"Атлантический рейс" - читать интересную книгу автора (Иванов Юрий Николаевич)

ГЛАВА XIV

Опасная встреча. – Ключ-город Гибралтар. – Что такое «красивая жизнь»? – Каменные джунгли.

Идем домой. Ярус убран в трюм, продраенная с песком палуба сверкает чистотой. С утра и до обеда все мы, члены научной группы, пишем свои разделы отчета о работе, чертим карты, схемы, графики. После обеда валяемся на верхнем мостике, загораем, любуемся океаном, дельфинами, которые постоянно ныряют около судна, и китами, довольно час-то встречающимися на нашем пути. А кроме того, я много фотографирую: на берегу у меня есть приятель капитан большого морского рыболовного тральщика, который собирает коллекцию фотографий различных судов, и вот на мою пленку попадают сверкающие стеклом пассажирские лайнеры, ослепительно белые фруктовозы с изображением пальмы на трубе; длиннющие, в добрую четверть мили, океанские танкеры в основном конкурирующих фирм «Мобил» – красный конь с крыльями на трубе; «Шелл» – раковина, и «Тексако» – белая пятиконечная звезда. Я «щелкаю» маленькие, пузатые норвежские тральщики-паровички, фотографирую отчаянно дымящие из длинных труб грузовые испанские пароходы постройки конца прошлого века и современные, стремительные американские теплоходы. Много судов попало на мою пленку, в том числе и западногерманский фруктовоз «Нептун», встреча с которым для нас чуть было не закончилась трагично.

День был великолепный. Океан как зеркало. Ярко сияло солнце, видимость – на десять миль во все стороны. На нашем судне шла обычная трудовая жизнь: матросы из палубной команды работали в носовом трюме, научная группа, устроившись на верхнем мостике под тентом, обрабатывала материалы рейса.

«Нептун» показался в полдень. Это был не добродушный старикан в позеленевшей короне, а крупное быстроходное судно, идущее нам навстречу. Судно как судно – серый корпус, белые надстройки, голубая труба. Мало ли мы встречали таких теплоходов в океане? Расстояние быстро сокращалось; судно вырастало буквально на глазах, оно должно было пройти по левому борту.

Но что это?

– Куда же он? – встревоженно крикнул кто-то на палубе.

Мы вскочили, замерли, вцепились руками в поручни мостика: метрах в ста от нас судно, на носу которого ясно видна надпись «Нептун», неожиданно пошло наперерез нашему курсу. Наш вахтенный штурман дал серию сигналов, предостерегающе прозвучавших над океаном. А «Нептун» совсем рядом. Мы уже не видим надстроек, трубы, видим лишь высокий, острый в пене бурунов нос судна, с громадной скоростью несущийся на левый борт нашего теплохода. Остается каких-то три... два десятка метров. Штурман, стиснув зубы, перекинул ручку телеграфа: «Стоп, машина!» Остается пятнадцать... двенадцать метров... Тревожно звенит сигнал в машинном отделении: «Полный назад!» Под кормой судна вспыхнули водяные пузыри, взбурлила, вспенилась голубая вода. Неужели не успеем?.. Неужели поздно?» Сейчас раздастся грохот, скрежет железа, всплеснутся столбы воды и горючего, вылившегося из топливных баков.

В каких-то двух-трех метрах от серого исполина мы успеваем отойти назад. В это мгновение на крыле мостика «Нептуна» появляется человек. В его руках – карты, в зубах дымит сигарета. Увидев нас, он роняет карты, бросается в рубку. «Нептун» вильнул круто вправо, уводя свою корму от удара по нашему судну, потом – влево. Мы облегченно вздохнули, провожая глазами корму, на которой виднелась надпись «Бремен» – порт приписки судна.

– Включили авторулевого, а сами пошли в штурманскую рубку картишками перекинуться, – сказал кто-то из матросов.

