадание демонстрирует слабость, которую женщина не может себе позволить в жестоких джунглях бизнеса. Я сгорал от стыда. Мужчины и сегодня стыдятся слез. А в то время это было равнозначно потере лица.

– Как ты, Дэнни?

– Сенная лихорадка. Все нормально.

Но со стороны так не казалось. Голос у меня срывался, хрипел и квакал. Я вытер лицо платком, прежде чем взглянул на нее. Господи, как она была хороша: холеная, с ярко-красной помадой на губах, в дорогом костюме, но не в стандартном, с картинки модного журнала, как у большинства деловых женщин в Нью-Йорке, а в подчеркивающем ее неповторимый стиль, пошитом по индивидуальному заказу. Она была высокая, тонкая, с (естественно) нежными светлыми волосами, красиво вьющимися где-то с середины длины. Я и представить себе не мог, что ее вообще способен заинтересовать человек вроде меня, и уж конечно не именно я и не в таком положении.

Но я ошибался. К несчастью для нас обоих.

– В октябре? У тебя что-то случилось, да?

Я посмотрел на нее. Она взяла меня за руку.

– У меня сейчас не самый простой период в жизни.

– Из-за женщины?

Я кивнул. Она все еще держала мою руку.

– Откуда ты знаешь?

– Мужчины не очень хорошо переживают разрыв, ведь так?

– Почему ты решила, что у меня произошел «разрыв»? – Я постепенно приходил в себя, мне стало любопытно.

– Люди говорят. Келли – кажется, так ее звали? Она сошлась с…

– С Хуго Бансом. Все правильно. Я это переживу.

Она внимательно посмотрела на меня, словно оценивала мою искренность. Женщинам, которые смотрят, как Наташа Блисс, наверное, приходится выслушивать много всякой чепухи. Это было написано на ее лице. Нет, не враждебность, а сдержанность, легкая вуаль надменности. Смотри – но не трогай. Я всегда думал, что такие женщины не в моей весовой категории. Возможно, поэтому она и обратила на меня внимание: я не заигрывал с ней, никогда даже не пытался – я считал, что это пустая трата времени, все равно что ставить на аутсайдера на Национальном первенстве.

Но иногда и аутсайдеры выходят в финал.

Она предложила заменить меня на совещании, и я согласился. Мою руку она отпускала очень медленно, как будто лаская.

Потом целый месяц ничего не происходило. Мы пересекались на совещаниях, перебрасывались ничего не значащими фразами около автомата с холодной водой. Я очень увлекся ею, но считал, что шансов никаких. Кроме того, я все еще любил Келли и надеялся, что она вернется.

Келли не была уверена в своих отношениях с Хуго. Я получил от нее пару писем, полных сомнений и надежды на то, что она «еще что-то значит» для меня.

На самом деле Келли просто пыталась оставить себе путь к отступлению, поступая со мной так, как я поступал с Хелен. Конечно, она скучала, но я главным образом был страховым полисом на случай, если она ошиблась в Хуго. Я тогда еще не понимал, что разорванные старые отношения – лишние проценты на дебетовом счету страданий. Я представлял себе, как верну ее. Мои сексуальные фантазии о Наташе были лишь жалким отголоском романтических мечтаний о единственно истинной любви – любви неразделенной.

И я был сильно удивлен, когда на рождественской вечеринке, в винном баре Бофуа в Ватерлоо, Наташа, в облегающем серебристом платье с глубоким вырезом сзади и практически таким же спереди, подошла ко мне, стоявшему одиноко в сторонке, прижала меня к стене и начала целовать. Сначала мое сознание зафиксировало невероятность происходящего, а потом я ответил на поцелуй.

Я был на седьмом небе. Не только от того, что Наташа целовала меня, но и потому, что она делала это на глазах всех остальных мужчин, каждый из которых лелеял мечту об одном лишь мгновении такого счастья. Мои воображаемые горизонты расширялись – как и мой вполне реальный член. Наташа Блисс целовала меня.

