"Император Крисп" - читать интересную книгу автора (Тёртлдав Гарри)

Глава 11

Крисп шлепнул себя ладонью по лбу и даже поморщился от боли.

— Клянусь благим богом, я идиот! — воскликнул он.

— Не сомневаюсь, ваше величество, — радостно согласился Саркис; вместе с Яковизием, Заидом и Барсимом он мог позволить подобные высказывания, не опасаясь навлечь на свою голову обвинение в оскорблении величества. — И в чем конкретно проявился сегодня ваш идиотизм?

— Я так разнервничался из-за Гарсавры, что начисто позабыл написать Эврипу и предупредить его насчет Фостия, — ответил Крисп и с отвращением шлепнул себя снова. Впрочем, что было для него характерно, он не стал зря тратить время на сожаления, а вместо этого достал из мешочков на поясе листок пергамента, перо и чернила, нацарапал несколько почти нечитаемых строк — покачивание в седле отнюдь не улучшило его почерк, — и крикнул: «Катаколон!»

Через секунду он вновь выкрикнул имя младшего сына, только громче.

— Да, отец? Чем могу тебе помочь? — спросил прискакавший Катаколон, пустив свою лошадь рядом с конем Криспа.

Крисп вручил ему письмо:

— Запечатай это, упакуй в курьерскую трубку и как можно скорее отошли в столицу.

— Будет исполнено. — Листок пергамента оказался слишком мал, и Крисп не смог его удобно сложить или свернуть, поэтому Катаколон прочел написанное, прежде чем отправился выполнять поручение Криспа. Когда он взглянул на отца, в его глазах мелькнула тревога. — Неужели дело обстоит настолько… плохо?

— Насколько плохо, не знаю, — ответил Крисп. — А вот насколько плохим может стать… клянусь Фосом, сын, все может обернуться в десять раз хуже. А вдруг он высадится в столице и прихватит с собой полный корабль фанатиков, которым не терпится умереть за светлый путь?

— Фостий? — Катаколон покачал головой. — Не могу в такое поверить.

— Главное, что я могу, — возразил Крисп. — А теперь пошевеливайся. Я дал тебе письмо не для того, чтобы из-за него спорить, а чтобы отправить в столицу.

— Да, отец, — печально ответил Катаколон.

— Не боитесь, что он его «случайно» потеряет? — спросил Саркис.

— Пусть только попробует, — заявил Крисп, которому пришла та же мысль. Он вспомнил разговор с Эврипом в столице. Если его сыновья приобретут достаточную уверенность в своей правоте, то перестанут исполнять его волю и начнут действовать, как сочтут нужным. Да, они превращаются в мужчин — причем в самое неподходящее время.

Неужели Фостий поступил именно так? Действительно ли, выбрав для себя светлый путь, он принял собственное решение, каким бы ошибочным оно ни казалось Криспу? Или же попросту нашел человека, чье лидерство предпочел отцовскому?

Крисп покачал головой. Знает ли сам Фостий ответ на этот вопрос?

Как нередко случалось за все эти годы, он заставил личные тревоги — равно как и проблемы, решить которые не мог сразу, — отступить на второй план.

Проблем хватало и без них. Армия теперь шла по плато и понемногу начала голодать, потому что вовремя не была налажена доставка припасов на новый маршрут.

Крисп не замечал никаких следов армии Ливания, и это его весьма тревожило.

Если фанасиоты рассеялись быстрее, чем он сумел нанести по ним удар, то какой смысл во всей кампании? И как прикажете с ними бороться, если они уже снова превратились в безобидных на вид пастухов, крестьян, кожевников, свечников или кого угодно? А если он решит вернуться в столицу, они обратятся в бандитов, едва поднятая армией пыль осядет за горизонтом — такова была его горькая уверенность.

Армия расположилась на ночлег на берегу речушки, которая вот-вот могла пересохнуть. Но пока что в ней воды хватало. Солдаты первым делом занялись лошадьми, отложив собственные дела на потом. Крисп прошелся по лагерю, проверяя, что его приказ на сей счет выполняется. Он сам служил конюхом у Яковизия, а потом, перебравшись в столицу, и у Петрония, так что знал, как следует ухаживать за лошадьми.

Он уже спал на складной койке в своей палатке, когда его разбудили возгласы халогая-телохранителя:

— Твое величество! Твое величество!

Крисп сел и застонал; казалось, кто-то насыпал ему в глаза песка.

— Извини, величество, но тут к тебе прискакал гонец, — сообщил халогай.

— Да, пусть войдет, — откликнулся Крисп, не узнав собственного голоса.

Когда гонец вошел, Крисп махнул рукой, чтобы тот не простирался перед ним; чем быстрее он уйдет, тем скорее можно будет снова заснуть.

— Да возрадуется ваше величество, — начал гонец, и Крисп напрягся в ожидании плохих новостей. Они не заставили себя ждать. — Я привез сообщение о том, что фанасиоты напали на город Кизик и взяли его.

— Кизик? — Не успев окончательно проснуться, он не сразу вспомнил, где отмечен этот город на карте. Он располагался на прибрежной равнине восточнее Гарсавры. — Но что там забыл Ливаний? — Едва он задал этот вопрос, как ответ на него стал очевиден:

— Имперский монетный двор!

— Да, ваше величество, он захвачен и сожжен, — подтвердил гонец. — Они сожгли также храм, а вместе с ним и центральную часть города — как и многие города в западных провинциях, Кизик не имеет, точнее не имел, стены для защиты от нападения. Все окрестные деревни тоже разорены, словно по ним прошлась саранча.

— Да, тяжелый удар, — пробормотал Крисп. Если бандиты Ливания смогли уничтожить Кизик, то ни один город в западных провинциях не может считаться в безопасности. А если Ливаний захватил на монетном дворе и золото, то с его помощью он способен сотворить неслыханные злодеяния. Золото и фанасиоты, как правило, были понятиями несовместимыми, но Крисп не считал Ливания типичным фанасиотом. Если он правильно разгадал сущность ересиарха, то Ливания больше заботила собственная персона, а не светлый путь.

Но, несмотря на весь нанесенный ущерб, — голова Криспа стала работать чуть быстрее, — они совершили поступок, который мог обернуться для них роковой ошибкой: фанасиоты предоставили имперской армии шанс вклиниться между собой и их крепостью у границы Васпуракана.

— Если шею вытягивать слишком далеко, можно лишиться головы, — пробормотал Крисп.

— Ваше величество? — переспросил гонец.

— Ничего, — отозвался Крисп и вышел из палатки в одних льняных подштанниках. Не обращая внимания на удивленные возгласы халогаев, он стал громко призывать к себе генералов. Если ему не дают спать, то нечего и им дрыхнуть, раз всех ждет работа.

Два дня спустя Саркис в десятый раз произнес:

— Фокус в том, ваше величество, чтобы они не проскочили мимо нас.

— Да, — тоже в десятый раз ответил Крисп. Центральное плато западных провинций вовсе не было плоским, как в приморских низинах; на этой сильно пересеченной местности расщелины переходили в ущелья, а те, в свою очередь, — в долины. И если имперская армия не сумеет занять правильную позицию, то ее положение между фанасиотами и Эчмиадзином утратит смысл, потому что мятежники проскользнут мимо нее, а потом будет уже слишком поздно. На это, вероятно, и делал ставку Ливаний, решившись нанести удар по Кизику.

— А как вы собираетесь выбрать правильную позицию? — отыскал Саркис новый вопрос.

— Лучшее, что мне приходит в голову, звучит примерно так, — сказал Крисп. — Я расположу армию вблизи одной из центральных долин, а далеко вперед и в стороны вышлю разведчиков. Конечно, никакой гарантии это не дает, но именно так мы и поступим, если у тебя не отыщется идеи получше. А я на это надеюсь.

— Я мыслю примерно так же, — заметил Саркис. — Беда лишь в том, что Ливаний наверняка догадается о наших замыслах.

— К сожалению, — признал Крисп. — Но если мы начнем играть в игру под названием «если он здесь, то мы там, а если он там, то мы здесь», то попросту заплутаем в этих лабиринтах. Поэтому я от нее отказываюсь и поступлю так, как сочту наилучшим при данных обстоятельствах.

— Будь у нас любой другой противник, я назвал бы это мудрым решением, ваше величество. Но Ливаний… он, кажется, никогда не поступает так, как от него ждут. — Услышав стук копыт бегущей галопом лошади, Саркис повернул голову.

Крисп последовал его примеру.

— Похоже, еще один гонец, — заметил Саркис. Нет, сразу два.