Да, возможно, что именно так и было: авторулевой, картишки, а возможно, и что-нибудь иное.

Вскоре этот случай забылся, лишь в моем альбоме сохранился снимок – острый форштевень «Нептуна», проносящийся мимо нашего теплохода.

День за днем, сутки за сутками спешим мы на север. Одна африканская страна за другой проплывают по правому борту, остаются за кормой тропики. Наконец мы огибаем Северную Африку, минуем пролив, отделяющий «Черный континент» от Европы и входим в Гибралтарскую бухту.

Раннее утро. Воздух чистый, прозрачный. Лоцманский катер встречает нас при входе в бухту, и лоцман, седой, пожилой мужчина, пересаживается к нам на ходу. Мы проходим мимо военных кораблей, стоящих на рейде, мимо длинных причалов, вдоль которых тоже стоят, приткнувшись к пирсу серыми, стальными боками, военные суда. Выбрав место, лоцман перебрасывает ручку телеграфа на «стоп!», берет под козырек и ловко, опять на ходу, перебирается на свой катер, на котором его подхватывают под руки чистенькие, розовощекие матросы.

...Гибралтарская бухта. Справа от нас взметнулась в синее небо угрюмая, вся испещренная амбразурами скала. И невооруженным глазом видны десятки орудий на многочисленных террасах и площадках крутого утеса. А у подножья скалы прилепился город. Он еще спит. Улицы пустынны, только изредка пробежит по ним одна-другая автомашина.

Гибралтар. Ключ-город, который может своими орудиями наглухо замкнуть проход из Средиземного моря в Атлантику и обратно. И на его гербе изображены трехглавая крепость и ключ.

Гибралтар – это Великобритания. А влево, через узкий перешеек начинается Испания. Мы стоим как раз напротив перешейка, превращенного в аэродром. Узкая бетонированная полоска земли метров в триста длиной. С обоих ее концов смотрят друг на друга чернеющие узкими амбразурами железобетонные башни.

Мы становимся на якорь и видим, как с испанской стороны мчатся к нам наперегонки три моторные лодки. Вот одна из них совсем рядом, ее деревянный борт коснулся обшивки теплохода, в воздух взметнулся металлический якорек, которым лодка зацепилась за теплоход. По веревке вскарабкался смуглый человек и, не обращая внимания на протесты вахтенных, начал принимать какие-то тюки от людей в катере и бросать их на палубу. Один из тюков раскрылся – там лежали ковры и плюшевые покрывала. Через несколько минут к судну пристают еще две моторки. Мелькают в воздухе якорьки; смуглые люди с гортанными криками лезут на судно, переваливаются через борт, хватают тюки, раскрывают их, начинают размахивать перед нашими лицами коврами, косынками, покрывалами, кофточками. И вдруг над палубой разносится предостерегающий крик. Смуглые контрабандисты с берегов Испании с непостижимой ловкостью связывают тюки, бросают их в лодки, соскальзывают сами туда, моторки с ревом отваливают от теплохода и несутся в нейтральные воды. А за ними, ругая их во всю мощь своих электрических легких, гремит динамик с английского полицейского катера. Отогнав контрабандистов, английский катер ложится в дрейф в полумиле от нас.

Вскоре прибывает портовый агент, чтобы оформить документы и выдать затребованные в Гибралтарском банке деньги. Быстро и ловко пересчитывая зеленые купюры английских фунтов, он говорит, не убирая дежурной улыбки со своего чисто выбритого, откормленного лица:

– О, Гибралтар! Это же не только военная база, это ведь замечательный, чудесный город! Здесь красиво живут, здесь красивая жизнь! Присмотритесь повнимательнее, и вы сами в этом убедитесь.

Отправляясь на берег, мы решили повнимательнее вглядеться в эту «красивую жизнь», о которой так распространялся агент.

Проходная порта. Дежурный полицейский вежлив и приветлив. Вошли – поздоровался, ушли – пожелал весело провести время. В общем культурный, симпатичный человек.

