"Хроники Навь-Города" - читать интересную книгу автора (Щепетнёв Василий Павлович)

Глава шестая

В Ра-Амони Луу повидал много любопытного, ужасно любопытного, но более всего — просто ужасного.

Видел он и Кочующую Рощу, и Заглота, а обманным туманом надышался столько, что как и жив остался, непонятно.

Но сейчас ему вспомнился Тягучий Пруд. Бросишь в него камень — круги по воде не разбегаются, а ползут. Едва-едва, словно смола, а не вода. Отползут с локоть и уймутся, опять тишь да гладь. Вода прозрачная, водоросли, ракушки — самый обыкновенный пруд. Рыб разве не видно. А попробуй, опусти палец — всю оставшуюся жизнь будешь ошибаться в счете.

Так и сейчас — камень упал, всколыхнул толпу, но волнение улеглось, не начавшись. Что в глубину ушло, не узнаешь, пока не окунешься с головой, но на поверхности — зеркало, гладкое бесстрастное зеркало.

Черные слуги (не кожею черны — службой) крючьями подцепили вампира, отдельно, в плетеную корзинку, закинули голову.

— С вашего позволения, моя госпожа, вампира — в подвал? — спросил Бец-Ал-Ел баронессу.

Та задумалась: все-таки рыцарь, и не простой рыцарь, а советник. Друг казны. Но чувство долга, а пуще того — страха, пересилило.

— Это всего лишь мерзкий вампир. Берите его, мастер, и сделайте то, что положено.

Интересно, а что положено? Луу слышал, что и осиновый кол, и отсечение головы дают лишь передышку. Иногда на зиму-другую, иногда надолго: успевают вырасти внуки внуков, которые и слышать ничего не хотят о вампирах, считая их сказками, бреднями выживших из ума стариков. Но они возвращаются…

Рыцари один за другим подходили к чаше. Стражники держали сабли наголо: опоздав раз, больше они не боялись оскорбить никого. Дорогая наука, плачено за нее жизнью рыцаря-послушника. Хотя… Разве это дорого? На то и существуют послушники, чтобы расплачиваться. За всё. Кого первым посылают в порубежье? в драконье гнездо? в битву? Да они и сами рвутся, за бесчестье почитают отстать хоть на вершок. Послушников всегда больше, чем золоченых шпор.

Луу поймал себя на том, что жалеет не этого несчастного юношу, а рыцарей вообще. Раскис. Или достиг новой ступени понимания. Прежний Луу — он только себя, бедного, жалел. Еще несчастных, тех, кому еще хуже, чем ему. Но рыцарям, даже рыцарям-послушникам, разве хуже? Получается, так.

После рыцарей испытание Аргента пошло резвее. Простолюдин, он простолюдин и есть. Никакой торжественности, голая простота — окунул руку, предъявил стражнику, и ступай. Шли один за другим, цепочкою, и за две склянки испытание прошли — все.

Страже не удалось отличиться. Вампиров больше не объявилось.

Довольно и одного.

— Теперь наша очередь, — Бец-Ал-Ел тоже окунул руку. Да, про себя-то Луу и позабыл. Он-то знает, что ни при чем, вот и смотрит, словно наблюдатель. А он — участник. Действующее лицо.

С опаской коснулся воды. На самом донышке осталось. Сколько рук-то перебывало в ней. Помутнела, стала коричневой. Земля — она себя явит.

Он погрузил кисть полностью. Легонькое пощипывание, онемение. Он испугался — вдруг грязь дюжины сотен рук испортила средство? Поди, доказывай, что ты не вампир.

Но обошлось. Рука, как и у всех, стала блестящей. И чесалась. То ли от волнения, то ли средство так действует.

Бец-Ал-Ел слил остаток из чаши во флягу.

— Попытаюсь восстановить. Куда более выгодная реакция, чем превращение свинца в золото, — сказал он тихонько Луу.

Баронесса встала.

— Мы узнали истину. Мы снова можем смело смотреть друг другу в глаза. У нас снова чистые руки — и она подняла руку ладонью

вперед.

Навстречу открылись сотни серебряных ладоней.

Ужасно умилительно: единение знати и народа. Только Луу почему-то не умилялся. Мешало что-то.

— На подступах к Замку замечены муты. Замок в осаде. Мы разобьем их и очистим наши земли от этих отбросов раз и навсегда.