— О Фос, что еще? — простонал Крисп. Каждый гонец, добиравшийся в последние дни до императора, привозил плохие новости. Ну сколько это может продолжаться?

Всадники, разумеется, направлялись прямиком к императорскому штандарту, отмечавшему местонахождение Криспа в колонне. «Уже детей стали в гонцы записывать», — подумал он, заметив, что у одного всадника нет бороды. Другой тоже выглядел ненамного старше.

Крисп уже настроился услышать неизбежное «Да возрадуется ваше величество» и очередное неприятное известие. Бородатый всадник заметил его под штандартом с лучистым солнцем и сложил ладони у рта, чтобы громче крикнуть. Но выкрикнул он совсем не то, что ожидал услышать Крисп:

— Отец!

Сперва Крисп решил, что над ним решил пошутить Катаколон, причем не очень удачно, но потом узнал голос. Он не был уверен, что услышит этот голос вновь и захочет ли его слышать.

— Фостий, — прошептал он.

Сын приблизился в сопровождении второго всадника. Несколько халогаев быстро отделили Фостия от Криспа — они знали, где находился Фостий, но не знали, чем все это завершилось. Криспу одновременно захотелось и поблагодарить их, и ударить.

— Все кончилось хорошо, отец… я избежал светлого пути, — произнес Фостий.

— А чем ты это докажешь, твое младшее величество? — спросил один из халогаев, опередив Криспа. Ожидая ответа, северянин не сдвинулся с места.

«Но какие у него могут оказаться доказательства?» — удивился Крисп. Тем не менее доказательство нашлось.

— Позволь представить тебе Оливрию, дочь Ливания.

К этому времени Крисп уже догадался, что Фостия сопровождает женщина.

Чтобы развеять все сомнения, она стянула с головы широкополую шляпу, и ее волосы рассыпались по плечам волнистым черным водопадом.

— Ваше величество, — произнесла она, низко кланяясь в седле.

«А ведь она не просто сопровождает Фостия, — догадался Крисп. — Она для него больше чем спутница». Фостию не хотелось отводить от нее взгляд, даже чтобы взглянуть на отца. Такой же телячий взгляд Крисп замечал и у Катаколона, только тот не обращал его дольше месяца-другого на одну и ту же девушку. Но у Фостия он увидел этот взгляд впервые, и Оливрия отвечала ему таким же взглядом.

Неужели они притворяются перед ним? Вряд ли.

— Ты здесь по своей воле, девушка, или Фостий похитил тебя? — спросил Крисп.

— Фактически это я его похитила, ваше величество, — храбро ответила Оливрия. Такого ответа Крисп не ожидал. — С тех пор в наших отношениях произошли и другие изменения, — добавила она.

— Так я и подумал. — Крисп перевел взгляд на Фостия, который все еще улыбался, словно школьник, которому вскружили голову. Автократор принял решение. — Отойдите в сторону, — приказал он халогаям. Секунду помедлив, они повиновались. Крисп тронул коня, приблизился к Фостию и протянул к сыну руки.

Мужчины обнялись.

Вскоре Фостий разжал объятия.

— Извини, отец, — сказал он, — но обнимать кольчугу больно. Мне столько всего надо тебе рассказать… знаешь ли ты, например, что фанасиотам помогает Макуран?

— Про это я знаю. И рад услышать от тебя подтверждение — теперь я вижу, что тебе действительно можно доверять.

Он тут же задумался, стоит ли быть настолько откровенным. Лицо Фостия застыло в столь хорошо знакомой Криспу маске, скрывающей все его чувства и мысли. Неужели всего через минуту после воссоединения они опять перестанут понимать друг друга?

Однако Оливрия исправила ситуацию:

— Я не виню вас за осторожность по отношению к нам, ваше величество. Но светлый путь действительно больше не манит нас.

К облегчению Криспа, лицо Фостия прояснилось.

— Это так, — подтвердил он. — Я насмотрелся на этом пути больше, чем в силах вынести. Да, отец!.. Заид с тобой?

— Да, он здесь. А что?

— Мне надо многое ему рассказать — причем мало хорошего — об Артапане, макуранском маге, помогающем Ливанию.

— Все это может подождать до вечера, когда мы встанем лагерем, — решил Крисп. — А пока мне достаточно того, что я вижу тебя вновь. — «И вижу не фанасиотским фанатиком», — мысленно добавил он. Он не стал произносить этих слов вслух, но Фостий был бы дураком, если бы не догадался. Впрочем, пусть парень пока погреется на солнышке Фоса. — Так как вам удалось вырваться?

Фостий и Оливрия по очереди рассказали свою историю, которую Крисп счел правдивой. Фостий не пытался преуменьшить тяжесть своих поступков, когда его против воли превратили в фанасиотского налетчика; он рассказывал обо всем с сожалением и болью.

— Как теперь твоя рука и плечо? — спросил Крисп.

— Иногда еще побаливают, — ответил Фостий, шевеля рукой. — Но я уже могу ими пользоваться. Как бы то ни было, отец, ранение помогло убедить Сиагрия в том, что мне можно доверять, и подсказало ему мысль отправить меня в Питиос…

Оливрия рассказала о том, как разбила о голову Сиагрия ночной горшок.

— Весьма подходящее оружие, — согласился Крисп. Потом Фостий поведал, как купил рыбацкую лодку и приплыл на ней в столицу. Крисп рассмеялся:

— Вот видишь? Выходит, не зря ты провел со мной столько времени в море.

— Получается, что так, — признал Фостий; сейчас он стал более терпелив, общаясь с отцом, чем до похищения. Крисп увидел, как с лица сына сошло оживление. — Но когда я добрался до столицы, то застал там бунт.

— Да, знаю, — кивнул Крисп. — Я знал также и то, что ты направляешься в столицу: об этом мне поведала магия Заида. Но я боялся, что ты плывешь туда как провокатор, а не как беглец. Я хотел написать про тебя Эврипу и предупредить его, но совсем позабыл и вспомнил лишь вчера, среди всей этой суматохи.

— Ничего страшного, — заметил Фостий. — Он и сам обо всем позаботился.

— Вот и хорошо, — произнес Крисп, решив проверить реакцию Фостия. Однако тот почти не отреагировал на его замечание и уж тем более не разгневался, как наверняка поступил бы несколько месяцев назад. Он лишь кивнул и продолжил свой рассказ. Когда он закончил, Крисп сказал:

— Значит, наши солдаты берут верх?

— Они побеждали, когда мы с Оливрией поехали к тебе. Э-э… отец…

— Да?

— А что ты думаешь о предложении, которое я сделал Эврипу — о том, что нам с Оливрией следует немедленно пожениться и тем самым доказать фанасиотам, что мы отвергли их секту?

— Императорские свадьбы обычно устраивают исходя из государственных интересов, но я никогда не слыхал о браке, заключенном по религиозным причинам, — ответил Крисп. — Окажись ситуация в столице хуже, я мог и отослать вас обратно, чтобы поженить. Но сейчас, как мне кажется, вам лучше подождать со свадьбой до конца кампании — если вы к тому времени не передумаете.

Выражения на лицах молодых людей ясно говорили, что иного они и представить не могут. Крисп обладал более богатым воображением. Если они и осенью сохранят желание пожениться, то он возражать не станет — да Фостий и слушать его не захочет, если он попытается его отговорить. В последнее время парню пришлось самому о себе заботиться, и он обнаружил, что это у него получается. Мало какие открытия можно назвать более важными.

— Если хотите, можете провести ночь в моем шатре, — сказал Крисп, но, увидев их лица, сам рассмеялся над этим предложением. — Нет, вы, конечно, захотите собственную палатку, верно? Я бы в вашем возрасте так и поступил.

— Да, конечно, — ответил Фостий. — Спасибо, отец.

— Не за что. — Сегодня, когда Фостий не только вернулся целым и невредимым, но и настроенным против светлого пути, Крисп мало в чем мог ему отказать. — Однако прежде чем уединиться в ней, полагаю, вы окажете мне честь и отобедает со мной армейской едой со скверным вином. Я приглашу и Заида; ты ведь сказал, что хотел с ним поговорить — так, Фостий? Тогда встретимся перед закатом.

Даже держа в руке теплую ладонь Оливрии, Фостий приближался к шатру Криспа с немалым трепетом. Когда он поднимал парус, направляя лодку в столицу, Оливрия опасалась, что Фостий вспомнит про то, что он младший Автократор, и забудет о том, что он ее любовник. Теперь же, когда яркие шелка императорского шатра неумолимо приближались, он внезапно испугался, что отец вновь превратит его в мальчишку, попросту отказавшись представить, что он может быть кем-то другим.