Сразу за проходной – посредине красивый фонтан, направо – красивое здание с красным крылатым конем и ярко раскрашенные бензоколонки компании «Мобил». Наверху – реклама: красивая женщина наливает бензин в блестящий автомобиль из красной канистры. Внизу надпись: «Лучшее горючее у фирмы „Мобил“!» Налево – симпатичное здание, желтые бензиновые колонки, над ними эмблема фирмы – желтая раковина с красной надписью «Шелл». Реклама: красивая женщина наливает бензин в блестящий автомобиль из желтой канистры. Надпись: «Лучшее горючее у фирмы „Шелл“!» М-да... Сложно в такой ситуации разобраться: где же все-таки лучшее горючее? Но, как видно, у фирмы «Мобил», потому что около желтой раковины пусто, а у крылатого коня – два легковых автомобиля, и вокруг них суетятся рослые парни в фирменных комбинезонах с все тем же красным конем на спинах. Двое парней заливают в автомобильные баки бензин, а четверо других в это время моют, чистят кузова, протирают стекла, подвинчивают какие-то болтики. Это сервис-бензин – за деньги, все остальное, в том числе и улыбки, бесплатно. Впрочем, в цену бензина включена и стоимость этих «бесплатных» услуг.

Идем дальше. А дальше перед воротами в город стоят древние, красные, с блестящими бронзовыми фонарями кареты. На козлах сидят одетые в яркие ливреи кучера и помахивают над спинами лошадей длинными бичами. Они улыбаются нам и приглашают жестом: мол, садитесь – прокатиться в таком допотопном экипаже в век ракет, разве это не здорово? Но мы не хотим кататься, мы улыбаемся кучерам в ответ и идем дальше.

А вот и Майн-стрит, узкая центральная улица города. Она так разукрашена рекламными плакатами и вывесками, что кажется – сегодня не будничный день, а праздник. И это красиво. Хорошо, когда улица всегда имеет праздничный вид! В самом начале улицы, на углу – небольшой уютный кабачок. Около него стоят люди, читают газеты. Через большие окна кабачка видно, что такие же люди сидят за кружками пива или играют в кости. У них тяжелые руки рабочих и неторопливые движения отдыхающих. Ну что ж, наверно, отдыхают. Неплохо в жаркий день посидеть в прохладном кабачке за кружкой холодного пива.

Маленькая площадь. На ней газетный киоск, а вдоль тротуаров большущие корзины цветов. Тут же продавцы. Они улыбаются нам и протягивают цветы. Мы улыбаемся им в ответ и не покупаем: ну зачем сейчас цветы?

Проходим мимо магазинов. Нам не хочется заходить в них сегодня. В магазины – завтра, а сегодня лучше погулять по городу, познакомиться с ним поближе. Жарко, душно. Зайти, может, в этот ресторанчик, выпить бутылку пива со льда? Впрочем, лучше на обратном пути. Около нас останавливается легковой автомобиль, и из него выпархивает стройная девушка в узком платье. Улыбнувшись нам, она спешит в ресторан. Тоже, наверно, жажда мучит. И мы идем дальше.

Вот и кончились магазины. Мы поднимаемся в парк. Он очень красив и причудлив: рядом с пальмами растут японские сосны и голубые канадские ели. А над елями и пальмами сверкает громадными окнами весь увитый розами «Рок-отель». Все очень красиво, все радует глаз. Мы садимся на скамейку под декоративной пальмой и смотрим, как в небольшом, выложенном цветной плиткой бассейне, прямо среди парка, ныряют в воду длинноволосые девчонки и сухощавые мальчишки. А рядом, на площадке для гольфа старичок и старушка сосредоточенно стучат лакированными клюшками по деревянному шарику. Мы переглядываемся с Виктором – спорт в сверхпожилом возрасте? Очень мило! А невдалеке от них сидит под кустом человек. Он прислонился к камню, накрыл голову и негромко похрапывает. Утомился, наверно. Играл-играл в гольф и приустал. Отдыхает теперь.