Гул одобрения пронесся по толпе. Порыв единения, миг, когда все равны перед целью. Каждый становился частичкой чего-то большего, более значимого, нежели просто баронесса Т’Вер или свободный торговец Луу.

Луу не любил подобных порывов. Не хотелось становиться частью пусть даже самого расчудесного целого. Люди не браухли, чтобы сбиваться в стадо. Нет, он понимает, что есть дела, которые в одиночку никак не свершить. Много таких дел. От врага отбиться, например. Но при этом стоит все-таки оставаться самим собой, иначе вдруг столько врагов объявится — жизни не хватит. Ни своей, ни чужой.

— Рыцарей прошу в рыцарский зал, всех же прочих гостей — на гостевой двор, где всяк найдет хлеб, мясо и вино.

Гул одобрения удвоился. Бурчит, бурчит народное брюхо.

Под восторженные крики баронесса удалилась. Почему он, Луу, или кто другой уходит, а баронесса удаляется? Как это у нее получается — удаляться? Талант врожденный или выучка?

За хозяйкой Замка потянулись и рыцари — неспешно, величаво, зная, что обильные поминальные столы их подождут. Остальные же поспешили на гостевой двор. Всяк ведь и свою, и чужую порцию выпить норовит, только отвернись, замешкайся. Простые мы, простые. Кто смел, тот и смёл, как любил говорить легендарный рубака и картежник барон Лоо-Ги.

— Осадное положение, любезный Луу, было объявлено осадное положение, но все воодушевлены и рады. Счастливы. Забыли, что за угощением последует осадный налог. Это и есть политика, — Бец-Ал-Ел смотрел на ворота. — Успели. Еще немного, и подойдут пахари, тогда полной проверки сделать бы не удалось.

— Почему?

— Средства Аргента осталось всего ничего.

— Но разве среди пахарей не может быть вампиров?

— Отчего ж? Но к случившемуся ночью пахари не имеют никакого отношения. Искали не просто вампира, искали виновника смерти принцессы Ки-Евы.

— И вы, мастер Бец-Ал-Ел, считаете, что его нашли?

Они обернулись.

Рыцарь Кор-Фо-Мин, проводив баронессу, вернулся. Луу было даже обидно, что не его спутник, а степняк зарубил вампира, но он утешался тем, что надо же было кому-то и баронессу охранять. Свои-то, замковые рыцари, ротозеи. Или того хуже.

— Рад видеть тебя, мирный торговец. Похоже, ты накоротке с мастером Бец-Ал-Елом?

— Я давно знаю любезного Луу-Кина, — маг опередил Луу. С умыслом, или так, просто?

— Как удачно. Мир не просто тесен, он очень тесен.

— Порой даже еще тесней, — согласился Бец-Ал-Ел. — Что же касается вашего вопроса, то баронесса удовлетворена, и сэр Дии-Ол тоже.

— Возможно, мастер, мой вопрос покажется наивным, но является ли проведенное испытание совершенно безошибочным?

— Что есть совершенство? Достижимо ли оно в этом мире? Но смею вас заверить, что обыкновенного человека вампиром проба не представит.

— А наоборот? Бывает ли так, чтобы вампир прошел пробу и не был обнаружен?

Бец-Ал-Ел задумался.

— Нет, не думаю. Расход энергии, необходимый, чтобы нейтрализовать средство Аргента, слишком велик, чтобы пройти незамеченным.

— Но, учитель, а если вампир наденет перчатку? — вот он и проболтался. Назвал мага учителем.

— Перчатку? — Бец-Ал-Ел посмотрел на Луу с одобрением: думает, а это редкость среди учеников.

— Да. Искусную перчатку, похожую на человеческую кожу. Или… или даже сделанную из человеческой кожи? Такая перчатка предохранит плоть вампира от попадания на нее жидкости, и…

— Хм… Идея неплоха, но… Да, не будет контакта, не будет и реакции разложения. Но эффект серебрения возможен только при взаимодействии с живым организмом. Перчатка сохранит прежний цвет, в то время

как наши руки… — маг показал ладонь.

— Мог ли кто-либо избежать испытания?

— В замке каждый десятник отвечает за явку своего десятка, а сотник — сотни. Со стороны, быть может, не заметно, но каждый обитатель на строгом учете.

— Ну почему же, почему же, очень даже заметно. А гости?

— Здесь сложнее, но, поверьте, каждый гость у нас тоже… на строгом учете.

— Тогда, признаюсь, я предвижу осложнения.

— Какие осложнения, доблестный рыцарь?