Халогаи у входа в палатку отдали ему честь как императору, прижав к груди сжатые кулаки. Фостий заметил, как они украдкой оглядывают Оливрию с ног до головы, но так поступил бы мужчина любой нации при виде симпатичной девушки.

Один из них сказал что-то на своем языке. Фостий догадался, что он говорил про Оливрию, но не понял смысла сказанного, потому что на языке халогаев знал всего несколько слов. Он едва не попросил телохранителя перевести сказанное, но в последний момент передумал — халогаи славились грубоватой прямотой.

В палатке их уже ждали Крисп, Катаколон, Заид, Саркис и шесть порций хлеба, лука, колбасы и соленых маслин. Улыбка Оливрии озадачила Фостия, пока он не вспомнил, что она дочь офицера. Меню, несомненно, оказалось для нее привычным.

За едой Фостий и Оливрия пересказали свою историю Заиду; Саркис и Катаколон услышали большую ее часть еще днем. Маг, как всегда, оказался благодарным слушателем. Он захлопал в ладоши сперва, когда Оливрия рассказала, как треснула Сиагрия ночным горшком, а затем, когда Фостий описал, как они немедленно после этого покинули город.

— Так и следует поступать, — одобрительно заметил он. — Когда нужно быстро откуда-нибудь смыться, используй то, что под рукой, и убегай. Какой смысл сохранить золото, но при этом не добиться цели? Это напоминает мне… — Он внезапно стал серьезным и собранным. — Его величество Автократор…

— Э-э, да скажи просто «ваш отец», и дело с концом, — оборвал его Крисп. Иначе потратишь половину вечера на бессмысленную болтовню.

— Как прикажет его величество Автократор, — смиренно произнес Заид. Крисп тут же сделал вид, будто собирается швырнуть в него хлебной коркой. Улыбаясь, Заид повернулся к Фостию:

— Ваш отец сказал мне, что вы узнали нечто важное о ритуалах макуранского мага, служащего Ливанию.

— Верно, чародейный господин. — Фостий сделал над собой усилие, чтобы остаться в рамках формальностей; он едва не назвал мага «дядя Заид». — Однажды — это было уже после того, как я узнал, что Артапан из Макурана, — я выследил его и… — Он описал, каким образом узнал, что Артапан подпитывает свою колдовскую силу энергией смерти фанасиотов, решивших оборвать связи с материальным миром при помощи голодовки. — А если они оказывались недостаточно близки к смерти, он не стеснялся придушить их подушкой.

— Отвратительно, — пробормотал Катаколон. Заид же, напротив, встрепенулся, словно охотничья собака, взявшая след.

— Расскажите еще, — нетерпеливо попросил он. Оливрия удивленно взглянула на Фостия.

— Ты мне прежде об этом не рассказывал, — сказала она.

— Да, не рассказывал. Мне даже думать об этом не хотелось. К тому же я полагал, что говорить на эту тему в Эчмиадзине небезопасно. Слишком много ушей вокруг. — Фостий не доверял ей, даже когда они стали любовниками, и доверял не полностью, пока она не ударила Сиагрия горшком. Впрочем, об этом он умолчал.

— Продолжайте, — сказал Заид. — Здесь все друзья.

И Фостий, направляемый четкими вопросами мага, очень подробно поведал, как крался следом за Артапаном по улице, как стоял в вонючем переулке, подслушивая его разговор с Цепеем, и как фанасиот встретил преждевременную и насильственную смерть. — Но то был не единственный раз, когда я видел его поблизости от умирающих людей, — добавил он. — Помнишь, Оливрия? Он все околачивался вокруг дома Страбона, пока тот умирал.

— Верно, — кивнула девушка. — И возле Страбона, и возле других. Тогда я об этом не задумывалась — мало ли что нужно волшебникам?

Заид поерзал, но промолчал. Фостий подумал, что выглядит он совершенно нормальным для своего возраста мужчиной — если забыть о его магическом таланте.

Но все же он был единственным из волшебников, кого Фостий знал хорошо. Поди узнай, как выглядят другие?

— А молился ли он… оборвав… жизнь того еретика? — спросил Заид. — Я имею в виду, Фосу или Четырем Пророкам?

— Он говорил что-то на макуранском, но я ничего не понял, потому что не понимаю этого языка. Извини.

— Тут делу не поможешь, — заметил маг. — Вероятно, это в любом случае не имеет значения. Вы сами отметили, что переход от жизни к смерти является мощным источником магической энергии. Нам, верящим в Фоса, запрещено его использовать, иначе мы начнем настолько стремиться к этому источнику, что утратим справедливость и примемся убивать исключительно ради магии. Насколько мне известно, подобный запрет распространяется и на последователей Четырех Пророков, хотя я могу и ошибаться. С другой стороны, Артапан — его ведь так зовут? — может оказаться таким же еретиком по стандартам Машиза, какими являются фанасиоты по нашим.

— Все это представляло бы большой интерес для дискуссии в Чародейской коллегии, чародейный господин, но как это может повлиять на нас здесь, за ее стенами? Предположим, Артапан использует магию, которая подпитывается энергией смерти. Делает ли это его более опасным? И если да, то что мы можем противопоставить его магии?

— Твой отец движется прямиком к сути дела, — прошептала Оливрия, прикрыв ладонью рот.

— Да, он таков. — Фостий почесал щеку. — Его просто бесит, когда другие не поспевают ухватить суть, как это частенько случается. — Быть может, именно это объясняет те вспышки нетерпения, которые случались у отца при общении с ним? Но как может едва возмужавший юноша поспевать за мыслями взрослого мужчины, за плечами которого опыт всей его жизни, да еще с репутацией одного из лучших мастеров интриги во всем Видессе, стране интриганов?

Заид не заметил их перешептывания и ответил напрямую Криспу:

— Ваше величество, известно, что маг, использующий в своей тавматургии энергию смерти, приобретает силу, но одновременно становится более уязвимым для внешней магии. В подобного рода компенсации нет ничего удивительного. Искусство волшебства, что бы ни говорили по этому поводу невежды, не знает бесплатных чудес. Если в одной области что-то приобретается, то в другой теряется.

— И не только в волшебстве — такова жизнь, — заметил Крисп. — Если человек решил заработать, разведя большое стадо овец, он уже не сможет посадить на своей земле столько же ячменя, как прежде.

— Столько лет на троне, ваше величество, а вы все еще говорите как крестьянин, — усмехнулся Саркис. — Император из романа сказал бы, что нельзя воевать одновременно на западе и востоке, или что-нибудь в таком духе.

— В лед эти романы! — вмешался Фостий. — Если в каком-нибудь из них окажется хоть на медяк правды, то он станет первым из всех, что я прочитал.

Крисп взглянул на сына, вопросительно приподняв бровь, и, поразмыслив, трезво кивнул:

— А ты кое-чему научился, парень.

— А я выскажусь в пользу романов, — сказала Оливрия. — Где, как не в романе, пленнику удается сбежать при помощи дочери ересиарха, которая в него влюбилась?

Теперь Саркис расхохотался:

— Клянусь благим богом, а ведь девочка поймала и отца и сына в одну и ту же сеть. — Он хлебнул вина, заново наполнил свой кубок и хлебнул еще раз.

Когда Крисп посмотрел на Оливрию, в его глазах блеснула искорка изумления.

Император склонил голову, словно та сделала умный ход за игровой доской:

— В твоих словах есть кое-что, девушка.

— А вот и нет, — заупрямился Фостий. — В каком романе женщина изображена иначе, чем дрожащим от страха ничтожеством, и спасти ее способен только отважный герой? И в каком романе она спасает героя, шарахнув злодея ночным горшком?

— Он мне показался самым подходящим оружием в комнате, — пояснила Оливрия среди всеобщего смеха. — Кстати, никто и не ждет, что в романе все детали окажутся достоверными.

— Остерегайся своей красавицы, брат, — предупредил Катаколон. — Она быстро соображает.

В своих подружках Катаколон ценил лишь внешность и сговорчивость.

Неудивительно, подумалось Фостию, что он менял их одну за другой, словно пьяница кувшины вина в винном погребе. Но сегодня у него не было настроения ссориться с Катаколоном.

— Придется рискнуть, — ответил он, завершив разговор на эту тему.

Саркис заглянул в стоящий перед ним кувшин, зевнул и покачал головой, затем встал.

— Я иду спать, ваше величество, — объявил он и повернулся в Фостию:

— Рад, что вы вернулись, да еще с такой сообразительной дамой. — И он вышел в ночь.