Остаток вечера прошел в тумане сладострастного наслаждения. Я смутно помню, как спросил ее, почему она это сделала: потому что (а) у нее было плохое настроение или (б) ей меня жалко. Она прошептала мне на ухо, что и то, и другое, конечно, но прежде всего потому, что хочет переспать со мной. Я глубокомысленно кивнул, как если бы она попросила чашку чая, и продолжил целовать ее. Потом мы поехали ко мне.

Даже зная Наташину репутацию, даже догадываясь по ее жестам и манере себя вести, что вряд ли она не уверена в себе в постели, я был поражен. Я прекрасно сознавал, что женщины могут испытывать сильную сексуальную потребность. Понял это еще со времен Хелен. Но все равно они оставались в моем воображении розовато-нежными, эфемерно-расплывчатыми существами. Большинство женщин, с которыми я встречался, хотели, чтобы их соблазняли, чтобы с ними играли, чтобы добивались их возбуждения, им неизменно было нужно, чтобы для них вновь и вновь разыгрывали сцены из старомодной утонченной любовной пьесы. Поэтому создавалось ощущение, что они дают, а мужчина берет. Как бы ни была женщина увлечена, она всегда стремилась не более чем отвечать на мои усилия.

Наташа знала, чего хотела, и брала это. Она не занималась со мной любовью, она не соглашалась на секс. Она меня трахала. Мечта любого мужчины. Ей нравились большие зеркала и жесткое порно. Она была Самантой из «Секса в большом городе» задолго до того, как «Секс в большом городе» появился. Она поражала воображение, она была откровением.

Но она меня пугала.

Все время, пока мы занимались сексом – а это происходило долго, – часть меня наблюдала со стороны, отдалившись от покрытого потом, изогнутого тела, и какой-то пещерный, непокорившийся человек во мне рассуждал…

Так не должно быть.

Для воспитанного на вековых представлениях о покорности женщин мужика встреча со следующей ступенью эволюции была подобна землетрясению. Я делал все, что от меня требовалось, – Наташа казалась всем довольной. Но сам я не был вовлечен в процесс полностью. Какая-то часть меня по-прежнему пребывала в шоке.

А еще большая часть меня хотела, чтобы это была Келли.

Опять-таки, знай я тогда то, что знаю сейчас, признался бы Наташе, что еще не готов к этому, не готов к ее силе и страсти, не готов к жизни. Но сердце мое было разбито, и я пытался залечить раны.

Проснувшись на следующее утро, я почти не сомневался, что Наташа ушла. Что я приду в офис в новом году и она сделает вид, будто ничего не было. Но она осталась. И не только осталась, но смотрела на меня так, как никогда не смотрела в офисе. Во взгляде появилась поволока, – я бы сказал, она смотрела с нежностью. И даже с радостью.

В этом смысле Наташа не была такой продвинутой – впрочем, не уверен, что подобрал правильное слово, – как Саманта из «Секса в большом городе». Она не научилась отделять чувства от секса.

В те Рождественские дни мы встречались пять или шесть раз. Выяснилось, что офисная репутация Наташи как любительницы мужчин, этакой оторвы, если пользоваться школьной терминологией – а отношения в офисе, как правило, несильно отличались от школьных, – совершенно не соответствовала действительности. Мужчины просто все это выдумали. Совсем как мальчишки, придумывавшие истории про Шерон Смит в те времена, когда мне было тринадцать.

Как оказалось, к тридцати годам у Наташи только дважды были серьезные отношения, да еще пара случайных связей. Последняя связь закончилась полгода назад. Ее потянуло ко мне, потому что она распознала знакомую боль. Хотя позже мы выяснили, что у нас много общего и помимо этого.