Мы сидим на скамейке под декоративной пальмой, слушаем птиц и думаем. Перед уставшими от яркого солнца и ярких красок глазами проходят картины только что увиденного. Действительно, все очень красиво: улица, магазины, броские рекламы, прекрасный парк-сад. Роскошные автомобили, отели, рестораны. Красиво одетые сеньориты. Красивая, яркая жизнь! Да, так, именно так говорил тот агент с откормленной физиономией. «Красивая жизнь» – нужно понимать: хорошая, обеспеченная.

Но что это за шум? Старичок с клюшкой сердится на человека, спящего под газетой. Приходит служитель парка и будит человека. Тот поднимается и одергивает на себе пиджак. Под пиджаком – майка. Человек свертывает газету и, плюнув на деревянный шарик, уходит. А вслед ему все шумит, все размахивает клюшкой спортсмен сверхпреклонного возраста.

Мы встаем и уходим из парка. Как-то после этой сцены меркнут, блекнут яркие краски. Кто он, тот, что спал под газетой? Обыкновенный бродяга, бездомный. Кто он, этот, с клюшкой? Это тот, кто живет «красивой жизнью» – обыкновенный миллионер, отдыхающий в «Рок-отеле».

«Рок-отель» – роскошный, весь в розах дом, набитый богатыми туристами; прекрасный парк, а у его подножья – грязные тесные бараки из гофрированного железа.

Мы идем вниз, в город, медленно, не торопясь. И смотрим на все внимательно, как говорится, «в корень». И видим не только то, что своей яркостью, экзотичностью бросается в глаза, затмевая все остальное, создавая иллюзию благополучия, иллюзию красивой жизни.

Идем по Майн-стрит. Вот тот самый ресторанчик. Пожалуй, все же нужно зайти, выпить бутылку пива.

В помещении полусумрак, пьяный говор подвыпивших моряков, клубы дыма под низким потолком. На потолке вспыхивают софиты, забулькал, взвыл, захрюкал джаз. Распахнулся занавес, и на небольшую эстраду выпорхнула стройная девушка. На ней легкое, прозрачное платье и туфельки на высоких каблуках. Это та, что вышла при нас из машины. Оказалось, не для того, чтобы утолить жажду. Она здесь работает. Мы пьем холодное пиво и смотрим на девушку. Она делает всем ручкой, улыбается и начинает танцевать. При этом развязывает платочек и бросает изящно и легко на эстраду. Затем она расстегивает прозрачную кофточку и эффектно швыряет ее на стол, уставленный бутылками. Из-за бутылок поднимается голова в синем берете с белым помпоном и хлопает мутными глазами. Девушка ловко расстегивает юбку и... грохочет барабан, истерично вякает кларнет, визжит труба. Нам душно в этом помещении. Последнее, что я вижу, – смуглые девичьи ноги в туфельках, танцующие посреди бутылок. Да, это «стриптиз» – пресловутое «художественное раздевание».

– Красивая жизнь... – говорит Виктор. – Бедная девчушка!..

Вот и уютная площадь. Тележка с фруктами, цветы в корзинах. И около них – запыленные, уставшие продавцы. Полтора десятка километров тащили они на себе из Испании фрукты и цветы. Но редко кто купит букетик или апельсин. И тогда жалобно брякнет медяк в железную коробку. Тут же, согнувшись в три погибели, седой старик надраивает ботинок парню с усиками. Старик – не просто чистильщик. Он – владелец фирмы «Киви», все капиталы которой в виде нескольких банок крема, пары щеток и мизерного дневного заработка легко умещаются в сапожном ящике. Кто он? Процветающий бизнесмен, живущий «красивой жизнью»? Нет. Обыкновенный бедняк, скорее даже нищий, только в шляпе и галстуке.