— Боюсь, спустя луну-другую люди начнут спрашивать себя — как сэр Ингман, первый советник Замка, смог миновать стражу? Степняки не производят впечатления беспечных разгильдяев.

— Принцесса была убита вампиром — это непреложный факт. Сэр Ингман — единственный вампир, ergo, принцессу убил сэр Ингман. Так, по крайней мере, думает большинство. А как он миновал стражу… Возможно, он действовал с нею заодно. И именно потому сэр Дии-Ол и поспешил избавиться от неугодного сообщника, сообщника, чье дело сделано, и которому лучше исчезнуть.

— Возможно.

Луу показалось, что его спутник не убежден.

У ворот послышался шум. Начали прибывать пахари. Они въезжали на телегах, запряженных волами. Кто победней — на тощих волах, побогаче — на упитанных. Больше двух не держат даже богачи — нельзя. Объедят. У человека две руки, больше одной сохи не удержать. Сын вырос — отделяйся. А волами торговать может только барон. Волы — они в неволе не размножаются. И на воле тоже.

— Вот еще знакомое лицо, — доблестный рыцарь показал на въехавшую повозку.

Ее тащил один-единственный вол. Толстый, даже отсюда слышна была его одышка. Не привыкла животина надрываться. А пришлось: повозка была наполнена доверху скарбом, мешками и детьми.

— Да это хозяин постоялого двора! — узнал Луу.

— Толстый Сол? Он, правда, любит, когда его зовут Большим Солом.

— И вы, мастер, знаете его? — рыцарь пребывал в задумчивости. Что-то тревожит спутника. Да и он, Луу, тоже не безмятежен.

— Я, доблестный рыцарь, знаю всех в округе. Да и не удивительно, здесь все знают всех. Кого-то лучше, кого-то хуже. Мирок Замка невелик.

— А кого-то и совсем плохо. Кто, например, знал, что сэр Ингман — вампир?

— Увы мне, увы, — покаянно вздохнул Бец-Ал-Ел. — Не оправдываюсь, но выявить вампира трудно даже магу.

— Почему?

— Дровосек может срубить любое дерево, но рубить все деревья подряд у него не хватит ни сил, ни времени. И кто позволит извести весь лес? То же и с магией. Вампир не есть совершенно исключительное явление. Аура большинства людей несет в себе и вампирские цвета. На ходу понять, кто есть кто, трудно, даже невозможно, как невозможно съесть орех, не разбив скорлупы. Орехи бить — дело немудреное, но люди не орехи. Им больно. Они сопротивляются. Расколоть защиту — и оставить человека нагим?

Телега проскрипела на гостевой двор. Тесно там будет сегодня.

— Мне, доблестный рыцарь, предстоит неотложное дело — до заката я должен уничтожить тело вампира. Но прежде я его вскрою. Не знаю, будет ли это вам интересно…

— Мне будет интересно, — быстро сказал рыцарь. — И баронесса просила засвидетельствовать конец вампира.

— Тогда прошу вас. Время не терпит.

Ступени крепкого серого камня не истерлись и на палец. Это за восемь-то веков! Видно, не часто спускались сюда обитатели замка.

То же подтверждала и селитра, изморосью проступавшая на стенах, и самый дух места — не затхлый, нет, но чувствовалось разлитое в воздухе безлюдье. Эхо, гулкое эхо только укрепляло в мысли: здесь человек гость.

А кто хозяин? Крысы? Пауки? Но не было ни паутины, ни едкой крысиной вони. Бесплодность.

Черные Слуги плелись позади, четверо тащили тело, пятый — голову. Идти им не хотелось, про подземелье всякие слухи ходили, но как ослушаться приказа?

Луу держался позади Бец-Ал-Ела. В таком месте первым всегда идет хозяин. Если он добрый хозяин. Чужому здесь смерть, хорошо, если быстрая. Не так ступил, не то сказал, не там промолчал.

Свет сочился из окошек скупо, как молоко из вымени голодной турицы. Они, окошки, шли по самому верху, с ладонь вышиной, с локоть шириной, и, все равно, были забраны толстыми железными прутьями. Всякому ясно, не от воров, не от любопытных даже. От тех, кто внутри. Вот и думай, идти сюда или мимо.

Еще ступень-другая — и они оказались перед дверью. Да, такой дверью не каждая сокровищница похвастает, не изрубишь, не сожжешь. Однако запиралась совсем просто, любой открыть может, кому сил достанет снять пудовые брусья засова. Разве заговорены?