Мы происходили из одной среды – ее отец был инженером-электриком, и нас обоих потеснили разнополые Хуго, в изобилии населяющие рекламный мир. В душе мы презирали то, чем зарабатывали на жизнь, лелея тайное желание, в котором было почти стыдно признаться: написать настоящий роман. Она много работала, видела все нелепости и умела мастерски высмеивать то, к чему одновременно относилась очень серьезно. Она позволяла людям смеяться над собой и над проектами агентства, и это, как ни странно, обеспечивало ей верность коллег и увеличивало их производительность.

Поразительно, но к моменту нашего возвращения в офис я почувствовал, что Наташа влюбляется в меня. Это было невероятно, это было безумие, но это было так.

И тогда мой страх удвоился. Для любви нужно подходящее время, готовность ее принять и слепая удача. А я все еще любил Келли. Наташина страсть, желания, чувства были сильными, первобытными и в то же время достигали такого уровня, какого я не встречал ни у одной женщины. Я был опустошен, выпотрошен. Конечно, в Рождество я вел себя как положено – шутил, смеялся, участвовал во всех ее затеях, но не переставал думать о Келли.

Вот тогда я впервые столкнулся с тем, что позднее назову Законом Мартина. Чем более ты равнодушен к женщине – особенно если речь идет о привлекательной, сексуальной, умной женщине, о которой мечтают тысячи мужчин, – тем больше тебя хотят. Конечно, если равнодушие не поддельное.

В отличие от Мартина, я своим равнодушием не дорожил. Наташа была потрясающая женщина, и я хотел полюбить ее, и в другой период жизни полюбил бы, – возможно, я немного любил ее и тогда, но не мог отдаться ей целиком, а такой женщине, как она, нужно было именно это. Она хотела получить все и готова была отдать все. Я же мог предложить так мало.

Тем не менее наши отношения дожили до весны. Кажется, в середине марта Наташа сказала, что любит меня. Я сказал, что тоже ее люблю. И я не обманывал, – во всяком случае, я любил ее образ, ее живость, ум, красоту, силу. Просто я еще не расстался с Келли. По-прежнему хотел ее, и, несмотря на физическую, сексуальную, психологическую привлекательность, Наташе не хватало самого главного: она была не Келли. Я даже пытался использовать Наташу для того, чтобы вернуть Келли. Но Келли, хоть и разозлилась (где справедливость!), все же осталась с Хуго. Она не собиралась отпускать его. Конечно, она расстроилась, что ее страховой полис истекает. Но, по-видимому, он ей уже был не очень-то и нужен.

Между тем Наташа, я думаю, не имела ни малейшего понятия о терзавших меня сомнениях. Я действовал на автопилоте. А что я должен был ей сказать: «Наташа, прости меня, но я все еще люблю Келли?» Иногда необходимо говорить правду, а иногда лучше промолчать – если надеешься, что эта правда долго не протянет. Но правда оказалась живучей. В какой-то момент Наташа почувствовала мою отстраненность и привязалась ко мне еще больше, отчего страх и равнодушие окончательно овладели мной. Это были взаимоисключающие условия.

Правду удавалось скрывать до той поры, пока мы не поехали вместе отдыхать. Мы отправились в Калифорнию. Я надеялся, что сочетание солнца, моря и удаленности от Англии совершит чудо. Потому что знал: Наташа – возможно, лучшая женщина в моей жизни, и если я… приведу себя в порядок, буду самым счастливым мужчиной на земле.

Но так не случилось. Близость и избыток свободного времени, которых не избежать на отдыхе, выпустили на волю существовавшие противоречия. А неизменно нависающее желание «отдохнуть как следует» увеличило расстояние между нами до размеров пропасти. Я ушел в себя, полностью запутавшись в своих чувствах или в отсутствии таковых. Наташа то плакала, то злилась. Зазвучали заколдованные вопросы: «Что случилось? Что с тобой?»

Я не мог ей ответить, поскольку где-то в глубине души понимал, что вполне способен заставить себя полюбить ее. Но Келли все еще находилась слишком близко. В конце концов, в середине отпуска, на ее красивом лице появилась озабоченность и она спросила, холодно и сухо:

– Ты собираешься бросить меня, когда мы вернемся, да?