Все та же толпа около бара в начале Майн-стрит. Все та же неторопливая игра в кости, все те же недопитые кружки с пивом на столах, все так же лежат перед ними тяжелые руки. Отдыхающие. Но вот один из них встрепенулся: дама махнула ему рукой и указала на сумку с продуктами: поднеси, мол. И человек не заставил себя долго ждать: вот он уже идет позади дамы с ношей в руке. А остальные оживленно комментируют случившееся. Кто они, эти люди? Довольно прилично одетые, с тяжелыми рабочими руками? Отдыхающие? Да, они вынуждены отдыхать, так как для них не нашлось работы в этом городе. Нет работы и в Испании, откуда они приходят сюда каждый день.

Угрюмы и серы лица людей, восседающих на козлах карет. Они больше не улыбаются нам – ведь мы не хотим кататься в их колымагах. Дремлют тощие лошади, опустив головы в полупустые торбы. Дремлют кучера, засунув руки в пустые карманы.

Уже вечер. А около заправочной колонки «Мобил» все так же суетятся парни в комбинезонах с крылатыми конями на спине. Чистят, драят чужие автомобили и, натягивая на уставшие лица улыбку, заглядывают по-собачьи в глаза клиентам: может, кто сунет в руку на чай?

Почти всю ночь над нашим теплоходом ревут мощные моторы: английские военные летчики отрабатывают ночную посадку. Один самолет проходит над самыми мачтами... Черт те знает что!.. Нашел же местечко лоцман! Ревут мощные двигатели, выбрасывая из раскаленных турбин голубое пламя. Почти вся ночь проходит без сна. Лишь под утро я забываюсь и вижу какие-то кошмары: чьи-то жалкие, просящие глаза... тощую руку, стискивающую цветок... каблучки на фоне бутылок и пьяного лица с мутными глазами.

Увидев металлические деньги, находящиеся в обращении в Гибралтаре, любой коллекционер-нумизмат пришел бы в восторг. Еще бы! Разменяв бумажный фунт стерлингов, вы становитесь обладателем замечательной коллекции английских монет от конца прошлого столетия и до наших дней. Фартинги, шиллинги, пенсы... Монеты разной величины: маленькие – бросишь в карман и не найдешь, и большие, тяжелые медяки. Положишь такую «деньгу» на ладонь – и еле пальцы сожмешь. Монеты серебряные, из различных сплавов, медные и бронзовые. Круглые и многоугольные. С рубчиком-гуртом и без рубчика. И что ни монета, то новый рисунок: корона над сочетанием трех готических букв, корона над щитом со львом, лев над короной, просто корона и просто щит. Сложная композиция из цветов; женщина в шлеме с трезубцем в руке, каравелла. И, наконец, целая галерея коронованных особ: Георг Пятый с бородой и Георг Шестой без бороды; королева Елизавета – девочка, девушка и, наконец, замужняя дама.

Не монеты – целая история! Повторяю, нумизмат был бы в восторге от такой коллекции. В Гибралтаре же к ним подход вполне практичный. Такой же, как и в любой другой стране: чем больше, тем лучше. И никто не смотрит на эти монеты с точки зрения исторической. Что можно на них купить – вот что волнует любого гибралтарца при виде любой из них, будь она хоть трижды многоугольной. Посмотрим и мы, что же можно купить в Гибралтаре.

В этом маленьком портовом городишке нет ни фабрик, ни заводов. Гибралтар ничего не производит, не создает. Он только перепродает товары из Англии, США, ФРГ, Японии и Франции. Это основные поставщики здешних товаров. На долю соседней Испании на прилавках остается лишь место для открыток с очаровательными сеньоритами да отчаянными тореадорами.