Заид также поднялся:

— Я тоже пойду спать. Жаль, что не в моей власти запасать сон впрок, как садовая соня запасает жирок для зимней спячки. Полагаю, мне скоро предстоит серьезно заняться волшебством — в немалой степени благодаря тому, что сообщили сегодня вечером вы, ваше младшее величество, — а для этого потребуется вся моя выносливость. Если благой бог пожелает, мне ее хватит.

— Как стало уютно — теперь мы остались в кругу семьи, — сказал Крисп, когда маг ушел. Он сказал это совершенно искренне и с улыбкой переводил взгляд с Катаколона на Фостия и Оливрию. Этот взгляд снял тяжесть с души Фостия.

Затем Катаколон тоже поднялся. Он хлопнул Фостия по спине, постаравшись не задеть раненого плеча.

— Просто замечательно, что ты снова с нами и почти в целом виде, — сказал он. Кивнув Оливрии и Криспу, он вышел из шатра.

— А этот проныра ничего не сказал про сон, — заметил Крисп, издав нечто среднее между смешком и вздохом. — Сейчас он, наверное, пойдет искать сговорчивую бабенку из обозниц. И почти наверняка найдет.

— Теперь я знаю, что вы поверили нашему рассказу, ваше величество, — сказала Оливрия.

— Почему ты так решила? — спросил Крисп. Фостий узнал этот тон; отец всегда пользовался им, когда хотел проверить, усвоили ли сыновья очередной урок.

— Если бы не поверили, то не сидели бы сейчас ближе к нам, чем к своим телохранителям, — ответила она. — Мы, в конце концов, люди отчаянные и уж если сумели превратить в оружие ночной горшок, то кто знает, что мы сможем натворить при помощи ложки или чернильницы?

— Действительно, кто? — подтвердил Крисп со смешком и повернулся к Фостию:

— А она умна — так что заботься о ней получше. — Крисп сам соображал быстро, и от него не укрылось, как Оливрия украдкой зевает. — Отведи-ка ты ее лучше в вашу палатку. Скакать по курьерскому маршруту тяжело — сам помню.

— Хорошо, отец, — ответил Фостий. — Но можно мне потом вернуться на пару минут? — Оливрия и Крисп удивленно взглянули на него. — Хочу тебя кое о чем спросить, — добавил он, хотя и понимал, что это не объяснение.

Крисп тоже это понимал, но все же кивнул:

— Конечно. Приходи, если хочешь.

Весь путь до палатки Оливрия забрасывала его вопросами, но Фостий упорно отмалчивался. Он понимал, насколько это ее оскорбляет, но тем не менее не отступался от своего, сказав лишь одну фразу:

— К тебе это не имеет ни малейшего отношения.

Он вошел в императорский шатер почти с той же тревогой, с какой входил в подземный туннель в столице.

То, что он узнает здесь, может оказаться не менее опасным, чем то, что таилось там.

Приветствия халогаев не помогли ему успокоиться, когда он шагнул через порог. Крисп ждал его за столом с развернутой картой; в руке у него была чаша с вином, а на лице любопытство. Но, несмотря на любопытство, он терпеливо дождался, пока Фостий тоже наполнил чашу и сделал долгий глоток. Вино сладкой струйкой полилось ему в горло, но храбрости не прибавило. «Скверно», — подумал Фостий.

— Ну, — поинтересовался Крисп, когда Фостий отвел чашу от губ, — что же это за столь страшный и мрачный секрет, что ты не посмел раскрыть его в присутствии своей возлюбленной?

Если бы в его голосе прозвучал сарказм, Фостий развернулся бы и вышел из шатра, не ответив. Но отец выглядел лишь любопытным — и дружелюбным, к чему Фостий тоже не привык. Он перебрал в голове десяток формулировок своего вопроса, однако когда тот сорвался с его губ, то прозвучал прямо и без обиняков:

— Ты действительно мой отец?

Крисп внезапно застыл — весь, кроме широко распахнутых глаз. Затем, словно давая себе время подумать, Автократор поднес чашу к губам и осушил ее до дна.

— Я все гадал, чего же ты хочешь, — произнес он наконец. — Но не ожидал, что спросишь меня об этом.

— Да или нет?

Как и многие молодые люди, Фостий считал своего отца — или того, кого он считал своим отцом, — стариком, но стариком в смысле консерватизма и физической силы, а не истинной старости. Теперь, когда морщины на лице Криспа резко углубились, Фостий со зловещей уверенностью увидел, что перед ним и в самом деле сидит старик.

— Да или нет? — повторил Фостий. Крисп вздохнул, его плечи поникли. Он коротко, еле слышно хохотнул. Фостий едва не ударил его, когда Крисп подошел к кувшину с вином, наполнил свою чашу и заглянул в ее темно-рубиновую глубину.

Потом он взглянул на Фостия и почти шепотом ответил:

— С того дня когда я надел корону, думаю, не проходило и недели, когда я не задавал себе тот же вопрос… и я до сих пор не знаю на него ответа.

Фостий ожидал услышать «да» или «нет», нечто такое, во что он мог так или иначе вонзить зубы. И то, что его оставили в еще большей неопределенности, едва не свело его с ума.

— Да как ты можешь этого не знать? — воскликнул он.

— Если уж ты додумался до подобного вопроса, сын, то и ответ должен стать для тебя очевиден, — произнес Крисп и глотнул вина — возможно, он тоже искал в нем мужество. — Твоей матерью была жена императора Анфима; если бы не она, то Анфим погубил бы меня с помощью магии в ту самую ночь, когда я захватил трон.

Прежде чем стать моей женой, она уже несколько лет была императрицей, но ни разу не беременела. Ни одна из других женщин Анфима тоже не зачала — а уж он, поверь мне, перетрахал их целую толпу. Но что это доказывает? А ничего. Я думаю, что ты, вероятнее всего, мой сын, но это самое большое, что я могу сказать хоть с какой-нибудь надеждой на истину.

Фостий сделал в уме быстрые подсчеты. Если его отец — Крисп, то Дара, скорее всего, забеременела еще до того, как он свергнул Анфима… и раньше, чем вышла за Криспа замуж. Другими словами, у Криспа с его матерью была внебрачная связь.

Он прогнал прочь эту мысль; она была слишком неуютной, чтобы размышлять над ней дальше. Вместо этого он произнес:

— Ты всегда говорил, что я похож на мать.

— А ты и в самом деле похож — особенно глаза. У нее была точно такая же складочка во внутреннем уголке глаза. И форма лица у тебя такая же, и нос. Скажи ей спасибо, что тебе не достался мой клюв. — Крисп коснулся кончика своего носа.

— Но может оказаться и так, что ты не имеешь никакого отношения к форме моего носа, — возразил Фостий.

— Есть такая вероятность, — согласился Крисп. — Но если ты и не пошел в меня, то на Анфима тоже не похож. Будь это не так, ты выглядел бы красивее, чем сейчас, — уж его Фос красотой не обделил. Однако ты похож на Дару. И всегда был похож, еще с пеленок.

Внезапно Фостий ярко представил, как Крисп всматривается в него, совсем младенца, отыскивая следы сходства с Анфимом.

— Теперь я не удивляюсь, почему ты иногда обращался со мной как с кукушонком.

— Разве? — Крисп вновь заглянул в чашу с вином и глубоко вздохнул. — Если это так, то прости меня, сын. Я всегда старался относиться к тебе справедливо, отбросив всякие сомнения, хотя они у меня были.

— Справедливо? Верно, в справедливости тебе не откажешь. Но ты так редко… — Фостий смолк. Ну как ему объяснить отцу, что справедливость хороша в суде, а в семье необходимо нечто большее? И он сказал лучшее, что смог: Кажется, тебе всегда было легче с Эврипом и Катаколоном.

— Может быть… может быть. Однако ты в этом не виноват — проблема во мне. — Пусть Криспу не хватало теплоты, зато ему хватило сил встречать проблемы лицом к лицу. — И куда мы теперь пойдем? — спросил он. — Чего ты от меня хочешь?

— Можешь ли ты воспринимать меня таким, какой я есть, не гадая при этом, чьим сыном я могу оказаться? Ведь во всем главном я твой сын. — И он рассказал Криспу, как подражал ему, будучи пленником, и сколь многое из сказанного отцом приобрело впоследствии для Фостия новый смысл.

— Я знаю, почему так получилось, — сказал Крисп. — Все дело в том, что человек по-настоящему способен научиться чему-то только на собственном опыте. Наверное, прежде я лишь напрасно сотрясал воздух, читая вам свои проповеди: вы просто не могли ухватить смысл моих слов. Зато когда они доказали вам свою полезность… ничто не может сделать меня более гордым.