Чувствуя себя последним негодяем, идиотом и неудачником, я посмотрел на нее и просто кивнул.

Домой мы возвращались по отдельности. Она улетела первым же рейсом в тот же день, я прилетел днем позже. Когда я вернулся в контору, Наташи там не было. Оказалось, что еще раньше ей предложили хорошую работу, от которой она перед отпуском отказалась, но, вернувшись, позвонила в агентство и выяснила, что место еще не занято. Она ушла из-за меня, я испортил жизнь этой женщины, и свою жизнь тоже, от безысходности я расплакался – из-за Наташи, из-за Келли, а главным образом из-за того, каким я был вечно жалеющим себя, эгоистичным, жестоким, использующим других людей мудаком.

После разрыва с Наташей женщина у меня появилась только через два года, и этой женщиной была Бет – моя почти-бывшая-жена.

По крайней мере, у меня есть Кэрол Мун. Великая Кэрол, с ее неутомимыми интеллектуальными ресурсами, верностью, желанием помочь и добротой. Слава Богу, в мире есть такие женщины, как она.

Прошло три месяца с тех пор, как Элис вернулась к Мартину. Иногда я что-то узнаю про них, но ничего слишком плохого – а мне бы так хотелось. Похоже, у них все может склеиться. Здорово, правда? Я должен бы пожелать им счастья, но надеюсь, они задушат друг друга или погибнут в автомобильной аварии. Угарный газ тоже подойдет в качестве отравы.

Я безумно скучаю по обоим.

– Вся жизнь состоит из потерь? – спрашиваю я у Кэрол.

Мы пришли с Поппи в лягушатник. Поппи неотразима в купальнике с котятами. Я улыбаюсь. Ради этого стоит жить. В последнее время она успокоилась, ведь нам с Бет больше не из-за чего воевать. Она стала почти такой же, какой была до нашего разрыва: милой, послушной, чуткой и доброй. Все заживает.

К иссиня-черным волосам Кэрол опять вернулся их естественный цвет, только на макушке появилось несколько седых прядей. Ей идет. Некоторым людям надо достичь своего внутреннего возраста, а Кэрол была зрелой женщиной уже в тринадцать. Она поворачивается ко мне и складывает бледные губы бантиком.

– Хватит плакаться и квакать как жаба, – беззлобно говорит она.

Правда докучлива, вернее, даже неучтива. Я отказался от услуг Теренса, поэтому от большей части всего этого уже избавлен. Он сказал, что мне еще долго предстоит «работать с раздражением». Я вежливо не согласился и велел ему убираться ко всем чертям вместе с его чертовым психоанализом. А потом заявил, что в связи с неудачным результатом моего лечения я не собираюсь оплачивать его последний счет. Тут выяснилось, что Теренсу тоже не помешает поработать с раздражением.

Но отказаться от услуг Кэрол я не могу, хотя иногда она в своей правдивости гораздо докучливее Теренса.

– Справедливо подмечено. В самую точку. Принято.

– Мне кажется, папа не похож на жабу.

Мы не заметили, как Поппи вылезла из лягушатника, вся мокрая и трясущаяся, и подошла сзади. Я даю ей полотенце, она укутывается в него. Потом прыгает на колени к Кэрол.

– Зато он немножко похож на лягушку, – шепчет ей на ухо Кэрол.

Поппи хихикает и прижимается к ней.

– Почему вы с тетей Кэрол не поженитесь?

– Ты бы этого хотела, малыш?

– Я люблю тетю Кэрол. С ней так весело. Почему ты не живешь с ней, как раньше с мамой?

– Потому что мы просто друзья, милая. Вытри нос.

– А ты занимаешься с ней сексом?

– Поппи!

Кэрол смеется своим носовым ослиным смехом. Плечи трясутся – она пытается сдерживаться, опасаясь, что Поппи обидится, решив, что смеются над ней. Но Поппи, похоже, не обиделась.