Итак, снова Майн-стрит, зазывающая в свои магазины яркими, броскими рекламами. Рекламные плакаты приглашают, зовут, просят обратить внимание только вот на этот... этот... этот магазин! «Самое лучшее – у нас!», «Самое дешевое – у нас!», «Выгоднее всех иметь дело только с нами!» – взывают плакаты к прохожим, лезут в глаза, цепляются за людей невидимыми руками. Нет, Майн-стрит нам уже не кажется праздничной. Она больше похожа на пиявку, высасывающую из карманов моряков и туристов фунты, доллары и франки.

Магазины. Много магазинов. Магазинищи, магазинчики и магазинишки. В магазинищах все сверкает лаком, хромом, зеркалами. Ломятся от товаров полки. Хозяин надменен и важен, как Будда, спустившийся на землю. Цены на товары – не ниже фунта стерлингов. В «средних» магазинах – продавцы вежливы и учтивы. Товаров – пожиже, цены – пониже. В магазинчиках товаров совсем немного. Продавец стоит на улице. Он ловит покупателя, хватает за рукав. А вот и магазинишка. Ходячий – на двух уставших ногах. Все товары – в лотке, что висит на дряблой, жилистой шее небрежно одетого мужчины. Все товары – на сумму в несколько фунтов, включая стоимость лотка и бечевки.

«Ходячий магазин» долго идет за нами, и мы слышим его надтреснутый, старческий голос:

– Купите, сэр. Очень прошу вас. Авторучки – самые лучшие, самые дешевые. Очень выгодно, сэр.

Старик отстает, а мы входим в небольшое торговое заведение средней руки. Продавец нежно обнимает вас за талию и ведет к прилавку. В его глазах нежность и преданность. Он ваш друг, доброжелатель, в нем все зудит от мысли, что мы уйдем из магазина, не прибавив к его дневной выручке ни шиллинга. И он старается. Лезет из кожи. Это не торговец – артист! С непостижимой ловкостью он разбрасывает на прилавке товары, высыпает на зеркальное стекло груду часов.

– Вам нужно купить часы! Ах, у вас есть? Но разве это часы? Бабушкин, простите, сэр, будильник! А посмотрите вот, вот на эти! О, они точны, как электрические часы в Гринвичской обсерватории! По ним вы проживете значительно дольше, чем по своим. А какая прочность, какая надежность конструкции!

Дальше происходит невероятное. Продавец швыряет часы в вазу с водой, потом извлекает их оттуда и, таинственно прижав палец к губам, размахнувшись, хлопает их об пол. Потом часами забивается гвоздь, туго влезающий в доску.

– Посмотрите, они идут! И даже лучше. И ни пылинки, ни царапинки! Берете?

Действительно, часы идут. Тикают. И ни пылинки, ни царапинки! Но нам почему-то не хочется приобретать часы, чтобы забивать ими гвозди. Тем более что те, которые швыряли об пол, лежат в кармане «артиста».

Мы заходим в другой магазин. Заходим в него уже в третий раз. Не только потому, что нам приглянулось кое-что из товара, а потому, что за прилавком стоит очень красивая девушка. У нее черные густые волосы, падающие на открытые плечи, громадные черные глаза, матовая, чуть смуглая кожа лица. Она стройна и гибка, пальцы ее длинны, как у пианистки.

– Это платье? Будьте любезны. – Она кладет платье на прилавок и, подперев подбородок руками, улыбаясь, рассматривает наши обожженные солнцем лица.

– Рыбаки? – спрашивает она.

– Да, рыбаки. Мы работали в тропиках, у экватора.

– Были в Африке?

– Были.

– Вы из России? Это правда, что там часто идет снег?

– Да, зимой.

– А я никогда не видела снега. Это, наверно, так интересно!

Нам хочется поговорить с черноглазой, но в этот момент из глубины магазина показывается хозяин-индус: плечистый, с полным лицом, лысиной и громадными усами. Потирая руки, на которых поблескивают кольца, он подходит к нам и начинает щебетать:

– Русские? О, это очень приятно. Очень, очень! Да, да, конечно, вы должны купить это платье. Всего три фунта. Ах, вы не знаете, как оно будет выглядеть на женщине? Но это мы сейчас устроим!