— Вы не поможете, доблестный рыцарь?

Кор-Фо-Мин не без труда вынул из гнезд запоры. Луу примерился. Нет, не пудовые, куда… Пудов по шесть в каждом брусе. Тяжелое железо.

Они прошли в зал.

Стало светлее — и глаза привыкли, и, главное, светел был зал. Своды, стены, пол — все было выложено мрамором, белым мрамором. Такой мрамор издалека везти надобно, большие деньги платить. Может, трофей от прежних, уже и позабытых походов? Но не для пыточной же… Здесь не вампира — самого Императора принимать впору. Или Хана.

В одно из окошек пробрался солнечный луч. Странно, ни пылинки не высветил. Воздух был чист, пах грозою и морем. И еще чем-то, чего Луу прежде не встречал и не горел желанием встретить сейчас.

Слуги тоже настороженно вертели головами. Нет, ничего страшного не видно: просторный зал, скупо обставленный — сундук, столик с подручным инструментом, дыба, пара столбов с цепями, правдивое ложе. В углу из львиной мраморной пасти текла вода. Пыточная, роскошная пыточная.

Луу прежде в пыточных не был, не доводилось, и о том не жалел.

Но знать о них знал.

— Кладите тело, — приказал маг.

Нехотя подошли слуги к ложу и взгромоздили на него тушу вампира.

— Голову!

Пятый слуга протянул магу корзину.

— Можете идти.

Слуги замялись. Старший неуверенно протянул:

— Ваша милость, мы… Обратный путь, понимаете, он…

Тело вампира шевельнулось.

— Ступайте, — нетерпеливо повторил маг, пристегивая цепями тушу к ложу.

Опасливо оглядываясь, слуги поспешили прочь.

— Любезный Луу, наденьте фартук и перчатки.

Луу послушался. Перчатки, похоже, были из кожи единорога: они плотно облегали руку и позволяли чувствовать малейшую шероховатость. Главное, ясно другое — перчатки защищали от плоти вампира. Хотя они и сжевали по головке чеснока (а слуги, тащившие тело, так и по две со страху), лишняя предосторожность не помешает.

Маг покопался у сундука, отыскивая вторую пару перчаток.

— Сначала нужно разоблачить его.

Костяными ножницами Луу рассек одежду сэра Ингмана. Хорошая одежда, но самый последний нищий не решится надеть ее на себя. Хотя… Хотя как знать — какая-нибудь совсем пропащая голова, глядишь, и рискнет променять скудную жизнь на кумачовое вампирское раздолье.

Маг потянул неприметный шнур. На окна пала красная пелена, густая, тяжелая, и все вокруг словно напиталось кровью.

— Внутренности вампира чрезвычайно чувствительны к солнечному свету, — пояснил маг.

Из вежливости он медлил, ждал, пока глаза Луу-Кина и рыцаря привыкнут к полумраку.

Зазвенели цепи — безголовое тело рвалось из оков.

— Вы видите, как благотворно действует тьма на вампира?

Да, тьма для него — что дождь иссушенному полю. Рывки становились сильнее и сильнее,

— Не слишком ли много благотворности? — спросил рыцарь. — Как давно вы проверяли эти цепи, мастер Бец-Ал-Ел?

— Боюсь, очень давно. Не было случая, знаете ли…

— Тогда я бы… — рыцарь не договорил. Не успел. Цепи лопнули.

Луу прирос к месту. Надо же, и посоха рядом нет.

Казалось, отсутствие головы ничуть не мешает вампиру. Он безошибочно выбрал самого опасного — и бросился на него.

Бец-Ал-Ел отшатнулся, но вампир ухватился за фартук.

Рыцарь не сплоховал — сабелькой чиркнул по фартуку, высвобождая мага. Но вампир извернулся и ногою лягнул рыцаря в грудь, да так, что тот пролетел через весь зал. Крепко ударил. И опять бросился на мага, стараясь разорвать пальцами грудь Бец-Ал-Ела. Луу увидел, как хлынула кровь — неожиданно светлая, белесая. Так он нас всех задерет, подумалось, и в следующее мгновение он с криком налетел на вампира. Зачем кричал — и сам не знал, головы-то у противника не было, не напугаешь. Верно, себя хотел ободрить. С отчаянием ударил вампира в бок, пытаясь лишить его равновесия. Тот упал. А дальше? Луу с размаху всадил в вампира ножницы, пригвождая к полу. Чудные ножницы, из драконьих зубов, большие, длинные. Но долго не удержать: силен, нелюдь. Ножницы того и гляди вырвутся из рук.