– Нет, Поппи, я не занимаюсь с ней сексом.

– Почему? Ты не считаешь ее красивой?

– Конечно считаю.

– Ты не считаешь ее хорошей?

– Считаю.

– Она замужем?

– Нет. Уже нет.

– Тогда почему ты не занимаешься с ней сексом?

– Потому что это все испортит.

– Почему?

– Потому что… Господи, Поппи. В твоем возрасте ты про секс еще и знать ничего не должна.

Кэрол уже не смеется, она ласково хлопает девочку по попке и дает ей фунт.

– Не хочешь купить себе леденец?

– Хочу, – с готовностью отвечает Поппи.

Секунду мы с Кэрол смотрим друг на друга, потом отводим взгляды.

Кэрол едет со мной отвозить Поппи. Бет дома нет, дверь открывает Оливер, мне он вполне симпатичен теперь, когда ревность улеглась и мы оба поняли, что у Поппи есть и будет только один отец. Оливер предлагает нам выпить чаю, но у нас намечен поход в кино, а на вечер я заказал столик в ресторане.

Поппи бросается к Кэрол и крепко ее целует.

– Я люблю тебя, тетя Кэрол.

– Я тоже тебя люблю, Поппи.

Потом она вбегает в дом и исчезает из виду. Дверь закрывается. Мы с Кэрол идем к машине.

– Кэрол, ты правда любишь Поппи?

– Конечно, – отвечает она, не задумываясь. – Я вас обоих люблю.

– А я правда похож на лягушку?

– Да. Хотя я видала лягушек и похуже.

– Но все-таки лягушка…

– Это лучше, чем жаба.

Возвращаемся в Эктон, чтобы я переоделся. Мы собираемся в русский ресторан, недалеко от моего дома, в котором подают водку разных сортов, а перед рестораном – на модный японский триллер «Кинопроба». Завтра, конечно, будет похмелье, но все равно предвкушаю удовольствие от сегодняшнего вечера. В последние пару месяцев я редко виделся с Кэрол: она много работала, а ее личная жизнь была, как всегда, сплошным кошмаром. Женатый мужчина, с которым она встречалась, ушел к ней от жены на неделю, а потом вернулся в семью. Кэрол снова одна, но, кажется, она с этим смирилась. Одиночество, похоже, идет ей на пользу: она расслабилась, загорела, похудела – в общем, выглядит хорошо.

Когда мы приходим ко мне, Кэрол варит себе кофе, забирается с ногами на диван и включает телевизор. Здесь она чувствует себя как дома. Можно расслабиться. Она сняла туфли. Платье задралось.

Я автоматически вскрываю конверты утренней почты и одновременно выискиваю какой-нибудь лосьон в ванной. Наконец нахожу, но оставляю его стоять, где стоял.

Достаю письмо из конверта. Оно напечатано на дешевом листе бумаги A4. Меня сбил с толку тонкий конверт. Я ожидал чего-то вроде пергамента, исписанного каллиграфическим почерком.

Я отпускаю листок, и он, покачиваясь, планирует на пол, как белое перышко из крыла ангела.

Моего брака больше нет.

Чувство боли вытесняется приступом радости, который сменяется пронизывающей до печенок тоской. Все в прошлом. Десять лет мы просыпались в одной постели и Поппи – о Господи, какое это счастье! – Поппи была рядом, мы были все вместе, с нашими мечтами и воспоминаниями, надеждами и ссорами. В прошлом наши поцелуи. Все это теперь не имеет юридической силы.

– Пошли, Спайк. Опоздаем.

– Что?

– Уже почти полседьмого. Фильм начинается через пятнадцать минут.

– Сейчас. Иду.

Несколько секунд я стою и смотрюсь в зеркало.

Старый. Старый. Потом разворачиваюсь, заставляю себя улыбнуться и иду в комнату, где меня ждет Кэрол.