И он стиснул Фостия в медвежьих объятиях. На мгновение в юноше вспыхнула досада: где были его отцовские объятия, когда он был мальчиком и нуждался в них больше всего? Но Фостий сам догадался, каким должен быть ответ на этот вопрос.

То, как Крисп вел себя все эти годы, не доставляло ему удовольствия, но теперь и такое его поведение обрело смысл.

— Неужели у нас с тобой все останется по-прежнему? Несмотря на все сомнения, я, кроме тебя, никого, включая Анфима, не желаю называть отцом.

— Это обоюдоострые слова… сын. Благодаря мне или вопреки мне, но ты стал мужчиной. Давай надеяться, что наши отношения станут не такими, как прежде, а лучше. И да будет так, потому что большая часть яда, отравлявшего нам жизнь, уже вытекла.

— Да поможет нам в этом Фос… отец, — произнес Фостий. Сын и отец вновь обнялись. Когда они разжали объятия, Фостий зевнул. — А теперь я со спокойной душой пойду спать.

— Ты расскажешь своей даме о том, что произошло между нами? — спросил Крисп с хитрецой в глазах.

— Может быть, когда-нибудь, — ответил Фостий, немного подумав. — Но не сейчас.

— То же сказал бы и я, окажись я в твоих сандалиях, — согласился Крисп. — Ты мыслишь как мой сын, уж это точно. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Фостий. Он снова зевнул и направился к палатке, где его ждала Оливрия. Войдя в нее, он обнаружил, что девушка заснула, хотя почти наверняка собиралась его дождаться. И Фостий, укладываясь рядом, очень старался ее не разбудить.

— Итак, чародейный господин, — сказал Крисп Заиду, — как вы намереваетесь извлечь для нас максимум пользы из сведений, полученных от моего сына?

Он ощутил легкий укол, говоря так о Фостии, но то был не обычный укол подозрительного страха, а простое любопытство. Он начал понимать, что сын стал мужчиной, с которым необходимо считаться, и даже если из-за нелепой случайности в его жилах течет чужая кровь, он все равно его сын по складу ума. Чего еще мог желать любой правитель — и отец?

— Я опишу то, что могу сделать, ваше величество. Не в последнюю очередь благодаря использованию силы, которую он обретал во время перехода фанатичных фанасиотов от жизни к смерти, этот макуранский волшебник Артапан усилил свою магию до такой степени, что сквозь нее трудно пробиться. Это, к моему прискорбию, вы видели собственными глазами.

— Да, — подтвердил Крисп. Множество раз он принимал решение обращаться с Фостием так, словно не сомневался больше в своем отцовстве, и множество раз до сих пор это ему не удавалось. Но сейчас он решил, что сможет добиться успеха.

— В каждой арке имеется запорный камень, — продолжал Заид. — Если его вынуть, вся конструкция рухнет. То же самое и с магией Артапана. Если лишить его незаконно полученной силы, то он станет гораздо слабее, чем до тех дней, когда еще не манипулировал с запретной магией. Именно так я и намерен поступить.

Крисп распознал в голосе волшебника дидактический тон. Это его вполне устраивало: хотя он сам не обладал волшебным талантом, ему всегда было интересно послушать, как волшебники проделывают свои манипуляции. Более того, нынешние планы Заида могут повлиять на ход всей кампании.

— И каким образом вы станете это осуществлять, чародейный господин?

— Противопоставив силе смерти силу жизни, — ответил Заид. — Все уж подготовлено, ваше величество. Я начну завтра на рассвете, когда солнце Фоса самый мощный символ света, жизни и возрождения — усилит действие моей магии. Свою роль в ритуале должны сыграть и ваш сын Фостий, и дочь Ливания Оливрия.

— Это обязательно? — встревожился Крисп. — Они не подвергнутся опасности? Мне вовсе не хочется, вернув сына, потерять его всего через два дня во время поединка волшебников.

— Нет-нет. — Заид покачал головой. — Если благой бог пожелает — а я верю, что случится именно так, — то задуманная мною процедура застанет Артапана врасплох. И даже если он знает, что Фостий сбежал и прибыл сюда к вам, после слов вашего сына у меня возникло сильное впечатление, что макуранец не подозревает о том, что суть его тайных обрядов раскрыта.

— В таком случае, до рассвета, — согласился Крисп. Ему хотелось немедленных действий, но доводы Заида убедили его в том, что имеет смысл подождать. Задержка также позволяла имперской армии продвинуться глубже на центральное плато западных провинций — и если повезет, эта перестановка сил позволит развить успех, достигнутый Заидом.

Крисп задумался над тем, насколько оправданны его надежды на своего главного мага. До сих пор Заиду не везло в борьбе с фанасиотами. С другой стороны, прежде тот не знал, кто ему противостоит. Но теперь ситуация изменилась, и если Заид не сумеет извлечь пользу из этого преимущества…

— Тогда он вообще ничем не сможет помочь, — закончил он вслух и, обратив глаза к небу, мысленно помолился за Заида.

Красное, как кровь, солнце показалось над восточным горизонтом. Заид приветствовал его, воздев руки к небесам и произнеся нараспев молитву Фосу:

— Будь благословен Фос, владыка благой и премудрый, милостью твоей заступник наш, пекущийся во благовремении, да разрешится великое искушение жизни нам во благодать.

Фостий тоже поднял руки и прочел молитву. Он подавил зевок; зевать во время молитвы показалось ему легким святотатством. Однако подняться до рассвета поздней весной — почти подвиг.

Оливрия, стоя рядом с ним, переминалась с ноги на ногу. Вид у нее был не сонный, но тем не менее нервный. Время от времени она украдкой поглядывала на Криспа. Пребывание рядом с Автократором ее отнюдь не успокаивало. Для Фостия отец — а он продолжал считать Криспа отцом — был в первую очередь членом семьи, а уж потом правителем; фамильярность пересиливала в нем страх. Для Оливрии же ситуация была прямо противоположной.

— Давай начинай, — бросил Крисп. Услышь Автократора другой человек, он решил бы по его тону, что могут покатиться чьи-то головы. Заид же просто кивнул и сказал:

— Всему свое время, ваше величество… Ага, показался уже весь солнечный диск. Можно начинать.

В двух сотнях ярдов за их спинами в лагере начала пробуждаться имперская армия. Почти все халогаи выстроились между лагерем и маленьким холмом, чтобы никто не помешал Заиду. Остальные встали цепочкой между волшебником и Криспом.

Фостий понятия не имел, что смогут сделать их топоры, если магический ритуал не удастся. Вряд ли это знали сами халогаи, но они были наготове.

Заид поджег щепку от одного из принесенных с собой факелов и поднес огонек к фитилю свечи из небесно-голубого воска — такой толстой и высокой, что ее хватило бы на императорские печати лет на пятьдесят. Когда пламя скользнуло по фитилю и коснулось воска, Заид вновь стал произносить молитву, но на сей раз еле слышно.

Как правило, в лучах солнца пламя свечей становится невидимым, но с пламенем этой свечи такого почему-то не случилось. Хотя оно на вид казалось не ярче огонька обычной свечи, его отблески освещали лица Заида, Криспа и Оливрии.

Хотя своего лица Фостий видеть не мог, он предположил, что свет падает и на него.

— Этот свет символизирует долгую и великую жизнь империи Видесс, — сказал Заид, — а также веру, которую она хранила на протяжении веков. Да будут империя и ее вера процветать вечно.

Затем из-под шелкового лоскутка он извлек другую свечу — коротенькую, как огарок, и совсем тонкую, едва прикрытый ярко-красным воском фитиль.

— Она такого же цвета, как воск на печати гнусного письма, что прислал мне Ливаний, — заметил Крисп.

— Вашему величеству не хватает только магического дара, чтобы стать первоклассным волшебником, — улыбнулся Заид. — Ваши инстинкты безупречны. — Он возвысил голос и заговорил нараспев, как поступал всегда, выполняя магические действия:

— Пусть эта тонкая и короткая свеча означает фанасиотов, чья глупая ересь скоро потерпит поражение и окажется забыта.

Едва он произнес последние слова, маленькая красная свеча зачадила и погасла. От ее фитиля поднялась тонкая спиралька дыма. Когда ветерок унес ее прочь, ничто больше не напоминало о существовании свечи, олицетворявшей фанасиотов. Большая же свеча, символизирующая весь Видесс, продолжала гореть.

— И что теперь? — нетерпеливо спросил Крисп. — По-моему, настало время свести счеты с макуранским магом.