— Давай, друг! — подскочил и рыцарь. Теперь он не церемонился, пластал вампира от души.

— Отойдите, — прохрипел маг.

Луу невольно обернулся.

Бец-Ал-Ел стоял, держа одною рукой глиняный сосуд, а другой — зажимая рану на груди.

Рыцарь посторонился, уступая дорогу.

Маг с силою бросил бутыль. Луу едва успел зажмуриться, но даже сквозь веки свет слепил, жег.

Ножницы словно провалились в пустоту. Вампир вырвался? Или…

Открыть глаза он и не пробовал — ослепнет навсегда. Оставалось ждать.

Тьма вернулась внезапно. Тьма и покой.

— Отпейте, любезный Луу. И вы, доблестный рыцарь, — голос мага окреп.

Луу почувствовал, что в руку ему вложили чашу.

Он пригубил, потом выпил все. На вкус — горечь страшная. Но зрение вернулось.

Вампира не было. Не было даже костей. Ничего. А ножницы невредимы.

Бец-Ал-Ел стоял рядом. Кровотечение прекратилось, но выглядел маг утомленным. Иссякшим.

Рыцарь в задумчивости огляделся.

— Немного же мы наисследовали, милостивые государи. Убыток науке.

— Что делать? Хорошо, целы сами, — маг убрал красную пелену с окон.

— Да, — протянул рыцарь. — А так было чисто…

Стены и свод покрылись черной густой копотью.

— Ничего, — маг и сам пил свой эликсир. — Ничего, чистоту вернуть просто. Всего-то потребуется пара заклинаний. Или тряпка.

— Тряпка?

— Хорошая тряпка порой стоит самого мудреного заклинания, доблестный рыцарь.

Фомин вышел из холодного подвала усталый и обессиленный. Нет, он не жалел, что согласился свидетельствовать вскрытие. Норейка, корабельный биолог, дорого бы дал за то, чтобы заполучить вампира на секционный стол. А он, что он… Бортмеханик он.

Каков торговец-то! Не прост малый, ой, не прост. Не сплоховал, когда пришлось вырывать мага из воистину смертельных объятий вампира. Однако, силища у этих мертвецов!

Он потер бок. Боль стихла, но совсем не пропала. Ребра целы, а синяк-другой нашему брату не в новинку. Магу досталось куда больше, а бодрится. Ну, маги — они восстанавливаются быстро. Заживает, как на маге, вампире, собаке, нужное подчеркнуть.

А все-таки быстро они успели. Солнце вон еще где. Вдосталь времени новых синяков нахватать. Или голову потерять.

Со стороны гостевого двора к нему спешил кругленький толстячок. Ну, конечно, все старые знакомые должны собраться в одном месте в одно время.

— Доблестный рыцарь помнит меня?

— Разумеется, Большой Сол. Вижу, вы оставили постоялый двор?

— Ох, оставил. Что-то с ним будет? Но Большой Сол не жалуется. Большой Сол даже удивляется.

— Чему?

— Не только Большой Сол — все добрались сюда, в Замок, целы и невредимы. Из самых глухих деревенек и хуторов. Муты пропустили всех, а Большой Сол хорошо знает, как эти лесные дикари любят полакомиться человечинкой.

— Никто не пострадал?

— Никто. Это-то и странно. Нужно радоваться, но у старого Сола душа не на месте. Все ему кажется, будто присутствует он при охоте. Муты — загонщики, а он, большой Сол — дичь. А больше всего его, старого содержателя постоялого двора, беспокоит то, что он не знает, кто истинный охотник, кто спустит стрелу.

— Муты?

— Что муты, доблестный рыцарь? Они страшны для него, Большого Сола, но для смелой стражи, да еще за стенами Замка, да еще когда гостят доблестные рыцари… Нет, здесь, в Замке, мутов можно не бояться. А кого нужно бояться, Большой Сол не знает, оттого и нервничает. Потому чуть не забыл, что у него есть для доблестного рыцаря сообщение.

— Сообщение? От кого?