На мой взгляд, фильм тошнотворный. Начинается все вполне невинно: японец, чья жена погибла при трагических обстоятельствах, хочет любви и в конце концов на кинопробах знакомится с женщиной, которая оказывается законченной психопаткой. Она пичкает его парализующими наркотиками – так, чтобы он, оставаясь в сознании, не мог пошевелиться, и всаживает иглы в самые болезненные места: глаза, грудь, пах. Нестерпимая боль жертвы вызывает у нее смех. При всей невероятной омерзительности это, как ни печально, довольно точная метафора брака.

Я выхожу из кинотеатра на грани нервного срыва: не столько из-за фильма, сколько из-за Постановления, лежащего у меня в кармане. А Кэрол, похоже, в порядке.

– На тебе лица нет, Спайк.

– Сучка психованная. У меня кишки перевернулись.

– А мне фильм показался забавным. И сексуальным.

– Знаешь почему? Знаешь, что воплощает собой эта женщина? Универсальное женское подсознание.

– Сеансы психотерапии не прошли даром.

– Не зря же я ходил.

– «Универсальное женское подсознание». Какая ерунда. Это фильм о садомазохизме. Боль и удовольствие. Господи, на ней было такое обтягивающее платье!

– Мне кажется, он особого удовольствия не испытывал.

– А меня это возбудило.

– Значит, ты тоже психованная сучка.

– От тебя ничего не скроешь, да, Спайки? – Она смеется.

Почему Кэрол сегодня такая сексуальная, ведь обычно она меня 'не возбуждает? Именно поэтому мы столько лет дружим. Я трогаю листок в кармане. Почему у меня сердце заболело, когда я увидел эту бумагу, которую так долго ждал?

Я бы рассказал Кэрол о Постановлении, но она и так считает меня жалким нытиком. Сделаю вид, что ничего не произошло. Хотя это будет трудно без поддержки моего проверенного друга – бутылки.

В меню тридцать пять сортов водки. Не думаю, что справлюсь со всеми, но, возможно, преподнесу себе сюрприз. Мы пьем водку со вкусом свеклы, вишни, капусты, хрена – а дальше не помню.

Кэрол от меня не отстает. Она всегда умела пить. Ее лицо лоснится, как будто его намазали вазелином. Почему я раньше не замечал, какая она сексуальная?

Прощай, Бет. Прощай, дорогая моя жена.

Еще одна водка.

– Интересно, а что стало с Шерон Смит? Помнишь, наша первая встреча?

Удивительно, но языку меня, насколько я могу заметить, не заплетается. Мне всегда удавалось скрывать степень своего опьянения: я отсидел на дюжине высокого уровня маркетинговых совещаний, будучи в хлам пьяным, и никто вроде ничего не заметил.

– Это была не первая наша встреча. Я ведь Брюшко-хлопушка, помнишь? В бассейне.

– Ну, тогда первый наш разговор.

– Я слышала, она эмигрировала в Южную Африку. Что-то связанное с экологией.

– Наверно, оставила не одно разбитое сердце.

– Ты был влюблен в нее, как остальные мальчишки?

– Это было чисто физическое влечение.

– Я ревновала.

– Ты ревновала? Издеваешься надо мной?

– Ты был очень симпатичный.

– Да ладно. Я же лягушка, забыла?

– Лягушки могут превращаться в принцев.

Я делаю глоток водки, со вкусом… больше всего это похоже на микстуру. Кэрол заигрывает со мной? Или пытается приободрить?

– Ты еще встретишь кого-нибудь, Спайк. Тебе просто нужно расчистить завалы после крушения твоего брака.

– Меня это преследует. Это заколдованные развалины.

– Так чем все закончилось у вас с Бет? Какой урок ты из этого вынес? Что записал в своих… Как они называются?

– «Любовные секреты Дон Жуана».

– Что ты записал в «Любовных секретах Дон Жуана»? В чем состоял урок?

– Твое здоровье!

– Твое здоровье!