— Да, ваше величество. — Заид был человеком терпеливым, но иногда даже у самого терпеливого из всех возникает необходимость показать, что его терпение не безгранично, и он добавил:

— Я мог бы действовать еще быстрее, если бы мне не приходилось отвлекаться на пояснения и отвечать на вопросы.

Крисп усмехнулся, совершенно не смутившись. На этот раз Заид проигнорировал его. Он достал большое шелковое полотнище — его хватило бы, чтобы задрапировать целую стену, — и обернул им Фостия и Оливрию. Ткань оказалась того же голубого цвета, что и свеча, символизирующая империю и ортодоксальную веру. Тончайший шелк позволял Фостию видеть окружающее, но только смутно, как сквозь туман.

Он увидел, как Заид достал второй кусок ткани, покрытый яркими цветными полосами, — он напомнил ему кафтан Артапана. Не успела эта мысль оформиться у него в голове, как Заид объявил:

— А теперь мы магическим способом докажем злобному макуранскому колдуну, что он ничего не добьется, служа силам смерти! — На минуту он сменил свой впечатляющий тон на обычную речь:

— Ваше младшее величество, настал ваш черед внести свой вклад в эту магию. Обнимите свою нареченную, поцелуйте ее и подумайте о том, что вы смогли бы сделать, если бы мы не стояли рядом.

Фостий уставился на мага сквозь тонкую шелковую ткань:

— Ты уверен, что хочешь от нас именно этого, дядя З… э-э, чародейный господин?

— Сделайте это, ваше младшее величество, сделайте как следует, и никто сегодня не сможет принести Видессу большую пользу. Если хотите, представьте это как свою обязанность, а не как удовольствие.

Целовать Оливрию было приятно, и Фостий отказался думать об этом как об обязанности. Ее нежные губы и язык, податливая упругость ее прижавшегося тела тоже свидетельствовали о том, что она наслаждается задачей, которую на них возложил Заид. Фостий прижал ее так крепко, что у нее не возникло и тени сомнения в его намерениях. Он услышал, как Оливрия негромко рассмеялась.

Через некоторое время он открыл глаза. Наслаждаясь поцелуями Оливрии, он пропустил немалую часть магической процедуры, и ему захотелось взглянуть, чем занят Заид. Однако первым, что он увидел, оказались открытые глаза Оливрии, и он засмеялся.

Заид держал полосатую ткань над пламенем голубой свечи и нараспев произносил:

— Как эти двое празднуют жизнь под голубой тканью, так пусть их радость лишит могущества макуранского мага, черпающего силы через смерть. Пусть исчезнет его колдовство, как исчезнет ткань из его страны в пламени Видесса. — И он сунул ткань в огонь.

Фостий все время жалел, что шелковая ткань затуманивает его зрение, заставляя усомниться в увиденном. Едва пламя свечи коснулось полосатого шелка, как тот ярко вспыхнул и стал гореть, словно пропитанный маслом. Фостий даже встревожился: успеет ли Заид быстро уронить его, чтобы не обжечь пальцы? Но тут пламя горящей ткани замерцало и едва не угасло. Мало того, уже сгоревший кусок восстановился, и все полотнище даже стало выглядеть больше прежнего. Заид пошатнулся и чуть не вынул шелк из пламени свечи.

Но волшебник вновь принял устойчивую позу и повторил исходные заклинания, добавив к ним какие-то слова, произнесенные неразборчивым бормотанием.

Полосатая ткань занялась вновь — поначалу неохотно, но затем все ярче.

— Ты победил его, чародейный господин! — выдохнул Крисп.

Слова были произнесены негромко, но все же, наверное, отвлекли Заида, потому что пламя на шелке съежилось, а сгоревшая часть опять восстановилась. Но Заид не сдавался. Все больше и больше полосатого шелка исчезало в огне, и наконец, испустив напоследок облачко дыма, подобно красной фанасиотской свече, он сгинул без следа. Заид быстро сунул в рот большой и указательный пальцы правой руки. Они так долго находились в пламени, что должны были прогореть до костей, но Заид отделался ожогами.

Вынув изо рта пальцы, волшебник устало произнес:

— Магия сделала то, что могла. Благой бог пожелал, чтобы сегодня я нанес Артапану тяжелый удар.

— А откуда тебе известно, чего пожелал благой бог? — поинтересовался Крисп.

Не ответив прямо, Заид стянул с Фостия и Оливрии полупрозрачный шелк и сказал:

— Теперь вы можете разжать объятия.

Юноша и девушка одновременно покачали головами и тут же рассмеялись, поневоле разъединившись.

— А нам понравилось, чем мы тут занимались, — сказал Фостий.

— Я это заметил, — подтвердил Заид столь сухо, словно вместо него говорил Крисп.

— Так откуда тебе известно, что ты раздавил Артапана? — повторил император.

— Я как раз собираюсь это выяснить, ваше величество, но для этого мне вновь потребуется помощь вашего старшего сына.

— Моя помощь? — удивился Фостий. — И что от меня потребуется на этот раз?

— То, что я вам скажу. — Ничего не объясняя, маг повернулся к Оливрии и поклонился:

— Моя госпожа, я благодарен вам за помощь в борьбе с макуранцем. Но для следующего магического обряда ваша помощь не потребуется. — Судя по тону Заида, ее присутствие было попросту нежелательным. Хотя его слова немного обидели Фостия, Оливрия кивнула и спустилась с холма. Следом за ней пристроились два халогая; кажется, северяне уже считали ее членом императорской семьи.

— Почему ты не хочешь, чтобы она наблюдала за нашими действиями? — спросил Фостий Заида.

— Потому что я с вашей помощью хочу отыскать ее отца, Ливания, — пояснил Заид. — Вы находились с ним в контакте и по закону сродства остаетесь с ним в контакте до сих пор. Она, кстати, тоже, но как бы она вас ни любила, я не стану использовать ее как посредника, выдающего Ливания.

— Фанасиоты не стали бы утруждать себя подобными сантиментами, — заметил Крисп. — Но ты вправе поступать как угодно. Действуй, чародейный господин.

— Я скоро начну, не сомневайтесь, — ответил Заид. — Просто я хотел сперва объяснить, что до сих пор магия Артапана заслоняла фанасиотов от прямого магического поиска. Однако если нам удалось ослабить макуранца благодаря только что завершенным процедурам, то предстоящий ритуал также окажется успешным.

— Весьма неплохо, — одобрительно произнес Крисп. — Ты используешь одну и ту же магию, чтобы узнать, сработала ли предыдущая, а заодно установить, где находятся главные силы ересиарха. Столь экономное решение достойно логофета императорской казны.

— Сочту ваши слова за комплимент и надеюсь, что искренний, — проговорил Заид, вызвав у Криспа усмешку.

Задуманная волшебником процедура в реальном воплощении выглядела предельно просто. Заид набрал на вершине холма щепотку рыхлой земли и высыпал ее в большую мелкую чашу. Затем он подозвал Фостия и попросил его прижать ладонь к земле в чаше. Едва Фостий после этого шагнул назад, Заид начал нараспев произносить заклинания, делая левой рукой быстрые пассы над чашей.

Через несколько секунд волосы на затылке Фостия невольно поднялись. Земля начала шевелиться, перемещаться и образовывать вытянутый холмик — нет, не холмик, а стрелку, потому что на одном из концов сформировалось четкое острие.

— На восток от нас и чуть южнее, — объявил Заид.

— Хорошо, очень хорошо, — выдохнул Крисп; как и всегда, в моменты торжества он вел себя очень тихо и спокойно. — Итак, маски сброшены — теперь мы сможем следить за перемещениями Ливания. Можно ли хоть как-то оценить, насколько он далеко от нас?

— Можно, но очень приблизительно. Судя по скорости образования стрелки, я могу лишь сказать, что он не очень близко. Но это лишь грубая оценка.

— Пока нам более точная и не требуется. Отныне вы с Фостием каждое утро будете повторять эту процедуру, потому что нам нужно знать, где находится враг и насколько далеко. А Артапан понял, что лишился значительной части своей магической силы?

— Боюсь, что да, ваше величество. Разве вы не видели, как макуранская ткань дважды пыталась восстановиться? То действовал мой противник, он пытался оказать сопротивление моим заклинаниям и нейтрализовать их. Но, как я и полагал, он потерпел неудачу, потому что сила жизни сильнее смерти.