— Доблестный рыцарь должен помнить, что содержатель постоялого двора обязан жить со всеми если не в любви, то в мире. К нему приходят люди, от него уходят люди. Разные люди. Совсем разные. Иногда… Большой Сол видит, что доблестный рыцарь терпелив, и потому хочет объяснить все получше. К нему случайно… а может, не случайно, нужно же им к кому-то обратиться, а кто лучше, чем Большой Сол, подойдет для такого дела? Он знает доблестного рыцаря, он идет в Замок, вот его и попросили…

— Кто попросил? — Фомин не раздражался, отнюдь. Забавно было видеть, как толстяк то ли цену себе набивал, то ли просто важничал перед другими, разговаривая на виду Замка с рыцарем. А скорее, готовился сказать нечто необычное и подготавливал к этому его, Фомина. Чем дольше подготавливает, тем серьезнее будет новость.

— Вы знаете, мы, содержатели постоялых дворов… Нет, это я уже говорил… Вы, доблестный рыцарь, я знаю, видитесь с небесами, Даже летаете туда, рассказывают. Врут, должно быть…

— Нет, не врут. Летаю. Я не колдун, просто — техника. Аппараты.

— Нам это едино: аппараты, колдовство… Я не об этом. Думаю, вам легче меня понять. Я… Со мной иногда ведет дело Навь-Город. Или, вернее, через меня, я хоть и Большой Сол, но человек-то маленький. С Замком связаться, или еще что…

— С Замком?

— Замок на земле, Навь-город под землей… Иногда нужно что-нибудь купить… Или продать… Я посылал эконому местному, сэру Ингману, записку… Он оказался вампиром, но неважно…. Сейчас не в нем дело… Вот, — и он протянул рыцарю сложенный вчетверо лист. — Просили передать. Вам. А там, как решите…

Фомин взял послание. «Старейшины Восьмого Квартала Предлагают Представителю Дома Кор Явиться Для Переговоров В Место, Указанное Проводником».

Бумага. Не пергамент, не папирус даже, что в ходу в Степи, а бумага, изготовленная промышленным способом. Не белая — зелено-голубая. «Электрик», что ли.

Написано… Написано пером, судя по всему… — он посмотрел бумагу на свет, — судя по всему, пером металлическим. Чернила, похоже, химические. Здесь больше пишут натуральными, из чернильного орешка, а это, — он послюнявил палец и потер буквочку, — это продукт органической химии. Что-то Рауде скажет? Ализарин? Он химик, ему и молекулы в руки.

Почерк… почерк безликий, стандартный, каллиграфический, в котором главное даже не красота вычурных завитушек, а единообразие.

Язык — латынь, но все слова начинаются с букв прописных — не только существительные, а даже и предлоги. Грамматических ошибок или несоответствий принятым нормам языка нет.

Какой из всего сказанного следует вывод?

А никакого. Не родятся у свиньи львятки, а все поросятки. Магических способностей нет, дедуктивных талантов тоже. Делай, что велит совесть, а там будь что будет.

— Тут насчет проводника пишут, — обратился он к почтальону.

— А я им и буду, доблестный рыцарь. Надумаете ежели, сведу с ними.

— Когда сведешь?

— А когда скажете.

— Сегодня?

— Даже и сегодня, почему нет? Оно и лучше будет, ежели сегодня, потому что знаю — торопятся они.

— И далеко идти?

— Совсем недалеко, доблестный рыцарь. Навь — она ближе, чем думают.

— Может быть, здесь?

— Нет, как можно? Под Замком их нет, и не было, но временный ход неподалеку открывается.

— Наверное, на твой постоялый двор?

— Врать не могу, доблестный рыцарь, там тоже есть. Но есть и поближе. К полуночи время будет, так я вас и отведу. Только бы суденышко какое баронесса дала. Я и семья погибшего хотим оплакивать павшего рыцаря-послушника на Острове Павших.

— Семья… Не обязательно, пусть тут останется.

— Нет, что вы, как можно. Они ж мне не простят, если не смогут поплакать. Удивительно, правда? Но они у меня такие жалостливые, такие жалостливые… Знаете, мой сын Эрик пять лет назад отправился волонтером в войско герцога Ан-Жи и в первом же бою погиб. Боюсь, никто не оплакал его могилу, да и была ли у него могила? Вот и ходим плакать на чужие… — словоохотливость вернулась к Большому Солу, он говорил плавно, неторопливо, но это была неторопливость равнинной реки, которая, сколь бы ни текла, не истечется.

— За склянку до полуночи на Остров Павших отойдет лодка…

— Большая лодка, доблестный рыцарь?

— Большая, я видел. Места хватит.