Мы снова выпиваем.

– Когда речь идет о любви, люди получают то, что им нужно. Они готовы на все, лишь бы получить желаемое, – такой вот урок.

– Это касается только женщин?

– Нет. Я встречался с Элис, хотя она была девушкой моего лучшего друга. Я знал, на что иду. Я предал Мартина. Потому что мне это было нужно. Потом Мартин пошел на все, чтобы вернуть ее, – потому что ему это было нужно. Элис вернулась к нему – потому что ей было нужно прежде всего это. Вот три примера непреложного закона. Нравственность не стоит ничего, когда речь идет о любви. Ставки слишком высоки.

Кэрол кивает. В кои-то веки я не слышу в ответ язвительного комментария.

– Эта твоя теория о трех замечательных женщинах… Бет принадлежит к их числу?

– Отчасти.

– Как это?

– Долгое время нашей совместной жизни я думал, что она – третья замечательная женщина. Но когда ты так долго живешь с кем-то, начинаешь счищать верхние слои. И видишь, что там внутри. Я считал Бет одной из замечательных женщин, но теперь изменил мнение. Возможно, Келли и Наташа тоже не остались бы замечательными, если бы я на них женился. Жизнь разъедает все. Ты не знаешь, что собой представляет человек, до тех пор, пока жизнь не подвергнет тебя испытанию. Это проявляется в испытаниях. И тогда в мгновение ока все, что ты думал о ком-то, перестает существовать. Это может быть необходимость принять решение, или проявить смелость, или повести себя достойно, или даже необходимость самопожертвования. Бет не та, за кого я ее принимал. И дело не в ее непригодности для совместной жизни – она негодна для развода.

– Мне Бет нравилась.

– Кэрол, я хочу тебе сказать кое-что. Это важно.

– Что, Спайк?

– Мне очень хреново.

– Я думала, ты скажешь что-нибудь существенное в продолжение разговора.

– Да. Конечно. О чем я говорил? Да. Когда я начал встречаться с женщинами… я считал, что они хорошие. Что они лучше меня. Чуть ли не существа высшего порядка.

– Женщины изменились. «Хорошие» означало просто «находящиеся в подчиненном положении».

– Может, они изменились. Может, выбрались из чулана. В любом случае, что мы имеем? Мы все вместе, все равны.

Кэрол от души смеется. Она вертит в руках рюмку с водкой.

– Дэнни, а я принадлежу к числу трех замечательных женщин?

Я качаю головой, подбираю сметану, стекающую с моего блина.

– Чтобы определить, надо переспать. Это становится понятно, когда снята оболочка, понимаешь?

– Значит, за все годы, что мы знакомы, ты разглядел только мою оболочку?

– Но это оболочка наивысшего качества. А кстати, чем все закончилось у вас с тем женатым придурком? Как его, Ховардом?

– Он оказался лживым, двуличным интриганом.

– Что-то мне твои слова напоминают. Держу пари, за это ты его и любишь.

Кэрол задумалась.

– Да нет, пожалуй. По-моему, я начинаю понимать, что дурные мужчины – это просто дурные мужчины. Не больше и не меньше. Они не ждут женщину, которая придет и спасет их, изменит, перекроит и исправит. Они просто идиоты. По жизни. Неоперабельные. Ховард меня больше не интересует. Ни этот, ни любой, подобный ему. Пусть они все застрелятся.

– Вот и молодец, Брюшко-хлопушка.

– Я найду хорошего мужчину. Как ты, Дэнни.

Она смотрит на меня. Заигрывает? После стольких лет знакомства? Когда наши отношения настолько устоялись и сформировались?

– Не бывает хороших мужчин и хороших женщин. Просто люди ведут себя так, как им на роду написано.

– Но они способны удивить тебя.

– Конечно.