Усатый индус вынимает из кармана ключ и говорит:

– Вот там комната. Сью померит платье, и это все будет стоить пять фунтов. Но зато какая у нее фигура!..

Хозяин треплет Сью по спине. Она смотрит в окно и чуть покусывает нижнюю губу.

– Гуд бай, Сью! – говорим мы.

– Хэллоу! Всего четыре фунта!

– Гуд бай, – слышим мы голос Сью и захлопываем за собой стеклянную дверь.

Долго идем молча. Сью – такая же реклама, такой же товар, как и все другие, выставленные в витринах магазина.

Из узких дверей магазина-чулана выглядывает седой человек. Лицо его грустно. Глаза печальны. В них беспокойство и сомнение. Его магазин особенный. Здесь продаются священные книги: библии, евангелия, молитвенники. Распятия, кресты, четки. Есть «святая вода». Вот она – «шкалик», заплетенный в соломку. С одной стороны этикетка: «Старая святая вода 1884 года»; с другой стороны – другая этикетка: «В состав воды входят витамины и вещества, освежающие кожу».

Хозяин тяжело вздыхает – все равно плохо берут: торговля хиреет, доход мизерный. Как же тут не беспокоиться и не сомневаться? Старик с неприязнью смотрит на бесстрастное лицо бога и что-то шепчет.

Высокий человек с ниточкой усов под тонким, как лезвие бритвы, носом и набриолиненной узкой головой, преграждая нам путь, шепчет густым басом:

– Неужели вы покинете Гибралтар без сувенира?

И мы уже в магазине гибралтарских, испанских и африканских сувениров. На стенах – флажки и вымпелы с изображением эмблемы города, открытки, значки, цветастые платочки. На полках – стадо слонов, статуэтки из тяжелого эбенового и светло-палевого сандалового дерева.

– Сэр, это же настоящее эбеновое дерево. Прошу вас!

И в моей руке оказывается статуэтка – носатый урод, тяжелый, как чугунная гиря.

– А это? Ах, какая прелесть! Вы понюхайте. Чувствуете? Так пахнет только сандал. И сколько бы лет ни прошло, запах не исчезнет. Он даже станет сильнее, напоминая вам о нашей приятной встрече.

Виктор доверчиво нюхает лопоухую деревянную обезьяну. Действительно, от нее исходит нежный, приятный запах. А продавец не дает нам опомниться. Он сует обезьяну Виктору в карман и кудахчет, как курица: «Это с берегов озера Чад, из Центральной Африки. Мой компаньон нес тысячу миль на спине через джунгли, только у нас, только для вас...» И тут я встречаюсь с глазами узкоголового и вижу в них, читаю: «Ну как бы вам все это всучить?»

В каюте на изделии «с берегов озера Чад» я нахожу маленькое клеймо: «Made in USA». Лопоухая обезьяна из сандалового дерева ровно через два дня перестала пахнуть. А нечаянно упавший с полки носатый урод из «тяжелого эбенового дерева», раскалывается, как гнилой орех, показав свою свинцовую сердцевину.

Большие зеркальные витрины, большие зеркальные двери. В этом солидном заведении не торгуют залежалыми японскими шелками, итальянским нейлоном и сомнительными африканскими сувенирами. Здесь вам предложат телевизоры с метровым экраном, приемники, умещающиеся в кармане для часов, киноаппараты с голубой оптикой. И вот витрина: автоматические винтовки, пистолеты, кинжалы. Коллекция? Нет, товар. Пожалуйста, приобретайте! А вот и продавец: крепкий парень спортивного вида, широкая челюсть, светлые глаза, шрам через всю щеку. Со знанием дела он рекомендует:

– Прошу вас, сэр. Браунинг для заднего кармана. Восемь зарядов – и ни одного мимо! Всего шесть фунтов. А этот, отделанный серебром и перламутром, можете подарить жене. Он удобно помещается в сумочке. Парабеллум. Его пуля делает в человеке вот такую дырку.