— Если вы захотите с собой спутника взять или еще кого, даже и других рыцарей, так те, из Навь-Города, не против. Пусть приходят.

— Тогда… Тогда, любезный Сол, увидимся ночью.

— Я буду ждать вас на пристани, доблестный рыцарь, — и с поклоном толстячок удалился.

Вот, значит, как оно складывается… Попутчик, спутник Луу-Кин оказывается не простым торговцем, а учеником мага, и учеником не простым; содержатель постоялого двора — доверенное лицо таинственнейшего Навь-Города. Дотошный и въедливый рыцарь-советник обернулся вампиром. У каждого здесь есть второе, потайное лицо. Или козырь в рукаве. Один он Ваня-простота, не ходи за ворота, кто на улицу попал — заблудился и пропал…

Детский стишок навеял воспоминания. Ненужные и даже вредные. Предаваться грусти и тоске будем потом, а сейчас нужно думать. Оттого-то и лезут в голову посторонние мысли, чтобы отвлечься и не думать.

Итак, Большой Сол, содержатель постоялого двора, сообщает, что Навь-Город ищет с ним, рыцарем дома Кор, встречи, и обещает эту встречу организовать.

Чтобы показать, что там не ждет засада или иная ловушка, Сол берет с собой семью, своего рода залог безопасности, а также предлагает ему взять друзей. Нет, не друзей, у него здесь нет друзей. Точнее сказать — вооруженную подмогу. Любой рыцарь-послушник наверняка откликнется на просьбу сопровождать его на рискованное дело. Жаль, как жаль ищущего И-Гора. То-то бы обрадовался…

Что Навь идет на контакт, пожалуй, хорошо. Жаль только, что не удастся сообщить об этом в Дом. Хотя, если бы мог он сообщить, был бы тогда смысл во всех этих разъездах?

Вторым потрясением по возвращении (а по времени — так и первым) оказалось то, что радиоволны ни в какую не хотели распространяться. Ни в безвоздушной среде, ни в атмосфере. Или, напротив, распространялись слишком хорошо: ослабление сигнала происходило пропорционально шестой степени расстояния: на расстоянии в десять метров сигнал ослабевал в миллион раз по сравнению с расстоянием в метр. Если же брать длину поболее, количество нулей и вовсе становилось невообразимым. И тут спорили до хрипоты: как да отчего, и не доспорились ни до чего. То ли открылись новые координаты в пространстве, новые измерения, то ли просто поменялась природа. В конце концов, отсутствие радиосигналов — вещь не более удивительная, чем их наличие. Зато ясно, почему не удавалось получить весточку от других цивилизаций — нет там радиоволн, и все тут. Попытки посылать узконаправленный сигнал ни к чему не привели: фокусировка удавалась в трех измерениях, и все равно сигнал гас, не через десять метров, так через сто.

Световой луч тоже не поддавался модуляции. И так, и этак пробовали — на пяти метрах все чудесненько, а дальше… Дальше волны гасит ветер. Разве что азбукой дорогого товарища Морзе.

Самое смешное, что и скорость света изменилась. Классические опыты Майкельсона, повторенные сегодня, показывали, что в вакууме она чуть больше ста тысяч километров за секунду. Тут опять же спорили, что именно изменилось: скорость, километры или секунды.

Ему бы чего попроще. Гайку привернуть, или даже отвернуть… Дюзы пропылесосить…

Только приходится теперь ножками контакты налаживать. Вживую.

Тем и занимаемся.

Он поднялся в Рыцарский Зал.

Благородные гости веселились на благородный манер: пили да говорили.

Пили мало — пока, и говорили тоже мало. И скорбь хранить следовало до полуночи, и не распились еще. Спивка, как правило, способствует укреплению дружбы между Домами.

Он осушил-таки положенную чашу скорби, тут обетом не отговоришься, не то. Впрочем, вина он не боялся, держался на нервах, а не на химии. Первое время по возвращении пил много, очень много, впрочем, как и весь экипаж. Жизнь казалась оконченною, а раз так, отчего ж не развязаться с нею способом приятным и даже традиционным? Спиться с круга всем экипажем, да и дело с концом.

Отрезвели они только после нападения лесовиков на соседнюю деревню, деревню, которая приняла их за рыцарей — и надеялась, как на рыцарей.

С тех пор водка (а пили они, разумеется, водку) как-то разом опротивела. Пьешь — и вспоминаешь растерзанных пахарей. И даже вино не манит, как не манит ужасно полезный для космогаторов и просто марсиан рыбий жир — от него кости крепче становятся.