Когда мы возвращаемся в квартиру, сомнений у меня не остается. В водочном меню я дошел до шелковичной, поэтому, возможно, мысли у меня путаются. И уж точно заплетаются ноги. Но уверенности мне придает Кэрол. То, как она держит меня под руку, то, как близко ее лицо к моему. Что-то случилось. За тридцать с лишним лет она устала сопротивляться моим чарам.

Я все еще переживаю по поводу постановления, но водка и Кэрол смягчили удар. Она смеется, толкая меня вверх по лестнице. Господи, какая женщина! Что мешает нам переспать? Это было бы совершенно естественно. Странно, что этого раньше не случилось. Я ревновала. Лягушки могут превращаться в принцев. Она меня хочет. А что в этом странного? Мы оба одиноки, мы нравимся друг другу, любим друг друга. Это самое естественное продолжение.

Она, конечно, очень осторожна. Ей нужно помочь, слегка подбодрить. Нужно, чтобы я показал ей, чего она хочет. Люди часто говорят «нет», хотя на самом деле имеют в виду «да». Все эти годы мы оба говорили «нет». А имели в виду «да».

Господи, как мне одиноко. Одиноко и погано. Десять лет совместной жизни, и все пошло прахом.

– Давай, Спайк. Еще один пролет. Чертов лентяй.

– Хочешь кофе?

– Лучше я тебе кофе сварю.

Она идет ко мне, чтобы выпить кофе. Все сходится. Я не хочу сегодня оставаться один. А что будет с нашей дружбой? Я зашел слишком далеко, чтобы думать о нашей дружбе.

Кэрол выгружает меня на диван. Я плюхаюсь на подушки. Комната кружится. Кэрол пытается привести меня в вертикальное положение, чтобы напоить кофе. Я собираюсь с силами, приподнимаюсь. Она обхватила меня за шею, положение у нее не очень устойчивое. Она удерживала мой взгляд в лягушатнике. Платье у нее задиралось. Она любит Поппи. Она любит меня. Лягушка может превратиться в принца.

Неожиданно я обхватываю ее за голову и тяну на себя. Прежде чем она успевает оказать сопротивление, я целую ее в губы, язык ищет проход внутрь. Моему пьяному опустошенному сознанию все кажется абсолютно логичным и ясным.

Кэрол хочет высвободиться. Пытается превратить все в шутку.

– Хватит, Спайки. Что ты делаешь, пьянь несчастная?

Я тяну ее вниз. На этот раз она теряет равновесие и падает на меня. Я чувствую ее вес. Чувствую, как ее грудь прижимается ко мне. Обнимаю ее, начинаю целовать в шею.

Кэрол уже не смеется.

– Спайк! Что ты… Нет!

Им надо показать, чего они хотят. Надо позволить им снять с себя ответственность. Я просовываю руку между ее ног, пытаясь найти то, что нашел у Шерон Смит. Найти эти врата. Очень быстро нащупываю трусики. Она отталкивает меня, но я крепко держу ее другой рукой. Вдруг я чувствую, как рука Кэрол протягивает руку к моей голове, прикасается к волосам, и понимаю, что она сдается, она начала понимать, чего хотела, возможно даже не осознавая этого.

А потом горячая жидкость льется по моей рубашке, лицу, брюкам. Я весь в кофе – в горячем кофе. Я ору:

– Какого черта ты это сделала?

Воспользовавшись ситуацией, Кэрол спрыгивает с дивана, а я встаю весь мокрый. Она бледная и дрожит.

– Ты – ИДИОТ, Дэнни. Ты тупой, жалкий… Что ты…

Я уставился на нее, меня трясет. В голове прояснилось, и я понял весь ужас того, что натворил.

– Кэрол. Прости. Я не хотел… ты знаешь. Я думал, ты… не сердись.

Она заплакала и стала собирать вещи.

– Кэрол, я вызову такси. Прости меня. Это было глупо… Попытайся меня простить.

Но я разговариваю с ее спиной. Кэрол идет к двери.

Она ушла. Присоединилась к Бет, и Элис, и Мартину, ушла в никуда.