Крисп подошел к Фостию и хлопнул его по спине с такой силой, что юноша пошатнулся:

— И все это благодаря тебе, сын. Я в большом долгу перед тобой; я опасался, что, оставшись с фанасиотами, ты причинишь мне много вреда, но, вернувшись и помогая мне, ты совершил столько же, если не больше, добра. И, кроме всего прочего, я просто счастлив, что ты вернулся.

— Я тоже счастлив, отец, — сказал Фостий. Если Крисп, несмотря на все сомнения, признал их родство, то Фостий не станет это оспаривать. — Но я слышал, что ты так скучал по мне, что решил завести бастарда… — Он остерегся и не сказал «другого бастарда». — …вместо меня? — Еще год назад он не осмелился бы так подшучивать над Криспом.

Автократор сперва удивился, затем рассмеялся:

— Кто из братьев сказал тебе про это?

— Эврип, когда я был в столице.

— Да, это правда. Надеюсь, он не забыл добавить, что я не собираюсь пересматривать ваши права на престол, даже если родится мальчик?

— Не забыл, — кивнул Фостий. — И все-таки, отец, в твоем-то возрасте…

— Так, ты уже третий, кто мне это говорит, — прервал его Крисп. — Идите вы все в лед со своим подзуживанием! Погоди, настанет время, и ты сам поймешь, что седина в бороде не мешает мужчине оставаться мужчиной. — И он вызывающе взглянул на Фостия, словно ожидал от него насмешек.

Но у Фостия не было настроения провоцировать его и дальше. Только что наладив с Криспом добрые отношения, он не желал рисковать и потерять все ради нескольких минут веселья. Год назад он вряд ли проявил бы подобную расчетливость, а уж два-три года назад определенно не удержался бы.

«И что же это означает? — задумался он. — Неужели то, что подразумевают под взрослением?» Но ведь он уже вырос. Он уже несколько лет как взрослый… разве не так?

И Фостий, почесывая макушку, направился к палатке, которую делил с Оливрией.

— Теперь точно на восток, — доложил Заид. — К тому же они заметно приблизились; стрелка сформировалась почти сразу, едва Фостий отнял руку от обработанной магией земли.

— Прекрасно, чародейный господин. Спасибо, — проговорил Крисп. Всю последнюю неделю армия маневрировала, стремясь преградить путь отходящим фанасиотам. — Если владыка благой и премудрый проявит к нам свою милость, мы обрушимся на них быстрее, чем они поймут, что мы рядом.

— Да будет так, — произнес Заид.

— Строго на восток? — задумчиво уточнил Крисп. — В таком случае они где-то неподалеку от… гмм-м… Аптоса. Я прав?

— Если учесть наше нынешнее местоположение… — Маг сосредоточенно нахмурился, затем кивнул. — Да, неподалеку от Аптоса.

— Э-э, отец… — нерешительно начал Фостий. Он не говорил таким тоном со дня возвращения от фанасиотов. Крисп бросил на него недоумевающий взгляд.

— Что-то не так? — спросил он.

— Э-э… — повторил Фостий. Судя по несчастному выражению его лица, он уже пожалел, что вообще заговорил, и ему пришлось сделать над собой видимое усилие, прежде чем продолжить:

— Помнишь, отец, я рассказывал тебе, как мне пришлось отправиться в налет вместе с бандой фанасиотов?

— Помню, — ответил Крисп. Он также помнил, как озадачили его новости о перемещении Фостия, и как он опасался, что юноша всерьез решил вступить на светлый путь.

— Когда я участвовал в том налете, — продолжил Фостий, — то мне, к моему великому стыду, пришлось присоединиться к нападению на монастырь. Я знаю, что ранил одного из святых монахов; если бы я этого не сделал, он переломал бы мне кости своей дубиной. А мой факел в числе прочих поджег монастырь.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Если ты захотел получить отпущение своего греха, то лучше поведай о нем патриарху Окситию.

— Об этом я пока не задумывался… сейчас меня волнует восстановление справедливости. Если ты позволишь, мне хотелось бы следующие несколько лет откладывать треть моего денежного содержания и жертвовать его монастырю.

— Для этого моего позволения не требуется; золотом, которое я даю вам каждый месяц, вы вольны распоряжаться как угодно, — заметил Крисп. — Но вот что я тебе скажу: я горжусь тобой за то, что тебе пришла эта мысль. — Он секунду подумал. — Значит, ты хочешь жертвовать им восемьдесят золотых в год, верно? Что скажешь, если и я стану жертвовать столько же?

Лицо Фостия осветилось радостью:

— Спасибо, отец! Просто замечательно!

— Я не стану указывать, что деньги поступают от меня, — добавил Крисп. — Пусть думают, что все они идут от тебя.

— Э-э, — в третий раз промямлил Фостий. — Я ведь тоже не собирался сообщать монахам, что это мои деньги.

— В самом деле? Святейший Окситий, если ты его спросишь, скажет, что анонимные пожертвования вдвое угоднее Фосу, ибо делаются ради них самих, а не для восхваления жертвующего. Мне на сей счет ничего не известно, но должен признать, что звучит это логично. Зато я знаю, что еще больше горжусь тобой.

— Знаешь, всего за несколько минут ты сказал это дважды, но что-то я не припоминаю, что ты когда-либо говорил мне такое прежде, — сказал Фостий.

Если бы он сказал это с упреком, Крисп пришел бы в ярость. Но Фостий просто напоминал о факте. И это действительно был факт; память Криспа подтверждала его слишком хорошо. Он наклонил голову:

— Ты вынудил меня устыдиться.

— Но я не хотел этого.

— Знаю. Тем хуже для меня.

Тут, к облегчению Криспа, подъехал Саркис.

Отдав честь, генерал спросил:

— Раз еретики уже настолько близко, то не выслать ли нам разведчиков, чтобы узнать точно, где они находятся?

Не ответив, Крисп обернулся к Фостию:

— Кажется, сегодня с утра у тебя появился запас мудрости побольше обычного. Как поступил бы ты?

— Ой! — отозвался Фостий. Крисп погрозил ему пальцем:

— Когда тебя спрашивают, обходись при ответе без разных дурацких звуков. Когда ты обуешься в красные сапоги, тебе самому придется справляться с подобными вопросами. И не теряя, кстати, времени зря. — И он внимательно посмотрел на юношу, ожидая его действий.

Словно компенсируя свой испуганный писк, Фостий заговорил насколько смог рассудительно и серьезно;

— Если бы командовал я, то ответил бы «нет». Мы успешно следили за фанасиотами при помощи магии, так зачем рисковать? Ведь в последний, решающий момент они могут натолкнуться на наших разведчиков. Если магия Заида действует настолько хорошо, как он надеется, то Артапан ныне практически слеп, выслеживая нас. Поэтому, чем большей неожиданностью мы для них окажемся, тем лучше.

Саркис взглянул на Криспа. Автократор произнес четыре слова:

— Доводы логичные, решение правильное.

От этой косвенной похвалы Фостию стало еще приятнее, чем после слов Криспа о том, что он им гордится.

— Верно, смысл в этом есть. — Саркис усмехнулся. — Ваше величество, вы и сами были весьма неплохим стратегом еще до того, как стали по-настоящему разбираться в этом деле. Талант должен быть в крови.

— Возможно, — произнесли одновременно и одинаковым тоном Крисп и Фостий.

Отец и сын переглянулись, Автократор захохотал, а мгновение спустя к нему присоединился Фостий. Оба никак не могли остановиться.

Теперь на них уставился Саркис, явно гадая, не сошли ли они с ума.

— А мне это не показалось настолько смешным, — уныло заметил он.

— Быть может, ты и прав, — сказал Крисп.

— Но с другой стороны, может, и нет, — добавил Фостий. Припомнив разговор, произошедший между ними несколько дней назад, Автократор непроизвольно кивнул.

Если они сейчас способны над этим смеяться, то, вероятно, поладят и в будущем.

— И все же мне кажется, что вы свихнулись с утра пораньше, — проворчал Саркис. — Надо будет потолковать с кем-нибудь из вас днем — глядишь, хоть один да придет в себя.

И он поехал прочь, обиженно задрав крючковатый нос.

Палатка была маленькой и тесной, а теплая ночь, казалось, делала ее еще теснее. Усиливал это впечатление и запах горячего сала, исходящий от свечи, поставленной для безопасности на пол.

— Так о чем ты разговаривал с отцом? — в очередной раз за последние несколько ночей спросила Оливрия.

— Я не хочу тебе об этом говорить, — ответил Фостий. Он повторял эти слова с того дня, как вернулся из шатра Криспа. Подобный ответ не был рассчитан на удовлетворение любопытства, но лучшего у Фостия не имелось.