Вспомнилось странное поведение лесовиков. В чем-чем, а гуманном отношении тех заподозрить никак нельзя. Пахари отходили слаженно, дружно, да и косы — оружие замечательное, но чтобы совсем без потерь, без попыток напасть… Словно загоняли всех пахарей в Замок.

Зачем?

Он перекинулся с соседями по столу дюжиной незначащих фраз. Обсуждали, как долго ждать мутов. Гоняться за ними по лесам рыцарям не с руки. Встретиться бы в чистом поле, да в поле же и покрошить разом всех, то-то было б весело.

Уж куда веселее, согласился он, просто обхохочешься. Знал он одного рыцаря, до того смешливого, что однажды тот взял да и лопнул. Потом долго всем чиститься пришлось.

— Это доблестный рыцарь к чему говорит? — недобро прищурясь, спросил одноглазый рыцарь дома Гроз.

— Это доблестный рыцарь развлекается. Каждому, понимаешь, свое. Кому лесовиков в поле крошить, а кому по Топи гулять нравится. Пойдет доблестный рыцарь с ним на Топь Блуждающих Огней? Цмоков крошить? Цмок, понятно, не лесовик, но оттого гораздо, гораздо смешнее: ты за ним охотишься, а он за тобой. Слышал ли доблестный рыцарь дома Гроз шутку: как отличить помет Цмока от человечьего? В нем постоянно находят латы и мечи.

Одноглазому что-то шепнули, и он увял. Бочком-бочком отсел подальше. Сделал вид, что вовсе не искал ссоры, а просто хотел побеседовать, как доблестный рыцарь с доблестным рыцарем.

Что ему могли шепнуть? Неважно. Главное, охладили. А то пришлось бы идти Цмока искать. А у него другое дело… другое дело…

Хмель накатил волною, но волною же и откатил. Коварная штука — рыцарское вино. В него в процессе брожения добавляются речные ракушки, что-то вроде перламутровок, отчего помимо знаменитого це-два-аш-пять-о-аш образуются еще и циклические спирты.

— Позвольте сесть рядом!

А, вот и отгадка ретирады одноглазого. Победитель вампиров, степняк, доблестный рыцарь Дии-Ол попросил очистить место — его и очистили.

— Буду рад, — коротко ответил Фомин и попытался привстать. Рыцарское вино и рука Дии-Ол удержали.

— Я тут вот до чего додумался, доблестный рыцарь — степняк словно продолжил случайно прерванный разговор. — Вампира отыскали, это я понимаю. Матерый вампир, спору нет. И его предоставили мне, все по чести, слова возразить не могу, все так. Еще и молодого барона к Хану пошлют. Урона Степь не понесла. Но спросит меня Хан, почему не уберег принцессу, что я ему отвечу? Мимо меня, мимо стражи — как он прошел?

— Я не силен в магии, — дипломатично ответил Фомин. Искренен ли степняк, или разыгрывает представление?

— Магия — ураган. Силен ли мотылек, которого он подхватил и несет над степью?

— Я даже и не мотылек. Крыльев нет.

— Тому, кто побывал среди звезд, нет нужды завидовать мотылькам.

Он налил большую чашу вина. Рыцарская большая чаша — это воистину Большая Чаша.

— Не повезу я в Степь молодого барона. У Хана и без того забот хватает. Еще приключится с бароном что-нибудь… Вот если я привезу договор с Небесами, то — Большую Чашу он осушил Большими Глотками, пробормотал что-то в сторону и продолжил, — то это будет хорошо. Степи хорошо, Небесам хорошо, дому Кор хорошо. Особенно мне хорошо будет.

— Договор? О чем?

— Неважно, о чем говорят Лев и Орел, главное, что это видит Дракон.

— Договор о договоре? Да, понимаю.

— Они, Небесы, пойдут на такой договор?

— Возможно. Предсказать волю Небесов не могу.

— Дом Кор внакладе не останется. Степь помнит добро.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Фомин, памятуя судьбу несчастного герцога Ур-Фина. — При первой же встрече с Небесами я передам им, что Степь заинтересована в контактах. Я верно понял вас, сэр Дии-Ол?

— Совершенно верно, — степняк посчитал, что дело сделано, и налил вторую чашу.

Ему можно. Топит скорбь. А ловок, ловок, как среагировал!

Герольд позвал на пристань.

Ладья уходила на Остров Павших.