– Все эти товары из Западной Германии? – спрашиваю я.

– Йес, сэр. А вы из России?

– Йес, сэр. А вы были в России?

– Йес. Сталинград. Вовремя оттуда выскочил. Вот благодаря этому, – и он показывает рукой на шрам.

И тут же спохватывается.

– Сэр, но мы отвлеклись. Вот газовый револьвер. Если вам надоела теща и нужно от нее... Ха-ха!.. Шучу, сэр, шучу... Суете ствол в замочную скважину и... Ха-ха!.. Шутки, конечно. Но ни один медицинский эксперт не подкопается. А этот – стреляет чернилами: «Бац!» И потом хоть напильником чернила сдирай. А может, вам нужно вот это?

Продавец вынимает из-под прилавка изящную лакированную трость. Неуловимое движение руки, и из трости выскакивает сверкающий клинок. Нет, нам не нужна трость с клинком. И вообще оружия нам не нужно. Продавец кивает нам головой и спешит к хилому, жидконогому старичку, который приценивается к подзорной трубе.

При выходе из магазина бросается в глаза большой снимок: группа офицеров НАТО на стрельбище. За их спинами щит с количеством выбитых очков. На первом месте – Западная Германия. А на заднем плане целится куда-то за кадр широкоплечий белокурый парень с парабеллумом в руке.

Заглядываем в книжный магазин. В глаза бросаются яркие обложки книг и журналов.

– Что у вас интересненького?

– У нас все интересное. Покопайтесь вот здесь. – Широким жестом продавец указывает в сторону полок с небольшими книжками в пестрых обложках. Это комиксы. Пресловутые книжонки, от которых за версту тянет трупным смрадом, пороховым дымом, кровью. С любой из них смотрят на вас раскрытые в крике рты, глаза, вылезшие из орбит, и изуродованные тела, плавающие в лужах крови. Нет, не хочется нам копаться в этом бульварном чтиве, в этой литературной помойке! А ведь почти на каждой из этих книжонок изображена медаль с надписью: «Золотая книжная медаль». Значит, это не просто книжки, это «литература», отмеченная медалью, как там, в «свободном мире», отмечают выдающиеся произведения!

Ну, нам пора в порт. Мимо нас проносятся автомобили: городские бизнесмены спешат в испанский город Альхесирас. Там сегодня бой быков. Улицы пустеют. По затихшей Майн-стрит бродит, размахивая дубинкой, полицейский, да у газетного киоска столпилась кучка людей – вывешена лотерейная таблица, а под ней – железная корзина. Корзина полна бумажек, а карманы по-прежнему пусты. Еще более пусты, нежели до покупки лотерейного билета.

В проходной будке дежурный вежливо берет под козырек, возвращает нам увольнительные удостоверения, а потом, заговорщицки подмигнув, осторожно вынимает из кармана пачку фотографий рискованного содержания. Поняв, что мы не воспользуемся его коммерческими побуждениями, он провожает нас потускневшим взглядом.

«Красивая жизнь», – говорил портовый агент. Столкнувшись с такой жизнью, пошлую наготу и продажность которой не прикроет никакая яркая мишура, хочется лишний раз помыть руки...

Без сожаления покидали мы Гибралтар. Низкие тучи прижались к самому городу, в узких улочках которого жизнь идет по жестоким законам джунглей. И еще раз представились мне жадные, подобострастные лица торговцев, наглые, притворно-приветливые физиономии полисменов, самодовольные – различных мелких и крупных боссов; вспомнились тяжелые руки безработных, с которых сошли уже мозоли, и лихорадочно блестящие глаза голодных девушек с Майн-стрит.