— Но почему? — вспыхнула Оливрия. — Если это имеет отношение ко мне, то я имею право все знать.

— К тебе это не имеет ни малейшего отношения, — в который раз повторил Фостий. Он говорил правду, проблема заключалась лишь в том, что Оливрия ему не верила.

И сегодня ночью, как показалось Фостию, она решила спорить до победного конца, словно упрямый законник.

— Ладно, но раз это не имеет ко мне никакого отношения, то кому станет хуже, если я все узнаю? — И она хитро улыбнулась, довольная собой, потому что загнала его в классический двойной логический капкан.

Однако Фостий сдаваться не собирался:

— Если бы тебе можно было услышать наш разговор, то я не пожелал бы говорить с отцом наедине.

— Это несправедливо, — разгневалась Оливрия.

— А по-моему, справедливо. — Фостию совершенно не хотелось, чтобы и другие принялись гадать, кто же его отец. Он был бы только рад, если бы ему самому не пришлось об этом гадать. Один человек мог сохранить секрет — Крисп, в конце концов, сумел. Двое, возможно, тоже. Трое… может быть, но это маловероятно.

— Но почему ты не можешь мне сказать? — сменила тактику Оливрия. — Ты не привел мне ни единой причины.

— Если я расскажу тебе о причинах, это станет равносильно тому, что я расскажу тебе все. — Фостий предварительно сформулировал эту фразу мысленно и произнес ее, лишь убедившись, что она прозвучит так, как ему нужно. — Но к нам с тобой это совершенно не относится, — закончил он.

— То, о чем ты говоришь, может, и не относится, но то, что ты не хочешь мне ничего рассказывать, — относится, и еще как. — Оливрия тоже сделала секундную паузу. — Ну что именно ты хочешь таким способом сохранить в тайне?

— А это не твое дело, — медленно и раздельно произнес Фостий. Глаза Оливрии разгневанно вспыхнули. Фостий ответил ей таким же взглядом; эти споры вывели из себя и его. — Ладно, — прошипел он, — клянусь благим богом, я тебе вот что скажу: сходи к шатру Автократора и спроси его сама. И если он расскажет тебе, о чем мы говорили, то и у меня не будет повода держать язык за зубами.

Оливрия была девушкой не робкого десятка, и Фостий убедился в этом с того дня, когда впервые увидел ее, обнаженную, прелестную и соблазнительную, в подземном туннеле под столицей. На мгновение ему показалось, что она примет вызов и решительно выбежит из палатки, и тут же задумался, как это воспримет Крисп и как он справится с ситуацией.

Но сейчас дрогнула даже Оливрия.

— Он ведь не просто твой отец… он еще и Автократор, — нерешительно произнесла она.

— Знаю, — сухо подтвердил Фостий. — И мне пришлось общаться с ним всю жизнь. Советую и тебе понемногу привыкать. Конечно, одному Фосу известно будущее, но полагаю, что он еще немало лет пробудет Автократором.

Видесской истории известны наследники престола, у которых не хватало терпения дождаться смерти отцов и которые решали ускорить этот процесс.

Известны ей также гораздо более многочисленные нетерпеливые наследники престола, решившие ускорить процесс, но потерпевшие неудачу, — им уже никогда не представится повторный шанс. У Фостия же не появлялось желания устроить заговор против отца, потому что среди прочих доводов «против» имелся и весьма практичный: он был убежден, что Автократор сразу учует заговор, а Фостия постигнет справедливая судьба всех неудачливых заговорщиков. Он и так полагал, что ему очень повезло, раз Крисп простил ему невольный переход на сторону фанасиотов.

— Быть может, ваша тайна дискредитирует тебя или твоего отца? — сделала еще одну попытку Оливрия. — Ты из-за этого не хочешь раскрыть ее мне?

— На этот вопрос я тоже отвечать не стану, — заявил Фостий. Уловке с молчанием он тоже научился у Криспа. Если начнешь отвечать на вопросы, близкие к тому, который у тебя нет желания обсуждать, то очень скоро выдашь суть того, что хочешь скрыть.

— Ты становишься отвратительным, — заявила Оливрия.

Фостий возмущенно взглянул на нее, гордо задрав свой нос. Он был не столь длинным и внушительным, как у Криспа, но послужил Фостию достаточно хорошо.

— Я поступаю так, как считаю необходимым. Ты дочь Ливания, но никто не пытался вырвать у тебя секреты, которые ты не пожелала бы раскрыть сама. И мне кажется, я тоже имею право на парочку секретов.

— По-моему, это просто глупо, — решила Оливрия. — Ну как могут навредить тебе просто слова, какими бы они ни были?

— Может, и никак, — ответил Фостий, хотя он не раз задумывался о том, сколько сена может нагрести в свой амбар Эврип, узнав, насколько неопределенны их родственные связи. И тут он засмеялся.

— Что здесь смешного? — поинтересовалась Оливрия с опасной вкрадчивостью в голосе. — Надеюсь, ты смеешься не надо мной?

Фостий очертил на груди солнечный круг:

— Благим богом клянусь, что нет.

Его очевидная откровенность успокоила Оливрию. К тому же клятва его не была ложной. Когда он подумал о сгребающем сено Эврипе, то взглянул на ситуацию глазами бывшего крестьянина Криспа. Так что даже если Крисп не его отец, то кто как не он сформировал образ мыслей Фостия, причем сделал это настолько ловко, что Фостий этого даже не заметил?!

— Но как я могу тебе доверять, если у тебя заведутся от меня секреты? — не отступалась Оливрия.

— Если ты полагаешь, что мне нельзя доверять, то тебе следовало бы еще раньше сойти на берег где-нибудь в безлюдном месте. — Теперь Фостий рассердился по-настоящему. — А если ты не доверяешь мне и сейчас, то я попрошу отца дать тебе разрешение беспрепятственно покинуть лагерь и отправиться в Эчмиадзин или куда тебе будет угодно.

— Нет, этого я не хочу. — Оливрия с любопытством всмотрелась в его лицо. — Ты теперь совсем не такой, каким был прошлым летом в туннеле под храмом или даже осенью, когда… приехал в Эчмиадзин. Тогда ты сам толком не знал, чего хочешь или как этого добиться. Ты стал тверже… только не надо скабрезных шуточек. Ныне ты доверяешь собственным суждениям больше, чем прежде.

— Разве? — Фостий обдумал ее слова. — Возможно, и так. Пожалуй, у меня нет другого выхода, как полагаешь? В конце концов, это все, что у меня есть.

— Я и не представляла, что ты можешь быть таким упрямым, — призналась Оливрия. — Но теперь, убедившись в этом, я стану вести себя с тобой несколько иначе. — Она немного смущенно рассмеялась. — Быть может, мне не следовало этого говорить. Получается, будто я выдаю некий особый женский секрет.

— Нет, я так не считаю, — возразил Фостий; он был рад возможности перевести разговор на другую тему. — Мужчинам тоже приходится менять свое обращение с женщинами, когда они узнают их лучше — по крайней мере, мне так кажется.

— Ты имеешь в виду не мужчин, а себя, — заявила Оливрия с кошачьей внезапностью. Фостий развел руками, признавая ее правоту. Он был вовсе не против уступать по мелочам, если это позволяло ему удерживать позиции по крупным вопросам. Он медленно кивнул — Крисп повел бы себя так же.

Кто-то подскакал галопом к императорскому шатру. Через несколько секунд послышался громкий голос Криспа, вызывающего Саркиса. Прошло совсем немного времени, и Автократор вместе с генералом затребовали посыльных. А вскоре после этого зашевелился весь лагерь, хотя уже давно шел третий час ночи.

— Как думаешь, что могло случиться? — спросила Оливрия.

Фостий догадывался, что означает вся эта суматоха, но не успел ответить, потому что чей-то голос произнес возле их палатки:

— Вы там в приличном виде?

Оливрия оскорбилась, но Фостий — нет; он узнал голос.

— Да, вполне в приличном, — отозвался он. — Заходи, Катаколон.

Младший брат откинул полотнище у входа.

— Если вы в приличном виде, то наверняка слышали, как все встрепенулись, — сказал он. Его глаза возбужденно блестели.

— Да, слышали, — подтвердил Фостий. — Так в чем дело? Разведчики доложили, что наткнулись на фанасиотов?

— Ах, в лед тебя! — разочарованно воскликнул Катаколон. — Я-то надеялся поднести тебе сюрприз, а ты сам догадался.

— Ничего страшного, — успокоил его Фостий. — Выходит, завтра будет сражение?

— Да, — сказал Катаколон. — Завтра будет сражение.